Феллон спросил:

— Ты уверен, что действительно хочешь туда? Еще не поздно отказаться, знаешь ли.

— Уверен, конечно. Сколько… есть входов?

— Всего один, насколько я знаю. Возможно, имеется еще подземный ход из часовни в Баха, но нам от него никакого проку. Запомни: сначала просто проходим мимо, чтобы разведать, что и как. По-моему, там у них должен быть стол у двери, где нужно показаться привратнику, но наши рясы должны послужить вместо пропуска. Дождемся, пока никто не будет смотреть в нашу сторону, зайдем за доску с объявлениями и снимем плащи.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо сказал Фредро.

— Можно подумать, тебе не терпится, чтоб тебе поскорей перерезали глотку.

— Когда я думаю о тайнах, которые лежат внутри и ждут, чтобы я их раскрыл, опасности для меня не существуют.

Феллон фыркнул, одаривая Фредро тем презрительным взглядом, который приберегал для незадачливых идеалистов.

Фредро продолжил:

— Вы думаете, я ненормальный кретин, да? Но знаете, мистер консул Мджипа кое-что рассказал мне о вас. Он сказал, что вы такой же, как я, когда речь заходит о возвращении на тот остров, где вы были королем.

Феллон признал про себя, что сравнение было не так уж натянуто. Но поскольку они уже входили в окружавший Сафк парк, у него не было времени на сравнительный анализ мотивов их поведения.

Понизив голос, Фредро продолжал:

— Кришна — это археологический рай. Древнейшим ее развалинам и находящимся под землей объектам по меньшей мере тридцать или сорок тысяч земных лет — в восемь или десять раз больше продолжительности писаной земной истории. В то же время, все это богатство лежит без дела и в полном беспорядке, имеются огромные неисследованные области, поскольку сами кришнаиты никогда не занимались археологией серьезно. Если захотеть, здесь можно стать Шлиманом, Шамполионом и Карнарвоном в одном лице…

— Тс-с, мы подходим.

Вход в Сафк был освещен колеблющимся от ветра пламенем костров, разведенных в двух железных решетках по обе стороны от огромных ворот. То туда, то обратно через ворота проходили верующие — как священнослужители, так и миряне. Звучала балхибская речь, и хлопали на ветру фиолетово-черные рясы.

Когда они приблизились к входу, Феллон сумел заглянуть внутрь поверх голов снующих туда-сюда кришнаитов. За воротами было светло от множества свечей и масляных светильников. Иногда толпа немного редела, и тогда можно было разглядеть стол, за которым сидел жрец-привратник, сверявший имена входивших с каким-то списком.

С тех пор, как на Кришну проникла техника фотографии, жрецы Йешта стали снабжать самых верных своих последователей пропусками-удостоверениями с небольшими фотокарточками владельцев. Человек пятнадцать-двадцать мирян стояли в очереди, которая протянулась от стола, через ворота и вниз по трем высоким ступенькам прямо на улицу. Все были с пропусками.

Феллон занял позицию у самого портала, наблюдая и прислушиваясь. Он испытал облегчение, обнаружив, что, как он и надеялся, жрецы протискивались сквозь пробку у входа, не удосуживаясь остановиться у стола. По-видимому, одеть жреческую рясу, не имея на то права, было настолько неслыханным святотатством, что против этого даже не принимались никакие специальные меры предосторожности.

Никто не обратил внимания на Феллона и Фредро, когда они подошли к доске с объявлениями и сделали вид, что читают их. Еще через минуту они уже вышли из-за доски в полном облачении жрецов Йешта третьего класса. Свои плащи они свернули и оставили в тени за доской. Их лица были скрыты капюшонами.

Феллон двинулся к воротам, чувствуя, как его сердце забилось чаще. Миряне почтительно уступали ему дорогу, так что толкаться ему не приходилось. Фредро шел за ним почти вплотную и иногда даже наступал на стоптанные каблуки сапог Феллона.

Они прошли в иссеченные древними шрамами огромные бронзовые ворота.

Откуда-то слева перед ними выступала перегородка, и между ней и столом привратника оставался совсем узкий проход. У перегородки стояли двое часовых в форме гражданской гвардии. Они опирались на алебарды и всматривались в лица входивших. Чуть впереди Феллона и Фредро развевалась ряса жреца, который приостановился между стражниками и столом привратника и пробормотал, как показалось Феллону, что-то наподобие «rukkval».

Феллон опустил голову, заколебавшись перед самым проходом. Откуда-то донесся звук гонга. Толпа у входа нетерпеливо зашевелилась, стараясь, впрочем, соблюдать почтительную тишину. Феллон решил, что гонг был сигналом поторопиться к началу службы.

Он шагнул вперед, пробормотав: «Rukkval!», но нащупал при этом под рясой рукоять рапиры.

Жрец за столом даже не поднял головы, когда Феллон и Фредро проходили мимо, потому что говорил о чем-то вполголоса с очередным мирянином. Феллон не решился посмотреть на стражников, опасаясь, что даже в искусственном свете они смогут различить земные черты его лица. И тут его сердце перестало биться, когда один из гвардейцев рявкнул:

— Со’й! Со’й хао!

Мозг Феллона был настолько парализован, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что часовой просто торопит кого-то. Феллон не стал задерживаться, чтобы выяснить, обращался ли гвардеец к нему и Фредро, или к жрецу за столом и мирянину, а рванулся вперед. Вслед за ними устремились другие жрецы.

Феллон позволил общему потоку нести себя. Оказавшись внутри Сафка, он стал слышать непонятный звук, который уже слышал четыре ночи назад, когда обследовал здание снаружи. Внутри звук был значительно громче, а также казался более сложным и загадочным, чем помнилось Феллону. Сейчас он различал не только размеренные гулкие удары, но и более частый стук — как будто кто-то работал молотком — а также визг и скрежет не то напильников, не то пил.

Поток кришнаитов двигался вдоль задней стены главного храмового зала, который был частью Сафка или был встроен в него, и который был представлен большим помещением на плане Кордак’а. Осторожно выглянув из-под капюшона и посмотрев влево, Феллон разобрал ряды церковных скамей — они были составлены в три больших блока и наполовину заполнены верующими. Оказавшись напротив одного из проходов между скамьями, он увидел, что за ними находилось ограждение, отделявшее мирян от священнослужителей. Немного левее центра за перегородкой возвышалась кафедра: цилиндрическое блестящее сооружение, по-видимому, из серебра. Прямо по центру и в глубине стояло что-то темное неопределенной формы. Это должна была быть статуя Йешта, изваять которую специально приезжал в Занид Панджаку Гхумендский, сам йештитского вероисповедания, если верить статье в «Рашме».

Свет ламп и свечей отражался от позолоты украшений и заставлял блестеть полудрагоценные камни, вделанные в мозаичные панно, которые шли вдоль верхней части стены по всему периметру зала. Оттуда, где находился Феллон, нельзя было как следует разобрать, что изображено на мозаиках, но ему показалось, что это последовательные иллюстрации мифа о Йеште — мифа, который слыл гротескным даже среди склонных к преувеличениям кришнаитов.

Поток входивших рассортировывался на небольшой площадке, расположенной за последним рядом скамей. Миряне просачивались в проходы, чтобы занять свои места, а жрецы, которых было гораздо меньше, шли дальше к двери, которая находилась в другом конце помещения.

Судя по тому, что говорил Феллону Лийара, там должна была находиться ризница, где жрецы облачались в дополнительные одеяния, которые полагалось носить только во время церемоний. Для жрецов низших классов, включая третий, это были лишь колпаки — особо пышные регалии предназначались исключительно для высших иерархов: начиная с пятого класса.

Оглянувшись, чтобы убедиться, что Фредро никуда не потерялся, Феллон направился к этой двери и вошел в нее. Оказавшись за ней, он обнаружил совсем не то, что ожидал увидеть в этой комнате, изображенной на плане Кордак’а ничем не примечательным квадратиком.

Комната была среднего размера и плохо освещена, и на другом ее конце была еще одна дверь, к которой и спешили остальные жрецы. Вдруг слева что-то звякнуло, и Феллон повернул туда голову и замер. То, что он увидел, было настолько неожиданно, что он попятился, отдавив ногу следовавшему за ним Фредро. Тот ойкнул от боли.

В левую стену комнаты было вделано кольцо, а к нему прикреплена цепь, которая заканчивалась металлическим обручем, одетым на змеиную шею шана. Животное было не так велико, как те экземпляры, с которыми Феллон имел дело у Кастамбанга и в зоопарке, но и этому ничего не стоило слопать человека в несколько приемов.

Голова твари сейчас лежала на передней паре ее шести лап, снабженных острыми когтями. Огромные глаза оглядели Феллона и его спутника, до которых было не больше двух метров. Ничто не могло помешать твари растерзать их.

Подавив готовое вырваться восклицание, Феллон взял себя в руки и продолжил движение, надеясь, что никто не заметил его промаха. Он вспомнил о душе из сока альябы, под которым они с Фредро сполоснулись днем в зоопарке. Не приходилось сомневаться в том, что хотя бы по этой причине — если не было еще какой-нибудь — шан не станет набрасываться на них. А может быть, все жрецы брызгали этой гадостью на свои рясы, и лишенные запаха злоумышленники, даже замаскированные — как Феллон и Фредро — становились добычей шана? Феллон не смог определить, пахнет ли от настоящих жрецов альябой, потому что сам был насквозь пропитан этим запахом, но если это действительно было так, значит им крупно повезло, когда их так щедро окатили в зоопарке.

Шан проследил за ними глазами, но даже не оторвал головы от лап. Феллон, не мешкая, прошел в следующую дверь.

За ней оказался коридор, который плавно изгибался, повторяя очертания внешнего контура здания. Окон тут не было, и хотя джадеит являлся до какой-то степени прозрачным материалом, стены башни были слишком толсты, чтобы пропускать свет извне, и поэтому через определенные промежутки в специальных стенных гнездах были укреплены светильники. С левой стороны коридора шла внутренняя стена, прерывавшаяся частыми дверными проемами. Ее изгиб ограничивал обзор, но Феллон знал по схеме, что впереди должна быть лестница, ведущая вверх, и еще одна — вниз.

Сразу же влево ответвлялся широкий коридор или, скорее, удлиненный зал, в котором было полно жрецов. Они толпились у прилавка, на котором были свалены облачения, выбирали себе подходящие, одевали их и смотрелись в зеркала, установленные на противоположной стене. Хотя в зале и не царила полная тишина, Феллон отметил, что это была очень сдержанная и немногословная толпа — для кришнаитов.

Следуя указаниям Лийары, Феллон направился к прилавку, демонстрируя при этом куда большую уверенность, чем на самом деле испытывал, и прошел к тому месту, где лежали красные колпаки, служившие отличительным признаком жрецов Йешта третьего класса. Он взял два колпака, передал один из них Фредро, а другой примерил перед зеркалом.

Не успел он как следует нацепить колпак, как дважды прозвучал гонг. Засуетившись и наспех поправляя одеяния, жрецы выстроились в две шеренги вдоль стены с зеркалами. Феллон потащил Фредро, который никак не мог справиться с завязками, к первому попавшемуся свободному месту в рядах жрецов третьего класса. Их класс стоял за четвертым — в синих колпаках — и предшествовал второму — в желтых. На их счастье, порядок внутри классов, как будто, не был жестко регламентирован.

Феллон и Фредро стояли бок о бок, низко склонив головы, чтобы не было видно их лиц. Трижды прозвучал гонг. Зашаркали многочисленные ноги. Краем глаза Феллон заметил, как мимо них торопливо прошла разнородная группа кришнаитов. Один из них нес свисавшее с цепи кадило, из которого вырывались клубы пахучего дыма. Запах был такой сильный, что забивал и альябу, и мощный запах пота, стоявший в зале. У другого кришнаита было что-то вроде арфы, а у третьего маленький медный гонг. Еще несколько человек были нагружены золотым шитьем, украшениями и резными посохами с культовыми изображениями на набалдашниках.

Феллон не удержался и вздрогнул при виде следующей проходившей мимо группы: двое жрецов тащили за собой обнаженную кришнаитку. Ее руки были связаны за спиной, а на шее был застегнут металлический обруч, от которого тянулись цепи к конвоирам.

Хотя в зале было не слишком светло, и Феллон не очень хорошо разглядел женщину, ему показалось, что это была низкорослая, бледнокожая и короткохвостая обитательница колоссального лесного массива, расположенного к востоку от Катай-Джогораи, за Тройным Морем. Западные кришнаиты мало что знали об этих отдаленных районах, если не считать того, что лесные племена издавна служили основным источником рабской силы для народов Варасто. Потому что из самих Варасто рабы получались неважные: они были слишком воинственны и нередко убивали хозяев — даже ценой собственной жизни.

Поэтому кротких и пугливых лесных людей из Джеги и Ауруса все еще продолжали похищать для продажи в западных портах Тройного Моря, хотя после уничтожения сункварских пиратов эта торговля сильно сократилась.

Феллон не успел подумать о том, что собирались делать с лесной женщиной йештиты, потому что снова прозвучал гонг, и последние и самые важные из собравшихся жрецов заняли свои места во главе колонны. Арфист и кришнаит с гонгом принялись производить музыкальный шум. Людская масса потекла вперед чинным, неторопливым ручейком, как будто и не было сумасшедшей спешки последних минут перед началом церемонии. Маршируя, жрецы затянули жутковатый заунывный гимн, слов которого Феллон не понимал, потому что пели на варастоу — мертвом языке, от которого произошли балхибу, гоцаштандский, квирибу и все прочие языки народов Варасто, населявших Трехморье.