— Здравствуй, богиня правосудия, — сказал вдруг, остановившись возле меня, Виктор.
Я заметила, что сегодня он шел прямо, не так тяжело передвигал ноги. И голос его, хоть и тихий, все же был спокойный и ровный. Как будто он совсем перестал бояться. Впрочем, может быть, он всегда так говорил. Я ведь до сих пор не слышала его голоса.
— Кто же это сказал про меня такие страшные вещи? — как будто даже улыбаясь, спросил он.
— Это я.
— А тебе кто сказал?
— Я сама знаю, — совсем тихо прошептала я.
— Ты! Сама! — вдруг засмеялся Виктор. — А тебе не приходило в голову, что ты не что иное, как продукт моего сознания?
— Нет, не приходило, — машинально призналась я.
— Ну вот, так и знай: стоит мне забыть про тебя — и тебя не станет.
Он говорил явные глупости и, наверное, был пьян. Я уже хотела уйти, но Виктор попросил:
— Присядь вон там на скамейку. Я сейчас тебе все объясню.
Что он мне объяснит? Опять какую-нибудь глупость скажет? Но привычка, которую бабушка и немножко мама привили мне — всегда и во всем слушаться взрослых, — а отчасти любопытство заставили меня подойти к скамейке. Виктор сел, расстегнул ворот рубашки, вытянул ноги, обутые в старые кожаные калоши, и поставил возле себя палку. «Почему он не прячется от всех? Почему он не стыдится? Может, он не виноват?» — мелькнула у меня мысль. Я оглянулась по сторонам и увидела, что в кустах шиповника засели наблюдатели — Валька и Лунатик — и смотрят на нас с Виктором вытаращенными глазами.
— Чего, собственно, я должен беспокоиться? — сказал Виктор почти весело, и от него так противно запахло самогонкой, что я отодвинулась на край скамейки.
Только мне показалось, что он как-то угадал мои мысли, поэтому я продолжала слушать его.
— Если я тебя выдумал, то, значит, мне не только ты — мне ничего не угрожает, — продолжал он рассуждать.
— Это не вы меня выдумали. Я правда здесь живу, — попробовала я вступить в этот странный разговор.
— Мир существует, пока я о нем думаю. Я закрываю глаза, — он так и сделал, — все погружается в темноту.
Кругом было так бело от солнца и становилось так жарко, что даже воздух вдали, у купальни, казалось, шевелился. А он думает, что стало темно.
— Все во мне самом, — открывая глаза, продолжал объяснять Виктор. — Еще день, два, ну, скажем, три — я буду поддерживать вашу жизнь своим воображением. А потом…
— Вам кажется, это все вы выдумали? — осведомилась я.
— Вот именно, — захохотал он, и мне больше не захотелось его слушать. — Надо было быть таким идиотом, скажешь ты, чтобы выдумать тебя, такую босоногую и лохматую! Или, скажем, мою сварливую тетушку… — Тут он понизил голос. — Или это вечное беспокойство…
Он опустил голову и рисовал палкой на земле какие-то кружки и палочки.
— Чего мне беспокоиться? Не все ли равно, как я поступлю, раз все — плод моего воображения?
— Вы забыли про меня, а я вот все равно здесь, — сказала я просто из любопытства, но он больше не обращал внимания на меня.
— «Предатель… Изменник»! Еще два дня — и мое представление о мире изменится. Деньги! Уважение! Полная безопасность. Теперь уже скоро…
Эмилия Оттовна вышла из дома, оглянулась по сторонам и быстро подошла к скамейке.
— Пойдем, Витя! — сказала она, и я в первый раз за все время узнала, что ее голос может быть ласковым.
— Все в порядке теперь! — сказал Виктор, взглядывая на нее и поднимаясь. — Еще день, два — и мы…
— Ш-ш! — зашипела Эмилия Оттовна и повела его к своему крыльцу.
Володька и Валька выскочили из засады.
— Лучше бы он себе пальцы к ногам придумал, — ухмыляясь, сказал Володька.