Остров. Февраль 1939 года.
1
Рихтер стоял у края провала. Повсюду было так много пещер, он боялся, что им жизни не хватит исследовать их все.
- Его нигде нет, командир, - сказал молодой сержант. - Похоже, он смылся.
- Смылся? О, я уверен, он где-то здесь, сержант. Вопрос, где?
Свет задачу не упрощал. С каждым днем становилось всё темнее, и вот-вот, небо станет таким же черным, как эта яма.
- Мои люди всё проверили, командир. Докладывать не о чем. Пленники тоже молчат.
Рихтер обдумал эту мысль. Он был не из тех, кто повсюду ожидает неудачи. Те, кто знал о пропаже, начали сходить с ума, винить тварей из провала. Но, если всё разыграть, как надо, то можно извлечь выгоду из этой ситуации.
Исчезнувший человек не был ответственен за получение результатов, а, значит, появлялась возможность проявить решимость. Да, методы Рихтера были суровыми, но нельзя сказать, будто это нечто плохое. Он предупредил Дитриха, что эффективность здесь - главная проблема. Рихтер не собирался торчать на этом острове вечно.
Нужно решать всё раз и навсегда.
- Лейтенанта сюда.
2
Харальду снился тот, кто его убьёт.
Он лежал на жесткой койке весь в поту. Зеленое армейское одеяло валялось скомканным на полу. Веки дергались, а разум блуждал снаружи, он направлялся... к провалу.
Он стоял на краю и заглядывал в пустоту. Под ним простиралась тьма, знакомая, будто старая возлюбленная. Скалы у кромки провала были теми же самыми, но то, что их окружало было иным. Они росли даже во сне, будто подсознание Харальда пронзало время.
Тени начали подходить к краю и он заметил, что каждая тень была человеческой. Подобно усикам, они были красными, а не черными, было видно их бугрящиеся мышцы, когда они выбирались на поверхность. Даже лишенные кожи, их лица были ему знакомы. Он видел своих людей, солдат. Видел брата Бёрта и отца. Видел Генриха - своего погибшего на "Адальгизе" друга. Капитан выбрался на край, посмотрел на Харальда и улыбнулся. Это было ужасно: настоящая ухмылка упыря. И, вдруг, он прыгнул вниз. Они все один за другим прыгали во тьму. Их крики звучали подобно грому.
Внезапно, Харальд осознал, что остался у ямы один. Опустившаяся тишина казалась страшнее криков.
К краю провала подошла ещё одна фигура. Харальд заметил, что, в отличие остальных, освежеванных, будто животные туши на бойне, этот человек был цел. Затем, он вспомнил: это был тот самый человек, который преследовал его в кошмарах.
Человек сунул руку в пиджак и вынул пистолет. Когда он направил ствол на Харальда, тот попытался убежать. Он двигался слишком медленно, будто не шел, а плыл в жидком воздухе. Отбежать он, явно, не успеет.
С небес послышался женский голос. Она сказала что-то неразборчивое и Харальд крикнул в ответ. Но она, по-прежнему, говорила тихо, будто, насмехалась над ним. Она сказала...
Она сказала...
- Что вы делаете в моей комнате?
Харальд подскочил, чуть не ударившись в Люсию лбом.
- Чт... Что?
Она встревожено отшатнулась.
Лейтенант огляделся и вспомнил. Он... Он...
- Я искал вашего отца.
- Нашего отца? - переспросила Люсия. Малышка-София стояла прямо позади неё, будто пряталась.
- В смысле, вашего отца не было в лаборатории. Я решил, что он закончил пораньше и пришел сюда. А, когда не нашел его здесь, видимо, задремал.
- Значит, просто искали его?
Он поднялся и начал приводить себя в порядок, поправил китель, смахнул со лба прядь волос. Неужели, он настолько измотан, что вырубился прямо в бункере заключенных? Рихтер ему яйца оторвет, если узнает.
- Послушайте, - сказал он им. - Не знаю, чем занимается ваш отец, но он выбивается из графика. Понимаете? Выбивается из графика! Найдите его и передайте. Скажите, что я его ищу. Это важно.
Он обошел девочек и исчез из комнаты.
Почему этот человек постоянно возвращается к нему во сне и сводит с ума? Он, наверное, выглядел, как дурак. Какое-то время он думал, что это Рихтер охотится за ним в подсознании. Теперь же он не был так уверен. Нужно было признать, фигура во сне была очень похожа на коммандера, особенно её мундир. Но прическа была другой. У того, что являлся Харальду во сне волосы были цвета крови.
- А, вот вы где, - сказал Линус Метцгер, когда он вышел из бункера. - С вами желает говорить коммандер Рихтер.
3
Харальд подошел к берегу, неотрывно глядя на фигуру у самой воды. Он стряхнул с себя остатки сна, но плохие ощущения его так и не покинули. В воздухе витало что-то зловещее и Харальд не мог избавиться от мысли, что с каждым шагом приближается к чему-то ужасному.
Рихтер стоял и смотрел в море, сложив руки за спиной. Казалось, он глубоко задумался о чём-то своем и не заметил приближения лейтенанта.
- Я долго занимаюсь тем, что убеждаю людей, - неожиданно сказал он. - И, должен сказать, мне это нравится. Показать человеку собственную точку зрения доставляет несравненное удовольствие. В таком случае, даже не приходится с ними работать.
- Господин коммандер?
- Криге пропал, - просто сказал Рихтер. - Я узнал, что одна из клеток лаборатории оказалась не запертой. Камински считает, что это возможно, если - как он сказал? - если он заражен.
Харальд покачнулся. Разумеется, ничто в клетке не могло причинить никакого вреда.
- Мне сказали, споры грибка очень заразны. Пока существует вероятность, что он бежал, это не основная версия. Криге гражданский, но он настоящий немец и я не верю, что он мог бросить свои обязанности. Я склонен согласиться с предположением Камински.
- С каким?
- Он полагает, что Криге стал подобен Шмиту. То есть, он больше не мыслит, как человек.
- Камински не знает, о чём говорит!
- Неужели? - Рихтер снова обратил взор на море, наблюдая за небольшими обломками льда, качавшимися на волнах. Несмотря на исходивший от щупалец жар, зима постепенно вступала в свои права. - Вне зависимости от того, что произошло, полагаю, гражданскому руководству в лаборатории пришел конец. Нужно убедить в этом Камински, согласны?
- Да, конечно.
Наступила тишина. Харальда она сводила с ума, видимо, поэтому Рихтер её и устроил.
- Вам не доводилось читать теории Джона Уотсона о поведенческой психологии?
- Нет, а стоило? - Психология никогда не находилась в сфере его интересов.
- Большинство наших соотечественников предпочитают Фрейда, но я не считаю, что мы должны отказываться от работ американских специалистов только потому, что они - американские. Уотсон - белый, просто, родился не в той стране. Его идеи, крайне, занимательны. Он считает, что для настоящего психолога не важно, о чем человек думает, что чувствует, какие испытывает эмоции. Есть вещи, которые невозможно измерить или изменить. Единственное, что мы можем измерить - это его поведение. И наша задача, как ученых, предсказание и контроль поведения. Понимаете, к чему я веду, лейтенант?
Харальд кивнул.
- Мне нет никакого дела до чувств Камински, его счастья или чего-то подобного. Меня волнует только результат. Волнует его поведение. Чтобы это изменить, приходится применять определенные меры. Если мы всё сделаем правильно, успех всей операции будет зависеть от него.
Позади них послышались шаги. Харальд обернулся и увидел Бориса Зайлера, Ганса Вэгнера и ещё нескольких солдат. Все они окружали Люсию и Софию.
Люсия смотрела на него со страхом, грустью и отвращением в глазах. Он же предупреждал её. Это её отец виноват. Камински всё слишком затянул, а теперь стало поздно.
4
София посмотрела на Плохого Дядьку и вздрогнула, когда он улыбнулся ей. Она не понимала, как улыбка может так пугать, но она пугала.
Позади стояла Люсия и гладила её по волосам, пытаясь успокоить. Сестра сказала, что Плохой Дядька - такой же военный, как господин Дитрих, но София считала иначе. Господин Дитрих привез их сюда, но Плохим Дядькой он не был.
- Насколько я помню, вам двоим нравится подледная рыбалка, - сказал мужчина, обращаясь к толстому солдату и очкарику. - И я решил устроить сегодня нечто подобное. Что скажете?
Очкарик выглядел неуверенно.
- Да. Конечно! Господин коммандер.
Зайлер, со своей стороны, казался замкнутым. Она попыталась найти подходящее слово и нашла. Смиренный. Он выглядел смиренным, но София никак не могла понять почему. Может быть, он совершил что-то плохое.
- Пробурите лунку во льду.
Ганс вынул нож и направился к куску льда, который начал ковырять с неистовым рвением. Глядя на разлетающиеся повсюду ледышки, София не в первый раз подумала о том, как же тут холодно. В бункере был сквозняк, а одеял не хватало. Их рукавицы износились и порвались, в пальто зияли прорехи. На холоде она всегда простужалась, а мамы, которая могла бы сварить суп и согреть...
- Готово, - подал голос Ганс, убирая нож.
Плохой Дядька повернулся к остальным.
- Кто-нибудь, приведите сюда доктора Глёкнера. Прогулка немного затянется. Полагаю, на всякий случай, нам понадобится хирург-травматолог.
София не знала, что значит "хирург-травматолог", но звучало это неприятно. Доктор, что работал здесь, ей не нравился. Он не был милым, как тот, что остался дома. Он был похож на тех докторов, которые дают горькие лекарства и тычут иголками. От этой мысли она снова вздрогнула.
- София! Люсия!
Она повернула голову и увидела, как от ворот шел папа. Он шел очень быстро, а когда увидел их, то побежал. Её сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Папа их защитит.
- А, теперь, порыбачим! Вы принесли Модель-24 Модель 24 - немецкая осколочная, противопехотная, наступательная ручная граната с деревянной рукояткой., как я просил? Положите её в лунку?
- Командир? - подал голос молчавший до этого Метцгер. Он вышел вперед, склонив голову.
- Отойдите, сержант, - ответил ему Плохой Дядька.
- Но подобное поведение...
- Подобное поведение непозволительно. С тех пор, как оно начало проявляться, мы должны были понять, как одолеть его. Я не прошу его сделать того, чего не делалось раньше. Отойдите.
Молодой человек расставил руки и взмахнул ими, отгоняя толпу. Он сунул руку под пальто и вынул оттуда длинную деревяшку с шаром на конце. София уже видела такие штуки и знала, что они опасны. Очень опасны.
- О, боже, - прошептала Люсия.
Ганс повернул шар, затем дернул за нитку под ним. Удостоверившись, что находится в безопасности, он метнул гранату в лунку и отошел назад.
- Люсия! - кричал папа. - София! - он уже был близко, карабкаясь по скалам и камням.
Граната рванула, разбрасывая повсюду осколки льда. Люсия прижала к груди лицо сестры. Если бы она видела результат взрыва, то разглядела бы воронку, размером с ванну.
Плохой Дядька рассмеялся, хлопая в ладоши. И это был самый ужасный смех.
- Живее. Давайте её сюда.
- Её? - переспросил парень.
- Да, её. Тащите её сюда. Живо.
Прежде чем София успела открыть глаза, её схватила пара рук, оторвала от сестры и подняла вверх, острыми ногтями царапая кожу. Она была настолько ошеломлена и оглохла, что, даже, не посмела вскрикнуть. Могла только всхлипывать. Перед глазами предстала картинка, как папа держит её, когда она идет по веревке. В этот момент она, вдруг, осознала, что никогда не была настоящим циркачом. Поняла, что именно отец всегда поддерживал её и оберегал. Без него она бы упала.
- София! - закричал папа.
- Продолжайте, - сказал Рихтер.
И парень швырнул её в воду. При падении она ударилась головой о ледышки, оставшиеся после взрыва. Последнее, что она услышала, перед тем, как начать тонуть, был крик сестры и спокойный голос господина лейтенанта, говорившего:
- Господи, зачем так-то?
5
- Разденьте её, - приказал доктор Глёкнер.
Доминик посмотрел на него, по щекам текли слезы, но он выполнил указание. Её отнесли в бункер пленников и уложили возле растопленной печи. Она была в сознании. Но, едва-едва.
- Папа, - прошептала она.
- Тише, милая. Не разговаривай.
Он снял с неё кофту и рубашку, штанишки и нижнее белье, и накрыл полотенцем и одеялом. Доминик понимал, что ей будет больно, но, всё равно, выжал из её волос всю воду, насколько смог. Она замерзала, её кожа посинела. Рядом на коленях сидела Люсия и растирала сестре руки.
- Нужно её отогреть! - крикнул Доминик. - Огня сюда!
Глёкнер с сомнением посмотрел на него.
- Нельзя согревать её слишком быстро. Накиньте на неё одеяло. Лягте рядом, если хотите, но не двигайте её ближе к печи, ясно? Поверьте, так будет лучше.
- Поверить?
Внезапно, Доминик вскочил и схватил доктора за горло. Он швырнул невысокого человека прямо на бетонную стену.
- Мразь! Ты понимаешь, что натворил? Все вы!
Глаза доктора налились кровью. Доминик же мыслил только об одном - передушить их всех и начать он решил с этого докторишки.
- Папа! - закричала Люсия.
Появился кто-то ещё и уцепился ладонями в руки Доминика.
- Спокойнее, - произнес Ян. - Вернись к дочери.
Великан разжал руки Доминика и из глотки доктора вырвался кашель.
- Я принесу ещё одеял - сказал Ари и вышел. Его глаза опухли а волосы стояли дыбом. Когда Доминик принес ребенка, он первым бросился помогать. Он был более адекватен, чем Доминик, но увиденное ошеломило его. Они вместе провели несколько месяцев ("Неужели так долго?") и София начала называть его дядя Ари. Представить только!
- Этторе, дай мне, вон ту штуку.
- Проверь печку, Глёкнер, - прорычал Доминик. - Убедись, что она достаточно горячая.
Глёкнер осторожно кивнул.
- А мне что делать? - спросила Люсия.
- Помогай мне отогреть её.
Обмотав руки сестры полотенцами, Люсия легла рядом с ней. Доминик заметил на её собственных руках кровоподтеки. Он видел, как резко от неё оторвали Софию, как яростно она боролась и как её пытались успокоить.
Впервые с момента прибытия сюда Доминик ощутил, что его разум ещё способен бороться. У него отняли жену. А теперь чуть не отняли дочь. Если они победят, что он будет делать?
Он хотел доверять Дитриху, как бы глупо это ни звучало. Он хотел вникнуть в поставленную задачу. Хотел верить, что, в конце концов, их освободят. Здесь, в этом богом забытом месте на краю земли, вдали от охваченной безумием родины, он хотел верить, что они выживут. Но даже лейтенант не был способен остановить своё руководство. Он был лишь винтиком в машине, которой управляют такие, как Рихтер.
Доминик лег рядом с дочерьми. Он ждал, надеясь, что София поправится.
6
Через несколько часов Доминик оказался в лаборатории возле клеток. Несмотря на дочь, его вынудили прийти. "Это всего на час, - сказал человек Рихтера. - Постарайтесь быть полезным".
Целый час без дочери... даже, если бы он мог думать о чём-то другом.
- Полезным, - прошептал он. - Я вам покажу пользу.
И, прежде, чем осознать это, он начал разбивать клетки гаечным ключом. "Освободить их, - думал он. - Хотите, чтобы я был полезным? А как вам это? Приносит пользу?"
Он не знал, сколько щупальцам понадобится времени, чтобы заполнить лабораторию. Не знал, как скоро они разрушат тут всё. Но он знал одно - он больше никогда не будет работать на тех, кто его пленил. Если они хотели придать ему нужной мотивации, то ошиблись. Он уничтожит здесь всё, потому что это было единственное, на что он способен.
Вскоре он выронил ключ, не в силах закончить начатое. Мир вокруг, вдруг, стал нестерпимо тяжелым и ему не оставалось ничего другого, кроме как закрыть глаза. Когда он их снова открыл, рядом стоял Ари. Он пришел сюда в поисках своего друга и здесь его и нашел. Доминик обнял его и какое-то время они просто стояли в объятиях друг друга.
Наконец, Доминик поднял взгляд.
- Нам отсюда никогда не выбраться, Ари. Я был неправ, когда говорил, что нужно плыть по течению. Ошибался, когда считал, что у этих людей есть понятие о чести. Господи, Ари, как же я ошибался!
- Ты делал то, что считал правильным. Как и я. Вопрос в том, что делать теперь?
Доминик посмотрел на него и увидел в его взгляде то, чего раньше никогда не видел. Он увидел, что слезы на щеках Ари не были слезами печали, он плакал от гнева.
- Нужно выбираться отсюда, - прошептал его друг. - Нужно выбираться.
- Как?
В лаборатории не было окон, но Доминик понял, что смотрит в сторону кратера. Чувствовал, что кратер взывает к нему, шепчет.
"Способ контроля" - вот, чего они хотели.
- Ну, - сказал он Ари. - Дадим им, чего они хотят.
7
Близилась полночь, а Софии становилось всё хуже. Люсия уснула рядом с сестрой, сон её был неспокойным. София спала в тишине. Она плохо помнила события этого утра, ей казалось, что она жертва, а весь мир - это огромный хищник. Она не знала, кто касается её кожи, не узнавала голосов заходивших в комнату людей. Ей хотелось спать, а во сне она хотела увидеться с мамой. Магдалена всегда говорила, что сон - лучшее лекарство, а когда она проснется, то почувствует себя лучше. Но, в этот раз, это оказалось не так. Каждый раз, когда София просыпалась, боль в голове становилась всё сильнее. В какой-то момент, ей показалось, что она слышит папин голос и приподняла край одеяла, чтобы увидеть его. Но она увидела лишь чудовищ и тут же, сопя, спряталась обратно. Когда чудовища ушли, она снова уснула. Даже во сне она чувствовала боль в груди, шершавость своего дыхания. Ей приснился стишок, который она читала, когда играла в "классики". Это было 2 года назад. "Камень бросай, прыгай, давай, зад приземляй, дальше шагай". Она не очень хорошо прыгала на одной ноге, как другие, но однажды она пропрыгала весь путь до конца и смеялась, когда друзья хлопали ей. Игра была хорошей, даже, если результат был не очень. Даже, если, под конец, она выдыхалась. Мама всегда гордилась ею, когда у неё получалось. Ей хотелось вернуться и попробовать ещё раз. Ей хотелось, чтобы рядом оказалась мама, взяла её за руку и сказала, что всё будет хорошо. Она почувствовала, что в кровать кто-то лёг, прям, как мама, когда собиралась взять её на руки. Она всё ещё помнила это ощущение. Почему остальные дети этого не помнят? Это ведь, самое лучшее, самое теплое чувство - чувство материнских заботливых рук. Она шевельнулась под одеялом, нащупала чьё-то тело и решила, что это мама. Она прижалась к ней, сунув большой палец в рот. Она больше не сосала палец (этим занимаются младенцы), но от этого ей стало легче. Она сжалась и обняла это тело, вспоминая мягкие мамины черты и каково это - обнимать её.
Так она и умерла, сжимая руку сестры, не обращая внимания на слезы отца и людей, собравшихся вокруг него. Только через несколько часов, посреди ночи, они заметили, что София перестала дышать.