Скажите мне, возможно ли, чтобы при этой системе речь не была ясной?

Лиувилл написал относительно ясности речи следующие прелестные строки, полные милой наивности: «Стыдно адвокату, который не умеет быть ясным. Что сказать о нем, чтобы поразить его проклятием? Что его просили открыть окно, а он хочет закрыт ставни? Этого мало, – что он похож на обезьяну в басне, показывавшую волшебный фонарь, не засветив его? И этого мало. Нет, надо сказать, что, будучи дан в проводники судье, он начинает путь с обмана и сбивает его с пути».

Речь обязательно должна быть ясной, и я охотно присоединяюсь ко всем проклятиям Лиувилля.

Но какие для этого существуют средства, кроме самого точного, детального знания дела? Я не понимаю, как можно ясно излагать то, чего сам ясно не понимаешь. Но я также мало понимаю возможность запутанного, неясного изложения дела, когда хорошо усвоил себе предмет. Какое может быть другое средство кроме подвижности, гибкости плана речи, получения его из рук слушателя? Но бывает ясность и ясность. Речь может быть совершенно ясной сама по себе, особенно для вас самих, и не давать никакого ясного представления о деле слушателю. Ведь судьи не знают ни одного факта из тех, которые вам известны в совершенстве, и как бы они ни были специально образованы, они хуже вас знают юридические вопросы, относящиеся к данному делу, так как вы пользуетесь преимуществом недавнего изучения этих вопросов.

Итак, будьте осторожны. То, что само по себе и вполне ясно, то, что для вас кажется очевидным, для них может казаться непонятным. Не открывайте сразу и быстро фонарь, освещающий процесс. Этот фонарь содержит в себе целый пук лучей. Выпускайте эти лучи постепенно. Рассуждайте аналитически, и для этого поступайте так, как я вам говорил: станьте в тесное общение с судьями. Наблюдайте за приспособлением их глаз. Смотря по тому, хорошо или дурно освещены для них предметы, удаляйте или приближайте ваш фонарь, убавляйте огонь или освещайте полным пламенем. Отнюдь не давайте вашим слушателям вполне готовых выводов, излагайте их постепенно, разлагайте их на основные элементы, в быстрой или медленной последовательности, смотря по обстоятельствам дела.

Дайте судье время самому связать в один логический узел воспринятые мысли и усвоенные данные дела. Выводите заключение в тот самый момент, когда и он умозаключает вместе с вами.

Не торопите мысль судьи, иначе вы утомите его. Но и не отставайте от нее, иначе вы наскучите ему. В обоих случаях вы потеряете его внимание. Дайте ему то удовлетворение ума, когда он чувствует, что сам пришел к известному выводу в тот именно момент, когда и вы подходите к нему. Судья будет считать вас самым приятным спутником, а вы будете в восторге от него; идя ровным шагом, вы оба пойдете бодро, без утомления.

То же правило, которое служит средством к ясности, приводит и к краткости. Нужно говорить перед судьей именно до того момента, пока внутренно он умозаключает вместе с вами, и раз этот момент наступил, нужно перестать говорить, не надо настаивать на том, что ясно для судьи.

Повторяю еще раз, что этот результат возможен только при двойном условии: при хорошем знании того, к какому именно выводу желают привести слушателя, и при живом, полном, тесном внутреннем общении с ним, при умении читать в глазах судьи, что он «схватил», усвоил мысль.

Что же сказать об единстве речи? Ведь оно неминуемо будет достигнуто при этих условиях. Если адвокат ясно представляет себе строгие выводы, которые могут привести его к главному, основному выводу процесса, и если он настойчиво, постоянно рассуждает с судьей в мысленной беседе с ним, то он никак не может заблудиться в отступлениях; стараясь рассуждать с судьей, делать все свои выводы вместе с ним, он не может уклониться от своего предмета, иначе он принужден будет сам громко заявить, что он пустился в отступления. Но ведь не сознаются перед судьей, что произносят речь для того, чтобы говорить о предметах, чуждых делу; не признаются, что говорят для публики, не заявляют же громко, что выпрашивают аплодисменты у толпы.