Болотный дождь (Олег Титов)
Он пощупал себя за нос. Потом за уши и за подбородок. Хотел постучать по лбу, но удержался. Пора уже брать себя в руки.
Кто-то сунул ему в ладони горячую кружку. Он рассеянно отхлебнул, не разобрав вкуса, и только потом глянул в нее, увидел, как плещется внутри черное варево, и рефлекторно отдернулся, зашипев. Кружка отлетела в угол, забрызгав все вокруг коричневыми потеками.
— Ты чего?! — возмущенно прикрикнул кто-то.
Он покраснел, покрепче ухватил себя за ухо и не ответил.
— Ну ты сам додумался, — ответили ему. — Он же в первый раз под болотный дождь попал. Да еще в роще. Воды обычной нет? А лучше молока бы…
Он узнал голос. Крошечная рыжая женщина, взахлеб рассказывавшая ему про здешнюю жизнь. И про рощу сахарных деревьев тоже.
Строго говоря, не деревья это были, а грибы. Или что-то похожее. Они вылезали на засушливую поверхность, огромные — метров до десяти в высоту, — и раскидывались во все стороны, ветвясь, подобно деревьям, чтобы эффективнее захватить воду. Со временем их пластинчатые псевдолистья выцветали и трескались.
— О-о, я помню, как первый раз под дождь попал, — сочувственно протянули сбоку. — Я думал, расплавлюсь. Хорошо на мозг давит.
Вот как это выглядит, думал он. Вот как прячутся сахарные грибы, напившись влаги. Это так безобидно звучит — прячутся.
Он ухватился за нос и увидел перед собой стакан молока. Поблагодарил неразборчиво, быстро, пока не исчезло, выхлебал все до капли.
— Ничего страшного, — сказала рыжая. — Зато впечатлений на всю жизнь.
Его передернуло.
— А что такое болотный дождь? — спросил он.
— Так ты не знаешь?! — воскликнула она. — То-то, я смотрю, тебя уж больно серьезно пришибло.
Ее беззаботность должна была действовать успокаивающе. Но почему-то не действовала. Он снова подергал себя за ухо.
— Здесь болото недалеко начинается, — продолжила она. — Огромное, тысячи квадратных километров. Там водоросли пигмент производят, который связывается водой и вместе с ней испаряется. Я не химик, — почему-то добавила она и смущенно пожала плечами.
— Просто дождь, — сказал он.
— Просто дождь, — улыбнулась она.
Он вытер лицо ладонью.
Перед его глазами стояли огромные ржавые деревья, которые стирал, одно за другим, иссиня-черный дождь. Мир вокруг исчезал, оставляя лишь залитую чернилами бумагу. И он боялся, что гигантский ластик, уничтожив деревья, примется за него.
Он был уверен, что его сотрут.
Он знал это.
Он потряс головой и ощупал себя снова. И снова. И снова.
Ожидаются ливневые дожди (Александра Шулепова)
Уже темнеет, когда я бросаю джип и иду в поле.
Здесь давно не пашут, и зеленая трава пучками пробивается из-под негари. Вдали — деревня, обнесенная по краям стройным частоколом леса. Еще вчера тут плавала в вечернем воздухе густая тишина и можно было стоять, задрав голову, и неотрывно смотреть в далекое небо.
Сегодня все иначе. Я иду, превозмогая ветер, навстречу грозовому фронту. Туча — чернильная клякса, размазанная по небу, — сердито клокочет в вышине. Миг — и небо раскалывается надвое, и от звука недалекого грома закладывает уши. Ветер роняет на щеку первую тяжелую каплю.
Весь мир замирает на мгновение, и я тоже замираю в молчаливом предвкушении волшебства. Исчезают звуки, любое движение: будто тот, кто выше туч, выше самого неба, нажал на паузу, чтобы закончить дела и, не отвлекаясь, насладиться картиной нашей с Даян встречи.
Стоит только подумать об этом — и реальность сходит с осей, и я тоже, не в силах ждать, бегу по бездорожью вперед. Неразборчиво кричу, глядя на тучу, ловя открытым ртом струи дождя.
Это всегда происходит неожиданно: в один момент силы кончаются, и я падаю лицом в землю. Лежу, не умея пошевелиться, зная, что сейчас все случится, но каждый раз задаваясь вопросом: а что если нет? Щупальца страха опутывают тело, будто корни тянут с головой под землю.
А потом волос моих, сочащихся небесной водой, касается теплая, невесомая, такая родная ладонь.
— Здравствуй, Нерт, — слышу сквозь шум дождя ласковый голос, — как ты без меня?
Было время, когда я пытался повернуться, схватить руками прозрачное тело. Но теперь лишь дышу глубже, вбирая ее запах.
— Хорошо, — отвечаю, выгибаясь навстречу прикосновению. — Сейчас хорошо.
Я спиной ощущаю ее улыбку: светлую, грустную. Тонкие пальцы скользят по шее, оставляя мурашки. А в следующий миг все заканчивается. И какое-то время я еще лежу под пустым дождем, стараясь продлить совершенный миг, врезая в память малые крохи счастья. А после встаю и бреду к джипу.
Колдун, сдохнув после проклятия, сыграл с нами самую злую шутку. Еще три века назад я заживо горел в аду. Но потом кто-то изобрел авто, и я смог нагонять ливни, все чаще встречая Даян.
Теперь я вкладываюсь в климатические установки. Однажды это окупится, и наши свидания станут к тому же долгими: рай для двоих в эпицентре бесконечной бури.
Пока у меня есть лишь сухая одежда и педаль газа, вжатая в пол.
Да еще бессонная ночь, приправленная запахом озона и вчерашнего кофе.
Пусть хоть тысячи бессонных ночей.
Разве это важно, когда тебя ждут?
В дождь (Екатерина Жорж)
Водяные нити пронизывали всю Дегтярную, весь город и весь мир. Зонтик, поминутно выворачиваемый ветром, не спасал. Это был тот самый шторм, о котором днем предупреждали синоптики. Порыв ветра дернул зонтик, Тина попыталась его удержать, но замерзшие пальцы соскользнули, а зонтик полетел на проезжую часть, где бесславно погиб под колесами маршрутки. Спасать его Тина не помчалась, вместо этого она влетела в первую попавшуюся подворотню.
Здесь было тихо и темно, пахло сырой штукатуркой, а снаружи бушевал шторм и заливали мостовую фантой фонари. Тина повернулась спиной к улице, отчаянно завидуя фрилансерам, которым не надо ездить на работу и обратно. И увидела лося, огромного, с мягким бархатным носом и рогами во всю подворотню. Лось выдохнул, в воздухе повисло облако пара. Позади Тины ехали, разбрызгивая блестящую воду, машины, а перед ней стоял лось, которого не могло быть в многомиллионном городе.
— Не бойтесь, он вас не тронет. Пока я ему не прикажу.
Голос был приятный, мужской и какой-то притягивающий. Хозяин лося выступил из мрака, как нарисовался, похлопал огромного зверя по боку. А Тина посмотрела на него и пропала. Впалые щеки и высокие скулы. Капризный рот и нос с кобелиной горбинкой. Высокий, а длинные волосы рыжие в осень. Шитый серебром камзол и плащ цвета мяты. И, странное дело, наряд его не выглядел старомодным, а незнакомец — ряженым, наоборот, он точно был вне времени.
— Что? — Тина хотела спросить, что он здесь делает, откуда взялся лось и вообще, но язык онемел. От незнакомца пахло листвой, лесом и еще чем-то непонятным, но приятным.
— Я — Лемпо, — сказал он, точно угадав мысли Тины. — Я хотел проехать через ваш мир, но — дождь…
Тина вдруг почувствовала, что безумно устала от дождя, от офиса, от ежедневной толкучки в метро. И, наверное, ей все это чудится.
— А вы откуда? — спросила Тина.
Лемпо показал себе за спину. Там, по другую сторону подворотни, дождя не было, зато был еловый лес и сияющая, как луна, тропа, бегущая вперед и вверх. Вдали возвышались башни замка.
— Хотите прокатиться со мной? — предложил Лемпо. Глаза его мерцали в темноте. — Не бойтесь, вы не упадете, — Лемпо снова хлопнул лося по боку. — Вы даже слезть с него не сможете, пока я не захочу.
Сейчас она повернется и убежит под ливень, думала Тин, глядя в красивое лицо Лемпо. И забудет эту галлюцинацию. Такого же не бывает. Лось медленно опустился на колени. Лемпо улыбнулся. Тин сделала крохотный шажок вперед и погладила бархатную морду.
Тыква (Юлия Рыженкова)
— А хранитель где? — На пороге стоял старик со старухой. Не попрошайки, не бездомные, для своих лет выглядят крепкими. Старик, наверное, даже воевал — вон какой властный взгляд, такой Эван видел лишь однажды у фения из «священного отряда». Да и старуха за себя постоит, даром что с клюкой. Этой клюкой и огреет!
— Кто-кто?
Старуха оглядела четырнадцатилетнего парня, отворившего им дверь своей избы, и усмехнулась:
— Видимо, твой отец.
— Помер он.
— Давно?
— Летом еще.
На мгновение Эван вспомнил весь ужас своего положения. Остаться одному накануне зимы, накануне тьмы — это почти смертный приговор. В памяти пронеслось, как Эван возился до ночи в огороде, бесконечно поливая сухую потрескавшуюся землю, как не уследил за цыплятами, и их всех сожрал ястреб, как бегал с хворостиной за коровой, пытаясь загнать упрямую скотину на скотный двор, как ходуном ходили его руки, когда впервые в жизни заколол свинью, не с первой и даже не со второй попытки, и как она визжала.
— Ну что ж, тогда ты теперь за него. Сохрани это до весны. — Старик вытащил из холщовой сумки что-то большое и круглое, обмотанное чистой тряпицей. Увидев замешательство, добавил: — Вернусь — награжу.
Край тряпицы соскользнул, и взору предстала обычная тыква.
— Не вздумай сожрать! Помрешь.
Тыква оказалась теплой, почти горячей и согревала даже лучше печки. Эван за лето не успел запастись дровами. Теперь каждый день приходилось выбираться в темный лес, проваливаясь в мерзлую кашу по колено; от усталости его шатало, словно пьяницу, но поленница почти не росла. Говорят, умирать от холода не больно. Лучше, чем от голода.
Накануне Самайна пошел снег, немного добавив света в день, не отличимый от ночи. Эван валялся на печи и стругал палку, но это занятие быстро наскучило. На глаза попалась тыква. «Чем она так важна? Что там внутри?» — в очередной раз задумался парень и в конце концов не удержался. «Я только одним глазком!» — пообещал он себе, расковыривая кожуру. Когда лезвие перестало упираться в твердое, Эвана на мгновение ослепило. Изнутри тыква светилась, будто в ней свеча! И показалось, что через мутное окно пробивается… лучик солнца? В это время? Невозможно! С конца осени до весны солнца не бывает!
Эван выскочил на улицу, но не понять, то ли действительно чуть посветлело, то ли кажется.
Парень обернулся на тыкву, несколько мгновений раздумывал, а затем вернулся и уже уверенно вырезал на ней улыбающийся рот и два глаза.
Выскочил во двор и сощурился от рези в глазах. Впервые в жизни Эван увидел, как искрится снег.
Вальс размером с целый мир (Теодора Грим)
При достаточно сильном ветре каждая белка становится летягой. Стоит отдаться во власть стихии, и больше не нужно заботиться о направлении и цели. Самое комфортное путешествие.
Сколько помню, никогда за окном не проносилось чего-то интереснее прошлогодней листвы. Косой дождь осенью, серый снег зимой. Записочки с тайными желаниями, что совала украдкой под дверь, не улетали дальше соседской лужайки. И старый гольф, подвязанный к карнизу, вместо силы и направления, лишь уныло полоскался на ветру. А тут вдруг надулся в полосатый шар, а после лопнул со звучным хлопком. Вышедшая труба разом натянулась и запела пронзительную ноту высоким шерстяным голосом. Наконец-то пришел большой ветер. В окне напротив возникла суета — мрачные соседи спешили опустить массивные жалюзи, спасаясь от внезапной непогоды. Меня же захлестнула радость, словно тайные записки вдруг исполнились все разом.
С замиранием сердца я ступила за порог.
Поначалу красиво лететь не получалось. Буря все время норовила запустить меня вверх тормашками. И даже когда я освоилась, все равно приходилось бороться со своенравным ветром.
— Уи-и-и! — Мимо просквозил старичок, такой щуплый, что и в погожий день смог бы улететь верхом на сквозняке. Пушистая борода вилась вымпелом.
Выходит, никогда не поздно отправиться в путешествие. Воздух вокруг постепенно заполнялся: безусые юнцы и бывалые странники с обветренными лицами, работяги и бездельники и даже мамаши с детьми. Кто-то имел растерянный вид, часть парила в угрюмой скуке, но встречались и те, кто рулил уверенно, словно двигался к четко поставленной цели.
На второй день путешествия стало понятно, что несет меня по кругу. Внизу промелькнула знакомая полосатая труба с лохмотьями на конце. При желании можно было с легкостью спуститься на родную лужайку. Поздно! Сказочный полет уже захватил меня полностью. Рваный гольф быстро затерялся где-то позади, в штормовой дымке.
Как за стеклом игрушечного шара с блестками прячется пряничный домик, за стеной бешено несущихся туч вдруг проступил пейзаж, полный странного спокойствия. Ни единого дуновения ветерка, и с небывалой высоты дома в долине выглядели такими же игрушками, что и в шаре. Мои попутчики с веселым гомоном устремились вниз. Значит, все же существует цель у нашего полета. «Глаз бури» готов принять путешественников, приютит всех, кто рискнул выйти за порог. Выходит, там сыщется местечко и для меня.
Расправив юбки, я повернула прочь, и безумный поток с новой силой понес меня все выше и выше.
Чужой песок (Ольга Толстова)
Помнишь, как мы пришли сюда? Мели метели, мой друг. Мы шли, и крылья снежных бабочек касались наших лиц; крались за нами лисы; черное небо расчертили следы от белых копыт. Дикой охоты древние кони проснулись не в свой сезон.
Мне кажется теперь, что все случалось с другими. Они пробирались меж игл ледяных Европы, терялись в замерзшей черноте равнины Томбо, слушали движение океана в двухстах двадцати трех километрах под ногами. Если бы не ты, я бы никогда не услышал приливов и отливов в недрах Ганимеда, но я смотрел и слушал, я чувствовал твоими шипами, и вибриссами, и датчиками, и гусеницами, ты дал мне этот шанс.
Я знаю вкус морей Титана, зернистость пыли Ио и запах облаков Венеры. И то, и другое, и третье убило бы меня мгновенно, но не тебя.
И пестроту Каллисто, и сотрясения Тритона мы познали вместе.
На Марсе мы шли рядом, ты усмирял свое движенье, чтоб я не отставал. Следы тянулись от кратера до кратера, и я не думал даже, что может столько сил быть у человека.
Подумать только: это Марс подвел меня, такой знакомый. Из-за него к Проксиме ты полетишь один.
Здесь, в этом странном месте, что так темно от ночи и так светло от снега, как ты нашел меня? Я думал, что только человек способен попасть сюда, в миг меж смертью и новым возрожденьем. Я думал, машинам путь во владенья фей заказан.
Но раз ты здесь: смотри. Смотри, как поднимается из древней пыли солнце; как просыпаются вулканы; как в теплых лужицах, казавшихся пустыми, зашевелилось что-то, чему еще не дали мы названья. И вот уже ЛУКА, ничтожно мелкий, рождает то, что станет родителем тебе. Однажды.
Все это: ураганы, изверженья, потоки, мороз и обжигающее пламя, цунами и шторма, землетрясенья — служило только одному: рожденью.
Так кажется отсюда, верно? Ты видишь то, что ни одной машине до того не доводилось, я думаю, все оттого, что столько были мы с тобою вместе. Что мы срослись, сроднились, стали мы друзьями. Пусть говорили, что ты всего лишь имитация живого, я чувствовал в тебе иное что-то, чего, похоже, раньше не рождалось. Из игл, Томбо и приливов, из пыли, облаков вдруг появился ты.
Я тут останусь. А ты вернись в реальность. Похорони меня в чужих мне, бурых песках Марса.
Когда отправишься ты в путь в составе прочих, посланников из пластика, металла, из проводов, цепей и электрических сигналов, ты сможешь взять с собой частицу того, кем я был для тебя. Как ты был здесь со мной в последнюю минуту, так я с тобою попаду туда, куда, казалось, человеку путь заказан.
В которой раз мы будем вместе. Навсегда.