Загнанных ящеров пристреливают (Дмитрий Богуцкий)
Совершенно не вовремя, когда они уже подъезжали к опутанной роговой колючкой заставе на внешнем периметре города, Красотка, оглушенная два часа назад титанической дозой раствора дикого дурмана, начала приходить в себя.
Тварь, привезенная с противопоставленной стороны мира, здоровенная, двуногая, крепкая, как железобетон в фундаменте небоскреба, сухопутная акула, пожирательница неосторожных детишек, беспокойно зашевелилась в своем проволочном коконе. Мазай мгновенно пересел с места за водителем ближе к кокону, положил ладонь на горячие от внутреннего тепла чешуйки, похожие скорее на перья, на узкой, как топор, голове твари. Невесомо провел по кромке лба от надбровных дуг до вздрагивающих ноздрей, тихо, кончиками пальцев, как касание ветра, отвлекая от реальности, навевая отступивший было сон…
Длинные, словно клещи, челюсти разошлись, приоткрыв часть из вооружавших их сорока восьми белых клиновидных зубов, — изо рта твари слабо пахнуло теплым рыбным запахом. Давно не кормлена.
— Тихо… Тихо, Красотка, — прошептал Мазай. — Спи… Рано еще.
— Что там? — Водитель на мгновение отвернулся от ночной дороги, освещенной голубым светом газовых фар.
— Не шуми, — негромко ответил ему Мазай. — Все нормально пока. Едем дальше.
— Вашу ж мать, — громко прошептал водитель, отворачиваясь.
Да, не хватало только еще, чтобы и груз проснулся в пути…
Никому из них не нравилось развитие событий, и Мазай чувствовал, как напряжение в грузовике нарастает.
А потом, вопреки всякой договоренности, уже на заставе на подходах к городу их остановили засечники. И все повалилось окончательно…
— Что везете? — спросили на заставе.
— Ну ты же знаешь, что везем, — угрюмо ответил водитель в распахнутую дверь.
— Позаботьтесь отвечать как положено, — не менее угрюмо ответил засечник в динамическом панцире с циклоцепом наперевес. — Выходи.
— Чего вдруг?
— Указание на вас пришло, из города. Потому и выходи. И не доводи меня — а то доведешь.
— Зря ты это, старшой. Мы ж друг друга не первый день знаем. И не первую ночь.
— Ты мне порассказывай еще, что тут зря. Вылез, я сказал.
Мазай слышал их негромкий разговор и еще ощущал насыщенный холодный запах степи с окраины, пыли с брошенных из-за засухи сельских полей, уже перебиваемый городским горячим запахом нагретых моторов и искрящих проводов. Внутри разрасталось холодное молчание. Не доехали. Все. Конец.
То, что ему самому конец, — ладно. А вот его сын вовсе не родится…
Еще один ополченец отодвинул боковую дверь фургона, осветил внутренность дымным светом ручного газового фонаря, ослепил Мазая, обвел пыльным лучом хребтину Красотки, ее медленно вздымающиеся в темноте бока.
— Охренеть, — произнес светивший. — Старшой! У них тут и впрямь ящер!
Старшой отошел от водителя, заглянул внутрь, заметил и Мазая, поманил пальцами:
— А ты выходи давай.
Мазай оставил Красотку и медленно выбрался из фургона. Старшой показал ему, где встать: рядом со сгорбившимся водителем у шлакоблочной стены заставы.
— М-да, — буркнул старшой, обводя спящую Красотку лучом света из коптящего фонаря. — Кто погонщик? Ты?
— Я, — не стал отпираться Мазай.
— Совсем вы, степные, охренели… Вы бы еще бармаглота так повезли.
Мазай безучастно пожал плечами, мол, мне поручили — я везу, могу и бармаглота, буде понадобится такой кому в трижды возведенном граде Ушмале.
— Старшой, — угрюмо позвал водитель. — Чего ты нас остановил-то?
— Приедут скоро за вами, — ответил старшой. — В смысле вы-то на хрен никому не нужны, а это чудо в клетку заберут.
— Кто заберет-то?
— Кому положено… Кто-то от Бессмертных. Запрещено же ввозить ящериц в город во время Тризны.
— Так всегда ж возили и ничо!
— Ты поболтай мне тут еще. Жди. И не дергайся.
— Старшой, — позвал Мазай.
Старшой приблизился, направил луч фонаря в лицо, осветил костяные височные подвески с лицами предков, жесткие, выгоревшие волосы степняка, небритый подбородок.
— Чего тебе, рыжеглазый?
— Позвонить от вас можно?
— Начальству моему нажаловаться хочешь? — недовольно спросил старшой.
— У меня жена на сохранении в родильном, в городе, — объяснил Мазай. — Скажу, почто не приеду сегодня…
— А-а-а, — протянул старшой непонятным тоном. — Претендент. Ну иди. Иди, позвони. Рядовой, проводи его. Посмотришь, кому он там на самом деле звонить будет…
Телепровод был новый, меднотрубный. Мазай попросил соединить с храмом домашнего очага, дождался ответа брата-оператора, дождался, пока трубку передадут Лаське, потом рассказывал, что по работе задержится, может, до завтра, может, чуть дольше, да все в порядке, так, застряли в пути. Рядовой при этом хмыкнул и ушел обратно по коридору мимо пустого зарешеченного загончика для задержанных, в застекленный зал у входа. Мазай проводил его взглядом, слушая мягкий голос Ласьки, и, конечно, не стал говорить ей ничего о том, что провалил задание, что не будет серебряных слитков в форме бычьей головы на чаше медицинских весов. Ничто не остановит чашу с их сыном от звонкого удара об медный стол. И значит, не будет в городе нового человека — будет еще одно жертвоприношение первенца на алтаре домашнего очага города Ушмаля. Он, конечно, ничего не стал говорить. У него есть еще время до родов. Но совсем мало. Со дня на день.
Со дня на день.
Мазай слушал голос Ласьки и ни о чем не думал. Было видно, что к заставе подъехал еще квадратный грузовик, встал за их фурой. Даже не грузовик — а целый броневик вроде тех, что патрулируют Дельту. Из грузовика на дорогу выбрался служилый, одетый с ног до головы в анатомические доспехи. Подошел к старшому, перекинулся с ним парой слов, покачал головой в шлеме, отошел — пар дыхания вырывался из-под дырчатого забрала. Потом вдруг развернулся, одним движением выдернул из длинной кобуры на бедре тяжелый жаломет и снес старшому голову одним выстрелом. Снес голову начисто — вместе со шлемом.
— Пока, родная. Меня зовут, — успел сказать Мазай, прежде чем очередь из бортового дискобола броневика разнесла вдребезги окно заставы и изрыла стену у него над головой.
— Я тебя жду, рыжий… — услышал пригнувшийся Мазай, прежде чем повесил трубку.
Стальные, сдавленные в диски спирали свистели, разрывая воздух, с хрустом рикошетя от кирпичных стен и рассыпаясь в брызгах осколков. Снаружи ругался водитель, хрипел рядовой, разорванный ударом изнутри развернувшейся в пробитой грудной клетке спирали, поднялась выбитая из стен пыль, Мазай щурился, стараясь что-то разглядеть, и уже собрался сделать рывок к циклоцепу, что валялся рядом с затихающим рядовым, как обстрел прекратился.
Стало очень тихо — только что-то осыпалось снаружи и свистел пар, выходя из пробитой системы покосившейся под обстрелом фуры.
Уцелевшая под потолком газовая лампа перестала болтаться, и замерли метавшиеся из угла в угол тени.
Мазай услышал в темноте шаги. Кто-то вошел снаружи в разгромленную заставу. Мазай замер у стены, стараясь не дышать громко.
Раненый водитель лежал на полу в луже крови и еще тихо, едва заметно шевелился. Служилый в анатомических доспехах со знаком медного аспида, хватающего себя за хвост, на кирасе приблизился к водителю, наклонился, рассматривая того, кто там лежит, потом распрямился и пальнул жалом в водителя, тяжелые брызги подняло до потолка.
Мазай не стал ждать неизбежного. Рванул мимо перезаряжающего жаломет служилого, выбросился в окно, выкатившись прямо под спущенные колеса своей изрешеченной фуры. Вскочил и тут же свалился, сбитый с ног взорвавшимся о борт фары спиральным диском — осколки спирали хлестанули по рукам, которыми он закрыл лицо.
Он еще успел увидеть, как наклоняется над ним тот служилый — с дырчатой маской вместо лица, как поднимает жаломет, направляя прямо в глаза Мазаю. Он даже разглядел крестообразный выход ствола, как вдруг проснувшаяся от шума снаружи Красотка выбила дверь фуры — а клетка ее вообще не могла остановить, так, тара для погрузки — и в прыжке просто смахнула руку служилого вместе с жалометом, как не было.
В темноте загрохотал бортовой дискобол броневика, потом там скрипела отдираемая с мясом от грузовика дверь, и один за другим замолкали вопли поедаемых заживо.
Мазай очнулся от того, что кто-то облизывал ему лицо жестким, липким языком с отдаленным запахом красной рыбы.
— Да уйди ты от меня, — простонал Мазай, отталкивая морду Красотки от своего лица. — Вот пристала…
Потом все вспомнил и сел на плитках дороги. Все вокруг было именно таким ужасным, как он до забытья. Только добавилась еще кровища, что натекла под распотрошенным броневиком.
Ну да… Степной ящер — это вам не сайгаков по загону гонять. Это тварюшка серьезная, в ваших местах малознакомая…
Довольная, сытая Красотка пихнула Мазая плоской головой, едва не свалив с ног.
— Да ну тебя, — вяло отбивался Мазай. — Обожралась, да? Нехорошо.
Красотка громко икнула, быстренько отбежала к краю дороги, где ее благополучно и стошнило склизким комом, слепленным из обломков костей, одежды и амуниции.
Мазай посмотрел, как Красотка блюет, и тяжело вздохнул:
— Что, плохо тебе?
Отходняк от дурмана-то, н-да. А еще у нее скоро сушняк начнется…
Мазай поднялся на ноги, огляделся; избитые руки болели, но терпеть было можно, щитки погонщика — от кисти до локтя — спасли кости.
Ну? И что теперь? Фура издырявлена, водитель убит. Куда дальше?
Мазай всегда предпочитал идти, чем стоять, и делать, а не ждать. Он поднял глаза к колеблющимся огням городских высоток сразу за мостом. Быстро рассветало.
Куда-куда? Туда…
И побрел прочь, через понтонный мост, в утренний туман над рекой.
Красотка возилась с застрявшим мясом между роговых шпор на мощных задних ногах, отвлеклась, распрямилась, высматривая, куда это он пошел, сжевала задумчиво вычищенный кусок и тихим шагом незаметной тенью, осторожно ставя на мостовую когтистые лапы, бесшумно заскользила через ночь вслед за Мазаем.
Кто за ним идет, Мазай заметил не сразу, а только когда уже добрел по пустынной эстакаде в центральный район, примыкавший к нижним ярусам Пентагона, и спустился в нижние кварталы. Там было достаточно много света от похожих на деревья высоченных фонарей в голубых огнях газового пламени. Первые этажи — сплошная торговля и питание, зеркальные стекла в два роста. И больше никого на улицах — все уже улеглись, утро начинается. В таком отражении он и заметил, что Красотка идет за ним следом.
— Эй, а тебя куда несет? — обернулся он. — Вали давай отсюда, тебе тут хуже только будет.
Красотка, довольная, что нагнала его, переминалась с ноги на ногу, умилительно прижимая мелкие передние лапы к пузу, словно в смущении поигрывая мелкими коготками и пряча глаза от Мазая.
— Ну? Ты чего?
Красотка смущенно облизнулась.
— Пить хочешь? — Мазай вздохнул. — Да, я тоже хочу… Пошли, чудо в клеточку…
И Красотка, вывалив набок белесый подсыхающий язык, поспешила за Мазаем.
Воды напились в открытом цокольном этаже Пентагона, из пожарной колонки, обычно тут было не протолкнуться от экипажей извозчиков и зрителей, приехавших на церемонию, и нечем дышать от кипящих выхлопов механизмов. Но сейчас было уже тихо, прохладно и гулко. Где-то вдалеке под трубами паровых лифтов спали на кусках картона бездомные, но что происходило ближе к выходу, их не особо интересовало.
Мазай открутил бронзовый вентиль, попробовал хлынувшую воду сам, пустил Красотку — та с восторженным хлюпаньем начала лакать. Дорвалась.
Мазай тем временем огляделся. Ряды грубо отлитых из бетона колонн уходили вдаль. Иероглифы на черноземном подсказывали, какой путь на какой ярус идет, где выход, а куда входить запрещено под страхом смерти первенца. Он пошел между колонн, вслед за растекающейся по плитам воде, пытаясь сообразить, куда дальше-то, — он был здесь всего раз, и его тогда везли…
— Заблудился, рыжеглазец?
Мазай, скривившись, оглянулся — предсказуемое нижнеярусное шакалье привечало степных претендентов в любое время суток. Было их четверо, и были они молодые и дерзкие, аж сил нет.
Мазай, прищурившись, осмотрел каждого: забинтованные кисти рук, кожаные кастеты, понтовые гоночные масочки с рыбьими глазами очков — глаза нежные от света прятать, плащи из кожи ящериц до пят…
— Чего щуришься? — процедил один из четырех одинаковых с лица. — Глазик выколоть?
— Не спится? — поинтересовался Мазай, чем малость смутил молодежь.
— Чот ты дерзкий какой-то, — смущенно произнес один из четверых.
Мазай покивал, соглашаясь, дерзкий, да. Так есть причина. Резкая и быстрая, как сама смерть. Просто за поворотом коридора ее пока не видно. Воду вот только допьет…
— Где Хирург ныкается, в курсах, молодежь?
Четверо, уже переменившись в настроении, переглянулись, один из них медленно указал куда.
— Благодарствую, — серьезно поблагодарил их Мазай и, уходя, чирикнул сквозь зубы сбор снимающейся с отдыха стае, Красотка услышала, конечно, бросила пить и со всех ног рванула за Мазаем, кожаные гонщики так и брызнули из-под ее ног.
— Воду закройте! — крикнул им вслед, ухмыляясь, уходивший в указанном направлении Мазай. Сытая и потяжелевшая от набранной в пузо воды Красотка довольно топала следом, всякая мелкая живность ей теперь была не интересна. Теперь ей бы только встать всей стаей на покой и баньки.
Н-да, посмотрим, как тут вообще и что…
Он нашел нужный портал, потом вспомнил, какой грузовой тоннель в фундаменте Пентагона ведет в нужный сектор под трибунами. Красотка клацала когтями позади.
Мазай наконец нашел и отодвинул тяжелые, обшитые проклепанным листовым железом ворота в сторону и вошел в обширное темное пространство.
— Есть кто живой? — спросил он, изрядно постояв в тишине.
В темноте клацнуло. Рубильник, понял Мазай. Медленно загорались один за другим газовые светильники под потолком. Каземат наполнялся светом.
Человек в кожаном фартуке живодера, в хирургическом капюшоне отпустил ручку рубильника и сделал пару шагов им навстречу, присмотрелся.
— И какого хрена вас сюда принесло? — спросил он наконец.
— Нас сбросили, — проговорил Хирург, вынимая шприцы из автоклава.
— Это как? — не понял Мазай.
— Это как с корабля за борт, — пояснил Хирург, наполняя шприц из алебастрового пузырька. — Совсем. Обрубили концы. Всяк теперь тонет в одиночку, а прочих за собой не тянет.
— Не понимаю.
Хирург приподнял седые брови и скривился:
— Сочувствую. Давай. Заводи ее на смотровую.
Мазай легким толчком подтолкнул начавшую уже дремать Красотку:
— Давай, Красотка, пошли.
Завел ее на смотровую эстакаду, прямо такую же, какая была дома, на которой дед осматривал своих здоровенных несушек. Хирург легкой рукой — Красотка даже не вздрогнула — уколол ее у вторичного мозга в крестце.
— И что? — Мазай кивнул на трубку телепровода на стене. — Никто даже не позвонил? Не объяснил, что нам делать дальше?
— Я же сказал. Обрубили концы. Телепровод даже обрезали. На линии глухо. Нас сбросили, как пойманный хвост. — Хирург сунул шприц обратно кипятиться.
— А кто нас поймал?
— Понятия не имею. Да и неважно это.
— А ты чего остался? — спросил Мазай.
— Некуда мне бежать.
— Что? Прям совсем?
— А ты чего сюда приперся?
— Мне действительно больше некуда. Я пришлый. Я больше в городе нигде и не был, только в Пентагоне.
— Вот и мне поверь на слово, — буркнул Хирург.
— Хорошо, я понял.
Тем временем зелье Хирурга подействовало, Красотку напрочь сморило, поклевав носом, она с тяжелым вздохом улеглась и заснула. А Хирург тут же не преминул воспользоваться ее беспомощным положением. Рукой в перчатке по локоть он проник в яйцекладный канал и долго там щупал и ворочал смазанной жиром обрезиненной кистью.
— Яйцо на месте, — буркнул Хирург. — Все с нею в порядке. Всех нас еще переживет, особенно если так же плохо будем себя вести.
— Я думал, важнее довезти ее, — удивился сам себе Мазай. — Не яйцо.
— Ничего ты не понимаешь, парень. — Хирург бросил содранные с рук перчатки на стол.
— А ты объясни, — произнес Мазай, прикладывая ладонь к шершавому боку спящей Красотки.
— У ящеротазовых заметный половой диморфизм, — сказал Хирург. — От самцов в деле защиты потомства никакого толку. Потому, пока она в периоде вынашивания, организм работает как бешеный, ни капли жира, гормональная система разогнана, гормоны захлестывают, мышцы всегда в тонусе, неуловимая скорость реакции. И постоянно хочет жрать. Это ненадолго, нет — после кладки от нее мало что останется, сгорит дотла, но пока это настоящее двуногое чудовище без перьев, идеальная защита для яйца… А ты с нею ловко вроде обращаешься.
— Я таких же с детства по степи гонял. Пахнет даже похоже. Свисты такие же…
— Понятно. — Хирург сел на металлический треножник и задумчиво уставился на Мазая.
Бок Красотки под ладонью Мазая поднимался и опускался.
— Что будем делать? — спросил наконец Мазай.
— А что ты можешь сделать? — напряженно поинтересовался Хирург.
— Я не знаю, — ровно ответил Мазай. — Я тут никто. Я безродный претендент. Моя жена в храме семейного очага ждет рождения нашего первенца и надеется, что на этом темном деле я заработаю достаточно серебряных слитков, чтобы выйти оттуда с нашим сыном на руках. Если я не справлюсь, моего сына сожгут на алтаре в честь непередаваемого милосердия города к пришлым, да ты же знаешь…
— Все через это проходили, так или иначе. — Хирург откинулся, скрестил руки на груди. — Домой вернуться не думал? В степь?
— Дома засуха третий год, — негромко ответил Мазай. — Там все сгорело. Некуда возвращаться.
— Хреново, — заметил Хирург. — Здесь у нас, как видишь, тоже не сладко, совсем. От десятка-другого слитков и я бы не отказался. Это здорово поправило бы мои здешние дела. Возможно, даже заткнул бы ими пару прожорливых ртов достаточно надолго.
— Может… — нерешительно произнес Мазай. — Может, мы сами выйдем на заказчика?
— А ты его знаешь? Заказчика?
— Нет.
— И я его ни разу не видел, — кивнул Хирург. — А ребята, которые вели с ним дела, растворились в тумане. Видимо, кто-то действительно опасный прищемил им хвост. Так что, прежде чем делать резкие движения, неплохо бы помнить об этом «кто-то». Мы, конечно, можем попробовать дождаться, когда Красотка отложит яйцо, и посмотреть, что в него подсунули, но боюсь, нас прибьют за одну попытку. Уж больно вложение, подозреваю, специфическое.
— Не понял.
— Сказку слышал? Смерть в яйце, яйцо в зайчике, зайчик в уточке. Только в нашем случае яйцо, прямо скажем, не в зайчике… Наш заказчик — кто-то из Бессмертных. А тот, кто на хвост упал, скорее всего, тоже. Ищет смерти бессмертного ближнего своего.
— Так им не сама Красотка нужна?
— Догадливый, а? — криво усмехнулся Хирург. — Идеальный сейф для бесценного вложения.
— И что в яйце?
— Интересный вопрос. Я не морфобиолог, но подозреваю. Присаженные человеческие клетки-организаторы из стволовых клеток нашего заказчика, клетки-морфогены, присаженные на питательную массу ящеричного яйца. Масса и объем у яйца достаточные. Главное — правильно выбрать стадию развития зародыша, пока стволовые клетки ящера — а на определенной стадии роста, до начала органогенеза, они, удивительное дело, такие же, как у человека, — могут трансформироваться в нужном направлении. Клетки-морфогены в яйце приводят к организации стволовых клеток ящера в специализированные человеческие с заданными свойствами.
— И что происходит?
— Они во что-то трансформируются. Вызревают.
— Во что?
— Кто знает? Печень? Почка? Новый мозг? — Хирург хрипло засмеялся. — Кое-кому из Бессмертных не помешали бы свежие мозги. Или ты думаешь, как Бессмертные стали такими? Темные искусства, пацан. Злая наука.
— Значит, яйцо ценное?
— Наши жизни ничего не стоят в сравнении. Иначе к чему бы такая секретность? А ведь мы, возможно, единственные уцелевшие в цепочке посредников. Пока уцелевшие. Меня с этим делом почти ничто не связывает, я должен был просто оценить ее состояние после доставки и только, ящером больше, ящером меньше… Меня наняли перед делом, а тебя вообще никто не знал, кроме водителя и куратора. Все, кто тебя видел в дороге, — мертвы. У нас есть шансы прожить до следующего вечера. Только…
— Что? — спросил Мазай.
— Ты знаешь что. Надо замести следы. Оборвать все наши связи с этим делом.
— Замести следы? Под колесо ее кинуть, что ли? Слышь, Хирург, я беременных и раньше не убивал, и теперь не стану. У меня жена в родильном.
— Потрясен твоими моральными принципами, но я верное дело говорю. Твоя жена меня, в конце концов, поддержит, я уверен. Если нас свяжут с доставкой, все — конец истории. Нас вычислят.
— А труп ты куда денешь? Это же дикая груда мяса.
— Придумаю что-то. Главное — разобрать проблему на составные части.
— Нажарим груду жаркого и накормим всех бездомных в Пентагоне, — не меняясь в лице, произнес Мазай.
— Надо будет — и нажарим. С требухой и костями будет сложнее, но, в конце концов, Тризна по Первому Ушмалю начинается уже завтра — буду подкидывать понемногу на алтарь игр, там трупы павших в боях ящериц кремируют.
— Тризна…
— Ну да. А ты думаешь, ее случайно привезли именно сейчас, под Тризну? Лист прячут в лесу. Весь Пентагон забит ящерицами, мало кто отличит одну от другой. Жеребьевка на первый круг боев сегодня в полночь. Время все приготовить у нас есть.
— Тризна… — проговорил Мазай, потирая небритое лицо жесткими ладонями. — А это мысль.
— Какая еще мысль?
Мазай рассказал.
— С ума сошел? — спросил Хирург.
— Нет, — ответил Мазай. — Все четко. Тебя рано или поздно поймают за руку на алтаре и спросят, что это ты такое сжигаешь. А вот если мы ее запишем на бой и там ее убьют… Все решится само собой, на алтарь ее доставят без нас.
— Ну да, в общем порядке, — пробормотал Хирург. — Для человека, который вроде бы должен быть без ума от этих тварей, ты пугающе безжалостен.
— Да плевать. Когда мы уходили от засухи, мне пришлось перебить все наше стадо. Я убивал их одного за другим, когда они падали на обочине и не могли идти дальше. Пока не остались только люди, одни среди голой степи, и стервятники позади. Ты понятия не имеешь, что такое безжалостность.
Мазай не стал говорить Хирургу, что происходило в степи, когда без сил в раскаленную дорожную пыль начали падать люди…
— Я сделаю то, что следует. И у нее еще будет свой шанс.
— Ну да. — Хирург цинично покивал. — Шанс принести нам немного серебра перед смертью. Тут ты прав. Ты же не думаешь, что сможешь устроить все один? Я тут знаю все ходы и норы, я смогу нас пристроить в первый круг, для разминки кого-то из среднего веса. Половина серебра моя.
— Договорились.
— А вот теперь ты меня совсем пугаешь, — пробормотал не ожидавший такой покладистости Хирург.
— Так! А это что такое? — взревел устроитель боев, увидев Красотку, переминавшуюся с ноги на ногу в арочном коридоре. — Живо ее на весы! Времени совсем нет! Ну, сколько она там вытягивает? А я же говорил — это сверхтяжелый вес! Томирис! Детка! Подбери зверушке пару из первого круга.
— Это еще что за птица? — нахмурила татуированные черноземными иероглифами брови «детка» Томирис, вполне рослая и фигуристая девица в алом комбинезоне, увидев спрыгнувшую с плиты напольных весов Красотку. — Незаконно ввезли небось? Ну, народ, бесстыжие глаза… Кличут-то как?
— Красотка.
— А ты шутник, рыжик.
— Угу.
Томирис бросила зеленый биолист с цепочкой только что выжженных иероглифов, выбралась из-за стойки, подошла к Красотке, встала пред ней и некоторое время ее разглядывала. Мазай аж забеспокоился, не откусит ли ей Красотка что-нибудь просто из-за смущения, потому что той прямо деваться было некуда от такого настойчивого взгляда.
— Хорошо, — резко отвернулась Томирис, и Красотка немного расслабилась. — Она мне нравится. Я подберу вам пару для начала. Будете довольны.
— Я тронут.
— Да меня потрясения твоей нежной души как-то не волнуют. Отблагодаришь серебряно.
— Ну, как скажешь, — пробормотал не готовый к такому повороту Мазай. — Сильно рискуешь, детка.
— Отплатишь-отплатишь, папочка. Куда ты денешься.
Томирис резко взболтала баллончик с краской и нарисовала светящейся краской на боку Красотки порядковый знак.
Трижды возведенный Ушмаль — арифметически выверенный город потомственных ночных охотников, загонщиков с отравленным метательным оружием — сохранил, несмотря на века цивилизации, страсть к травле своих естественных врагов — ящеров, пусть только на время Тризны по Первому городу. Эстакады и гипотенузы, хордовые каналы, интегральные обводы и многоярусные порты сходились у железобетонного глаза города, обращенного к небу, у Пентагона.
Металлические тросы толщиной в руку поднимали к небу ячеистые фермы стен пятиугольной арены, и пять огромных наклоненных башен растягивали над ним полигонную оболочку из хрящеметаллического композита, выращенного прямо в воздухе.
Столбцы фосфоресцирующих знаков на стенах, узоров на столбах, темные очки на лицах в необычайно многолюдной для раннего вечера толпе — Мазаю городские казались скорее беловолосыми лесными призраками или пещерными кровососами, чем людьми. Многоэтажный водный общественный транспорт нес переполненные барки к кольцевому рву вокруг Пентагона, и целые толпы высаживались на его бетонные пирсы в тени нависающей крыши. Паровые машины открывали и закрывали шлюзы, биомеханическая сигнализация управляла потоком ищущих божественного знака и успокоения нищих, голодных, бездомных прихожан Пентагона.
Аквариумы с гигантскими светящимися медузами освещали огромный зал с Клеткой Тризны, подвешенной в середине огромного гулкого амфитеатра.
— Сколько всего боев будет? — спросил Мазай, наклоняясь через полированные перила, ограждавшие галерею для персонала боев, над самой Клеткой, наблюдая парадный проход фаворитов в рассеченной синим светом прожекторов темноте.
— Два отборочных круга, одна восьмая, четверть и полуфинал, — ответил Хирург, тоже глядя вниз. — Ну, и финал, конечно. Красотка поляжет на отборочных, не беспокойся, не засветимся.
— Да вот что-то беспокойно мне…
— Все схвачено. На эти бои выставляют боевых ящеров со всей Дельты. Их там воспитывают, кормят, тренируют…
— У Красотки жизнь тоже не в хлеву прошла…
— Слушай, не в первом, так во втором круге ее точно грохнут. Серебришко у нас независимо от исхода будет. Немного, правда, — устроитель боев свою доляшку отделит. Но тут это часто бывает, когда какой Бессмертный выбракует ящерицу из своей своры и выставит на бои первого круга, или кладка новая подросла, вот и хотят таким благочестивым образом проредить помет…
— Я смотрю, ты тут действительно все знаешь.
— Я всю жизнь тут.
— Понятно.
В первом отборочном круге Красотка победила с разгромным итогом, просто разорвала выпущенного против нее бедолагу в клочья. Загнала в угол заголосившего от неожиданности самца, одним рывком пилозубых челюстей отрезала ему слабые передние лапки и изрубила пузо ударами кривых шпор на задних ногах.
Вязкая кровь посыпалась сквозь решетку в яму под Клеткой.
Мазай и Хирург переглянулись.
— Так. Пошли вниз.
Довольная Томирис встречала их у выхода из Клетки.
— Ну что, папочка? Где мое серебро?
— Что это было? — спросил в ответ Мазай.
— Маленькая хитрость, папочка. Ваша девочка, наш мальчик. Ну вот я и выставила против нее такую же двуногую ящерицу, совсем молодого самца, и у него не было против нее ни шанса, феромоны самки, все дела, папаша.
— Коварно, — пробормотал Хирург. — Грязненько играешь, девочка.
— Девочкам тоже нужно есть, папаша.
Мазай задумчиво кивнул, обернулся к Хирургу, тот нехотя вынул из кармашка слиточного пояса серебряный желвак, грубо окованный в форме бычьей головы. Мазай передал слиток Томирис.
— С вами приятно иметь дело, — подмигнула она им и удалилась, задорно играя бедрами.
— У нас что-то осталось? — спросил Мазай, пока они вели Красотку отмываться в ветеринарный загон.
— После того как отдадим устроителю его часть, останется немного, — буркнул Хирург. — Даже с учетом призовых за победу. А нам еще придется заплатить за каземат, иначе нас оттуда попросят тут же. Корм, добавки, осветительный газ, взнос за следующий круг, все дела.
— Так что останется?
— Да ничего, пожалуй. Так что, наверное, и неплохо будет, что Красотка пройдет второй круг. Там и награда за участие больше — нам, пожалуй, что-то, да достанется.
— Хорошо.
То немногое, что он заработал на первом бою Красотки, Мазай потратил на общественный телепровод.
— Как твои дела, Ласька? — спросил он, дозвонившись в храм домашнего очага.
— Когда ты придешь?
— Как только закончу тут с одним делом.
— Ты же не в вязался в какое-то жуткое дело, рыжий?
— Ну что ты. Работаю с ящерицами, как обычно. Улажу все как надо и приеду.
— Не опоздай, рыжий.
— Я буду вовремя.
— Меня начинает это беспокоить, — буркнул Хирург, когда они вновь запускали Красотку в Клетку со своей стороны.
— Не беспокойся, думаю, сюрпризов больше не будет, — ответил Мазай. — Вряд ли ей так же повезет.
Но во втором бою Красотка тоже победила.
Небольшая толпа, собравшаяся на бои второго круга, восторженно завопила, повскакивала с мест, когда Красотка одним прыжком и ударом обеих задних лап снесла с места нового противника, едва показавшегося со своей стороны Клетки.
— Ну! Я же говорил! — кричал кто-то в толпе, пока Красотка топтала в кровавый фарш размазанного о решетку неудачника.
После они отмыли Красотку от крови и отвели обратно в каземат.
— Так! — Хирург нервно жестикулировал гибкими пальцами и метался по каземату от стены до стены. — Это уже никуда не годится. Это натуральная подстава. С этим надо что-то делать. Мазай! Ты слышишь? Нужно что-то делать.
Мазай задумчиво созерцал мечущегося Хирурга, раскладывая полученные в призовой казне слитки серебра на полированном металле стола. Мало. Очень мало.
— И я знаю, что нужно сделать, — ткнул ему в лицо Хирург замысловатой шевелящейся фигурой из двух пальцев. — И я это сделаю.
— Так… — Тут Мазай пробудился. — Я тебе сделаю. А ну забыл то, что там придумал.
— С ума сошел? — споткнулся Хирург. — Нас же вот-вот заметят. И тогда этой игре конец.
— Красотка будет драться, пока может, понял, Хирург? — четко произнес Мазай. — Я обещал ей шанс. Он у нее был, и он у нее останется. И мы ее поддержим, чем надо, понял?
— Мы так не договаривались.
— Ну так вали. Город ждет.
— Вот ты урод!
— Да плевать.
— Ты делаешь это ради серебра, Мазай. Только ради сраного серебра…
— Так и есть.
— Нас найдут и прикончат. И твой ребенок останется без отца.
— Мой ребенок, считай, вообще не родится, если я не сделаю чего-то. Чего-то безумного. И я доведу это дело до конца. Пока Красотка сражается, мы будем рядом с ней.
— Да пошел ты… — плюнул Хирург в сердцах и ушел сам, громко хлопнув железной дверью.
Но далеко он не ушел, конечно. Одумался и вернулся.
— Ладно, — буркнул он. — Повысим ставки. Рискнем.
— Ты опять здесь? — Мазай прищурился, разглядывая Томирис со спины. Та рисовала на боку Красотки номер ее пары в одной восьмой.
— Она мне нравится, я же говорила, — ответила Томирис. — Вообще я к вам с предложением, парни, от которого не отказываются.
— Ну, начинается, — буркнул Хирург, вылезая у Красотки из-под высоко задранного хвоста, откуда созерцал чешуйчатые мозоли на ее предплюснах.
Красотка как раз зевнула с чудовищным смаком — все аж отшатнулись от пасти, распахнутой почти в рост человека, — и замотала головой, сонно моргая.
— Вы ей спать, что ли, не даете? — прищурилась Томирис.
— Не дай ей спать, как же, — буркнул Хирург. — Только и делает, что морду об пол плющит, аж храп стоит…
— Что за предложение? — спросил Мазай.
— Есть люди, очень благочестивые люди…
— Ну-ну?
— Меня просили передать, что счастливый жребий вас далее не оставит, если вы не будете совершать необдуманные движения. Я достаточно ясно доношу мысль?
— Ну ничего себе, — усмехнулся Мазай. — А как же божественная длань, трансцендентный арбитраж и прочая такая фигня, что вещают с Клетки перед каждым боем?
— Божественную длань не пересилить, если она давит тебя. А вот давить с нею в одном направлении — что может быть благочестивее?
— А. — Мазай скрестил руки на груди. — Кажется, я уловил. И от нас требуется?..
— Идти к победе, так же как и до того. Вам же пригодятся призовые с более высоких мест?
— Это да, — согласился Мазай. — На нас в этом смысле можно было и так рассчитывать.
— О, я-то не сомневаюсь в вас, ребята. Главное, чтобы вы сами в себя верили.
Гулкий стук в металлическую дверь заставил их замолчать.
— Это еще что такое? — неприятно удивился Хирург. — Я никого не жду.
Мазай пошел открывать.
— Ага, — с усмешкой произнес он, отодвинув дверь. — Где-то я вас уже видел.
На пороге переминались с ноги на ногу знакомые персоны, то самое шакалье с нижнего яруса, молодые и дерзкие, гоночные маски сдвинуты на лбы, все в тех же плащах…
— Мы видели вас тогда утром, — промямлил самый старший из них — да он, похоже, еще и усов-то не брил!
— И? — подбодрил его Мазай.
— Можно мы на нее посмотрим? — нерешительно выговорил добрый молодец. — Мы недолго. Мы за нее болеем…
Мазай только хмыкнул и головой покачал. Но болельщиков внутрь пустил. Пусть смотрят.
Бои одной восьмой продолжались всю ночь, и Красотка вышла в Клетку уже под утро, последней. Мазай с Хирургом разглядывали сверху, что принес им жребий на сей раз.
Это оказался рогатый матерый ящер-носорог, могучий, старый, с костяным воротником на затылке и полумесяцем блестящих в свете прожекторов рогов на тяжелой голове. Поверхность рогов сплошь покрывали благочестивые надписи на черноземном.
— Острые, — пробормотал Мазай, глядя на игру света на кончиках рогов.
— Уж поверь мне, — буркнул Хирург. — Видел я, что после них бывает. Всего один удар — и все. Выносите мясо.
Красотка вышла со своей стороны Клетки, и могучий рев трибун встретил ее.
Мазай с Хирургом недоуменно озирались. Красотку здесь, похоже, ценили больше, чем они думали.
Красотка в этот раз начала неторопливо, издали. Она знала подобный вид добычи и не теряла осторожности. Старый носорог тоже землю не рыл и не делал всяких таких очевидных глупостей, коротко моргая, он следил за медленными шагами Красотки вдоль клетки, изредка резко подергивая здоровенным хвостом. Медленно поворачивался всем телом вслед за движением противницы, не сводил с нее кинжальной остроты рог на носу.
Красотка рискнула ткнуться сбоку, справа, потом слева, но везде встречала готовые к удару рога. Красотка пригнулась к полу, почти касаясь слабыми передними лапами металла решетки, приоткрыла пасть и возбужденно облизнулась, полетели брызги вязкой слюны, и вдруг, без всякого перехода, метнулась вдоль стены, а потом уже, грохоча по металлу решетки, по самой стене, проскочила над носорогом и спрыгнула уже ему на спину.
Носорог взревел. Взревел так, что народ на трибунах пригнулся. А Красотка уже рвала ему спину, выворачивала могучими когтями задних ног позвонки из хребта.
А потом вслед за осевшим телом почти оторванная голова носорога упала на площадку, когда Красотка выпустила ее из челюстей. Красотка задрала голову, вытянулась вверх на всю длину тела, гулко и страшно заклокотала всем горлом. Кровь от морды длинными потеками исчертила ее кожу почти до бедер. Победа.
— Ну что? — с угрюмым смирением произнес Хирург. — Вот и конец нам пришел.
— Посмотрим, — коротко ответил Мазай.
Но неприятности уже начинались.
Устроитель боев мрачно наблюдал, как отсыпают Мазаю в мошну серебро из казны Пентагона, и вдруг спросил:
— Вы, ребята, кто такие вообще?
Мазай аккуратно сложил серебро, выпрямился и внимательно взглянул на устроителя:
— Ты же знаешь Хирурга…
— Хирурга я знаю, — сварливо отмел устроитель. — А вот ты кто такой? И где вы взяли эту ящерицу? Я видел таких раньше, но их вообще на бои не выставляют, ценные производители или еще что… Зверушек Хирурга я и раньше допускал к боям первого круга, они никогда не заходили так далеко, а вы поломали мне всю картину, мне начинают задавать вопросы.
— Я простой степняк, — ответил Мазай. — Ящеровод в десятом поколении, знаю толк в своем деле. Претендент на покровительство города, моя семья сейчас в ожидании приношения первенца. Ящерицу я привез из степей — там такие встречаются.
Ну да. На той стороне мира, откуда океанским катамараном доставили Красотку и сгрузили на берег в закрытом контейнере, в глухом месте на восточном побережье, тоже есть степи. Чистая правда…
— Мы заплатили пошлину, — напомнил Мазай. — И даже кое-что сверх того…
— Я все отлично помню, — сварливо отрезал устроитель. — Но на бои такого уровня не попадает абы кто. У меня будут проблемы. У тебя будут проблемы. Всем будет лучше, если вашу зверушку прибьют в следующем круге. Я очень на это рассчитываю. Все. Убирайся.
Мазай убрался.
Но в четверти снова никому не повезло — кроме Красотки. Ее соперник был ранен в предыдущем бою, и хотя гибкий бандаж поддерживал его изувеченное плечо и боли он, обколотый обезболивающим, похоже, не чувствовал, но Красотка не дала ему ни шанса. Она сразу зашла с раненого плеча, сорвала ударом шпорного когтя бандаж, пустила кровь. Бедолага тут же захромал, проваливаясь пузом почти до пола, а безжалостная Красотка рубила его бок ударами лап, совсем не пуская в ход зубы, громко с хрипом выдыхая каждый удар. Бедолага качался, голосил и все никак не мог умереть — из разорванной брюшины запузырились кишки, обнажились ребра. Толпа на трибунах выла от ужаса и восторга, зашедшиеся в экстазе прыгали с трибун, сбивали с ног сторожей и скакали в пугающем хаотичном хороводе под Клеткой, принимая на лица и раскрытые рты тяжелый кровавый дождь.
В Клетке над ними гулко клокотала горлом Красотка-победительница. Мазай с перекошенным лицом наблюдал это тяжелое зрелище. Потом с трудом отвернулся, едва оторвав сжатые руки от ограждения, и пошел вниз — успокаивать Красотку.
После того как он вывел ее из Клетки, туда вошел мрачный устроитель боев с двуручным топором. Лезвие тянулось огромным медным полумесяцем на всю длину рукояти. Вошел и добил все еще скулившего в агонии ящера.
Потом слуги Клетки очистили пространство под ней от людей и вынесли тело. В прозекторской под алтарем Тризны они разделали тушу, отделили голову от тела и очистили череп от мягких тканей. После того как останки погибшего бойца со всем почтением были принесены в неугасимую пещь Тризны, его череп натерли фосфором и отнесли в зал боев, где и водрузили над одной из стен, над Клеткой, рядом с сотнями таких же. Ночь четвертей закончилась.
Завтра был полуфинал.
Очередной судьбоносный разговор с поклонниками Красотки также не заставил себя ждать.
Сначала Мазаю сунули под нос ствол заряженного жаломета — просто, веско и убедительно. Подловили в дальнем коридоре, откуда он возвращался, выбросив через люк в мусорный канал мешки с объедками последнего Красоткиного обеда.
— Я вас слушаю, — донес свое понимание обстоятельств Мазай.
— Внимательно слушай, — надавил боец на другом конце жаломета.
Мазай на всякий случай кивать не стал. Дернул бровями.
После этого человек, возникший за спиной Мазая, приблизил свои губы к его уху и тихо, но горячо прошептал:
— В полуфинале вы эту свою Красотку положите. Как хотите. Жилы подрежьте, клизму сонного зелья залейте, меня не волнует. Но положите? Понял? Или это мы вас всех положим. До седьмого колена. Я ясно изъясняюсь?
— Более чем…
— В полуфинале, ты понял? Не позже. И радуйся тому, что успеешь заработать. Второй Ушмаль вечен и далеко видит, даже днем, и рука у нас длинная. Не делай глупостей.
И оба скрылись, разом, как призраки, за поворотом туннеля. На обоих были знакомые до тоски анатомические доспехи со знаками аспида, кусающего свой хвост.
Мазай смотрел вслед скрывшимся и задумчиво тер надавленное стволом место на скуле.
— Ну это вообще уже — ни в гуся, ни в курицу…
Когда он вернулся в каземат, Хирург сразу заметил неладное:
— Случилось что?
— Я знаю, кто расстрелял нас на заставе… — задумчиво произнес Мазай.
— Даже так. И кто?
— Второй Ушмаль…
— Хвостоеды? И откуда ты это узнать мог?
— Ну вообще-то они только что ко мне сами приходили…
Такую новость Хирург уже не переварил, сначала он страшно покраснел, потом побледнел, а затем взорвался:
— Да чтоб меня крысы разорвали, Мазай! Да мать же твою, Красотка в яичницу! Ну это уже за пределами добра и зла!
— Спокойно, Хирург…
— Да какой теперь может быть спокойно?! Ты знаешь, что такое Второй Ушмаль? Это самые старые бандюги в городе. Они держат за горло все подпольные ставки в Пентагоне и кто знает что еще, они ходят под кем-то из Бессмертных. Мы им на один зуб! Куда нам теперь деваться? Ну вот ты скажи, умник хренов?!
— Некуда нам деваться, — негромко ответил Мазай.
— Ну а я что тебе говорю, придурок рыжий! Глаза твои косые, загребущие! Все тебе было мало! А вот теперь от нас совсем ничего не останется, даже жить будет нечем! Ой, все, жопа. Лучше бы на меня Красотка села, так легче было бы.
— Да не голоси ты! — разозлился Мазай. — Они не знают, что мы те самые. Они хотят, чтобы мы положили Красотку в полуфинале.
— Ни хрена себе! — пробормотал Хирург, падая без сил на треножник. — Вот это поворот.
Некоторое время они молчали. Только сопела спящая у себя в стойле Красотка.
— Ну? И что делать будем? — спросил Хирург. — Положим?
— Да щаз.
Уже перед самым боем Мазай не удержался, пошел, выложил серебряную голову за звонок жене. Лучше бы он этого не делал.
— Мазай, ты почему не возвращаешься? Я здесь совсем одна, и мне страшно. Скоро придет мой срок, а тебя все нет…
— Лася, милая, мне нужно еще доделать одно дело, и я буду. У нас все в порядке.
— Я не верю тебе, Мазай. Уже не верю. Ты должен быть здесь, а тебя нет.
— Лася…
Они так ни до чего и не договорились. Мазай с тяжелым сердцем повесил трубку.
Пентагон меж тем гудел. Хирурга нигде не было видно, и Мазай не стал его искать.
Победителей других боев Мазай не знал — и чего о них узнавать? Красотка их либо растопчет, либо на этом все и закончится. Потому разглядывал ее очередного противника с интересом.
Это был пустынный броненосец. Приземистая четырехлапая тварюшка, придавленная к полу изрядным весом костяной шипастой чешуи на спине. И она была ядовитой. То ли Красотка в своих степях встречалась с такими, то ли просто умная оказалась — не стала лезть на рожон. Отскакивала, когда броненосец, тряся шипами и щелкая зубами, напирал на нее, легко перепрыгивала в другую часть Клетки, когда броненосец оттеснял ее к стене, не давала зажать себя в углу.
А потом броненосец совершил всего одну ошибку — слишком далеко выставил лапу из-под панциря в надежде догнать врага, и Красотка его за нее и зацепила: нырнув, сделала длинный выпад шеей, кривыми зубами на кончиках челюстей подхватила броненосца за эту лапу и резким рывком перевернула на спину.
Все! Конец броненосцу.
Вырванная требуха взлетела к потолку и повисла на фермах освещения.
Народ на трибунах скандировал что-то хором.
И лишь спустившись в Клетку, чтобы вывести Красотку, Мазай понял, что дело неладно, что она ранена.
К каземату можно было только пробиваться сквозь восторженные толпы поклонников. Пришлось организовать из служителей Клетки живое заграждение, иначе охромевшая и злая Красотка точно кому-то голову откусила бы.
А потом, пройдя в каземат сквозь осаждавшую двери толпу поклонников, захлопнув пред их носами дверь, он обнаружил там Хирурга, убитого просто вусмерть — пустой шприц, ремень, чтобы пережать руку. Хирург лежал щекой на столе и вяло пускал ртом желтую пену.
Мазай завел Красотку в ее загон — та повалилась на пол и замерла, тяжело дыша, — и позвал на помощь Томирис. А кого еще?
Томирис подержала на вытянутых пальцах шприц, посмотрела на свет, положила, понюхала содержимое пузырька для смесей.
— Это обезболивающее для животных. Сорвался все-таки. Я думала, он продержится дольше.
— В смысле «сорвался»?
— А он же наркоман. Ты не знал?
— Нет…
— Ну, знаешь теперь. Скоро он придет в себя. Не бей его по голове — сосуды в мозгу могут лопнуть.
— Ничего не могу обещать, — буркнул Мазай. — Давай осмотрим рану.
Рана была неприятная, колотая, глубокая, в верхней трети бедра. Красотка лежала на полу с закрытыми глазами и часто дышала. Мазай ощупал рану.
— Обломков вроде в ране не чувствую. Что за яд у этой твари?
— Вот уж не в курсе. — Томирис кивнула на Хирурга. — Он точно должен знать.
— Ну хорошо…
И Мазай взялся за Хирурга. После третьего ведра воды и шлепков по небритой морде тот открыл налитые кровью глаза:
— Ах ты ж, мать мою. Это все еще ты?
— Это все еще я. Зачем ты это сделал, Хирург?
— Что я сделал? А… Это… Да мне страшно же, Мазай, как ты не поймешь… Страшно же до усрачки… Только чего-то мне теперь еще хуже…
— Дурак старый… Красотка ранена, рана фигня, я такие видал, но она отравлена, что мне с этим делать?
Хирурга со стонами и воплями подтащили к стойлу, и тот, роняя слюни, посмотрел на рану, потом положили его на койку, а Красотке засунули в задницу ртутный термометр. Пока Мазай мерил температуру, Томирис рассказала Хирургу про ядовитого ящера-броненосца.
— Давай ей побольше воды и не корми, — пробормотал Хирург. — Знаю я этот нейротоксин… Но у нее достаточно большая масса тела… должно отпустить… Когда-то меня должно отпустить… Ой, как мне плохо-то…
Они напоили Красотку с рук, наливая ей воду из кружки на язык. Та глотала воду, не открывая глаз. Потом Томирис ушла, обещав вернуться к вечеру.
Мазай остался сидеть на полу загона с головой Красотки под рукой, слушать ее дыхание и стараться ни о чем другом больше не думать.
Так и прошел весь день в искусственном свете каземата. Под вечер Хирург нашел в себе силы подняться, намешать в колбах антидот один на двоих с Красоткой. Свою долю он выпил, а ее ввел внутривенно в крупный сосуд у основания хвоста. Потом завалился на койку и снова уснул тяжелым сном. Мазай только молча проводил пальцами по голове Красотки.
Уже ночью Красотка открыла глаза. Не шевелясь, покосилась одним глазом на Мазая, кто это рядом такой теплый?
— Ну что? — улыбнулся Мазай. — Оклемалась? М?
Красотка только тяжело вздохнула.
— Жрать хочешь? А? Вижу же, что хочешь. Так, давай убирай башку, я тебя кормить стану…
Мазай возился с брикетами сбалансированного прессованного корма, когда телепровод на стене хрипло запиликал. Мазай уставился на взывающий аппарат на стене. Это был аппарат куратора — его поставили у Хирурга для координации действий. И с этого аппарата нельзя было ничего набрать — только получить вызов.
Мазай бросил корм, подошел к аппарату и снял трубку:
— Кто это?
— Хирург?
Мазай посмотрел на лежащего в тяжелой дреме Хирурга и сказал:
— Его нет.
— А ты кто? Так, стоп. Я понял, кто ты. Ты степняк, погонщик.
— И что?
— Это вы выставили груз на бои? Это правда? Вы с ума, что ли, сошли? Он же нас всех теперь перебьет!
Мазай и сам догадался, кто перебьет, и потому задал свой вопрос:
— Мы были здесь все это время. Так почему ты не звонил?
Но телепровод снова глухо молчал. Трубку уже бросили.
Мазай задумчиво накормил Красотку необременительной, но питательной смесью, прибрал после ее обеда. Почесал ей шею. Потом сказал ей:
— Побудешь здесь одна спокойно? Да? Молодец.
И ушел на узел связи Пентагона, откуда позвонил в родовое отделение храма домашнего очага. Брат-санитар, взявший трубку, сказал Мазаю, что приходили люди кого-то из Бессмертных и забрали его жену с собой.
Томирис раскрасила Красотку узорами светящейся краски, провела полосы от надбровных дуг до изгиба челюстей, наставила пятен разного размера от затылка до кончика хвоста, исчиркала полосами голени и оставила на ребрах вязь черноземных иероглифов с пожеланиями удачи и рифмованных славословий Тризне. Движения Красотки во тьме коридора на пути к Клетке напоминали о глубоководных светящихся рыбах черных океанских глубин.
Люди, заполнившие коридор по всей длине, касались накрашенными ладонями боков Красотки, когда она проходила мимо, оставляя на ее коже отпечатки рук. Это происходило почти в полной тишине, лишь мерцали в темноте белки их глаз.
Уже около Клетки Томирис спросила Мазая:
— Что случилось? Ты прямо черный весь.
— Ничего… — выдавил сквозь стиснутые зубы Мазай.
— Не беспокойся. Мы победим.
— Я знаю.
Пятиугольную Клетку уже сменили на шарообразную, пока еще разделенную перегородкой на две половины. С площадки на ее выгнутой крыше устроитель боев, освещенный скрещенными лучами прожекторов, вещал темному амфитеатру, заполненному парными точками светящихся глаз насторожившихся ночных охотников:
— Славься, трижды возведенный Ушмаль! Славься нынче, ибо Первый пал, а Четвертого не будет никогда. Последний бой Тризны! Последний бой Тризны!
И Красотка вступила в шар финального поединка.
Зал за пределами Клетки всколыхнулся и зарычал. И скандировал ее имя, пока Мазай и еле живой Хирург оттаскивали пандус на колесах, по которому Красотка взошла на свое поле смерти.
А потом зал затих в ожидании ее врага.
И явился Бармаглот.
Жидкая черная тень, исчадье темных многоярусных джунглей Дельты. Только желтые глаза светились в темноте, словно смотрели из глубокого болота.
Единственным светящимся знаком на его глубоко черной коже был аспид, кусающий свой хвост — прямо между глаз.
Так вот оно что.
Мазай глядел на знак, и до него начинало доходить. Бармаглота выставлял Второй Ушмаль.
И у Красотки было очень мало шансов против черного чудовища. Слишком большой вес, слишком большая скорость, слишком много зубов. Все на пределе дозволенного. Чуть больше — и это будет чудовище, которое казнят без жалости и разобьют кладку, если найдут. Именно такие твари загнали людей с равнин в пещеры тогда еще Первого Ушмаля. И именно они собрали изможденные отбросы и изнеженные плоды городской жизни, когда Первый город пал. И этого никто не забыл. Черный страх брошенных пещер — Бармаглот, — им до сих пор пугают детей.
А еще он видел людей со знаком Хвостоеда на доспехах с той стороны Клетки. Они сначала просто смотрели на него, а потом как-то все разом пошли вдоль площадки под Клеткой к нему.
И Мазай ждал их. И был готов их встретить как положено.
Но все пошло как-то не так. Потому что кто-то резко завернул Мазаю руки за спину, отобрал спрятанный в кулаке ядовитый клык, засунул под вывернутые наружу локти дубинку, согнул вдвое, поставил на колени. Рядом так же скрутили Хирурга, и Мазай услышал возглас Томирис:
— Эй! Я просто здесь работаю. Прочь руки!
Мазай краем глаза увидел, как подошел спустившийся с Клетки устроитель боев, как замерли в отдалении люди Хвостоеда.
— Задержите начало, — сказал человек, скрутивший Мазая.
— Это невозможно, — ответил устроитель.
— Если откроешь решетку, — произнес человек, державший Мазая, — я тебя на барабан натяну. Не снимая кожи. Ждите.
И пихнул коленом Мазая в спину:
— А ты идешь со мной. Величайший желает тебя видеть.
Величайший восседал на малом походном троне, положенном Бессмертным на выезде. Восседал, развалившись, раскинув худые ноги, совершенно голый, мантия из ящеричных хвостов свисала с плеч прямо до пола, где собралась в огромные складки. И бросалось в глаза огромное количество хирургических заштопанных шрамов, рассекавших его выпуклую грудную клетку, а еще лицо выглядело молодой маской, натянутой на острые кости старого черепа, в отличие от остальной кожи на теле, собравшейся в глубокие морщины и покрытой старческими пятнами.
Рядом с ним на цепи на коленях стоял человек в медной маске без рта с одним круглым отверстием, в котором моргал выпученный от ужаса глаз.
— Это они? — неторопливо задал вопрос Величайший, качнув толчком локтя цепь, когда Мазая и Хирурга бросили перед ним на пол ложи.
Человек в маске безмолвно и часто закивал.
— Ага. — Величайший сложил кости пальцев домиком и слегка наклонился навстречу пленникам.
Никак пропавший куратор нашелся, понял Мазай. И ему, похоже, тоже не свезло… Мазай тяжело дышал и едва сдерживал хрип, а Хирург рядом почти терял сознание, едва не падал набок — его поддерживала только дубинка, вставленная под руки за спиной. Томирис куда-то сумела исчезнуть еще внизу.
— Поганцы, — ласково проговорил Величайший. — Это что же вы такое вытворяете? Серебришка захотелось поднять, а? Вот же алчные людишки. Алчные и безмозглые. Тупые и бездумные.
— Где моя жена? — прохрипел Мазай.
— У тебя есть жена? — поднял бровь Величайший. — Понятия не имею. Где устроитель боев?
— Я здесь, Величайший…
— Возвращай ее из боя.
— Величайший?
— Возвращай моего ящера, тупица. Ну эту… Как ее там назвали? Красотку?
— Это невозможно…
— Возвращай ее из Клетки. Или ты думаешь, я позволю и дальше рисковать моим новым сердцем? Да ты совсем тупой…
— Но ведь тот, кто вошел в Клетку, ступил на длань божью. Все теперь в его руке…
— Это я здесь бог, тупорылая курица. Это я держу твою жизнь в руке. Вернул мое сердце немедленно! Молчи! Еще слово — и я тебя убью.
В наступившей тишине было хорошо слышно, как разъехались решетки, разделявшие шар Клетки. Как зарычали молчавшие до поры противники. Как бросились вперед, как сцепились. Как закипел бой.
— Охренеть! — только и мог сказать Величайший.
— Проклятый город, — произнес Величайший, наблюдая, как черный Бармаглот и раскрашенная сияющими узорами Красотка танцуют по стенам Клетки изнутри. — И пора бы ему давно сдохнуть, а он все не дохнет и не дохнет, прямо как эти твари. Живучий, падла.
Твари в решетчатом шаре словно плясали друг напротив друга, перетекая со стен на пол из полушария в полушарие. Нос к носу, не совершая пока резких бросков, балансируя, балансируя, балансируя…
— И какую же остроту придает возможность, что я могу потерять сегодня все. — Величайший мелко закашлялся. — Я прямо чувствую вкус жизни на губах. Давно, давно так не было. Спасибо. Порадовали старика, хоть так. Только если она проиграет, я вас все равно убью. Да даже если и выиграет… Никто не должен знать столько лишнего. Я даже своего морфобиолога на днях удавил — уж больно он руку на мне набил, хотел большего. Эй, Хирург. Я слышал, ты был неплох в своем деле, прежде чем скатился до подрезания мозолей на пятках у ящериц? Не хочешь рискнуть, поковыряться в моей требухе? Хе-хе. Шучу.
Величайший слушал, как скандирует Пентагон «Бар-ма-глот! Кра-сот-ка!», и криво скалился:
— Посмотрите на это. Ушмаль. Великий, трижды возведенный. Он появлялся и погибал, его возводили вновь, обычно очень далеко от прежнего места, и каждое основание вызывало великое переселение алчущих населить его брошенные стены. Казалось бы, куда в него столько влезает, а секрет простой. Ушмаль — это путь в небытие. Люди перестают рожать, потому что не хотят жертвовать первенцами, люди не хотят тяжелого труда, им хочется сладкого забвения, и город дает им все, что они попросят. Великий Ушмаль — это путь в лучший мир, это ворота, пристанище на пути из ужаса ежечасного труда в поте лица своего в бесконечную иллюзию. Люди хотят эмоций и ощущения биения пульса жизни — вот вам пульс жизни, в Пентагоне. Все поместятся в нем, все народы и века пойдут через него, и не останется больше ничего. Только я. Его самое ужасное чудовище. Я здесь самый страшный ящер!
— По-моему, — прохрипел Мазай в пол, — ты здесь мозгами самый изувеченный.
— Тихо, — прошептал Величайший, подняв костлявый палец. — Вот!
Красотка и Бармаглот на мгновение замерли… и врезались друг в друга, словно перемешались в темноте, закатались по решетчатой сфере в абсолютной тишине, только их тяжелое дыхание, хруст срываемой когтями чешуи и скрип зубов, катались все быстрее. Еще быстрее. Еще быстрее. И вдруг их комок словно взорвался фонтаном светящейся крови. Красотка с задушенным рыком задрала к небу кусок вырванного горла Бармаглота. А тот из черного стал белым — из-за залившей его собственной светящейся крови.
Единый вопль с трибун был ей ответом.
— Эй, вы. — Величайший указал пальцем на Клетку. — Забрать ее оттуда. Немедленно.
Тут же вниз из ложи рванули резкие парни в бронекорсетах с хитиновыми стрекалами наперевес. С той стороны Клетки им навстречу рвались бойцы в анатомических доспехах с жалометами и знаками кусающего свой хвост аспида.
С ходу внизу они столкнулись, и вокруг Клетки закипела драка. Сначала драка. А потом уже и сражение.
— О-о! Да, кто-то проиграл по-крупному, — удивился Величайший, наблюдая происходящее. — Похоже, по нездоровью я чуть не пропустил многообещающий политический кризис! Эй, вы! Вызвать подкрепление в Пентагон! Вызвать всех. Второй Ушмаль промотался до нитки и теперь хочет моей крови! Стреляйте, не стесняйтесь!
— Там много зрителей, Величайший.
— Валите всех! Там разберемся, кто был за кого!
Внизу начали стрелять.
Величайший был возбужден во всех смыслах, он встал из кресла, навис над ограждением и, расширив ноздри, пожирал взглядом кипевшую внизу бойню.
— Да, — произнес он. — Переворот! Резня! Это гораздо эмоциональнее Тризны. Да здравствует резня! Я тебя хочу! Иди. Иди ко мне, детка, я покажу тебе, как это делается!
Хирурга вывернуло на ноги державшего его телохранителя. Тот тут же сбил Хирурга на пол ударом локтя по затылку.
— Не бейте его по голове, — пробормотал Мазай. — У него могут лопнуть сосуды.
Ударивший Хирурга телохранитель как раз приподнял Хирургу веко и недоуменно оглянулся:
— А этот, похоже, сдох. С чего бы?
В ответ снизу в ложу прилетели разворачивающиеся с воем спирали из дискобола.
— Тяжелая артиллерия! — закричал телохранитель, оттаскивая Величайшего от ограждения. — Мы под обстрелом! Уходим! Уходим!
Мазая вздернули на ноги и потащили следом за Величайшим по каким-то лестницам, коридорам, выскочили в большой зал Пентагона, наполненный воплями и дымом, спотыкаясь о тела под ногами, побежали, прыгая через сиденья.
В тускнеющем свете расстрелянных прожекторов, истекающих синим чадящим пламенем, Мазай успел увидеть, что Клетка пуста. Только труп Бармаглота лежал на полу, и свисали длинные потеки загустевшей, светившейся в темноте крови…
Потом сбоку от них во мраке заиграли быстро надвигающиеся огни, похожие на плывущую в темной глубине глубоководную рыбу.
Красотка вылетела из темноты, сбила кого-то с ног ударом всего тела и с хрустом сомкнула светящиеся челюсти на голове тащившего Мазая телохранителя.
Мазая обдало теплой кровью с головы до ног.
Лютая бойня в темноте не затянулась…
— Да ты не вопи так, старичок, — проговорил Мазай, перезаряжая одной рукой подобранный жаломет и удерживая Величайшего другой за горло на полу. — Береги сердчишко… А то сдохнешь ведь, не сходя с места
— Ну ты и дерзкая же сволочь… — прошептал Величайший. — Чего ты там хочешь? Серебра? Дам. Не вопрос.
— Ну уж нет, дешевле будет прибить тебя прямо тут.
— Да ладно! Договоримся! Мне рано умирать сейчас, я не хочу!
— А то тебя кто-то спросит…
— Слушай! Да слушай же! — Величайший цеплялся за напряженное запястье Мазая. — Отдай мне мое сердце и я уйду! Оставлю все тебе, положение Бессмертного, власть — все. Это же сотни лет власти. Где ты еще такое получишь? Только отдай мне мое сердце.
— Да нет уже никакого сердца! — прокричал Мазай в ответ. — Нет больше никакого яйца! Красотка отравилась и сбросила это твое яйцо. Нет ничего. Ничего нет.
Величайший слабо хватался за руку Мазая у себя на горле, и синие губы его дрожали:
— Как нет?
— Вот так!
— Как же… Как же так? А я? Мое сердце? Я? Не может быть… Подожди! Подожди! Неужели… Неужели мне нечего дать тебе?
— Мертвых оживлять умеешь? — спросил Мазай. — Нет? Я так и думал…
Приставил ствол ко лбу Величайшего и нажал на спуск.
Красотка стояла у него за спиной, низко наклонившись, чтобы все видеть, и облизывалась.
— Вот и все… — Мазай, цепляясь за бок Красотки, с трудом поднялся на ноги и огляделся.
Вокруг занимался большой пожар. Но, несмотря на поднимающееся пламя и дым, Мазай видел, как к нему по разгромленным рядам подбираются все ближе упорные люди со знаком кусающего свой хвост аспида на броне.
— Идите сюда, уроды, — проговорил Мазай, переламывая о колено и перезаряжая ствол жаломета. — Я вас отсюда не выпущу. Пришла вам пора вымирать…
Ребенок родился в срок. Крепкий мальчик с желтыми раскосыми глазами, как у отца. Ребенка положили на медную чашу весов над алтарем, и брат-жрец провозгласил:
— Кто даст меру, равную весу сего первенца?
Томирис вышла вперед и одну за другой начала выкладывать на противостоящую чашу весов серебряные бычьи головы. Ушло почти все серебро, что у нее было. Чаши весов сравнялись, и ребенка отдали рыдающей от счастья и ужаса матери. Жрец отключил газ, и горящий над алтарем семейного очага факел угас. Раскаленная решетка жертвенника начала остывать.
Когда-то на этом жертвеннике сгорел первый ребенок Томирис. Она тогда была совсем девчонка, и некому было ей помочь…
Она отвела взгляд от жертвенника, подошла к женщине с ребенком.
— Лесса? Вы помните меня? Я была с теми людьми, что забирали вас из Храма перед родами?
— Я помню. Но… Кто вы?
— Я Томирис, я работала с вашим мужем в Пентагоне.
Помолчали. Лесса спросила:
— Что там случилось?
— Второй Ушмаль, это такие бандиты, проиграли все свои деньги на Тризне по первому городу. А ваш муж… Он их выиграл. Это то самое серебро. Это он его добыл. И они его за это убили…
Лесса всхлипнула:
— Мне говорили, кто-то из Бессмертных там скончался.
— Да. Там много кто погиб. Пожар.
— Говорят, это не случайно…
— Возможно, — коротко ответила Томирис. — Поэтому мы и вас вывезли, чтобы вы не попали под удар.
— «Вы» — это кто?
— Кое-кто зовет нас «Четвертым Ушмалем».
— И что это значит?
— Возможно, это значит, что мы не хотим оставаться Третьим…
— Так все это было не случайно?
— Скорее, мы воспользовались ситуацией.
— Почему вы не спасли его? — Лесса смотрела на нее огромными влажными глазищами.
Томирис вспомнила, что это именно она начала финальный бой, а потом выпустила Красотку из Клетки, чтобы спасти Мазая. Но этого оказалось недостаточно.
— Мы просто не успели… Прости!
Женщина с ребенком отвернулась — трижды возведенный Ушмаль лежал внизу под ее ногами и мог видеть все, но эти слезы были только ее.
Наконец Лесса вытерла глаза, приласкала спящего сына.
— Я так боялась, что он просто сломался, что бросил нас… — прошептала она.
— Это не так, Лесса, — возразила Томирис. — Он сделал все, что мог.
— А вы? Вы что-то смогли?
— Ну… Один из Бессмертных пал, другой банкрот, его падение — вопрос времени. Наверху освободилось два места, и мы их займем. Надеюсь.
— Так зачем все это? Что изменилось?
— Да пока ничего, пожалуй. Но твой сын жив и теперь уроженец Ушмаля. И, может быть, однажды именно поэтому наших первенцев перестанут приносить в жертву на алтарь семейного очага.
И они вместе пошли вниз по лестнице к подножию Храма.
Тем временем Красотка, выбравшись из города по мусорному каналу, по шею в воде, под пеленой огромного пожара, пересекла наконец джунгли Дельты и вышла на бесконечные серединные равнины. Светящуюся краску с ее кожи смыли тропические дожди. По пути она разорила несколько чужих кладок, поймала и съела не в меру наглую обезьяну и теперь была сыта. Дул свежий ветер с одуряюще горячим ароматом степи. Запах города уже забывался, как и таяла память о постоянных боях и ярости, о двуногом малом собрате, умершем, потому что не мог больше бежать. Она забывала — у нее короткая память. То время прошло. Теперь у нее была ее жизнь.
Отсюда и до бесконечного горизонта.
