Утром я выгребал в вертолёте из второго контейнера остатки сатина, ленты, нитки, иголки, ножницы. Первый контейнер уже стоял в палатке, и по пути к вертолёту я подыскал в лесу длинный гладкий сучок. Чтобы сделать временную перекладинку для одежды.
Сидел я в машине спиной к пульту управления, боком ко входу, и дверка была распахнута, И вдруг в ней мгновенно бесшумно возникла тёмная фигура в мешке из шкур. Кто-то прыгнул на ступеньку сбоку, подкравшись за фюзеляжем машины.
Ни один из купов так не поступил бы — это я знал. Ни один из купов не ходил в мешке из шкур — только в набедренных повязках. Автоматически я схватился одной рукой за слип, другой — за карлар, и в ту же секунду слип был направлен на человека.
— Сан! Сан! — услышал я.
Человек протягивал ко мне открытые тёмные ладони. В них ничего не было.
Я поднял взгляд от рук к лицу. Передо мной стоял Вук.
Поймав мой взгляд, он тут же сделал молниеносное движение вокруг головы — попросил мыслеприёмник. Запомнил…
Как обычно, три дуги висели возле дверки на стене салона. Я протянул одну неожиданному гостю, другую надел сам.
— Ты отпустил меня, — сказал Вук. — Ты дал мне в дорогу еду и быстрый огонь. Я никогда этого не забуду.
— Ты отпустил знакомую девушку, — ответил я. — Её удалось вернуть домой. Я тоже никогда этого не забуду.
— Она сказала, что я отпустил? — Вук улыбнулся. Впервые увидел я на его мрачном лице не усмешку, а именно улыбку.
— Сказала, — подтвердил я.
— Она звала тебя, — вспомнил Бук. — Ты звал её. Поэтому я отпустил.
— Вы насиловали её? — спросил я.
Вук опустил голову и не ответил.
— И ты?
Вук глядел в пол вертолёта и молчал.
Вообще-то теперь я имел моральное право выпнуть его из машины и с наслаждением растереть в порошок. И мускулы мои уже напряглись.
Но пронзительная, как молния, мысль остановила меня: ведь он парламентёр! Он безоружен! И, значит, не пришёл бы сам по себе. Его послали! Он был единственный гонец из разбойного неукротимого племени, который вообще мог сюда прийти с каким-то разговором. Парламентёрами далеко не всегда посылают ангелов. Чаще всего посылают просто тех, кто способен о чём-то договориться. Значит, в племени урумту считают, что Вук — способен?
Растереть в порошок безоружного парламентёра я не имел права. Политического права! Политикам сплошь и рядом приходится общаться с полными ублюдками и даже с явными убийцами. Это тошнотворное общение — их работа по защите интересов собственного народа. Пока был далёк я от политики, был свободен и от такой постылой обязанности. Но уж коли взялся за гуж…
Да и что нам делать потом с этим племенем, если с парламентёром не договоримся? Ведь другого гонца может и не быть. А договариваться всё равно надо. Ибо вести войну на уничтожение мы не имеем права.
— Что привело тебя сюда? — как-то невольно замедленно, заторможенно спросил я. И убрал за пояс оружие.
— Пятёрка прислала. — Вук, похоже, быстро сообразил, что ни убивать его, ни усыплять я не намерен. Он осмелел и присел боком на порог салона.
— Что она просила передать?
— Чтобы ты не мешал нам идти к айкупам.
— Все, кто пойдёт туда — погибнут, — пообещал я. — Никто не вернётся. Неужели вы не поняли?
— Мы поняли, что у ту-пу есть твоё оружие. Раньше у них такого не было. Мы видели за оврагом купов. Мы не пошли на купов и больше не пойдём на ту-пу. Мы не можем отдавать десять охотников за одну женщину. — Вук говорил бойко, как будто выучил не свои слова. — Пропусти нас на айкупов! Иначе племя может погибнуть.
— Я знаю, где стоят ваши плоты. — Рукой я показал в сторону бухточки, которую разглядывал однажды в полёте. — Недалеко отсюда… Если вы туда придёте, вас окружат сразу три племени. Сыны неба видят сверху все ваши походы. И предупредят ваших врагов. У них будет наше оружие. Ни один урумту не уйдёт живым. Лучше не приходите!
— Что же нам делать? — растерянно спросил Вук. — Ведь племя погибнет.
Я вспомнил его слова на «допросе»: «Раньше умирает тот, кто достоин смерти». Напомнить бы ему их сейчас!
Но что-то сдержало меня. Наверное, с детства внушённое: «Лежачих не бьют»? Как и тому древнему политику, потомку двух прекрасных писателей, никто не напомнил его аналогичных безжалостных слов, когда погибала, рассыпалась от всенародного презрения его мертворождённая «партия» — последний оплот его так называемых «идей», надолго разоривших великую страну.
«Наверное, надо о другом», — подумал я.
— Вас убивают ваши пещеры, — сказал я Вуку. — Из их стен сочится смерть. Поэтому вы умираете молодыми. Поэтому и может погибнуть ваше племя — от пещер. Ваши женщины умирают раньше, потому что вы не выпускаете их на воздух. Без свежего воздуха любой человек умрёт раньше. Попробуй на себе — раньше всех помрёшь! Вам надо уйти из пещер в хижины, жить каждому со своей женой. Тогда будете жить долго, и вам хватит женщин. В других племенах женщины живут дольше мужчин. Но мужчины не держат их взаперти.
— В твоём племени — тоже? — с явным любопытством поинтересовался Вук.
— В моём — тоже, — успокоил я его. — Поэтому нам женщин хватает… Мы можем дать вам тёплые хижины. Два ваших охотника сейчас учатся жить в таких хижинах. Они вернутся к вам со своими жёнами и с тёплыми хижинами. Уйдёте из пещер — племя не погибнет!
— Откуда у вас двое наших? — Вук очень удивился.
— Мы навели на них сон и увезли спящими.
— Они вернутся с жёнами из вашего племени?
— Из племени наших друзей.
Вук задумался. К такой новости он не был подготовлен теми, кто его послал.
— Их не послушаются, — наконец заключил он. — В хижины не пойдут. Племя слушается только тех, кто в пятёрке. — Он растопырил пальцы в воздухе.
— Но вы не помешаете им жить в хижинах со своими жёнами?
— Пусть живут! — снисходительно согласился Вук. И неожиданно предложил: — Мы можем дать тебе много-много шкур ломов. Они тёплые и мягкие. В твоей хижине я не видел ни одной такой шкуры. А ты дай нам оружие, как у ту-пу.
— Не дам! — ответил я. — Пока угоняете чужих женщин, оружия не получите. Переходите в хижины. Живите каждый со своей женой. Тогда женщины сами пойдут к вам из других племён. И хорошее оружие дадут вам сыны неба. Передай это «пятёрке».
Он не удивился, что я знаю о «пятёрке». Может, ему казалось, весь мир про неё знает? Но над словами моими он опять задумался.
Это, собственно, и было то, что мне надо. Понятно же, что никаких моих пожеланий с ходу они не примут, не могут принять. Но пусть хоть задумаются над ними! Для начала и то ладно…
Обдумывая ответ, Вук обшаривал взглядом машину. Глубоко посаженные тёмные глазки его, одновременно и хищные и затравленные, словно ощупывали незнакомые предметы и прикидывали возможное употребление. Понятно, в пределах его знаний… А уровень их, по-моему, на столетия отставал от того, что знали охотники купов и ту-пу.
Впрочем, может, я и ошибался? По крайней мере, способность к быстрому обучению племя Вука продемонстрировало очень даже наглядно.
И вдруг этот дикарь выдал мысль, которая меня поразила.
— Ты как Нур-Нур, — сказал он. — Ты не любишь тех, кто ест людей. А мы знаем такие племена. Там людей едят. Если мы у них возьмём женщин? Ты не будешь мешать?
Впервые не нашёл я сразу, что ему ответить. Врасплох застал такой вопрос. Чем дальше уходила в прошлое «лесная победа» ту-пу над племенем Вука, тем яснее мне становилось, что «победа» эта оказалась полным моим поражением. Ни крови не удалось избежать, ни трупов, ни угона женщин… Ценой громадных жертв урумту продолжали действовать по-своему. Изменить их тактику — не получилось! Не говоря уж о стратегии…
Что же сулит новый извив их тактики? Какое новое поражение ждёт меня на этом пути? Ведь какими бы беспросветно отсталыми ни были те людоедские племена, — когда-нибудь придётся иметь дело и с ними. И когда-нибудь урумту им доложат: «Это Сан разрешил похищать ваших женщин». Дойдёт сквозь любое время! Как доходят заветы и пристрастия Нур-Нура…
Однако где те племена? Западнее селения ту-пу — вплоть до громадного безводного нагорья! — не обнаружено ни одного селения. Спутник всё там прощупал… Только блуждающие костры… На самом нагорье тоже безлюдно. И это естественно — раз безводно… Значит, в западных лесах, доступных пешим походам урумту? Значит, селений у людоедов нет? И значит, практически помешать налётам урумту я не способен. Как бы ни хотел… Защищать мы можем только селения, но не блуждающие по лесам дикие семьи.
Однако Вук этого не понимает, раз спрашивает разрешения… Он не знает, что я лишь догадываюсь, где эти племена. Он явно преувеличивает мои возможности. Вот где их просчёт! Уж его личный или всей пятёрки — неважно…
Ну, а для тех неведомых женщин из неведомых племён что лучше: стать секс-рабынями в чужих радиоактивных пещерах или быть съеденными собственными соплеменниками? Ведь каннибалы жрут и женщин, когда больше некого. Пожирают всегда тех, кто слабее.
Вообще-то для людоедских племён характерен групповой брак. Иного там, по уровню развития, и быть не должно. Не все племена, живущие в групповом браке, едят людей. Но почти все людоеды живут в групповом браке. Это мы тоже проходили в «Малахите»…
Значит, для женщины переход из одного группового брака в другой такой же не должен стать крушением основ, кошмарной трагедией и вообще концом нормальной жизни. Это не будет потерей личности, потому что женской личности там, по сути, пока нет. Там может быть только личность самки. Если, конечно, у самки бывает личность… И даже более того: переход из каннибальского племени в бывшее каннибальское можно считать почти прогрессивным. Пусть и насильственный переход!.. Хоть от человечьего мяса отвыкнут — и то ладно!.. Тех каннибалок я не видел, не знаю… Может, они вонючи, сплошь волосаты и даже с хвостами? Пожалеть их надо или, напротив, за них порадоваться?..
Такая вот неожиданно вылезла логическая цепочка — как будто от меня на самом деле зависела судьба тех женщин. Ай да Вук! Ай да голова! А я его хотел в порошок…
Может, и образуется тут какая-то передышка для окружающих мирных племён? Может, сдвинется на запад вековая война?
Не очень-то, конечно, благородно решать свои проблемы за чужой счёт. Но если иначе пока не получается? Если иначе кровь потоком, трупы по реке и нормальные женщины в рабстве?
Полез в политику — защищай свой народ! Точнее — свои народы…
Зря, что ли, учил нас в «Малахите» хлёсткими афоризмами один знаменитый политолог: «Политика — это мисс Компромисс…»?
Боже, да о чём тут столько думать?
Вук, видно, понял, что сумел залезть мне под кожу. Он уже не осматривал вертолёт. Он напряжённо следил за моим взглядом. Глубоко посаженные глазки его смотрели на меня пронзительно и даже как-то сочувственно. Он словно догадывался: мне надо через себя перешагнуть, чтобы согласиться.
И я решил подтвердить его догадки.
— Пока не стану вам мешать, — пообещал я с таким мрачным видом, как будто кусок от сердца отрывал. — Не хочу гибели твоего племени. Как и Нур-Нур не хотел. Живите! Но — в мире с моими племенами! Не трогайте купов, айкупов, ту-пу и килов! У них будет наше оружие. Добывайте себе женщин только в лесах на закате.
— Килов мы не знаем, — сказал Вук. — Где они?
— Не знаете, и не надо! — Я усмехнулся. — Незачем вам их знать. Они людей не едят.
— Если мы пойдём через леса ту-пу, — деловито поинтересовался Бук, — они нас пропустят?
— Обходите эти леса подальше, — посоветовал я. — Если хотите быть живы… Идите вдоль озёр. Там много птиц. Будете сыты в пути.
Вук помолчал, подумал — и согласился;
— Ты прав. Там много птиц. И там есть по пути пустые пещеры. Я ночевал в них мальчишкой. Когда охотились на ломов.
Я достал ложку, открыл банку тушёнки и дал Вуку попробовать. Всё-таки гостя положено попотчевать… Особенно после заключения мирного договора… Тушёнка Вуку понравилась. Ложка — тоже. Может, даже больше, чем тушёнка. И понравилась ему кисло-сладкая «Тайпа», которой он запил угощение. С собою я дал ему ещё две ложки, две банки тушёнки и полиэтиленовую бутылочку «Тайпы». Заодно научил открывать то и другое. Удержать в руках больше он не мог. Приучать его к сумкам казалось мне рановато. Но в пути пусть вспоминает добром второй наш разговор…
Когда Вук спрыгнул с вертолёта, мне показалось, что в кустах на противоположной стороне полянки кто-то дёрнулся. При полном безветрии шелохнулась ветка. И как будто пальцы тёмной ноги мелькнули под кустом.
ЭМЗа с собой не было — остался в палатке. Привык я к здешней безопасности… Купы, верилось, в меня не выстрелят. А если это какой-нибудь урумту, сопровождавший Вука, то вроде бы и он не должен. Вук выскочил из вертолёта целый, невредимый, даже весёлый. Видно, долгая моя задумчивость очень пришлась ему по душе.
Однако на всякий случай дверку машины я тут же прихлопнул, и как ушёл Вук с полянки, не видел.
За откидными солнцезащитными стёклышками я нащупал, как и положено, две пары очков — коричневые и синеватые. Коричневые приготовил на выход — чтоб стрела ненароком не залетела в глаз. Синеватые засунул обратно. И тут вспомнил, что мыслеприёмника с Вука я не снял. Так, с дугой на голове, он и ушёл.
Жаль! Наверняка пропадёт!
Набивая в сумку последние отрезы сатина и мотки ярких лент из контейнера с подарками для купов, я думал о том, что политика, как учили нас в «Малахите», это, конечно, искусство возможного. Выше головы, как говорится, не прыгнешь… И в то же время, как всем широко известно отнюдь не из учебных курсов, политика — дело грязное. И глядеть на неё порой просто невозможно, невыносимо!
На своём опыте убедился.