В толпень-крутень идёт бабень Проведать восходящий день. У дня задачи велики. Неслись коровы чтоб. Быки ж Изведав зелени траву Не дали спуску комару. Тот лыжи навострил в толпень Испортить восходящий день, Нажраться крови по утру И обжужжать крутень-толпу. Но эта самая бабень Не лыком шита. В Судный день Её достоинств длинный лист Аж в преисподней вызвал свист. Валялись черти хохоча, Когда бабень сняла с плеча Топор, которым рыболов Был прогнан от её коров. И ножки дрыгались в аду, Когда в весеннюю пургу Лопаткой шла она грести Снег, чтоб подснежники спасти. Комар же, глупый хищный гнус, Всю зиму дрых, не дуя в ус. Неуязвимым мнит себя, Кусает множество бабья. Ему подруга только моль. Она зимой – на антресоль. Дырявит шубы у бабья Да выживает втихаря. Так вот, быка, она – бабень, Тренировала кааажный день, Чтоб комара он отловил, Толпень-крутень охоронил. А убивать его – ни-ни! Добры ж мы – русские бабьи.

Мир беспросветен. Свет – непримирим. С охапкой коз пошел кузнец к ромашке. Она же, впопыхах, забыла вся, смутясь, Что родилась в бутончике-рубашке. Пух тополиный раскурожив в канитель, Одна из коз, сбежавших из охапки, Проела плешь соседке кузнеца, Чтоб скоротать раздумья на загадки. Соседка прямиком купить парик – Ей с плешью кузнецу не показаться. Он так её любил, что каждый миг Макушку мял, чтоб крепче целоваться. Коза вторая – по подруге в плач. Залила пруд в деревне рёвом громким. У берега повел усами сом, И вслед ноздрёю шмыгнул непроворно. Последняя коза (букет из трёх) Дать молока ромашке отказалась. А та – бутон-рубашку нараспах. С душой поклонника с подарком дожидалась. Конфуз случился, эх оно, козёл- Кузнец не то понёс своей ромашке. Букет из роз да молока от коз — Вот всё, что нужно девушке-милашке.

Коммунист поспорил с внедорожником, А правда ли без устали смеются Обедом перекормленные дети. Машина человеку отвечала, Учтиво колесом мешая глину И зеркалами воздух рассекая, Что деток машинистов для примера Использовать бы было неуместно. Но коммунист настаивал, вскипая, Кричал, что нету равенству предела, И что зелёная листва соседской грядки Не перевесит смысла “Марсельезы”. Они бы так и спорили полжизни, Но на обед они лоббиста ждали. Тот объявил машину вне закона И указал на это коммунисту. Что было дальше, ведать не дано мне. Но люди говорят, что видят часто, Как двое ходят вдоль дороги, воя, “Машина верная!” – без устали взывают. Мечтая получить ее прощенье. Но пока Не видно края мукам коммуниста. Да и лоббиста. Тоже дурака.

Прилетело рассудство и разгильдяйство. Из какой-то помойки. Из посудной тряпки. И тут мне стало жарко. Я чуть не упала. И всё ему напрямую, не выбирая выражений, и сказала. Что нечего нечисть пускать в себя. Она же тогда и меня касается. Живёт во мне, чешется, скребётся. Иногда так наглеет, что, не поверишь, даже кусается! И ничего мне больше не остаётся, Кроме как по мордасам «хрясь»! Мокрой шваброй – чтоб сразу понятно. Обидно до жути, что до такого докатились. Зато приятно, Что результаты не заставляют себя ждать - Хоть на какое-то время присмиреет и снова будет молчать.