Ноги уже давно перестали чувствовать боль от постоянно вгрызающихся в пятки острых камней и от изнурительных ежедневных переходов. Они уже привыкли к ней. Да и не только ноги...

Вран облизал пересохшие за день пути губы и с ненавистью посмотрел на вырезанный на груди знак. А затем взгляд его скользнул по другим знакам, что были вырезаны на руках, животе и ногах... Проклятый маг! Проклятое маговское племя!

Нанятый магами караван шёл уже второй месяц. И за это время многое успело произойти.

Как выяснилось, мага, что купил Врана, звали Сагер, и странность подобного имени, как он позже узнал, обуславливалась тем, что у магов отбирали имена по праву рождения, одаривая их именем одного из Пожирателей, что записаны в Храмовую Книгу. Но подобное было абсолютно не важно, поскольку Сагер не признавал никакого обращения к собственной персоне, кроме как господин. И после длительных сеансов по выбиванию дури из раба, Вран, стиснув зубы, всё-таки стал называть его "господин". И, несмотря на то, что он ежедневно корил себя за слабость, вряд ли у него был иной выход, чтобы избавиться от вездесущей боли. А той было в достатке...

Вран не сразу понял, зачем нужен был тот знак на груди, что вырезал на нём Сагер в первые секунды их знакомства. И постоянно удивлялся, видя похожие знаки на груди у других рабов, что были куплены караваном. Понимание пришло к нему позже, в первый день, когда он попытался бежать. Юноша не успел пробежать и сотни метров, как вдруг всё внутри как будто искривилось и вздыбилось, отдавшись в голове приступом уже знакомой ему Боли. Вран катался по земле и стонал, обхватив тело дрожавшими руками до тех пор, пока Сагер не подошёл к нему и, склонившись, сурово произнёс:

- Попытаешься провернуть подобное ещё раз - будет хуже.

Но он пытался каждый день. Разумеется, безрезультатно, и всегда эти попытки заканчивались одним и тем же: стоном и катанием по земле.

Этот знак был чем-то вроде ошейника с вплетённой в него магией, которая срабатывала тогда, когда этого захочет господин. А хотел он этого всякий раз, когда считал, что раб не так посмотрел в его сторону, когда тот пытался бежать, или просто нерасторопно выполнял его поручения. Никто не заковывал их в цепи, никто не связывал верёвками, не приставлял охраны. А зачем? Когда лучшей охраной и была магия...

Но одним "ошейником" дело не закончилось. Сагер купил не только Врана. Он обзавёлся многими рабами, в том числе и многочисленными рангунами, среди которых Вран не без радости обнаружил Кота. И если человек был счастлив встретить своего друга, то рангун если и был рад, то нисколько этого не показывал, а причина подобного поведения выяснилась, когда Вран наконец сумел его разговорить. Рангуны вообще были народом рассудительным и умеющим думать, что среди человеческого рода встречается отнюдь не так часто. И Кот поделился с другом своими мыслями во время одной из стоянок, когда их послали в палатку за вином:

- Ты видел, человек, сколько магов в этом караване?

- Ну... - постарался припомнить Вран. - Около дюжины?

- Пятнадцать, если быть точным. Учись запоминать как можно больше, это есть хороший урок на будущее. Но не сие есть суть. А сколько тут рабов? Если не считать наёмников, кучеров и других, что служат на благо каравана? Примерно сотня, друг Вран! И что оное означает?

- Что? - наморщил лоб Вран, и Кот недовольно зашипел, оскорблённый глупостью того, кто звался его другом.

- А оное означает, что на каждого мага приходится примерно по шесть - семь рабов. Конечно, плюс-минус, но... на какие нужды им столько? Я долго ломать над этим голову, пока не заметить, что некоторые рабы стали исчезать в палатках магов и... не выходить оттуда. И мне было невдомёк, что там с ними происходило, пока пару дней назад... не настал мой черёд. Этот Сагер чудовище, Вран. Он намного страшнее даже самых опасных тварей лесов. Те не причиняют боли по какой-то неясной прихоти. Они убивают, и только. Да и то потому, что их влести жажда крови, их такими создали Боги, а тут... Это никак нельзя оправдать, друг Вран!

- Что он сделал? - голос Врана стал до неузнаваемости глухим и жёстким, он совершенно позабыл про вино, что ему нужно было доставить, и внимательно смотрел в глаза Кота, словно пытался найти в них ответ.

Рангун вздохнул и вытянул шею так, что натянулись мышцы, немного разошлась в стороны шерсть, и Вран, приглядевшись, увидел выжженный на шее Кота знак, так похожий на тот, что украшал его собственную грудь, но немного другой, с каким-то иным, более замысловатым узором.

- Что это?

- То, что они делают в своих палатках. Я не совсем понял, но, кажется, это есть для какого-то их безбожного эксперимента, или чего-то, весьма на это похожее. И знаешь, что, человек? - Кот развёл руки в стороны. - После этого эксперимента мне почти не хочется пить. Кажется, так на меня иметь влияние этот... знак. Я не пью уже третьи сутки, а жажды всё нет и нет. Мне не ясно, для каких целей они делают это, но... Та Боль, что сопутствовала эксперименту, не сравнится ни с чем, друг мой Вран. И я думать, что новый раз мне не пережить. Для этого они набирают столько рабов, человек. На всякий случай. Вероятность смерти слишком большая. И для этого покупать столько рангунов. Мы есть хорошо переносимые боль... в большинстве своём. Но не такую, друг мой Вран! Эта Боль заставляет кости трещать и кажется, будто вот-вот, закроешь глаза, и уже не очнёшься... Думается мне, с каждым днём рабов стать всё меньше и меньше, ибо те не переживать эксперимент. Заметил, как мало здесь рабынь? Пусть они и самый ходовой товар? Думаешь, потому что здесь собрались извращенцы, любящие прелюбодействовать с мужчинами? На то есть более веская причина. Понял меня? То-то же...

Вран слушал Кота, раскрыв рот. Всё, что он сказал, что описал, было страшно и до жуткого логично. Он и сам видел, как многие рабы Сагера, да и других магов тоже, просто-напросто исчезали, а те немногие, что умудрялись возвращаться, становились какими-то замкнутыми и неразговорчивыми, и теперь он понимал, почему.

И на следующий день настал его черёд.

Сагер вызвал его к себе в палатку, предварительно несколько минут покатав его по земле и заставив вывернуть желудок наизнанку, так, чтобы был посговорчивее... В палатке он приказал ему лечь на испещрённый какими-то пентаграммами деревянный низкий стол, размеры которого были настолько велики, что даже горец не занял его весь и, прошипев под нос какие-то заковыристые слова, вознёс руку над обнажённым телом Врана и потянулся к расположенному рядом, совсем крохотному, столику.

Вран было дёрнулся, но поздно. Он не знал, что за заклинание произнёс маг, но пентаграммы, которыми был покрыт весь стол, неярко засияли и словно бы пригвоздили его к столу, так что он мог разве что только крутить головой, да и то с трудом, словно голову его держали чьи-то сильные руки.

Сагер, продолжая что-то шипеть, склонился над столиком и, двигая пальцами, словно играл на невидимом инструменте, стал деловито перебирать какие-то колбочки с разноцветными жидкостями, различные склянки, ножи с красивыми резными ручками и вставленными в рукояти сияющими алмазами и изумрудами, причём каждый - какого-то своего, не существующего в природе, неживого оттенка.

Наконец, он сделал выбор, взяв в одну руку колбу с мутно-зелёной жижей, а в другую - кривой, почти как серп, кинжал с начавшим ярко светиться, как только оказался в руке мага, фиолетовым изумрудом. И развернулся к распростёртому на столе телу, что лишь безвольно мычало, удивлённое тому, что не может даже раскрыть рта, следя за манипуляциями господина так, как, наверное, смотрит жаба за лекарем, что уже взял в руки ножик, дабы препарировать её и с расстановкой посмотреть, что же у неё, негодницы, там внутри...

- Баерос-де-разар-баер-ра... - затараторил тот громче, с каждой секундой всё увереннее и чётче проговаривая слова заклинания, одновременно с этим чуть склонив откупоренную колбу над рукой Врана и капнув тому на бицепс несколько капель.

Те с шипением плюхнулись на кожу и, пару мгновений словно не решаясь ничего предпринять, с тем же шипением всосались в кожные поры, и у Врана создалось впечатление, как будто там, под кожей, плавает какой-то живой организм, и от этого ему стало жутко и гадко. Затем Сагер аккуратно поднёс кинжал к бицепсу на руке мальчика и начал медленно, но ловко вырезать какой-то знак. Он едва-едва касался кожи, но каждое касание лезвия отдавалось какой-то неприятной, не сильной, а именно что неприятной болью, так что Вран невольно стиснул зубы и зажмурился, сам не понимая отчего.

Закончив, Сагер обогнул стол, оказавшись с другой стороны, и совершил те же манипуляции с левой рукой Врана. Не было ни одного отличия: всё тот же бубнёж заклинания, капля, нож. И всё та же неприятная боль...

"И что, это всё?", - мелькнула в голове юноши мысль. - "Это и есть та Боль о которой говорил Кот?! М-да, похоже, рангуны не так уж терпимы к боли, как они об этом хвастают...".

Но не успел он об этом подумать, как Сагер, закончив со вторым рисунком, воздел руки в стороны и громко проорал последние строки заклинания. И вот в этот момент, только-только сорвались с его губ окончательные замысловатые слова, как и пришла, радостно охватывая под свою власть всё мальчишеское тело, Боль! Разрушительная, неумолимая и, о Забытые Боги, долгая!

Вран не помнил сколько раз был на грани потери сознания. Но разум подводил его и не улетал в спасительную темноту. Так что горцу приходилось терпеть перестраивающиеся, меняющие форму кости, кипящую внутри кровь, словно это была и не кровь вовсе, а раскалённая лава, и всё это сопровождала Боль, Боль Боль!!!

Он не понял, когда всё закончилось. Тело ещё некоторое время била дрожь, ибо мозг не мог до конца осознать, что всё, больше не будет этих бесконечных мук. Весь стол был мокрым от пота Врана, пот застилал глаза, так что сложно было что-то рассмотреть, да и не будь его, вряд ли он смог бы сразу что-то увидеть, ведь открыть глаза не было сил. Все силы уходили лишь на то, чтобы хватать ртом воздух: только сейчас до Врана дошло что всё это время он не дышал - просто не мог вздохнуть, лёгкие как будто сжались в маленький комочек, не способный принимать в себя воздух.

- Совсем неплохо... - по ушам ударил теперь уже особенно отвратительный голос мага. Вран скривился. Эх, если бы не эти пентаграммы... - По правде говоря, раб, я и не думал, что ты выживешь, с двумя-то рунами одновременно... Буду с тобой откровенен: это был лишь эксперимент, как долго ты продержишься, прежде чем отойти в мир иной. Но ты меня удивил. Действительно удивил, а удивить мага... Ты - невероятный экземпляр! Чудо! Чувствую, мне несказанно повезло... Так, а ну-ка, давай, проверим, что получилось.

Вран услышал звук, невероятно похожий на щелчок пальцами. И в то же мгновение он перестал чувствовать тяжесть во всём теле, а также вернул контроль над движениями, от удивления даже сев, причём так резко, что Сагер невольно отшатнулся и захохотал:

- Ну-ну, полегче! Нельзя делать таких поспешных движений после операции.

Откуда в этот момент у него взялись силы - Вран так и не понял. Тело всё сделало само: он оттолкнулся руками от стола и прыгнул, нанося удар ногой с громким нечеловеческим рыком, стараясь метить в того, кого ненавидел больше всего на свете - мага!

Но удар не достиг цели. И не потому, что прыжок был не точен - отнюдь. Прыжок был невероятно хорош, тем более для того, кто только что был на грани жизни и смерти. И скорее всего, достигни он цели, Сагер уже вряд ли смог бы себя спасти, каким бы сильным магом ни был. Но он был умён, и заранее подготовился к подобному, поэтому ему нужно было лишь шевельнуть пальцами...

Руна на груди Врана ярко вспыхнула, и юноша с воем рухнул на пол, скребясь об неё ногтями, стараясь отодрать вместе с кожей. Ему казалось, что всё тело горит, что его многотонным валуном пригибает к земле, в глазах всё потемнело. Он услышал лишь приглушённый, слышимый словно сквозь водяную толщу насмешливый голос Сагера:

- А тебе, раб, видимо, всё мало. Поверь, я не садист - мне подобное не доставляет никакого удовольствия. Но ты же не оставляешь мне выбора. Будь послушным, и боль уйдёт - всего-то и делов. Ну? Что скажешь?

- Х-х-хр-р-рш-шо-о... - прошипел сквозь зубы Вран, изогнувшись так сильно, что показалось, ещё чуть-чуть, и хрустнет позвоночник.

- Славно, - улыбнулся маг, вновь шевельнув пальцами, и руна на груди мальчика перестала жечь и пульсировать, застыв, но лишь для того, чтобы быть готовой вновь причинить непослушному рабу страдания, для которых она и была создана.

Вран лежал ещё с минуту, прежде чем сумел приподняться на дрожащих руках и, стараясь унять пульсирующую в голове ненависть и желание убить этого насмехающегося над его беспомощностью ублюдка, процедил:

- Что мне нужно сделать... господин?

- Ну вот же, вот! - наверное, для полной картины радости Сагеру следовало захлопать в ладоши. - Так бы и всегда, умеешь же, если захочешь! - Но весёлость с его лица слетела в единое мгновение, уступив место сосредоточенно-серьёзной маске, как тогда, когда он читал заклинание. Маг указал Врану на толстый столб, что поддерживал палатку, и приказал: - Снеси его.

- Что?

- Я что, где-то напортачил в заклинании и сделал тебя тупым?! Что тебе непонятно?! Снеси. Этот. Столб!

Глаза мага сверкнули, и на мгновение руна на груди Врана вновь ожила, обдав юношу своим жаром. Это возымело эффект. Горец поднялся и на подгибающихся ногах подошёл к столбу, не до конца понимая, КАК он должен снести ЭТО?! Столб был почти метр в диаметре, да и дерево, из которого он был сделан, вряд ли подходило на роль стебелька, что развалится от лёгкого прикосновения.

Вран недоумённо оглянулся, но Сагер всё так и стоял, выжидающе скрестив руки на груди. Что ж - юноша пожал плечами - он ударит, раз подобного хочет, да будет он проклят всеми богами, господин...

Вновь обернувшись к столбу, горец занёс кулак и со всей оставшейся в руке немногочисленной силой зарядил без малейшей надежды на успех по толстому дереву.

К его удивлению, послышался треск. А в следующую секунду он уже отпрыгивал в сторону от медленно загибающегося развороченного столба, расколовшегося на две неровные половинки у основания. Палатка прогнулась, лишившись главной подпорки, но устояла, а Вран, выкатив глаза, пялился на валяющийся у его ног столб и не мог собрать воедино путающиеся мысли.

Немного отрезвили громкие хлопки. Обернувшись, юноша не менее удивлённо уставился на хлопающего, словно в театре, мага. Сагер искренне улыбался.

- Поздравляю, раб! Теперь ты - мой кумир!

Но от подобного "поздравления" Вран почему-то не испытал ни капли радости...

Следующие несколько недель превратились для Врана в сплошную, без конца и края, пытку, причём пытку с надеждой и несбыточными мечтами, а это, надо сказать, во много раз страшнее пытки безысходной и безвыходной. Потому как если ты распят на пыточном щите, защищённом могучими заклинаниями, да ещё и запертый в глубоких казематах знатного графа, то ты прекрасно осознаёшь: даже пытаться не стоит, надо лишь смириться с судьбой. Но вокруг Врана были не стены темницы, а открытые поля или дремучие леса, или каменистые ущелья, да и не был он связан никакими цепями, и каждый новый день он открывал глаза, с тоской окидывая окружающее его пространство и думал: "Вот сегодня, сейчас, всё получится!". И вновь пытался бежать, и вновь ворочался на земле от сбившей с ног боли, и вновь выслушивал утомлённые вздохи Сагера, которому осточертело каждый раз топать за ним и повторять одно и то же. И прекратил юноша свои попытки лишь когда маг пообещал: ещё раз, и он поедет распятый на каком-нибудь столбе, лишившись и воды, и еды.

А кормили его от пуза. Точнее, начали так сытно кормить не сразу, а на следующий день после той пресловутой "операции". Каждый день он вкушал и завтрак, и обед, и ужин, причём в таком размере, что одна порция того же завтрака была больше чем весь тот скудный рацион, что он получил за все предыдущие дни пребывания в караване. Вран пытался делиться с голодающим Котом, но, как назло, Сагер внимательно следил за каждым его приёмом пищи, так что приходилось насыщаться, и горец начал ощущать себя какой-то скотиной на убой.

Хотя, по сути, так оно и было. Ибо неожиданная щедрость мага была и не щедростью вовсе, а заранее просчитанным действом: каждая его операция забирала у Врана много сил, и их нужно было быстро восстанавливать к следующей, ведь не мог же он дать своему самому стабильному и удачному образцу сдохнуть?! А операций было много, даже слишком много...

Вран стал посещать палатку Сагера с пугающей регулярностью. В первое время он ещё пытался сопротивляться, памятуя о тех страданиях, что ему пришлось перенести. Но проклятая руна на груди, попытки выковырять которую он предпринимал не один раз, не оставляла ему выбора. Так что он покорно ложился на стол, ощущал уже ставшую привычной тяжесть в теле и также привычно стискивал зубы, готовясь к новой порции Боли, которая следовала каждый раз после нанесения магом очередной руны. Вран уже и не помнил сколько раз был на грани смерти и сколько отлёживался после экспериментов Сагера, не в силах порой даже пошевелиться. Но всё-таки он жил, количество рун на теле становилось всё больше и больше, а встречи в палатке приобрели регулярный характер, так что на второй неделе "процедур" мальчик успел подружиться с Болью, и встречал её уже не как заклятого врага, а как старого хорошего знакомого.

Но случались и такие дни, когда Боли не было. В такие дни Сагер решал, что рабу стоит передохнуть денёк-два и, послав его за вином, откупоривал бутылку и наливал и себе, и Врану, с улыбкой интересуясь:

- А скажи мне, раб. Чтишь ли ты Пожирателей? Чтишь ли веру, что проповедуют Храмовники и Совет Архимагов?

На это Вран неопределённо пожимал плечами и без какой-либо эмоции в голосе заявлял:

- Я староверец, господин.

- Значит, Забытых Богов чтишь? Может, ещё и жертвы в угоду им приносишь?

Вран лишь молча отпил вина из кубка. Он перестал пьянеть после одной из рун, что была нанесена ему на грудь чуть выше руны-ошейника, так что ему было всё равно сколько пить. А вот маг явно успел набраться, так что вопрос был чисто риторическим: Сагеру было плевать, что ответит на это раб, ибо он явно сам собрался что-то сказать.

Так оно и вышло.

- Мальчик-мальчик... Ты вообще умеешь читать? Нет? Оно и видно. Потому как любой, кто умеет читать, первым делом читает трактат Первого Архимага Марака "О мире, его истории и о том, как в нём всё устроено". И одна из глав трактата как раз и отведена под Забытых Богов. Да, признаю, это были удобные боги. Их было превеликое множество, и прямо-таки для всего, что только есть на этом свете, найдётся свой Забытый Бог. И Бог Целомудрия был, и его противоположности, Боги-братья Желания и Соблазна были, и Бог-хранитель Домашнего Очага... да кого только не было! Разумеется, это всё мелкие сошки, были типы и позначительнее, как Бог Удачи, Войны, Силы, Мудрости, и тому подобные ребята, которые, да, несли в себе нечто нетривиальное. Но они все были слабы, понимаешь меня?! Кто-то, допустим, из Богов посильнее и был наделён каким-то могуществом, но каждый ребёнок знает, что Бог - всего лишь сильный человек, знающий чуть больше чем мы сами, и не более того. И они не устояли, раб! Понимаешь?! Не устояли перед могуществом Пожирателей, действительных, настоящих Богов, что пришли в наш мир дабы избавить нас от кощунственной слепой веры! Они подарили нам действительно великую магию! Они прекратили тот бардак и безобразие, которые устроили на Континенте Забытые Боги, просто-напросто их всех перебив! - Тут, видимо, у Сагера пересохло в горле, ибо он замолчал и сделал глубокий глоток из своего кубка, облизнувшись и продолжив вещать: - Правда, вряд ли были уничтожены все. Забытые Боги - ещё те твари, кто-то мог и избежать кары Пожирателей, сбежать в наш мир и начать влачить жалкое существование человеческой жизни. Представляешь себе, раб?! Стать одним из тех, кто приносил тебе жертвы, молился перед твоим ликом на ночь! А всё почему? Потому что Пожиратели - есть истина, великая и непреложная! - Он нравоучительно воздел палец вверх, и снова приложился к кубку.

Осушив его до дна, маг скользнул по рабу совсем не пьяным взглядом и хмыкнул:

- Ты ненавидишь меня, м? Не надо делать такие большие глаза, лжец из тебя никакой. Знаю - ненавидишь. И если бы не моя магия, уже давно бы прикончил меня, не так ли?

- Если бы не ваша магия, - рискнул перебить его Вран. - То у меня бы почти и не было причин вас ненавидеть, господин.

Сагер с минуту переваривал услышанное, а затем громко, с хрюканьем расхохотался, схватившись за живот.

- Мальчик, если бы ты смотрел на мир с моей точки зрения! Да, я причиняю тебе некие... кхем... неудобства своей магией, но что насчёт меня? Ты думаешь, почему маги берут рабов? Им постоянно нужно подтверждать свою пригодность как мага, а для этого следует предоставлять Совету какое-либо необычное заклинание или удавшийся полезный эксперимент хотя бы раз в десять лет. Я уже говорил тебе, раб, я - не садист и не животное. Я - маг.

Вран лишь хмыкнул. Если бы Сагер знал, что для него эти слова уже давно стали синонимами...

В общем, эти разговоры могли продолжаться ещё очень долго: выпив, Сагер превращался в невероятного болтуна, абсолютно не обращая внимание на то, что его невольный собеседник и слушатель, которым всегда становился именно Вран, морщится от каждого его слова. Но всё-таки юноша пытался найти и в этом свои плюсы: между непонятными высказываниями о жизни, насмешками над всеми, кто ниже по статусу и обсуждением правильности или неправильности человеческого бытия маг всё-таки рассказывал какие-то дельные вещи, которые Вран тут же выхватывал из бесконечного поноса слов и сохранял себе на подкорку: кто знает, что ему может пригодиться?

Но в итоге такие дни заканчивались, и ему вновь приходилось, скрипя зубами, терпеть невероятные пытки и обливаться потом.

И если бы это было всё...

Врану "повезло" найти ещё одну заинтересовавшуюся им персону среди рабов. И интерес со стороны этой персоны был отнюдь не дружеского, и даже не приятельского характера. Она нашла во Вране мальчика для битья и то и дело пыталась сделать его и так не сладкую жизнь совсем уж отвратительной. А всё потому, что эта персона была женщиной.

Её звали Агнесс. И она была именно тем рабом, которому повезло не попасть под эксперименты магов и жить в караване довольно беззаботной и радостной жизнью. Она носила самые красивые платья, всегда была сыта и чиста. И все, кто её видел, прекрасно понимали, какова причина такого внимательного к ней отношения со стороны господ: её выпирающие формы груди и попы, которые вечно натягивали словно специально на размер меньшую, чем это нужно, одежду, прекрасная талия, длинные рыжие волосы, большие глаза с длинными ресницами - ну как тут устоять?!

Но в то же время все, кто мог узнать её чуть ближе, ненавидели эту женщину лютой ненавистью. Ибо она не была одной из тех, кто ложится в постель господ, скривив недовольно губы, зажмурившись или даже плача. Нет. Агнесс вполне устраивала жизнь проститутки, она с удовольствием бросалась в постель магов, заискивала с ними, строила глазки, закусывала губы когда это было необходимо, и потому её обихаживали, сдували пылинки, поили вином и угощали самыми различными яствами, и она упивалась этим. Своей беззаботностью, тем, что она выше остальных, этих жалких червяков, которые ползали где-то там, под ногами, и до которых ей уж точно не было никакого дела. По крайней мере, так было, пока она не познакомилась с Враном.

Агнесс знали как некоего посредника между рабами и господами. Если она что-то скажет тебе сделать, и ты не послушаешься, то следующей ночью, вдоволь накувыркавшись со своим господином, она, поводя игриво пальчиком по его груди, нажалуется на тебя, требуя немедленно наказать негодяя, что обидел хорошую и такую старательную Агнесс... И даже если ты вроде как не принадлежишь её господину, она всё равно найдёт способ как добраться до того, кто будет иметь право сделать тебе неприятно - в этом она была мастерица. И потому все беспрекословно слушались её, так что в караване Агнесс уже давно заняла позицию много большую, нежели просто рабыня. Она была рабой над рабами, и её это несказанно радовало.

Но Вран стал неприятным исключением из правил. Как только Агнесс прознала, что какой-то раб уже которую неделю к ряду возвращается из палатки уважаемого мага Сагера живым, да ещё и приобретя некие необычные данные, тут же ринулась делать и его своей собачонкой, ибо сильный пёс намного полезнее каких-то там слизняков, коими она считала остальной сброд.

К её удивлению, аргумент "Я всё скажу твоему господину и тебя серьёзно накажут!" не сработал. На него Вран только перевернулся с одного бока на другой и продолжил отлёживаться после тяжёлого дня. Агнесс зло топнула ножкой и нахмурилась - она успела отвыкнуть, что кто-то ей в чём-то отказывает - но затем взяла себя в руки и решила, что этот строптивец скоро станет шёлковым и послушным. Нужно было лишь над ним хорошенько поработать.

В ту ночь она сделала уважаемому Сагеру очень приятно...

А на следующее утро Врана уже колотили палками слуги мага. Как тот выразился, "для профилактики". Слова этого мальчик не смог понять, но зато очень даже понял, как может быть больно от нескольких ударов тяжёлыми деревяшками по спине. Тем же вечером Агнесс снова попыталась приручить собачонку, но всё с тем же результатом. Это уже стало её злить... И попытки продолжились.

И после нескольких отвратительных дней, в течение которых ей пришлось радовать своего нового любовника-мага настолько часто, что это ей даже (Подумать только!) осточертело, собачонка, всё это время неплохо изматываемая наказаниями от своего господина с лёгкой руки Агнесс, наконец, сломалась. Ибо когда женщина в очередной раз вечером заявилась к нему, Вран не проигнорировал её появление, как обычно, а еле слышимо буркнул:

- Что ты хочешь?

Про себя Агнесс возликовала: и этот, казалось бы, сильный, несгибаемый горец, прогнулся под ней! Чего и следовало ожидать. Все рано или поздно ломаются, а она терпелива - она умеет ждать. И вот её ожидание оплачено с лихвой.

- Сущие пустяки, - промурлыкала женщина, лёгкой беззаботной походкой двинувшись к покрытому шрамами и глядящему на неё из-под бровей Врану. - Всего лишь мелкие услуги. Где что украсть, где кое-что узнать, а, может, и согревать порой бедную девушку...

Она подошла к нему вплотную, повелительно проведя ладошкой по щеке мальчика так, как поглаживают хорошего домашнего питомца, который наконец послушно выполнил команду "место!". Точнее, она попыталась это сделать. Но не успели её пальцы коснуться Врана, как Агнесс взвизгнула от неожиданной боли на запястье, а в следующее мгновение она уже сидела на земле, крепко зажатая в стальном захвате мальчика. В ужасе она попыталась закричать, но тот оборвал её крик грубым рыком:

- Заткнись, или я оторву тебе руку!

Агнесс повиновалась. И куда только делись её надменность и презрение? Сейчас она стала обычной испуганной девочкой, оказавшейся в руках того, кто диктует свои правила, и впервые за столь долгий срок попав в ситуацию, которую не контролирует.

- А теперь слушай меня сюда, - зло зашептал ей на ухо горец, и от этого шёпота у женщины побежали мурашки по телу. - Меня так воспитывали, что я не могу поднять руку на женщину. Но ты - не женщина, ты - змея, а знаешь, что мы делали со случайно заползавшими к нам в деревню змеями? - Он выдержал паузу, чтобы испуганно скривившаяся Агнесс во всех красках представила себе правильную картину. - Мы забивали их палками. Без жалости. Но мы не трогали всех змей. Лишь тех, у кого изо рта сочился яд. Так что слушай и запоминай, змея... Если меня ещё раз коснётся яд с твоих клыков, я вырву тебе и клыки, и язык, и хвост, и лишь после этого в дело вступят палки. Ты меня поняла?

Голос юноши, свирепый и сильный, звучал настолько внушительно, что Агнесс только и успевала, что кивать, причём так подобострастно, что её голова могла в любой момент отделиться от тела. А при последних словах Врана она закивала настолько быстро, что опасность этого стала почти реальной.

Он оттолкнул её от себя, причём не так чтобы с силой, но Агнесс от подобного толчка подлетела и упала на ноги, и не успела обрадоваться, как эти самые ноги уже несли её с невероятной скоростью прочь, подальше от этого сумасшедшего, а мысли судорожно путались. Лишь когда она оказалась в другой части каравана и, тяжело дыша, остановилась, чтобы передохнуть, клубок из мыслей распутался в нечто более-менее рассудительное, и она с ужасом подумала: "Чёрт, а ведь я впервые, впервые увидела его глаза! И они были... звериные?! Да, точно, звериные!".

С того дня Агнесс больше не появлялась в зоне видимости Врана, и ситуация с Сагером также более-менее выправилась. Между прочим, он перестал вызывать его в свою палатку, и юноша уже было подумал, что тот как-то напортачил со своим экспериментом, и теперь горец был для него лишь "браком", на который не стоит обращать внимания, но, как выяснилось, он ошибался. Поить и кормить от пуза его не перестали, просто наступили долгожданные дни без Боли, как их называл Вран - маг просто дал рабу передохнуть денёк-другой. Только этот "денёк-другой" растянулся на более длительный срок, чем обычно. И довольно долгое время Вран пребывал в некой прострации, ему были непривычны беззаботные дни. Нет, конечно, он оставался рабом, и свои обязанности должен был выполнять. Но несмотря на то, что он был любимчиком Сагера, у мага было ещё много рабов, так что можно сказать, что поездка в караване в последние дни стала для него не намного обременительней, чем для тех же магов, и это невероятно... пугало. Ибо, как учил его отец, не бывает долгой хорошей погоды, а если и бывает, то за ней непременно грянут сильнейший шторм, гроза и ливень, причём настолько сильные, что обязательно начнётся и потоп. И через день после того, как к нему пришли в голову подобные мысли, Вран смог в полной мере осознать, как же мудр был его родитель.

Он уже потерял счёт дням, так что не мог сказать точно когда именно наступил тот роковой день. Может, через месяц с того момента, как они выехали из лагеря работорговцев, а, может, и через два, но факт есть факт - он наступил. И случилось это тогда, когда они подъехали к Ущелью Торговцев - так называлось длинное широкое ущелье, проход через горный хребет, дугой разрезавший равнины с юга на запад, и это была одна из основных дорог, которая связывала самые южные и центральные земли Континента, по крайней мере для тех, кто о ней знал, а знали о ней не так чтобы многие, ибо данная дорога была слишком важной точкой для любого, кто ценит время, потому как по ней можно было почти напрямик добраться как до Столицы, так и до других не менее важных для торговли городов.

Вот только в этот раз путь был перекрыт.

Караван остановился и все пятнадцать магов собрались у входа в Ущелье Торговцев, недоумённо почёсывая затылки, разглядывая гигантский завал из валунов, высота которого достигала почти что высоты самой высокой точки Ущелья. Один из них, решив хоть что-то предпринять, поймал заклинанием "Духовной Связи" какую-то летевшую высоко в небе птицу, его глаза ненадолго закатились, оставив взору остальных лишь белки глаз, а затем зрачки его вернулись на место, и маг сокрушённо покачал головой:

- Завал тянется почти на сотню метров по Ущелью.

- М-да, тут хоть всю энергию медальонов сожги, не управимся.

- Согласен. Да и даже если каким-то чудом очистим завал, кто гарантирует что рабы не разбегутся, поняв, что наша энергия полностью растрачена? Или, более того, не прибьют нас? Всё это время мы их только магией и держим.

- А у меня другой вопрос: как? Мы давно по этой дороге ходим, и хоть бы один раз хоть какой завал?! Да тут же охранные столбы стояли, случись какой катаклизм, они бы всю энергию из себя выжрали, а проход бы защитили!

- Так, может, их какой маг уничтожил?

- Какой маг, уважаемый?! Зачем это слуге Пожирателей нужно то?! По сути, ковен магов этой дорогой то и пользуется. Смысла - никакого.

- Господа, господа, какой нам смысл спорить о том, как этот завал здесь появился?! Мы его пройдём? Нет. Так зачем почём зря разглагольствовать? Я предлагаю обсудить, что делать.

Все замолчали, хмуря лбы и раздумывая над сложившейся ситуацией. Все их планы сейчас летели в пропасть, так что головы магов работали как никогда, ища выход там, где его, по сути, и не было.

- Возвращаться обратно никак нельзя, - наконец заключил один из них. - Либо придётся идти через крутые холмы и извилистые расселины, а там либо мы пройдём без повозок, либо лошади переломают себе все ноги. Ещё есть вариант вернуться туда, откуда мы начали, и обойти с другой стороны. Но мы потеряем...

- Месяцы, - поддержал его другой маг. - Нам нужно быть в Столице не позже, чем через несколько недель, иначе лишимся не только своих медальонов. Сами знаете, Совет строго относится к тем, кто нарушает их планы. Тем более если мы задержимся на ТАКОЙ срок. Пару дней, даже лишнюю неделю нам простят - ну, с кем не бывает. Но месяцы! Нет. Возвращаться никак нельзя.

- И как тогда быть?

- Придётся идти дальше.

- Но дальше ведь только...

- Чародейский Лес.

Все вновь замолчали. Каждому приходила эта мысль в голову, но не все решались её озвучить. Ибо Чародейский Лес был ничем иным как табу, тем, куда нельзя было не просто соваться - о нём не приветствовалось даже говорить! Мало ли, Храмовники узнают - у них глаза и уши всюду, на всём Континенте, а их побаивались не только рядовые маги, но и Совет! А это что-то да значило.

По преданиям, Чародейский Лес образовался во времена вторжения Пожирателей в этот мир. Именно тогда, когда Забытые Боги ещё не были полностью разбиты и сохранили небольшую толику своих великих сил, и собрали вокруг себя тех, кто воспротивился праву Пожирателей царствовать на Континенте. Они собрали вокруг себя Чародеев. В те времена ещё не знали выдуманного новыми богами слова "маг". Тогда все те, кто управлял Дикой, тогда ещё необузданной и всемогущественной энергией звались не иначе как Чародеи или Колдуны. В летописях не было указано по какой причине именно то место, где сейчас стоит Чародейский Лес, было выбрано для решающей битвы. Но именно там и произошло сражение, которое до сих пор затмевало собой даже войну с эльфами, ибо такое огромное количество магии, выплеснутое в одном месте, изменило этот самый Лес, да и многочисленные земли за его пределами, до неузнаваемости.

В том сражении не жалели сил. Каждый плёл самое могучее заклинание, что знал, сворачивалось и вновь разворачивалось мироздание, искривлялось пространство, создавались порталы в другие миры, деформировалась суть вещей. То сражение впоследствии сравнивали с белым листом, на который выплеснули сразу всю возможную палитру красок, скомкали, промочили в воде, ещё раз скомкали, воткнули в него множество иголок, высушили, подожгли, и вновь облили красками. И в итоге получили то, что даже при невероятной фантазии вряд ли можно было бы назвать девственно чистым листом, да и вообще листом, коим он был раньше.

То же случилось и с Чародейским Лесом. Точнее, вначале он, конечно, не был никаким Чародейским, получив своё название только после того славного сражения, что изменило ход истории. До того он был обычным лесом, в котором охотились, собирали грибы и ягоды, но теперь...

Если ты и рискнёшь войти в этот Лес, то будь готов к тому, что ты из него не вернёшься. Потому как давно уже там не растёт обычных грибов или ягод, давно деревья перестали быть деревьями, в многочисленных пещерах или норах, что встречаются в нём, не найдёшь лисицы, или зайчика, а, скорее, отыщешь смерть от тяжёлой лапы какого-нибудь монстра, или изменившегося до неузнаваемости хищника. А оставленные ещё с тех далёких времён магические ловушки и работающие порталы до сих пор способны принести немалый вред тому, кто окажется рядом. Вот только давно не находится подобных идиотов. Нет, конечно, из любого правила есть своё исключение, и бывают и такие, кто решает, что уж с кем с кем, но точно не с ним, и держит свой путь через Чародейский Лес, чтобы не огибать его по почти идеально круглому периметру. Вот только такие так и остаются в Лесу либо в виде костей в какой-нибудь пещере, либо в виде удобрения для плотоядного дерева, возле которого дурной путник по глупости решил передохнуть. Магия - штука такая: она может творить добро, лечить, искоренять тьму, а может и извратить суть вещей до такой степени, что сама же эту тьму и создаёт.

И после получаса яростных споров, аргументов "за" и "против" маги, скрипя зубами и вспоминая давненько забытые боевые заклятия, всё-таки двинули караван в сторону Чародейского Леса...

Вран подошёл к двигавшемуся неподалёку Коту и поинтересовался:

- Куда это мы, друг? Изменился маршрут?

- Мне не знать того, - сосредоточенно проговорил рангун, о чём-то размышляя и постоянно дёргая ушами. - Знаю лишь, что наши... хозяева чем-то очень иметь недовольство. Я получить боль лишь за то только, что, как сказал Сагер, "слишком дерзко гляжу на него", - последние слова Кот говорил, явно пародируя господина мага, что при рангунской манере говорить звучало вдвойне смешнее, и Вран невольно хохотнул.

Но наткнувшись на грозный, без капли смеха взгляд Кота, тут же взял себя в руки. Действительно, что-то шло не совсем так, и это, кажется, чувствовали все. И в караване стояло невероятно напряжение, ещё более гнетущее, нежели обычно. Никто не издавал ни единого звука, кроме охов и ахов от долгой дороги. Наверное, поэтому чуткий слух Врана уловил необычные звуки намного раньше, чем кто-либо и горец, застыв, оглянулся. Звуки шли откуда-то сзади, и не понять, что это цокот копыт, мог разве что глухой. Причём цокот был слишком частым и лёгким, чтобы принадлежать степенно и тяжело ступающим тяжеловесам-лошадям, что тягали повозки каравана.

- Пр-р-р, стой! - раздался голос одного из магов, что ехал верхом. Похоже, он тоже услышал режущий уши звук и, развернув своего коня, поскакал в начало каравана. Почти сразу следом за ним двинулись остальные. Когда же мимо проехал Сагер, то, заметив Врана, на ходу бросил ему:

- За мной, раб! Живо!

Юноша лишь пожал плечами и припустил бегом следом за господином. С недавних пор, обзаведясь волшебными рунами в районе голеней, стоп и бёдер, он мог с лёгкостью посоревноваться в скорости бега со скаковой лошадью, так что проблем небольшая пробежка ему не доставила - разве что немного сбил босые ноги о камень, но разве ему привыкать? Желание Сагера, чтобы раб последовал с ним, было вызвано скорее уж господской привычкой, нежели необходимостью. Он привык не отпускать Врана от себя слишком далеко, да и, к тому же, ты чувствуешь себя намного спокойнее и увереннее когда рядом есть некто, кто ниже тебя по статусу и над кем ты ощущаешь свою власть.

Вран подбежал к выстроившимся в ряд магам как раз в тот момент, когда из-за небольшого пригорка выехали те, кто, похоже, и был причиной вызвавшего беспокойство шума.

Их было около полусотни. Все - в добротных серебряных доспехах со свисавшими с шей толстыми, шириной с ладонь, серебряными же цепями, в которые были вплетены различные кулоны-рамочки с вставленными в них изображениями Святых Пожирателей. Доспехи были дюже необычны: огромные наплечники являли собой подобия человеческих черепов, из которых вырастали закованные в серебряную чешую руки с шипастыми рукавицами, шлема не уступали в мрачности наплечникам - с опущенными забралами, похожими на ряды острых клыков, они также походили на черепа, но не человеческие, а принадлежащие каким-то нездешним монстрам, отчего казалось, будто в пустых провалах их глазниц то и дело вспыхивали страшные огни. А на широких поясах болтались, чуть подпрыгивая при галопе, длинные, широкие и явно тяжёлые мечи. Их кони не уступали хозяевам в необычности: окованные от ушей до копыт в подобного вида доспехи, но на свой лад, они походили на посланников смерти. И, присмотревшись, Вран догадался что так оно, по сути, и было.

"Храмовники!", - пришла в его голову мысль. - "Как есть Храмовники! Именно такими мне их отец и описывал!".

Кажется, маги тоже это поняли, и потому прекратили плести заклинания, но остались сидеть верхом - а то как это, видите ли, эти Богопоклонники будут на них сверху-вниз смотреть, что ли?! Так они и просидели, пока эта внушительная процессия не подоспела к ним, перейдя на шаг. Но ещё прежде чем остановиться, один из Храмовников поднял забрало шлема и вскинул руку в приветствии. Под забралом же оказалось не обглоданное лицо нежити, и не изуродованный лик порезавшего себя "во имя веры" чудака. А обычное мужское бородатое лицо, принадлежавшее мужчине лет тридцати - не старик, но уже почти попал в тот самый возраст, когда редко садишься на своего скакуна, и всё чаще и чаще остаёшься дома, посапывая в уютном кресле у камина. И это немного успокоило Врана. По крайней мере, тело прекратило зудеть при одном только виде этих посланников Богов.

- Слава Пожирателям! - воскликнул Храмовник и добродушно улыбнулся.

- Слава Пожирателям... - невпопад ответили ему маги, и один из них, видимо, исполнявший роль некой негласной главы, выехал чуть вперёд и без капли хотя бы показного дружелюбия хмуро уставился на отряд. - Могу ли я поинтересоваться, уважаемый, с кем имею честь?

- Асолит, старший служитель Стольного Храма Пожирателей.

- И какого... кхем... Что вы здесь делаете, уважаемый Асолит? - в голосе мага сквозила неприкрытая злобная насмешка.

Но Храмовник, кажется, не обратил на это внимания.

- Полагаю, господин маг, по вашему, мы не могли оказаться здесь, в тот же день и ту же минуту, что и вы? - усмехнулся тот. - Пути Пожирателей неисповедимы...

- Не морочьте нам головы! Мы в считанных часах от Чародейского Леса - здесь за лиги вокруг ни души не бывает, и тут, нате вам, целый тяжеловооруженный отряд Храмовников - какая ирония судьбы! Не думайте, что мы совсем из ума выжили, нанюхавшись собственных зелий! Говорите, что тут забыли, иначе... да помогут вам Боги.

Вран заметил, что маги вновь принялись плести заклинания, посматривая на всадников с недоверием и... страхом. Каждый знал, на что способны Храмовники, если обнажали мечи. Не смотри, что служители веры, а сражаются ненамного хуже личной гвардии Совета! И юноша примерно представлял, в чём причина зарождающегося на пустом, казалось бы, месте конфликта. Маги сами по себе - народ недоверчивый, натура у них такая, по другому по их дорожке и не пойдёшь, а тут ещё и ситуация сама по себе странная, даже, с их точки зрения, гнетуще-опасная. Но и Асолит не был дураком - в Храмовники дураков и не берут - поэтому не стал ждать, пока они наколдуют какие-нибудь смертельные сферы, или ещё чего пострашнее и, улыбнувшись шире (Правда, это ничуть не смягчило, а, наоборот, ещё больше напрягло магов), заговорил:

- Нас выслал из Столицы Совет Архимагов, проверить важную торговую точку, где недавно угасла стоявшая там долгое время магическая защита. Мы отправились месяца два назад, и сегодня достигли Ущелья Торговцев, где и застали завал и множество следов. Вот и двинули по следам, а дальше, полагаю, вам рассказывать не обязательно?

Его внимательно выслушали, нахмурились, обдумывая сказанное Храмовником и, наконец, прекратили бубнить заклинания, а тот, что говорил до этого, неуверенно кивнул:

- И зачем же вы следовали за нами? Неужели считаете, что мы...

- Нет-нет, господин маг, как вы могли такое подумать?! Завал по всем признакам там стоит уже давно, а судя по следам вы здесь только появились. Так что вы - вне подозрений. Но, судя по тому, что вы не развернулись в обратную сторону, а следуете к Чародейскому Лесу, не трудно предположить, что вам потребуется... помощь.

Эти слава заставили магов вновь нахмурить лбы. Вран невольно ухмыльнулся. Теперь понятно, почему он ни разу не встретил мага с гладкой кожей - всё одни морщины, да морщины... Конечно - с такой богатой мимикой и постоянным сморщиванием странно, что их лица вообще не превратились в подобия сушёных слив! Но тут мальчик заметил на себе заинтересованный взгляд Асолита, и тут же вернул невозмутимый вид. А Храмовник на это только чуть заметно кивнул горцу и вновь посмотрел на магов, решив немного помочь их мыслительному процессу:

- Для нас честью будет защищать ваш караван и провести его до самой Столицы. Не думаю, что в Чародейском Лесу, при всём моём уважении, для вас, господа маги, будет лишней помощь нескольких десятков хорошо вооружённых и обученных военному ремеслу мужей.

Маги, на этот раз все, но всё равно неуверенно, закивали, а главный из них, перекинувшись взглядом с остальными, кивнул головой чуть увереннее и махнул рукой:

- Мы принимаем вашу помощь и... благодарны. Вам всегда найдётся местечко у нашего костра, плошка похлёбки да бокальчик вина. Устраивайтесь, уважаемые, мы, смиренные рабы Пожирателей, уважительно относимся к их слугам.

Асолит кивнул. Похоже, он был очень даже удовлетворён сказанным. На этом всё и закончилось: Сагер погнал Врана обратно, к остальным, а караван обзавёлся серьёзной стражей и какой-никакой, а уверенностью. Потому что предстоящий поход через Лес - и это понимали все - не предвещал и не мог предвещать ничего хорошего...

Лагерь разбили в самом Лесу, когда солнце стало уже едва-едва освещать округу. Но здесь свет вообще почти не пробивался сквозь густые кроны деревьев, величавыми гигантами тянувшиеся к небу. Вообще, глядя на эти деревья, кривые, извивающиеся под порой невероятными углами, казалось, что вот-вот, и на тебя обрушится один из этих великанов, раздавив в лепёшку. Конечно, подобное не могло произойти: "неустойчивость" деревьев была лишь мнимой видимостью, ибо их могучие корни, которых было в таком обильном количестве, что они то и дело вырывались из земли, создавая на земле этакий ковёр из корней, переплетались меж друг другом так крепко, что можно было подумать, будто весь Чародейский Лес - один огромный живой организм, а каждое деревце, каждый кустик и травинка в нём - всего лишь маленькая часть этого организма, как, например, волосы на живом теле. Но от этого спокойнее не становилось, и караван начал двигаться медленно и неуверенно ещё на подходе к Лесу, а уж когда оказался в нём...

Здесь всё было не таким, как везде. Нельзя было найти ни одной похожей травинки, ни одного похожего камушка, ни одного похожего дерева! Вран не сумел распознать хоть какой-нибудь вид флоры из тех, что знал ранее, а ведь он почти ежедневно спускался с отцом к пригорку, на охоту в лес, и успел заучить там всё на зубок. Но тут всё было не таким. Каким-то... не то чтобы неправильным, но настолько необычным, что всякий раз тянуло скрыться в повозке, лишь бы не проходить мимо вон того, непропорционально выпуклого в некоторых местах дерева, как будто заражённого странного вида болезнью, или вон того куста, ветки которого походили на щупальца совсем живого существа: пройди рядом - как тут же эти ветви неожиданно распрямятся в смертоносном ударе и сделают в тебе непозволительно большое количество дырок...

Да и не было видно никакой живности - ни зверья, ни монстров, которыми их пугали в детстве. То ли их всех сожрали эти недоброжелательного вида растения, то ли ещё не настало время, когда твари Леса выползают из своих нор...

Поэтому Вран испытал нечто вроде облегчения, когда наконец караван остановился, и начали разбивать лагерь. Развели костры, поставили караулы, на этот раз из числа Храмовников, более привычных к несению ночной вахты, нежели нанятые караваном наёмники. Всё это время мальчик невольно старался держаться поближе к Коту, как и он - к нему. В ситуациях, когда ты оказываешься среди сплошного страха и недоверия, самым разумным бывает найти в этой кромешной тьме небольшое пятнышко света и, кто знает, может быть это пятнышко разрастётся в яркий луч, который укажет тебе верную дорогу? Для Врана этим пятнышком и был Кот, а для Кота - Вран. Ибо иначе зачем ещё нужен Друг, именно так, с большой буквы, как не затем, чтобы в любую секунду стать опорой для того, кого он может так называть?

Сагер обосновался рядом с одним из костров, вокруг которого сидели не занятые вахтой Храмовники и о чём-то увлечённо с ними разговаривал. Ну, конечно - а когда у него ещё выдастся случай вот так просто взять, и поболтать с служителями веры? Они вообще сами по себе ребята занятые, всё время несут миру истины свет, ну или же проводят время в Храмах за молитвами да свершениями обрядов. А там уж с ними точно не поговоришь. Так что упускать такой возможности было нельзя. Хотя, быть может, у Сагера были какие-то свои, скрытые мотивы на этот счёт, Вран точно сказать не мог. Да и старался о том не думать. Его дело было маленьким - сидеть неподалёку и ждать, когда господин соизволит отдать ему какой-то приказ. И только он об этом подумал, как маг, скривившись, показательно замотал пустой бутылкой и окликнул приютившихся неподалёку Врана с Котом:

- Эй, сладкая парочка! А ну, принесите уважаемым людям выпить! - А затем обернулся к Храмовникам и заулыбался: - Ну что, уважаемые, как вы относитесь к Химельному вину?

Те сдержанно кивнули. А Вран, поднимаясь, фыркнул: Сагер уже не в первый раз посылал их за вином, причём самым разнообразным. И дело было не в том, что бутылок могло не хватить - ими была забита целая отдельная повозка, сначала принятая мальчиком за одну из повозок, что везли товар на продажу в Столицу. Но потом, увидев, как маги хлещут один крепкий напиток за другим, понял, что все эти запасы не на продажу, а чтобы в дороге веселее было. Но ведь Храмовники не пили! Согласно кивали, с удовольствием подставляли кубки или пустые плошки, но, как только Сагер запрокидывал голову, со вкусом поглощая вожделенный напиток, просто-напросто выплёскивали содержимое и уважительно кивали, мол, да, хорошее вино, вкусное! Но говорить об этом Вран не стал - во-первых, ему было всё равно, а во-вторых, мало ли, что запрещает им вера? Может быть, Пожиратели недовольны будут, что их слуги в зюзю пьяные ходят? Или же мудро полагают, что в таком месте, как Чародейский Лес, стоит держать ухо востро, а уж алкоголь этому никоим образом не способствует.

С подобными мыслями Вран на пару с Котом и направился к гружёной вином повозке. И всё то время, что они шли, горец не мог отделаться от мысли, что кто-то постоянно сверлит ему взглядом спину, но, оборачиваясь, находил лишь весёлые компании, сидевшие вокруг костров, и никого, чей взор был бы направлен в его сторону. "Мерещится всякое", - подумал он - "В таком месте ещё и не такое померещится..."

- Кот, - одёрнул он друга, молчаливо собиравшего бутылки в коробку. - А тебе ничего не кажется странным?

Рангун застыл, посмотрел на горца и пару мгновений изображал задумчивость.

- Даже не знать, с чего начать. С того ли, что мы поехать в Чародейский Лес, или с того, что встретить Храмовники, или...

- Понял, не продолжай, - вздохнул Вран, начав заполнять свою коробку. Порой он не успевал понять, когда Кот начинал иронизировать, а когда до него доходило, то чаще всего было уже поздно. - Я не об этом. Храмовники ведь знатные воины, так?

- Так.

- И им ли не знать, что такое военная дисциплина?

- Предположим.

- Тогда почему, Кот, они дозволяют магам так нажираться?! - сорвался на крик Вран, в порыве злости разбив брошенную на пол бутылку. - Неужели не логичным было бы запретить им пить, поставить на вахту не только своих воинов, но и магов?! Никогда не поверю, что люди с их опытом будут рассчитывать только лишь на острое железо! Тем более в таком месте!

Кот молча уставился на друга и задумался. На этот раз по-настоящему. Но не успел что-либо сказать. Послышались тяжёлые шаги, а в следующее мгновение скрипнули доски пола - в повозку взобрался один из Храмовников.

Его грузная широкая фигура заняла почти треть сравнительно небольшого пространства, и Вран невольно стиснул кулаки, потому как Храмовник был с закрытым забралом, так что похоже было будто перед ним, буквально в одном шаге, стоит сама смерть. Даже невозмутимый рангун чуток съёжился.

Храмовник повёл в стороны головой, видимо, оглядывая пространство повозки, а затем, тяжело подняв руку, снял шлем, зажав его подмышкой, и Вран выдохнул:

- Господин Асолит, - он склонил голову в вежливом поклоне, признав в пришедшем главу Храмовников. Кот также сделал лёгкий кивок - народ рангунов не так зависим от Пожирателей, как люди, и потому проявлять требуемого почтения, пускай перед ним и стоял человек, обладавший невероятной силой и властью, он не счёл нужным.

Асолит же в свою очередь вперил взгляд в Врана, оглядывая его более внимательно и придирчиво, чем в первые минуты их встречи, и тихим, но сильным и уверенным голосом произнёс:

- Горец?

Вран утвердительно кивнул. Отчего-то вид этого человека не вызывал у него теперь ни капли страха или напряжения. Он не чувствовал никакой опасности, которую инстинктивно находил в тех, кто действительно хотел нанести ему вред. Да и рангун смотрел на пришедшего спокойно и твёрдо, а уж у него нюх на опасности был врождённым...

Храмовник ещё некоторое время смотрел внимательно то на Врана, то на Кота, а затем произнёс ещё тише, почти шёпотом, так что можно было разобрать слова разве что только по губам:

- Слушайте сюда внимательно. Если хотите жить, то как только я покину палатку, досчитайте до двадцати и... бегом отсюда. Со всех ног. Куда глаза глядят. Потому что через двадцать секунд начнёт литься кровь. - Он подождал пока до оторопевших рабов дойдёт суть сказанных им слов, а затем снял с правой руки перчатку и, покопавшись в висевшей на ремне суме, выудил из неё то ли какой-то амулет, то ли очень большую толстую монету, и протянул её Врану со словами: - Вот. Возьмите. Если сумеете убраться отсюда и покинуть Лес... То езжайте в Атракт, большой город у реки Вальи. И выйдите на тех, кто узнает этот знак. Точнее... они сами вас найдут.

Он выжидающе посмотрел на горца, и мальчик, скорее по наитию, нежели осознанно, взял монету и крепко-крепко сжал её в кулаке. Асолит (А было ли это действительно его имя?) улыбнулся и, обнажив меч, с размаху вонзил его в доски пола:

- Бывайте. И не забудьте считать...

А затем он покинул повозку, оставив рабов тет-а-тет со своими мыслями.

Один, два...

- Кот, - Вран тупо уставился на монету в своей руке, на которой были изображены два перекрещенных тонких клинка. - Этот человек... точно не Храмовник...

Пять, шесть...

Рангун, скрипя зубами и приложив немало усилий, выдернул вогнанное довольно глубоко в пол оружие и, пробежавшись взглядом по лезвию, удовлетворённо кивнул.

- Я это прекрасно понимать.

- И что теперь? - задал, наверное, самый животрепещущий вопрос Вран.

Десять, одиннадцать...

- Что теперь... - эхом отозвался Кот, оторвав взгляд от меча и обернувшись к другу. - Тебе только что дать оружие и планы на ближайшее будущее... И дать слово, что у нас появиться шанс сбежать. Что тебе ещё нужно?

Пятнадцать, шестнадцать...

- То есть...

- Держать меч, друг мой Вран! - Кот бросил ему оружие, и мальчик ловко его поймал, с удивлением обнаружив, что для него оно почти невесомо. - Для меня оно есть слишком тяжёлое, полагаю, для тебя - нет. - Кот улыбнулся, но при его физиономии улыбка более походила на хищный звериный оскал.

Девятнадцать, двадцать!

Снаружи, словно по команде, послышался ор и лязг оружия.

- Пора! - рявкнул Кот. - Держимся рядом и не отставай! - Он бесшумной тенью вынырнул из повозки, и горец, поколебавшись лишь мгновение, бросился за ним.

Снаружи происходило нечто... безумное. Другого слова Вран подобрать просто-напросто не смог. Всюду, куда ни глянь, сражающиеся люди, ревущие и разрывающие своих бывших хозяев на куски рангуны, пытающиеся защищаться наёмники, моментально протрезвевшие, из числа тех, что не были убиты сразу, маги, раскидывающие в разные стороны, не разбирая, где враг, а где друг, смертоносные заклинания, уши разрывало от лязга встретившихся друг с другом мечей, предсмертных хрипов и оров заживо сгоравших от попавшего в них огненного шара рабов, или кого-то из полусотни Асолита. Но пялиться на это зрелище ни желания, ни возможности не было. Для мальчика вся эта кровавая рубка превратилась в размытое пятно, и всё, что он действительно мог разглядеть в сгустившихся непроглядных сумерках - так это спину летевшего вперёд Кота и бездыханные трупы, которые то и дело встречались на пути. Их приходилось перепрыгивать, ибо, Вран чувствовал - если он споткнётся, потеряет из виду рангуна, затеряется в этом побоище, то уже не сможет выбраться из так неожиданно превратившегося в смертоносную арену смерти лагеря, а становиться кучкой углей, или порубленным на куски болванчиком он не собирался!

Навстречу ему вылетел какой-то явно перепуганный наёмник, держа наготове окровавленный серп, или что-то очень на него похожее. Видимо, только страх и позволил ему всё ещё жить, цепляясь за свою жизнь и отнимая её у других. Поэтому, завидев несущегося ему навстречу раба, он оскалился и с ужасом в глазах, как ни парадоксально, бросился на него, размахивая оружием. Кажется, будь на месте горца даже маг, его наниматель, обезумевший наёмник сделал бы то же самое.

Церемониться с ним Вран не стал. Он - из породы тех, кто напал на его деревню. Он - из тех, кто служит магам, причине смерти его родителей! Он - зло!

Меч, стиснутый в могучей руке горца, рассёк воздух и, встретившись с серпом наёмника, не видя в этом оружии преграды, расколол его на части, с чавканьем повторив то же самое и с телом неудавшегося убийцы: наёмник даже не успел закричать, как его тело превратилось в две неравные половинки. И в голове Врана проскользнула мысль, с какой лёгкостью он только что всё это сделал. И даже не столько его удивила собственная сила - после экспериментов мага мальчик мог творить и не такое - сколько невероятная острота и прочность меча. Он был горцем, и уж что-то да смыслил в оружии, и мог поклясться - подобной заточки не было ни у одного виданного им ранее меча.

Но все эти мысли промелькнули в голове в единое мгновение, и спустя это самое мгновение вновь вернулись в прежнее русло: бежать, бежать быстрее, не отставать! Спина рангуна скрылась за одним из деревьев, вновь мелькнула, вновь скрылась из виду, и так раз за разом - преследовать такую юркую тень, тем более во тьме успевшей вступить в свои права ночи было той ещё задачкой. Даже для того, кто бегал так быстро, как Вран. И всё-таки мальчик не отставал и, что удивительно, отлично различал силуэт рангуна в окутавшей лагерь тьме. Но самым скверным было то, что стоянка каравана имела неудобное положение, так что, куда ни глянь - везде повозки, и рядом с ними либо шла сеча, либо мелькали всполохи заклятий, и у Врана руки чесались присоединиться к рубке, убить пару-тройку магов, но в то же время адреналин ещё не так сильно ударил в мозг, чтобы затмить разум, и мальчик понимал: нечего ему там делать, будет только мешать, молоко на губах не обсохло...

Вдруг грудь пронзила острая боль. Вран вскрикнул и упал, не сразу поняв, сто происходит. Стрела? Незамеченный противник? Что?! Ответ пришёл почти сразу: боль начала разливаться по телу, и до мальчика быстро дошло, откуда она. Он слишком давно был с нею знаком, чтобы не признать эту тварь: руна-ошейник на груди пульсировала, скрючивая тело и не давая даже пошевелиться. Сагер не собирался отпускать свою куклу просто так.

- Друг Вран! Друг Вран!!! - Кот, видимо, почувствовавший неладное, обернулся и, застыв, кинулся обратно, бережно обхватив горца за плечи и перевернув. Но сам Вран этого уже не видел - в глазах всё плыло, и так тёмный Лес стал для него совсем непроглядным, а голос рангуна звучавшим как будто бы издалека. Старая знакомая Боль вернулась, тук-тук, скучали?

Но тут всё неожиданно кончилось. Боль резко прекратилась, и это совпало (А совпало ли?) с диким криком, разнёсшимся по Лесу и перекрывшим все остальные звуки битвы. Вран глубоко вздохнул, часто-часто моргая и возвращая себе способность видеть и слышать.

- Ты как? - озабоченно спросил Кот, помогая другу подняться.

- Лучше некуда, - выдохнул тот, не до конца веря, что остался жив. - Нечего стоять, Кот, бежим!

Рангун собрался было что-то сказать про только что лежавшего и корчившегося на земле "бегуна", но не стал. Потому что Вран побежал так, как вряд ли кто-либо смог бы после подобного испытания. А промедление в их случае смерти подобно, так кто он такой, чтобы его останавливать?

Они молнией пронеслись мимо нескольких звеневших сталью и оглашавших окрестности утробными криками куч, и когда уже казалось, что всё осталось позади и они наконец вырвались из этого ада, мальчик почувствовал лёгкий топот позади. Что, никак не успокоятся?!

Топот довольно быстро приблизился, и Вран приготовился воспользоваться мечом, но краем глаза заметив, несмотря на темноту, яркие, показавшиеся вспыхнувшим под боком огнём, рыжие волосы, вздрогнул: его "преследователем" оказалась Агнесс.

Она бежала вслед за ними, отставая лишь на чуть-чуть и тяжело, прерывисто дыша. Ноги её подкашивались, и всё-таки она бежала, каким-то чудом поддерживая чудовищный темп, который задали рабы. А, может, дело было вовсе не в чуде, а страхе и уверенности в том, что лишь рядом с этими двумя она сможет выжить. Люди, как правило, отчаянно хватаются за любую соломинку, что, даже пусть и не точно, но сможет их спасти, в какой бы нелицеприятной ситуации не оказалась их жизнь.

Ушлая девка, усмехнулся про себя Вран, и только успел об этом подумать, как слева, совсем рядом, пролетел огненный шар, с шипением врезавшись в мелькнувшее рядом дерево и обдав его горячим магическим огнём. В этот момент нельзя было останавливаться. Но Вран остановился. И обернулся. То же сделал и дышавший ему в спину Кот, а Агнесс, согнувшись в три погибели и стараясь восстановить дыхание во время неожиданной передышки, по-умному заняла место за широкой спиной горца.

За ними следовал, шипя от злости не хуже созданного им шара, маг. Он был знаком Врану - тот, что вёл переговоры с Храмовниками. Но сейчас не был он похож на того статного, гордо вскинувшего подбородок владыку самого мироздания. На его лысой голове зияла косая рана, стекавшая с неё кровь заливала ему лицо, губы и руки дрожали, но причина дрожи последних была скорее в том, что они плели очередное заклинание.

Взгляд мага был безумен. Это ли было причиной, или просто осознание того, что куда бы ты ни бежал, а от магии всё равно не скроешься, но все трое беглецов остались стоять на месте, причём в головах двух из них - Агнесс не думала ни о чём, кроме того, как вернуть себе власть над лёгкими - отчаянно формировались идеи о путях отступления.

- Проклятые рабы, - проскрежетал маг сквозь зубы, водя руками в воздухе, отчего тот вибрировал и вспыхивал ярким светом. - Сукины дети. Отрыжка Пожирателей! Я убью вас! Вы будете молить о пощаде! Вы будете молить о скорой смерти!

Вран примерился и... так и остался стоять. Маг был слишком далеко - шагов сорок, а то и все пятьдесят. Как бы он ни старался, а преодолеть подобное расстояние за те секунды, что им оставались, не смог бы. Что ж - он встал в стойку - по крайней мере, попытается увернуться или выиграть время, хоть что-то предпринять, попытаться дать бой! Но всё это были глупые надежды - вряд ли обладатель медальона пожалеет энергии на нечто стоящее, что обязательно уничтожит беглецов. А тот шар был так - чтобы привлечь внимание. Любят же эти обладатели дара Пожирателей красоваться...

- Туда! - неожиданно ворвался в его голову крик Кота, и Вран, обернувшись в сторону, куда указывал рангун, выругался, но не от досады, а от облегчения: неподалёку, всего в каких-то десяти-пятнадцати шагах от них зияла в земле глубокая дыра, то ли нора, то ли пещера. И если это и не спасёт их от гнева мага, то хотя бы укроет от уже готового явиться миру заклинания.

Поэтому они не думая рванули в ту сторону: Вран с Котом почти плеча к плечу, и тяжело дышащая Агнесс следом. И не прошло и пары секунд, как за их спинами что-то полыхнуло, кожу обдало диким жаром, невольно вырвался из глоток протяжный крик, но они трое уже скрылись в спасительной тьме дыры Чародейского Леса...

Карета остановилась, и сердце Лиды невольно сжалось, а руки стиснули полы платья. Остановка означала, что они приехали туда, куда следовало, а, судя по тому, что она успела узнать, от этого места зависит вся её дальнейшая судьба. Вот только она ещё не представляла, насколько...

- Девочка моя, - Мирмидон, как обычно, мило улыбнулся, кладя свою ладонь поверх её. - Не стоит так переживать. Всё, что вам нужно - дождаться, пока сюда приедут маги Академии и заберут вас.

- Почему они не могут забрать меня сразу из вашего дома? - сухо спросила своего покровителя девочка, блеснув в его сторону голубыми, как ясное небо, глазами.

Тот в ответ пожал плечами и развёл руки в стороны:

- Правила, дорогая моя, правила. Мне казалось, я уже достаточно поведал вам, милая, чтобы вы поняли: маги - себе на уме, им приятны подобные странности в любой мелочи. О, когда вы станете магом, и до вас дойдут те же привычки ко всему странному!

Лида кивнула. За те недели, что она провела в гостях у Мирмидона, девочка многое успела узнать и многому научиться. Она не совсем понимала такую осторожную заботу, которую проявлял к ней этот человек, но примирилась с мыслью что могло быть намного-намного хуже. К примеру, её мог купить какой-нибудь любитель молоденьких девчонок, и пришлось бы ей каждый день терпеть над собой жирное потное тело, которое с вожделением наслаждалось бы выгодным вложением капитала... От подобных мыслей Лиду передёрнуло. Но ведь ей повезло. Она попала к тому, кто заботится о ней, кто приведёт её к магии, а та, в свою очередь, даст ей возможность отыскать близких. Так стоит ли лишний раз волноваться о том, что уже давно решено?

Мирмидон покинул карету и, обогнув её, подошёл с противоположной стороны, открыв дверцу и галантно протянув ухоженную наманикюренную ладонь. Лида вздохнула. Она успела привыкнуть, что там, где всем заправляет аристократия, а её покровитель явно был не из низких кругов, существует негласное правило о том, что мужчина должен проявлять инициативу, подставлять своё крепкое плечо, и бла-бла-бла... От всего подобного она всегда морщила носик и недовольно фыркала. Что это за чушь? Неужели эти мужчины, да кем бы они ни были, считают, что женщины не справятся без них? И, что больше всего поражало девочку, так это то, что аристократки, да и не только, специально - невероятно! - пытались казаться слабыми и немощными, лишь бы мужчина лишний раз помог им и тем самым почувствовал свою значимость и нужность. Боги милостивые! Её род всегда брезговал казаться слабым, и уж тем более делать это напоказ. Никакая женщина горного клана никогда не протянет ручку, чтобы ей помогли перейти через лужу, а просто перепрыгнет её, или, в конце концов, обогнёт, и никакая женщина горного клана не станет прятаться за спиной мужчины, когда в их дом ворвался враг!

Но, подумав об этом, Лида дрогнула и невольно поднесла ладонь к сердцу, поникнув. Ведь она пряталась. Она трусливо пряталась, не сражалась, не отстаивала честь рода. О, Предки, даже не смогла ответить насильнику, когда тот пытался запятнать её девичью честь! Разве после этого она горец?..

Мирмидон терпеливо ждал с протянутой рукой, не снимая с лица привычной любезной улыбки, и Лида, вздохнув ещё раз и подняв голову, безропотно протянула свою руку...

Покинув карету, чуть придерживая подол пышного, подаренного ей специально заказанного Мирмидоном в одном из лучших салонов Столицы платья, Лида огляделась. Назвать место, где ей придётся ждать визита магов, приятным глазу или хотя бы умиротворённым язык не поворачивался. Оно напоминало большой ковш в виде нависающих над головами острыми каменными породами, настолько похожими друг на друга, что казалось, будто они были сделаны людьми, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что такими, похожими на гигантские клыки, эти валуны, окружавшие каменную же площадку, сделало время - ветер, дождь, каждое буйство природы год за годом, из столетия в столетие создавало этот природный архитектурный шедевр, завораживающий, но страшный. Благо, на небе ярко светило солнце - Лида даже представить боялась, каково здесь ночью.

И тут ей придётся ждать?

Она вопросительно уставилась на Мирмидона, но тот лишь улыбнулся и, взяв её под локоток, промурлыкал:

- Пойдём, девочка моя.

Они стали медленно взбираться по выщербленным прямо в камнях ступеням, которые были так хорошо вписаны в окружающее пространство, что Лида их и не сразу заметила. Лишь потом до неё дошло, что и эти, на первый взгляд, идеально ровные ступеньки, также были созданы природой. Верно, здесь когда-то тёк родник, но, по непонятной причине, высох, а то, что осталось от него, стало невероятно похоже на лестницу. И вообще, всё вокруг выглядело так, словно природа, подобно действительно заботливой матери, долгие годы бережно создавала это место, чтобы впоследствии те, кто окажется здесь, смогли бы восторженно выдохнуть и насладиться её мастерством, с которым не сравнится ни один, даже самый именитый архитектор Континента.

"Не удивлюсь, если меня приведут к сложенным вместе валунам, очень похожими на необычный дом", - хмыкнула про себя Лида. Но её предположению не суждено было сбыться. Да, девочку действительно привели к дому, одиноко расположенному в этом природном ковше, но на этот раз природа была не причастна к его созданию. Он был сделан из аккуратно выделанных и отшлифованных камушков, наложенных друг на друга так лихо, что сперва нельзя было найти в них никакой структуры, но чем дольше смотреть, тем больше можно было заметить повторяющихся линий и изгибов, из которых, кажется, было создано всё это сооружение. Треугольная крыша была покрыта блёклой черепицей, и настолько раздавалась вширь, что под ней могло бы уместиться с пять, а то и шесть обычных деревенских домов, к которым привыкла Лида. Украшениями дом был не шибко богат - лишь на окнах красовались позолоченные ставни, да дверь была сделана из явно хорошего дерева... вот и всё убранство. Так что, не будь это сооружение таким большим, то даже несмотря на его явно сложную структуру, Лида скорее приняла бы его за дом лесничего, нежели на место, где ждут своего часа будущие маги.

- Прошу, дорогая моя, - оторвал её от разглядывания дома Мирмидон, указывая на дверь. - Идите. Судя по свету в окнах, все остальные тоже там, но это ничего, мы действительно задержались. - Он развернул девочку к себе, положив руки ей на плечи. - И позволь в качестве напутствия дать совет: не теряй время попусту и найди книгу "Тени и Чёрная Магия". И обязательно почитай. Причём чем раньше - тем лучше.

- Зачем?

- Почитай-почитай. - Мирмидон отпустил её и, кивнув, на что Лида ответила ему взаимностью, пошёл в ту сторону, откуда они пришли. Остановившись у лестницы, он задумался о чём-то, а затем обернулся и крикнул: - Только ты обязательно почитай! Я на тебя рассчитываю!

И спустился вниз, провожаемый недоумённым взглядом воспитанницы.

Что он имел в виду? Лида не знала. Но зато она прекрасно знала, что Мирмидон не будет ничего говорить просто так. За тот срок, что она провела в его доме, этот человек ни разу не делал ничего бестолкового. К тому же всё это время он желал ей только добра, и сомневаться в нём сейчас было бы глупостью.

Так что Лида поправила волосы, скорее по привычке, которую привила ей мать, нежели по необходимости, и направилась к дому, отчего-то дрожа всё сильнее и сильнее с каждым шагом. Чего она боялась? Лида и сама не до конца это понимала. Но всё-таки ей было не по себе. И не из-за предвкушения чего-то, с чем она ещё не сталкивалась никогда - то есть с миром магии - с тем, что ей придётся пойти по этому пути, она уже смирилась, не видя других вариантов, а, скорее, из-за неизвестности того, что кроется за этой приветливой на вид дверью... Оказавшись рядом с ней, девочка несколько раз глубоко вдохнула и взялась за ручку.

Внутри оказалось светло. Даже намного светлее, чем снаружи. С потолков свисало несколько громоздких люстр, на которых сияли в огромном количестве свечи, горел огонь в большом камине, в стенах равномерно расположились горящие же факелы. Первая мысль, пришедшая в голову прикрывшей за собой дверь Лиде была "Это сколько же здесь тратятся только лишь на свет!". Но затем мысли утекли в другую сторону. Ибо в просторном, наверное, даже просторнее, чем у господина Мирмидона, зале, она заметила расположившихся неподалёку от камина людей.

Их было пятеро - трое мужчин, точнее, юношей, и две девушки. Причём как минимум один из них - тот, что стоял поближе к камину и до прихода Лиды травил какие-то шутки, был явно знатного роду, а та, что сидела в креслице, понурив голову и стараясь сидеть как можно тише, по всем признакам, даже несмотря на красивое платье, выросла если не в деревне, то уж точно в небольшом и небогатом городишке. Остальных сложно было отнести к какому-либо сословию, да и по поводу тех двух Лида сделала выводы лишь только по поведению, ибо одеты все были почти одинаково роскошно, но ведь и дворянин может вести себя тише воды, а какой-нибудь выходец из деревни красоваться, смеяться и чувствовать себя хозяином положения. Они ведь теперь все - в одной тарелке, все в будущем встанут на один уровень, ведь у магов, не считая учеников и подмастерьев, по сути, как таковой иерархии и нет - лишь Совет Архимагов главенствует над остальными, а так...

Тот, кого Лида приняла за дворянина, завидев её, широко улыбнулся и указал на свободное кресло:

- Ну наконец-то, последняя пожаловала! Садитесь, садитесь, не пристало даме так напрягать прекрасные ножки...

"Точно, дворянин", - подумала Лида, чуть смутившись. - "И комплимент сделал, и повёл себя как подобает, и даже немного пофлиртовать сумел, и всё в одном предложении!". Эти мысли заставили девочку покраснеть, и всё ж таки она неуверенной походкой направилась к компании, краем глаза заметив, как пристально зыркала в её сторону вторая девушка, та, что, в отличие от первой скромницы, сидела закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку кресла в такой позе, будто все собравшиеся приехали к ней, и она тут если не главная, то уж точно повыше остальных. Она держала в руке бокал с мутно-красным напитком и провожала Лиду взглядом всё то время, что она подходила к креслу, при этом периодически окидывая взглядом юношей, в частности, того, кто сделал Лиде комплимент. "Ревнует", - вдруг поняла девочка, присаживаясь. И невольно дрогнули уголки её губ, но Лида сдержала улыбку. Ей было смешно от того, как женщины, какое бы положение ни занимали и в каких бы ситуациях ни оказывались, замужние ли, или только вставшие на поиск своего любимого, всегда хотят, чтобы всё мужское внимание было обращено именно к ним, и никак иначе, и даже будь они в смертельной опасности, всё равно, свою природу не спрячешь. Кружись вокруг меня, вертись вокруг меня, и только меня, иначе - негодование, обиды и истерики. Лида никогда не понимала таких женщин. И не собиралась понимать. Потому оторвала взгляд от скрывшей перекошенный в брезгливости рот бокалом девушки, и тут же стала объектом пристального внимания со стороны как того, что стоял у камина, так и тех, кто также сидел в креслах.

Они начали расспрашивать её о том, как она попала сюда, откуда она родом, и вообще о её жизни. Причём случилось это так неожиданно, что Лида сначала перепугалась. Но их можно понять: они здесь уже долгое время, верно, успели друг друга хорошо узнать, а тут - новое лицо, интересно же! Так что потихоньку, но Лида всё-таки влилась в разговор, отвечала всё увереннее, и даже сама умудрялась задавать вопросы, узнавая кое-что новое и о своих собеседниках.

Стоявшего у камина звали Патриком. И Лида, как выяснилось, всё-таки была права в своих суждениях: он оказался знатного роду, одним из отпрысков богатого графа, что главенствовал в каком-то западном торговом городе - не очень большом, но уверенно держащимся. В отличие от остальных его не разыскивали ищейки магов, он пришёл проситься в ученики сам. При дворах графов всегда есть какой-нибудь маг, который обязательно проверит родовитых отпрысков своего нанимателя на магическую силу. И у Патрика оная была найдена в достаточном объёме, чтобы он мог сколотить себе неплохую карьеру как маг. Юноша не стал спорить. Он был пятым ребёнком-мальчиком в семье, так что титул графа ему не светил, максимум на что он мог рассчитывать - большое поместье в пригороде со своей землёй, где имел бы парочку ферм да с десяток крестьян. Но у Патрика были амбиции, и скучная, недостойная отпрыска графа, пускай и сытая жизнь в поместье до конца своих дней его не прельщала. Так он и оказался здесь, причём его нельзя было назвать надменным или много о себе думающем, несмотря на статус. Он невольно притягивал к себе, улыбался так искренне и часто, что собеседники его даже и не замечали, как сами начинали улыбаться. И Лида подумала, что становись графами не первенцы, заранее знающие о том, какими правами на титул они обладают, а какие-нибудь пятые-шестые-седьмые дети, то, может, мир был бы намного лучше?

Вторым был пухленький ворчун по имени Грамб. Он также был дворянином, и даже первенцем, так что на первый взгляд казалось странным то, что он вообще согласился на становление на магический путь, но после его непродолжительного рассказа, разбавленного постоянным ворчанием, Лида узнала, что сыном-то графа он был, вот только каждый третий обычный дворянчик из захолустного городишки, состоящий на службе у слуги, которой состоит на службе у ещё одного слуги графа мог похвастаться состоянием много большим, чем отец Грамба. Правил он из рук вон плохо, городок под его началом еле-еле отличался от деревни, да и то только тем, что имел небольшие стены, а в остальном... В общем, сынок не видел другого выхода, как попытать счастья, уйдя из дома, и тогда-то и наткнулся на ищейку, в одном из кабаков, где попивал дешёвую хмельную пинту. Его камень горел не ярко, а всё ж таки горел. Лида приметила что за всё время разговора этот Грамб ни разу не посмотрел на неё, а то и дело пялился в сторону державшей бокал красавицы, при этом глядя ей ну никак не в глаза...

Третьего, светловолосого простака, звали Раст. И он был единственным из юношей, что пришёл из деревни. Его отец был крестьянином, так что Раст всю жизнь только и делал что таскал плуг, пахал землю и пас скот. Ищейка нашёл его, когда тот следил за стадом овец и, по решению Судьбы, именно в тот момент, когда на стадо решила напасть волчья стая. Крестьянин так перепугался за своих овечек, что невольно выпустил по волкам великой силы магический смерч, причём сам и не понял, как. Испуганные визжащие волки сгинули в лес, а ищейка обзавёлся перспективным интересным экземпляром.

Из деревни же оказалась и та застенчивая девчонка, которую всё-таки смогли, не без участия Патрика, вывести на разговор. Её звали Флорет, и когда она наконец подняла голову, Лида смогла рассмотреть, что она очень красива. И не нужны были ей ни новомодные макияжи, ни прекрасные платья для того, чтобы блистать этой первозданной, природной красотой. Ну а в этом платье, которое явно было деревенской не по карману и, судя по всему, также было подарком ищейки, как и платье Лиды, Флорет по-настоящему блистала, и девочка заметила, что невольно завидует подобной её красоте. По-доброму завидует, не так, как та, что так и не отнимала бокала от алых губ, лишь делая вид что пьёт, но на самом деле внимательно следившая за разговором, потому как количество жидкости в бокале так и не стало меньше.

Про неё Лида смогла узнать лишь имя - Аррона, и что она из графской семьи. Да и даже на эту скудную информацию её смог разговорить лишь улыбчивый Патрик. Кажется, она вообще никого здесь не воспринимала, помимо него.

На вопросы же про себя Лида отвечала не сразу, делая вид, как будто смущена таким неожиданным интересом к своей персоне. Но дело было вовсе не в смущении. Просто ей нужно было время, чтобы придумать хоть какую-нибудь легенду. Пускай господин Мирмидон и говорил, что рабского прошлого стесняться ни к чему, ведь в том виновата не она, а те ужасные бандиты, что подвергли невинную таким тяжким испытаниям, и всё-таки Лида не могла раскрыть подобного. Не только лишь потому, что наверняка бы упала в глазах новых знакомых, сколько потому, что действительно считала себя повинной в том, что произошло. "Каждый ткёт свою судьбу сам, своими нитками и на своём собственном полотне", - указывала мама на платок, который вязала на станке, когда Лида, совсем ещё кроха, подсаживалась к ней на лавку, с интересом следя за матушкиным рукоделием. - "И если ты, милая, винишь в своих неудачах нечто другое, а не саму себя, то это то же самое, как если бы я винила тебя в том, что у меня не получается узор на платке".

Потому она и поведала слушающим историю о том, что её нашли в деревне близ восточных земель, где она... была ткачихой. Проезжая ищейка зашёл к ним в дом, чтобы заказать новый килт взамен прохудившемуся, да и заметил, как загорелся его камень... Говорить о том, откуда она на самом деле и что камень горел так ярко, что застилал взгляд, она не стала. Зачем? Да и никто и не расспрашивал её в деталях, проглотив эту историю и не подавившись. Аррона так вообще усмехнулась, наконец выпив содержимое бокала - кажется, её явно веселило то, что среди всех присутствующих лишь двое - истинные потомки настоящих богатых родов.

Лида и не заметила, как за разговором пролетело время: из окон уже не бил свет яркого дневного солнца, а сгущались вечерние сумерки. Тут она и вспомнила странный совет Мирмидона: "...не теряй время попусту и найди книгу "Тени и Чёрная Магия". И обязательно почитай. Причём чем раньше - тем лучше...".

Спохватившись, она постаралась аккуратно разузнать о том, где что в этом доме находится. Ей с радостью поведал о том деловитый Грамб, который первым делом, оказавшись здесь, исследовал всё вдоль и поперёк. Дом был действительно огромен, но при этом имел не так много помещений, просто почти каждое из них размерами было почти как гостиная. Он стал с чувством рассказывать о гигантской кухне, на странность не имеющей своих поваров, но всё равно забитой разной вкусной всячиной, от колбас до перепёлок, широкие длинные коридоры со сверкающими чистотой красивыми картинами, с десяток комнат, где - сказал он не без зависти - могло бы уместиться под десять человек в каждой, и при этом чувствовать себя довольно вольготно. А также библиотека гигантских размеров...

Вот тут Лида попросила его рассказать поподробнее, что он с превеликим удовольствием и сделал. Выяснив, что библиотека находится на втором этаже, в конце коридора, девочка встала и, как учил её господин Мирмидон, вежливо откланялась, сетуя на то, что ждать им, похоже, ещё очень и очень долго, так что она не против и вздремнуть - устала с дороги. На предложение Патрика проводить её она махнула рукой, мило улыбнувшись и улизнув. Лишь когда она преодолела лестницу и поцокала каблучками сапожек по коридору второго этажа, Лида выдохнула. Зачем она соврала? Почему не сказала про библиотеку? Неужели думала, что кто-нибудь увяжется за ней, или подумает, с чего бы это даме, проехавшей явно не одну милю, уставшей и вроде как хорошо проводившей время в не самой плохой, да что там говорить, прекрасной компании, вдруг захотелось почитать? Подумала, что это покажется странным? Да кому она врёт, конечно, так и думала! Интересно, а остальным, как и ей, тоже дали какие-нибудь... указания? Ох, о чём она думает?! Какие указания?! И главное - для чего?! Просто господин Мирмидон очень рассчитывает на неё в будущем, и просто захотел, чтобы его воспитанница поскорее начала познавать азы магии... но почему именно такую странную книжку? Хотя ей ли, профану в магических науках, судить? Если этот много знающий человек посоветовал... то так тому и быть.

За этими мыслями она и не заметила, как преодолела почти весь коридор, и остановилась у одной из картин. Полюбоваться. А что, много она в своей жизни картин видела, что ли?

Грамб оказался прав: картина действительно была красивой. А свет от факела, падавший на неё в полумраке коридора, придавал ей какую-то загадочность и мифичность, отчего Лида прямо-таки затрепетала, разглядывая каменистый холм, заканчивающийся высокими зубьями на вершине. Похоже, художник запечатлел то место, где был расположен дом, и Лида любовалась эти творением довольно долго, ведь до того весь холм, во всей его немного страшноватой, но зачаровывающей красе, она из кареты видеть не могла: окна в ней были зашторены.

Но нечто неуловимое всё время не давало ей покоя. Какая-то странная мысль, засевшая в голове надоедливым червячком, который грыз и грыз, указывая на что-то... Ну да! Лида провела по золочёной раме - чисто. Очень чисто! С чего бы? Ведь никакой прислуги она здесь не видела. Магия? А смысл? Ведь из того, что она успела узнать о принципах магии из уст господина Мирмидона, любое заклинание маг должен поддерживать, вбухивая в него свою собственную энергию. Кому охота постоянно отдавать энергию на то, чтобы где-то там всегда были чистыми картины? Тем более в месте, где будущим ученикам просто нужно дождаться, пока их оттуда заберут. Не проще ли нанять слуг, единовременно платить им, а те будут и за хозяйством присматривать, и готовить, и... да в конце концов, можно и никого не нанимать - с чего бы такие щедроты ради каких-то учеников?

Лида пожала плечами. И, оторвав взгляд от картины, пошла дальше. Незачем забивать голову ненужными мыслями. Чисто, а она ещё и недовольна!

Библиотека была прямо за углом. И освещалась она, в отличие от коридора, да и всех остальных помещений, лишь одной-единственной свечой, стоявшей на небольшой тумбе в углу. Странно - подумала Лида, но затем вспомнила слова своего покровителя: "...маги - себе на уме, им приятны подобные странности в любой мелочи...". Так что нечего удивляться. Если дом принадлежит магу, тем более Архимагу, то подобные странности не должны её удивлять - пора привыкать, если она собирается ступить на тот же путь, в конце то концов!

Она взяла свечу и пошла к открывшимся в тусклом свете стеллажам с книгами, начав медленно обходить их, вчитываясь в мелкие буковки на корешках. Книг здесь было не так уж и много, по крайней мере, каждый второй стеллаж пустовал, и то и дело встречались абсолютно пустые полки. Так что нужную ей книгу Лида нашла довольно скоро, тем более что она отличалась от остальных - была много больше, в чёрном переплёте, на котором серебряной нитью было вышито: "Тени и Чёрная Магия". Аккуратно поставив свечу на пол, девочка вытащила оказавшуюся тяжёлой книгу и, сев так, чтобы находиться как можно ближе к свету свечи и при этом не опалить ненароком платья, раскрыла её и, сощурившись, начала читать.

Лида читала плохо. Нет, не сказать, что она совсем не умела читать - матушка приложила немало сил на то, чтобы обучить дочурку грамоте в то время как та обречённо вздыхала, наблюдая из окна за тем, как отец гоняет Врана по двору, обучая его военному ремеслу. Но разве можно что-то вбить в голову человеку, который в это же самое время находится где-то там, в облаках, и все эти скучнейшие буковки, слова и предложения ей ну совсем не интересны! Руку к её учёбе приложил и непутёвый Рик, который - вот же дурак! - вместо того чтобы заниматься вместе с остальными мужчинами, по-бабьи утыкал взгляд в книгу. Эх, будь её воля...

Но сейчас она проклинала себя за то, что так и не обучилась искусству чтения как следует. И вспоминала добрым словом и Матушку, и Рика, которые ей, непутёвой, пытались дать нечто, много-много важнее всей этой возни с кулаками да махания оружием. А теперь, вот, приходится вглядываться в каждое слово, чуть ли не над каждой буквой корпеть, так что одну страницу девочка одолевала дай боже за полчаса, а там, где встречались непонятные слова, и целый час.

Правда всё оказалось не так плохо, как думалось в начале. Книжка оказалось не такой уж замысловатой - да и не предлагал бы умный Мирмидон такой незнайке как Лида нечто с витиеватыми оборотами речи, да ещё и с какими-нибудь мудрёными словцами. Без них и не обошлось, конечно. Но в целом всё было понятно и, так сказать, разжёвано, даже картинки находились через каждую страницу.

И здесь девочка, сама того не подозревая, обнаружила в себе неожиданный дар. Он не мог раскрыться, пока она не воспринимала чтение всерьёз, как не может раскрыться бутон цветка во время сильного дождя, боясь захлебнуться водой, но теперь, как только это стало для неё важнее всего вокруг, он распустился и охватил Лиду, ярким светом засев в её голове, а именно: у девочки оказалась невероятная память. Она пока не догадывалась, но всё, что было ею прочитано, уже твёрдо засело в памяти, как книжка на полке - протяни руку, открой, прочти, и вот ты уже всё вспомнил...

За чтением она и не заметила, как наступила ночь, и через небольшое узенькое окошко библиотеки, более походившее на бойницу, не проникала и толика света. Но Лида настолько углубилась в чтение, одолев практически шесть страниц и перейдя к главе "Рассеивание Чёрной Магии, или Противостояние Некромантии", что не услышала приближающихся осторожных шагов и вздрогнула, как только по библиотеке разнёсся тихий добрый голос:

- Вот, значит, милая Лида, как вы предпочитаете отдыхать с дороги? - Патрик стоял совсем рядом, но несмотря на это, его силуэт в почти кромешной темноте был едва различим.

Девочка наморщила носик и закрыла книгу. В голосе юноши не было враждебности, лишь лёгкая усмешка, на которую было даже глупо обижаться. Поднявшись и обнаружив, что она отсидела ноги, Лида зажала книгу подмышкой и подняла с пола уже догоравшую свечу, так что теперь было видно улыбающееся лицо Патрика. Кажется, он вообще никогда не переставал улыбаться. Или, может, ему с детства исковеркали лицо и он вынужден улыбаться постоянно? В любом случае, его улыбка теперь почему-то не казалась Лиде приятной. Может, потому что он застал её за враньём, а может потому, что прервал на самом интересном месте - как бы то ни было, девочка была рассержена. А когда особа женского пола сердится - жди беды.

- Люблю читать, - гордо и с неким вызовом вскинула она нос, с удовлетворением отметив, что почти на полголовы выше юноши.

Патрик на это лишь скользнул взглядом по обложке книги:

- Интересной литературой вы увлекаетесь...

- То, чем я увлекаюсь - не ваше дело! - резко оборвала она его. - Может, ещё поинтересуетесь, какое я ношу исподнее?!

Патрик, кажется, впервые за то недолгое время, что Лида его знала, перестал улыбаться. И... покраснел. Или, может, так упал свет от свечи?

Он замахал руками и сбивчиво затараторил:

- Пожиратели упаси! Уважаемая Лида, о, боги, простите, если я каким-то образом вас задел или оскорбил ваше достоинство... Видят Предки, я не хотел! Я всего лишь хотел поговорить - и только! Я и подумать не мог, что моё поведение...

Он мог бы говорить ещё долго, если бы не заметил взгляд Лиды, который явственно говорил: "Мне всё равно. Давай уже короче.". Поэтому, запнувшись, он сделал глубокий вдох и, покосившись на свечу в руке Лиды, неуверенно протянул:

- ... почему-то мне кажется, что с вами единственной я могу об этом поговорить.

- Так говорите же! А то мне всё кажется, что вам доставляет извращённое удовольствие извиняться... - с едким пренебрежением заметила девочка, нетерпеливо потопывая ножкой.

Патрик вновь непонятно с чего густо покраснел и продолжил:

- Странности. Вы же их тоже заметили, верно я говорю? По всему дому...

- О чём вы? - решила строить из себя дурочку Лида. Непонятно с чего вообще затеялся этот разговор, так что не стоило выкладывать тому, с кем она лишь пару часов знакома, всё и сразу.

- Факелы, свечи! - он кивнул на свечу в руке Лиды. - Даже та, что Вы держите в руках. Откуда она взялась?

Лида пожала плечами:

- Я полагала, это ваших рук дело.

- Отнюдь! Когда мы приехали сюда, всё так и было, как сейчас.

- Но ведь кто-то же приехал раньше остальных...

Патрик задумался. А затем уверенно проговорил:

- Вообще-то мы прибыли сюда все вместе... почти. Разве что Аррона...

- Что Аррона? - ухватилась Лида за слова Патрика, который уже не смотрел на девочку, а глядел куда-то в сторону и вверх, видимо, вспоминая.

- Она уже была здесь, когда мы приехали. Но разве она одна могла бы... Да и не стала бы графиня...

Он явно хотел сказать что-то ещё. Но вдруг из коридора послышалось шарканье. Настолько громкое и отвратительное, что не могло не привлечь к себе внимания. Патрик поморщился и, обернувшись, буркнул:

- Что там ещё?

И направился к выходу из библиотеки. Лида, недолго думая, последовала за ним. И чем ближе они приближались к коридору, тем громче и неприятнее становился шаркающий звук. На что это было похоже? Лида постаралась припомнить. Кажется, так звучат грабли, если их тащить по полу. Хотя нет. Скорее, вилка, скребущая о ложку. Матушка всегда ругалась, когда её дочь так делала за столом, веселясь. Теперь Лида понимала, почему.

Но в том, что это не были ни вилки, ни ложки, ни тем паче грабли, они смогли убедиться, выйдя в коридор. Лида застыла, как вкопанная, вылупившись на стоявшее в коридоре существо, а Патрик невольно вскрикнул. Этот крик и отвлёк существо от монотонной чистки картинной рамы. Оно резко обернулось в их сторону, и хруст, слышимый ранее, повторился. Но теперь становилось ясным, что было его причиной: существо было человеком, но лишь частично, потому как назвать человеком нечто без кожи и мышц, лишь сплошные кости, которые складывались в человеческий скелет, вряд ли возможно. К тому же вокруг скелета кружились мириады похожих на светлячков фосфоресцирующих зеленоватым светом искорок, отчего кости существа казались вовсе не белого, а какого-то могильного цвета...

Скелет держал в одной руке небольшую кисточку, которой и счищал пыль с рамы, а вот в другой, опираясь острием о пол, удобно расположился Ф-образный топор с длинной, как у копья, рукоятью. И если до того как услышать крик, скелет активно пользовался кисточкой, то теперь державшая её рука опустилась, а другая перекинула с невероятной лёгкостью оружие на плечо. Пустые провалы глаз нежити смотрели на юношу и девочку и, пускай они имели мало схожего с глазами, и потому не могли иметь своего собственного взгляда, но всё же Лида смогла разглядеть, как на мгновение в них проскользнула какая-то злорадная искорка. Кажется, ему надоело чистить картины - он захотел размять скрипучие кости...

Скр-р-р! Скр-р-р! - скелет уверенно потопал в сторону застывших людей, недвусмысленно поигрывая в руке топором.

Первым пришёл в себя Патрик. И, надо отдать ему должное, не испугался. Тот вырвавшийся из глотки крик был, скорее, от неожиданности, но точно не от страха. Не пристало истинному дворянину бояться! Так что он, недолго думая, выхватил у застывшей Лиды огарок от свечи, швырнув его в приближающуюся нежить, а затем в неё полетела и книга. Но эффект от подобного геройства был таким же, как если бросить горбушку хлеба в быка. Да, он удивится, да, впадёт в мимолётный ступор, на затем лишь рассердится, а от рассерженного быка ничего, кроме травм, ждать не стоит.

Так что скелет лишь пёр вперёд, грозно издавая какие-то шипящие звуки, и Патрик встал между ним и Лидой - честен лишь тот, кто не бросит того, кто слабее, в беде, и уж тем более когда этот "кто-то" - дама! А нужна ли этой даме на самом деле помощь? Кто её будет спрашивать?!

Нежити такой расклад дел дюже понравился: он удовлетворённо зашипел и воздел над собой топор, замахав им, словно лассо. Первым будет юноша - так тому и быть, девчонку он оставит на потом... Но это оказались последние мысли, пришедшие в пустую голову скелета. Потому как в следующий миг по коридору разлетелся шепоток:

- Лисиил-аррах-лин...

А затем вспыхнул свет. И этот свет совсем не был похож на тот, что окутывал тело нежити. Он был белым. Настолько белым, что любой другой белый свет в сравнение с ним показался бы серым, если не чёрным. И он был настолько ярким, что Патрик волей-неволей зажмурился. А когда открыл глаза, скелета не было. И о том, что он вообще существовал, напоминали лишь оставшиеся лежать на полу кисточка да топор.

Патрик непонимающе уставился на то место, где только что он видел надвигающуюся смерть, до которой оставались какие-то два-три шага, и насторожился: что такое произошло?! Только обернувшись, он обо всём догадался: Лида, так и не сдвинувшаяся с места, стояла с вытянутой вперёд рукой, и её раскрытую ладонь всё ещё обволакивал угасающий белый свет. Да и голос, что он слышал - принадлежал ей, как до него сразу не дошло?!

Видно, заметив взгляд юноши, Лида стушевалась и опустила руку. И - хотя, может, показалось? - ей на щёки упал лёгкий румянец.

- Сама не знаю, как получилось, - зачем-то начала оправдываться она. - Проста прочла в той книге, и... - она запнулась, понимая, что зря сотрясает воздух, и посмотрела на "остатки" нежити, что валялись на полу, задумчиво пробормотав: - Так вот, значит, кто следит за чистотой дома...

- И не только чистотой, - кивнул на топор Патрик, не отрывая, впрочем, взгляда от Лиды. А затем неуверенно протянул: - Так, значит, ты в той книжке вычитала?

Лида кивнула, не обращая внимание на тон юноши. Сейчас её занимало другое, а именно - сильное головокружение и тошнота. Ей было плохо, и очень. Оно и понятно: без медальона, да такое сильное заклинание... Не рассчитала сил, не умела она ещё этого! Вот и поплатилась: иссушила внутреннюю энергию почти досуха, одним заклинанием - вот и мутило. Но Патрик на это не обратил внимания, потому что со стороны лестницы в конце коридора послышались осторожные шаги, как будто кто-то пытался быть незаметным. Графский сын тут же подхватил с пола топор, правда теперь встал не перед Лидой, а чуть сбоку, рассчитывая на неё в случае, если снова пожаловала нечисть.

Но в этот раз им повезло: из-за угла высунулось несколько то и дело оглядывающихся голов, а затем показались в тускнеющем свете факелов недавние знакомые: Раст, Аррона и Флорет. Все трое были напуганы до невозможности, и ещё более испугались, увидев грозную фигуру Патрика, вкупе с топором являвшего собой прямо-таки настоящего воина. Но вот и Патрик заметил, что идущие к ним люди именно что люди, а вовсе не скелеты, и опустил оружие. А Лида просто-напросто пыталась устоять на ногах.

- Они жрут его! - бросилась к Патрику, визжа и размахивая руками, Аррона. - Жрут!

Она уткнулась ему в грудь, но плакать и не думала, только обняла не знающего, как на это реагировать, юношу, и затряслась. Патрик неуверенно погладил её по голове и сказал:

- Не кричи. Объясни толком. Кто жрёт? Кого?

- Грамба, - поведал за неё более спокойный Раст. Он, кажется, в отличие от сопровождаемых им девушек, был не шибко встревожен. - Он пошёл на кухню, а затем мы услышали крик, ну, и побежали. А там, на кухне, две страшенные оглобли на мертвецов похожие стоят на четвереньках. Жрут беднягу. Грамб лишь первые секунды кричал - они ему сразу кадык вырвали.

От последних слов невозмутимого крестьянина стошнило Флорет. Она стыдливо отвернулась, опёршись рукой о стену, и долго стояла, согнувшись в три погибели, пока её желудок отзывался недобрым словом на такое красноречие Раста.

- Да что же тут происходит... - пробормотал Патрик, отнимая от себя трясущуюся Аррону. - Ведь не было же тут ничего подобного! Мы же весь дом исследовали, где им тут было прятаться?!

- Это временная магия, - неожиданно сказала Аррона. - Эти мертвецы появляются лишь ночью, чтобы следить за домом, ну, и от воров его охранять... - сказав это, она запнулась и добавила: - Я так думаю.

- А, может, знаешь? - оскалила зубы пришедшая в себя Лида. Голова больше не болела, ноги стояли твёрдо, но перед глазами всё ещё было не совсем чётким.

- В смысле? - скривила губы Аррона, кажется, совершенно позабыв о том, что ещё секунду назад её неумолимо трясло.

- Не строй из себя дуру! - рявкнула на неё Лида, готовая в любую секунду вспомнить что она - горец, и наглядно показать это, свернув стерве шею. - Ты здесь раньше всех оказалась, горели ли факелы?!

- Горели. - Процедила та сквозь зубы.

- И сделали это, стало быть, неживые?!

- Стало быть...

- Так ежели они только ночью тут шляются, как же факелы столько времени огнём пышут?! Магический огонь?! - Девочка одним широким шагом оказалась у ближайшего факела и выбросила вперёд руку, прямо в извивающиеся лепестки пламени. Те с радостным шипением приняли неожиданное угощение, но рука почти моментально была отнята, и шипение из радостного перешло в унывно-просящее, мол, куда, дай ещё немного насладиться...

Лида подошла к шарахнувшейся к стене с глазами-блюдцами Арроне и ткнула ей под самый нос обожжённую кисть, на которой проступило пару небольших волдырей от ожогов.

- Вот! Видишь! Только настоящий огонь может так ранить - не магический!

Откуда ей, несведущей в магии, было знать, как ранит магический огонь? Ниоткуда... Но Лида чувствовала, что с этой Арроной всё не так просто как кажется, и потому лёгкий ожог - плёвая плата, чтобы вывести её на чистую воду.

И, как ни странно, это сработало.

Аррона юркнула в сторону, не удержалась, и упала на пол. Попятилась, даже не пытаясь встать, и на глазах у неё проступили слёзы. Все, включая и вытирающую рот Флорет, выжидающе глядели на неё.

- Да... я это сделала, я! - Заверещала девушка, утирая слёзы и размазывая по лицу нанесённые на глаза тени. - Но не со злым умыслом! Ради практики! По-настоящему магический огонь я колдовать не умею, но обычный, хоть не на долгое время... Меня отец с детства к магическим наукам приучал, всё твердил, что меня великое будущее ждёт! А как в возраст вошла, послал на обучение в Академию! - говоря, она то и дело всхлипывала, пытаясь удержать поток хлынувших из глаз водопадом слёз, но ей это никак не удавалось. - Я должна была лучшей стать! Лучшей! Вот со мной с детства учителя и нянчились! Я столько книг прочла, сколько вам, невежам, и за жизнь не прочесть! Так почему бы было знаниями не воспользоваться?! Самой себе доказать, что...

- А что ж нам не сказала, что умеешь колдовать? - беззлобно перебил её Патрик.

Аррона замолчала. И, наконец, перестала плакать. Но всё-таки ничего не ответила. А что тут говорить? Не хотела она до конца откровенничать с теми, кто, возможно, в будущем ей противниками станет, помехой на пути к могуществу! А стоит ли говорить такое тем, кто сейчас мог стать её заступниками, помочь выйти из сложившейся ситуации, не пойти следом за судьбой, что уготовили боги тому ничтожеству Грамбу...

- А этих... красавчиков тоже ты призвала? - Нахмурил брови Раст.

- Нет же, увалень деревенский! - с новой волной злобы огрызнулась даже в таком положении, на полу и с размазанной по лицу краской, всё равно остававшаяся гордой и надменной Аррона. - Чтобы такое сотворить, нужны практика, серьёзная подготовка и сила медальона! Не я это! Не я!

- Ладно, не кричи! - наморщил лоб Патрик, окидывая взглядом остальных. - Чем ссориться, лучше подумать, что делать. С чего вообще засылать нас в дом, где по ночам бродят такие... создания?

- Чтобы нас проверить? - подала голос всё это время стыдливо стоявшая в сторонке, а теперь жавшаяся к суровому крестьянину Флорет. - Или убить, пока не останется самый достойный учению в Академии? Что-то вроде вступительного экзамена?

Её голосок был такой робкий и нежный, и Лида разве что не скривилась, услышав из её уст слово "убить". Как будто оно было грязью, что налипло на прекрасный, тонкий атласный шёлк. Но при этом задумалась. А ведь она была права - по крайней мере, подобная мысль также закралась в голову и к Лиде.

- К Праотцам всё! - рявкнул Раст, беря за руку Флорет. - Не нужны мне такие... экзамены! - последнее слово он сказал с явными нотками презрения. - Мы уходим отсюда! Вы как, с нами?

- Ну, я не хочу быть съеденной, или как там ещё развлекаются со своими жертвами мертвецы? - пожала плечами Лида. - Так что да, с вами.

- Резонно, - Патрик галантно протянул свободную от топора руку Арроне. - А ты?

Та стушевалась. Сейчас рушилась её мечта, её надежды и планы на будущее. Но оставаться одной, в доме, где бродит нежить? Нет, не настолько ей нужна эта мечта!

Так что Аррона с молчаливым согласием протянула свою ручку, и Патрик, улыбнувшись, помог ей встать.

- И что теперь? - оборвал воцарившуюся тишину неуверенный голосок Флорет.

Все переглянулись: а, действительно, что?

- Что-что, - передразнил её Раст, стиснув свои кулачищи. - Пробиваться будем, вот что. Других вариантов нет.

Все кивнули. Даже кроткая Флорет. И Лида волей-неволей посочувствовала ей. Всем было страшно, но этой девушке не повезло родиться с заячьим сердечком, добрым, нежным, но трусливым. И было видно, что ей хуже остальных, и всё же она держалась, не плакала, хоть и казалось, что ещё немножко, и не выдержит - упадёт на колени, станет рыдать, а такую никакой силой не утащишь. Раст это, похоже, тоже понял, и поскорее решил приступить к делу, перво-наперво шагнув к Патрику и требовательно протянув руку, кивнув на оружие:

- Ты дал бы это мне, дворянчик. Не приведи боги, поранишься топориком.

Патрик скривился. Он отлично владел шпагой, саблей и мечом, учителя у него с самого детства были отменные. Но "благородное" оружие - это не топор, и уж тем более не такой, как тот, что держал он в руках. А вот Раст, напротив, с детства имел дело с чем-то подобным - как минимум косой он точно управлялся отменно, так что и с таким длинным древком топора ему будет сладить куда как сподручнее. Да и витые мышцы его крестьянских рук... Отдать ему оружие было бы логичным. Но тот тон, с которым он сказал ему это, перечеркнул всякую логику в голове Патрика, оставив лишь врождённую дворянскую гордость:

- Это останется у меня, - тряхнул он топором. - Я прекрасно умею фехтовать!

- Тут тебе не фехтование! - возмутился Раст, но было видно, что это лишь его замечание, а так крестьянин сделал шаг назад и развёл руки в стороны - мол, как скажешь, дело твоё.

И Лида, всё это время молча стоявшая в сторонке, не могла не заметить, как Флорет, оценивающе покосившись сначала на Раста, а затем на Патрика, бочком-бочком отошла к последнему, видно, рассудив, что рядом с тем, у кого есть оружие, будет поспокойнее. Слабая телом и духом всегда будет искать защиты у более сильного. Вот только Лида, напротив, считала, что решительный, крепкий и грозный Раст более походил на роль защитника, нежели ухоженный и гордый Патрик. Так что она приблизилась к нему - крестьянин, впрочем, не возражал.

Так что по коридору они двинулись группами, одна за другой - чуть позади, постоянно оглядывались, шли Лида и Раст, а перед ними донельзя гордый Патрик и обхватившие его руки, чуть дрожащие девушки. Молодой граф явно был доволен тем фактом, что стал защитой и опорой для беспомощных дам, а Лида про себя ворчала: "Дубина. Как можно позволять им висеть на себе? Выпрыгнет в самый неподходящий момент мертвяк, что же ты, ими самими отбиваться будешь? Они скорее с перепугу на тебя запрыгнут, не дадут даже замахнуться. И вас всех троих разом и съедят. Лучше бы их между нами поставить, а ещё лучше Аррону - позади, мало ли что, а она в магических науках сведуща, если что, прикроет". Но в слух ничего не сказала - похоже, её мнение уже никого не интересовало, так что пускай они будут сами по себе, и она - сама по себе.

Лида не помнила, когда в последний раз пыталась так бесшумно спускаться по лестнице. Наверное, никогда. Но в этот раз, наплевав на этикет и скинув с себя туфли (остальные дамы, поразмыслив, поступили точно также), она опускала ногу на каждую ступеньку с такой осторожностью и бесшумностью, что даже не было слышно скрипа. Бесшумно ступали и лёгкая как пушинка Флорет, и ловкая Аррона, а вот с мужчинами было сложнее. Патрик, и тот издавал столько шуму, что после каждого своего шага останавливался и прислушивался - не услышал ли кто. И когда убеждался, что никто не бежит к ним бряцая оружием или зубами, делал следующий, не менее громкий шаг. И снова останавливался. А что же до Раста, так тот вообще был полной противоположностью слова "осторожность". Из-за него они и преодолевали весь лестничный пролёт не за секунды, как положено тем, кто не остерегается живых мертвецов, а за долгие десятки минут, то и дело застывая и стоя статуями, пока эхо от скрипов и тяжёлых шагов окончательно не исчезнет в недрах проклятого дома.

Но, то ли нежить была занята какими-то особенно важными делами, то ли просто удача была на их стороне - никто так и не объявился, и добрались до гостиной они без происшествий. В гостиной также никого не оказалось, и все пятеро не быстрее, чем на лестнице, стали продвигаться к двери, то и дело оглядываясь по сторонам и узнавая врага в любой тени, или же, наоборот, свете.

Когда же до двери остались считанные шаги, Флорет не выдержала и, подбежав к ней, предчувствуя скорую свободу и глоток свежего воздуха, рванула ручки на себя. И изумлённо выдохнула, когда дверь не поддалась.

- Что это... почему... - забормотала она, снова и снова дёргая за дверные ручки, с одним и тем же результатом.

Подошедший Раст оттеснил её в сторону и сам дёрнул на себя дверь. Его мышцы на руках взбугрились, вздулись вены, а лицо покраснело от напряжения. Дверь чуть колыхнулась, но осталась стоять, как стояла.

После ещё нескольких не увенчавшихся успехом попыток крестьянин обернулся, вытерев со лба пот, и выдохнул:

- А разве на этой двери был замок?

- Дай-ка я, - подошла к двери Аррона, но, вместо того чтобы глупо соревноваться с ней в силе, присела на колени перед дверью и начала водить руками, проводя кончиками пальцев сначала по дверным ручкам, а затем и по ней самой, что-то нашёптывая себе под нос. Закончив, обернулась к остальным с очень озабоченным видом. - Здесь есть замок. Только магический. "Следящий" зовётся. Его напитывают энергией на определённое количество людей, прошедших мимо него. И, когда проходит последний из тех, на кого его настроили, Следящий захлопывается...

- Всё продумали, сволочи! - стиснул зубы Патрик.

- Ты сможешь его открыть? - спросила Лида, не обращая внимания на ворчание молодого графа. Все были на грани, все были готовы взорваться, она сама еле сдерживалась, а тупая боль в районе обожжённой кисти добавляла дрова в огонь. Но нужно было сохранять хладнокровие, по крайней мере пока. Как только выйдут отсюда - пусть хоть разорутся, проклянут всех кого можно, пусть хоть драку затеют! А сейчас - нельзя. Если жить хотят...

Аррона ответила не сразу. Задумалась, закусив нижнюю губу.

- Теоретически, да. Но нужно время на то, чтобы...

Она не успела договорить. Ибо по гостиной разлетелся ветер, от которого на спинах всех пятерых выступил холодный пот, выворачивая душу наизнанку и пронизывая насквозь. Лида не знала такого ветра, хотя и была знакома со многими его видами - уж кому как не отпрыску Горного Клана знаться с батюшкой-ветром.

А затем стал гаснуть свет - сначала разом сдуло все свечи, и в гостиной воцарился полумрак, а затем по очереди задуло все факелы, так что на дом опустилась кромешная тьма. Все пятеро разом прижались друг другу - в такой темноте благо если различишь хотя бы собственные руки, а уж что иное...

- Открывай Следящего, Аррона, - невольно перейдя на шёпот, проговорил Раст. - И, всеми богами молю: быстрее...

Но той не нужно было об этом говорить: графиня уже сидела на коленях перед дверью, выводя руками какие-то сложные фигуры, и от её кистей полился слабый, то вспыхивающий, то гаснущий свет - но и это было хоть что-то, так что девушка волей-неволей одновременно с открытием замка подсобила остальным: теперь они могли видеть в возникшем небольшом круге света.

Вот только никто тому не обрадовался.

Потому как способность видеть позволила различить с десяток серых, окутанных слабым свечением силуэтов, медленно но верно приближающихся к людям. И каждый из этих силуэтов издавал знакомый Лиде неприятный звук.

Скр-р-р! Скр-р-р!

"Быстрее, Аррона!" - мысленно взмолилась Лида, стараясь держаться чуть сбоку от Патрика и рядом с Растом. Флорет же упала на пол и, уткнувшись лбом в пол, начала молиться. И по её бормотанию Лида никак не могла разобрать, кому же она молится - Забытым Богам, или Пожирателям? А, может, вообще Предкам? Хотя какая разница?! Ни те, ни другие, ни третьи, им сейчас не в помощь! Тут лишь на них самих надежда.

Первый вышедший на свет вооружённый кривым ржавым мечом мертвец был встречен размашистым, неумелым ударом Патрика. Но несмотря на отвратительный удар, он умудрился попасть острием топора по шейным позвонкам нежити, что немного затормозило, но вовсе не убило того, кто уже мёртв. Тот лишь перестал ориентироваться в пространстве, чем и воспользовался молодой граф, с размаху зарядив тому тупым концом топорища в район груди и разломав ему кости, отчего хрупкий скелет нежити развалился на части, подняв клочья пыли. Меч мертвеца, звякнув, упокоился на полу.

Лида хотела было рвануть к нему, но не успела: слева от неё выпрыгнул ещё один мертвяк, замахнувшись копьём. Девочка невольно вскрикнула, постаравшись уйти в сторону, но не успела, и нежить, довольно шипя, ударила остриём ей в голову. Точнее, попыталась ударить. Потому что в последний момент древко оружия было перехвачено крепкой рукой Раста, а в следующее мгновение его могучий кулак превратил мертвеца в труху. Крестьянин брезгливо скинул с копья оставшуюся на ней костлявую руку прежнего владельца и протянул оружие Лиде:

- На! Умеешь пользоваться?

Девочка кивнула. Старший брат учил её владеть всяким - не только рукопашной дракой, но и тому, как орудовать мечом, копьём, и даже луком. Так что кое-что она знала и умела. Но Лида не взяла копья, сказав:

- В твоих руках оно опаснее будет.

- Ладно! - рыкнул крестьянин, поудобнее перехватив древко копья, чтобы можно было держать противника на расстоянии, и в то же время бить и колоть. - Тогда рядом держись!

Лида послушалась, встав у него за спиной, недовольная тем, что не удалось обзавестись пускай и запущенным, а всё ж-таки мечом. Но нежить всё шла и шла, так что уходить из-под защиты крестьянина было слишком опасно.

А затем она услышала крик, раздавшийся за её спиной. Обернувшись, девочка почувствовала, как волосы встают дыбом. Потому как в шаге от неё распласталась на полу, извиваясь и вереща, Флорет, а её шею обхватил острыми клыками подкравшийся с другой стороны мертвец. "Проворонил!", - злобно скосилась Лида на также обернувшегося на крик Патрика, и прыгнула к девушке, бесстрашно ударяя ногой по голове пожирающую её тварь - "Она ТЕБЕ доверилась! ТЕБЯ себе в защитники избрала! А ты...".

Нежить зашипела, как только почувствовала тяжёлый удар, от которого треснул её череп, и вскочила, озлобленная тем, что её оторвали от вкусной трапезы. И попыталась схватить обидчицу. Лида юркнула под мертвеца, хватая умирающую Флорет и, пачкаясь в крови, попыталась оттащить её в сторону, но нежить, недовольная тем, что предполагаемая пища ускользнула от неё, обернулась вокруг своей оси, отыскивая беглянку взглядом и, найдя её, с шипением бросилась за продолжением трапезы.

Раст, занятый тем что отбивался от сразу двух наседающих на него мертвецов, не мог ничем помочь, лишь рыча от осознания той беспомощности, в которую поставили его остервенело бьющиеся и злобно шипящие твари. И в этот момент Лида разозлилась. В её руках испускал дух прекрасный цветок, который вообще не должен был испытывать всё это, руки её были в крови - девочка пыталась закрыть Флорет брызжущую кровью рану - и сейчас - вот прямо сейчас! - она и сама будет тонуть в собственной крови, пытаясь закрыть уже свою рану на шее, что оставит ей клацающая челюстями нежить. Но она не может умереть! Нельзя! Никак нельзя!

В тот миг всё вокруг как будто застыло. Ничего не существовало для Лиды в тот миг. Только она и сорвавшиеся с её губ слова заклинания. Казалось, она позабыла об усталости и боли, которые ещё не прошли с момента прошлого использования магии. Но ей не нужно было о том помнить. Она хотела жить, а раз это был единственный выход - она им воспользуется!

Вспыхнул свет. Тот свет, что слепил своей яркостью, поражал своей белизной и... уничтожил забившую всю площадь гостиной нежить, которая даже не успела ничего понять, как превратилась в ничто, исчезнув из этого мира и отправившись на покой. Лида стала падать под тяжестью навалившейся на неё усталости ещё до того, как свет погас, и как раз в ту самую секунду, когда по дому разнёсся радостный крик Арроны:

- Открыла! Открыла!

Кто-то не дал Лиде упасть, ловко подхватив на руки. Кажется, ей были знакомы эти руки, сильные, тёплые, прямо как отцовские...

А затем тепло дома сменилось на зябкость и холод. До затуманенного осознания девочки не сразу дошло что они покинули дом, а снаружи льёт дождь. А ещё позже она поняла, что её держит на руках тяжело дышащий Раст. Девочка выглянула из-за его плеча, стараясь разглядеть что-то в тёмном дверном проёме. Что? Едва ли она сама могла ответить.

Но то, что она увидела, отпечаталось в её сознании на всю жизнь, ещё долго мучая Лиду в кошмарах: на полу, у самой двери, лежала в луже крови белая, белее мела, Флорет, которой уже не поможет ничего - даже магия. И чуть дальше от неё распластался на полу Патрик, из груди которого торчал длинный меч, пригвоздивший молодого графа к полу. А подле него валялось переломанное топорище того самого оружия, которое он из гордости ли или из глупости не пожелал отдавать более умелому Расту...

Химельн - город шумный, бурлящий жизнью и никогда не затихающий. Здесь издаёт шум всё: начиная от торгующихся на рыночных площадях жителей и заканчивая пищащими, скрывающимися в тёмных подворотнях крысами. Непривычный к подобному новоприбывший обычно чувствует себя неуютно, стараясь держаться подальше от столпотворения народу, носу не показывая из своего жилища. Но и такие тихони через день ли, или два, а всё равно волей-неволей вливаются в этот поток шума и кипящей, словно суп в котле, жизни, порой перекрикивая даже родившихся и выросших здесь горожан.

Но ничто в Химельне не сравнится по громкости и многолюдности с трактиром.

Клыкастый смотрел в своё отражение в кружке с какой-то настойкой и не решался выпить. Голова у него была забита слишком тяжкими думами, чтобы занимать её ещё и хмелем, в отличие от развеселившегося Шустрого, опустошавшего одну кружку за другой. Веселится, а ведь общаться с ним мальчик вновь начал не так уж давно... Но как тут не веселиться и не пить, когда есть повод (Да и не будь его - разве кто запретит?) - ведь его ученик, ставший ему разве что не младшим братом, сегодня прошёл третью ступень Дороги Невзгод, официально став Учеником-Подмастерьем. А если не это, да видят боги, повод выпить, то тогда что?!

Но Клыкастый не веселился. Он вообще в последнее время стал малоразговорчив, и всё что-то думал-думал...

Как он сумел победить в той злополучной Пёсьей Яме, перевернувшей его жизнь вверх дном? Даже не так - не жизнь, а взгляды на неё. Перечеркнула все понятия морали и ценностей, сдвинула в сторону всё то, чему его учили с детства, вбила в голову новые, казавшиеся ранее абсурдными и безобразными, правила и принципы - вот что сделала с ним Пёсья Яма.

Оказавшийся на провонявшей потом и кровью арене, он не успел ещё как следует проклясть оберегавшего его, а теперь так гнусно подставившего Шустрого, как по ушам похоронным набатом ударил громкий уверенный голос: "А теперь встречайте! Наш любимец! Наша звезда! Тот, кто не знает жалости! Удав!"

Он отчётливо помнил, как в ужасе пытался уходить из-под ловких движений Удава, даже не думая о том, чтобы дать сдачи. Он слишком часто в этой жизни проигрывал и никогда не побеждал, чтобы поверить в благополучный для него исход поединка. И потому лишь пытался отсрочить и так казавшийся явным конец, не пытаясь хоть как-то спастись - только жить ещё одну лишнюю минутку, и ещё...

Но Удав был опытным бойцом - не чета маленькому испуганному первой в его жизни настоящей, на смерть, дракой, Рику. И потому когда мальчик в очередной раз попытался уйти в сторону, Удав сделал обманное движение влево, и тут же выбросил правую руку вправо, загодя зная: молокосос ринется туда. И не прогадал. Его кисть-лопата, знававшая немало шей, сомкнулась на шее Рика петлёй. Петлёй, которая намеревалась раздробить ему шейные позвонки, забрать жизнь медленно и кровожадно, на потеху публике.

Рик замахал руками и ногами, словно схваченный за шкирку маленький зверёк, который понимает - не спастись. Но несмотря на это всё-таки пытается сделать хоть что-то. Жизнь начала медленно утекать из мальчика, сознание помутнело, глаза закатились, ничего не видя перед собой, готовые вот-вот выпасть из орбит, лёгкие намеревались разорваться от нехватки воздуха. Уши заложило, и он уже не слышал радостных воплей наблюдавшей за зрелищем толпы.

И в тот момент что-то щёлкнуло в голове Рика. Такой щелчок приходит к тому, кого придавило бревном в пылающем доме, и кто с неожиданной силой отбрасывает его в сторону, чтобы - жить! Кто сбивает с ног несущуюся ему на всём скаку обезумевшую лошадь, чтобы - жить! И кто наносит ловкий и сильный удар пяткой в грудь Удаву, чтобы - жить!

Удав охнул, отпрянув назад и разжав пальцы. Рик словно кошка плавно спланировал наземь, встав на корточки и быстро-быстро глотая вожделенный воздух. И не дал опомниться ошеломлённому произошедшим противнику, с громким рыком бросившись на него.

Да, для горцев Рик был слаб. Но вот для всех остальных... Пытался ли Удав день ото дня сдвинуть с места скалу, что звалась отцом Рика? Падал ли он каждый день, то и дело получая какую-либо травму и укрепляя кости? Бежал ли с отцом несколько лиг, загоняя косулю? Познавал ли у отца приёмы, каждым из которых можно было без труда убить человека? Да, он никогда не побеждал отца. И вряд ли победил бы и старшего брата. Но Удав не был его старшим братом, и уж тем более куда ему до отца! Недаром ведь ходит поговорка: "Не гневи горца - живее будешь". А если этот самый горец ещё и загнан в угол и борется за свою жизнь?..

Рик перевоплотился. Он делал то, что при другой жизни никогда бы не совершил: он бился как зверь, яростно и жестоко. Потому что его противник был жесток. И он бы его не пощадил. Так почему он должен щадить его?

Мальчик, ставший зверем, бил и кусал, кусал и бил. Ввинченные на подкорку его мозга, доведённые до автоматизма уроки отца, которые он так не любил и презирал, спасали его жизнь, уводя в сторону от сильных, но неумелых ударов Удава, что был драчуном, но никак не воином, позволяли отступать и тут же остервенело нападать, отрывая от противника по кусочку.

Один раз Рик, уйдя Удаву за спину, запрыгнул на того и клацнул клыками, отрывая ему ухо. Противник заорал, перекрывая ор наблюдавшей за боем толпы, но мальчик лишь со злобой выплюнул кусок плоти, и продолжил свою казнь.

Всё кончилось неожиданно.

Рик даже не сразу осознал, что убил. Вот только что он колотил уже почти не сопротивляющееся тело, и вот оно уже лежит на земле, а безумие, ударившее в мозг, медленно отдаёт свои права разуму...

Он убил.

Он убил!!!

- Что-то ты слишком угрюм для того, кто сегодня стал Подмастерьем, - усмехнулся Шустрый, с абсолютно трезвыми глазами рассматривая задумчивого ученика. - Клыкастый, выпей, не обижай.

Мальчик поднял взгляд на наставника и, натянув на лицо улыбку, чокнулся с ним.

- Ну, будем, учитель!

Они оба засмеялись и начали пить.

У входа в покои Широкого было душно. Хотя, наверное, так казалось одному Рику. Его успели вымыть и переодеть, относясь с много большим уважением, чем прежде.

"И чем я это заслужил?", - подумал мальчик, глядя на свои руки, идеально чистые, но до сих пор казавшиеся ему по локоть в крови. - "Тем, что убил человека?".

Шустрый стоял возле него, опёршись спиной о стену и скрестив руки на груди. Он не смотрел на Рика, но при этом всем своим нутром ощущал исходящую от него ненависть.

- Волнуешься, Клыкастый?

"Я - Рик...", - прорычал про себя мальчик, но вслух ничего не сказал.

Шустрый вздохнул:

- Дуешься на меня, значит... А зря. Если бы не я, то ты даже представить себе не можешь, что бы с тобой произошло. Поверь, то что я успел тебе описать - ещё не самые страшные варианты дальнейшей судьбы раба. Бывают и похуже. Так стоило ли ради этого биться в Яме? По-моему, ответ очевиден.

До Рика ещё дойдут слова, сказанные Шустрым, но не скоро. Когда он наконец осознает себя Клыкастым, и окончательно отречётся от прошлого имени. А пока он вновь ничего не ответил, лишь подумал про себя злобно: "Всегда должен оставаться другой выход, кроме крови... всегда... Просто пока я его ещё не знаю".

Наверное, Шустрый ещё что-то хотел сказать ему, но в этот момент открылась видавшая виды дверь в покои Широкой Кости, и ладно сбитый полу-лысый седой мужчина с короткой саблей на широком поясе и повязкой на глазу пробасил:

- Заходь. Главный ждёт.

Рик вздрогнул. Но тут же взял себя в руки и прошёл мимо проводившего его одним глазом мужчины. Шустрый последовал за ним.

- Главный только молокососа звал, - буркнул одноглазый. - Тебе там делать нечего.

- У нас тандем! - усмехнулся ему в лицо Шустрый. - Он без меня - никуда. И ещё... - тут он заговорил тише, почти шёпотом: - этот "молокосос" только что Удава уделал. Видал это, лизун сапог господских? Вида-а-ал, ты ж от Широкого никуда. Так что ты смотри, не шибко глумись...

- Не зубоскаль. - Рявкнул на него одноглазый, пробубнив: - А то, не ровен час, повыбиваю тебе зубки.

Но всё-таки пропустил весело насвистывающего какую-то песенку Шустрого, прожигая его спину взглядом. Наверное, будь у него второй глаз, то их общей силы действительно хватило бы проделать в нём дыру...

Покои Широкой Кости были на странность скромными. Рик прежде полагал, что тот, кто занимается работорговлей да ещё и, поди, какими другими тёмными делишками, должен жить если не в роскоши, то как минимум сытно. А тут... Стены побиты настолько, что казалось, любое движение, дуновение ветерка, и они разом обвалятся, похоронив под собой всех присутствующих. А пол? Каждый шаг отдавался громким противным скрипом, деревянный настил явно знавал лучшие времена, и теперь весь был истоптан сапогами и изъеден крысами. Окна не имели стёкол - лишь были прикрыты натянутым на гвоздях, вряд ли спасающим от зимних стуж, если таковые наступят, бычьим пузырём.

Но в противовес всему этому кошмару выступал чуть ли не единственный предмет мебели в сравнительно небольшом помещении: огромный дубовый стол, за которым, в отличие от самой комнаты, явно следили и ухаживали. Да и сам он стоил, пожалуй, порядочного состояния, и видеть подобное в таком выгребной яме... Как Рик ни старался, он не мог этого себе объяснить.

Заглядевшись на стол, сделанный явно под заказ - руку мастера узнает даже несведущий в мебели темнота - мальчик не сразу заметил сидевшего за ним и внимательно оглядывающего новоприбывших толстяка, хотя такую тушу и сложно было не заметить. А когда поднял на него взгляд... То тут же вздрогнул, узнав в нём Широкую Кость. Он уже видел его там, в лагере, и завидев снова, затрясся от нахлынувших воспоминаний. Повинный... повинный в смерти матери! В том, что случилось с его семьёй! С ним! Выхватить бы у Шустрого всегда носимый им кинжал, да точным броском в горло лишить ублюдка жизни... О, как бы он этого желал! Но... нельзя. Ибо по правую руку от главы работорговцев стоял, на вид расслабленный и непринуждённый, но явно готовый в любой момент схватиться за чуть вытащенную из ножен саблю телохранитель, в высоту больше Рика, наверное, раза в два. А второй, не менее рослый, тот, что с повязкой на глазу, уже закрыл за ними дверь и пристроился с левой стороны от Широкого.

Толстяк долго молчал. Он пробегал насмешливым, но в то же время сосредоточенным умным взглядом по мальчику сверху-вниз, а затем снизу-вверх, и снова... Пока, наконец, что-то для себя не решил и, откинувшись на спинку шикарного кресла, также, похоже, как и стол, существующего в единственном экземпляре, улыбнулся, обнажив ряды жёлтых неровных зубов:

- А по тебе, пацан, и не скажешь, что ты так умеешь драться. Кто тебя учил этому?

Рик сомкнул губы до состояния чёрточки, словно боясь, будто те невольно скажут хоть слово. Но затем вдруг почувствовал болезненный толчок пристроившегося от него справа и чуть сзади Шустрого, а после злой шёпот на самое ухо:

- Отвечай, глупец! Не для этого я спасал твою жизнь!

"Спасал, как же...", - успел подумать Рик, но всё же ответил сквозь стиснутые зубы:

- Отец.

- Отец... - Широкий причмокнул, пробуя слово на вкус, и нахмурился, что-то вспоминая. - Подожди-ка, ты же тот горец, верно?! Единственный из твоего племени, кого я не смог продать?!

На этот раз Рику не пришлось отвечать ненавистному куску мерзости, которого все вокруг почему-то ошибочно принимали за человека. Потому как этот кусок сам продолжил говорить, не ожидая ответа:

- Ну точно же! А эти тупоголовые клиенты не хотели тебя покупать! Всё судят книгу по обложке! Глупцы! Хотя на этот раз их тупость принесла мне пользу... Я получил это сокровище себе.

Слушая его, Рик, сквозь вскипающий в его душе гнев не сразу разобрал, с кем говорит Широкая Кость - с ним, или с самим собой? Тем временем толстяк продолжал:

- Пацан, ты меня удивил! Даже не так - порадовал! Такое зрелище... Я не буду тебя продавать - не-е-эт, Широкая Кость ещё не совсем из ума выжил! Будешь при мне, тут, мне такие молодцы нужны - во! - он провёл ладонью над головой. - Так куда ж мне тебя приставить...

Он замолчал, нахмурившись, а Рик вновь услышал шёпот над правым ухом:

- В телохранители просись! Просись, говорю! - голос Шустрого был настойчив и твёрд, и Рик, привыкший за время их знакомства доверять своему наставнику, пускай тот и успел его подставить, уверенно сказал:

- Для меня честью было бы служить вам телохранителем, господин. - и добавил учтивый поклон - кажется, таким, как он читал, приветствовали знатных особ.

Морщины на лбу Широкого разгладились и он, громко хлопнув по столу ладонью, разразился хохотом:

- Господин! Слыхали, обормоты! Гос-по-дин! А мне нравится! Вот чтоб все с этих пор меня так звали, поняли?! Вон, берите пример с мальчонки, только появился, а уже второй раз за день меня радует! Будешь телохранителем! Будешь!

- Да как же это... господин? - изумлённо выгнул бровь одноглазый, хватаясь за саблю. - Вы этого... щенка безродного при себе ставите?! А мы как же! Вам нашей защиты недостаточно?!

Второй телохранитель тоже особенно такому известию был не рад. Но промолчал. В отличие от первого он был не так разговорчив - а, может, просто не имел языка - Рик успел заметить у него отметину на шее, которой в некоторых землях Континента клеймили убийц детей - таким часто ещё до клеймения языки отнимали.

Широкий только отмахнулся от возмущения своего ближника, буркнув:

- Не бузи, Зоркий! Клыкастый себя как надо показал, а лишних телохранителей не бывает... Если хочешь, можешь оспорить моё мнение поединком с Клыкастым. - голос главы работорговцев, до того весёлый и беззаботный, стал грубеть, пока не перешёл на опасно-надменный. - Пёсья Яма всегда свободна, публика ждёт... ну как?

Зоркий - подобрали же прозвище! - глянул на "молокососа" с явным намерением согласиться на неприкрытую провокацию господина. Но тут напоролся на ответный взгляд Рика... хотя нет. Клыкастого. Только Клыкастому, безжалостному молодому убийце, а не беспомощному хилому Рику мог принадлежать такой взгляд. И, отвернувшись, пробубнил:

- Кто я такой, чтобы оспаривать мнение своего... господина?

- Во-во! - назидательно поднял вверх палец вновь улыбнувшийся Широкий. - Именно! Знай своё место, а то ведь я тебя, развалюху старую, могу и на молодого многообещающего молодца заменить!

Одноглазый больше ничего не сказал. Только крепче стиснул рукоять сабли.

- Ну, - Широкая Кость потёр ладони с довольным видом решившего все вопросы человека и поднялся из-за стола, отчего кресло облегчённо выдохнуло, а половые доски, наоборот, жалобно заскрипели. - На том и порешим! И ты, Шустрый, возьмись-ка за паренька. Выучи как следует. Он дерётся как зверь, но мне телохранитель нужен, настоящий. Так что погоняй-ка его по Дороге, а пока...

- У меня есть условие! - бесстрашно перебил Широкого Рик, сам не ожидавший от себя подобной наглости.

- Ты что творишь... - зашипел ему на ухо разве что не поседевший Шустрый.

Но глава работорговцев, кажется, совсем не рассердился - только в глазах мелькнул странный огонёк, а губы скривились в ухмылке:

- Условие! - передразнил он мальчика, явно довольный выдавшимся развлечением. - Нет, каков красавец, а! Только-только рабом перестал быть, а уже как говорит! Смело... Люблю смелых. Только вот смелость слишком часто похожа на глупость... Ну давай, пацан, своё условие.

- Вы отдадите остаток под моё личное пользование. - Не моргнув и глазом, ровно и чётко, словно речь шла о продаже барана, проговорил Рик.

Шустрый позади него, кажется, закашлялся.

А Широкая Кость нахмурился и протянул:

- Остаток, говоришь... - он мазнул по мальчику взглядом, и в этом взгляде читался неприкрытый вопрос: "На кой тебе?" - Это ж, ни много, ни мало, девятнадцать человек. Ты, малец, что же, решил свою банду сколотить?! Да и убыток... Каждого я мог бы Храмовникам в Столицу если не за десятину, так за пяток серебра продать - уж точно, а там и поторговаться можно было бы, да и публичные дома за слащавых мальчишек много дают... - дальше он начал говорить уж что-то совсем нечленораздельное, бубня себе всякое под нос.

А затем, вновь плюхнувшись в кресло, вперил взгляд в паренька, которому, по сути, ничего не был должен - это он, щенок, должен ползать перед ним на корячках и скулить свои причитания, мол, спасибо, господин, вы самый благодушный из всех в этом мире, господин... Но нет же, стоит, да и взгляд такой прямой, разве что не дерзкий... Лучшего телохранителя придумать сложно. Этот ни перед кем не сломается, и не смотри что на вид дохляк - в этих мышцах силы побольше чем у многих его молодцов, не влезающих из-за ширины плеч в двери.

Толстяк хлопнул в ладоши:

- А, гуляем! Забирай, маленький чёрт! Но, смотри, он весь на тебе будет, мои ребята им и крохи не дадут! Да и отработать ты должен будешь, пацан, ох, отработать... А теперь топайте отсюда, пока ты у меня, торгаш зелёный, и саму Воронью улицу не отобрал!

Он пронзительно захохотал, довольный искромётной шуткой, и телохранители подобострастно поддержали смех своего господина. Рик же почувствовал, как его дёрнула чья-то крепкая рука и, обернувшись, встретился с недовольным выражением лица Шустрого. Тот кивнул в сторону двери, и мальчик послушно последовал на выход.

- И мозги промыть не забудь! - крикнул вдогонку всё ещё хохочущий Широкий, за мгновение до того как дверь за спинами Шустрого и Рика захлопнулась.

- Да знаю я, - буркнул на это ничего не значащее для мальчика заявление Шустрый и с глубоким вздохом посмотрел на своего ученика: - Придётся тратить мой выигрыш... Ну да Клыкастый дал, Клыкастый и забрал. - Он засмеялся, а мальчик лишь нахмурил брови: он ни черта не понял. - Ладно, пшли! - Махнул он ему рукой, и Рик привычным хвостиком двинулся за наставником.

- Твоя кислая рожа мне весь аппетит портит! - Скривился Шустрый, ловко крутя в руке нож, на который была наколота сосиска. - Либо ты говоришь в чём дело, либо я встаю и ухожу, не оплачивая счёт, а ты разбирайся с местными вышибалами как хочешь! И наука, и профилактика тебе будет.

Клыкастый кивнул. Действительно, дальше с этим тянуть было нельзя, и если он до этого момента надеялся начать разговор с пьяненьким Шустрым, то теперь перестал об этом даже мечтать: это ему, профану в пожирании алкоголя хватило нескольких кружек, чтобы хмель затесался в голове, а этому хоть бы хны! Так что мальчик отодвинул кружку в сторону и, опёршись локтями о стол, наклонился чуть вперёд, поближе к учителю, хотя бояться того, что их кто-нибудь услышит не приходилось - в трактире играла громкая музыка, все болтали или подпевали менестрелю пьяненькими басистыми голосами: ну кому какое дело до двух неказистых типов, занявших столик в самом углу и о чём-то перешёптывающихся?

- Я хотел поговорить с тобой о Широком.

Шустрый приподнял бровь и приложился к очередной кружке: на этом его реакция, в общем-то, и закончилась, и потому Клыкастый продолжил:

- Точнее, не о самом Широком, а обо всём, что с ним связано. О банде, о жизни в ней, о... иерархии.

- Какие слова знаешь! - восхитился, усмехнувшись, Шустрый.

- Широкому на покой давно пора, - продолжил Клыкастый, - Ты это лучше меня знаешь, при нём не один год состоишь, а мне так со стороны ещё лучше видно. Ему до сих пор по привычке служат, никто замечать не хочет того, как все тут в помоях захлёбываются. Стража всё чаще и чаще на Воронью улицу поглядывает, хотя раньше, как мне сказывали, в ужасе стороной обходила, никому из местных и слова не думала сказать. А сейчас уже трёх наших на гильотину... А Широкий что? Спит и жрёт - серьёзные дела на самотёк пускает. Рабов продаёт? Так это ненадолго - после каждого рейда за новой партией наших возвращается раза в два меньше, чем уходило - никакие деньги с продажи живого товара такие потери не покрывают... Уже совсем скоро это до остальных дойдёт, другой вопрос: когда? И где мы с тобой окажемся, когда Широкого... сбросят с его трона?

Шустрый почернел лицом и отставил кружку недопитой.

- Не к лицу телохранителю такое о господине говорить. И не боишься со мной о подобном разговаривать? Вдруг к Широкому побегу, а ещё лучше - сам тебя порешу?..

- Не порешишь. - уверенно заявил Клыкастый, глядя своему учителю прямо в глаза, словно что-то в них выискивая. - Слишком много сил в меня вложил, чтобы порешить. К тому же, ты прекрасно знаешь, что я прав...

- Допустим, - он воткнул нож с сосиской в столешницу (Отчего в их сторону недовольно покосился проходивший мимо разносчик), и наклонился к мальчику: - И что ты предлагаешь?

Клыкастый улыбнулся:

- Как можно лучше подготовиться к тому дню, когда он придёт. Обложиться со всех позиций, и в первую очередь - с позиции силы...

- Под тобой девятнадцать ребят ходит, готовых тебе пятки лизать, - сощурился Шустрый. - Неужели ты их так плохо натаскал? Я что, тебя не научил?

- Натаскал. - кивнул Клыкастый и нахмурился. - И каждый из них сможет на равных с любым вышибалой Широкого сразиться. Только у него таких вышибал... Тут таскай не таскай, а на каждого из моих по десятку из его придётся. Они за меня жизнь отдадут, а толку?

- Ну не скажи... Десяток положат, два десятка, и тут остальные приутихнут, не захотят они добрую половину банды под нож.

- Ага. Только к тому времени от моих кто останется? Они у меня даже не Подмастерья ещё, хоть и способные. И преданность у них держится лишь на том, что они знают - их господин Клыкастый сильный и может за них постоять, ну и они тогда постоят за него. А когда поймут, что из них мясо сделать пытаются... Против меня же пойдут, как пить дать. Здесь нужно уверенным быть, знать, что спина прикрыта.

- И что ты предлагаешь? - вновь повторил Шустрый, внимательно слушая своего ученика.

Клыкастый совсем понизил голос, так что его еле-еле слышно было сквозь трактирный шум и музыку:

- А скажи мне, есть ли у тебя на примете какой-нибудь прощелыга, умеющий всякое понемногу... колдующий по чуть-чуть и желающий попасть под надёжное крыло?

- Допустим, - кивнул Шустрый. - Есть такой мастер на все руки, карманник в дальнем конце Вороньей улицы. Даже вроде как в магическую Академию когда-то поступил, только выгнали идиота. За пьянство, дебоширство, ещё что-то до кучи. Только я не совсем понимаю: это ты к чему?

- Тогда обрадуй меня, - пропустив мимо ушей вопрос, улыбнулся Клыкастый. - И скажи, что знаешь какого-нибудь магика, не особо видного, сидящего на одном месте, эдакого домоседа, но... с медальоном.

- С медальоном... - эхом отозвался Шустрый и присвистнул: - Да ты, стало быть, мага ограбить хочешь! Высоко взлететь собрался... А крылья подпалить не боишься?

- Буду бояться подпалить крылья - так и сдохну, ползая в грязи.

Шустрый ещё некоторое время смотрел на Клыкастого, а затем молча поднялся и, бросив на стол несколько монет - за ужин - не попрощавшись покинул трактир, провожаемый недоумённым взглядом своего воспитанника.

Кабинет по "промывке мозгов" был крохотным и душным. И так тесное пространство комнатушки было забито несколькими громоздкими скамьями, небольшим круглым столиком и множеством кое-как прибитых полок, забитых какими-то склянками, кружками и сушёными растениями. Рик не мог знать область применения ничего из того что он увидел, но догадывался, что содержимое склянок, мутная, почти чёрная жижа, уж точно не для лечения кашля или головной боли... Шустрый по пути сюда успел всё ему объяснить, хотя и не должен был.

Широкий не просто так решил держать подле себя почти незнакомого ему мальчишку, тем более у которого есть все причины ненавидеть "господина". Промывка мозгов стала тем столпом, на котором держалась его власть и отсутствовал страх за свою жизнь: он прививал своим подданным любовь и преданность к собственной персоне. И пускай "промывка" порой действовала недолго, этого хватало, чтобы прошедший операцию успел привыкнуть к своей вассальной роли и уже не порывался соскочить с поводка и напасть на собственного хозяина. И сейчас из него собирались сделать такую собачку. Так почему он всё ещё здесь? Почему вообще пришёл сюда, не сорвался и не сбежал? Даже начни они искать - запутал бы следы, уж как-нибудь, да потерялся бы - и свои мозги есть, и Шустрый успел кое-чему научить. Шустрый... Да в нём-то, собственно, и было всё дело. Он сказал: сиди там и не рыпайся, я всё улажу. Вот он и сидит, в который раз доверившись учителю, но не слепой верой, а готовый в любой момент вскочить и действовать - мало ли что.

Скрипнула дверь, и в комнатушку зашёл сгорбившийся растрёпанный старик, в таких обносках, что он выгоднее смотрелся бы на главной площади, прося милостыню, чем состоя на службе у главы работорговцев. Он закашлялся, протягивая руки к какой-то склянке, и мальчик тут же напрягся. Не даст он себя ничем напоить! Не даст!

Но старик только покрутил склянку в руках и отставил её на столик, усмехнувшись и заговорив так, словно заскрипели под ногами доски:

- Расслабься, малец. Свободен. На выход, говорю!

Рика долго уговаривать не пришлось.

Как только он покинул комнатушку, стало как будто легче дышать, чем он и не преминул воспользоваться, вдыхая воздух полной грудью и стараясь успокоиться. Эк ведь как разволновался! А всё отчего? Да потому что не хотел себя потерять, стать растением на побегушках у Широкого. Хуже этого судьбы быть не может. Ведь что же тогда получается? Что он забудет всё то, что тот сделал с его жизнью? Вот только... что стало причиной его неожиданной свободы?

"Причина", ожидавшая его за поворотом, заулыбалась, увидев своего ученика, а затем сделала намеренно грустное выражение лица, вздохнув:

- Эх, плакали мои денежки... Пришлось заплатить этому жмоту даже больше того выигрыша, что я получил за твой бой. А там немалые деньги были, я тебе скажу! За такие я б сам кого хочешь удавил! Ну да что сделано - то сделано... Пойдём. Мне тебе ещё Дорогу показывать.

Рик некоторое время провожал взглядом удаляющуюся спину Шустрого, и лишь только затем, мотнув головой, кинулся за ним. А в голове вертелись юлой мысли: "Неужели так просто?! Дал много денег - и всё?! Не понимаю... Неужели так можно во всём? Убил - дал денег - и никакой закон тебе не помеха? Может, и с рабами так? Ведь я нигде не слышал, чтобы подобное было официально дозволено. Так, выходит, на такое закрывают глаза тоже серебром? Или золотом? Кусками металлов! Значит, не только Широкий повинен в том, что сталось с моей семьёй, а все они: стражники, дворяне, Храмовники, маги, все! Все те, кому глаза, рты и уши заткнули чёртовым блестящим металлом! Все...". За этими мыслями, заставлявшими мальчика стискивать до боли в ладонях кулаки и краснеть лицом, он и не заметил, как они добрались до большой, укрытой между заброшенными переулками, площадки, что на Вороньей улице звалась не иначе как Дорога Невзгод.

Горец застыл, как вкопанный, и сразу все мысли вылетели из его головы. Он ожидал чего угодно - навидался убогих комнатушек и пропахших вонью арен - но чтобы воры, убийцы и душегубы обладали чем-то ПОДОБНЫМ...

Дорога Невзгод создавалась не один день. И не два. И даже не одно десятилетие. И не одним мастером. А если быть ещё точнее, то мастерами тут и не пахло: это создавали воры, разбойники, главы шаек и карманники, создавали, щедро высыпая горстями знания из копилки собственного опыта, ошибок и успехов, создавали, чтобы воспитать новое поколение, дабы в свою очередь те дали Дороге что-то своё. Она начиналась с пары тренировочных колышек, чтобы гонять по ним начинающих воров, а стала тем, чем теперь стоял и любовался молодой горец...

Она представляла из себя длинный прямоугольный участок-яму, из которой торчали десятки широких в начале и сужающихся к концу колышков с тупыми верхушками, натянутыми на пути канатами, спрятанными в стенках, но готовыми в любой момент вырваться из своего убежища усыпанные шипами доски, какими-то впадинами, в которых уютно устроились дротики, что выстрелят - только коснись еле заметной, почти невидимой белой лески... От начала до конца Дороги было метров сто, и ни разу нельзя было заметить ни одного мостка, что дал бы рискнувшему ступить на неё хотя бы недолгий отдых - нет, хочешь идти - ступай по кольям, а то, что они к концу в диаметре становятся не толще зубочистки - так это твои проблемы, ты же выбрал этот путь. И на всём протяжении ямы по краям через определённое расстояние то и дело встречались длинные зарубины, а над ними вырезаны прямо в земле слова. Рик, приглядевшись, сумел разобрать некоторые из них: "Ученик", "Старший ученик", "Начинающий Подмастерье", "Подмастерье" ... а дальше слова терялись, и даже при мальчишеской зоркости он не сумел их разобрать.

Мальчику ещё пришло в голову - как это никто раньше не прознал про такое место? В сказки про то, что Воронью улицу все обходят стороной он не верил. Решит кто-нибудь срезать путь - и срежет, кто ему помешает? А то что опасно, так когда это кого останавливало? Все же думают, что с кем угодно, только не с ним. Да и даже если допустить, что все не местные просто-напросто не напорются на такое место, затерянное средь переулков, так ведь другие, не к шайке Широкого принадлежащие, разве не прознают?

Ответ анонимности подобного места пришёл к нему сразу же, как тот соизволил вскинуть голову вверх, обратив внимание на еле заметный шорох. Там, на крыше, мелькнула какая-то тень в капюшоне, и сразу же, впрочем, исчезла. Рик понятливо кивнул. Даже если кто чужой сюда придёт - с ним тут же расправятся те, кого поставили это место охранять. Возможно, даже тех, кто уже шагал по этой Дороге... такие ей наверняка цену знают и будут отстаивать её, в случае чего, до конца. Потому что эта песочница - для детей Широкой Кости, в ней только он их растит, только он им здесь нужные знания в голову вбивает.

Шустрый некоторое время ничего не говорил, ожидая, пока пройдёт момент впечатления от увиденного, а затем, решив, что нужно и меру знать, хлопнул Рика по плечу, обведя рукой эту полосу препятствий, и стал тыкать поочерёдно в удаляющиеся зарубки:

- "Ученик", "Старший ученик", - начал перечислять он. - "Начинающий Подмастерье", "Подмастерье", "Старший Подмастерье", "Ловкач", "Мастер". Все ступени Дороги Невзгод. Если присмотришься, то заметишь, что последняя отметка стоит намного дальше остальных. Мастерами становятся совсем немногие, из тех, кто сейчас в городе - только Зоркий, Рыба, да я. Есть несколько Ловкачей, море Подмастерьев. Но, поверь мне, до Подмастерья дослужиться - это ещё попотеть надо, просто у Широкого политика такая - пока хотя бы не Начинающий, в серьёзные дела не возьмёт. А серьёзные дела - серьёзные деньги, много более серьёзные чем у всякого ширпотреба. Вот ты - ширпотреб! - рассмеялся Шустрый, тыкнув ученика в грудь. На что мальчик лишь насупился:

- Меня Широкий телохранителем сделал...

- О! - притворно удивился Шустрый. - А мы что, уже разговариваем?! Прогре-е-есс! Слушай, Клыкастый, ты раньше времени не радуйся. Широкий тебе сказал кем ты можешь стать - разные вещи, согласись? Пока по Дороге хотя бы до Ловкача не пройдёшь - хрен тебе, а не место телохранителя. Ты вот сможешь, например, поймать летящий в Широкого ядовитый дротик? Или разрубить стрелу на лету? А убить человека так, чтобы тот продолжил шагать себе, пока на ближайшем повороте до него наконец не дойдёт, что он умер? Мастера всё это могут. И даже некоторые Ловкачи, но... Ты, Клыкастый, пока Широкого сможешь спасти разве что от брошенного в него яблока, и то... - Рик не заметил, когда Шустрый вытащил из-за пояса нож и метнул прямо ему в голову. Благо, тот просвистел совсем рядом с виском и с треском вонзился в заборные доски в двух шагах за спиной. - ...если яблоко буду кидать я, у тебя никаких шансов.

Рик даже забыл возмутиться по поводу его настоящего имени, застыв истуканом и приложив немало усилий чтобы просто повернуть голову - убедиться, что увиденное им - не сон. Да, действительно - нож торчит из доски, значит, Шустрый действительно кидал его... Как? Как он не заметил этого, пока смертоносное оружие не оказалось у самой его головы?!

- Научи... - выдохнул он, как заворожённый уставившись на всё ещё по инерции трясущуюся рукоять ножа.

- Научу.

Учеником он стал в тот же день. Это оказалось не сложно - просто следовало не оступившись допрыгать по широким - почти в размер ноги - кольям метра три, подобное смог бы сделать любой деревенский мальчишка, наловчившись в детстве перепрыгивать с ветки на ветку, наслаждаясь любимой забавой - лазаньем по деревьям. Но "Старший ученик", до которого Рик самонадеянно решил добраться сразу же, без передышки, оказался для него недоступен: он задел какую-то леску, и спрятанная в ближайшей стенке на туго натянутой верёвке дубинка снесла охнувшего мальчика с Дороги, чуть не сломав тому грудину и рёбра - падая, он лишь каким-то чудом умудрился извернуться и упасть в проблеск между кольями, ничего себе не поломав. Попытки добиться большего продолжались весь остаток дня, но всё чего он успел добиться - это множество синяков, обида за собственное неумение и раскатистый смех наблюдавшего за его потугами Шустрого.

В тот день (Или, вернее, уже ночь) он забрал из загона трясущихся голых рабов, чуть ли не падающих ниц и не лобызающих его сапоги - им-то уже пообещали, что завтра весь остаток будет продан Храмовникам. Их он поселил в выданной ему Широким комнатушке в каком-то более похожем на сарай, нежели на сносный дом покошенном здании, а сам решил снимать дешёвую комнату в пропахшем перегаром и заселяемом в основном крысами трактире - жить с теми, кто теперь принадлежал ему и мог в любой момент перерезать своему недавнему спасителю горло он не собирался. Но подобное не оплачивалось Широким, и потому Рик платил из своего собственного кармана - Шустрый выдал ему деньги на первый месяц. Немного, но сносно для того, чтобы спокойно и сыто прожить этот самый месяц. Проблема была лишь в одном - он собирался всё это потратить в первые же дни.

Для начала он купил всему остатку одежду - недорогую, потрёпанную, больше похожую на тряпки, которыми кое-как прикрывались каторжники, дабы не смущать надсмотрщиков голыми задами, но всё ж таки лучше, чем ходить в чём мать родила. Он знал, что те не сядут ему на шею и не свесят ножки - проходили уже. Каждый из бывших рабов помнил, чем окончился прошлый раз...

Встала проблема с содержанием девятнадцати человек. Обратившись к Шустрому, мальчик получил лишь пожимание плечами и такие слова: "Твой остаток - ты им и занимайся".

Поэтому он сам начал их кормить. Но не так, как кормит заботливый родитель, или добродушный булочник, кинувший из сочувствия буханку хлеба беспризорнику. Он кормил их скорее как дрессировщик собак, награждающий своего питомца куском мяса, если тот выполнил команду "сидеть", или "лежать". Но в их случае выполнения подобных команд было недостаточно. Рик решил так: каждый день после Дороги Невзгод он не будет валиться от усталости спать и ждать завтрашнего дня, а погонит туда уже свой остаток - показывать и требовать того же, что ему показывал и требовал Шустрый. И в первые же дни приучил всех: если выполнил требуемое плохо - ляжешь спать голодным. Хорошо - получишь буханку хлеба и кусок мяса. Отлично - всё то же, но в двойном объёме. Правда, двойной объём редко кто получал. Не без гордости Рик замечал, что никто из остатка не может даже отдалённо сделать того же что и он. Но стимул в виде еды и некой непонятной им, призрачной, но защиты со стороны "Господина Клыкастого" позволяли каждому из остатка постоянно вставать, охая и ахая от очередных ушибов, и снова становиться на ненавидимую Дорогу...

Рик стал замечать ещё кое-что. Что-то, что он не продумал в своей, казалось бы, такой простой и логичной системе: один из его остатка начал сачковать. Причём тот, на кого он сначала возлагал большие надежды - тот самый паренёк, что ещё на пути в Химельн во время раздела пищи высказал возмущение и которого пришлось усмирять радикальными методами. Он был большим и крепким - покрепче остальных - и при этом не неуклюжим, как подобает здоровяку, а, наоборот, гибким и ловким, что было заметно по его движениям и походке, но всё-таки не добрался даже до "ученика", а во время ночных занятий с оружием только пару раз умудрялся вонзить нож в стену - что уж там говорить о попадании в мишень! Из этого следовало, что еды он не получал, а при этом - смотрите-ка - ходит довольный, румяный...

Стало понятно в чём дело, когда один из остатка - тот, что был пониже остальных ростом и у?же в плечах - пришёл с синяком под глазом, осунувшийся и... похудевший. Хотя Рик успел приметить его, как одного из самых трудолюбивых и, в связи с этим, делающих успехи - уж не ему то голодать.

"Значит, выбрал самого слабого, и еду у него забираешь", - хмыкнул про себя горец, и после занятий, когда все с подгибающимися ногами потащились спать, подозвал к себе паренька с синяком и некоторое время что-то объяснял, размахивая руками. Страж Дороги Невзгод, затаившись за трубой одной из крыш, внимательно и с интересом слушал, отметив про себя, что парнишка действительно советовал дельные вещи.

- А если он тебя так, то ты - вот так! Захват, в сторону, и плевать на разницу в массе! Завалишь - как пить дать! - закончил Рик и хлопнул словно ожившего мальчика по плечу: - Давай, топай. И пусть только завтра этот задира придёт сытый и довольный!

Следующей ночью задира не был ни сытым, ни довольным. Постоянно держался за повреждённую руку, и на вопрос "Что случилось?" с досадой буркал: "Упал!". Но в ту ночь он занимался на странность одухотворённо, без жалости к себе, и впервые получил честно заработанную порцию еды...

Так в течение нескольких недель проходил почти каждый день Рика и каждая ночь: весь день был отдан учёбе с Шустрым, где последний гонял его до последнего пота по Дороге Невзгод, обучая вскрытию замков, бесшумному шагу и способности затаиться так, что тебя заметят лишь когда уткнутся самым носом - и то не факт - а ночью Рик проделывал всё то же с остатком, наплевав на сон. Способности спать по два-три часа в сутки и высыпаться Шустрый тоже успел его научить, ибо в их профессии это было чуть ли не жизненно необходимо.

И при таком, казалось бы, плотном графике, Рик умудрялся заниматься саморазвитием, и то и дело постояльцы трактира, в котором он снял комнату на месяцы вперёд, жаловались на постоянный шум, исходящий ночью из комнаты их бессовестного соседа: словно что-то острое постоянно вгрызается в стену...

Но тратя почти все деньги на остаток, горец конечно же понимал, что ему самому ничего не останется. И что делать? Экономить на его подчинённых? Давать меньше еды? Нет. Никак нельзя. Ему нужны были сытые и сильные воины, а не кучка кое-как держащейся на ногах шпаны. Когда-то он прочитал в одной умной книжке не понятые им тогда, но дошедшие до сознания теперь слова: "выгодное вложение". Так вот, это его вложение было выгодным. Он точно знал. Не сейчас, не в этот самый момент, но всё, чего он лишается теперь, окупится в будущем - это он знал наверняка. И всё ж таки проблему с собственным содержанием надо было решать...

И Рик начал воровать.

В отличие от начинающих карманников и воров Рик успел много чему научиться у Шустрого, и помимо ловкости рук тот научил его ещё кое-чему, пожалуй, даже более значимому, а именно - выбирать места краж. Нужно не только найти людное место, но и знать, как правильно подступиться, ведь большое скопление народа лишь скроет твоё преступление. Толкнули тебя в такой толпе - ты и не поймёшь, что это был не просто толчок, и только что твой кошель перекочевал в руки карманнику, или споткнулся кто-то, схватившись за тебя как за опору - так не мудрено, толкнули, с кем не бывает. А потом ощупаешь себя, а ни кошеля, ни украшений...

Конечно, начав воровать, мальчик претерпел несколько неудач, когда его хватали за руки, уличив в воровстве. Тогда он лишь ловко выворачивал руку посчитавшего его за простого мальчишку-карманника прохожему и ловко скрывался в ближайшем переулке, быстро перемахивая через заборы и ограды, и уже через считанные секунды абсолютно скрываясь из виду. Но такие случаи были скорее исключением, нежели правилом: в основном всякое его воровство проходило успешно, уж что-что, а руки у горца оказались ловкими до невозможности. И Рик поступал мудро, не зажимая всё нажитое себе, а отдавая долю Широкому, так сказать, первую прибыль. Даже умудрился по чуть-чуть соблазнить деньгами и некоторых приближённых главаря, наладить кое-какие связи... Деньги вообще много чего могут, если вложить их в "правильные" руки.

А ещё он начал замечать, что всё реже и реже стал огрызаться на свою кличку. Всё реже стал сам себя называть Риком, и всё чаще - Клыкастым. Пока, наконец, не понял, что уже почти и не вспоминает своего прежнего имени, что Рик остался где-то там, позади, и теперь он не представлял себя никем иным, как Клыкастым. Клыкастый ежедневно вышибает из себя дух на Дороге Невзгод, Клыкастый обучает собственный остаток, Клыкастый ворует, Клыкастый даёт взятки... смог бы провернуть нечто подобное Рик? Да никогда!

В тот день, когда к нему пришло это осознание, он и стал Подмастерьем.

Клыкастый вильнул в знакомый переулок, привычно ориентируясь здесь ночью. И что это удумал Шустрый? Почти неделю после того разговора от него не было ни слуху, ни духу, мальчик уже начал было волноваться, пришлось самому тренироваться на Дороге и, между прочим, совершить кое-какие успехи - добраться до пресловутого Старшего Подмастерья. Вот только отмечал он это в трактире один, не с кем было поделиться радостью...

И тут - объявился! Причём не сам - прислал весточку через своего подельника. В ней корявым почерком было написано место и время. И с чего вдруг ночь?! К чему такая скрытность? Пришлось отменить тренировки с остатком, на радость бывшим рабам, и к досаде самого Клыкастого: они все уже начали делать большие успехи, и давать им сейчас отдых... Хотя, почему бы и нет? Пускай залижут раны, немного наберутся сил, поедят дармовой жратвы. Уж завтра он их погоняет, причём вдвое сильнее прежнего!

Но эти мысли покинули голову мальчика сразу же, как только он вышел к успевшему стать чуть ли не родным узенькому переулочку, на котором покоилась при свете луны ещё более завораживающая, нежели днём, Дорога Невзгод. Вот, вот что ему ещё показалось странным! Выбор места... Можно было найти и поуютнее, так почему здесь?

В темноте он ориентировался превосходно, кошкам на посрамление, и потому почти сразу приметил Шустрого, что сидел в задумчивости на выступающем над переулком крае крыши. И как туда взобрался то, шельма?

Клыкастый давненько не видел Шустрого таким задумчивым и хмурым. Да, пожалуй, никогда и не видел! Поэтому осторожно, словно боясь, что от любого неверного движения или слова учитель возьмёт и исчезнет, проговорил:

- Шустрый...

- Становись на Дорогу, - холодно произнёс он, даже не посмотрев в сторону мальчика.

Клыкастый отчего-то вздрогнул. Никогда у Шустрого не было такого голоса - никогда! Горец покосился на Дорогу. Ночью? Что это он придумал?

- Шустрый... - ещё раз попробовал начать хоть какой-нибудь разговор Клыкастый.

Но ответом ему был рассёкший тьму и вонзившийся в землю у самых носок нож. Мальчик по наитию отшатнулся назад, но с таким опозданием, что бросай Шустрый в цель... скорее всего, Клыкастого уже бы не существовало.

- Становись, - пахнул тем же жутким холодом Шустрый, и мальчик заметил, что он всё ещё смотрел куда-то в сторону. Так это что, выходит, он и нож кидал не глядя?!

На этот раз Клыкастый повиновался. И, незаметно наклонившись и вытащив увязший в земле почти по рукоять нож, спрятал тот за ремнём штанов, становясь на Дорогу...

Но не успел он даже пройти мимо отметки с "Учеником", как что-то свистнуло, и лишь в последнюю секунду мальчик, не думая, умудрился отпрыгнуть в сторону, на ближайший колышек. Обернувшись, он увидел, что из одного из тех кольев, на которых он только что стоял, торчит брат-близнец покоящегося за его ремнём ножа...

А Шустрый теперь уже следит за ним в оба глаза, поигрывая в обеих руках всё тем же оружием.

- Ты что, обалдел! - заорал Клыкастый, для большей окраски стукая себя костяшкой пальца по лбу. - Убить меня хочешь?! Что за шутки?!

- Ты - кусок дерьма, который я по доброй воле подобрал и превратил в нечто более-менее сносное! - рявкнул, умудрившись при этом сохранить в голосе всё тот же холодок, Шустрый, бросая следующий нож в оторопевшего ученика. Мальчик отпрыгнул в сторону и бросился дальше, потому как следующий точный бросок не заставил себя долго ждать. Шустрый, кажется, действительно решил его угробить. - Ты всё в своей жизни проворонил! Всё! Ты - грязь под ногами, а возомнил о себе... Я спущу тебя с небес на землю, заморыш!

Краем глаза Клыкастый заметил, что Шустрый начал еле заметной тенью двигаться по крышам, перепрыгивая с одной на другую, ни на шаг от него не отставая, и при этом продолжая метать - откуда только берутся! - один за другим ножи. Он не давал ему даже шанса для манёвра, смертоносное железо пролетало совсем рядом с головой, над ухом, возле ноги, несколько раз распоров штанину...

Если бы он только знал, что за всем этим действом наблюдал вечно хранящий покой Дороги страж, который думал про себя: "Ловко. Вот только пацан не видит, что ножи каждый раз как будто специально мимо пролетают. Причём так медленно... А ведь у Шустрого вторая кличка есть: "Мастер ножей". И каким бы умелым и ловким ни был пацан, от одного он, возможно, и увернулся бы, от двух - ну, наверное. Но не от всех!". Всё это казалось стражу очень весёлым и занятным, и он не вмешивался, тем более что Шустрый лично его о том попросил.

А Клыкастый тем временем пересёк границу Подмастерья, несколько раз чуть было не попав под спрятанные в стенках ловушки. Но каждый раз в последнее мгновение успевал их обойти, кое-как умудряясь пропускать мимо градом ниспадающие на него ножи. Он был весь красный, взмокший, но не останавливался - нельзя останавливаться, когда любое промедление могло оказаться смертельно опасным, а в том, что Шустрый действительно мог его убить, мальчик почему-то не сомневался.

- Маменькин сынок! - продолжил рявкать, не прекращая метать оружия, Шустрый. - У тебя молоко на губах не обсохло, а он удумал мага грабить! Не дорос ещё, щенок! Скажи спасибо, что до сих пор не прибили, ну да дело поправимое!..

Упоминание о матери вдруг ударило в голову так, что всё вокруг поплыло, исказилось... Но это не помешало горцу - наоборот, неожиданно всё стало восприниматься не как отдельные колышки, или лески с верёвками - нет, всё теперь вдруг стало единым целым, соединённым, имеющим какую-то только ему понятную связь. Всё, что раньше мелькало перед глазами, теперь медленно проплывало мимо, ударившая в голову ненависть вдруг стала подспорьем, позволившим Клыкастому перемахнуть через невидимую, казалось бы, леску, спрятанную так лихо, что можно было заметить её лишь зная о её существовании. И потому спрятанные в яме, готовые вырваться на волю дротики, с угрюмым немым укором остались в своих нишах.

Клыкастый больше не слышал Шустрого. Он слышал лишь какой-то далёкий и не больно важный шум. Мальчик слышал лишь скрип кольев, по которым он пробирался вперёд, скрежет натянутых верёвок, которых он касался одними носками сапог, уходя в сторону от свистящих громче флейты ножей - вот что он слышал отчётливо и громко.

Он не кусок дерьма! Он не грязь под ногами! И. Как. Он. Смеет. Говорить. О. Его. Матери!!!

Клыкастый не заметил, как последние слова ворвались в его сознание уже когда ноги ощутили под собой земную твердь. И он остановился, вдруг поняв, что больше нет свиста ножей, нет скрипа дерева... Ничего нет. Лишь чья-то знакомая рука легла на плечо, а затем перед взором покрытых красной пеленой глаз возникло улыбающееся лицо Шустрого, а в уши проник его успокаивающий, совсем не такой, каким он его слышал только что, голос:

- Поздравляю, Мастер. Завтра выйдем на дело. А пока отдыхай. Ты заслужил.

Затем он ушёл. Исчез во мраке переулка. А Клыкастый, тяжело дыша, медленно обернулся. И увидел за спиной, во всю длину, от начала до конца, только что пройденную им Дорогу Невзгод...