— Выпад! В стойку! Еще раз! Еще! Это движение должно стать для вас родным! Должно въесться в ваши мышцы! — выкрикивает Лераиш, шагая между тренирующимися шейдимами, которые делают выпады с последующим колющим ударом. — Движение начинается с ноги! Копье сжимать только во время удара или защиты! В остальное время вы должны быть расслабленными иначе быстро устанете.

— Когда мы уже начнем осваивать цепное копье? — спрашивает Рино и сосредоточенно, с выкриком на выдохе, вбивает деревянное копье в мешок с песком.

Лераиш останавливается:

— Твои суставы не выдержат и месяца тренировок, нужна серьезная подготовка. А как же ближний бой? Если к тебе подойдут вплотную, что ты будешь делать?

— У меня есть крылья! — упирается Рино. Пот испаряется с его кожи сразу же, как только выступает; с расстояния кажется, будто он охвачен тонким дымом. — Я смогу отлететь!

— А если и у противника тоже есть крылья? А если он быстрее тебя? Ты должен быть готов если не ко всему, то хотя бы к большей части того, что может тебе угрожать.

Рино замирает на мгновение, обдумывая ответ, но не найдя никаких контраргументов, продолжает тренировку. Лераиш подходит к стальному сетчатому барьеру, за которым стоит Сэйми:

— Хтыщ, — хищно улыбается она, совершая такое движение запястьем, словно бьет кнутом. — Воспитываешь персональное войско? Хочешь отвоевать свое право стать архонтом? Нравится непоколебимое послушание своих воинов?

Лераиш опирается спиной на ограждение и скрещивает руки, не отводя взгляд от юных шейдим, которых окружает темная дымка испаряющегося пота.

— Хишира!

В ответ на голос Лераиша шейда во втором ряду замирает, и округлив черные глаза, испуганно смотрит в его сторону.

— Хишира! Движение начинается с ноги, а не с плеч! Ты должна вложить в удар всю массу тела! Продолжай! — выкрикивает он, а затем поворачивает голову и обращается к Сэйми: — Очень нравится. Хочешь оспорить это?

Та в ответ звонко смеется, привлекая внимание всех тренирующихся:

— Проявляете наглость в отношении хрупкой шейды, принц? Это заставляет вас чувствовать себя сильным?

Лераиш поворачивается, всматривается в ее лицо, в черные глаза, и губы, что растянуты в вызывающей ухмылке. Ее клыки сильно выделяются среди ровно ряда белых зубов. И где-то глубоко в мыслях, на изнанке сознания, рука Лераиша сжимает ее тонкую шею с хрустом, что сопровождает ломающиеся позвонки; а его зубы обгладывают насмешку с лица Сэйми также, как ардх обгладывает кости. Сквозь образы Лераиш видит, как из реальности она шлет воздушный поцелуй и, развернувшись, уходит, покачивая бедрами.

— Не злись на нее, — рядом возникает огромная фигура Баббара. — Просто она до сих пор не может простить тебе того поражения, когда ты доказал ей, что цепное копье значительно лучше, нежели топор или нож.

— Прошло уже больше десяти лет!

— У нее хорошая память! — тут же перебивает Баббар, а затем переходит на шепот, прищуривая глаза: — Мне кажется, ты ей нравишься.

— Твоя сестра очень злопамятная, — вздыхает Лераиш и обращается к тренирующимся: — Стоп! На сегодня хватит!

Юные шейдимы останавливаются и, тяжело дыша, начинают тянуться к оружейной стойке. Слышны усталые вздохи, слова о том, что сердце скоро выскочит из глотки. Воздух наполнен запахом пота, отдаленно напоминающий аромат озона перед грозой. Первое время Лераиш сильной удивлялся этому, невольно сравнивая с временем, когда он был хегальдином. Ведь тогда, в тренировочном зале распахивали все окна настежь, впуская свежий воздух. Хотя, отец иногда поступал наоборот. Чтобы жизнь медом не казалась, смеялся он. И все периодически падали, поскальзываясь в лужах собственного пота. Прошло уже много лет, и Лераиш смотрит на воспоминания, которые сейчас, будто за стеклом: все еще живы, все еще наполнены эмоциями; они, как ветер, что стремится прорваться к душе, но пока стекло цело, прошлое — это лишь парящие песчинки, что бьются о прозрачную преграду. Слишком далеко, чтобы их чувствовать.

— Дети! Все за стол! — привлекает к себе внимание Баббар. — Всем надо покушать!

В ответ раздаются недовольные стенания, но все послушно двигаются к общей столовой, где на столе уже стоят тарелки с горячей кашей, мясом и овощами.

— Снова гречневую кашу?

— Меня уже тошнит от нее.

И только Рино молча и с аппетитом набрасывается на еду.

— Старается, — говорит Баббар. — Я думаю из него выйдет хороший воин.

— Вот только для какой войны? — спрашивает Лераиш.

Они стоят в стороне, наблюдая за группой шейдим, что добровольно решила заняться искусством владения копья. Некоторые, кто родился здесь — скорее из интереса, а те, кого привели отшельники, по иным, личным причинам. Может, из мести, а может, из-за желания суметь дать отпор в нужный момент. Такой, чтобы враг со слезами выплевывал собственные зубы, стоя на коленях. Рино как раз из таких. Мало говорит и много работает. Иногда кажется, что он преследует свои скрытые цели, мотивы которых старательно скрывает. Не ровен час, как Рино совершит глупость, которая обернется опасностью не только к нему, но и по отношению ко всем.

Лераиш отходит от ристалища, оставляя Баббара одного, делает несколько быстрых шагов, раскрывается и взлетает к верхотуре сталагната. Делает круг, а затем приземляется на каменную площадку.

Отсюда видно всю пещеру, которая тонет в перманентном бледно-голубом свете. Словно в воде. И только свод скрыт во тьме. Все голоса, что доносятся снизу смешиваются с шумом водопада, а после касаются слуха одной гармоничной волной. Лераиш садится на край выступа, свешивает ноги.

Целый мир под подошвами сапог, думает он. Под подошвами у хегальдин.

— Не помешаю? — слышится мягкий хрипловатый голос.

Лераиш вздрагивает и, зная уже кому он принадлежит, коротко отвечает:

— Нет.

— Часто здесь бываете, — произносит Лифантия, усаживаясь рядом. И Лераиш не понимает, вопрос это или утверждение, поэтому лишь неопределенно пожимает плечами.

— Вас что-то тревожит, принц, — снова туманная интонация.

— Вы когда-то говорили, что хотите защитить свой народ, и поэтому попросили меня обучать шейдим.

— Члены одной семьи должны уметь постоять за свои идеалы, интересы. За свое место в этом мире, в конце концов. А шейдимы и есть та самая семья, огромная и сильная. Крепкая от того, в какое положение их загнало мировоззрение хегальдин. И я хочу сделать ее еще сильнее, еще крепче. — спокойно говорит Лифантия, беззаботно покачивая ногами. Он кутается в крылья, как в плащ, и смотрит вниз, где крылатые фигуры неспешно разбредаются по домам.

— Но защита бывает не только пассивной. Активные превентивные действия тоже могут являться оборонительными действиями, — взгляд Лераиша случайно попадает на фигуру Рино, который встает из-за стола.

— Верно, поэтому я и хотел с вами поговорить. Вы, как никто знаете мои мысли наперед. А ваша приближенность к правящим слоям в прошлом, делает ваши знания уникальными среди простых шейдим, прошлое которых было испещрено гонкой за деньгами, за мнимой свободой и крыльями, навязываемой религией и политикой хегальдин.

Лераиш тоже кутается в крылья, ощущая, как холодный сквозняк неприятно скользит под одежду. Он все еще смотрит на крошечную фигуру Рино внизу, которая озирается по сторонам, а затем направляется к ристалищу; перелетает через ограждение, берет учебное копье и повторяет основные движения на различных дистанциях, не забывая двигаться вокруг цели. Лераиш коротко улыбается.

— Поэтому вы выбрали иное мировоззрение, верно? С самого начала. Иную философию. В противовес религии хегальдин, в противовес их раздробленности на «серых» и «летунов»? Где первые по сути являются расходным материалом. Своего рода маслом, которое позволяет гореть факелу дольше.

— И снова вы правы. Мало называть себя народом и говорить о равенстве, при этом каждый день наблюдать острую несправедливость. Семья, где каждый делает благо для всех, включая самого себя, где каждый видит плоды работы другого, без секретов и тайн. Разве мог гиос архонта рубить дрова рядом с «серым»? Нет. Никогда.

Рино все еще сражается с мешком на средней дистанции, используя полуобороты с последующими рубящими ударами по разным уровням.

— А может, семья является таковой лишь за счет того, что она малочисленна?

— Отнюдь, — возражает Лифантия. — Хотя, отчасти вы, принц, и правы. Но все равно я буду придерживаться именно данного выбора. Ведь я смог создать весь этот мир на основе именно этих убеждений. — Он обводит рукой всю пещеру.

— Но это не предел?

— Нет. У нас есть враги, и пока они живы, пока жива их власть и их убеждения, мы являемся пленниками.

— Вы хотите развязать войну против хегальдин? — удивленно спрашивает Лераиш, поворачиваясь к Лифантии.

— Нет. Хегальдины нам не враги. Наш враг — навязанные стереотипы и убеждения, и тот, кто их создал. Кто продолжает сознательно распространять. Однако, пока хегальдин является пленником данных верований — он наш враг. Но мы не в силах идти прямой войной. Мы слишком малочисленны, а показать миру Эрриал-Тея наше существование — огромнейший риск. Может начаться охота, исход которой окрасится черной кровью. И все же нам нужно начать делать короткие шаги вперед, именно поэтому я хотел посоветоваться с вами, принц.

— Вряд ли я смогу сказать что-то полезное.

Движения Рино на ристалище оставляют в сизом воздухе черные штрихи от исчезающего пота. Шум попадания усиливается за счет того, что теперь он использует полные обороты перед ударами с дальней дистанции.

— Но вы правы, обычный народ нам не враги. Все дело в вожаке. Нужно избавиться от верхов.

— Тени архонта? — задумчиво произносит Лифантия.

— Но к ним не подобраться. Да и как это будет выглядеть? Злые демоны из сказок убивают правителей. Мы только подтвердим то, что о нас говорят.

— Нет. Избавившись от верховных правителей, никто не станет мешать распространению нового знания.

Лераиш некоторое время обдумывает услышанные слова, а после отвечает:

— И сколько понадобится времени, чтобы это знание было принято.

— Слишком много, — тяжело вздыхает Лифантия. — Я понимаю, что мы не можем жить такой жизнью всегда. Мы должны сделать первый шаг!

— Наше преимущество в том, что о нашем существовании даже не догадываются. Почему же вы не хотите просто уйти отсюда? Рискнув ради остальных, мы можем потерять все. Не лучше отделаться меньшей кровью?

— Никогда! — жестко отвечает Лифантия. И его голос вонзается в слух, как брошенное копье. — Семья никогда не бросает своих в беде. Пока мы просто бессильны, но придет время, и мы поможем всем. Всем, кто в этом нуждается. И этот поступок отразится на всей истории шейдим, все будут помнить, что мы поступили, как семья!

— Но не стоит торопиться в своих намерениях, каким благими бы они не являлись.

— Здесь вы правы, — говорит Лифантия, успокаиваясь. — Уже поздно, да и пища для раздумий есть. Приятно было побеседовать, надеюсь, позже мы продолжим.

Он улыбается, а затем резко соскакивает вниз. Лераиш смотрит, как темная фигура разрывает воздух, погружаясь все глубже в океан сизого света. Спустя несколько мгновений раскрываются черные крылья, и Лифантия парит, медленно снижаясь по спирали прямо на ристалище; подходит к Рино, что-то говорит ему, а затем уводит. Провожает до трехэтажной бурсы, и уже в одиночестве направляется к северной части пещеры, к одному из многочисленных тоннелей, где располагаются неглубокие альковы, переделанные под жилые помещения.

Лераиш вспоминает, как первые месяцы часто блуждал по этим тоннелям. На тот момент они казались ему бесконечным лабиринтом, и иногда приходилось долго искать выход. Гора, которую шейдимы назвали Адамантом, гора, что стала их домом изрыта сложнейшей системой тоннелей, часть из которых не обжита до сих пор. Лераиш как-то спрашивал Лифантию о том, как могли образоваться подобные проходы, но старый шейдим лишь пожимал плечами и говорил, о простом везении; а в особенности — о наличии горячих источников на нижнем ярусе. Упоминая их, он всегда поднимает указательный палец, тем самым подчеркивая значимость их присутствия. И больше никаких теорий, никаких догадок.

Внизу уже почти никого нет, все разошлись по домам. Лераиш закладывает руки за голову, ложится на спину; и конец дня вызывает лишь улыбку и легкую истому в груди. Сегодня его очередь стоять на посту у входа, так что ночь не обернется сном. Он широко зевает, а затем лениво поднимается на ноги. Растирает ладонями лицо и раскрывается. Подхватывая воздух крыльями, спрыгивает вниз, неспешно парит спиралью вокруг исполинского сталагната, ощущая, как легкий сквозняк приятно скользит по крыльям. У самой поверхности делает мощный взмах, смягчая приземление настолько, что оно кажется почти бесшумным.

Хотя долететь до выхода не составит труда, но времени остается достаточно, чтобы неспешно пройтись пешком мимо засыпающих домов. Где редкие лица с черными глазами мягко улыбаются и кивают, желая таким жестом спокойной ночи. Лераиш отвечает тем же. Он заметил еще давно, что если идти с понурой головой, смотря лишь себе под ноги, то никто из шейдим не пристанет с расспросами, никто не станет смотреть в глаза и улыбаться, тем самым уважая личное пространство, уважая право остаться наедине со своими мыслями в толпе. Наверное, так поступает семья? Позволяя для начала самому разобраться в себе.

Он проходит мимо бурсы, а в оконном проеме третьего этажа видит лицо Рино, от которого тянуться темные дымчатые нити. Снова тренируется, думает Лераиш, поднимая руку, чтобы привлечь внимание юного шеда. Тот улавливает движения внизу и переводит взгляд.

— А ну быстро спать! — шипит Лераиш, стараясь не повышать голос. — Если завтра хоть раз зевнешь — на ристалище не пущу!

Глаза Рино тут же округляются, и он мгновенно исчезает. Свет гаснет.

— Вот так, — одними губами произносит Лераиш.

Он поднимается по лестнице на тот самый выступ, откуда впервые созерцал такой крошечный, и в то же время огромный мир шейдим; затем попадает в темный коридор и выходит к оазису с озерцом и пышной зеленью, над которым в скале зияет огромная дыра. Лераиш смотрит на столп лунного света, который в темноте кажется густым, как молоко.

— Надо же, — звучит знакомый голос из тени. — Падший принц снизошел до ночного дежурства.

Сэйми выходит ближе к свету, бесшумно, только шелест цепи выдает ее местоположение.

— Может, преклонишь колено перед принцем? — иронично произносит Лераиш; а в ответ получает цепное копье. Длиннее и тяжелее, чем у Сэйми. Он крепит стальной наруч, смягченные кожаной подкладкой, к предплечью; затягивает четыре ремня.

— Очень мило, что ты решила польстить своим присутствием. Сама напросилась? — язвит Лераиш, опуская взгляд на ее бедра, на одном из которых прикреплена пятерка джерид.

— Поменялась очередью с Рига́рром. — Снова ее хищная улыбка, снова тот взгляд, под которым Лераиш ощущает себя прозрачным сосудом, содержимое которого пристально рассматривают под солнцем. За все годы он так и не привык к нему.

Лераиш отворачивается, а затем, взлетает вверх, к огромному выступу с нишей, что тонет во тьме. За ним сразу же взлетает Сэйми. Он опускается на мягкую волчью шкуру, заботливо оставленную Баббаром. Чтобы «шейдимчики» находились в тепле, как он тогда пояснил.

А сейчас он ждет очередных иронично-саркастичных уколов от Сэйми, которая просто не умеет общаться нормально. По крайне мере с Лераишем. И в особенности после того случая, когда Лифантия объявил начало тренировок с цепным копьем — элитным оружием хегальдин — под предводительством Лерайе. Многие из шейдим знали его, еще будучи «серыми» трудягами внутри стен Эрриал-Тея. В тот день, продемонстрированное падшим принцем, заставило раскрыть рты даже самых матерых охотников, вызвав восторг, смешавшийся с удивлением — ведь многие из них считали сыновей архонта изнеженными бездельниками. И только Сэйми вышла на построенное ристалище, сказав, что это не более, чем цирк. Дешевое представление, а на деле данная палочка неспособна ни на что. Она бросила вызов Лераишу, сказав, что нет ничего лучше, чем хороший заточенный кинжал или топор; и в первые же мгновения оказалась на лопатках с затягивающейся цепью на шее. На следующий же неделе, она стояла рядом с мужчинами, осваивая базовые движения с копьем. Единственная среди шейд на тот момент.

— Расскажи мне об Эрриал-Тея, — раздается за спиной голос Сэйми, на удивление мягкий. Без саркастичных нот. Кажется, будто Лераиш слышит голос совсем другого шейдима.

— Что ты хочешь узнать?

— Все. Я ведь родилась здесь, и в моем представлении мир, из которого пришел ты, как многие, это огромная тюрьма, окруженная горами и стеной. — Сэйми садиться рядом с Лераишем, пожимает под себя ноги и опускает подборок на колени. Сейчас она похожа на хрупкую беззащитную шейду. — Правда, что крылья хегальдин, их размер, зависит от счастья? От испытываемых эмоций и чувств?

— Да.

— Получается, что чем счастливее птенчик, тем больше его крылышки? — ее голоса снова касаются ироничные нотки; а левая бровь насмешливо приподнимается.

— Верно.

— Отец рассказывал, что в Эрриал-Тея не все счастливы. Многие даже не могут летать. Почему так? Почему все не могут быть счастливыми? Почему не все могут летать?

Лераиш какое-то время молчит, обдумывая слова Сэйми и всматриваясь в прозрачное озерцо внизу. Он никогда не задавался подобными вопросами, и вся жизнь его до момента взлета к Колоссу походила на праздник. Эти воспоминания сейчас пестрят золотом солнца, звучат хлопками белоснежных крыльев, и повсюду круговерть парящих перьев.

— Не знаю. Может, потому, что так не может быть?

— Может. Отшельники тому подтверждение. Все могут летать без исключения. А за стенами Эрриал-Тея есть «серые». С крошечными детскими крыльями. Разве это жизнь? Когда у тебя есть крылья, а ты не можешь летать, хотя и рожден для этого.

— Не знаю. Я был рожден уже в том порядке, который имеется сейчас, с неформальным разделением на «серых» и «летунов». Принимал это, как само собой разумеющиеся. — Лераиш пожимает плечами. — Не я строил мир Эрриал-Тея, не я диктовал условия. А теперь знаю, что их диктует даже не архонт.

— Мир хегальдин — дерьмо! — произносит Сэйми так, будто сплевывает нечто противное. — Будучи одним целым, все равно умудряются разделиться. Одни паразитируют на других.

— А Колосс! Расскажи мне о нем, — снова воодушевляется Сэйми. — Отец рассказывал, что это нечто невероятное.

— Древо символ веры. Ведь, как оказывается, никто не долетал до его кроны. Но по поверьям на это способен только архонт или тот, у кого крылья очень огромны. И эта особенность, наверное, и вызывает восторг. То, что никто не видел древо целиком. Оно является загадкой. Может, поэтому вера так сильна в сердцах хегальдин? Каждый день они смотрят на нечто, что неподвластно их пониманию.

— А ты веришь?

Лераиш усмехается:

— Во что? В бред Геннории? Когда-то верил, но не сейчас.

— А как же упоминание иного мира, в который сопровождают псы Сарамейя? Если только ты был хорошим мальчиком, — насмешливо шепчет Сэйми, и сразу добавляет, видя недовольный взгляд Лераиша: — Или девочкой.

— Не особо.

— Ну конечно, мало чести делает простая вера принцу, — ядовито произносит Сэйми, возвращая голосу привычное звучание.

Лераиш игнорирует ее выпад, стараясь слушать только шум водопада в конце коридора. Он вспоминает разговор с Лифантией о вере, и произносит:

— Хотя, твой отец, заставил меня задуматься над этим. И очень серьезно.

Сэйми громко фыркает, а затем встает, потягивается с хрустом в спине.

— Куда-то собралась? — мрачно спрашивает Лераиш.

— Да. Хочу немного полетать, размяться. У меня все тело, как дерево.

— Вот так, ты, значит, дежуришь? Беззаботно летая снаружи?

Сэйми наклоняется к лицу Лераиша. Настолько близко, что он ощущает ее запах; ощущает, как ее дыхание касается его кожи. И снова улыбка, эта хищная улыбка с выступающими клыками, от которой с затылка вдоль позвоночника сыпется дрожь. Ее взгляд заставляет напрячь все мышцы, а на виске выступает предательская капля пота, не ускользающая от внимания Сэйми. Она многозначительно хмыкает:

— Какой чувствительный мальчик.

После чего Сэйми прыгает вниз, прижимает руки к груди, закручивая тело плечами. Лераиш вскакивает, смотря как Сэйми вращается с бешеной скоростью. И только в последний момент она раскрывается; используя инерцию от вращения, врезается в воздух крыльями и стремительно влетает в коридор. Лераиш остается на месте.

Через какое-то время через отверстие в скале он видит, как луна изменила свое положение в небе, а Сэйми все еще не появлялась.

От безделья Лераиш бросает копье, и сразу же возвращает себе в руку. Проделав простое движение несколько раз, он спускается, умывается ледяной водой, чтобы смыть тяжесть наступающего сна, а затем направляется по коридору к выходу.

Снаружи горная прохлада протискивается под одежду, и Лераиш невольно кутается в крылья. Он поднимает голову к звездному небу, где луна сегодня кажется не плоским диском, а огромным белым шаром. Сэйми, похоже, улетела довольно далеко — никаких теней над головой не видно. Он закладывает копье за спину, стягивает ремни на груди, фиксируя его, и с неохотой раскрывается.

— Вот ведь чертовка, — зевает в ладони Лераиш. Вытягивает крылья вверх, делает несколько движений, разогревая мышцы спины, а затем — прыжок и взмах. Встречный ночной воздух сразу же бодрит настолько, что даже мысли становятся более прозрачными. Лераиш взлетает так высоко, что видит отверстие, сквозь которое проникает свет к оазису в пещере. Совсем неприметное, в окружении камней и горного плюща.

— Эй, принц! — слышится голос за спиной.

Лераиш, отталкиваясь от воздуха, взлетает выше, делая полупетлю с последующей полубочкой, и сразу оказывается перед удивленным лицом Сэйми. Хотя, все ее удивление выражается лишь в одном малоприметном жесте — приподнятая левая бровь. И даже оно сквозит насмешкой.

— Почти удивил, — произносит она, зависая в воздухе; собирается сказать что-то еще, но осекается, когда раздается грохот падающей ели в лесу. С высоты видно, как огромное дерево сминает под себя смежные ветви, со звонким хрустом ломая наиболее сухие из них.

— Что это?! — восклицает Сэйми.

Спустя мгновение, Лераиш ныряет вниз, прижимая крылья к спине. Он пикирует, и раскрывается лишь у самых крон. Замечает странную тень, что с дикой скоростью скрывается в лесу, приземляется, гася инерцию в кувырке через плечо. Лераиш озирается по сторонам. Рядом приземляется Сэйми почти без шума; слышен только звук гонимого крыльями воздуха. Лераиш аккуратно расстегивает ремни, а затем достает копье из-за спины. Ту же манипуляцию проделывает Сэйми, но основание копья упирает в подмышку, а освободившейся рукой достает джерид. Не сговариваясь, они прижимаются друг к другу спинами. Кажется, будто возникшая тишина затягивает пространство тонкой коркой льда.

Лераиш ощущает, как Сэйми внезапно задерживает дыхание; он поворачивает голову в ее сторону и видит, как по земле скользит огромная мохнатая туша. Незнакомая тварь движется настолько плавно, будто под ней не рыхлый пласт земли, а гладкая поверхность воды. Лераиш не может разглядеть в густой шерсти наличие глаз или лап; но в следующий момент животное замирает, а затем истерично бросается на ближайшую ель, и в этот момент Лераиш замечает огромную пасть на брюхе с несколькими рядами крошечных острых зубов. Оглушительный хруст, и в сторону летит выплеванный кусок ствола. Вторая ель валится на землю. Лераиш отскакивает в сторону, увлекая за собой Сэйми. Кажется, что данный жест является демонстрацией гнева и силы. Белоснежная тварь высотой по полечи и длиной тела, которая, превышающая рост двух взрослых шейдим, напоминает уродливого червя; ее поведение явно показывает степень расстройства, и все попавшееся под брюхо кончит также, как поваленные деревья.

— Надо ее убить, — шепчет Лераиш. — Слишком близко к пещере. Я отвлеку ее на земле, а ты забросай ее джеридами с воздуха.

Сэйми коротко кивает и, нервно облизывая губы, медленно убирая копье за спину. Шелест цепи привлекает ненужное внимание; без команды Лераиш срывается с места в сторону мохнатой твари, используя стандартную зигзагообразную линию атаки. Влево. Вправо. Короткие и быстрые махи крыльев для изменения траектории и увеличение скорости бега. Цель стремительно приближается; наконец, достигнув нужной дистанции, Лераиш толкается, и в прыжке метает копье. Острие вонзается в землю, а маневр проклятой твари разливается по воздуху яростной белой чертой. Такой бешеной скорости, такой реакции он никак не ожидал.

Сэйми в воздухе озирается по сторонам.

Лераиш рывком вырывает копье, но не ловит его, а делает полный оборот телом, закручивая цепь вокруг себя. Он так и стоит на месте, вращая копье над собой, надеясь привлечь внимание подобной выходкой. Но мохнатой твари нигде нет, и тогда Лераиш делает второй полный оборот, придавая больше инерции, а затем обрушивает на землю. И ее поверхность вздрагивает от мощного удара. Спустя миг в ответ раздается яростное утробное рычание, похожее на стон гнущегося пласта стали. Снова пространство окрашивается белыми штрихами. Зверь почти мгновенно оказывается рядом с Лераишем; и тот не успевает среагировать. Удар. Такое ощущение, что под шерстью груда тяжелого чугуна. Отброшенный Лераиш врезается в дерево. Тут же взмахивает крыльями, бросая себя в сторону, подальше от линии атаки; как раз за мгновение от того, чтобы очутиться между ломающимся деревом и врезающимся в него тушей лохматой твари.

Сэйми вскрикивает, наблюдая, как Лераиш, в последний момент, избегает лобового тарана; и, не теряясь, пользуется коротким замешательством зверя, успевая засадить в него три джерида. Кажется, воздух сотрясается от болезненного вопля. Оказывается, под шерстью не сталь, а обычное мясо. Стремительность у твари сразу убавляется. Сэйми бросает оставшиеся два джерида, но промахивается.

Лераиш успевает за это время прийти в себя; он поднимается на ноги, игнорируя боль в затылке и в области ребер. Через три взмаха крыльями, оказывается на нужной дистанции и метает цепное копье в окровавленный сгусток белой шерсти. Через цепь ощущает, как острие вонзается в плоть, после чего рывком вырывает копье обратно, ловит и бросает снова. Огромная тварь едва ползет, оставляя за собой лужу крови. Завершает схватку Сэйми, что с криком пикирует вниз. Она отстегивает цепь от копья и перед тем, как раскрыться, бросает его. С противным хрустом сталь пронзает туловище таври насквозь. Та замирает и испускает дух.

Сэйми смеется, тяжело дыша:

— Такое развлечение не каждый день выпадает!

Она победоносно приземляется рядом с мертвой тушей; полыхающая темной дымкой, с хищной живой улыбкой на губах.

Лераиш ощущает, как кровь в теле начинает остывать после произошедшей схватки, сознание очищается, и правый бок охватывает острая боль. Он тяжело опускается на колени, стараясь дышать коротко и только животом.

— Ага, не каждый день приходится чувствовать себя мухой, которую прихлопнули молотком, — тихо произносит Лераиш, сжимая руками грудную клетку.

— Находишь силы для шуток, значит, не умираешь, — Сэйми переводит взгляд на мохнатую тварь, аккуратно наступает на нее ногой, проверяя мертва ли она. — Ты знаешь, что это за волосатая пиявка?

— Может, позовешь кого? — стонет Лераиш. — Кажется, ребра местами поменялись.

— Вой этой хреновины слышали на лиги вокруг, — Сэйми внимательно разглядывает мертвую тушу. — Скоро кто-нибудь прибежит.

— Ты очень добра, — Лераиш остается на коленях согнувшись. Дышать в таком положении оказывается менее болезненно.

— О! Вот и глазки нашего дружочка. Раз, два, три… — Сэйми шепчет себе под нос, копаясь в шерсти. — Зачем ему целых шесть пар глаз? А? Проклятая зверюга, заставила понервничать!

Она со злостью пинает его ногой и сплевывает, затем переводит взгляд на проход, что ведет к водопаду, откуда вылетают несколько фигур:

— Вот и скорая помощь спешит. Можешь не благодарить, — иронично произносит Сэйми.

— Что здесь произошло?! — восклицает Баббар, смотря на огромную тушу в луже крови, но тут же поворачивает голову к Лераишу и бросается к нему.

Через несколько мгновений приземляются Лифантия и Гронго. Руки последнего крепко сжимают два топора, а на лице застыло такое выражение лица, означающее, что он готов разорвать любую тварь, что решит приблизиться.

— Здесь больше никого, — Лераиш обращается к озирающемуся по сторонам Гронго.

— Рорхарн?

— А? — Сэйми оборачивается к отцу.

— Это рорхарн, — повторяет Лифантия. Он присаживается рядом с Лераишем, касается его ребер, а затем достает из сумки рулон бинта. — Надо зафиксировать, позже затянем корсетом. Ничего страшного.

— Как же он оказался здесь? В такое-то время, и так низко, — спрашивает Баббар, помогая Лифантии снять одежду с Лераиша.

— Что это вообще за зверь?

— Рорхарны обитают высоко в горах. Очень высоко. Я их видел только на Муране. — подает голос Гронго. Лераиш удивленно смотрит в его сторону, но решает не спрашивать, что он делал на снежном гиганте. — В снегу и низкой температуре они находятся в долгой спячке, после которой спускаются, только чтобы утолить голод. Но никогда не было такого, чтобы рорхарн спускался в леса. По крайне мере я за свою жизнь вижу такое впервые.

— А его можно съесть? — аккуратно спрашивает Баббар.

— Тебе бы только пузо набить! — отвечает Сэйми, скрещивая руки на груди.

А Гронго с Лифантией коротко улыбаются.

— Думаю, я могу попробовать его приготовить, хотя, для начала его надо освежевать и посмотреть, какое мясо у него внутри. Имеются ли ядовитые железы. Если все в порядке — нашинкую вмиг!

Лераиш не сомневается в словах Гронго. Впервые он увидел жилистого шеда на кухне, орудующего тесаком также легко, как перышком; казалось, будто сталь беспрекословно подчинялась его рукам и рассекало мясо, словно бумагу; тогда Лераиш подумал, что тот, наверное, сможет вырезать сердце у любого живого существа и успеть показать перед тем, как сознание несчастного померкнет навсегда. Хорошая картина перед смертью — собственное кровоточащее сердце. Вместо ленты, на которой запечатлена жизнь.

— Его надо отнести внутрь, иначе воронье или ардхи учуют. — Баббар хватает тварь за шерсть и пытается сдвинуть ее, но его ботинки скользят по земле. После нескольких тщетных попыток он отступает. — Вот, значит как. Тогда попробуем по-другому!

Он делает несколько разогревающих движений.

— Баббар, подожди, давай позовем?..

— Нет уж! Нет. Сейчас я покажу этой штуковине! — Баббар не дает Гронго закончить фразу, и тот обезоруживающе поднимает руки, опуская голову вниз.

Несколько быстрых вздохов, а затем Баббар почти бегом приближается к туше рорхарна, сжимает шерсть огромными кулачищами, и, закрыв глаза, низвергает порцию отборных ругательств, совмещая сквернословие с физическими усилиями. С его кожи сразу же срывается легкая дымка. Кажется, что еще немного, и он выдерет шерсть вместе с мясом; но туша поддается, сдвигаясь на длину не более чем, длина фаланги пальца.

— Ну!.. — Баббар отпускает рорхарна и опирается руками на колени, переводя дыхание. — Сойдет.

Сэйми сжимает переносицу большим и указательным пальцами, сводя брови вместе; а Гронго опускает руку на плечо Баббара и, посмеиваясь, говорит:

— Уверен, в следующий раз у тебя получится.

— Нет уж! Никакого следующего раза! Ты хоть знаешь, какая эта тварь прыткая, и как тяжело ее было заколоть?! — вскрикивает Сэйми.

— Очень нелегко, — на выдохе добавляет Лераиш.

— Ладушки, ребятки! Убедили! Тогда я пошел за помощью, все же шинковать эту зверюгу здесь лучше внутри.

И, отдалившись на небольшое расстояние, Гронго улетает к водопаду.

— Может, рорхарн, как тот светик? Ну… Заблудился? — предполагает Лераиш, обращаясь к Лифантии.

— Все может быть. Будем надеется, что это и правда случайность.

* * *

— В общем-то, очень даже неплохо, — произносит Сэйми с набитым ртом. Она внимательно изучает наполовину обглоданную кость, а затем переводит взгляд на брата.

— Жирноват, — добавляет Баббар, которого этот факт, судя по всему, совсем не смущает.

Лиррия стоит у входа в кухню, наблюдая за лакомящимися шейдимами, которых собралось так много, что пришлось вынести еще несколько столов; через мгновение на ее плечи опускается ладони Лифантии. Он обнимает жену и шепчет на ухо:

— Похоже, небольшое приключение породило большое пиршество?

Она молча пожимает плечами, улыбаясь в пустоту, а спустя какое-то время говорит:

— Надеюсь, что подобных причин больше не случится. В этот раз им повезло…

— Нет, — перебивает Лифантия. — В этот раз не просто повезло, они знали, что нужно делать, знали, как себя вести. Они стали более подготовлены не только духом. Об этом я и говорил.

— Тебе нужны подготовленные убийцы? — сухо спрашивает Лиррия.

— Силен тот, у кого за плечами есть история. История из сильных поступков, самопожертвования и борьбы. И сейчас мы творим свою историю, которая ляжет в основе новых поступков, которая наполнит верой в себя каждого шейдима.

— У хегальдин уже есть история…

— Она лжива, и никто в нее не верит. Всем плевать. Они забылись. Слишком расслабились за непреступными стенам Эрриал-Тея. Они забыли свою войну с шиагаррами. Лишь гонка за крыльями — вот их цель. А те, у кого крылья есть — утопают в достатке, не зная, куда себя деть. Им подменили понятия «счастье», заменив его слепым стремлением за крыльями. Они загубили то, что дано от природы, а теперь тратят целую жизнь, чтобы обрести это вновь. Они перестали видеть сами, теперь их глаза — это религия, стереотипы.

Лифантия внезапно замолкает.

— Ты борешься за свой народ, за новые убеждения или просто жаждешь отомстить за Ариадну? — Лиррия видит, как пальцы мужа сжимаются в кулаки при упоминании этого имени. — Ты же не один, кто потерял близких людей, все жаждут, но…

— Тогда отомстить смогут все! Каждый должен увидеть, что их беды не остались неуслышанными. О них помнят, и виновные понесут наказание. Все, кто причинял нам страдания поплатятся! Именно так должна поступать семья, не давая в обиду своих, не забывая обо всем плохом, что ей причинили.

Лиррия тяжело вздыхает:

— Иногда я даже не могу понять, — она поворачивается и пристально всматривается в глаза мужа. — Что ведет тебя: действительно ли создать народ шейдим, создать историю или просто устроить кровавую бойню в ответ за убитую дочь?

— Наверное, — неуверенно начинает Лифантия. — Наверное, нет грани. Я жажду отомстить равно также, как хочу, чтобы этого больше не хотел никто. Чтобы не было больше причин для мести, и никто никогда не испытывал подобного.

— Тогда мы превратимся обратно в хегальдин, — с насмешкой произносит Лиррия.

— С иной историей…

— Истории переписываются. Сам ведь прекрасно знаешь. Ты и сам — часть истории хегальдин. Часть лживой истории.

Лифантия устало вздыхает, и его руки крепче прижимают к себе жену.

— Любишь ты пререкаться. С таким настроем можно лишь топтаться на месте. Все, что хорошо — плохо. Все, что плохо — еще хуже. Пока мы расширяем наш мир, все остается в порядке, но стоит остановиться, и хаос тут же нас догонит.