— Полагаешь, что создание такого символа, действительно, нужно? Это ведь так хлопотно. Не проще ли провести инициацию по всем правилам, а затем внушить молодому Лераишу образы полета к кроне Колосса. Вкушение плодов. Долголетие. И все будут счастливы, — последние слова Эксия произносит веселым мелодичным голосом.

— Скорее это необходимо. Трансформация в шейдим среди «серых» слишком невзрачна, она не всплывает на поверхность и быстро забывается, однако, шейдим среди семьи архонта — это станет внушительным назиданием для будущих поколений. Миф с Лифантией ведь играет свою роль, внушая упрямое стремление к счастью через труд. Зачем кнут, если можно нарисовать красивую картинку, воплощение которой требует делать то, что выгодно нам? Наивно при этом полагая, будто все делаешь для себя. Превосходная машинерия!

Фарфоровая фация Эптиссы равнодушно рассматривает горы, окольцовывающие Эрриал-Тея; огромную стену, что очерчивает линию горизонта вдали. Старшая из Теней тяжело вздыхает, поправляя маску.

— Значит, на примете гиос Лераиш? — Эксия переводит взгляд на старшую сестру, она почти чувствует ее тоску, которая слышна в голосе, которая отчетливо лучится из каждого движения, но предпочитает не касаться этой темы.

— Очень впечатлительный мальчик. И если ты права, и причина трансформации — аффект, то у нас все получится. Сопляк подавиться правдой, и его совесть не выдержит.

— А если я неправа?

Эптисса усмехается:

— Если наш принц не примет крови шейдим… что же… он может принять ту толику правды, которую мы ему расскажем и взойти на трон. Тогда мы просто сосредоточим внимание на его отце или брате. Если же он не примет настоящее положение дел, то что он может сделать? Не в его власти осквернять веру в Колосса. Народ отвернется от него, а мы обоснуем его гнев неспособностью выполнить свой долг.

— А как же теплые отношения между братьями? Велик шанс, что Вассаго встанет на сторону старшего брата. И очень большой. — Эксия отворачивается от солнца и опускает маску на шею. — Мне кажется, что скоро это фарфоровый лик прирастет к моей коже.

Старшая из Теней внимательно смотрит на младшую сестру: как лучи закатного солнца проходят рядом с ее лицом:

— Младший брат выдает довольно яркие черты властолюбия и тщеславия, которые намного сильнее его привязанности к Лераишу. Он с радостью примет бразды правления от Эрриал-Тея, а Тессера уже способствует тому, чтобы Вассаго меньше думал о посторонних, концентрируя внимание только на ней.

— И все будут упоминать падшего гиоса Лераиша в любых сравнениях. Яркий образ живого демона. Шейдим Лераиш, — Эксия произносит слова так, словно пробует их на вкус. — Убьешь его после трансформации?

— Нет. Казним, как любого падшего хегальдина. Отсечем крылья; а за стенами Эрриал-Тея его сожрут ардхи или же он умрет от жажды, от голода. Шейдимы умирают довольно быстро. А слухи об ужасной смерти возникнут сами собой. Хегальдинам нравится пугать друг друга страшными сказками. В итоге мы получим два рычага управления, и если первый подталкивает работать «серых» для счастья и крыльев, то второй заставит устрашиться собственного недовольства и гнева. Остается лишь делать то, что позволено делать и верить в лучшее.

Эптисса усмехается под маской. Она выдерживает короткую паузу и, склоняя голову набок, добавляет:

— Не боишься превратить свое лицо в камень? Уж лучше фарфоровая маска, чем окаменение.

Эксия отвечает хищной улыбкой, а затем шлет воздушный поцелуй одними губами.

— Отец был прав — день начинает уступать ночи. Вскоре солнца не станет, и мы сможем занять прежнее место в этом мире.

Шестая из Теней прячет лицо за маской и поворачивается в сторону солнца, последние лучи которого окрашивают фарфоровый лик бледно-алым.

— Именно этим и судьба пыталась от нас избавиться, — отстраненно шепчет Эптисса. — Приманила нас, как мотыльков. И превратила в камень.

— Ты веришь в судьбу?

— Какая разница. Не в наших силах бороться напрямую с подобным явлением.

Шестая и седьмая из Теней стоят, всматриваясь в небо, в то, как оно тускнеет, как вместе со светом исчезают краски. Как вместе с солнцем исчезает и само небо.

— Однако, это красиво. Один из спектральных цветов над головами. Но скрывает от глаз целую вселенную, — произносит Эксия, а затем оглядывается на сестру: — Что-то не так?

— Хочу сегодня навестить Тенебриса, но одной… — тяжесть голоса Эптиссы кажется материальной.

— Я полечу с тобой.

Привязанность Эптиссы к старшему брату, никогда не являлась тайной для остальных сестер.

«Это, как первый полет: за спиной твердь, а перед лицом — пропасть. Страшно сделать шаг и раскрыть крылья, но если решиться, то мир становится больше. Его границы многократно расширяются, и улыбка касается губ намного чаще».

Эксии кажется, что после того, как Тенебрис добровольно отдал свою жизнь солнцу, Эптисса словно бы окаменела, но изнутри. С того момента она перестала улыбаться, движения потеряли былую грацию и гибкость, а апатичная гладкость маски въелась в ее собственное лицо.

И уже во время полета, высоко в небе, где воздух холоднее, чем на поверхности земли, Эптисса спрашивает:

— Эна — она все еще пытается написать новую жизнь для своего хегальдина?

Эксия ровняется с сестрой и раскрывает крылья во всю длину. В каждом ее взмахе просматривается удовольствие, получаемое от полета.

— Да. После каждого сеанса вводит его в искусственный сон, после чего будит и продолжает рисовать его жизнь дальше. Каждое слово, каждое движение. Каждое деревце и листочек. В конце концов она либо получит персонального слугу, который будет считать ее богиней, ведь я сомневаюсь, что наша девочка не упомянет себя в его новой жизни. Либо же его мозг не выдержит: сойдет с ума, умрет или же не проснется вовсе. Но, как ни странно, он все еще жив. — Эксия замолкает, когда они огибают отвесную скалу по дуге, пролетая над лесом. И уже приземлившись на побережье, она добавляет: — Эна считает, что можно воскресить любого, чья жизнь известна досконально.

В ответ Эптисса нервно дергает плечом.

Песок под ногами делает поступь Теней бесшумной. Они шагают к пролеску, деревья которого скрывают узкую прогалину, а над ней виднеется огромная крылатая энгонада из камня, стоящая на выступе скалы. Одна рука изваяния тянется к небу, а вторая закрывает лицо открытой ладонью. Тяжелые тени очерчивают каждую мышцу, и кажется, что, спустя мгновение огромные крылья начнут двигаться, камень раскрошится и разлетится в стороны, как хлебная крошка. Но Тенебрис остается неподвижен. Год за годом встречая рассвет на том же самом месте.

Эптисса останавливается; она молча всматривается в энгонаду, а затем нервно взмахивает крыльями, и последние искусственные перья медленно осыпаются у ее ног. Уверенными движениями она снимает маску, сбрасывает мантию, выпуская наружу длинный снрый хвост, что опутывал тело еще мгновение назад, а сейчас, подобно кнуту, стегает воздух за спиной.

— Нервничаешь? — спрашивает Эксия, наблюдая за сестрой.

— Здесь кто-то есть.

Они медленно приближается к деревьям, и ветер доносит до слуха короткий и сдержанный стон. В тусклом свете луны Тени видят двоих подростков, чьи тела жадно вжимаются друг в друга; раскаляя воздух страстным вздохами, оставляя следы неуклюжих движений.

— Они твои, — коротко говорит Эксия, видя, как напрягаются мышцы старшей сестры.

Хвост Эптиссы ломает ветви перед лицом; и она выходит к двум хегальдинам, что решили осквернить могилу Тенебриса, сами того не осознавая. Старшая из Теней оказывается лишь в нескольких шагах от совокупляющихся подростков, когда те замечают ее.

Глаза девушки округляются, и она замирает. Стоит нагнувшись, с задранной юбкой и спущенным до щиколоток трусиками. Удар сердца. Второй. Эптисса выжидает, гневно рассекая воздух хвостом. Первым приходит в себя мальчишка. Он пытается отстраниться, но безрезультатно. Мышцы подружки парализованы страхом, и, спустя мгновение, он начинает лихорадочно дергаться, стараясь разорвать объятия. А девушка, словно окаменела.

Эптисса протягивает руки к ее лицу: одной сжимает челюсть, а второй — обхватывает затылок.

Та толика времени, которая отводится, чтобы моргнуть, погружая глаз под тьму век; после чего юноша уже изумленно смотрит в лицо своей подруги. В ее мертвые глаза. И только сейчас слышится глухой хруст. Он смотрит на тонкую вывернутую шею, на безвольно болтающиеся руки своей подружки. Тяжесть ее тела тянет за собой, но в один миг хвост Эптиссы оплетает его шею и дергает с такой силой, что мальчишка едва не теряет сознание.

Лицо юноши наливается кровью. Ноги со спущенными штанами болтаются в ярде от земли, а глаза готовы лопнуть от напряжения. Эптисса жаждет сломать ублюдку шею, но сдерживается. Ослабляет хватку, и мальчишка падает на траву; он остервенело скребет руками землю, стараясь встать, но спотыкается о спущенные штаны.

Снова.

И еще.

Третий раз; после которого, наконец, до его мозга доходит информация о причине тщетности попыток. Он пытается натянуть штаны обратно. В тот же момент, легкий сквозняк касается его лба, а спустя мгновение, глаза заливает кровью. Нервная система шлет сигналы, после которых боль скручивает так, что подкашиваются ноги и мальчишка падает лицом на землю.

Снова сквозняк касается кожи. Между лопаток. Раздается хруст, и запоздалая боль выдавливает крик. Руки несчастного перестают двигаться.

Эптисса делает еще несколько хлестких ударов, методично ломая несколько позвонков подряд; мальчишка задыхается в собственном визге. Она хватает его за волосы и оттаскивает к телу девчонки. Бросает, а затем спрашивает:

— Хочешь жить?

В ответ остервенелое качание головой, и слова, что вылетают изо рта вместе со слюной. Эптисса морщится, придавливая сапогом окровавленное лицо мальчишки. Из ноздри надувается красный пузырь и тут же лопается.

— Я сломала тебе несколько позвонков. Ты никогда не сможешь пользоваться руками. И никогда больше не сможешь летать, — медленно шепчет старшая из Теней. — Ты все еще хочешь жить?

И снова звучит согласие, сопровождаемое слюной и кровью.

— Инстинкт к жизни; даже к тому, что уже никогда не будет настоящей жизнью, — презрительно произносит Эптисса, а затем с силой опускает ногу на шею мальчишки. В тот же миг его рыдания прекращаются, взгляд затуманивается, но губы продолжают шептать что-то неразборчивое. Еще один удар ногой. Последний. Точно в кадык.

Эптисса успокаивается, усилием воли замедляя сердцебиение. Она прыгает и, отталкиваясь крыльями от воздуха, оказывается на выступе возле энгонады брата. Эксия приземляется в нескольких шагах от сестры:

— Часто о нем думаешь? — ее голос спокоен и холоден, словно рядом не проливалась кровь и воздух не сотрясался от криков.

— Намного чаще, чем об остальном мире. — Эптисса проводит пальцами по серому замшелому камню. С нежностью и тоской. Именно так прикасаются к счастливым воспоминаниям, что были утеряны давно. — Знаешь, что он сказал мне перед тем, как выйти на солнце? Начиная новую жизнь, постарайся не начать сначала старую. Кажется, моя жизнь не такая, как раньше, она совсем непохожа на старую. Она ее полная противоположность.

Старшая из Теней мягко касается своей ладонью ладони Тенебриса.

— Я распоряжусь, чтобы от тел избавились, — произносит Эксия. — И может, стоит все-таки огородить его могилу? Место хоть и далекое, но для глупых подростков и прочих авантюристов так только интереснее. Я знаю, что ты всегда была против этого, но мне больно видеть, как незнающие оскверняют память о нем.

— Ты права. Хотя, я никогда не хотела, чтобы вокруг Тенебриса было много внимания. Сделай так, чтобы его имя не прозвучало ни разу, хорошо?

Фарфоровый лик Эксии кивает.

— Иногда мне хочется верить, что после угасания солнца Тенебрис стряхнет с себя камень, как пыль. И вновь будет с нами. Частью семьи, как раньше.

— Нам всем этого хочется, — отвечает Эксия. — Но в нашей истории такого случая не…

— Наша история еще незакончена! — злобно процеживает Эптисса. — Он может быть первым! Ведь Тенебрис не превратился в прах, как остальные. Он здесь. Почти живой. Просто спит в этой колыбели из камня.

Эксия продолжает смотреть на свою сестру, решая, что лучше промолчать.

— Можно вырезать его из скалы и доставить в замок.

— Нет! Он должен проснуться там, где уснул. На этом самом месте, под открытым небом.

Некоторое время Эптисса всматривается в лицо брата, что искажено болью, а затем вздыхает и говорит:

— Нужно возвращаться. Нельзя долго оставаться без облачение Тени.

Эксия коротко усмехается и протягивает старшей сестре ее мантию с фарфоровой маской. Эптисса принимает вещи с выражением тоски, и той частицей презрения, которая видна лишь в крошечных морщинках под глазами.

Младшая сестра замечает изменения на ее лице:

— Нам не хватило бы сил, чтобы контролировать хегальдин, как рабов. Слишком часто приходилось бы вращать такое колесо правления самим. А в настоящей модели, оно крутится самостоятельно. Нужно только следить, чтобы оно не замедлялось. И не показывать себя. Это намного продуктивнее и легче.

Эптисса не отвечает; прикладывает маску к лицу, а затем затягивает ремни на затылке. Она бросает последний взгляд на Тенебриса, на его каменные крылья, отведенные за спину, на его прекрасное лицо. Не превратившись в прах, не став пернатым рабом счастья; по-прежнему в этом новом мире, что разделился на день и ночь. Мир, в котором теперь есть время. И оно заставляет страдать, отсчитывать дни со дня смерти Тенебриса. С тех времен, когда он был еще жив. С тех времен, когда времени не было вовсе. Эптисса вновь принимает свою роль старшей из Теней. С номером вместо настоящего имени.

* * *

Она ступает по галерее, где тьма разрезается косыми столпами солнечного света, направляясь к западной башне, последние этажи которой Пентия превратила в свои личные покои.

— Мой архонт, — коротким поклоном Эптисса приветствует идущего навстречу Вассаго.

— Седьмая, — отвечает он в тон и проходит мимо, нарушая тишину шорохом плаща.

Оставив галерею позади, Эптисса ступает на винтовую лестницу. Оценочный взгляд вверх, и тяжелый вздох вырывается из-под фарфоровой маски. Пентия всегда любила места, что удалены от посторонних глаз; места, где ее мысли, высказанные вслух, предназначаются лишь для нее самой и для бездушных стен из камня.

И мысли толкают сознание к выступу в скале, где сейчас покоится Тенебрис. Зубы Эптиссы непроизвольно стискиваются. Кажется, сквозь память его каменные руки тянутся к ней, а лицо, то прекрасное лицо, каким она его помнит еще до окаменения, искажено болью и немым призывом о помощи. Глубоко вдыхая, Эптисса собирает все мысли вместе, а затем выдыхает их.

Ее встречает служанка с маленькими крыльями, которая произносит тонким неуверенным голоском:

— Пятой из Теней архонта сейчас нет. Она удалилась по делам.

— Ступай. Скажи, что я желаю ее видеть.

— Но пятая из Теней…

— Ты меня слышала, девочка! — Эптиссы начинает злиться. Она возвышается над служанкой, и последняя кажется совсем крошечной перед силуэтом старшей из Теней.

Короткое время девушка колеблется, но затем срывается с места и семенит вниз по лестнице.

Дверь в покои Пентии не заперта, и Эптисса заходит, не дожидаясь появления младшей сестры. С первым шагом она видит черного анси на постели, чьи огромные уши не пропускают мимо ни звука. Внезапный порыв ветра врывается через открытую лоджию и запутывается в плотной драпировке, привлекая внимание обоих.

— Твоя хозяйка любит свежий воздух.

В ответ анси лишь сонно моргает, а затем опускает уши и сворачивается клубком, становясь едва видимым на фоне черного шелка.

Эптисса подходит к массивному дубовому столу, на котором разбросаны бумаги, под которыми видны обрывки карты с пометками, понятные лишь тому, кто их составлял. Ее рука едва касается записей, как тишину нарушает голос Пентии:

— Тахане-Ши-Но-Горасса! Ты, как всегда, не чтишь занятость других.

От произнесенного вслух имени — своего настоящего имени — Эптисса на мгновение замирает. Она не слышала его с того момента, когда Тенебрис вышел под солнце. Только он, называл ее настоящим именем, пренебрегая прозвищем для хегальдин.

Эптисса.

Седьмая из Теней.

Проще казаться невидимым, когда ты — всего лишь цифра.

— Иногда мне кажется, что в какой-нибудь миг я просто забуду, кем являюсь. Что цифра станет моим настоящим именем, а маска въестся в кожу. И даже этот пернатый муляж станет частью меня. — Эптисса поворачивает голову в сторону крыльев. — Или я стану частью него.

Руки Пентии откидывают капюшон, а затем расстегивают ремни на затылке. Маска соскальзывает с ее лица.

— Быть никем, но делать многое — это нелегко. Но только так можно влиять и управлять. Пока мы вместе, мы никогда не забудем того, кто мы и ради чего здесь.

— Ты говоришь так, будто никогда не уставала от этого мира. — Эптисса повторяет манипуляции младшей сестры, снимая маску, а затем подхватывает черные волосы и убирает их за спину.

Пентия улыбается. Она подходит к постели, где тьма на шелке начинает шевелиться и обретать форму лопоухого анси. Зверек довольно жмурится, когда Пентия поглаживает его по голове.

— Я устала еще тогда, когда солнце только загорелось.

Ветер продолжает волновать драпировку, которая отделяет открытую лоджию от комнаты.

— Иногда мне кажется, будто я ощущаю запах солнца, — добавляет Пентия. — Его вонь. Оно смердит хуже, чем разлагающаяся плоть.

— Как твои морские прогулки на восток? — меняет тему Эптисса.

— Никак, — коротко отвечает Пентия. — Из дальней разведки никто не возвращается, а из ближайших — ничего кроме воды.

— А как обстоят поиски с?.. — неуверенно начинает Эптисса, и уши анси мгновенно навастриваются, но младшая сестра тут же перебивает ее:

— Ты же понимаешь, Тахане, что найти доппельгангера очень непросто. А еще сложнее — поймать его.

— Я понимаю.

— И уверена ли ты, что Тенебрис возродится из камня? Ведь доппельгангер копирует лишь живое существо. А Тенебрис…

— Он жив! — восклицает Эптисса, с силой бросая кулак в стол и попадая по фарфоровой маске, которая сразу же разделяется на несколько крупных осколков. — Доппельгангер последняя возможность.

— Копия недолговечна, и ты это знаешь, — невозмутимо произносит Пентия, не отводя взгляда от глаз старшей сестры.

— Неужели ты не скучаешь по нему?

— Я не скучаю, я скорблю по нему, как и по другим близким, но смерть Тенебриса от солнца была его выбором. Добровольным. И мы должны уважать его выбор. Каждый из нас уходит тогда…

— … когда сочтет нужным. Я помню все эти уставы. Но если бы не солнце, Тенебрис никогда не выбрал смерть. Оно сводит с ума, оно влияет на разум каждого из нас.

Ветер заполняет покои Пентии ароматом приближающейся грозы.

— Если слепо отрицать все новое, что появляется в этом мире неважно даже, какие изменения оно несет, позитивные или негативные, можно навсегда потеряться в прошлом. Нужно учитывать все особенности нового явления, учитывать его особенности, после чего искать новые пути к своим целям.

— Ждать, — равнодушно подводит итог Эптисса. — Ждать и делать все, чтобы не потерять рассудок.

— Ради семьи и нашего будущего.

Лицо Тахане искажается так, словно последние слова были непросто звуковыми волнами, а почти осязаемыми, грязными и противными. Она отворачивается от младшей сестры, чтобы скрыть эмоцию. И в этот момент мысль, которая раньше витала в подсознание разрозненными песчинками, интегрируется в единое понимание того, что Тенебрис и есть вся ее семья. То, ради кого она все еще является Тенью архонта; ради кого прячется от солнца; ради кого еще находит силы, чтобы не сойти с ума.

— Спасибо, что выслушала, — мягко говорит Тахане, вставая с кресла.

— Для этого мы и нужны друг другу, — также мягко отвечает Пентия. — И не беспокойся, как только я найду доппельгангера, ты узнаешь об этом в тот же день.