Аим выполняет финт тренировочным копьем, а затем совершает быстрый полуоборот и наносит боковой удар по бедру. Безуспешно пытаясь сгруппироваться в воздухе, Волак падает на спину. Он смотрит на плотный кожаный шар перед лицом, который импровизирует острие.

— Еще раз, — спокойно произносит Аим и делает несколько шагов назад, после чего встает в стойку.

Волак поднимается на ноги, сжимает копье, но в мыслях желает, чтобы спарринг скорее завершился. Пускай поражением, пускай даже травмой — неважно. Только бы вернуться домой как можно быстрее к дочери, у которой уже как несколько недель от сердца к шее тянутся темные линии. Он запретил ей выходить куда-либо из дома, прекрасно понимая, что вечно прятать ее не сможет. В школе начинают интересоваться затянувшейся болезнью все более настойчиво. Волак опасается, что в какой-то момент к нему домой может нагрянуть патруль, которому могут намекнуть о проблемах в рядах офицеров.

— Хватит летать в облаках! Атакуй! — выкрикивает голос Аим.

Волак медленно вращает носок сапога, отвлекая внимание игрой копья, а затем резко выбрасывает ногу, поднимая взвесь песка, и сразу же прыгает, закручивая тело горизонтально поверхности. Аим в ответ лишь взмахивает крыльями, и песок возвращается обратно к Волаку. Тот зажмуривает глаза, но решает завершить прием: слепо обрушивает копье плашмя и сразу чувствует тяжелый удар по спине, а через мгновение ощущает показательное, но в то же время унизительное прикосновение кожаного наконечника к затылку.

— Что это было? Что за отчаянный цирк? Ты уже совсем забыл, как надо сражаться?

Волак молчит. Растирая глаза, он старается избавиться от попавшего песка. Аим ждет ответ, скрестив руки, но вскоре понимает, что его не последует; сплевывает под ноги, отбрасывает копье, а затем удаляется.

— Когда-нибудь я устану сдерживаться, — бросает тот напоследок.

— Когда-нибудь, — шепчет Волак поднимаясь.

Но сейчас ему не до сражений. Ему страшно подумать о том, что после возвращения домой он увидит черные глаза дочери. И что же дальше? Придет время, когда игра в прятки подойдет к концу, и тогда уже не будет ни секунды для размышлений. Улететь? И выживать вне Эрриал-Тея? Не получится. Просто так не отпустят, не позволят, и будет охота, как за дичью. Отдать дочь, сохранив себя и жену? Мозг в ответ на эту мысль лишь гневно брызгает искрами. И речи быть не может! Волак тяжело вздыхает, надеясь, что ответ все-таки найдется.

— Ты как? Сильно досталось? — плеча касается рука Рихарта, давнего друга и напарника. — Не обращай внимания. Аим в последнее время какой-то нервный. Может, жена перестала давать, а? — улыбается Рихарт, однако понимая, что шутка не удалась.

— А у тебя все в порядке? Ты в последнее сам не свой. Ты если что, говори, ладно?

— Конечно, — отвечает Волак с выдавленной улыбкой. — Спасибо.

Он пожимает Рихарту руку и, спешно переодевшись, торопится домой. Поднимается по лестнице с цокольного этажа казармы, где проводятся спарринги в помещениях с высокими потолками, огороженных стальной сетью — для воздушных маневров и использования цепного копья. Мимо анфилады кабинетов по длинному коридору. Еще два этажа вверх, и Волак выходит на одну из аватаран; дает время глазам привыкнуть к солнцу, а затем, опустив мигательные перепонки, взлетает в небо.

Поток воздуха превращается в нечто материальное, густое, даже живое, что своей гигантской дланью мешает набрать скорость. И эта преграда вызывает странную тревогу, от которой свербит все тело. Волак делает несколько запрещенных маневров, чтобы сократить время полета — в спину врезаются скабрезные словечки от задетых хегальдин. На мгновение он выхватывает взглядом полуразрушенную башню Лифантии, и ее образ затягивает сознание к тому дню, где на проповеди закололи несчастную девчонку. Как животное. Закололи и утопили в болоте. Никогда еще преступление, каким бы оно не было, не каралось так жестоко. Без позволения архонта, без его ведома. Неужели власть перетекает в религиозное русло, принимая его направление? Невозможно. Тем более ходил ведь слух, что Корда отчитали за выходку по полной. Оправдали тем, что закон относится к хегальдинам, а шейдимы… — никого же ведь не посадят, если тот убьет домашнего анси. Хотя, прилюдное линчевание и изгнание не подобно ли смерти? Претензия на жизнь.

Волак делает мощный взмах, зависая в воздухе, а затем прижимает крылья к спине и пикирует к земле, выставив по сторонам лишь края маховых перьев для маневрирования. И только у самой аватараны он вновь раскрывается, меняет угол полета. Раньше его всегда встречала жена и дочь. Даже в дни болезни последней. Но сейчас аватарана пуста, а судя по пыли, Вильева даже не выходила на нее. Ладони Волака увлажняются. Волнение заставляет забыть обо всех возможных правилах приземления. На полной скорости он едва касается подошвой сапог площадки, как сразу уходит в кувырок через бок. По инерции катится до самого ограждения, а затем вскакивает и бежит по лестнице в дом прихрамывая.

— Вильева!

Молчание.

Он спускается в гостиную — пусто.

— Вильева?

На кухне тоже никого нет. Волак смотрит на входную дверь, осматривает коридор. Все на месте. Никто не вламывался, но это не значит, что в доме никого не было.

— Вильева? — голос Волака срывается, когда он входит в спальню.

Его взгляд останавливается на влажных покрасневших глазах жены. Она сидит на полу, напротив Лилит, играющей с куклами. Сердце постепенно успокаивается, но до того момента, как дочь оборачивается.

— Папа! Папа вернулся! — Лилит, улыбаясь, запрыгивает на руки к отцу.

— Все хорошо? У вас… — дрожащим голосом спрашивает Волак. Его взгляд судорожно дергается из стороны в сторону. С зеленого глаза на кромешно черный, в отражении которого видит себя самого, как в черном зеркале.

С зеленого на черный.

С черного на зеленый.

— Не волнуйся пап. Все, что пишут и говорят — это все вранье. Я себя очень хорошо чувствую!

Волак смотрит на дрожащие губы Вильевы, и сам стискивает зубы, поглаживая дочь по черным волосам.

— Я и не волнуюсь. Я знаю. Только другие этого не знают. Пока еще не знают. Так что давай обойдемся без прогулок на улице. — Он видит, как Лилит начинает хмуриться. — Временно. Пока я не найду способ убедить всех, что ничего плохого нет. Ничего плохого в черных глазах. Хорошо?

— Пап?

— Что такое?

Лилит улыбается, наклоняет голову в сторону, а затем приближается и шепчет на ухо:

— Я теперь шейдим! Бу!

Она наматывает на пальчик темную прядь и прячет черный глаз под ней.

— Вот так, и не видно ничего.

Волак опускает дочь:

— Поиграй пока одна, милая, хорошо? А мы с мамой пока немного побеседуем.

— Хорошо! — отвечает Лилит, шагая вприпрыжку обратно к куклам.

Волак кивает Вильеве, и она следует за ним, прикрывая лицо ладонями. Они выходят из спальни, поднимаются на кухню. Волак сразу же хватает бутылку вина из шкафа.

— Это все ее игры с «серыми»! Я же говорила, что не надо было ее отпускать, — выпаливает Вильева, опираясь руками на подоконник. — Позволять гулять в этом районе мелкокрылых! Ведь только «серые» превращаются в этих!..

— Прекрати, — перебивает Волак, а затем делает нескольких огромных глотков. — Никто не виноват. Да и поздно искать виноватых.

— А что еще остается делать? Что?! Рассчитывать на милость архонта? Может пастыря и его древа? А может, твои офицерские связи способны ее спасти?! — Вильева отворачивается от окна и обнимает себя за плечи. — Я не знаю… не знаю что делать?

Она начинает плакать. Тихо. Почти неслышно.

Плечи Волака вздымаются от тяжелого дыхания, а мышцы рук сводит от напряжения. Мысли в голове рикошетят от одной стенки черепа к другой, и кажется, что они разносят мозг на куски.

— Пожалуйста, скажи, что ты знаешь, как нам поступить, — шепчет Вильева сквозь плач. — Как поступить, как уберечь Лилит.

Волак долгое время молчит, всматриваясь в столешницу так, будто на ней изображена карта всех возможных событий, а затем он коротко поизносит:

— Бежать.

— Что?

— Подальше от стен. В горы.

— Но… как же дом?.. Как же?.. Как мы будем жить вне стен?!

— Все вместе вне стен или вдвоем — внутри.

Вильева прячет в ладони заплаканное лицо и опускается на пол.

— За что нам такое? — едва слышно шепчет она. — Что мы сделали?

— Завтра на рассвете выйдем, — подытоживает Волак, переводя взгляд на жену. — Мы не сможем прятать Лилит вечно. Не сможем никого убедить в том, что она такая же, как прежде. Если ее не казнят, то отправят, как и других детей в исправительный приют.

— Может, ей там помогут? Почему ты против того, чтобы отдать ее туда? Ей там будет лучше, чем!..

Вильева замолкает, замечая, как воздух начинается потрескивать от нарастающего гнева в глазах мужа.

— Я тебе не раз говорил, что, отдавая Лилит в этот приют, ты больше никогда ее не увидишь. Никогда! И не узнаешь, как она, что с ней там делают! Никто из офицеров даже понятия не имеет о том, что там творится. В этих подземных камерах. Только Тени архонта и их приближенные. Сравнимо с тем, как бросить ребенка в голодную волчью пасть. Ты этого желаешь нашей дочери? — Волак бьет по столу кулаком. — Этого? Не позволю к ней притронуться! Никому!

Ближе к вечеру, Вильева опускается в кресло, равнодушно смотря на собранные вещи: две сумки с едой и одеждой. Две фляги.

— Нам надо поспать.

Вильева вздрагивает от голоса мужа.

— Прости. — Волак обнимает ее. — Все будет хорошо. Пойдем.

Она встает и делает первый шаг, но тут же замирает.

— С тобой все хорошо? — Волак обхватывает ее за талию, а Вильева поворачивает голову к входной двери.

Раздается стук, тяжелый и настойчивый.

— Волак? — звучит голос Аима. — Открывай! Мы знаем, что ты дома, нам нужно поговорить.

— Мы… — одними губами повторяет Волак. Затем обращается к Вельеве: — Можешь идти?

Она кивает.

— А лететь?

Снова кивок.

— Быстро собирай Лилит.

— Волак? Открой, мы только хотим поговорить! — Стук в дверь становится громче, а в голосе Аима чувствуется угроза.

— Минуту! Дай только оденусь!

Волак ощущает, как мышцы наливаются кровью. Он быстро натягивает боевую кирасу, перчатки. Смотрит в сторону цепного копья. Сегодня ты мне не понадобишься, думает он. Вместо него, Волак снимает со стены трофейные щиты шиагарр, оставшиеся от прадеда.

В этот момент в коридор вбегает Вильева со сонной дочерью в руках.

— Я их отвлеку, а вы улетайте подальше и спрячьтесь, — отвечает он на ее вопросительный взгляд. — Я вас найду.

Волак медленно надевает шлем, закрепляет ремешок на подбородке, смотря на дверь дрожащим взглядом, в котором борются отчаяние и решимость. Сердце отсчитывает мгновения, а в голове — пустота, все мысли гаснут, уступая место инстинктам.

— Не заставляй ломать дверь!

Волак поднимает оба тяжелых щита.

— По моей команде, — говорит он жене через плечо, а затем кричит в сторону двери. — Аим?!

— Волак?

— Я иду, — произносит Волак на выдохе, бледнея.

Он срывается с места, выставляя один из щитов перед собой. Пространство в глазах размывается, как при пикировании. И в самый последний момент Волак, делая мощный взмах, отталкиваясь тем самым от воздуха, и врезается в дверь, снося ее. Ее и тех, кто находится за ней. Уже снаружи он видит, как в нескольких шагах от порога лежат без сознания два солдата. Еще один выставляет копье, но Волак сразу бьет по острию сверху одним щитом, делает полуоборот, и мощным ударом второго щита сверху вбивает голову того в плечи так, что по стали проносится вибрация от крошащихся позвонков.

Не теряя времени, Волак прыгает к одному из лежащих солдат и использует заостренный край щита, как гильотину. Скользящий звук, брызги крови. Второй, оклемавшись, отползает назад, и лицо его искажено страхом.

— Вильева!

Едва крик отражается эхом, как Волак слышит за спиной звук хлопающих крыльев жены. Лишь краем глаза он замечает ее силуэт в черном небе. Успела, думает он, собираясь избавиться от последнего, как вдруг раздается шелест цепи. Волак оборачивается и в последний момент успевает отразить щитом брошенное копье. Аим одергивает руку с одновременным взмахом крыльев, притягивая копье обратно, не давая тому опуститься на землю; он взлетает выше, закручивает тело, направляя полученную инерцию в новую атаку. Копье плашмя обрушивается рядом с Волаком, который тут же пытается разрубить цепь острым краем щита, но не успевает и щит вонзается в землю.

— Ты! — крик Аима резонирует на фоне паникующих хегальдин, оказавшихся неподалеку.

Из-за спины раздается другой крик, Волак оборачивается, выставляя щит, который тут же вздрагивает от попадающего копья — оклемавшийся солдат решил тоже вступить в схватку. Но в отличии от Аима, он не вернул копье сразу, а позволил тому беспомощно шлепнуться у самых ног. Волак, не раздумывая обрубает цепь, и, ступая по ней, добирается до неопытного солдата, не давая тому шанса вырваться. Он бьет снизу острым краем щита, вырывая солдату челюсть. И Рихарт, брызгая кровью, валится на землю; язык рефлекторно облизывает разорванные края мяса… Рихарт! Волак только сейчас узнает его, смотря в глаза.

Снова шелест цепи, и теперь копье достает его, задевая правое бедро. Но боли нет. Сквозь раж ощущается лишь слабость. Сапог стремительно наполняется кровью, и Волак бросается вперед зигзагом, меняя направления, отталкиваясь от воздуха короткими взмахами крыльев.

Аим наматывает цепь на предплечье, принимая ближний бой. Он уходит от атаки полным оборотом и сразу же контратакует колющим ударом сверху. Острие оставляет вмятину на кирасе Волака, и тот, выставив оба щита перед собой, таранит обескураженного Аима, который никогда не сражался с такого рода противником. Его прижимает к стене, используя превосходящую массу, и, удерживая одним щитом, вторым Волак наносит мощный боковой удар. Затем еще один. Еще. Пока взгляд Аима не затуманивается; после чего Волак топчущим ударом выламывает его колено. Он отступает на шаг, смотря, как тело бездушным мешком валится на землю. Как блестит рваная рана и белая кость с тыльного стороны голени.

Получилось, думает Волак. А в ответ на его мысль время замирает, все звуки гаснут, как задуваемое пламя. Кажется, теперь можно лететь к Вельеве. К Лилит. Все получилось. Он успеет еще до того, как она проснется. Взмах крыльями, но земля по-прежнему под ногами. Тишину разрывает жалобный собачий вой. Разве внутри стен есть псы? Еще одна попытка взлететь отдается странной тяжестью в ногах. Волак опускает взгляд и видит острие копья, торчащее из груди. Покрытое кровью. Он делает тяжелый шаг вперед, и слышится скользящий чавкающий звук, с которым копье погружается обратно в рану. Волак разворачивается и видит неподвижный силуэт генерала Шакса. Видит Вельеву, лежащую у его ног. Ее крылья измазаны кровью. Рядом на корточках сидит Лилит, поглаживая перья матери. Снова вой, и мир закручивается подобно водовороту.

* * *

— Какой интересный экземпляр, — произносит Эптисса, самая старшая из семи Теней архонта. Ее пальцы сжимают подбородок Лилит, а взгляд будто бы ощупывает лицо.

— Взгляни, — по прошествии некоторого времени продолжает она, обращаясь к Эксии, шестой из Теней архонта. — Ее глаза. Это непростая мутация, ее глаза дифференцированы. Необычно, но неинтересно. Ни хегальдин и ни шейдим. В то же время, она является и тем и другим одновременно. Выродок, который не смог принять ни одну из кровей.

Лилит размазывает слезы по лицу, смотря на высокие фигуры исподлобья. На мертвые фарфоровые маски, из которых звучат голоса. Ей кажется, что вокруг них витают образы мертвого отца с копьем в спине; и матери, чьи крылья изорваны в лохмотья.

Эптисса отпускает лицо Лилит и отступает на шаг:

— Скучаешь по родителям?

В ответ молчание.

— Ты еще помнишь своих родителей? Мама? Папа? — Эптисса устало вздыхает, скрещивая руки. — Ты что-нибудь чувствуешь?

Ни звука. Лицо Лилит сейчас такое же гладкое и равнодушное, как маски Теней.

— Глупый метис.

— Перестань, — подает голос Эксия. — У нее шок. Она ведь еще ребенок. Требовать от нее каких-либо реакций неразумно. По крайне мере сейчас. Тем более у нас есть проблемы поважнее. А именно офицер, который убил своих товарищей на глазах у местных.

— И что? — повышает голос Эптисса. — Что нам кучка идиотов. Это мы ими управляем, а не они нами! Управляем ими их же языком!

— В какой-то степени, они наши родственники, — в голосе Эксии слышится улыбка. Она подходит к Лилит, и наклонившись, спрашивает: — Мы очень похожи, правда ведь?

В ответ пустой взгляд с гладкого бледного лица, которое едва вздрагивает. Кажется, что тени на нем становятся гуще; в этот же миг Лилит хватает шестую из Теней за мантию, и, зажмурив глаза, бросает голову вперед, врезается лбом в маску Эксии.

От неожиданного удара шестая из Теней отшатывается и падает; Эптисса сразу же хватает девчонку за волосы, оттаскивает в сторону и ударяет ее головой о стену. Лилит падает на пол без сознания.

— Она же еще ребенок! — мелодично смеется Эптисса. — У нее же шок!

Эксия встает с пола, гневно встряхивает черными крыльями, наполняя просторную залу хлопающим эхом; подходит к телу девочки, чей лоб измазан черной кровью.

— А кровь все-таки шейдима, — произносит она на удивление спокойным голосом. — Смелая девочка. Жаль родилась не в то время.

— Предпочтешь уничтожить ее? — спрашивает Эптисса.

— Нет, не сейчас, — отвечает Эксия. Она опускается рядом с Лилит и нежно убирает с лица волосы, слипшиеся от крови; а затем, не отводя взгляд, повышает голос. — Стража!

Через несколько мгновений рядом появляются два солдата с цепными копьями в руках. Их взгляды направлены в пустоту, старательно избегая фарфорового лика Тени.

— В приют ее.

Один из них, не скрывая отвращения, подхватывает на руки Лилит и кладет на плечо. Короткий поклон, после которого стража молча удаляется.

— Тебе не надоело возиться с детишками? — спрашивает Эптисса на родном языке. Неразрывно, на одном дыхании. Рисуя в воображении сестры кусочек пространства, где дети шейдимов сидят за решеткой, а над ними нависает богоподобный скучающий лик Эксии.

— Прекрасно сказала! — весело отвечает шестая из Теней. — Можно сказать, поэтично!

— И все же?.. — продолжает Эптисса, переходя на язык хегальдин. — Ведь, насколько я знаю, успехи в твоей деятельности отсутствуют уже давно. Материал умирает быстро. Или данное занятие служит тебе отдушиной?

— Многое, что мы узнали помогло создать желаемый образ хтонического существа, что жаждет убивать. И это помогало нам долгое время контролировать колебания смертности и рождаемости населения в пределах выбранного нами числа. Так что мои старания оправдывались очень долго. Однако, население «серых» увеличивается, и, знаешь, у меня есть теория, что существа, чьи условия для существования усугубляются, начинают плодиться невероятно быстро. От отчаяния или нет? Но я считаю, что тем самым они стараются не выжить, но изменить условия своим количеством. Как здоровые клетки организма борются с вредоносными. Именно таким же образом — количеством.

— И какой ответ дает твоя теория на вопрос о контроле? — спрашивает Эптисса, садясь в кресло.

— Сравнивая население с организмом, нельзя не упомянуть важное отличие. В организме не бывает клетки-героя, чей дух способен поднять остальных бороться вдвое качественнее. Наша задача узреть подобных героев и ликвидировать их. Но это было отступлением. Возвращаясь к вопросу о контроле, — Эксия присаживается в кресло напротив сестры. Она кладет ногу на ногу, откидывая голову. — Здесь у меня нет определенного ответа. Усугубить условия еще больше? Это может спровоцировать толчок в трансформации в шейдим.

Эптисса внимательно слушает младшую сестру, соединив кончики пальцев обеих рук.

— Можно, конечно, сделать из шейдим полноценных рабов, но для этого нужно слишком много переписать в религиозном сознании наших родственников. Да и религию в целом. Сами шейдимы, как мы выяснили, очень нестабильные создания. Чувствительные к солнцу, слабые, неконтролирующие свои эмоции. Считаю такой шаг уместным, но в критическом положении. А пока есть время можно ввести эпидемию. Официальный запрет на второго ребенка или повышенный налог на него. Золото ведь не перестает быть одной из самых толстых нитей, что тянет за умы наших марионеток. Или же!.. Улучшить условия нашим «серым» родственникам, но я не уверена, что рождаемость их пойдет на убыль.

— Все же считаешь расширение границ — потерей контроля?

— Ты склоняешься к тому, что Эрриал-Тея является относительно-открытой системой, а энтропией — хегальдины? Такой вид решения вопроса предполагает лишь два варианта: расширение системы, то есть границ Эрриал-Тея, тогда критический уровень отодвинется выше, но расширение границ ведет к дополнительным управленческим ресурсам, а это является нарушением прямого контроля с нашей стороны. Второе решение природа, обычно, преподносит сама. Война, болезни. Но лучше нам сделать это самим, чем отдаться воле природе.

Эксия наливает себе стакан воды и, приподняв маску, касается стекла серыми губами.

— Может, шейдимы и есть ответ на возрастающую энтропию?

— Не думаю. Они начали появляться еще задолго. Ошибка природы, неудачная мутация. Такое бывает.

* * *

Лилит приходит в себя в темном помещении, скупо освещаемое факелами. Перед глазами лишь густые тени и янтарный отсвет пламени; а голова болит настолько сильно, будто череп готов расколоться в любую секунду. И каждое движение только усиливает это ощущение. Она медленно приподнимается на локтях. Во рту сладковатый привкус. Лилит сплевывает черный сгусток, не понимая кровь ли это или слюна; а затем снова проваливается в беспамятство.