Кто-то сказал, что выводы — это место в тексте, где вы уже устали думать. И все же — на какие мысли может навести судьба этого человека? Должно быть, на самые разные.

Как часто меняются взгляды на историю! Кому, как не нам, в России, знать это. Николай II был сперва царь-батюшка, потом — изверг, теперь — мученик, скоро, кажется, его объявят святым. Так нам ли удивляться переменам в оценках Сесила Родса!

 

Так в чем же все-таки феномен Родса?

Один из его приверженцев говорил: «Было что-то магическое в самом имени Сесил Родс, оно излучало магнетизм, как и он сам». Я уже приводил мнение Конан Дойла: «Это странный, но поистине великий человек, могущественный вождь с грандиозными мечтами, слишком великий, чтобы быть эгоистичным, но и чересчур решительный, чтобы быть особенно разборчивым в средствах, — человек, которого не измерить нашими привычными человеческими мерками, такими мелкими для него». И Киплинг — о том же:

Этот образ гипнотизировал не только его соотечественников. Андре Моруа издал восторженное жизнеописание Родса. Освальд Шпенглер в своих пророчествах «Заката Европы» видел в Родсе знамение грядущего. В его схеме мировой истории Родс оказался «посредине между Наполеоном и людьми насилия ближайшего столетия».

Почему же это имя оказалось окружено таким ореолом?

Как понять ушедшего из жизни человека? Любого. Даже самого близкого тебе, того, кто, казалось бы, понятней всех других? Анна Ахматова писала: «Отцы и деды непонятны». Борис Пастернак уверял:

Как воссоздать исторический фон прошлого? Даже если знаешь все доступные документы, видел улицы, вдыхал запах тех мостовых. Как это в «Фаусте»?

Томас Карлейль считал, что толковое жизнеописание — столь же редко, как и толком прожитая жизнь. Андре Моруа поправил его, сказав, что толковое жизнеописание встречается куда реже, чем толком прожитая жизнь. Самому Моруа, мастеру биографического жанра, тоже удавалось далеко не все. И среди биографий, вышедших из-под его пера, книга «Сесил Родс» оказалась не лучшей.

К тому же есть люди, о которых писать особенно трудно. Среди них и те, кто в разные времена вершили судьбами народов, государств. Судить об этих людях по их словам? Так зачастую слова им нужны были как раз, чтобы скрывать свои мысли. По делам? Они окружали свои дела глубокой тайной. В их жизнь вплелись секреты государств, политических партий, гигантских хозяйственных механизмов. И чем важнее эти тайны, тем теснее связаны с мировыми катаклизмами, тем сложнее их раскрыть.

А как понять те идеи, которые в наше время отторгнуты, стали стереотипом вредоносного?

Сейчас трудно представить, что у создания империй, у завоевания колоний была своя романтика, и еще какая. Была своя мораль, своя добродетель. Что они завораживали людей. Только европейцев? Не только. Разве в Азии не создавались империи?

У этой романтики и этой морали были свои кумиры. Каким ореолом были окружены имена французских генералов Лиотэ и Галлиени, немца Карла Петерса, англичан Гарри Джонсона, лорда Лугарда, генерала Гордона… Но даже в самой Великобритании никого не поставили рядом с Родсом. Только в его честь, только его именем были названы обширные страны. Были политики, которых именовали строителями Британской империи, но только Родса — ее отцом.

Так в чем же все-таки феномен Сесила Родса?

Отчасти дело, наверно, в том, что он объединил в себе множество образов. Промышленник. Финансист. Завоеватель. Идеолог. Политик и государственный деятель — премьер-министр и член Королевского тайного совета. И даже дипломат. Родс выступал на каждом из этих поприщ и на каждом преуспел.

Его имя в Великобритании, да и в других европейских странах было символом успеха. В его удачах видели не везение карточного игрока, ловко сорвавшего банк, а результат действий человека, увлеченного созиданием. Строительство железных дорог, телеграфных линий, городов. Это не испанские конкистадоры, которые грабили, ничего не создавая.

Окружить имя Родса почитанием оказалось легче и из-за того, что он по происхождению не принадлежал к аристократам и богачам. Пробился своими силами, своей энергией, целеустремленностью. Сделал карьеру не благодаря учебе в Оксфорде, а наоборот, попал в Оксфорд благодаря сделанной карьере. Так что его можно было выдавать чуть ли не за человека из народа.

В Родсе можно было видеть человека, шедшего наперекор официальным кругам с их бюрократической инертностью и равнодушием к ярким идеям. Ведь одно дело — захваты, осуществляемые непосредственно правительством, с нескончаемыми дебатами в парламенте и обсуждением бюджетных ассигнований. Простому налогоплательщику эта говорильня казалась зачастую лишь казенной рутиной и не вызывала ничего, кроме скуки, а то и протеста. Особенно в Великобритании, где в отношении к властям всегда чувствовались скептицизм и недоверие.

Совсем другое, когда призыв исходит от мечтателя, романтика. Он открывает новое Эльдорадо и вдохновенно призывает соотечественников «освоить» новые земли во имя величия родины, нации, на благо отсталых народов и всего дела цивилизации. И кладет к ногам отечества несметные богатства этих краев.

Он, Родс, представал радетелем за дело Британии: ради ее величия работал и сражался в дебрях и пустынях, под палящим солнцем, подстерегаемый бесчисленными опасностями, не жалея здоровья и самой жизни. Они же, чиновники, покрываются жирком в уютных лондонских кабинетах и думают о продвижении по службе и привилегиях.

У правящих кругов Англии создание такого образа не вызывало протеста. Наоборот, поощрялось: оно помогало облагораживанию имперской политики.

Родс, как, может быть, никто другой, воплотил в себе имперский дух времен раздела мира. Его сознательная жизнь — с приезда в Африку в 1870-м до смерти в 1902-м — совпадает с периодом этого дележа. Те идеи составляли смысл его существования. Он фанатично верил в дело, которому служил, и отдавал ему всего себя, все свои недюжинные способности. Умел заразить других своими идеями, вдохновить своим примером. Умел проявить и мужество.

Он не был оратором. Говорил фальцетом. Артикуляция речи оставляла желать лучшего. Мог бросить собеседнику:

— Ну, сформулируйте же, что я хотел сказать!

И все-таки в нем была внутренняя сила, заставлявшая людей слушать и подчиняться. В наши дни о нем сказали бы: харизматическая личность.

Он, наверно, мог бы добиться большего, если бы не так торопился, если бы умел ждать. Но тут дело не только в его нетерпеливом характере. Предсказание врача, который дал ему еще в молодости только шесть месяцев жизни, висело над ним, как дамоклов меч.

Годы на алмазных копях тоже давали о себе знать. Да и всегдашнее напряжение. Сердечные приступы. Вот он и торопился.

Он вызывал изумление даже у тех, кто его безусловно осуждал. Вот хотя бы Оливия Шрейнер. Вряд ли кто-нибудь так яростно обличал Родса, как эта ничего не боявшаяся женщина. Но кем он был для нее? Не авантюристом, не нуворишем. Нет, скорее Мефистофелем. Он ей казался великим даже в своих злодеяниях. Она писала: «Я поясню свой взгляд на Сесила Родса такой притчей. Представьте себе, что он умер, и, конечно, черти явились, чтобы увлечь его в ад, которому он принадлежит по праву. Но оказалось, что он так велик, что не может пролезть ни в двери, ни в окна, и пришлось поневоле взять его на небо».

А как оценивали его действия в тогдашней России? Не журналисты, а политики? Российский генеральный консул в Великобритании в 1899 году направил в Петербург донесение об итогах деятельности «Привилегированной компании» за десять лет. Он назвал их «быстрыми и, с экономической точки зрения, несомненно блестящими результатами». Перечислил: сооружено более трехсот миль железнодорожных путей, создано семь городов, построена обширная сеть телеграфных линий, привлечены поселенцы. Но вместе с тем набег Джемсона и «восстание туземцев» показали «несостоятельность и даже ненадежность компании».

Чем вызвана такая в большой мере положительная оценка, несмотря фа резкую англофобию в правящих кругах России тех лет?

А с кем генконсул мог сравнивать Родса, на каком фоне давал ему оценку? С кайзером Вильгельмом II, который напутствовал немецких моряков, отправляя их в 1900 году в Китай?

— Пощады не давать! Пленных не брать! Убивайте, сколько сможете! Как тысячу лет назад, когда гунны во главе с королем Аттилой заслужили славу, которая и сейчас в легендах и сказках вызывает ужас, так слово «германец» должно ужасать Китай в следующую тысячу лет. Вы должны действовать так, чтобы китаец уже никогда не посмел косо посмотреть на германца.

В 1904-м по приказу того же Вильгельма южноафриканский народ гереро был загнан в безводную пустыню Калахари. Численность гереро уменьшилась, как полагают, с 60–80 тысяч до 15–16 тысяч. Когда кайзеру сказали, что его действия не соответствуют христианской морали, он, по словам канцлера Бюлова, «сначала вытаращил глаза, а затем пришел в раздражение» и презрительно бросил, что христианские заповеди к язычникам и дикарям не относятся.

Генконсул мог сравнить Родса и с американским президентом Мак-Кинли, который объяснял войну 1898 года против Испании христианской моралью.

«Я каждый вечер, до самой полуночи, расхаживаю по Белому дому и не стыжусь признаться вам, господа, что я не раз опускался на колени и молил Всемогущего Бога направить меня и просветлить мой разум. В одну ночь мне пришли в голову следующие мысли — я сам не знаю как: …для нас не остается ничего иного, как взять Филиппинские острова, воспитать, поднять и цивилизовать филиппинцев и привить им христианские идеалы, ибо они наши собратья по человечеству, за которых также умер Христос».

Это был мир Сесила Родса. Жестокий век, жестокая мораль. Правда, много ли в истории было нежестоких времен?

В записных книжках Николая Бердяева есть такая мысль: «Всякий человек, проникнутый целостной идеей и желающий ее осуществить во что бы то ни стало — создать великую империю, осуществить великую революцию, выиграть великую войну, — легко превращается в дикого зверя». Эта мысль не оставляла Бердяева. Она появляется у него снова: «Любовь к идее может вести к равнодушию, безжалостности и даже ненависти к человеку».

Можно отнести это к Родсу? Наверно, факты, приведенные в книге, вызовут у разных читателей разные ответы. Зависит от того, с кем вы будете их сравнивать и какими мерками мерить.

 

Викторианство и секс

Я застал еще восторженные оценки Родса — ив конце сороковых, и позднее. Свою дипломную работу «Захват Родезии» я защищал в 1953-м, когда Великобритания отмечала столетие со дня рождения Родса. В цвет британских владений еще была окрашена большая часть карты мира. Чтобы поклониться гробнице Родса, в горы Матопос поднялись пять тысяч человек. Долгий путь из Англии проделали и королева Елизавета, тогда еще молодая, и королевамать. Было провозглашено создание нового колониального объединения: Федерация Родезии и Ньясаленда.

Это был последний всплеск почти безоговорочного преклонения перед Родсом.

Разумеется, похвалы Родсу звучали и позднее. Гарри Оппенгеймер в 1971-м, открыв серию «Лекций памяти Родса» в университете Родса в Грейамстауне, в ЮАР, сказал, что Родс и такие, как он, вытащили Африку из пучины тирании и хаоса. Лорд Соме, последний губернатор Южной Родезии, на церемонии провозглашения ее Республикой Зимбабве в 1980-м заявил, что Родс заложил основу «девяностолетнего экономического прогресса, развития науки и государственного порядка, с одной стороны, просвещения и к тому же распространения английского языка — с другой». Но такие оценки не идут в сравнение с тем славословием, что было прежде.

А вот в середине девяностых в оценках Родса стали звучать не просто новые, а совсем уж неожиданные ноты.

Раньше спорили о том, как Родс стал королем алмазов и золота, как ему удалось создать в Африке собственную империю и как он смог оказать такое влияние на политику Англии и ее общественное мнение. Теперь — все больше о сексуальной стороне его жизни.

В декабре 1994 года Т. Б. Балпин, автор популярных книг по истории Южной Африки, написал в газете «Кейп тайме», что Родс был кастрирован еще семнадцатилетним, из-за сифилиса. В таком ключе о Родсе вроде бы еще не говорили. Но подобными сенсациями газеты любят поднимать свой тираж. Распалив воображение читателей, редакция «Кейп таймc» решила, наверно, их успокоить и запросила специалистов. Мне раньше не случалось высказываться на такие темы. Но пришлось. И под заголовком «Ученые: Родс не был евнухом» появилось опровержение: «Профессор Давидсон, который с 1948 года изучает жизнь Родса и написал его биографию, сказал, что он никогда не встречал свидетельств, будто у Родса был сифилис или что его кастрировали».

В викторианской Англии на любые темы, связанные с сексом, были наложены табу. Теперь о нем и о его влиянии на характер личности не рассуждают только ленивые. Если академик Тарле в своей книге не упоминал даже любовных похождений Наполеона, то сейчас авторы книги «Тайны сексуальной жизни знаменитых людей» делятся с читателями и подозрениями о его гомосексуальных наклонностях, и уверенностью, что он в 42 года уже был импотентом. Кейптаунский хирург Кристиан Барнард, прославившийся первыми операциями по пересадке сердца, в своих воспоминаниях не считал зазорным живописать похождения с Джиной Лоллобриджидой и другими женщинами. Об интимной жизни принца Уэльского и принцессы Дианы каких только пересудов не возникало. В 1997-м были посмертно опубликованы письма Симоны де Бувуар о сексуальных способностях ее мужа, Жана Поля Сартра.

В конце 1997-го волна разоблачений выплеснулась и на Гёте. Казалось бы, его многочисленные романы досконально изучены биографами, и вроде бы общеизвестно, что в 74 года он влюбился в молоденькую Ульрику фон Леветцов. Теперь немецкий журналист Карл Хуго Пруйс издал книгу о нем как гомосексуалисте, не любившем женщин, и даже счел это основанием, чтобы вообще низвергнуть авторитет великого поэта: «Мы должны сбросить его с мраморного пьедестала и разрушить фальшивые мифы о нем, созданные ветхозаветной наукой».

В 1996 году завершилась работа над телевизионным многосерийным 8-часовым фильмом «Родс». Он сделан под эгидой Би-Би-Си. Сколько споров вызвал этот сериал! Привлекли и меня. В сентябре 1996го — звонок из Би-Би-Си.

— Считаете ли вы, что у Родса были сексуальные отношения с представителями своего пола и, главное, с детьми?

Вопрос чем-то даже развеселил: вспомнилось, как в «Розе Бургер» Родс выведен пожирателем женских сердец. Ответил:

— При всем уважении к Би-Би-Си удивляюсь, почему вы начали именно с этого вопроса. Разве главная задача историка — ворошить грязное белье, вынюхивать, что Родс делал в постели? Если вы имеете в виду, что он был равнодушен к женщинам, — согласен. Если считаете, что у него была скрытая склонность к гомосексуализму, — тоже согласен. Но я не видел ни одного свидетельства, что у него были такого рода отношения с кем-либо. И уж тем более с детьми.

И добавил (интервьюер, кажется, усмотрел в ответе насмешку):

— Я смотрел воспоминания и архивные документы. Но, может быть, сценарист имел доступ к таким сверхсекретным документам, до которых меня не допускали?

Что и говорить, влияние сексуальной жизни на характер и поведение чрезвычайно важно. Но если нет ни одного факта, достойно ли мусолить эту тему? Неужели роль Родса в истории Британской империи действительно определялась типом его сексуальности?

Интервьюер задал тогда и другой вопрос:

— Считаете вы Родса отцом политики апартхейда?

Не уверен, что и тут мой ответ пришелся по вкусу:

— Вы, наверно, имеете в виду, что Родс ввел в округе Глен-Грей одну из мер будущей политики апартхейда. Это так. Но апартхейд — разветвленная система. Ее разработали через полвека после смерти Родса и потом еще долгие годы дополняли и дополняли. Так что если Родс — отец апартхейда, то кто тогда Малан, Фервурд, Форстер? Почему же апартхейд связан с их именами? Конечно, Родс был расистом. Но если каждого расиста считать отцом апартхейда, почему не начать с древних греков или римлян?

Вскоре позвонили мне из южноафриканского еженедельника «Мейл энд гардиен». Расспрашивали не о сексе, а о политике. Под конец спросили:

— А звонили вам из Би-Би-Си?

— Да.

— Когда?

— Дней десять назад.

— Значит, после того, как сделали фильм?

— Да.

И в статье, опубликованной в «Мейл энд гардиен» после этого разговора, появилась насмешливая фраза: «Странно, что Би-Би-Си обратилась за консультацией не до того, как взялась делать фильм, а постфактум».

Фильм вызвал множество «зачем?». Зачем, например, все серии начинаются с княгини Радзивилл? Только потому, что в фильме должна быть женщина? Но в жизни Родса княгиня появилась лишь за два-три года до его смерти.

Многие зрители сочли, что буры выведены глуповатыми, англичане — * двуличными, зато черные африканцы — умны, честны и открыты.

Почему я тут пишу об этом фильме? Потому что миллионы зрителей смотрели его. И миллионы еще посмотрят.

 

Сесил Родс и Нельсон Мандела

В 1996-м в Южной Африке вышла книга под названием «Родс». Она бы, вероятно, не привлекла особого внимания — биографий Родса издано много. Но дело в том, что ее написал Энтони Томас, автор сценария телевизионного сериала. Очевидно, книга — результат работы над фильмом. И вышла большим тиражом.

То, что в фильме дано художественными средствами, в книге автор старается объяснить. Он собрал все негативное, что можно найти о Родсе (дело нетрудное!), прибавил намеки на гомосексуализм, привел исторические параллели, которые ему кажутся оправданными, — и все это подал как сенсацию.

Он сравнил Родса с Гитлером и Герингом. Родс «напоминает нам о связях и деяниях, которые лучше забыть», и поэтому памятники следует убрать не только в Африке, но и в Англии. Даже мемориальную доску в городке Бишопе Стортфорд, где Родс родился.

Вместе с тем автор считает Родса «блестящей харизматической личностью». Единственным, кому было по силам еще в прошлом столетии совершить великое дело: «он мог бы вдохновить и повести за собой африканцев, африканеров, цветных и всех остальных» по тому пути, по которому Южная Африка пошла в наши дни, «получив второй шанс» — уже во главе с Нельсоном Манделой.

Но если Родса можно сравнить с Гитлером, то как же он мог бы повести Южную Африку ее нынешним путем? И как его сравнивать с Манделой? Как вообще сопоставлять людей таких разных исторических эпох! Когда Ленина сравнивали с Петром Первым, Сталин с возмущением сказал, что любые исторические параллели опасны, а данная — бессмысленна. С этим трудно не согласиться.

И главное, возможно ли было в прошлом веке сделать то, что и в конце XX столетия оказалось отнюдь не просто.

Книга полна таких несоответствий. Автор убеждает читателей, что Родс так же точно мог бы выступать против империализма, как он выступал за, если бы ему было выгодно. Но доказательств этому не дает.

Автор — не историк. Взгляды его на Родса, по его словам, возникли как протест против традиций его семьи, где Родс был кумиром. Книгу свою он посвятил Манделе, который использовал «шанс», упущенный Родсом.

Прости, читатель, мою эмоциональность. Но книга, как и фильм, вызвала у меня чувство протеста. Мне все время приходили в голову сопоставления. Наши отечественные авторы — как их понуждали подчиняться политической конъюнктуре! Запись в дневнике Всеволода Иванова: «Когда я думаю о смерти, то самое приятное — думать, что уже никакие редакторы не будут тебе досаждать, не потребуется переделки и не нужно будет записывать какую-то чепуху, которую они тебе говорят».

И ведь так было не только при советской власти. Традиции-то вековые. Двести лет назад, в 1796-м, 16 сентября, матушка Екатерина издала указ «об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг, об учреждении ценсур». Павел I во многом перечил матери, но в этом был с ней единодушен. Его указ от 18 апреля Г800 года: «Так как через вывезенные из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданских законов и благонравия, то отныне впредь до указа повелеваем запретить впуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке оные ни были, в государство наше, равномерно и музыку…»

Вспомнить об этом, и у каждого автора — боль. У меня меньше, чем у многих. И все же. Полвека назад, когда я писал студенческую работу о Родсе и Родезии, в СССР изучение истории Африки не считалось политически актуальным. Заведующий кафедрой, услышав о теме, скривилcя:

— Я думал, что вы толковый студент, а вас занесло в археологию.

В начале семидесятых я предложил одному из московских издательств выпустить книгу о Родсе. Ответили:

— Советскому читателю нужны книги о прогрессивных деятелях, а не о таких, как этот ваш Родс.

Если какой-то государственный деятель был не по вкусу тогдашней политической конъюнктуре, сравнение с Гитлером, Герингом или Геббельсом если и не навязывалось, то очень поощрялось.

Но это у нас. И тогда. А фильм и книга о Родсе делались в Англии, и теперь. Той традиции, что у нас, не было и вроде бы нет. Так почему же автор сценария и книги сравнивает Родса с Гитлером? И зачем посвящает книгу Нельсону Манделе? Мандеkа, несомненно, заслуживает уважения, но посвятить ему книгу о Родсе — не странно ли? Если книгу о Николае II посвятить Сталину, Хрущеву или Брежневу? Как-то неловко. Как-то не по-джентльменски. Отдает заискиванием перед властями предержащими.

В России даже в тяжелые цензорские годы Булат Окуджава показывал пример творческой свободы:

И тут тоже была традиция. Пушкин в николаевское время решился написать о своей «Истории Пугачева»: «Не знаю, можно ли мне будет ее напечатать, по крайней мере я по совести исполнил долг историка: изыскивал истину с усердием и излагал ее без криводушия, не стараясь льстить ни силе, ни модному образу мысли».

Это и есть долг историка: не угождать ни властям, ни настроению публики. Но трудно это. Требует и независимости, и мужества.

Английский историк Джордж Шепперсон утверждал, что еще не существует объективной, вполне достоверной биографии Родса.

— Я обращаюсь к грядущему биографу, который возьмет на себя громадный труд и, совершив великое путешествие по бесчисленным источникам, известным и неизвестным, письменным и устным, находящимся во многих странах, даст нам подлинно значительное исследование о Сесиле Родсе, великом викторианце, создателе и разрушителе империй, заговорщике и просветителе. Такое исследование, несмотря на уже почти столетнее изучение Родса, все еще необходимо нам, если мы хотим понять важнейшие черты прошлого, настоящего и будущего Европы, Америки и, разумеется, Африки… Об этом человеке написаны миллионы слов, но он все еще остается загадкой.

Шепперсон сказал это в 1983 году в «Лекции памяти Родса» в университете Родса в Грейамстауне. Думал ли он тогда, что совсем скоро в фильме и в книге, подготовленных в его собственной стране, Родса будут мерить совсем иными мерками. А узнав, мог бы, наверно, добавить с горечью:

 

Ты топчешь прах империи — смотри!

Последствия распада империй все больше дают о себе знать и на постсоветском пространстве. Появляются и такие возгласы:

«Русские и чеченцы, русские и азербайджанцы, русские и грузины, русские и узбеки, русские и арабы, русские и негры — нации абсолютно некомплиментарные. Это означает, что наши интересы всегда будут прямо противоположны, а любое приближение друг к другу на расстояние ближе пистолетного выстрела будет восприниматься как вызов». Этой уверенностью Николай Лысенко, лидер Национально-республиканской партии России, поделился в 1994-м с читателями журнала «Молодая гвардия».

Раньше таких настроений не было? Были. Историки и политологи — те, конечно, кто жил с открытыми глазами, — хорошо это знали. Но, пел Высоцкий:

В конце 1991-го прекратилась цензура. «Легко быть смелым, если разрешили», — сказал другой поэт. Вот все это и вышло на поверхность. Хорошо это или плохо? Наверно, уж лучше наружу, чем за пазухой.

Эти настроения воплощаются в реальную политику. Они отражаются на нашей участи и скажутся на участи наших детей.

А у их истоков — великие империи. Какой же ужасный вред они принесли человечеству! И только ли вред?

Относится это лишь к чужим империям? Или к нашей тоже?

«Пусть в этих миллионах народов, до самой Индии, даже и в Индии, пожалуй, растет убеждение в непобедимости… и в несокрушимости меча его». Это сказано в 1881 году, как раз когда Родс выступал с идеей непобедимости и несокрушимости Британской империи. Но это не его слова. Многоточием я заменил слова: «белого царя». Эта фраза написана Достоевским в его «Дневнике писателя». Профессор Казбек Султанов напомнил ее в «Независимой газете». Заодно бросил упрек в возрождении имперских настроений сегодня — Говорухину, Солженицыну, да и не только им. Что уж говорить о призыве Жириновского вымыть сапоги в Индийском океане.

Как еще отзовется имперское прошлое на всем человечестве? И на нас, на нашей стране. Британия и другие империи распались раньше нашей. Важны для нас их уроки? И если да, то какие?

А они поразительно многообразны и противоречивы.

В Кейптаунском университете неподалеку от Центра российских исследований находится Центр африканских исследований. Его директор, профессор Махмуд Мамдани в 1997 году через кейптаунские газеты призвал всех читать книгу Франца Фаннона «Проклятьем заклейменные», изданную в начале шестидесятых годов. Она посвящена бывшим колониальным странам, прежде всего африканским. Их население автор и считал проклятьем заклейменным, хотя в коммунистическом гимне эти слова, как известно, обращены к пролетариату. Фаннон клеймил Европу: она столетиями душила подавляющее большинство человечества во имя своего пресловутого «духовного превосходства».

Жан Поль Сартр пытался привлечь внимание к этой книге еще тогда. Написал к ней предисловие: «Европейцы, откройте книгу, вчитайтесь! Сделав несколько шагов в ночном мраке, вы выйдете к костру, вокруг которого сгрудились незнакомые вам люди. Подойдите к ним, прислушайтесь к их разговору. Они говорят о том, что им предстоит сделать с вашими конторами, с наемниками, их охраняющими… Их освещает и обогревает огонь, но это не ваш огонь. Вы держитесь от него на почтительном расстоянии… оглядываетесь, дрожите от холода. Смена ролей».

Сартр принадлежал к европейской интеллигенции, которая в конце пятидесятых и в начале шестидесятых остро испытала чувство вины за преступления своих империй.

Но в бывших метрополиях не вполне угасла и ностальгия по былому имперскому величию, по людям, поднявшим над половиной мира европейские флаги.

А в мире бывших колониальных и зависимых стран преступлениями империй и евроцентризмом объясняют теперь и недоверие к ценностям европейской культуры, и идеализацию своего доколониального прошлого, и афроцентризм, и востокоцентризмг и «антирасистский расизм».

Афроамериканец Луис Фаррахан, глава партии «Нация ислама», провозгласил: «Белые обязаны не только признать свою вину перед черными, но и искупить ее».

Борьба против наследия империй приобретает разные формы. Иди Амин, диктатор Уганды в семидесятых годах, именовал себя «победителем Британской империи». Но расправлялся не с ней, а с десятками тысяч своих сограждан. Президент Танзании Джулиус Ньерере сказал о нем:

— С тех пор как Амин захватал власть, он убил больше людей, чем Смит в Родезии. Он убил больше, чем Форстер в Южной Африке. Но в Африке есть тенденция не замечать, когда один африканец убивает других африканцев. Если бы Амин был белым, свободная Африка приняла бы множество резолюций, осуждающих его. Черная кожа теперь становится индульгенцией на убийство братьев африканцев.

Та империя, для создания которой Родс так много сделал, превратилась сперва в Британское содружество наций, а затем — в Содружество. В него входят 52 государства, почти треть государств мира. Больше полутора миллиардов человек. Во многих из этих стран, да и в Содружестве в целом, клокочут самые разнообразные противоречия, как и во всем мире. Но из этого объединения никто не рвется. Даже Мозамбик туда вступил, хотя никогда английским не был. Южно-Африканскую Республику выгнали, так она постаралась вернуться. Нигерии грозят изгнанием, а она хочет остаться.

Родс оказался причастен и к строительству Содружества. Стипендии в Оксфорде, которым он отдал свое баснословное по тем временам состояние, не только дали образование уже почти шести тысячам студентов из разных частей мира. Совместная учеба стала одним из кирпичиков в создании Содружества.

Понимал ли это сам Родс хоть в какой-то мере?

Райдер Хаггард считал, что к концу дней Родс разуверился во многом, что он сотворил за свою недолгую, но бурную жизнь. Наверно, что-то и ему самому уже показалось не только ошибочным, но и преступным. Так что, отдав состояние на стипендии, он, может быть, и замаливал грехи, и заглядывал в будущее.

* * *

Работая над этой книгой, я стремился не забывать истину, такую на первый взгляд простенькую: нельзя к людям прошлого применять законы политики и морали сегодняшнего дня. Был рад, что из моих ответов еженедельнику «Мейл энд гардиен» редакция выделила слова: «Рассуждая о Родсе, надо помнить нравы того времени».

А тем, кто крушат памятники прошлого, хочу еще раз пожелать — быть лучше, чище и, главное, гуманнее тех, чьи памятники они свергают.