В марте 1988 г. прямых официальных контактов у МИД с ЮАР все еще не было. В это время А. Л. Адамишин обсуждал такую перспективу с Нуйомой, с которым встретился в Лусаке. К этому времени кубинцы и ангольцы уже не возражали против контактов. Нуйома сказал, что СССР, как постоянный член СБ ООН, может в интересах дела контактировать с кем угодно. Но оставалась «проблема АНК: южноафриканские друзья по-прежнему возражали» [1224] .
Так или иначе, к декабрю такие встречи стали, по словам Адамишина, регулярными. Но путь от них до установления дипломатических отношений был отнюдь не простым.
В ноябре 1987 г. в Москве открылось официальное представительство АНК. В. Г. Шубин пишет, что оно было создано так поздно – даже позже, чем представительство АНК в США, – из-за осторожности Тамбо. Постоянно подчеркивая роль СССР в освободительной борьбе АНК, он не хотел упреков в зависимости от СССР, тем более что представительство финансировалось бы правительством СССР [1225] .
В. Г. Солодовников утверждал, что идея установления дипломатических отношений с ЮАР возникла в 1986 г. Он писал, что после назначения на пост заместителя министра иностранных дел А. Л. Адамишин пригласил к себе трех специалистов-африканистов – журналистов Б. А. Пиляцкина и В. Б. Иорданского и историка А. Б. Давидсона – для консультаций по «новой» политике в Африке. На этой встрече Пиляцкин якобы настаивал на немедленном заключении дипломатических отношений с ЮАР, и остальные участники встречи его поддержали. Как уже упоминалось, В. Г. Солодовников написал несколько писем Э. А. Шеварднадзе с протестами против такого развития событий. Он получил только один ответ, отправленный 29 декабря 1990 г., из которого сделал вывод, что именно то совещание у Адамишина и определило политику МИД в этом вопросе [1226] .
В. Солодовников, назвавший участников совещания «одиозными», писал о нем с чужих слов. Присутствовавший на совещании Давидсон помнит это событие иначе: произошло оно не в 1986 г., а значительно позже – не раньше конца 1988 г., а скорее всего, в 1989 г., и мнения участников по поводу заключения дипломатических отношений с Преторией разошлись. Сам он считал и говорил, например, что заключение таких отношений и разрыв с АНК были бы ошибкой. Но главное все же в другом. Политика МИД СССР не базировалась на мнениях отдельных ученых и журналистов, даже если такие мнения в годы перестройки и выслушивались, и, возможно, даже учитывались. В распоряжении этого ведомства были и другие источники, считавшиеся в СССР куда более авторитетными, чем мнения ученых.
Идея о заключении дипломатических отношений с правительством ЮАР (что привело бы к разрыву с АНК) начала муссироваться советской прессой в 1989 г. С 1990 г. в кругах, связанных с Южной Африкой, началась настоящая кампания за заключение дипломатических отношений. Поддерживала ее и часть научной общественности. На чем базировалась эта идея?
Когда Хеннинг Питерсе приехал в Москву, он был потрясен тем, что многие «российские дипломаты и работники спецслужб не верили, что белые отдадут власть». Более того, «многие думали, что и не надо ее отдавать. Даже после начала переговоров [1227] они в частных разговорах говорили что-то вроде: „Ну мы же понимаем, что вы это не всерьез, так ведь? Им казалось, что переговоры – это какой-то трюк“». Когда после выборов 1994 г. АНК пришел к власти, они «почти не поверили, что это случилось» [1228] .
Вера в то, что АНК не придет к власти, и была, очевидно, главной причиной поспешности, с которой заключались дипломатические отношения. Говорилось и о том, что мы уже опоздали: у всех западных стран отношения с ЮАР установлены. Большую роль сыграли, наверно, и распространявшиеся в нашем обществе антикоммунистические настроения, нагнетавшиеся – как это ни странно – больше всего некоторыми бывшими коммунистами. Б. А. Пиляцкин писал, например: «Многолетняя „монополия на ЮАР“ международного отдела ЦК КПСС, постоянная оглядка в сторону Африканского национального конгресса и ЮжноАфриканской компартии по существу атрофировали южноафриканскую деятельность МИД» [1229] . И даже в 1992 г., когда конституционные переговоры между правительством ЮАР и оппозицией шли уже полным ходом и всему миру было известно, что коммунисты играют в этом процессе активную роль (достаточно назвать имена Джо Слово, Сирила Рамапосы, Тревора Мэнюэла, Джея Найду и многих других, не говоря уже о Табо Мбеки), Пиляцкин утверждал, что «центристские элементы в АНК испытывают сильное давление со стороны левых радикалов, за спиной которых – компартия Южной Африки, стремящаяся сорвать процесс урегулирования и погрузить страну в состояние насилия и хаоса» [1230] . В такой системе ценностей заключение дипломатических отношений с правительством белого меньшинства было действительно логичным шагом.
Очевидно, первыми из южноафриканских дипломатов, в июле 1990 г., в Москве побывали Нил фан Хеерден и его заместитель Херберт Бюкес. Предлогом визита была необходимость транзитной остановки в Москве на пути в Токио. Фан Хеердена поместили в гостинице «Интуриста». О встречах в МИД он не упоминал, но говорил, что его принимали в Комитете солидарности. Однако неформальные переговоры во время визита все же произошли. Фан Хеерден считал этот визит прорывом, приведшим в конечном итоге к заключению дипломатических отношений [1231] .
Южноафриканская «Burger» писала по этому поводу: «Существует большая вероятность того, что Южная Африка и Советский Союз скоро наладят дипломатические связи. По информации, имеющейся в распоряжении „Burger“, генеральный директор по иностранным делам г-н Нил фан Хеерден и его заместитель Херберт Бюкес только что предприняли важный шаг в том направлении. Высокопоставленный представитель Министерства иностранных дел подтвердил факт их визита в советскую столицу по дороге в Токио (Япония) и сказал, что они использовали эту возможность для „неформальных переговоров“. Он отказался подтвердить, что речь шла именно о дипломатических отношениях. Однако другие источники указали нам на то, что преждевременная огласка может только помешать делу. В соответствии с информацией, полученной „Burger“ из других источников, новые отношения между Южной Африкой и Советским Союзом возможно не будут иметь статуса полных дипломатических связей… Переговоры касаются „представительства южноафриканских интересов в Москве“. На практике это означает, что у Южной Африки будет собственное здание в советской столице, в котором будут работать южноафриканские дипломаты. Насколько удалось установить, поначалу на здании не будет таблички с названием „Южная Африка“. Не будет на нем и южноафриканского флага. Нам было сказано, что г-н фан Хеерден предпринял шаги к поездке в Москву давно, во время своего визита в Гавану (Куба) в связи с работой Объединенной комиссии Южной Африки, Анголы и Кубы, которая была создана в ходе мирных переговоров по Намибии» [1232] .
Первая торговая делегация ЮАР побывала в СССР почти сразу после визита фан Хеердена, в начале августа 1990 г. Возглавлял ее министр торговли и промышленности Кент Дюрр. Южноафриканская «Die Burger» писала, что одной из тем, намеченных к обсуждению, было использование Советским Союзом в Чернобыле южноафриканской технологии удаления ядерных отходов. Были, конечно, и другие темы, поскольку министра сопровождали представители крупного южноафриканского бизнеса [1233] .
По словам Шубина, визит не обсуждался ни в Верховном Совете СССР, ни в ЦК КПСС и был «практически скрыт от ЦК», хотя никаких формальных отношений между нашими странами в тот момент все еще не существовало и официально СССР продолжал поддерживать политику бойкота Претории. До сведения АНК информация об этом визите была доведена только в последний момент. Прибыла делегация по приглашению фирмы «Экопром», представлявшей собой, как писал Шубин, «консорциум нескольких государственных предприятий, занимавшихся проблемами окружающей среды» [1234] . Фирма была только что создана, однако у нее были, видимо, неплохие связи: ей удалось не только обеспечить визы представителям правительства страны, с которой у СССР не было ни дипломатических, ни каких бы то ни было иных официальных отношений, не только провезти их по стране (в частности, в Киев, Ленинград и Сочи, где обсуждались перспективы деловых отношений), но и организовать для них встречи с несколькими министрами Правительства Российской Федерации. Можно только догадываться, что в действительности поездка была организована по тем же каналам, по которым велись отношения в рамках МАГАТЭ и соответственно теми же организациями.
В сентябре Дюрр дал интервью по поводу этого визита корреспонденту ИТАР-ТАСС в Намибии (провозгласившей свою независимость 21 марта) Александру Просветову. Для этого нужно было ехать в Преторию, и ТАСС дал согласие на эту поездку. Объясняли это тем, что формально речью де Клерка апартхейд был уже отменен [1235] .
Поездка Дюрра привела к дальнейшим контактам. Журнал «Коммерсантъ Власть» сообщал о том, что 23 октября 1990 г. «председатель Государственной комиссии РСФСР по ликвидации последствий аварии в Чернобыле Семен Волощук встретился с делегацией ученых из ЮАР». В состав делегации входил представитель Комиссии ЮАР по атомной энергетике. «В ходе встречи, – говорилось в статье, – обсуждался вопрос о возможности делового партнерства России и ЮАР в ликвидации последствий чернобыльской аварии» [1236] .
С ответным визитом в ЮАР в феврале 1991 г. побывала группа российских бизнесменов, которую принял даже министр иностранных дел Рулоф Бота. Шубин пишет, что по возвращении этой делегации в Москву, сотрудники советского МИД не смогли разыскать «Центр международных проектов» – организацию, которая якобы направила эту делегацию в ЮАР [1237] .
В марте 1991 г. в СССР побывала делегация Южноафриканской организации внешней торговли [1238] . Советский дипломат говорил нам, что и она была «почти тайной» и что организована она была КГБ. По его же словам, ее принимал якобы даже Горбачев. Во время этого визита было заключено много договоренностей, например о сотрудничестве в сфере продажи металлов, но они так и не были осуществлены.
В 1990 г. компания De Beers подписала пятилетний контракт с СССР о продаже советских алмазов [1239] . Позже он считался очень невыгодным для России. Глава Комдрагмета заявил, например, что сотрудничество с De Beers приводит к потере Россией 30 % прибылей по необработанным алмазам и 50 % по обработанным. Он обвинил De Beers в том, что она препятствует развитию в нашей стране промышленности по обработке алмазов [1240] . De Beers отвечала обвинениями России в нарушении соглашения 1990 г.
В феврале 1991 г. была достигнута договоренность о создании секций интересов ЮАР и СССР при посольствах Австрии в Москве и Претории. У нас нет сведений о том, как именно и где это произошло. По впечатлению Питерсе инициатива исходила от советской стороны: идея была предложена послу ЮАР в Вене [1241] .
Глава секции интересов СССР в ЮАР А. А. Макаров и его коллеги В. А. Лебедев и К. Б. Карпович приехали в Преторию в мае 1991 г. Экономическое положение в СССР было тяжелым, и советским дипломатам пришлось нелегко. На обустройство здания представительства, аренду дома и покупку машины К. Б. Карповичу выдали всего 40 тыс. долл. Из-за отсутствия средств жена смогла приехать к нему только к концу года [1242] .
Непременным атрибутом любого советского дипломатического представительства был портрет В. И. Ленина, который и привезли с собой Макаров и Лебедев. Но совсем скоро он оказался в подвале, откуда его позже извлекли и в качестве раритета подарили знакомому южноафриканцу на тридцатилетие [1243] .
Геррит Олифир, глава южноафриканской секции интересов, и трое его коллег – Хеннинг Питерсе, Джек Сток и представитель НРС Преториус – приехали в Москву в апреле 1991 г. на короткий срок для ознакомления с ситуацией. Олифир писал, что одним из его первых шагов было установление контакта с главой представительства АНК Тембой Табетой [1244] . Питерсе из этой поездки запомнилась встреча с бизнесменом М. С. Волошиным, позже сыгравшим заметную и неоднозначную роль в отношениях между Россией и Южной Африкой [1245] .
Секция была открыта в московской гостинице «Пента» 8 июля 1991 г. В декабре офис перевели в Большой Строченовский переулок. Сотрудники жили в основном в подмосковном поселке Жуковка [1246] .
Олифир ждал приема у Горбачева, но тот был в отпуске, а 19 августа 1991 г. произошла попытка переворота. Даже после этого Олифир считал, что важнейшим прорывом для правительства ЮАР будет установление дипломатических отношений именно с СССР (а не с Россией). Однако, по его словам, В. Н. Казимиров, заведующий Африканским отделом МИД, препятствовал этому. Олифир вел кампанию пропаганды в советской прессе, выступал по телевидению, встречался с представителями разных кругов российской элиты, разъясняя положение в ЮАР, в частности те факты, что с апартхейдом покончено, что Мандела на свободе и что правительство ведет переговоры с представителями оппозиции [1247] .
В ноябре 1991 г. Москву посетил министр иностранных дел ЮАР Рулоф Бота. История этого визита весьма показательна для того сложного времени, когда распадался не только Союз, но и вся структура советской власти. Олифир рассказал, что министру очень хотелось посетить нашу страну, но МИД СССР медлил. Олифир довел официальную позицию МИД до сведения Боты, но тот настаивал.
Отчаявшись, Олифир поехал в Киев и встретился с министром иностранных дел Украины. Тот сказал, что они примут Боту с радостью. После этого Олифир поговорил в Санкт-Петербурге с мэром А. А. Собчаком, который тоже согласился принять министра. Встретившись с Казимировым, Олифир спросил, может ли Бота посетить Санкт-Петербург, куда его пригласили. Разрешение на поездку было получено. Пригласили Боту и в Москву. Он приехал в Киев 6 ноября, оттуда сразу в Петербург, а 7-го был уже в Москве, где встретился с министром иностранных дел СССР Б. Д. Панкиным и министром иностранных дел России А. В. Козыревым [1248] . Боту принимали в Москве почти в те же дни, когда отказались принимать Джо Модисе и Криса Хани, приехавших, чтобы обсудить продолжение обучения кадров Умконто в СССР на взаимно приемлемых условиях [1249] .
Визит Боты считался частным из-за возражений АНК: представитель АНК в Москве Темба Табета назвал его «преждевременным». Несмотря на это, Боту принимали на высоком государственном уровне (беседа с Панкиным была «длительной», беседа с Козыревым длилась около часа). Общество «Россия – Южная Африка» устроило в его честь большой прием, на который пришли многие члены парламента, руководящие сотрудники МИД и даже член Политического консультативного совета при Президенте СССР. Во время этой поездки Бота посетил и Прибалтийские республики и договорился о заключении с ними полноценных дипломатических отношений [1250] .
Главным результатом визита Боты в Россию стало подписанное им и Панкиным соглашение об установлении консульских отношений между ЮАР и СССР. Горбачев подписал соответствующий указ (его текст неофициально показали Олифиру) и пригласил де Клерка посетить СССР для подписания соглашения об этом в декабре 1991 г. Но из-за неясной ситуации в СССР де Клерк этот визит отменил [1251] .
Представительство АНК в СССР выступило с резким заявлением по поводу приглашения де Клерка. Уже после объявления о его приезде очередное приглашение было послано и Манделе, но время его визита не было согласовано, и он также не приехал [1252] .
После окончательного распада СССР Олифир 26 декабря 1991 г. позвонил Боте с предложением признать Россию как независимое государство и правопреемника СССР. По его словам, ЮАР стала первой страной, признавшей Россию. Через несколько дней последовало признание в качестве независимых государств и других советских республик [1253] .
Однако к автоматическому установлению дипломатических отношений это не привело. В феврале 1992 г. на приеме глав иностранных миссий в Кремле Олифира представили Б. Н. Ельцину. Это дало ему возможность изложить свою позицию. Через три дня Олифира пригласили в МИД, и В. Н. Казимиров объявил ему, что А. В. Козырев поедет с визитом в ЮАР для подписания договора о заключении дипломатических отношений. Визит в ЮАР оказался первым официальным визитом Козырева за рубеж на посту министра иностранных дел. Произошел он в конце февраля – начале марта 1992 г. Договор о заключении дипломатических отношений был подписан 28 февраля, и Олифир стал первым послом ЮАР в России [1254] . Послом России в ЮАР был назначен Е. П. Гусаров. Вскоре де Клерку было передано новое приглашение посетить нашу страну.
По словам Шубина, идя на заключение дипломатических отношений, Козырев не проконсультировался с АНК и сообщил Манделе о своих намерениях как о свершившемся факте только во время своего визита в ЮАР. Мандела не протестовал, но ЮАКП подвергла этот шаг резкой критике [1255] .
Визит де Клерка в Россию состоялся 31 мая – 3 июня 1992 г. Кроме Москвы, он посетил Санкт-Петербург. 1 июня встретился с Б. Н. Ельциным. Во время этой встречи Ельцин заверил де Клерка, что Манделу приглашают в Россию не как президента АНК, а как борца за права человека [1256] .
Оппозиционные партии России, в том числе коммунисты, считали и заключение дипломатических отношений, и визит де Клерка преждевременными. В тот же момент, когда де Клерка принимали в Кремле, они организовали прием представителя АНК Тембы Табете в Верховном Совете для обсуждения «состояния и перспектив политических, экономических и культурных отношений» между Россией и ЮАР [1257] .
Ошибочным считал этот шаг, как ни странно, и один из тех, кто непосредственно занимался установлением отношений с южноафриканской стороны: Хеннинг Питерсе. Ему казалось, говорил он, что заключение дипломатических отношений до окончания переговоров непродуктивно с точки зрения будущих отношений между двумя странами. «Мы все знали, что произойдет, – говорил он. – АНК придет к власти, и этот шаг может привести только к отчуждению с их стороны. Отношения в будущем будут испорчены. Именно это и произошло». Питерсе писал об этом в Преторию, но победила конъюнктура момента, а не здравый смысл [1258] .
Не нравилось Питерсе и то, что, по его словам, в переговорах об установлении дипломатических отношений полунамеком присутствовало никогда прямо не высказывавшееся обещание внести существенный вклад в решение экономических проблем России. Это было, конечно, совершенно нереально, но советские/ российские партнеры в это верили. Это была, по словам Питерсе, «нездоровая эйфория» [1259] .
В октябре 1993 г. было подписано Соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между Россией и ЮАР. Кроме обычных в таких случаях льгот – предоставления режима наибольшего благоприятствования в торговле, обеспечения защиты инвестиций и свободы транзита товаров партнера через территорию своей страны, – был создан также Комитет по торгово-экономическому сотрудничеству между двумя странами. В том же году был подписан договор о научно-техническом сотрудничестве. Однако ни к каким значимым результатам или экономическим выгодам, по крайней мере в первые годы, это не привело.
Питерсе вспоминал, что в посольство ЮАР тогда шли бесконечные заявки от российских государственных учреждений, организаций и производств с предложениями связать их с южноафриканскими партнерами для заключения договоров. Их руководство никак не могло взять в толк, что в Южной Африке государственные учреждения организацией производства или торговли не занимались [1260] .
С точки зрения государственных интересов России установление дипломатических отношений с ЮАР в тот момент и в той форме, в какой оно произошло, было, вероятно, для российской дипломатии ошибкой. Эти отношения были установлены как раз тогда, когда Запад пытался налаживать отношения с АНК. Но с точки зрения развития демократического процесса в самой ЮАР неверным этот шаг, по нашему мнению, не был.
В мае 1993 г. Г. Б. Карасин – тогда глава Африканского департамента МИД России – сформулировал российскую политику по отношению к ЮАР так: «В том, что касается ЮАР, то в отношениях с этой проблемной страной мы придерживаемся „равноприближенного“ подхода к развитию связей со всеми конструктивными силами, включая правительство и Африканский национальный конгресс» [1261] . Шубин называл эту позицию ошибочной. Но это была та единственная позиция, которая только и могла способствовать развитию демократического процесса. СССР сделал все, чтобы создать тот баланс сил, который сложился в ЮАР к началу переговоров. Лучшее, что могла сделать Россия, это попытаться не нарушить его и не сорвать тем самым переговорный процесс.