— Давай поиграем в «классы», — предложила Глаша, когда улеглась пыль после ушедших ребят.

— Неохота.

— И мне неохота, — согласилась Глаша. — А хочешь в галечки?

Она достала из кармана камешки, один подбросила, четыре быстро положила на ступеньку и успела поймать первый. Когда пришла моя очередь, у меня ничего не вышло. Я разроняла все камешки. Руки были вялые, потные, даже чуть дрожали. Глаша без ворчания сама собрала свои гальки, положила их в карман.

Мы сидели на крылечке молча. И тут из-за угла появился Вася. Мы вскочили. Лицо его было красным, потным, даже пряди волос ко лбу прилипли. Он присел на край крыльца и сердито перевел дыхание. Я даже сначала побоялась спросить, что случилось, потом не вытерпела:

— Что, Вася?

— Сторож не пустил. Сначала я долго стучал, он не открывал. Потом спрашивает: «Кто?», а сам в «глазок» смотрит.

— Ну?

— Потом спросил, кого надо. Я говорю — заведующего. «Его, говорит, нет». Я говорю: «Записку передать надо». — «Давай мне записку». Я ответил, что должен лично. А он говорит: «Нет и три дня не будет. Уходи, говорит, прочь». Ну, я и ушел. А еще напротив барышня с красной лентой на лбу глазеет. Когда я пошел от ворот, она высунулась из окна, говорит: «Давай записку, я передам». Я и побежал сюда. Тут, кажется, целая шайка. Теперь придется через дувал лезть.

Я испуганно молчала, а Вася вытер рукавом лицо и шею. Он был сильно взволнован.

И тут Глаша сказала:

— А ты под дувалом через арык пролезь. Ведь воду-то пускают! Не могут же не пускать.

Мы с Васей посмотрели на нее, и у нее сразу такой стал скромный вид, что мы поняли, как она гордится своей находчивостью. Ну да ведь и правда молодец!

Вася только воскликнул:

— Ну, Глашка! — и вскочил.

И мы обе встали.

— Нет, — сказал Вася, — вы сидите здесь спокойно, а я правда поищу арык. Даже если дыра закрыта колючей проволокой, все равно пролезть можно, как это я не сообразил… Ну и Глашка! Сидите, я приду за вами.

Он встал и опять пошел к детскому дому. Глаша снова вынула свои галечки, погремела ими у меня над ухом, но, видя, что я нисколько не оживилась, спрятала их обратно в карман и вынула вместо них веревочку.

— Вот фокус. Вот так: железная дорога, видишь? — Она быстро надела на пальцы веревочку. — Вот смотри. А так: детская люлечка. А так вот, сними двумя пальцами, а сюда продень. Не умеешь? Ну дай я на твои пальцы надену, а сама сниму… Получается аэроплан.

Я нехотя подставила руки, но никакого аэроплана у нас не вышло.

— Эх, нескладеха! — ласково сказала мне Глаша и, спрятав в карман веревочку, стала размышлять, как бы нам скоротать время.

Я думаю, ей хотелось меня растормошить, уж больно я была поникшая.

Крыльцо, на котором мы сидели, было еще теплым от солнца, но жара уже прошла, от домов надвинулась тень. И от тополей, которые росли с обеих сторон арычка, длинные тени ложились на пыльную дорогу. На всех окнах были закрыты ставни, а в доме, куда вело наше крылечко, стояла глубокая тишина. Зато из всех дворов доносился ребячий гомон. Улица была совсем как наша Рядовская. Даже голоса ребят казались знакомыми. И мухи, которые надоедливо садились на наши ноги и руки, были точь-в-точь как на Рядовской.

Мама и бабушка уже выглядывают за калитку, ждут нас. Тут мне пришло в голову, что, как только Валька и Галя расскажут маме обо всем, что со мной случилось, она сейчас же придет сюда, может быть, даже раньше, чем Вася, чем дяденька Сафронов. Пока-то еще его найдут ребята… Но сейчас же я с ужасом вспомнила, что Галя побожилась никому ничего не говорить, и Валька сказал тоже: «Правда, правда, не скажу». Значит, они и маме не скажут. Прошмыгнут мимо нашего крыльца к себе домой…

Ну что же делать? Если Митя найдет дяденьку Сафронова или Чурина, они сейчас же примчатся к нам на помощь. Уж в этом-то я не сомневалась. А ведь Чурин и Сафронов гораздо сильнее Ивана Петровича и сторожа. Придут, и сейчас же все будет как следует.

И мне стало веселее ждать Васю. Я вынула из кармана кусок лепешки и обгрызенный жмых и предложила Глаше. Она отказалась.

— Нам тетя Агаша беляшей надавала, мы досыта наелись. И тебе два оставили, а потом Володька потихонечку-потихонечку и всё съел.

Я оторвала часть лепешки Полкану, и он поймал ее на лету; остальной кусок я съела сама, потом погрызла жмых, размышляя о том, что Валька уж ни за что бы не съел оставленные мне беляши, а Володька…