Грусть теперь редко покидала Анну, она всё время думала о Зигфриде. Зигфрид… Ведь это не настоящее имя, как и то, которым он пользуется в театре. Кто он, этот человек, так глубоко вошедший в её душу? Как его зовут? Что она о нём знает? Мало, очень мало. Но любовь не требует анкеты. Она пронизала ум и сердце. Заставляет Анну вздрагивать при каждом стуке. Не думала она, что ей выпадет чувство неразделённой любви.

А может быть, она напрасно отчаивается? Порой Зигфрид задерживает на несколько мгновений взгляд на её лице, и у него теплеют глаза. Она же видит! Но он молчит. И как только обнаруживает, что она заметила его взгляд, тотчас принимается за дело с преувеличенным усердием. В последнее время много занимается немецким языком и очень преуспел.

Анна подошла к окну. Там, на улице, умирала золотая осень. Землю устилала опавшая листва, и ветер время от времени ворошил её, сносил с газонов на тротуар или на дорогу. Но на некоторых деревьях ещё держались листья. У клёна, росшего неподалёку, они из жёлтых стали почти коричневыми. Тополя словно покрылись рыжим налётом, а стойкая ива всё ещё сохраняла свежесть бледной зелени. Как по-разному уходят в зиму деревья. Как люди – в старость. Но деревья снова расцветают весной, а весна человека никогда не возвращается. Весна её жизни тоже пройдёт, и уже скоро. А она не может насладиться ею в это жестокое время.

Анне на какое-то мгновение стало себя жаль. Немного радости видела она. Выросла без матери. И хотя отец не щадил себя, чтобы дать ей образование, он не мог заменить материнского тепла и ласки. Когда училась в институте, познакомилась с выпускником военного училища. Паренёк был весёлый, хороший и ей нравился. Юный командир предложил ехать с ним на Дальний Восток, куда получил назначение. Она не могла оставить болезненного отца, не могла заплатить ему неблагодарностью за все его жертвы и не согласилась, вернулась в родной город, начала работать. А тут – война. Вот такая короткая, ничем не примечательная биография.

«Какие глупости лезут в голову! – оборвала себя Анна. – Зигфрид правильно поступает. Он предан делу, только делу. И для меня ничего не должно быть выше этого». Она встряхнула головой, словно желала, чтобы все ненужные мысли выскочили оттуда. И только хотела отойти от окна, как заметила на улице подходившую к их дому элегантную молодую женщину. Таких Анна видела разве что на обложках модных журналов ещё до войны. Особенно к лицу женщине была шляпа с большими полями.

«Откуда здесь такая? – подумала Анна. – К кому идёт?» Женщина подошла к их двери и постучала. Анна судорожно стащила с себя старую вязаную кофту и бросила на стул в другой комнате – ей не хотелось предстать замарашкой перед элегантной незнакомкой. Она быстро провела расчёской по волосам, оправила блузку и пошла открывать.

Женщина, увидев Анну, заулыбалась, при этом оглядывая девушку с некоторым удивлением, которого не сумела или не захотела скрыть, без разрешения шагнула за порог, сама прикрыла дверь и спросила:

– Это вы даёте уроки немецкого языка?

Анна широко открыла глаза: женщина произнесла пароль! Но Зигфрид не предупреждал, что кто-то может прийти ещё. Однако могут быть непредусмотренные случаи, и надо ответить.

– По вторникам и четвергам, – медленно сказала Анна.

– Ну что ж, меня это устраивает, – ответила женщина.

Анну пронизала мысль: неверный ответ! И тут же сообразила, что в пароле нет слова «это». На нём и попадаются случайные люди, как, например, тот маклер. И здесь, очевидно, такое же совпадение, а женщина действительно пришла брать уроки немецкого языка. Но почему же так поздно? Ведь объявление снято около трёх месяцев назад.

– Вы предпочитаете получать деньги или продукты, драгоценности? – осведомилась женщина.

– Драгоценностей не надо, – быстро сказала Анна, обдумывая, как поступить с этой клиенткой.

– Значит, деньги, – решила незнакомка. – Завтра же и начнём. Я буду платить немецкими марками.

– Но я… – растерялась Анна от эдакого напора, – я теперь работаю в городской управе и, наверное, не смогу…

– Чего не сможете?

– Заниматься с вами.

– Но с другими-то занимаетесь! – упрямо настаивала незнакомка. – Или вы берёте только мужчин?

Она смотрела на Анну с явной насмешкой. «Что ей известно о Зигфриде?» – промелькнула в голове у Анны беспокойная мысль, а гостья продолжала:

– Мы можем заниматься вместе, в один день. Мне нужно выучить немецкий язык! Я бываю в гостях у господина Клейста и просто обязана говорить там по-немецки!

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласилась Анна, ошеломлённая столь неожиданным визитом, шикарным видом дамы, а главное, её настойчивостью, за которой явно что-то скрывалось, – но только по понедельникам и пятницам. Другого времени у меня для вас нет.

Последние слова Анна произнесла так твёрдо, что гостья согласилась заниматься в предложенные ею дни. Анна торопилась выпроводить незнакомку, потому что с минуты на минуту должен был прийти Зигфрид: сегодня четверг, очередной сеанс связи. Если эта красавица не уйдёт, он может сорваться. И она как можно любезнее сказала:

– Я по пятницам хожу в управу после обеда, поэтому жду вас завтра в десять часов утра. А сейчас, извините, некогда.

– Что же вы не спросите, как меня зовут? – удивилась женщина.

– Да…в самом деле… – смутилась Анна.

– Антонина Петровна Иванько, вдова профессора, – представилась гостья.

«Хозяйка виллы! – мелькнула мысль у Анны. – Как же я не догадалась? Ведь отец рассказывал».

– А меня Аня…Анна Петровна.

– Аннушка, – решила Антонина, – так вам больше идёт.

Она, наконец, ушла, и Анна смотрела ей вслед, пока шикарная вдова не дошла до конца переулка. Только после этого перевела дыхание, взглянула на часы. Напрасно она так испугалась, до прихода Зигфрида ещё полчаса. Но как испугалась! Нет, надо учиться владеть собой и не обмирать от каждого пустяка. Обычное дело: вдове профессора по карману брать уроки немецкого языка и, вероятно, необходимо, раз она водит дружбу с высшими немецкими чинами. Но откуда она узнала об уроках, если объявление давно снято? И откуда знает о Зигфриде? Вернее, о Ларском?

Наконец пришёл Зигфрид. Анна рассказала ему о странном визите. Он задумался, потом сказал:

– Я эту даму видел несколько раз в зале театра. Она приходила одна. Но ей явно кто-то покровительствует, очевидно, фон Клейст, так как офицеры в первых рядах партера расшаркивались перед ней. Пришла она просто подучиться немецкому языку, чтобы легче было общаться с офицерами, или это с чем-то связано? Вот, Анечка, и ещё одна шарада. Вам придётся учить её, другого выхода у нас пока нет. Присматривайтесь: а вдруг она окажется для нас полезной? Когда вращаешься в таких кругах, невольно что-то видишь и слышишь. Пусть это будут мелочи, мы сумеем извлечь из них пользу.

– Я немного её боюсь, – призналась Анна. – В ней есть что-то неестественное.

– Думаешь, приставлена, чтобы следить? Не исключено. Ничего нельзя сбрасывать со счетов. На всякий случай надо тебе иметь оружие.

Анна подняла на него испуганные глаза. Зигфрид улыбнулся, вынул из внутреннего кармана маленький пистолет и постарался успокоить её:

– Не надо бояться. В нашем деле всякое может случиться, нужно уметь защищаться. Умеете стрелять?

– Не-е-ет…

– Сейчас будем учиться. Главное – хорошо прицелиться, чтобы не промахнуться. Итак, целимся. Это делается так.

Зигфрид вложил ей в руку пистолет и стал сзади. Придерживая Анну левой рукой за плечо, правой он поднял её вытянутую руку с пистолетом до уровня глаз. Она ощутила, как сильно бьётся его сердце, и голова её пошла кругом, а рука с пистолетом, расплывшимся в тёмное пятно, дрогнула и стала опускаться.

– Прямее руку, – мягко сказал Зигфрид. – Ну-ка ещё раз попробуем.

Анна снова подняла дрожащую руку. Зигфрид, ощутив её волнение, внезапно прижал девушку к себе, прошептал:

– Анечка, милая…Полгода я был как камень…Жена погибла… Это не просто – пережить такое…Я думал, что навсегда разучился чувствовать. Ты же понимаешь…

Анна с усилием отстранилась и, глядя на Зигфрида широко раскрытыми глазами, в которых смешались сострадание и радость, быстро проговорила:

– Понимаю! Конечно, понимаю! Только не уходи!

– Я с тобой, милая, с тобой… – Зигфрид нежно гладил её по голове, как маленькую.

Раздался шум у двери. Анна быстро сунула пистолет под подушку и пошла посмотреть, что это за шум.

– Осторожнее, он заряжен, – шепнул Зигфрид и плюхнулся на стул, открыв учебник.

Почему-то вернулся отец, который должен был прийти только через три часа.

– Забыл трубку, – сказал он, обращаясь к Анне, – ты не знаешь, куда она запропастилась?

Вагнер вошёл в комнату, увидел Зигфрида.

– А, артист, здравствуй.

Неизвестно почему он называл Зигфрида артистом, хотя знал, что уроки немецкого языка у дочери берёт помощник художника театра Сергей Ларский.

– Здравствуйте, Пётр Фёдорович, – смиренно ответил Зигфрид…

Они редко виделись. Зигфрид приходил обычно тогда, когда Вагнер уже был на работе. Но иной раз старик прибаливал, просил напарника подменить его в котельной и выходил из дома только утром и вечером, чтобы выгрести и протопить камин на вилле.

Вагнер нашёл свою трубку и удалился. Зигфрид и Анна достали радиопередатчик и начали сеанс связи. Зигфрид снова стал серьёзен и сосредоточен, будто и не было между ними этих волнующих минут близости. Анна тоже старалась казаться серьёзной, а по лицу всё время блуждала затаённая улыбка.

Вдова профессора явилась не в десять, а в одиннадцать. – Проспала! – с кокетливой улыбкой оправдывалась она. – Если бы мне пришлось когда-нибудь работать, меня бы непременно уволили за прогулы.Фрау Антонина очаровательной улыбкой утвердила своё право на некоторое легкомыслие. Она достала из сумочки банку кофе со сгущёнными сливками, по пачке галет и сдобного печенья. А потом жестом фокусника извлекла шоколадку. Всё, разумеется, было немецкое. Анна не находила слов от неожиданности, а Антонина поспешила объяснить:– Это не в счёт оплаты! Просто мне скучно одной завтракать. Давайте вместе попьём кофе. У вас ведь найдётся кипяток?– Да, чайник ещё не остыл, только чуть-чуть подогрею.На кухне Анна старалась осмыслить поведение гостьи. Ничего подозрительного. В самом деле, одной и чашку чая не проглотить с удовольствием. Эта Антонина, кажется, «весёлая вдова». Анна усмехнулась своему каламбуру и понесла чайник в комнату.– В школе я учила французский, – весело объявила Антонина. – Кто же знал, что нас завоюют немцы, а не французы? Теперь вот надо учить немецкий. А как, скажите, будет «Я люблю тебя»?– Ихь либе дихь, – поддаваясь её хорошему настроению, сказала Анна.Антонина несколько раз повторила, прихлёбывая кофе. И премило вздохнула:– Ах, это самые важные слова! Особенно для женщины. Я привыкла, чтобы меня любили, невзирая на чумной мор и войну! Мой бедный муж меня обожал, но, увы, это длилось недолго. Мы прожили чуть больше двух лет, и он умер в самый неподходящий момент – за две недели до начала войны! Я осталась без поддержки, без утешения. Не так-то легко найти подходящую замену, когда кругом стреляют! Хорошо, что есть вещи, драгоценности, а то не знаю, как бы я жила.Свою биографию «безутешная» вдова рассказывала, мило обкусывая смоченную в кофе галетку. Языком она занималась примерно с тем же прилежанием, с каким это делает шаловливый ребёнок, питающий отвращение к книге.Выйдя от Анны, Антонина скривила губы: разыгрывай тут светскую любезность перед какой-то учительницей. Раньше она её на порог бы не пустила, а теперь приходится к ней самой ходить. А как не пойдёшь? Фишер, по всему видать, шутить не любит. Только вряд ли эта блондиночка чем-нибудь опасна: тихая, пугливая.Антонина так и заявила Фишеру, который в тот же вечер явился с расспросами. Он с усмешкой посмотрел на неё и сказал:– Пугливая? Чего ей бояться, если за ней нет вины?