Пленный дал мне поспать два часа. Потом завозился, засопел, начал плеваться и, видимо, ругаться. На своём, понятно, хурском языке.

Пришлось включить фонарь, натянуть его на голову, а затем — и мыслеприёмник на голову пленного.

Он, понятно, сопротивлялся, как мог, мотал головой, корчился, извивался, но руки и ноги его были связаны, и я довёл дело до конца. И тут же предупредил:

— Не снимай эту дугу с головы. Перестанешь меня понимать.

— А зачем мне понимать тебя? — нагло спросил он.

— Чтобы жить. Не будешь понимать — умрёшь.

— Всё равно вы меня сожрёте, — вполне философски заметил пленник.

— Будешь послушным — не сожрём, — пообещал я. — Отпустим. Но сначала поговорим.

— Даже мои предки так не издевались, — признался он. — Жарили пленников сразу.

— Почему ты решил, что мы тебя съедим? — спросил я.

— А зачем ещё брать в плен мужчин?

Мне показалось, что ответ его не лишён логики. Он шёл сюда за женщинами, и это ему понятно. И, значит, мужчин уводить в плен не собирался. А, следовательно, не собирался их есть. Уже хорошо!

О том, что мужчин уводят в плен ради рабства, он, видимо, не знал. Тоже прекрасно!

Я посадил пленника спиной к стенке палатки и, прежде, чем развязать руки, решил дать воды. Положено дать воды после слипа. И по медицинским соображениям и по гуманным.

Уже когда я зачерпнул воду стаканчиком и поднёс к его рту, в палатку вбежала Лу-у.

— У тебя свет, — сказала она. — Я пришла.

Увидав, что я делаю, она ужаснулась.

— Это же хур! — закричала она. — Зачем ты даёшь ему ста-кан?

Видимо, стакан казался ей величайшей ценностью.

— Чтобы он заговорил, — объяснил я. — Ему надо промочить горло.

— Ему надо проткнуть горло! — жёстко уточнила Лу-у. — Копьём!

В глазах пленника промелькнул ужас. Он же теперь всё понимал! Мыслеприёмники работали.

— Не бойся! — успокоил его я. — Если будешь слушаться, тебя не убьют.

От воды он, однако, отвернулся, демонстративно.

Я поставил стаканчик рядом с ним на землю и снова предупредил:

— Сейчас развяжу тебе руки. Захочешь пить — пей! — И показал на стакан. — Но не вставай. Встанешь — убью!

Он обвёл воспалёнными маленькими глазками палатку, как бы отыскивая оружие. Чем, мол, тут можно убить? Ни палицы, ни копья, ни камня порядочного… Лишь на поблёскивающем тёмно-зелёном куске слюдита задержался его взгляд. И презрительная усмешка перекосила скуластое, нездорового землистого цвета лицо. Видимо, он подумал, что этим камешком с детский кулачок его не убить. А больше ничего подходящего не видно.

Лиану на его руках я легко перерезал охотничьим ножом. И вот нож явно заинтересовал пленника. Он внимательно проследил, как опустил я его в ножны на поясе. Это был первый отчётливо заинтересованный взгляд моего невольного гостя.

Я включил камеру, и на плёнку пошла запись того, как разминал он затёкшие руки, как оглаживал сильные плечи, как устраивался поудобнее спиной к стенке палатки. В конце концов так и прилип к ней, поставив руки позади и вытянув вперёд, прямо под объектив, связанные мускулистые и грязные ноги.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Вук, — неохотно ответил он.

— Что означает твоё имя?

— Мохнатый зверь.

— У тебя есть жена, дети?

— Наверно, есть дети. — Он усмехнулся. — Жёны у нас общие. И дети — тоже.

«Групповой брак! — подумал я. — По Моргану — низшая стадия дикости. Может, это ещё и не племя, а стая?»

— Зачем вы шли к купам?

— Они знают. За женщинами.

— Вам не хватает женщин?

— Они умирают раньше мужчин. Вот и не хватает.

— А почему они умирают раньше?

— Не знаем! — Вук усмехнулся. — Боги знают. Колдун говорит: раньше умирает тот, кто достоин смерти.

Последние слова пленника полоснули меня как ножом. Они почти дословно повторили вошедшее в историю изречение одного из российских политиков самого конца двадцатого века. «Что ж, — сказал он публично и спокойно, — погибает тот, кто достоин смерти».

Он имел в виду, правда, не людей, а заводы и фабрики, которые, по его мнению, делали что-то не то или не так. Но за ними стояли люди, которых обрёк он на великую безработицу.

Он был внуком сразу двух прекрасных, безупречных писателей, но в историю вошёл как великий разоритель российской экономики и виновник гибели бесчисленного количества людей. Прежде всего — стариков, у которых отнял необходимые лекарства, достойную пенсию и возможность заработать на жизнь. Миллионы детей он сделал беспризорниками, тысячи жуликов — миллионерами.

Так вот, оказывается, кто товарищ тому давнему политику по уровню мышления — колдун бывших людоедов!

Позже, в двадцать первом веке, эти зловещие слова потомка двух писателей периодически возникали в самом различном исполнении на его роскошном кладбищенском надгробии. Единственный в российской истории случай долгого народного злопамятства…

…— Почему вы живёте в пещерах? — спросил я Вука. — А не в хижинах, как купы?

— В наших пещерах тепло, — ответил пленник. — А в хижинах у нас замёрзнешь.

Лицо его становилось напряжённым. Что-то он там, похоже, нащупывал за спиной. Но что там, у голой стены, нащупаешь? Может, какое-то насекомое его кусало?

Он заметил мои интерес не к словам, а к движениям, сейчас же вынул одну руку из-за спины, протянул к стаканчику и очень грамотно, неторопливо, отпил из него воды. Будто всю жизнь пил из стаканов.

И долго потом держал стаканчик в руке, отхлёбывая по глоточку. Явно получал удовольствие. Я и не заметил, как поставил он пустой стакан на место и убрал руку за спину.

— Скажи, Вук, — продолжал я, — хуров больше, чем купов, или меньше?

— Мы не хуры, — мрачно возразил он. — Это купы называют нас «хуры» — «нелюди». А мы называем себя урумту — люди пещер. Когда-то мы были урумку — люди лесов. И жили в этих местах.

— Сколько вас?

— Много! — гордо ответил он. — Сколько купов, и ещё столько, и ещё больше. В пещерах свободно. Нас будет ещё больше. Мы тут сильнее всех.

— Почему вы ушли из лесов в пещеры?

— Нас прогнали. — Вук опустил голову.

— Кто?

— Злые боги.

— У них есть имена?

— Нур-Нур главный. Он бросался огнями с неба. Его слушались громы и молнии. Он был страшен и не знал жалости.

«Прямо Зевс-громовержец, — подумал я. — Так вот отчего они кричали «Нур-Нур!»… Только почему всё в прошедшем времени?»

— Где он живёт? — спросил я.

Пренебрежительная усмешка пробежала по лицу Вука. Немного, в его мнении, стоил человек, не знавший Нур-Нура. Однако пленник решил снизойти до ответа:

— Когда-то он жил за рекой купов. Где сейчас айкупы. Потом ушёл на небо.

— За что он прогнал вас?

Вук помрачнел, опустил взгляд, задумался. Похоже, не хотел отвечать.

— Отвечай! — потребовал я. — Хочешь жить — отвечай!

Он поднял на меня маленькие глубоко посаженные тёмные глазки. Ничего, кроме лютой ненависти, не увидел я в них.

— Это давно было, — тихо, как бы выдавливая из себя слова, произнёс он. — Столько разливов прошло — сосчитать невозможно. Но урумту всё помнят. Получилось, как сказал Нур-Нур… Он пришёл в наше племя после неудачной охоты. У нас не было тогда луков и стрел. Много было неудачных охот. Голодное племя ело двух своих стариков.

Вук слегка подвигался, поудобнее упёрся руками в основание палатки. Искоса я взглянул на Лу-у. Она напряжённо, зло смотрела на пленного. Остренький подбородок её выдался вперёд. Надбровные дуги чуть опустились. Маленькая тёмная рука её лежала на тюке с подарками как раз возле тёмно-зелёного куска слюдита.

— …Нур-Нур разозлился, — продолжал пленник. — Когда Нур-Нур злился, из ног у него вырастали огненные деревья. Он обрушил на урумту все громы и молнии, бросил на хижины все огни неба. Урумту бежали от своих хижин в холод. Нур-Нур гнал их ночью и днём. Он прогнал наше племя за большие озёра и сказал: «Живите здесь, в пещерах. У вас не будет стариков. Вы не будете есть людей. Вернётесь в тёплые леса — убью всех!»

Вук остановился, глубоко вздохнул, поглядел прямо в зрачок тихо щебечущей съёмочной камеры, потом перевёл взгляд на опустевший стаканчик возле себя. Подумалось, что хорошо бы снова наполнить его. Но не сейчас, когда у пленника развязаны руки. Попозже.

— Продолжай! — снова потребовал я. — Что было потом?

— Всё как сказал Нур-Нур, — спокойно повторил Вук. — В пещерах текла горячая вода, и было тепло. Люди стали там жить. Старики умерли. Больше стариков не стало. Урумту не едят людей и умирают молодыми. Женщины умирают раньше мужчин. Забираем женщин в других…

Он не договорил. Чем-то тяжёлым метнула в меня его рука, и я едва успел отклонить голову. Продолговатый предмет просвистел возле виска. Сзади раздался глухой удар в стенку палатки, затем металлический звон, металл ударил по металлу.

Вук тем временем мгновенно передвинул свой зад и снова опёрся руками в основание стенки. Глазки его метались из стороны в сторону.

И тут же в лоб ему врезался кусок слюдита, упал к его ногам, а на лбу отчётливо проступила и стала наливаться, набухать капелька крови.

Это Лу-у вступилась за меня.

Первая мысль была: «Кровь! Быстрей надо взять анализ. Пока кровь не запеклась!»

Вторая мысль была: «Что же он метнул? Дюралевый колышек от палатки? Здесь забивали их Тор и Сар. Значит, не вогнали по шляпку?»

Третья мысль была: «Сейчас он выдёргивает второй колышек. Вдруг не увернусь? ЭМЗ не включён… И анализ крови при его развязанных руках не взять…»

Левая моя ладонь ещё держала щебечущую съёмочную камеру.

А правая уже нащупала за поясом гладкий уголок слипа. Мысли и действия отмерялись, наверное, даже не секундами, а их долями.

Похоже, не миновать!

Я направил на бедного Вука слип, нажал курок и увидел предсмертный ужас в его глазах. Он успел понять: что-то страшное и неумолимое наваливается на него по моей воле. И тут же съехал по стенке палатки на матрасик, руки его непроизвольно выползли из-за спины. В правой был зажат выдернутый из земли второй колышек палатки.

Не до конца забили…

Ещё бы секунда — и сознание мог потерять я. А за ним — не исключено! — и жизнь.

Где-то тут блестящий холодильничек среди набросанных в баулы вещей?

Минута ушла на поиски. Кровь не успела остановиться, и анализ па стёклышки я снял дважды — на всякий случай. Тут же запечатал стёклышки обратно в холодильник. А потом залепил ранку на лбу пленника стептимиоловым пластырем. Пока проспится, ранка затянется.

Лу-у следила за мной быстрыми испуганными глазами. Зрачки её метались из стороны в сторону. Того, что я делал — да ещё так стремительно! — она, естественно, не понимала. Может, это казалось ей колдовством. А может, она думала, что я стану пить его кровь?

Затем, уже неторопливо, я разжал пальцы спящего, вынул колышек, показал его Лу-у и вбил каблуком обратно в гнездо. Потом нашёл второй колышек, упавший точно на шляпку своего собрата по другую сторону палатки, и его тоже вернул на место.

И, разумеется, пришлось снова связать руки пленника. Уже, правда, не лианой, а шнуром от парашютных строп.

Теперь хорошо бы сбегать в соседнюю — уже Торову! — палатку, взять геологический молоток да пройтись по всему кругу, забивая колышки по шляпку. Чтоб уже никто не выдернул… Но ведь звону будет!.. А купы давно спят…

Ладно! До утра потерпит.

— Ты, наконец, убьёшь его? — спросила Лу-у. — Он заслужил.

— Не убью! — ответил я. — Проснётся — закончим разговор. Потом отпущу.

— Я бы убила, — призналась Лу-у.

— Надо, чтоб он унёс в своё племя приказ: не приходить больше сюда!

— Они тебя не послушаются.

— Заставлю!

— Ты можешь наказать всё племя?

Милая Лу-у! Не видела она, как драпали по лесу ненавистные ей хуры!.. Не успели, видимо, поведать ей об этом ни отец, ни другие воины. Разговоры у них ещё впереди. Да, по сути, и не видели они этого панического бегства. Увидели только результаты.

— Сыны неба могут всё! — ответил я. — Для нас нет невозможного. Но мы не любим наказывать.

— Ты их жалеешь?

— Они несчастны.

— Не мы виноваты в их несчастьях, — резонно заметила Лу-у.

— Они этого не понимают.

— Зачем жалеть таких глупых? Их надо убить! Всех!

— Всех? — удивился я. — Там же есть женщины из вашего племени.

— Не только из нашего… — Лу-у явно растерялась. — Там есть женщины из племени айкупов, из племени ту-пу…

— И всех их убить? — повторил я. Лу-у молчала. Думала…