Воинство мертвецов

Де Камп Лайон Спрэг

Картер Лин

Юный Конан бродит с разбойничьей шайкой между Асгардом и Гипербореей. Им приходится столкнуться с владычицей Халоги колдуньей Вамматар, прозванной Черной Смертью.

 

I

Приподняв голову от холодных вод ручья, олень настороженно огляделся, со свистом втягивая ноздрями колючим морозный воздух. Зимнее солнце, низко парившее над горизонтом, серебрило его покрытые инеем ветвистые рога, сверкало на капельках воды, стекавших с губ, превращая их в сияющие брызги самоцветов. Зверь слушал, приглядывался, однако то, что встревожило его, больше не повторилось, и олень снова приник к ледяной воде.

Тонкий слой только что выпавшего белого снега покрывал оба берега ручья. К воде, в которой плавали мелкие плоские осколки тонкого прозрачного льда, спускались густые заросли кустарников и ольхи, от мрачных стен темневшего неподалеку леса не доносилось ни звука — разве лишь едва заметное шипенье медленно тающего под лучами солнца снежного покрова. Но именно оттуда, из чащи, метнулось пущенное могучей и меткой рукой копье и вонзилось под лопатку потерявшего осторожность животного. Олень резко отпрыгнул в сторону, попытался бежать, но через несколько мгновений ноги его подогнулись и он, пятная снег вокруг себя свежей алой кровью, рухнул на землю. По его телу пробежала предсмертная судорога, глаза закатились; олень был мертв.

Тогда из-за стены деревьев возникли две человеческие фигуры. Первый из охотников был старше — не только возрастом, но, видно, и своим положением; он выглядел широкоплечим гигантом с буграми могучих мышц на длинных и сильных руках. На нем были только кожаные, заправленные в высокие сапоги, штаны, перепоясанные ремнем с золотой пряжкой, и раскрытый на обнаженной мощной груди плащ из волчьего меха с низко опущенным на лицо капюшоном. Когда он склонился над мертвым зверем, из-под капюшона выбились золотистые, уже тронутые кое-где сединой пряди; лицо человека густо заросло такой же светлой, кудлатой, давно не стриженной бородой. По цвету волос, белой коже и светло-голубым глазам нетрудно было догадаться, что родом он из северного племени асиров.

Его спутник был значительно моложе. Но, хоть ему едва ли исполнилось семнадцать лет, тем не менее он лишь немного уступал ростом своему приятелю-гиганту, хоть был, разумеется, не столь могуч и широк в плечах, а худощав и строен. На плечи юноши падала густая спутанная грива черных волос, из-под широких дуг темных бровей сверкали яркие синие глаза, цветом чуть потемнее, чем у великана-аса. В этих глядящих исподлобья глазах блистал яростный огонь почуявшего кровь хищника, тогда как на лице старшего мужчины можно было прочитать только радость удачливого охотника, подстрелившего добычу.

Светловолосого человека звали Ньорд, и он был старейшиной одного из племен асиров — и, одновременно, предводителем промышлявшей на границе меж Асгардом и Гипербореей большой разбойничьей шайки, дружины опытных воинов, признававших его своим вождем. Его юный спутник откликался на имя Конан; он был уроженцем Киммерии, горной страны, лежавшей к югу от этих мест.

Радостно улыбаясь — добыча была поистине великолепной! — охотники, перебравшись вброд через ручей, подошли к распростертому на окровавленном снегу оленю.

Зверь был очень крупным, и унести его было не под силу даже двум таким сильным воинам. Старший из них вынул из-за пояса нож и одним ударом вспорол животному брюхо, после чего принялся свежевать добычу. Сделав несколько надрезов, он ловко ободрал с оленя шкуру, разрубил тушу на несколько частей, отделяя крупные куски мяса, а потроха, голову и большие кости отложил, велев своему младшему приятелю выкопать яму и сбросить туда останки.

Молодой киммериец снял со спины свой боевой топор и, используя его вместо лопаты, без особого труда высек в еще не успевшей промерзнуть земле глубокую щель, чтобы скрыть следы удачной охоты. Пока асир, склонившись над ручьем, обмывал окровавленные куски мяса, Конан успел зарыть все отходы, позаботившись также и о том, чтобы уничтожить кровь на снегу. Отойдя немного в сторону, он снял с себя плащ, набросал в него чистого нетронутого снега и присыпал им яму, чтобы никто не мог заметить, что здесь произошло.

Ньорд тем временем укладывая мясо на содранную с оленя шкуру, потом завязал ее, превратив в подобие мешка. Конан, найдя подходящее деревце, срубил его; затем охотники, продев шест под узел, подняли мешок и двинулись в сторону леса.

Леса на границе Асгарда и Гипербореи были обширными и густыми, тянувшимися с севера на юг насколько хватало глаз, до самого горизонта. Сейчас вечнозеленые кроны хвойных деревьев были скрыты недавно выпавшим снегом, но под ними еще попадались широкие прогалины, заросшие мхом и пожухлой травой. Поскольку оба воина были хорошо вооружены, они могли не особенно опасаться хищных обитателей этих мест. Довольно часто им приходилось слышать протяжный волчий вой, а однажды они разглядели бредущего сквозь чащу огромного медведя-одиночку, которому лучше было уступить дорогу. Так и шли они, пробираясь в лесу подобно двум призракам, стараясь не производить ни малейшего шума и оставлять как можно меньше следов. Вскоре перед ними замаячило подножие горного хребта, где расположился на кратковременном привале их отряд.

Воины-асиры были опытными людьми, и, по давней привычке, сделали все, чтобы скрыть свой лагерь. Два охотника, тащивших нелегкий груз, не замечали спрятанный среди камней костер до тех пор, пока до слуха их не донеслись негромкие голоса товарищей — и то лишь потому, что расставленные здесь и там часовые вовремя увидели путников и дали знать, что приближаются свои. От костра навстречу им поднялся немолодой асир с посеребренными временем волосами. Еще в молодости он потерял в одном из сражений правый глаз, и теперь пустую глазницу прикрывала черная повязка. За плечами воина висела бережно укутанная в чехол арфа, ибо старый Горм был признанным среди асирских племен скальдом.

После краткого приветствия вождь, устало опустив на землю мешок с оленьим мясом, спросил:

— Что слышно об Эгиле и его людях?

— О них нет никаких известий, — озабоченно ответил старик.

— Это начинает меня беспокоить, Ньорд. Предводитель отряда покосился в сторону Конана, но молодой киммериец сделал вид, будто ничего не замечает. Еще два дня назад отряд разведчиков во главе с Эгилем выступил к Халоге, гиперборейскому городу и крепости, находившемуся совсем недалеко от этого места, за ближайшим горным кряжем. Тридцать воинов, каждый из которых был испытанным и опытным бойцом, должны были разведать подступы к замку и узнать, насколько хорошо он укреплен. Конан тогда заспорил, утверждая, что здесь, на землях врага, в столь непосредственной близости от их цитадели, было бы опасно дробить отряд — ведь в любой момент они могли подвергнуться нападению превосходящих сил противника. Но никто не стал слушать молодого варвара; что касается Ньорда, то тот просто посоветовал юнцу придержать язык. Потом, вероятно, почувствовав, что не совсем справедливо обошелся со своим молодым соратником, вождь взял его с собой на охоту.

Гонцы с известиями от Эгиля уже давно должны были возвратиться к отряду, и теперь их отсутствие сильно тревожило Ньорда. Сейчас ему уже казалось, что не стоило отмахиваться от советов молодого киммерийца; в конце концов, и у юношей бывают дельные мысли. Основной же причиной беспокойства вождя было то, из-за чего он привел свою дружину в гиперборейские земли. Половину луны назад работорговцы из Гипербореи, с кроваво-красными эмблемами Халоги на черных плащах, похитили его единственную дочь Ранн, совсем юную девушку; и Ньорд собрал своих людей, желая освободить ее из плена.

При одной только мысли о судьбе дочери предводителя асов пронизала холодная дрожь. Было хорошо известно, что гиперборейские колдуны владеют страшной магией, а сама повелительница Халоги, о которой поговаривали, что она продала душу силам зла за вечную молодость, славилась изощренной жестокостью; в Асгарде называли эту ведьму не иначе как Черная Смерть.

С трудом взяв себя в руки, Ньорд, внешне спокойный, сказал Горму:

— Мясо пусть запекут в углях — не стоит рисковать, разжигая большой костер. И пусть люди не мешкают с ужином — мы выступаем, как только стемнеет.

На душе у предводителя асов было тяжело.

 

II

В течение всей ночи дружина светлобородых рослых северян бесшумно, подобно волчьей стае, пробиралась по припорошенным снегом гиперборейским холмам. Дорогу освещали только мерцающие звезды, но через некоторое время от земли поднялся плотный туман, сквозь густую пелену которого не была видна даже взошедшая луна. Невзирая на то, что туман не позволял разглядеть пальцы вытянутой руки, воины Ньорда пробирались вперед, стараясь придерживаться любого прикрытия, будь то непроходимый бурелом или раскиданные тут и там по болотистой местности большие валуны. Халога считалась хорошо укрепленной цитаделью, и, вне всякого сомнения, стражи стояли не только на его стенах, но и обходили дозором дальние подступы к крепости. Если отряд асиров обнаружат, все будет кончено — и быстро! Ньорд прекрасно знал, что успех ему может обеспечить только внезапность нападения.

Когда асы наконец достигли укрепленного замка, туман чуть рассеялся. Халога, мощная цитадель, была воздвигнута на холме в центре небольшой долины; ее высокие стены поднимались в сумрачное небо, тяжелые врата были укреплены по бокам каменкой кладкой. Окна-бойницы зияли только на верхних этажах башен, а ниже, на отвесной поверхности стен, чернели лишь узкие проемы, сквозь которые можно было лишь метнуть стрелу да ударить копьем.

Взять эту крепость штурмом будет нелегко, очень нелегко, — пронеслось в голове Ньорда. И еще его неотступно преследовала мысль о пропавших людях Эгиля, исчезнувших, как сухие листья в лесу.

«Скоро рассвет, — подумал вождь. — Придется потерять еще один день, снова дожидаясь темноты. Вряд ли эти потомки вонючих хорьков потеряют осторожность, вряд ли они опустят мост надо рвом или поднимут решетку на воротах…»

— Эй! — окликнул он одного из своих воинов, беглого рыжебородого раба из Ванахейма — страны, лежавшей на запад от Асгарда. — Передай парням: дальше двинемся лишь вечером, а пока они могут отсыпаться. Только плащи пусть припорошат снегом, чтоб днем нас не заметили со стен. На первой страже — люди Трора Железной Руки.

Потом Ньорд и сам упал на землю, поплотнее закутавшись в свой меховой плащ. Сон долго не шел к нему, а когда все же удалось забыться, сновидения были беспокойными и тревожными, полными кошмаров и отчетливого предчувствия страшной беды.

* * *

А Конану заснуть так и не удалось. Молодой киммериец скрипел зубами, никак не мог забыть нанесенную ему обиду. Конечно, Ньорд — вождь, а он, Конан, еще молод, но уж выслушать-то до конца его ведь могли?! Здесь, в Асгарде, он все время чувствовал себя чужаком, хотя этим испытанным во множестве боев светловолосым воинам уже не раз представлялась возможность оценить его силу, ловкость, умение владеть оружием; как и они, он умел молча и спокойно переносить тяготы и лишения похода, как и они, умел голодать и не спать ночами, мог выследить и зверя, и человека. Кое-кому их асов пришлось испытать на собственной шкуре и крепость его кулаков — когда его слишком уж задирали, юный киммериец дрался, как злобный волчонок, и несколько раз его с трудом отрывали от уже сбитого с ног соперника. Но все равно он был чужаком! Вот если бы он совершил что-то необыкновенное, по-настоящему героическое… тогда его, наверно, наконец сочли бы своим!

Киммериец внимательно смотрел на высившийся перед ним замок. Крепость казалась ему совершенно неприступной, неподвластной ни времени, ни людям, ни богам. Конан родился и вырос в горной стране и с младых лет ловко, как белка, лазал по скалам; но в камне всегда можно было найти трещины или выступы, за которые удалось бы зацепиться пальцами. Стены же Халоги, насколько было видно зорким глазам киммерийца, были гладкими, как стекло, без малейших промежутков меж каменных глыб, и вскарабкаться на них могла разве что ящерица. А вот бойницы… Их нижний ряд был расположен на высоте примерно в три человеческих роста — так находящимся за ними лучникам удобнее целиться в приближающегося врага. Добраться до них можно, но вот пролезть внутрь… Они были слишком узки, и ни один из рослых широкоплечих асиров через них не протиснется. Но он, Конан, куда более худощав и гибок…

Когда рассвело, воины ньордовой дружины испытали жестокое потрясение. Лучи восходящего солнца осветили стены крепости, и то, что они увидели там, повергло асиров в бессильную ярость, в смятение и гнев.

Так что когда обнаружилось, что куда-то исчез молодой киммериец Конан, Ньорд не придал этому значения — да и стоило ли думать о киммерийце, когда на крепостной стене, привязанные к столбам с перекладинами, еще живые, висели разведчики Эгиля — все тридцать человек!

Рядом с ними стояла, кривя в презрительной усмешке алые губы, владычица Халоги Вамматар, прозванная Черной Смертью. Холодный зимний ветер развевал ее распущенные белокурые волосы, свободные белые одежды не скрывали очертаний гибкого стройного тела, в глазах горело торжество. Гиперборейская ведьма наслаждалась происходящим — и асиры, кусая кулаки от бессильного гнева и с трудом сдерживая рвущиеся из груди стоны, стали свидетелями того, как их товарищей предали страшной смерти. Слуги Вамматар терзали и рвали их тела изогнутыми ножами, клещами и крючьями; муки несчастных были столь жестоки, что они, испытанные и мужественные бойцы, не могли сдержать нечеловеческих криков и мольбы. Но не жизни они просили, а лишь быстрой смерти; но этого избавления от страданий им пришлось ждать долго, очень долго! Время это показалось Ньорду бесконечным.

На вождя асов было страшно смотреть; взирая на муки своих людей, он постарел разом на многие годы. Больше всего его мучило собственное бессилие, ибо он ничем не мог помочь несчастным соплеменникам; его небольшой, не имеющий осадного снаряжения отряд был не в силах штурмовать неприступные каменные степы Халоги. Если б под рукой его имелось многочисленное воинство, с таранами, катапультами и осадными башнями, тогда бы он, затратив немало дней, разрушил эти проклятые стены или подвел под них подкоп, и сам, обнажив меч, первым ринулся в рукопашную схватку с ненавистными гиперборейцами. В конце концов, можно было бы взять защитников замка не воинской силой, так измором! Но была еще одна возможность, о которой, кусая губы, размышлял Ньорд.

Даже имея столь малую дружину, какая выступила с ним в поход, можно было добиться успеха — подкрасться к замку и, используя приставные лестницы, пойти на штурм под прикрытием отряда лучников. Но незаметно! Скрытно! Неожиданно! Теперь же, после пленения асирских разведчиков, эффект внезапности был потерян.

Ньорд не мог понять, как воинам Халоги удалось взять в плен живыми всех людей Эгиля, из коих каждый предпочел бы смерть в бою мучительной и позорной казни. Но, так или иначе, теперь гиперборейцы знали, что дружина мстителей-асов находится где-то рядом. Конечно, размышлял Ньорд, здесь не обошлось без вмешательства черных колдунов Халоги — только с их помощью можно было застичь врасплох опытных воинов Эгиля. Похоже, мрачные слухи о силе их магии ходили не зря, и сегодняшнее страшное действо на крепостной стене было тому подтверждением. Гиперборейцы были предупреждены, а значит, ничто не могло помочь вождю асов взять замок и освободить свою дочь.

Внезапно Ньорд заметил, как из окна на одном из верхних этажей центральной башни вырвалось густое черное облако дыма. Заметили это и воины Халоги — оставив тела казненных асов, они бросились во двор с крепостных стен, желая разобраться, что происходит в башне. С лица жестокосердной владычицы Вамматар тоже исчезла самодовольная усмешка; теперь она казалась недоумевающей и озабоченной.

И тогда в душе Ньорда, предводителя асов, впервые затеплилась слабая надежда.

 

III

Крепостные стены Халоги оказались не столь уж неприступными, как это выглядело с первого взгляда. Правда, десять попыток вскарабкаться наверх закончились неудачей, но в конце концов Конан ухитрился закинуть веревочную петлю на выступающий над одной из бойниц водосток. Этот желоб выковали в виде головы дракона, и петля плотно охватила его железную шею. Молодой киммериец умел искусно пользоваться арканом, обычным приспособлением в его родных краях; на веревке было завязано множество узлов, и взобраться по ней на стену не составило теперь особого труда.

Добравшись до бойницы, юный варвар заглянул внутрь, желая удостовериться, что в комнате никого нет; к счастью, это оказалось именно так. Тогда он, придерживаясь одной рукой за веревку, просунул ноги в отверстие бойницы. Осторожно передвигая тело, он медленно протискивался внутрь, и вскоре по пояс пролез в узкий проем. И в этот момент его движение застопорилось, поскольку с внутренней стороны бойница была значительно уже, чем с внешней; обычная хитрость, позволявшая лучникам получить более широкий обзор для стрельбы. Широкая грудная клетка юноши никак не позволяла ему проползти дальше. По спине его пробежала холодная дрожь. Если его найдут здесь, жестокой расправы не избежать! А главное — он не сможет выполнить задуманное и даже после смерти будет мишенью для насмешек — как врагов, так и воинов Ньорда. Но тут Конана осенила спасительная мысль: с силой втянув в себя как можно больше воздуха, он резко выдохнул, а затем смог протиснуться дальше. Извиваясь как уж, он наконец нащупал ногами пол и соскользнул вниз, не выпуская из рук веревки; он знал, что аркан еще понадобится ему, когда придется покидать это логово.

Киммериец огляделся. Он стоял посреди небольшой и пустой сейчас комнаты, в которой обычно располагались лучники, защищавшие крепостные стены. В противоположной от бойницы стене была дверь, ведущая, видимо, на внутреннюю галерею; потолок казался невысоким и сложенным из толстенных сосновых балок. Тут имелось еще несколько щелей для стрелков, таких же узких, как бойница, в которую ему удалось влезть; больше Конан не заметил ничего.

Осмотревшись, он первым делом втянул внутрь веревку и надежно закрепил конец, постаравшись сделать так, чтоб никто не заметил его тайного пути отступления. Затем несколько раз присел, расправил затекшие плечи и зашипел от боли — его бока, грудь и спина были покрыты глубокими ссадинами, и на узких стенах лаза явно остался не один кусок его шкуры. Но сейчас Конану было не до этого; пока его не заметили, следовало поторопиться. Он вытащил из ножен кинжал, внимательно оглядел пространство за дверью и крадучись шагнул на галерею. Невдалеке виднелась узкая винтовая лестница, но это единственное, что киммерийцу удалось рассмотреть; на стенах галереи чадили немногочисленные факелы, но их тусклый свет почти терялся в обширном и пустом пространстве.

Конан наморщил лоб. Где же в этом огромном замке могли держать знатную пленницу? Он не имел о том ни малейшего понятия; стадо быть, начинать поиск, надеясь на свою удачу и милость Крома, придется прямо отсюда. Прижимаясь к стене, киммериец начал осторожно пробираться вперед, время от времени останавливаясь и внимательно прислушиваясь. Он все еще никого не встретил, но теперь его ушей достигали страшные крики и стоны, доносящиеся откуда-то сверху; видимо, большая часть обитателей замка находилась там, любуясь какой-то жестокой расправой.

Наконец юный варвар достиг места, где вбок от галереи отходил коридор, широкий и намного лучше освещенный. Осторожно заглянув туда, киммериец увидел двух человек — похоже, это были стражники, охранявшие какую-то зарешеченную дверь. Конан никогда прежде не встречал гиперборейцев, и, хоть был он парнем не робкого десятка, сейчас один их вид вызвал у юноши холодную дрожь. Эти стражи не походили на людей; так, по мнению Конана, могли выглядеть обитатели потустороннего мира, Серых Равнин, где властвует грозный Нергал. У воинов Халоги были бледные худые лица и ничего не выражающие желтые глаза, скрытые космами тусклых бесцветных волос; с плеч свисало черное одеяние, и лишь посередине груди ярким пятном выделялась красная эмблема владычицы Вамматар. Киммерийцу вдруг вспомнились легенды, утверждавшие, что замок ее населяют не живые люди, а мертвецы, призванные черными колдунами из могил. Наверно, подумал он, эти кровавые пятна — след вырванных у них сердец…

Стряхнув с себя недолгое оцепенение, Конан одним прыжком покрыл отделявший его от стражей десяток локтей. Один Кром ведал, мертвецы они или нет, но вот кровь из их ран текла — в этом он смог убедиться, вонзив кинжал под ребро ближайшего к нему гиперборейца; тот свалился мешком, даже не успев вскрикнуть. Второй стражник выхватил длинный меч, но Конан действовал быстрее: еще один стремительный взмах клинка — и противник рухнул на пол с перерезанным горлом.

Оглядевшись и увидев поблизости приоткрытую дверь в стене прохода, киммериец перетащил туда тела убитых, предварительно сняв с них оружие. Потом он вернулся к той темнице, которую они охраняли. За решеткой, широко раскрыв глаза невероятно глубокого и чистого голубого цвета, стояла стройная девушка. Она была высока и очень красива: правильные черты лица, густые длинные волосы, напоминавшие сноп спелой пшеницы, алые губы и брови, подобные птичьим крыльям. Затаив дыхание, она наблюдала за короткой схваткой, несомненно понимая, что сейчас решается ее участь. Однако на ее лице нельзя было заметить и тени страха.

— Кто ты, воин? — негромко спросила она.

— Меня зовут Конан-киммериец, девушка. Пришел твой отец со своими людьми, и я — из его отряда… — Конан немного помедлил и спросил: — Ведь ты — Ранн, дочь Ньорда?

— Да, Ранн, дочь вождя асиров, — гордо вскинув головку с копной золотистых волос, ответила девушка.

— Вот и отлично, — пробормотал варвар, шаря на поясе убитого стражника. Он нашел ключ, вставил его в замок и провернул. — Видно, Кром покровительствует мне; я быстро тебя разыскал. А теперь мы можем идти. Быстрее!

— Ты пришел сюда один? — недоверчиво воскликнула Ранн.

Конан коротко кивнул и помог девушке выбраться из камеры. Один из клинков убитых стражей он взял себе, второй отдал спутнице, и они осторожно двинулись вдоль стены — прямиком в ту галерею, из которой появился киммериец. Поступь его была неслышной, в глазах отражался пляшущий огонь факелов; в любой момент он был готов отразить внезапное нападение. Девушке, что следовала за ним по пятам, он вдруг показался не человеком, а огромным, крадущимся по тропе диким зверем. Такому хищнику лучше не заступать дорогу — растерзает любого!

Но сам киммериец прекрасно понимал, что удача не может сопутствовать ему вечно — рано или поздно он все же наткнется на кого-нибудь из обитателей замка. Он опять обратился в мыслях к великому Крому, могущественному богу своей родной страны, испрашивая у него заступничества; всего-то и надо было помочь им незамеченными добраться до той бойницы, где он припрятал веревку. Но, поминая Крома, рассчитывал киммериец все же на собственные силы — и на поддержку своей юной спутницы; он знал, что женщины Асгарда умели неплохо обращаться с оружием и нередко плечом к плечу сражались рядом со своими мужьями. Так что с тремя-четырьмя противниками они справятся без труда, думал Конан, неслышно ступая по каменному полу. Но вот если их будет больше — шесть, десять?.. Что тогда?

Боевой опыт молодого киммерийца был невелик, но подсказывал ему, что от ударов со всех сторон уберечься невозможно. Если, обороняясь спина к спине, они с девушкой какое-то время смогут отбиваться от врагов, все равно шум схватки поднимет на ноги весь гарнизон замка. Ну что ж, выходит, надо отвлечь внимание гиперборейцев… Но как? В этот момент взгляд варвара упал на торчавший в массивном железном кольце смоляной факел. Огонь — вот что может их спасти! Толстые стены замка сложены из камней, но перекрытия и потолки — деревянные; Конан удостоверился в этом, пнув носком сапога в пол. И гореть — тут на губах Конана зазмеилась не предвещавшая ничего доброго усмешка — они будут прекрасно! Только, пожалуй, одного факела для этого не хватит; неплохо бы найти место, где они хранятся в большем количестве.

Он стал наугад открывать все попадавшиеся по пути двери. Первые несколько попыток не принесли желаемого успеха, а когда он потянул за кованую ручку четвертую или пятую дверь, то услышал за поворотом голоса и тяжелый грохот сапог. К счастью, следующая дверь оказалась незапертой, и Конан, распахнув ее, сильным рывком втащил за собой девушку в какую-то темную каморку, знаком призывая ее к молчанию. Стиснув в руках клинки, они напряженно прислушивались к тому, что происходило снаружи; но шаги и глухие голоса гиперборейских воинов вскоре затихли вдали. Видно, Кром внял мольбам киммерийца: они вновь остались незамеченными!

Но вскоре Конан узнал, что везение его на том не закончилось — осторожно приоткрыв дверь и убедившись, что на галерее больше никого нет, он только сейчас разглядел, что же именно находится в их каморке. Это был как раз склад факелов! У одной стены высилась целая груда факельных стволов с просмоленными концами, а в углу стояла бочка со смолой. Киммериец тут же опрокинул ее набок, и густая черная смола начала медленно растекаться по полу. Снова выглянув в коридор, он сорвал со стены горящий факел и с довольной ухмылкой швырнул его в смоляную лужу. Спустя некоторое время она занялась огнем, и из комнаты повалили клубы густого черного дыма.

Выскочив на галерею, Конан потащил едва поспевавшую за ним девушку к двери — к той самой, где была комната с бойницей, через которую он проник в крепость. Возможно, начавшийся пожар отвлечет внимание гиперборейских воинов, и они успеют вылезти наружу; а там, спустившись по веревке, незаметно доберутся до лагеря людей Ньорда. Во всяком случае, так рассчитывал Конан; и в тот день Кром был к нему милостив.

 

IV

Вождь асиров, не помня себя от счастья, прижимал к груди вновь обретенную дочь. Суровый воин не скрывал выступивших на глазах слез; ему трудно было найти слова, что выразили бы его благодарность, но он взирал на Конана с такой признательностью, что юный киммериец счел себя вполне вознагражденным за все свои лишения, обиды и труды.

Не медля, отряд двинулся к рубежу Асгарда. Все понимали, что, несмотря на замешательство и переполох, царившие сейчас в Халоге, рано или поздно за ними будет выслана погоня. Замок пылал, над ним клубились облака черного дыма, и асы надеялись, что если не все, то хотя бы часть белесых нелюдей-гиперборейцев сгинет в страшной пламенной пучине.

Уходить полагалось немедленно и быстро; лишь в глубине асгардских земель воины могли чувствовать себя в относительной безопасности. Ньорд решил, что не имеет особого смысла маскироваться при отходе; главным сейчас было как можно скорее покинуть окрестности пылающего замка.

Но сквозь клубы огня и дыма с высокой стены своей цитадели вслед отступающему асирскому отряду смотрела прекрасная и жестокая владычица Халоги; и взгляд Вамматар был полон ненависти, а губы кривила злая усмешка.

К вечеру от еще не промерзших болот начал подниматься туман, вызывая у людей не только дрожь озноба, но и какую-то странную неосознанную тревогу.

Воины Ньорда опасались неминуемой погони, и время от времени то один, то другой приникал ухом к заснеженной холодной земле, а, поднявшись, успокаивал соратников, говоря, что отдаленного гула копыт все еще не слышно. Туман сгущался, сырой морозный воздух обжигал глотки, но асы не останавливались и старались двигаться как можно быстрее. Вдруг в наступающих сумерках Конан оглянулся назад и, присмотревшись, воскликнул:

— Кром! Они уже близко!

Встревоженные воины замерли, но ни один из них не мог рассмотреть что-либо, напоминающее погоню. Не было слышно ни стука лошадиных копыт, ни топота сапог, ни голосов, ни звона оружия; над снежной равниной волглым сырым пологом лежала тишина. Успокоившись, асы уже начали было подтрунивать над молодым киммерийцем, когда один из воинов, отличавшийся острым зрением, крикнул:

— Конан прав — они приближаются! Не на конях! За нами идет пешее войско!

— Прибавить шагу! — зычно скомандовал вождь асиров. — Сегодня ночью привала не будет; у бледных хорьков больше людей, и в таком тумане они могут незаметно к нам подобраться. Мы не сможем выставить столько дозорных, сколько надо, чтоб заметить их. А потому — вперед! Быстрее!

Отряд продолжил свой путь. Солнце село, на землю опустились сумерки, потом — ночная мгла. И, когда болотистую равнину осветили холодные серебряные лучи взошедшей луны, воины асов содрогнулись от ужаса. Те, кто преследовал их, были близко, совсем близко! Это казалось невероятным, но это было так.

Из последних сил люди Ньорда пытались уйти от настигающей погони. Сам вождь нес на руках вконец измученную Ранн, но двигался с такой быстротой, что остальные воины едва поспевали за ним. Однако все их усилия были тщетны — преследователи, как видно, не знали, что такое усталость, и воинство Халоги неумолимо нагоняло беглецов. Отчаянно бранясь, Ньорд подгонял своих людей, пока не понял, что от погони не уйти. Оставалось одно — повернуться к противнику грудью, обратить на него острия мечей и лезвия секир и, собравшись с силами, принять неравный бой.

Теперь уже всякий из ньордовой дружины мог ясно разглядеть, что в настигающем их отряде по меньшей мере вдвое больше воинов. И, что вызывало у асиров наибольшую тревогу, в их облике было нечто странное и необычное. Но что именно, сказать никто не мог.

Спустя некоторое время погоня приблизилась, и удалось увидеть, что среди преследователей — не только гиперборейцы, которые были выше ростом и более худощавы, чем асы. С изумлением люди Ньорда глядели, как из туманной мглы выступают широкие плечи и украшенные изогнутыми рогами шлемы — такие носили только воины из Асгарда и соседнего с ним Ванахейма. По спине асирского вождя пробежал предательский холод, подобный ледяному дыханию самой смерти.

И двигались эти существа хоть и быстро, но какой-то странной поступью; казалось, не люди идут, а стремительно скользящие над землей тени…

Когда впереди завиднелся холм, более высокий, чем те, через бессчетное множество коих прошел отряд, Ньорд понял, что отступать дальше не имеет смысла. Если от сражения не уйти, что ж, они будут биться здесь! Он обернулся к своим воинам и, махнув рукой, крикнул:

— Туда! Займем оборону на холме! Все туда — и поживее!

Асы, словно забыв об усталости и грузе доспехов, сгибавших плечи, бегом начали взбираться на склон холма. Прирожденные воины, они были готовь: с бесстрашием их расы вступить в бой с превосходящими силами врага; сейчас они уже не помышляли о бегстве, и в их глазах горел огонь азарта и отваги.

Помощники Ньорда роздали последние фляги с водой и вином. Используя последнюю возможность для отдыха, асы восстанавливали дыхание, негромко переговаривались, проверяли свое оружие, длинные клинки и тяжелые, грубо откованные секиры.

Старый Горм, скальд, достал из-за плеча арфу, и зазвучала, поднимая дух воинов, старинная асирская песня:

Огонь глубин земных Наши мечи породил. Холод вод ледяных Твердо их закалил. Кости врагов остались Под струями темных вод… Так предки наши сражались, И их не забудет народ!

Но отдых был недолгим — противник достиг подножия холма. Не перестраиваясь, без боевых кличей и возгласов, наводящие ужас шеренги гиперборейцев мерным шагом двинулись вверх по склону. С близкого расстояния сделалось понятным, что было странного в их поступи: они как бы не видели ничего перед собой, движения их были резкими, угловатыми, словно кто-то дергал за веревочки огромных кукол.

Воины асов, прикрыв свой строй большими, обтянутыми кожей щитами, ждали в молчании; затем раздался громкий голос Ньорда, и в нападающих густым градом полетели копья и стрелы. Но это их не остановило; зловещие вражеские шеренги надвигались с прежней уверенностью. И тогда, издав громоподобный боевой клич, асиры приготовились вступить в рукопашную схватку.

Но едва лишь Ньорд увидел перед собой первого противника, как крик застрял у него в глотке.

Подняв меч, к нему приближался Эгиль — верный Эгиль, правая рука вождя, чью мученическую смерть на крепостной стене он видел сегодня утрем.

Ошибки быть не могло: в бледном лунном свете предводитель асов ясно видел своего прежнего соратника. Мертвый Эгиль шел, чтобы сразиться с ним!

 

V

Да, перед Ньордом был именно Эгиль, но он не узнавал своего вождя, глядел на него пустым взглядом, не выражавшим ни радости, ни горя, ни ненависти. Он равнодушно вздымал меч, и, защищаясь, предводитель асов нанес ему скользящий укол в грудь в напрасной надежде, что это заставит Эгиля очнуться. Но из ранки, оставленной клинком, не показалось ни капли крови; Эгиль как будто и не заметил удара. За плечом его Ньорд увидел еще одну страшную фигуру — вероятно, то был погибший в утреннем пожаре гипербореец. Плоть его была обуглена, местами сквозь нее проглядывали кости, черные язвы расползлись по груди и плечам.

На дружину асиров надвигалось воинство мертвецов!

Но отступать было некуда. И, понимая это, не видя другого выхода, Ньорд мысленно простился со своим соратником и другом, прошептал беззвучно: «Прости меня, брат!» — а затем мощным ударом развалил Эгиля напополам, от плеча до паха. Однако передышки вождю не было — теперь на него ринулся дочерна обгоревший гипербореец.

Предводитель асов был опытным и закаленным во многих схватках воином, умелым и сильным бойцом, но сейчас ему было ясно, что дружина его обречена. Можно ли рассчитывать на победу в бою с противником, способным оживить мертвецов? Разумеется, нет! Можно только сражаться и погибнуть — погибнуть с честью!

Стоявшие в первых рядах люди Ньорда дрались со своими погибшими товарищами. Но не это было самым страшным, а то, что многие из восставших покойников умерли не сегодня и не вчера, а полгода или год назад; и теперь, при каждом ударе, из их полуразложившихся тел появлялась не кровь, а мерзкие трупные черви. Эти чудовища, источавшие нестерпимый смрад, тупо надвигались на асиров, шли без оружия и грозили похоронить отряд Ньорда под холмом вонючей плоти. Их было много, слишком много!

Старый Горм запел, но, сбившись с ритма, оборвал свою сагу. Затем раздался его хриплый голос:

— Мужайтесь, воины, ибо лишь боги могут нам помочь! Нам не на кого надеяться, кроме них! Мы сражаемся с самой смертью! С черной смертью! Боги, придите к нам!

Но боги не приходили.

Строй асов редел на глазах; смерть, словно подтверждая слова Горма, находила воинов одного за другим, холодные мертвые руки нападающих тварей разрывали их на части. Очень много, слишком много было этих оживших мертвецов! Они дрались без оружия, впиваясь в свои жертвы зубами и скрюченными пальцами.

Конан бился во второй шеренге. Впереди него стоял старый опытный воин — стоял, а потом упал, когда оживший мертвец перегрыз ему горло. С грозным боевым кличем Конан ринулся вперед, мощным взмахом добытого в замке меча срубил гиперборейцу истлевшую голову… И тут его глотку сжал ледяной обруч ужаса: почти разложившийся труп, без головы, все еще тянулся к нему жуткими костлявыми пальцами, пытался достать, впиться в живую плоть. Овладев собой, киммериец вонзил меч в торчавшие под истлевшей кожей ребра мертвеца; труп отступил, но тут же снова двинулся вперед. Снег заскрипел под его костлявыми ступнями.

С отчаянной силой Конан, схватив меч обеими руками, нанес страшный удар. Теперь он, наконец-то, достиг цели: покойник, разрубленный наискось, от плеча к бедру, больше не смог подняться с земли. Получив мгновение передышки, Конан смахнул со лба пот и огляделся вокруг.

Могучий предводитель асиров был уже мертв, успев перед смертью разметать в клочья не менее трех десятков живых трупов. И хотя одноглазый Горм неутомимо продолжал вращать своим боевым топором, результат сражения казался уже очевидным.

— Не трогайте оставшихся в живых! — прозвучал над гулом схватки холодный безжалостный голос. — Взять их в плен! Я приказываю пленить их!

Кто произнес эти слова? Конан, напрягая зрение и вглядываясь в темноту, вдруг увидел вороного жеребца, на котором восседала Вамматар, сама Черная Смерть. Конечно, это ее магия оживила трупы! И, повинуясь ее приказам, воинство мертвецов уничтожает асиров…

Внезапно взгляд киммерийца упал на еще одну женскую фигуру. Ранн! Она видела гибель своего отца, видела, как упал, погребенный под тяжестью мертвых тел, старый Горм… Девушка подняла с земли меч и сжала em в руках, готовая погибнуть в сражении; в ее глазах, залитых слезами, не было страха. Черная смерть не пугала ее.

И этот миг в голове Конана — внезапно, как дар Крома, — родилась спасительная мысль. Битва проиграна, решил он; это так же ясно, как то, что утро сменит день. И неизвестно, кому повезло больше, погибшим или живым, которые попадут в рабство к гиперборейцам. Надо дать шанс спастись хоть кому-то, хоть одному человеку оставить надежду…

Едва подумав об этом, Конан метнулся к девушке, схватил ее, закинул на плечо и, прорубая путь страшными ударами, ринулся к подножию холма — туда, где одетая в белое владычица-ведьма поджидала, когда завершится сражение.

Зрелище битвы настолько увлекло Вамматар, что она не заметила приближения Конан — до того мига, когда киммериец стальной хваткой стиснул ее запястье. Коротким движением он сбросил ее с коня, и повелительница Халоги рухнула в болотную грязь. Несмотря на яростные крики Ранн, варвар усадил ее в освободившееся седло.

Но сам он не успел запрыгнуть на круп скакуна — на его плечах, подчиняясь приказу Вамматар, отчаянно вопившей из болотной жижи, повисли два трупа.

— Скачи домой, девушка! — яростно отбиваясь от мертвецов, крикнул киммериец. Ему удалось поднять меч, и в последнем усилии он кольнул им в бок вороного жеребца. — Скачи домой, в Асгард!

Скакун, напуганный шумом сражения, всхрапнул, почувствовав острую сталь, взвился на дыбы и стрелой полетел над заснеженным полем. Золотистые волосы Ранн развевались на ветру, переплетаясь с темной гривой коня; она прижималась заплаканным лицом к его шее, а благородный скакун мчался в бешеном галопе, все дальше и дальше уносил дочь племени асов от страшного поля битвы, где живые бились с мертвыми.

Пока жеребец огибал склон холма, на котором затихали последние отзвуки боя, Ранн успела увидеть, как отважный юноша, дважды в этот день подаривший ей жизнь, исчез под грудой костлявых тел. Владычица Вамматар уже успела выбраться из трясины и стояла, озаренная призрачным светом луны; жестокая улыбка змеилась на ее губах. Мгновение — и ужасная картина исчезла, скрытая туманом и склоном холма.

* * *

С трудом волоча ноги, со стянутыми за спиной руками, по снежному полю брели десятка два асиров, которым удалось уцелеть в побоище. Сопровождали пленных мертвецы. За владычицей Вамматар, возглавлявшей эту скорбную колонну, шел Конан.

Время от времени госпожа Халоги, с искаженным звериной яростью лицом, оборачивалась и обрушивала на молодого киммерийца удары хлыста. Конан шел, не сгибаясь и не склоняя головы, хотя множество кровавых рубцов пересекали его грудь, плечи и щеки. Страшнее боли, терзавшей тело, была мысль о том, что ни одному рабу еще не удавалось бежать из Халоги, из Гипербореи, из этой проклятой богами страны.

Быть может, он ошибся? Быть может, зря не лишил жизни владычицу Вамматар, когда она валялась перед ним в болотной грязи? Он успел дотянуться до нее клинком…

Но были обычаи и законы, впитанные им вместе с материнским молоком; были заветы его страны, не позволявшие обращать меч против женщины — и он не мог преступить их, даже пылая жаждой мщения. Не мог, хоть женщина эта являлась безжалостной ведьмой! Пока не мог. Время его мести было впереди.

* * *

На утренней заре скакун домчал Ранн, дочь Ньорда, до асгардских рубежей. Тяжело и тоскливо было у нее на душе, но внезапно припомнились ей слова боевой песни — последние слова, которые спел в ночном бою старый Горм:

Пусть паду я, пронзенный мечом, Кровью алой камни обагрив. Все равно я буду отомщен — Теми, кто останется в живых! Гей, северяне, вперед! Пусть в рабстве тяжелая доля, И пусть меня будут пытать, Но сердца свободного волю Врагу никогда не сломать! Гей, северяне, вперед!

Плечи Ранн гордо распрямились; слова песни, спетой старым воином и скальдом, напомнили ей, чья она дочь и чья кровь течет в ее жилах.

Взошло солнце, и лучи его высушили слезы на щеках девушки, а ветер сдул с них крохотные крупицы соли и разнес над снежной равниной. Твердой рукой взявшись за поводья, Ранн направила жеребца к дому.

Содержание