Мгновение реальности, где перед глазами только тьма, и тупая боль пульсирует в затылке. Под ладонями вязкая жижа из грязи. Желудок сворачивается, изо рта и носа низвергается рвота. Волна за волной, снова и снова, пока не остается даже желчи, лишь хрипящий спазм дерет глотку. Слышится шум ручья, Лераиш старается сосредоточиться на нем, на журчании воды; старается заполнить им все тело, чтобы не ощущать боли в голове; в спине, где две обугленные культи… и снова желудок сжимается. Ручей, ручей, вода, шепчет он. Холодная. Лераиш пытается подняться на локти, но затрагиваемые мышцы спины огрызаются той болью, что разрывает на части каждый нерв; и шум ручья уже неслышен. Лераиш вновь теряет сознание, ощущая, как голова невольно падает в лужу выблеванного.

Снова пробуждение. Какое по счету? Или все остальное — сны? Реальность перестала быть собой уже слишком давно. Лераиш с трудом открывает опухшие глаза, и пространство режет взгляд пестрыми красками. Он протягивает руку — вода. Ручей. Несколько болезненных движений, чтобы сдвинуться с места. Подобно искалеченной гусенице.

Запах прохлады. Лераиш опускает лицо в воду. Глоток, еще. Он прополаскивает рот и сплевывает воду с черной кровью, а затем зажмуривается и омывает лицо дрожащей рукой. Глаза в отражении черны. «Его глаза! Всмотритесь в падшего!.. Смотрите на глаза!», — звучат отрывки фраз в голове. Еще несколько глотков, чтобы избавиться от горечи во рту. Лераиш отползает в сень ближайшего дерева, опирается плечом о ствол. Запах коры разбавляет вонь засохшей рвоты, которая застряла в ноздрях.

Слишком слаб сейчас, чтобы удивляться или бояться.

Рядом заметны крошечные ягоды земляники и, сорвав их, Лераиш бросает в рот вместе со стеблями. Реальность вздрагивает, Лераиш снова проваливается в беспамятство.

Непонятно, ночь ли, или день. И уже не сны похожи на реальность, а наоборот. Но боль приходится терпеть в обоих измерениях, терпеливо шагая вперед; как можно дальше от того места, который был домом. В небе полная луна, такой яркой, как сейчас, Лераиш ее не видел никода. Словно солнце, только свет намного мягче, и его течение по воздуху хорошо видно. Опираясь на замшелую, но прочную ветвь, он старается напрягать мышцы одних лишь рук, ведь каждый импульс, переданный к спине, отражается болью, от которой невольно подгибаются колени. И обоняния сразу же касается призрачный запах паленого мяса и перьев. Сейчас Лераиша не волнует тот факт, что стихия воздуха для него теперь закрыта навсегда; вместе с этим он осознает, что это лишь последствия шока, но потом не одна слеза прольется по отнятым крыльям.

Всего лишь сто шагов, и слабость становится невыносимой. Каждая мышца дрожит, грозясь сорваться с кости. Лераиш опускается на колени; а перед глазами пространство начинает утопать во тьме. Он вытирает холодную испарину со лба, ждет, когда вернется зрение, когда дрожь уймется в теле.

Пятьдесят шагов, после которых Лераиш уже валится с ног, теряя сознание.

Сколько раз он шел под луной и прятался от солнца в тени? Глаза реагировали на последнее, как на жидкое пламя. Кажется, что сознание едва тлеет, и лишь необъяснимый инстинкт заставляет двигаться вперед.

Лераиш просыпается, не думая уже какой сейчас день, где он, куда нужно идти. Все вопросы, все мысли пожирает голод, а от жажды слипаются губы. Во рту сухо; и он оглушает камнем зазевавшуюся полевую мышь, а затем впивается пальцами в теплое тельце. Несколько мгновений собирается с силами, а после подносит ее к губам и ощущает запах сырой земли, вонь мышиного помета. Тяжело сглатывает. Приоткрывает рот, но рвотные спазмы скручивают желудок так, что от боли в спине Лераиш теряет сознание.

На этот раз двести шагов вдоль ручья. Он напивается вдоволь, заполняет пустой желудок смородиной и земляникой. Пробовать грибы не хватает смелости. Боль в спине сжимает свои челюсти на лопатках, и кажется, что она грызет мясо, скребет зубами по кости, но терпеть ее с каждым днем все легче.

Пятьсот шагов.

Абрисы редких тропинок пропадают в густой траве. Над головой слышен скрип ветвей и шелест листвы в кронах. Лераиш снова опускается на дрожащие колени. Никогда он еще не ощущал такой слабости. Наверное, так себя чувствуют старики, бо́льшую часть времени проводящие во снах. Недалеко от себя замечает кусты смородины. Нужно есть, слышит он в голове, но не внутренний голос, а скорее инстинкт. Вспышка, сигнал, что активизирует все мышцы, и Лераиш подползает к ягодам. Срывает, не глядя запихивает в рот вместе с листьями.

Внезапный шорох отвлекает, он оглядывается, но вокруг никого не видит. Через мгновение снова, но уже не случайный звук, а ритмичный непрерывный шум под землей.

Лераиш на выдохе произносит несколько ругательств в адрес природы и земли. Он тяжело поднимается, опираясь на сук. Быстро стирает сок смородины с подбородка.

Шум становится все громче.

— Неужели я пахну, как падаль? — шипит Лераиш, и спина отзывается болью на произнесенные слова.

В нескольких метрах земля начинает волноваться, словно под ней плещется вода.

— Пусть это будет только огромный крот. Хотя, таких и не бывает.

Вопреки всем желаниям, из земли показываются огромные изогнутые когти на тонких пальцах, следом появляется гладкая голова без глаз, с пастью, где сквозь небрежно растущие зубы видны глоточные челюсти.

— Ардх, — произносит Лераиш то ли с облегчением, то ли с удивлением, ведь он видел его лишь на страницах книг, и несмотря на угрожающий вид, его легко напугать. По крайне мере, так было написано.

Ардх медленно выползает из вырытой норы. Лераиш всматривается в его длинные передние конечности; и короткие задние, которые не имеют когтей вовсе. Ардх медленно крутит головой, гребень на спине поднимается, а затем он замирает. Лераиш уверен — бездействие этого выродка явный признак того, что его собственное местоположение уже не является тайной.

— А ведь учили, что к живым существам ардхи не приближаются. К живым… и здоровым. Вот ведь!.. — в следующий момент Лераиш шумно вдыхает воздух и стискивает зубы. Он знает — следующие действия принесут много боли. Несколько быстрых шагов навстречу, и Лераиш прыгает, закручивая тело горизонтально поверхности, он делает полный оборот суком и обрушивает всю набранную инерцию точно на гладкую голову ардха. Слишком заметный удар, но эффективный против слепой твари. Сук разлетается в щепки. Неизвестно, что напугало ардха больше — полученное увечье или крик. Только сейчас Лераиш вспоминает об их чувствительности к шуму. Ведь поэтому их нет ни в Эрриал-Тея, ни вблизи ее стен.

Ардх сразу же срывается с места и, жалостливо пища, углубляется в лес; а Лераиш только сейчас выдыхает сквозь зубы. Боль натягивается подобно струне и лопается раз за разом, разрывая нервы на куски. Он падает на колени и сразу заваливается набок. Но свет луны успокаивает. Лераиш инстинктивно переворачивается на живот, чувствуя прохладные прикосновения к ранам.

Несколько суток в пути. Двигаясь только по лесу и только ночью. Лераиш опасается того, что за ним могут выслать новый отряд — чтобы добить. Он вспоминает слова отца; его взгляд, полный презрения и отвращения. Шейдим. Сказка, в которую насильно заточили, лишив всего. И снова внутри загорается ненависть. Как они могли? Сказка — лучшее слово, ведь прежний мир — скопление историй, вымышленных, блажных. И все играют свои роли, свято веря в ложь, как в истину.

Лераиш замечает, что передвигаться ночью ему значительно легче; а лунный свет бодрит, как раньше бодрило солнце. Вот она, думает он, неведомая, негативная сторона шейдима — любовь к ночи.

Продолжая питаться ягодами, Лераиш усмехается тем бредням, о которых кричал Корд, будто шейдимы питаются исключительно сырым мясом или кровью. Вранье! Но подавляя ненависть, в голову упрямо лезет мысль о возвращении, о том, чтобы объяснить отцу, брату и всем хегальдинам Эрриал-Тея, что его сознание не изменилось, он не превратился в безмозглого демона. Вместе с этим вспоминается откровение Тессеры, и Лераиш понимает — отец также играет свою роль, как марионетка. Понимает, но принять не может. Он тяжело вздыхает, ощущая в воздухе запах приближающегося дождя; со слабой радостью, осознавая, что дышится теперь значительно легче, без боли. Лераиш находит дерево с наиболее густой кроной и садится у ствола. Несмотря на то что ночь стала родственнее дня, ему хочется развести костер. Первобытный инстинкт, думает он, даже проклятым от него никуда не деться. Но с собой не осталось ничего с момента изгнания, Лераиш снова морщится от боли, сжимая новый толстый сук.

Накрапывающий дождь перешептывается с листьями, и редкие капли падают на Лераиша. Он ложится на бок, обнимая импровизированный посох. Вдали раздается шорох. Наверное, снова ардх. Лераишу уже несколько раз случалось их отгонять громким криком и топтанием по земле. Демонстрация силы действует очень эффективно. Поэтому он лишь открывает глаза и поворачивается в сторону, откуда послышался шум.

— Боги создали мир, где можно убивать, но не возвращать к жизни.

Слышит Лераиш, тут же вскакивает, выставляя сук на изготовку подобно копью. Но затем опускается на одно колено от сильной боли в спине.

— Не бойся меня, принц, мы с тобой принадлежим к одной расе.

Из-за кустов медленно выходит незнакомец в черном плаще, демонстрируя открытые ладони. Он улыбается той улыбкой, которую в равной степени можно интерпретировать, как лживую демонстрацию доверия, а можно, как выражение того, что старик сталкивается с подобным случаем не в первый раз.

— Кто вы?! — восклицает Лераиш, но тут же осекается, видя черные глаза и темные венозные сети под кожей на лице. — Вы!..

— Удивлены? Наверное, также удивились и те, кто увидел вас и ваши глаза, правда? Теперь вы их понимаете. Немного, но понимаете, — произносит старик мягким хриплым голосом. — Опустите свою палочку, принц, давайте присядем. Нам есть о чем поговорить.

И уже позже, разведя костер и просидев некоторое время в молчании, Лераиш, наконец, озвучивает вопросы, что не сформировались до конца, не обрели формы, но на размышления больше нет сил:

— Кто вы? И почему вы здесь?.. И как долго?..

— Успокойтесь. У вас много вопросов, и я вижу ваше волнение, вижу следы страданий. Но теперь нужно найти силы оставить их позади. Оставить позади прежнюю жизнь, — старый шейдим делает паузу, всматриваясь в глаза Лераиша, и тот выдерживает его взгляд. — Ваш народ отвернулся от вас. Отвернулся потому, что вы стали другим, и причиной тому послужил гнев. Сильнейшая из эмоций. Гнев, ненависть, злость, порицаются, это признак проклятых, но, как видите — все это не конца правда. Мы, такие, как вы и я, мы не утратили разум, как приписывает вера хегальдин, мы не стали безрассудными слугами тьмы, однако, мы сильно изменились. Мы более не являемся частью народа Эрриал-Тея; частью народа хегальдин. Мы иной народ, иная раса. Мы шейдимы. Можете считать день своего изгнания — днем своего рождения. Хотя, вы нежеланный ребенок своего мира и своего народа.

— Вы сказали: «мы». Это значит?..

Старый шейдим молчит, тактично ожидая, когда Лераиш закончит мысль, но после длительной паузы отвечает:

— Значит, что помимо нас с вами есть и другие. Такие же изгнанники. И многие из них жаждут мести за ту несправедливость… — он замолкает и молчит некоторое время, а затем продолжает. — Шейдим очень немного. Тех, кто смог выжить, кто смог начать жить по-новому. Многие когда-то пытались мстить, но пали от рук своих друзей и близких. Кто-то же пытался объяснить, что шейдим это не порождение тьмы, и нужно попытаться понять кто это — их ждала та же участь. Смерть от своего народа.

— А как ваше имя, как давно вы стали шейдимом?

— Мое имя Лифантия, и изгнан я уже очень давно. А вы Лераиш? — продолжает старый шейдим, не обращая внимания на шокированный взгляд Лерайе. — Расскажете, причину того, что заставила вас оказаться здесь? Ночь только начинается.

— Вы тот самый Лифантия, о котором написано в Геннории? — спрашивает Лераиш, принимая протянутое яблоко. Ответом служит согласное покачивание головы. Похоже, тема не из приятных, думает он; но не может сдержать интерес, и прежде, чем раскрывает рот, Лифантия опережает его:

— Башня? Верно. Я строил ее. Очень давно. До вашего рождения, принц. До рождения вашего отца. Я был молод и наивен, я хотел своего счастья любым путем. Но не боги ее разрушили, и я не достроил даже до середины. Ее разрушил ваш предок. Ночью, когда я был на вершине, два десятка хегальдин несли с собой огромную глыбу в сети, и с размаху обрушили ее на мою башню, и на меня. Все знали, что я не смогу достроить, и смеялись за спиной, однако, высшие умы узрели в этом поступке прекрасную сказку для верующих, для того, чтобы появилась вера в труд, что тяжелый труд будет оправдан счастьем и огромными крыльями. А меня изгнали, лишив крыльев, которые, впрочем, все равно были ни к чему. В отличии от ваших. — Он замолкает. Тонкие губы продолжают коротко улыбаться, и улыбка эта, как кажется Лераишу, направлена своим воспоминаниям — мимика, что въелась в лицо, оставив тонкие морщины. — Скажите мне, принц, вы желаете мести? Ведь вы узрели за облаками нечто, что сделало из вас шейдима в миг, а обычно процесс занимает недели, иногда даже месяцы. Что вы увидели, что заставило вас возненавидеть их мир?

* * *

— Получилось даже лучше, чем хотел, — улыбается Лераиш, смотря на ликующую толпу. Музыка барабанов и шум рассекаемого воздуха продолжают ласкать слух. — Набрать скорость, держать угол. Следить за дыханием.

Чертовы доспехи, ругается про себя Лераиш. Голову чуть приподнять, чтобы задействовать шейно-тонический рефлекс.

И чем выше, тем меньше того возбуждения, которое он испытывал перед полетом. Остается только страх. Земля все дальше, крылья хегальдин все меньше.

Выше, сквозь туман из облаков.

— Где же твоя крона, здоровяк? — тяжело выдыхает Лераиш, обращаясь к Колоссу.

Он продолжает лететь все выше, спиралью вокруг ствола, изредка прерываясь на отдых: раскрывая крылья во всю длину и медленно паря по воздуху. Ни одной мысли в голове, лишь голые рефлексы, которые оттесняют сознание во тьму извилин. И тело подобно огромной машинерии, где сталь вместо сердца работает так, чтобы выжать из механизмов все, несмотря на угрозу изнашивания. Лераиш почти слышит ритмичный шум вращающихся шестеренок внутри.

Выше.

Еще.

— Расселина, о которой говорил отец!

Вне видимости чьих-либо глаз; поэтому он позволяет себе штурмовое приземление — с перекатом через плечо — чтобы не тратить силы на остановку. Лераиш устало выдыхает и хрипло ругает и ругает все, на что только падает взгляд. Легкие перегреваются. Кажется, что глотка превращается трубу, по которой струится раскаленных пар.

— Принц, Лераиш.

Слышится красивый женский голос, интонация и дикция которого, настолько приятны слуху, что если бы счастье могло иметь голос, то именно этот.

— Не волнуйтесь, это неформальная встреча, и афишироваться она не будет. Разумеется, исключение составляет только ваш отец. Но его присутствие не требуется.

— Тессера? А что ты?.. — Лераиш медленно поднимается с пола, перебирая в голове все возможные причины появления одной из Теней архонта. — Что ты здесь делаешь?

— Не волнуйтесь, гиос Лераиш.

Принц резко поворачивает голову к источнику другого голоса, за которым уверенно шагает фигура в черной мантии.

— Диа?

— Мы здесь, чтобы рассказать вам… — Из тени появляется третья фигура.

— Трисса.

— … то, что полагается знать лишь будущему архонту, — заканчивает Эксия.

— Не смущайтесь, принц Лераиш. Мы понимаем, что дорога на подобную высоту — весьма тяжела, поэтому вербализация всех ощущений вполне нормальна, — произносит Тессера. Лераиш узнает ее мелодичный голос, только ее. А остальных трех Теней он угадывает только по рисунку на масках, за которыми скрываются их лица. — Мы рады, что вы добрались сюда, и будем рады, если наш разговор закончится согласием обеих сторон.

Лераиш хмурится, чувствуя, как голос Тессеры касается не только слуха, но и какой-то части сознания, словно стараясь настроить его под нужную волну. Он начинает пятиться.

— Мне нужно лететь.

— Нет!

— Необходимость в этом отсутствует!

— Ваш полет — фикция!

Голоса Диа, Эксии и Триссы звучат в такой плавной очередности, будто за трех говорит одна.

— Что? Фикция? Что за чушь вы несете?

— Народу нужно представление, народу нужен символ и обряд его создания. Это весьма простой механизм реализации, гиос Лераиш, — отвечает Тессера.

— Вы лишь символ!

— Визуализация возможностей Бога!

— Пример для подражания!

— Видите ли, гиос Лераиш, хегальдинами легче управлять, внушая им веру, создавая эфемерную цель. Простую, но недостижимую. Но важнее визуализировать ее последствия в вашем образе. Бессмертный владыка с исполинскими крыльями. Подтверждение легенды, материализация веры! Если хегальдины захотят удостовериться в существовании богов, им достаточно посмотреть на вас.

— Что ты хочешь сказать?!

— Никто и никогда не долетал до кроны Колосса!

— Никогда!

— Плодов не существует!

— Это лишь красивая сказка в большинстве своем для «серых». Тех, чьи атрофированные горем крылья делают из них прекрасных слуг, которые верят и стремятся к своему счастью, к полету, к крыльям. — Тессера раскрывает свои черные крылья, подчеркивая сказанное.

— Если, каждый будет счастлив?..

— Общество будет разделено!..

— Само понятие «общество» перестанет существовать!

— Мы не можем такого позволить, иначе — последует неминуемая раздробленность, деградация, вымирание. Ваши крылья, гиос Лераиш, труд многих хегальдин, труд, сопряженный с верой в то, что подобное случится и с тем, кто трудился. Иначе не бывает. Вы должны вернуться и сказать, что достигли своего.

Лераиш, не скрывая отвращения скользит взглядом от маски к маске. Его желваки заметно напрягаются.

— Вам не нужно будет думать, не нужно править по-настоящему.

— Для этого есть мы!

— Вы должны согласиться!

— Как согласился ваш отец!

Кажется, что в голове Лераиша сейчас сотрясается весь мозг целиком, все образы и стереотипы рушатся, все идеалы превращаются в пыль; а вокруг фарфоровые лики с губами, что рвутся в кровь от неестественно широких улыбок; слух затаптывает несуществующий хохот. И дупло в Колоссе, как арена цирка. Принц Лераиш — главный клоун-марионетка, нити от которой тянутся к маскам Теней.

— А если я откажусь? — терпеливо выдавливает слова Лераиш.

— Исключено!

— Невозможно!

— Заткнитесь! Я уже понял, что у вас один мозг на всех!

Раздается звук тяжелой поступи, и шелест цепи сопровождает поступь темнокожей коренастой фигуры с цепным копьем.

— Шакс?! Ты!..

А в ответ — боевая стойка: сжимая копье в ладони правой руки и прижимая бицепсом основание древка к ребрам для опоры. Вторую же руку он демонстрационно закладывает за спину. Ни одной эмоции, ни единой вибрации в мышцах. Подобно изваянию из стали с глазами из стекла.

Тени предугадывают дальнейшие события, отходя в сторону, и Лераиш сразу же атакует: несколько быстрых шагов вперед, затем прыжок в сторону, чтобы не нарваться на лобовую контратаку; отталкивается от воздуха взмахом крыльев, и разворачивая тело, целиться в открытую шею кулаком. Шакс легко уходит от удара полуоборотом и лишь подставляет локоть свободной руки под челюсть Лераиша. А затем добивает его рубящим ударом древка по спине.

— Довольно, генерал! Я думаю, наш принц и будущий архонт Эрриал-Тея изменит свое решение, не так ли, гиос?..

Тессера не успевает договорить. Лераиш, собрав последние силы, делает широкий взмах огромными крыльями, сбивая с ног четырех Теней. Шакс, же спокойно отпрыгивает в сторону. Даже не используя ног, и это не ускользнуло от внимания Лераиша. Он бросается вперед, меняя положения тела поочередными, едва заметными взмахами крыльев.

Глаза Шакса на мгновения округляются, странная вибрация проходит по его телу. Вместо того чтобы контратаковать, он начинает пятится назад, смотря в черные глаза наступающего гиоса, но мгновение спустя генерал берет себя в руки: делает полный оборот и обрушивает копье на голову Лераиша.

— А теперь закончите игру, — говорит Тессера. Шакс отвечает лишь взглядом. Он хватает Лераиша за край кирасы и тащит к выходу. Бьет его по щеке, возвращая крохи сознания.

— Достаточно. Адреналин и инстинкт самосохранения сделают все остальное.

Шакс поднимает его тело на руки, а затем сбрасывает.

* * *

— Да, я хочу отомстить, — тихо отвечает Лераиш на вопрос старого шейдима. — Хотя, мне кажется, что я до сих пор не до конца осознаю все случившееся. Я словно выгорел в тот момент. И все вокруг потеряло смысл. Колосс, его плоды, я верил всему, но…

— В какой именно момент это случилось? — спрашивает Лифантия, подаваясь вперед, и его лицо очищается от теней в свете костра.

— Я не помню точно. Может, тогда, когда я очнулся за воротами, а может, когда упал с Колосса. Тогда я был сам не свой. Но, почему вы спрашиваете? Есть что-то, чего я не знаю о себе еще?

— Вы не догадываетесь еще очень о многом. Вы же знаете, что, обретая счастье, крылья хегальдин становятся невероятно большими. Вы, ваш брат и отец тому наглядные примеры. Но если хегальдин поддается ненависти, он становится совсем иным существом. Наблюдая и общаясь с вновь пришедшими шейдимами, я понял, что в первое время их новой жизни они, действительно, не чувствуют почти ничего, кроме ненависти, которая иногда сменяется апатией. Но это не значит, что со временем остальные чувства и эмоции не смогут возродиться. Шейдим не может испытывать ненависть перманентно, как и хегальдин не может всю жизнь быть счастливым.

— Все ли шейдимы остались без крыльев? Все ли подвергались казни?

— Многие. Но не все. Однако, новость, которую я расскажу, может вас немного порадовать. Меня ведь когда-то тоже лишили крыльев.

Лифантия делает паузу, затем медленно поднимается с колен, и Лераиш видит, как черный плащ соскальзывает с плеч старика, видит, как плащ этот превращается в крылья. И похожи они на лощеный флер. Огромные, но в тоже время тонкие; волнуются, как поверхность озера под ветром.

— Они выросли снова, — тихо произносит Лифантия, складывая крылья, вновь оставляя края на плечах подобно плащу.

Лераиш сидит молча все еще пораженный зрелищем, его рука касается плеча, а затем он медленно проговаривает:

— Мои ведь тоже отрастут?

— Через несколько полных лун. Конечно. Я думаю, вы уже успели ощутить?

Лераиш коротко кивает.

— Рассвет скоро, принц. Нам надо поспать, а ночью пойдем вместе.

— Куда?

— Домой.

* * *

Они выдвигаются с наступлением сумерек, в молчании; слышится лишь скрип дубовых крон и шепот листвы над головой. Ступая по траве, Лераиш шагает с импровизированным посохом, неотрывно смотря на крылья Лифантии. Мозг жалит ворох вопросов о новых крыльях, глазах, о черной крови; ведь раньше все это было частью чего-то далекого от него, признаками проклятого существа, язвами, метками демона, но в действительности же все перечисленное вовсе не язвы на теле больного, и сам больной таковым не является. Лераиш замечает, что черным глазам не нужен свет, чтобы видеть во тьме; что сердце теперь выбивает мощную триаду, а лунный свет действует успокаивающе, облегчая боль обожженных ран на спине.

— Аккуратно.

Слышит сквозь мысли Лераиш, но не понимает в чем дело до того момента, как оттянутая Лифантией ветвь, не врезается ему в лицо.

— Не зевайте, принц, у вас еще будет время подумать, а сейчас нужно сосредоточиться на дороге. Печально будет, проделав столь долгий и тернистый путь, выколоть глаз какой-то веткой, неправда ли?

Лераиш фыркает в ответ.

Через какое-то время они выходят из-под сени леса в освещенную луной торную долину. Останавливаясь на короткий отдых Лераиш спрашивает:

— Мы идем в горы?

— Именно, — отвечает Лифантия, вытягивая ноги и массируя колени. Достает флягу из наплечной сумки, делает несколько глотков, после чего протягивает ее Лераишу.

В небе, раздается глухой, но мощный хлопок.

— Что это?

— Светик, наверное.

— А я думал они летают только над водой, — отвечает Лераиш, запрокинув голову и всматриваясь в небо с раскрошенным по нему звездами.

— Потерялся. Такое бывает.

Они замолкают, и в следующий момент снова раздается мощный хлопок над головой, но теперь отчетливо видно круглую вспышку белого тумана. Лишь мгновение, а затем появляется крохотная птица, движение крыльев которой почти незаметны. Из ее головы тянутся три хитиновых гребня: два по бокам и один ровно на макушке. Для маневрирования, вспоминает Лераиш. Он смотрит на нее несколько секунд, но затем она стремительно удаляется.

— В детстве я боялся, что, пролетая над водой, светики могут врезаться в меня. Случайно или нарочно.

— Невозможно, — отвечает Лифантия. — Светики, как и любое существо хочет жить, и любит жить. Ему незачем убивать себя. А случайность исключается, ведь несмотря на то, что они живут в нашем мире, они все-таки находится в другом течении времени. Мы для их глаза, как облака в небе. Медлительны и неповоротливы.

За одну ночь они пересекают долину и углубляются в хвойный лес, где виднеются хорошо вытоптанные тропки, где воздух с каждым шагом все холоднее.

— Вот здесь передохнем, — хрипло произносит Лифантия, указывая на вытоптанное место у холма с уже выложенным камнями для костра и мертвым замшелым стволом дерева. — Ближе к утру уже будем на месте, а пока… — его перебивает внезапный хруст ветки за елью.

Лераиш тут же вскакивает, выставляя перед собой сук. Через мгновение раздает утробное рычание, появляются огромные серповидные когти и зубастая пасть ардха.

— Не надо, принц.

— Но ведь он!.. — Лераиш осекается, когда Лифантия выходит перед ним, насвистывая странную мелодию. Ардх тут же замирает, его гребень складывается и вместо рычания он начинает попискивать. Старый шейдим опускается на колени, аккуратно опускает руку на бледную безглазую голову.

— Тихо, малыш, вот, возьми, — он вытаскивает из сумки огромный сухарь и протягивает его к пасти, ардх в ответ аккуратно сжимает протянутую еду основной челюстью.

Лераиш с удивлением наблюдает за происходящим, как такое уродливое существо мурчит, подобно анси, и ласково прижимается к бедру Лифантии.

— Они любят тепло и ласку. А вы верно решили, что, если его внешний вид не располагает вашим эстетическим требованиям, то с ним нужно обойтись также, как обошлись с вами, принц? Пора уже осознать границы между внешним обликом и внутренней составляющей.

Лераиш молчит, все еще сжимая сук в руках, но через мгновение опускает его и вновь усаживается на поваленный ствол.

— Нам рассказывали, что они падальщики, всеядные монстры, которые могут напасть и на раненного. И один из них не так давно хотел напасть на меня.

Лифантия отстраняется от ардха, и тот быстро уползает в тень, где неподалеку оказывается его нора.

— Нам пора, принц.

Тропа, по которой они ступают углубляется в лес и ведет к горам, вершина самой высокой из которых теряется в облаках.

— Гора Муран, — поясняет Лифантия, заметив интерес Лераиша. — А те, что рядом называются его детьми. Раньше здесь часто летали ваши разведчики, полагая, что в этой местности могут находиться остатки разбитого народа шиагарр.

— Это было правдой? То, что шиагарры здесь действительно находились. — Спрашивает Лераиш, отмечая про себя слова старика: «ваши разведчики». Он уже не хегальдин, он и правда стал шейдимом, членом иной расы.

— Правдой, — кивает Лифантия, шагая по горной тропе впереди, осторожно убирая с дороги еловые ветви. — Последние шиагарры были здесь очень давно. Тогда же они совершили последний набег на хегальдин. Отчаянный и глупый.

— Вы им помогали?

— Немного: пища и вода, перевязки и погребение. Очень упертый и очень гордый народ, но в то ж время справедливый. Знали ли вы, принц, что, слыша ложь, шиагарр начинает испытывать гнев? Они ощущают ложь, как прикосновение. Я это понял это из наших с ними коротких бесед. Вот почему состоялась война — хегальдины, придя в эти земли врали шиагаррам. Врали о добрых намерениях. И их наказывали сразу же, тех послов. Но формально войну развязали именно племена шиагарр.

Долгое время они двигаются в молчании. Тропа поднимается все выше в гору, и Лераиш уже не в силах скрывать усталость. Опираясь на сук, он жадно хватает воздух ртом, но просить об очередной остановке не позволяет гордость. Ведь старый шейдим шагает медленно, но легко и уверенно. Через несколько часов, они снова останавливаются на короткую передышку у ручья, чья вода ледяная настолько, что пить ее можно только предварительно согрев в ладонях.

Желудок Лераиша предательски стенает; Лифантия улыбается в ответ, говоря, что осталось еще совсем немного, после чего смогут наесться, как полагается мужчинам.

Они сворачивают с тропы, пробираются через заросли папоротника и крапивы. Выходят из леса, продолжая идти в гору. Вдали слышно шипение воды.

Лераиш все еще переживает нереальность происходящего, хотя за спиной уже столько дней пути. Дом. Все, что было домом: отец, брат, друзья, все осталось позади. Кажется, что отрезок с прошлым просто вырезали из жизни, вместе с чувствами и эмоциями. Он понимает, что должен испытывать ярость, гнев, тоску или отчаяние. Может, старик прав — все чувства атрофировались, и всему причина — перерождение?

Впереди виднеется густая лента водопада и небольшое озерцо.

— Мы успеем до рассвета? — произносит Лераиш, но Лифантия никак не реагирует. Старый шейдим аккуратно ступает прямо через заросли драмеры и папоротника, скрываясь за занавесью воды. За водопадом оказывается длинный тоннель. Непрерывный шум воды заглушает все остальные звуки, и даже мысли непроизвольно тонут в нем; но, чем ближе они оказываются к выходу, тем отчетливее слышен внутренний голос.

Лифантия внезапно останавливается и насвистывает знакомую мелодию. Ту, которую он озвучивал ардху. С другого конца звучит ответ, как короткое приветствие, как добро пожаловать, только на языке музыки.

— Можно идти, — улыбается Лифантия. — Наконец-то. Я уже начал скучать.

Они входят в просторную светлую пещеру с небольшим оазисом внутри, который сияет под лунным светом подобно призрачному видению. Пышная зелень, чистое озерцо; Лераиш поднимает голову, а над головой — огромное отверстие, сквозь которое видно саму луну. Совсем рядом раздается хлопающий звук. Два силуэта мягко приземляются рядом, складывают крылья за спину. Один из них, высокий, крепко сложенный шед с широкой улыбкой и добрыми черными глазами; он сразу же подбегает к Лифантии и Лераишу.

— Да-а! — торжествующе рычит он. — Наша семья становится больше! — Хватает руку Лераиша и приветственно сжимает ее, а тот лишь стискивает зубы, стараясь не выдавать той боли, которая через мгновение может превратиться в следствие перелома. — Да вы же оба истощены! Я же говорил брать с собой больше вяленого мяса, да и в дороге грызть не только сухари и ягоды, а охотиться на дичь.

— Это Баббар, мой сын, — коротко представляет Лифантия. — А та шейда, его сестра Сэйя. Моя дочь. Сегодня их смена стоять на посту.

И только сейчас Лераиш замечает, что второй силуэт — это девушка, которая смотрит ему в глаза.

— А это наш новый член семьи: принц Лераиш, — продолжает Лифантия, указывая на того рукой.

— Надо же, падший принц, — коротко произносит Сэйми, со странной ноткой интереса и иронии.

Лераиш выдавливает улыбку, короткий поклон. А затем следует за старым шейдимом дальше, замечая ухмылку на лице шейды, которая скрещивает руки на груди и поглаживает острие ножа большим пальцем.

— Покорми его! — слышится прощальный голос Баббара за спиной.

Они входят в новый коридор и, преодолев его, попадают в место, которое назвать пещерой у Лераиша не поворачивается язык. Целый мир в недрах горы, под толщей из камня. С невероятно высоким сводчатым потолком, опирающимся на исполинские сталагнаты. И все пространство тонет в бледно-голубом свете, что исходит от растущих повсюду кристаллов. Внизу несколько десятков строений из дерева и огромная плоская площадка в самом центре. Сталагнаты испещрены спиралями ступеней со множеством выступающих площадок. В углу шумит водопад.

И повсюду множество шейдим.

— Дети? — почти вскрикивает Лераиш, указывая вниз на играющих малышей.

— А вы думали, что шейдимы бесплодны? Или недостойны иметь детей? — сдержанно отвечает Лифантия, но в голосе слышится раздражение.

— В основном подкидыши. — Он смотрит в глаза Лераиша, полные недоумения, и, не дожидаясь вопроса, сразу продолжает: — Вы, принц, наверняка, знаете о том, что не все хегальдины смирились с жизнью за стенами, купаясь во всех так называемых благах цивилизации, есть те, кто не принимает законов своего народа, те, кто увидел больше остальных и предпочел не сражаться с установленным порядком, а сбежать от него.

— Отшельники? Все считают их глупцами и самоубийцами.

— Пойдемте вниз. Баббар прав, нам надо хорошо поесть. — Лифантия жестом указывает следовать за собой.

Они спускаются с площадки вниз по лестнице. Лераиш ощущает, как с каждым шагом ставится все теплее. Наверное, неподалеку горячие источники, думает он.

— Именно отшельник помог мне в свое время. После того как меня прилюдно избили, лишили крыльев, морили голодом несколько дней — я оказался за стенами. И полз подальше от них. Я боялся. Я хотел быть как можно дальше от них.

Лифантия кивает проходящим мимо шейдимам; а Лераиш чувствует стыд в ответ на приветные улыбки. Ведь не так давно он сам считал их зверьем, недостойные жизни. И каждая улыбка сейчас подобна брошенному ножу. Каждое проявление добра, как укор. Лераиш старается отвечать тем же, приветливо поднимая руку, но внутри все сворачивается от неуверенности. Вокруг так много черных глаз, со взглядом, полным понимания.

— Он вы́ходил меня, помог выжить, — продолжает Лифантия. — Он помог освоится мне за стенами. И после всего пережитого, я не сбежал, а начал следить за стенами Эрриал-Тея, за которые бросали искалеченных шейдим, также как меня; я хотел спасти тех, кого посчитали падшим. Как и вас. Как многих из тех, кто сейчас здесь живет. Мы имеем связь с Эрриал-Теей через отшельников, именно через них передают младенцев и детей, чьи глаза черны, и которых невозможно более скрывать.

Они садятся за длинный дубовый стол под навесом, где почти сразу же возникают две тарелки с мясной похлебкой, кусок сыра, хлеб и кувшин с молоком.

— Рада видеть новое лицо, — улыбается шейда, руки которой ловко нарезают сыр.

— Лирри́я, — нежно произноси Лифантия. — Наша кормилица. Лучше нее, вас, принц, не накормят даже во замке.

— Да ну что ты, — отмахивается она. — Рада познакомится.

— Я тоже рад, — сконфуженно отвечает Лераиш, всматриваясь в крошечные морщинки у ее черных глаз. Плечи Лиррии также, как и плечи Лифантии укрывают тонкие крылья.

— Вам надо поесть и отдохнуть, — коротко произносит она, после чего уходит.

Лифантия смотрит ей вслед с той же нежностью, с которой произносил ее имя.

— А как много здесь шейдим? Каждый кто, здесь живет — каждого спасли вы?

— Нет. Конечно нет. Некоторые уходили сами, замечая следы на своем теле. Редкие глупцы пытались что-то доказать или вымаливали милости. Наша семья велика. И у каждого есть свои обязанности. — Лифантия медленно отхлебывает мясной бульон в то время, как Лераиш жадно опрокидывает тарелку, выливая остатки в рот. — И вы, принц, не станете исключением. Вы ведь обучались искусству обращения с цепным копьем?

Лераиш кивает с набитым ртом.

— Вы могли бы обучить этому делу других?

— Хотите создать армию?

— Хочу в нужный момент защитить свою семью. Защитить тех детей, от которых отказался целый народ только потому, что их глаза черны. Защитить женщин, которых втаптывали в грязь ногами собственные мужья, когда на их сердцах появились отметины. А знаете, принц, что бо́льшая часть шейдим также, как вы были отмечены казнью лишения крыльев. А многих ослепляли солнцем. Многие прошли через муки казней.

— А почему вы не уйдете дальше, не спрячетесь за горы?

— И позволять умирать своему народу? — Впервые за все проведенное со стариком время Лераиш слышит в его голосе гнев. — Вы хотите жить как прежде? Зная, что часть вашего народа голодает и гнет спины от рассвета до заката, а вы потребляете их блага, паразитируете, чтобы стать счастливее? Мы не хегальдины, принц, это чуждые для нас принципы. Мы шейдимы, мы семья. Мы стараемся заботится о каждом из нас. И как настоящая семья, мы не можем принудить вас к чему-либо. Можете идти куда пожелаете. В любое время. Но если вы решите уйти, то постарайтесь никогда не возвращаться.

Лераиш какое-то время сидит молча, смотря перед собой. Делает глоток молока и спрашивает:

— А у вас есть цепные копья? И еще понадобиться большая площадка с оградой.

— Есть, — улыбается Лифантия. — И есть кузнецы, что когда-то ковали их для хегальдин.

— Я всю дорогу хотел спросить сначала о вас, а теперь, увидев всех… Все ли шейдимы могут летать?

— Без исключения.

— Хорошо. Ведь без крыльев не имеет смысла соединять копье с цепью.

— Не знал. — Лифантия допивает молоко, а затем добавляет: — Идемте. Нам надо выспаться. Через несколько дней я снова возвращаюсь к стенам, а вы, принц, останетесь здесь. И можете приступать к тренировкам. Добровольцы обязательно найдутся.