У тех, кто проводил в Советском Союзе годы, конечно, были русские друзья. С кем-то из них делалась политика, с кем-то обсуждались мировые проблемы. С ними делились личными секретами и проблемами, устраивали посиделки, от них получали помощь. Да и вообще южноафриканцы встречали и знали много советских людей. Какими же они их видели?

«Нашим лучшим другом в Москве, – писал Касрилс, – был товарищ, с которым мы сотрудничали много лет». Сначала он работал в Комитете солидарности стран Азии и Африки, а затем в ЦК КПСС. «Его звали Владимир Шубин. Он был медвежьих размеров, с громовым голосом и объятием, которое грозило сломать вам кости… Он был нам всем как дядюшка и особенно заботился о здоровье старших лидеров, таких как Мозес Мабида и Оливер Тамбо. Он обладал острым как бритва умом и великолепной памятью, поразительным пониманием южноафриканской ситуации и точным чувством того, что было правильно в политике ли, в жизни ли… Для Шубина не было дела, большого или маленького, которое было бы слишком затруднительным. Некоторые из нас любовно называли его „Tovarish Mozhna“… Он никогда не отказывал в разумной просьбе, но, кивая раздумчиво большой головой, отвечал: „Da… da… mozhna…“» [912]

Многие южноафриканцы, учившиеся в Советском Союзе, военные и гражданские, помнили имена своих любимых учителей и с удовольствием рассказывали о них, даже по прошествии десятилетий.

Э. Пахад говорил: «Мне повезло, и я хочу, чтобы вы упомянули это имя. Я имею в виду нашего лектора по философии Аркадия Григоряна. Мы стали близкими друзьями. И мы все еще друзья. Для меня Аркадий – один из самых прекрасных людей в мире. Если я действительно понимаю философию, ленинскую философию, то это благодаря Аркадию. Он был замечательным, замечательным преподавателем, замечательным теплым человеком, настоящим партийным активистом. И остался, кстати. Я узнал очень многое от него и через него – о внутренних дискуссиях в парторганизациях, например. Потому что он рассказывал мне об этом» [913] .

Любимым преподавателем группы Касрилса был политический инструктор, майор Чубиникян. Без бумажек и конспектов он почти год читал лекции по истории русской революции, основам социализма и коммунизма, социалистическому строительству, мировому революционному движению. «Он уничтожающе говорил о сталинизме, четко – о капиталистической эксплуатации и весело – о революции. „Революция – это не рок-н-рол“ – любил он повторять по-английски». Объяснял, почему пролетариат был «могильщиком» капиталистической системы и чем социализм лучше капитализма, противопоставляя две системы на основе принципов «человек человеку – волк» и «человек человеку – друг, товарищ и брат». Объяснял, что до революции Армения была нацией «чистильщиков обуви», а теперь – «нация с самым высоким в мире числом врачей и инженеров на душу населения». Говорил он и о хрущевской программе построения коммунизма к 1980 г., но с сомнением, полагая, что для достижения такого уровня производства, который может обеспечить введение коммунистического принципа распределения «от каждого по способностям, каждому по потребностям» может потребоваться несколько больше времени [914] .

Одним из любимых преподавателей группы, в которой учился Мбеки, был Борис Поляков, преподаватель политэкономии. Биограф Мбеки пишет, что он флиртовал со студентками и был откровенно циничен насчет партийной линии [915] .

Писал об одном из своих наставников в Москве и Джеймс Нгкулу: «Один из наших инструкторов по теории и практике тактики только что вернулся с войны в Афганистане. Он был полковником и рассказывал нам много историй о трудностях Советской армии в этой стране. Он шокировал многих из нас, когда сказал, что они вели войну, которую нельзя выиграть. Он приводил примеры того, как трудно вести войну в гористой местности, примеры умения и упорства афганских воинов… После лекций мы сошлись на том, что Советский Союз сильно просчитался в отношении интервенции в Афганистан в 1979 г. Мы поняли ситуацию лучше благодаря честным оценкам советского ветерана этой войны» [916] .

Были русские друзья у южноафриканцев и в Анголе. Касрилс иногда ночевал там в колонии советских советников в Маланже, когда бывал в лагере Умконто близ деревни Какулама. С некоторыми советскими офицерами Касрилс встречался еще до Анголы, в Москве, во время поездок туда с Джо Модисе и Крисом Хани. В колонии гостей кормили лакомствами русской кухни: борщом, черным хлебом, колбасой, солеными огурцами и шпротами, горячим вторым, поили немалым количеством водки. Была в Маланже и баня, построенная русскими около анковского центра связи (для которого они обучали кадры). А в баньке с эвкалиптовыми вениками, грузинским чаем и конечно же снова водкой шли бесконечные разговоры, часто на волновавшую Касрилса тему о причинах экономического отставания СССР от Запада [917] .

Ширяев рассказывал, что чаще других руководителей АНК в лагере бывал Мзвандиле Пилисо, глава Департамента безопасности АНК. Когда вместе ездили из города в лагерь, Пилисо подсаживался к Ширяеву. Дорога никуда не годилась, машину сильно трясло. Но, вместо того чтобы останавливаться и объявлять отдых, Пилисо объявлял… воздушную тревогу. Сопровождение разбегалось, залегало по кустам, а Пилисо и Ширяев могли спокойно поговорить, перекусить и выпить. Потом Пилисо отменял тревогу, и конвой двигался дальше [918] .

О том, как пили русские, вспоминали многие. Твала писал, например: «Русские мужчины, как мы позже поняли, могли перепить кого угодно – до того, что мы даже падали под стол» [919] .

Бывал в лагерях и Тамбо. Ширяев виделся с ним по меньшей мере раз в месяц. Когда Тамбо позже встретил его в Алжире, то бросился к нему, обнял, не хотел отпускать и называл «товарищем Иваном». Это было не очень ловко: в Анголу Ширяева отправили с дипломатической должности, и в Алжире он снова был дипломатом [920] .

А вот как писал о Ширяеве Нгкулу: «Товарищ Иван был настолько вовлечен в дела АНК на всех уровнях, что стал просто одним из нас. У него была квартира в Луанде неподалеку от военного госпиталя, и некоторые из нас часто бывали там и наслаждались вкусной едой, водкой и гостеприимством его жены и молодой дочери Наташи. Конечно, было много напряженных политических дискуссий, ничем не сдерживаемых, поскольку товарищ Иван глубоко знал АНК и другие освободительные движения в Африке. Он также служил во Вьетнаме и Лаосе и мог поделиться с нами своим ценным опытом…» [921]

Студенческая дружба была, конечно, менее «идеологичной», но длилась долго. Носизве Нокве говорила, что до сих пор поддерживает контакт со своими московскими подругами: «Оленька, Таня – я знаю, где они все, что с ними. Конечно, было трудно [имеется ввиду экономическая ситуация конца 80-х годов. – А. Д., И. Ф. ], но советские друзья не говорили: „Нам надо решить свои собственные проблемы“. Может быть, это настроение появилось потом. А тогда мы жили в атмосфере настоящей солидарности» [922] .