Алька побрел к автовокзалу. Если бы у него были деньги, он бы уехал, куда глаза глядят. Но деньги он получит только через два дня, те самые семьдесят пять рублей, которые честно заработал. В своем убежище он бы славно отлежался до «получки», но судьба опять сыграла с ним злую шутку. «Не много ли на одного, да еще такого маленького?» – невольно подумал Алька и почувствовал, что слезы подступают к глазам. Он крепко зажмурился, чтобы они не вылились наружу. Месяц скитаний многому его научил, а главное, он теперь умеет управлять своими чувствами.

Размышляя, Алька не заметил, как дошел до автовокзала и остановился неподалеку от женщины, торговавшей пирожками. Он прислонился к одному из столбов, служивших опорой привокзальному навесу, и бессмысленно рассматривал снующих пассажиров. Их становилось все меньше, так как дневные рейсы уже заканчивались, а ночные еще не начались. Алька, было, подумал зайти в автобус и запричитать, как это делала Лора: «Сам я не местный… Мама в больнице…». Но понял, что не сможет ничего такого произнести, и продолжал стоять, подпирая столб. Вдруг он услышал голос:

– Мальчик, эй, мальчик!

Продавщица пирожков манила его к себе. Алька молча подошел. Она достала из кастрюли последний пирожок и сказала:

– Съешь, его уже все равно никто не купит, все разъехались.

– Спасибо, – стыдливо выдавил Алька и взял пирожок.

– Они, что же, бросили тебя? – участливо спросила продавщица.

– Кто? – спросил Алька, торопливо запихивая в рот кусок пирожка.

– Ну, эти…парочка…

Алька почувствовал, как заливается краской.

– Да не смущайся ты, – сказала женщина. – Я же видела, что ты у них случайный… Всех я тут знаю. Целый день стою, все вижу… Но я не осуждаю, особенно таких, как ты. Не сами же вы сюда попадаете, жизнь на улицу выбрасывает. Меня тоже жизнь «кинула». Я вот сметчиком в стройуправлении была… Одни благодарности… А теперь пирожками торгую, потому что двое детей. Работы по специальности нет. Мужа нет. Вот так-то… Ну, ладно, пошла я. Если что, подходи завтра, дам пирожок.

Алька долго смотрел вслед женщине, и слезы медленно сползали по его щекам: он все еще не умел сдерживать их, когда его откровенно жалели. Две женщины суетливо прошли мимо него в здание автовокзала, вернулись и долго оглядывали площадку, переговариваясь.

– Ведь обещал! – возмущалась та, что постарше. – Этому Казимирычу совсем нельзя верить. Все они, чехи, такие.

– Он поляк, мама.

– Какая разница? Время уходит, конец октября, мне край надо грядки вскопать. Не могу же я сама… Ведь обещал… И не пришел.

– И почему ты адрес его не возьмешь?

– Да всегда он мне сам звонит, и мы с ним в эту пору на вокзале встречаемся. Зачем мне его адрес?

– А ты одна поедешь на дачу, не побоишься там одна ночевать? Или смысла нет без Казимирыча?

Альку осенило: есть работа! Он быстро подошел к женщинам и спросил:

– Вы Казимирыча ждете?

– Да-а-а…

– Ему срочно пришлось уехать, – соврал Алька, не знавший никакого Казимирыча. – Но он меня прислал вместо себя.

– Как это… вместо? – растерянно протянула старшая, оглядывая тощенького мальчишку в полном недоумении.

– Я хорошо копаю! Я старательный! И… и сильный! Вы не смотрите, что я худой. Это я так, чуть приболел.

Алька торопливо сыпал словами, со страхом думая только об одном: а вдруг этот самый Казимирыч сейчас объявится! Ему очень хотелось «произвести впечатление» на женщин, у которых есть работа. Но младшая молча разглядывала его, а старшая не сдавалась:

– Вот еще что придумал! Я от Казимирыча такого не ожидала – детей посылать вместо себя. Ты внук ему, что ли? Никогда не говорил.

– Нет, я сосед, – сказал Алька, боясь запутаться в родственных связях неизвестного Казимирыча. – Я хорошо копаю!

– А зачем тебе деньги? – вдруг с подозрением спросила младшая.

– На хлеб, – Алька опустил голову. – Маме… на лекарства.

При упоминании о матери Алька не удержал слезы, и они медленно поползли по щекам. Это сразу решило дело. Обе женщины расчувствовались и дружно заявили:

– Ну, пошли в машину.

– Только надо же твоей маме сказать, что мы едем на дачу, забираем тебя на два дня, – сказала младшая, садясь за руль старенького «Запорожца». – Говори, где живешь.

– Не надо! – поспешно отозвался Алька. – Мама знает. Я же, когда с Казимирычем договорился, сказал ей.

– Тогда едем скорее, а то мне еще на дежурство.

Дача оказалась не слишком далеко от города и представляла собой небольшой домик с застекленной верандой, стоявший в конце сада, а перед садом от ворот тянулась довольно внушительная полоса земли, поделенная на грядки. Алька, никогда не имевший дела с сельхозработами, даже испугался: сможет ли вскопать за два дня? Но копать придется, у него не было другого выхода. Владелица «иномарки» высадила мать с «работником» и, пообещав приехать за ними в субботу утром, укатила, а дачница, пригласив Альку в дом, сказала:

– Давай знакомиться. Меня зовут Елизаветой Федоровной. А тебя?

– Алька…

– Александр, что ли? Тогда лучше Шурик.

Алька не стал уточнять: Шурик так Шурик. Он устал от скитаний, ему хотелось есть и спать, но он терпеливо ждал распоряжений от Елизаветы Федоровны, которая, поставив на электрическую плитку чайник, вытащила из шкафчика два электрообогревателя и включила один в комнате, второй – на веранде. Не прошло и полчаса, как в домике стало тепло, а на столе стоял только что закипевший чайник. Елизавета Федоровна не пожалела заварки, и запах чая вдруг напомнил мальчишке о родном доме, когда там было хорошо и уютно, когда мама по праздникам пекла большой пирог с вареньем.

– Ты ешь, ешь, – услышал Алька голос Елизаветы Федоровны. – Если мать в больнице, так чем же ты питаешься? А у меня все домашнее.

Действительно, из привезенной коробки женщина вытащила жареные окорочка и вареную картошку, которые разогрела на плитке, соленые огурчики, пирожки с печенкой, а к чаю был домашний бисквит.

– Ляжешь здесь на раскладушке, – говорила хозяйка дачи. – Казимирыч всегда на веранде спит. Вставать-то рано, а сюда ничем не доедешь, только на своей машине. Казимирыч посмеивается над нашей «иномаркой», а зря. Ей уже больше двадцати лет, а она на ходу! Ну, правда, дочь аккуратно ездит и следит за ней хорошо. А Казимирыч не говорил, когда вернется?

– Не-а, не говорил, – вяло промямлил Алька.

– Да ты совсем спишь! Ну, давай ложись, завтра вставать рано.

Алька рухнул на раскладушку, едва укрывшись стареньким ватным одеялом. В эту ночь он не видел снов.