Из-за этого гада ее не приняли в партию. На собрание, где обсуждалась ее кандидатура, она пришла в облегающей кофточке и с химической завивкой. С завивкой Варька выглядела скромной партийной овечкой. Ее седая прядка при этом казалась данью моде. Спрашивать ее об Уставе партии, который она так и не смогла прочесть, хотя очень старалась, партийцам совершенно не хотелось. Ее хотелось посадить себе на колени и качать, укачивать… Поэтому спрашивали, в основном, о ее социальном происхождении, ее интересах, увлечениях, о том, почему она решила так круто изменить свою жизнь — вступить в КПСС. Все шло просто замечательно, даже парторг не счел нужным напомнить ей о том скверном случае с историей КПСС.

Женщинам-партийкам Варвара не понравилась, но она хорошо училась, не грубила, проблем с ней не было. Правда, партия у них рабочая, а у девочки — папа — инженер, а мама — врач. Но, с другой стороны, они и сами не крестьяне. А мужчины уже вслух рассуждали, кому бы заняться наставничеством молодой коммунистки в период ее кандидатского срока. Вот тут-то и взял слово кандидат в члены партии Николай Железник.

— Я Варвару Ткачеву знаю с первого класса, поэтому мне есть, что сказать. Вот вы, товарищ парторг, хоть знаете, что она ни одной работы Ленина не читала, а конспектов у нее сроду не было? А о материалах партийных съездов она как-то заявила, что их писали сумасшедшие, поэтому это вообще и прочитать невозможно!

Зал зашумел, кто-то пытался остановить Железника, но это было равносильно остановке взлетающего пассажирского лайнера или брошенной снайпером гранаты.

— Оценки по общественным дисциплинам ей ставят молодые ассистенты, которые вместо вас, уважаемые лекторы, экзамены принимают. Что они могут поставить Ткачевой, если она с ними в кабинете общественных наук, не стесняясь студентов, которые в этот момент конспектируют классиков марксизма-ленинизма, за шкафами целуется по очереди, заметьте, и дает гладить коленки?

Варя начала тихонько всхлипывать, откровенно не зная, что же ей предпринять. Выходит, он еще и выслеживал ее. Ну, целовалась! Она просто ничего с собой поделать не могла. Как только услышит про пролетарии всех стран и повышение производительности труда, так с ней такое делается, такое! Но она честно пробовала это конспектировать, пробовала! Подумаешь, поцеловала она этих дураков за пятерки! Да они сами от своих классиков на стенки лезут! Они сами в пятидесятый раз о детской болезни левизны весной на экзаменах слушать не хотят! Они сами хотят только целоваться! А про покойников она потом почитает, когда уже никто не захочет ее целовать…

Железник все говорил, говорил, говорил. Прощай, партия КПСС!

— Да, портрет студентки Ткачевой висит на доске почета! А когда я пришел в фотолабораторию института в назначенное время, заметьте, тоже фотографироваться на доску, мне сказали, что сейчас мастеру некогда, попросили прийти через неделю. Но я вошел в кабинет к начальнику лаборатории и что увидел? Фотомастер, по фамилии Клевкин, сидел в кресле, слушал музыку. Ткачева лежала, заметьте, на спинке этого же кресла в сапогах и гладила ногой в сапоге, заметьте, фотографа по щеке! И в этой лаборатории просто ужасно пахло пивом! Я просто уверен, что они успели его спрятать под стол! Она деморализует всю фотографическую службу нашего института!

— Вы, Варвара, действительно гладили его сапогом? — с нескрываемым интересом спросила пожилая преподавательница немецкого языка.

— Ну, да, Нина Кузьминична! Он же небритый все время, руки ведь обдерешь!

Варя повернулась и вышла из аудитории, но даже у раздевалки она еще слышала обвинительную речь Железника.