История Пиноальбара

Часть I

Книга майских садов

Маленький эфиопский мальчик с дятлом на плече ехал верхом на зебре. Зебра шла тряским шагом, чёрный мальчишка подпрыгивал на её полосатой спине, голова дятла болталась вверх-вниз, но дятлу было всё равно, и настроение у всей компании было прекрасное. Зебра, мальчик и дятел поднимались в гору по узкой тропинке, и Африка простиралась под ними далеко внизу. В знойном мареве бескрайней саванны паслись стада антилоп. Распластав крылья, висел в небе орёл.

Жизнь летела им навстречу; далеко, за краем горизонта, слоны выбивали пыль из земли, жирафы добрыми глазами взирали на мир, и даже сонные носороги удивлялись тому, как приятно жить на белом свете. Ветер, свобода, запах счастья, колыхание травы и треск саранчи кружили голову. Рвалась нить старой судьбы, лепесток, подхваченный воздухом, высыхал налету. Мечта нашёптывала чудеса и дула ветерком в затылок, кренилась высокая гора над равниной, и ящерицы с разинутыми жёлтыми ртами замирали на миг в тени зебры, как робкие цветы на камнях, сулящие раннее счастье и не обманув никого.

«Странно, — думал мальчик, — тень зебры сплошная, а не в полоску. Вообще, в жизни много непонятного», — он ехал, и мысли его принимали самое разное направление. В жизни, и вправду, было много непонятного.

Всё началось совсем недавно, когда большой озёрный дракон лежал на отмели. Дракон покачивался в воде, и приятное безделье владело им полностью. Озёрный дракон дремал на отмели, он грелся. Тени сомов проплывали по песчаному дну, мерцали блики воды, плескались волны. Цапля спала. Сонно шуршали стрекозы. Покой и тишина далекодалеко были разлиты вокруг.

Вдруг, как это обычно бывает, внезапно и неожиданно, дракона укусила маленькая зелёная букашка, очень страшная на вид. Зелёная букашка укусила дракона за хвост и быстро прошептала заклинание. Как только она сказала таинственные слова, кожа на её спине треснула — на свет появилась стрекоза. Она расправила крылья и улетела. От кусачей букашки осталась одна пустая шкурка. Дракон очень удивился, подумал-подумал и повторил стрекозиное заклинание. Раздался такой сильный грохот, что цапля упала в воду, а рыбы ушли в глубину — дракон лопнул. Из дырявой драконьей кожи выбрался маленький африканский мальчик.

«Красные стрекозы, жёлтые кувшинки. Очень красиво! Замечательно! Но как же счастье? Любовь? Чудо? То, чему я не знаю имени? Загадочные тайны мироздания, совершенство и доброта? Как же без них?», — подумал он, и пошёл от озера прочь.

Мальчишка быстро шёл куда глаза глядят, просто так, от жадности жизни и любви к красоте мира. В восторге от синего неба и горячего простора бывший дракон пел: «тирлим-пам-пайра тирли-бдум!» – размахивая руками на ходу.

Так всё и началось. Ещё пару дней назад мальчик был одиноким драконом, а сейчас вместе с друзьями он ехал в дальнюю даль и чувствовал себя замечательно. Но сначала бывший дракон чуть не погиб. Ему было жарко и очень хотелось пить. Он подумал: «Ёлки-палки, куда я иду? У кого бы узнать?»

Первым, кого он встретил на пути от озера, была змея. Она лежала в тени куста. Мальчик вступил с ней в разговор, с трудом ворочая пересохшим от жажды языком.

— Привет, змея! — сказал он.

— Привет! Ты кто?

— Я Джерри и хочу пить.

— Ты откуда, Джерри, взялся?

Когда Джерри был драконом, никто не задавал ему вопросов.

— Я исследователь чудес и счастья. Могу умереть от жары. Что мне делать?

Хитрая змея сразу сообразила с каким глупышом имеет дело и решила его провести.

— Протяни мне руку, Джерри! — сказала нехорошая змея, — всё будет отлично!

Доверчивый Джерри поступил, как она просила, и змея так крепко обвилась вокруг его руки, что стащить её не было никакой возможности.

— Вот, — сказала змея, — теперь у тебя есть цель в жизни, ты станешь охотником — это очень увлекательно. Ты будешь целыми днями бегать по пустыне, ловить добычу и кормить меня. А если откажешься, я тебя укушу.

— Не понял.

— Ты будешь охотником. Это очень интересно! Поймал добычу, покормил меня — и порядок!

— Без воды? Ты говорила «всё будет отлично».

— Я не подумала про тебя. Будешь разыскивать жертву и найдёшь речку или колодец. Попьёшь. Если откажешься, я тебя укушу, и ты умрёшь.

«Вот незадача, — думал мальчик, — вот я попался так попался! Но если вдуматься, — думал Джерри, – всё у меня складывается наилучшим образом, потому что человеку без собственной змеи иногда бывает труднее, чем равному ему, но со змеёй. Поэтому люди стремятся приобрести себе змею, чувствуя свою одинокую недостаточность и обманчивость бесконфликтной гармонии. Да и можно ли говорить о гармонии, если она не сопрягает элементы разнородные, приводя их к активной красоте действия, подвигающего нас к добру?»

Джерри совсем выбился из сил и решил, что если уж идти, то идти к большому дереву. Джерри подошёл к баобабу и лёг. Он устал от долгого перехода, страдал от жажды и готов уже был впасть в отчаяние, но тут прилетел дятел.

— Лови дятла, — сказала змея.

— Не буду! Он наверняка знает дорогу к реке.

Дятел, что было силы, клюнул змею. Она обмякла, упала на землю и уползла.

— Что ты наделал? Ты клюнул змею!

— Долбить их надо! — вопил дятел, — Сейчас сюда зебры придут, ты уж постарайся, поймай себе какую-нибудь, и поедем с тобой к колодцу. А то ты здесь высохнешь совсем.

Мальчик присмотрел себе зебру и вспрыгнул на неё. Зебра от удивления припустила во весь опор, а дятел полетел впереди, указывая путь к колодцу у подножия дальней горы. Правда, выяснилось, что они украли зебру какой-то опасной старухи, чему сама зебра была несказанно рада, а Джерри некогда было размышлять.

— Хорошую зебру поймал. Это старухина зебра, самая лучшая в Африке, — радостно вопил дятел.

— Мы украли зебру?

— Освободили, — прокричала зебра, — удирать надо скорее. Старуха догонит, тогда конец.

Джерри подпрыгивал на зебре и надеялся, что скоро попьет воды. А путь был дальний. Гора как громадное воздушное облако вставала на краю саванны и уходила в небо. Тёмный лес окружал её.

Мальчишка, зебра и дятел добрались до колодца только на исходе дня. Они попили воды и устроились на привал. Вечерело. Джерри принёс хворосту, подышал драконьим огнём и развёл костёр.

— Вот надымили! — раздался голос из-под земли.

— Это ещё кто?

— Это Говорящий Колодец, — успокоил дятел, — всё нормально.

— А, понятно, — сказал Джерри, лёг на траву и стал смотреть, как зажигаются звёзды.

«Теперь я человек. Я избавился от злой змеи и не умер от жажды, но если бы не дятел с зеброй, ещё не ясно, как бы всё обернулось», — думал Джерри, глядя, как искры костра улетают в звёздное небо.

В это время в пустыне из-под корней баобаба выбралась Старуха.

— Где зебра? — спросила она, высыпая камешки из ушей и хватая змею за горло.

— Её похитил Джерри, — ответила недобитая змея.

— Куда он уехал?

— К колодцу.

— Вот досада! Колодец ему всё расскажет! Теперь болтливый колодец обо всём расскажет Джерри! Этого нельзя допустить, надо торопиться, пока не поздно, — Старуха бросила змею и проворно пустилась в погоню.

Когда Джерри и дятел стали уговаривать колодец рассказать им перед сном сказку пострашнее, из кустов выскочила Старуха, такая страшная, что впору было испугаться.

— Джерри, как долго я тебя ждала! Наконец-то ты умрёшь! Иди ко мне, мальчик! — замогильным голосом позвала Старуха, что очень не понравилось Джерри. Он был возмущён и разгневан.

— Иди сюда, мальчик, иди сюда, — Старуха поманила Джерри к себе грязным костлявым пальцем.

Джерри очень рассердился и дунул на Старуху драконьим огнём. Старуха загорелась, её подбросило высоко вверх, закружило вихрем и унесло. Светящийся след от горящей Старухи растаял в ночном небе, всё стихло.

— Я Бен-Джерри Рогариф эль-Махра Брумаль, — страшно покричал Джерри в темноту и погрозил кулаком. Зебра посмотрела на него с интересом.

— Джерри, ты хорошо себя чувствуешь? — осведомился дятел.

— А что такое? Всё в порядке.

В воздухе пахло горелыми тряпками.

Джерри немного помолчал, а потом сказал:

— Старуха не идёт из головы. Конечно, она была недовольна, что мы украли её зебру. Подошла бы, поговорила… А тут: «Мальчик, иди сюда». Так же нельзя! Мы могли испугаться!

— Спалил бабку — и не ворчи. Я расскажу вам сказку на ночь, и вы забудете обо всех неприятностях, – сказал Колодец, знавший множество историй.

— Далеко за голубым морем, там, где белые чайки ступают по жёлтому песку красными лапами, где на зелёных холмах зреют оранжевые апельсины, и где вершины синих гор покрыты белым снегом…

— Хочу туда, — сказал Джерри.

— И где живёт самая чудесная девочка Кнокс-Покс… Там, в королевстве Пиноальбар, правил страшный король и злая королева.

— Вот оказия, — сказал бедный Джерри, когда представил Кнокс-Покс в апельсиновых рощах.

— Король и королева были братом и сестрой. Они творили ужасные злодеяния. Брат Карл с малых лет разбойничал, а сестра, прекрасная рыжекудрая Рависсанта, была могущественной тёмной волшебницей. Все силы зла подчинялись ей. Даже Чёрный Лев являлся по её зову.

— Как же разбойнику удалось стать королём Пиноальбара?

— У него были волшебные серьги.

— Серёжки в ушах?

— Да. Волшебные.

— А дальше?

— Карл и Рависсанта правили в Пиноальбаре. Они были беспощадны и жестоки. Злодеяния их были безмерны, и не было силы, способной положить предел ужасу и беззаконию. Но с годами Рависсанта стала держаться подальше от брата. Она много читала, запершись в высокой башне. Карл тоже приутих. Год от года делался незаметнее. Суп из чёрных петухов уже не варили на площади перед дворцом. Не стало торжественных выездов во время охоты на мудрых медведей. Королева Рависсанта не показывалась. Только в замке Рависсанты по ночам горел свет.

Однажды герольды возвестили, что король умер.

Короля Карла похоронили в старом соборе в закрытом каменном гробу. Дорога к собору заросла чертополохом. На колокольне поселились совы. А колдунья Рависсанта исчезла. Никто не знал, куда она пропала.

— Значит, теперь всё хорошо? — спросил Джерри.

— Да.

— Тогда я пойду в Пиноальбар и подружусь с Кнокс-Покс. Как думаешь, она меня полюбит?

— Подари ей волшебные серёжки.

Всё смешалось в добром сердце простодушного Джерри. Получалось, что прекрасная Кнокс-Покс полюбит его из-за серёжек. Но Джерри решил разобраться в этом позже и спросил:

— А где их взять?

— Серьги лежат в доме хлебопёка в городе Бом-Бум.

— Колодец, — не унимался Джерри, — правда Кнокс-Покс полюбит меня?

— С первого взгляда.

— Тогда, спокойной ночи, — сказал добросердечный Джерри и сразу заснул.

Наутро Колодец объяснил Джерри Брумалю, как добраться до Бом-Бума а потом до Пиноальбара. Нужно было пройти по Африке до синего моря а потом плыть на корабле. Друзья простились с колодцем и отправились в дальний путь.

Они ехали и ехали, и, как мы уже знаем, стада антилоп паслись в саванне, и в бездонном небе висел орёл.

— Зебра, — спросил мальчик, — кем была твоя прежняя хозяйка?

— Она злая волшебница!

— Она так и сидела в пустыне?

— Да. Закапывалась в песок. Пряталась в засаде. Моя Рависсанта поджидала кого-то.

— Рависсанта? Ты сказала, её зовут Рависсанта? — Джерри чуть не упал.

— Что тебя так удивило?

— Про неё колодец рассказывал! Рависсанта — это пиноальбарская рыжая колдунья!

— Да ну! Правда что ли?

— Ну ты даёшь! — Джерри попытался узнать про Старуху побольше, но зебра не могла ничего объяснить.

Путники устали и ехали молча. Стемнело. Ветерок шуршал в темноте, камешки щёлкали под копытами. Джерри уснул на спине зебры, а зебра шагала и шагала в полудрёме ночь напролёт, пока под утро не пришла к реке.

Ярко-зелёный стрелолист был в росе. Над речкой поднимался пар. Солнце взошло. Зной медлил, птицы пели, плескалась рыба. Настало утро. Джерри проснулся на тёплой спине зебры. Зебра забрела в реку и рвала сочную траву, росшую на мелководье. Сияющие капли воды падали с её морды. Стаи мальков суетились у её ног.

Джерри полез купаться, потому что человек, купающийся на заре, счастливее прочих.

«Утро, река», — думал Джерри Брумаль, его мысли не значили ничего, но кто бы посмел с ним спорить.

Он вынырнул и лежал на воде, отгоняя слепней. Зебра принялась скакать, подняла муть. Пришлось выходить на берег. Они снова тронулись в путь.

Африканский город Бом-Бум стоял на холмах и был виден издалека. Над городом собиралась гроза, в воздухе пахло свежестью и дождём. В небе вырастала фиолетовая туча с лилово-сизыми боками, она громоздилась, клубилась и пухла в невероятной вышине, город Бом-Бум казался крошечным под величественной темнотой глубокого неба. Туча шевелилась, накрывая тенью плоские крыши, каменные заборы, сараи, пыльную дорогу, ястреба в небе и овец на выгоревшей белой траве. Молния блеснула над садами. Дрогнули виноградники, испуганные скворцы поднялись стаей, ударил гром, и хлынул дождь.

Цель долгого путешествия была близка. Там впереди, в залитом дождём Бом-Буме, в доме пекаря были спрятаны волшебные серёжки, столь необходимые Джерри для покорения сердца Кнокс-Покс.

Дятел слетал в Бом-Бум на разведку. Он вернулся весь мокрый и рассказал, что в бывшей пекарне теперь размещается бом-бумская тюрьма.

«Как бы мне попасть в тюрьму?» — думал Джерри, въезжая в город.

Он заглянул в тюремное окошко с решёткой и увидел седобородого человека в шляпе, плаще и высоких сапогах со шпорами.

— Привет, — сказал Джерри, — я Джерри. А ты — злодей?

— Привет, благодетельный Джерри. Я злодей Дукс Мак-Грегор, самый страшный преступник, осквернитель благочестия, предатель народа, вставший на сторону чудовища — таков мой титул.

— Хочешь, я принесу тебе фиников? — спросил Джерри.

— Хочу.

— А ты за это отдашь то, что спрятано в стене.

— Что там спрятано?

— Серёжки.

— Там их нет, — сказал Дукс Мак-Грегор.

— Как так нет? — заорал Джерри, заглушая шум дождя.

— Я проковырял тут все стены, чтобы удрать. Так что никаких серёжек тут нет. Зато между камнями я нашёл записку. В стене лежала записка, и в ней сообщалось, где на самом деле находятся серьги.

— Где записка?

— Записку я съел, — спокойно сказал Дукс Мак-Грегор.

— Где серьги?

— Найти их будет нетрудно, и если ты поможешь мне бежать, я тебе всё расскажу.

— Ты злодейский жулик! Я не стану тебе помогать!

— Я расскажу и про серьги, и про настоящего пиноальбарского короля, а не про Карла и Рависсанту, и про Кнокс-Покс расскажу.

— Что? — вытаращил глаза Джерри.

Дукс встал. Он был длинный и худой, седая борода доставала до земли.

— Иди, нарви на пустыре цветов синей вероники и быстро возвращайся назад! — беззлобно сказал Мак-Грегор.

Джерри вернулся с волшебной травой. Он обвёл круг на стене пучком волшебных синих вероник, трофейная зебра лягнула копытами в центр круга, и стена рухнула.

— Теперь бежим! — сказал узник Дукс Мак-Грегор, и вся компания бросилась наутёк. Услышав грохот, тюремный сторож пустился за ними в погоню. Тюремщик в высоченном тюрбане бежал по лужам, и был прямо-таки страшен на вид. Седобородый Дукс Мак-Грегор лишь на миг остановился, он обернулся назад и выкрикнул заклинание — тюремщик поскользнулся, упал как подкошенный и выронил меч. Мак-Грегор забрал оружие себе и погрозил стражнику кулаком. Беглецы покинули пределы Бом-Бума и скрылись в потоках дождя. Теперь никто не смог бы их разыскать, и они отправились дальше — к берегу синего моря.

— Дукс, — поинтересовался Джерри, — раз уж ты одним словом валишь часового, если ты такой сильный волшебник, то почему ты не выбрался из тюрьмы сам?

— Злая волшебница Рависсанта заколдовала тюрьму, одному мне было не справиться с её заклятием.

— И тут она, — сказала зебра.

— Дукс, что тут происходит? Змея пыталась сделать из меня охотника. Старуха чуть не убила. Колодец наврал про серьги.

— А ты хотел, — возразил Дукс Мак-Грегор, — чтобы тебе сказали: мальчик, ступай воевать со злой волшебницей и щёлкни по носу Чёрного Льва?

— Жулики вы.

— Я и не скрываю. В молодости занимался торговлей попугаями и контрабандой.

— С кем я связался.

— Всё еще хуже. Тебя Рависсанта тоже разыскивает.

— Я украл её зебру — ей не понравилось.

— Дело не в зебре.

— Это почему? — возмутилась зебра.

— Это очень давняя история, и сейчас мало кто её знает, потому что Рависсанта уничтожала старые летописи, упоминавшие о прежних королях. Но я однажды прочитал рукопись, которую тайно хранил у себя один мудрый медведь по имени Штейн. Она называлась «Книга майских садов». Я запомнил её наизусть.

Книга майских садов

«Подобно мёду нубийской пчелы было время – прозрачное, без цвета и вкуса. В мёде времени плыло солнце, облака, грозовая туча, застывший желток молнии и ночные белые звезды. И ребяческая её смуглая рука без колец… Бесконечно падал императорский жезл на кровавые мраморные ступени; и бесконечно изгибалась аспидная рыба в пучине времени, только вспыхивали крапинки на её спине. Месяц май подходил к концу, но полёт майского жука не давал ему завершиться, ибо полёт его был беспределен. Потому что и жук, и белая сирень майской ночью, и цветок голубой вероники, во власти которого мы все живём, и сама нубийская пчела – все они потонули во времени. Неподвижно стоял месяц май.

Добрый король Гебульдарий правил Пиноальбаром. Разные люди находили приют в этой стране, где воздух пахнет цветущим лимоном, гнёзда ласточек лепятся к белым стенам домов, а ночи темны, как черешня. В те дни жила в Пиноальбаре юная, рыжая, златокудрая и прекрасная девушка, огненная красавица с чёрными глазами. Девушка была талантлива и умна. Волшебство было ремеслом Рависсанты.

Как-то раз в мае юная рыжая Рависсанта влюбилась в короля. Её нежное сердце замирало и билось при виде Гебульдария. Когда король случайно бросал на неё взгляд, девичья душа уходила в пятки от счастья. Но государственные дела поглощали Гебульдария целиком, король ничего не замечал. Гордая колдунья не пыталась завоевать сердце короля колдовским приёмом — её любовь была чиста. Безответная любовь не лишила волшебницу рассудка. Девушка читала древние книги и свитки, изучала свойства планет, минералов и трав. Мастерство её было превосходно. Слава великой волшебницы росла. Не осталось места на земле, где бы не слышали о рыжей чародейке. В Африке тоже стало о ней известно. Эфиопская принцесса Вермандера узнала про пиноальбарскую Рависсанту.

Совсем молоденькая эфиопская принцесса Вермандера любила почитать перед сном непонятные книги, ей нравилось всё таинственное, она носила чёрную одежду, и, как многие девушки в её возрасте, она считала себя колдуньей. Но принцесса Вермандера не была девушкой глупой. Заслышав о великом мастерстве Рависсанты, Вермандера решила поучиться у неё магическому искусству. Одной прекрасной ночью прекрасная принцесса Вермандера под именем Шенгейды тронулась в путь. Темные глаза её светились радостью. Чародейка была чудо как хороша. На ней было чёрное платье из чёрного шёлка и чёрные бусы из чёрного кварца. Смуглые ноги её были обуты в башмачки из лепестков чёрных орхидей. Чёрные козлы, запряжённые в повозку Вермандеры, блеяли и трясли бородами. Летучие мыши порхали вокруг принцессы. Хохотали гиены. Жабы хрустели под колесами.

Юная Вермандера преодолела горы, переплыла море и прибыла в Пиноальбар. Король Гебульдарий вышел встретить отважную африканскую путешественницу Шенгейду, под видом которой эфиопская принцесса Вермандера прибыла к пиноальбарскому двору.

Когда чёрная обувь Вермандеры коснулась белой пыли перед дворцом, а её чёрные глаза встретили зелёный взгляд короля, тогда сердце влюбленной Рависсанты похолодело. Рависсанта всё видела из окна и поняла, что король Гебульдарий влюблён, но не в Рависсанту, а в Вермандеру, которая выдавала себя не за Вермандеру, а за Шенгейду. Вермандера-Шенгейда тоже увидела, что король влюблён в неё саму. То есть в Шенгейду, под видом которой скрывалась Вермандера. И в сердце девушки вспыхнуло такое ответное чувство, как если бы от искры занялся лесной пожар. Любовь Вермандеры и Гебульдария была молниеносна и огромна.

Рависсанта упала в обморок. О, рыжекудрая, кареглазая красавица Рависсанта! Пожирательница огня! Дева тёмного золота, оранжевых кораллов и красных сердоликов! Владелица ручной саламандры! Пылающий бич судьбы!

Разметавшая рыжие кудри по базальтовым плитам пола, Рависсанта открыла карие глаза. На город пала ночь. Страшна влюблённая колдунья в ночной час, нет никого опаснее её. Золотая колдунья Рависсанта чёрной ночью в потаённой комнате зажгла свечу из жёлтого жира висельника. Дровами из гроба колдуна растопила Рависсанта очаг. В тиглях, колбах и ретортах, котлах и ступках готовила она страшный напиток безумия для счастливой Шенгейды. Чтобы сошла с ума Шенгейда, и король не женился на ней никогда.

Шенгейда-Вермандера, уставшая от путешествия и счастья, спит. Тёмные тени вокруг её глаз прикрыты длинными чёрными ресницами. Принцессе снится легкий пустяковый сон.

Пока влюблённая Вермандера спала, влюблённая Рависсанта варила на гробовых щепочках напиток безумия для неё. Помешивая ложечкой из косточки палача Анри. Бисерной струйкой поднимались пузырьки со дна медного котелка. Готовилось тёмное колдовство. Ночь была на исходе.

Утром Рависсанта, переодетая фрейлиной, оставляет поднос с завтраком в комнате Вермандеры.

Вермандера ещё спит, когда появляется Лия — служанка Вермандеры. Настоящее имя служанки Лии — Шенгейда, которое использовала принцесса Вермандера, чтобы скрыть своё царственное происхождение. Любопытная служанка Лия-Шенгейда хочет узнать, что подают на завтрак путешественницам, и выпивает напиток безумия, предназначенный её госпоже. Лия немедленно сходит с ума. Путаница с именами так путает сумасшедшую Лию-Шенгейду, что она решает, что она никакая не Лия, даже не Шенгейда, а Вермандера — принцесса и волшебница. Она берёт чёрную книгу своей хозяйки, чертит таинственные знаки и читает заклинание. Является Чёрный Лев.

Испугавшись Чёрного Льва, сумасшедшая Лия выскакивает в окно и убегает в лес. Чёрный Лев выходит в коридор дворца. Там его видит Рависсанта и уводит с собой, потому что только ей под силу укротить повелителя тьмы.

Уставшая от ночного колдовства Рависсанта ложится отдохнуть. Чёрный Лев стережёт её сон.

Рыжекудрая Рависсанта спит, лёгкая занавеска на её окне колышется ветром, полуденные блики наполняют сон влюблённой девушки.

Летний пиноальбарский день. Полёт стрижа в голубом небе, нагретые солнцем сосны, девчачий смех и топот детских ног. Плеск фонтана, крестьянка с углеглазым малышом в тени апельсина.

Шаркая, в комнату Рависсанты входит старая донья. Донья льёт прозрачную воду в белую мраморную ванну. Просыпается Рависсанта. Узлом завязав рыжие кудри, окунает она золотое тело в прохладную воду. Солнечные зайчики пляшут на потолке и стенах.

— Госпожа, вы слышали новость? — спрашивает старая донья, — сегодня Шенгейда выходит замуж за короля.

— Ступай. Спасибо, — говорит Рависсанта, переставая видеть белый свет.

— Твоё средство не помогло, — говорит Лев и тихонечко дует на воду. Вода в мраморной ванне покрывается лучистыми мурашками.

Золотистая Рависсанта выходит из ванны и острым каменным ножом разрезает себе руку. Алые капли шлёпаются на белый пол. Зверь красным языком слизывает кровь.

— Теперь ты сделаешь так, как я тебе скажу, — приказывает Рависсанта, и Чёрный Лев кивает.

— Ты превратишь короля в дракона.

— Хорошо, — говорит Лев.

— Король останется драконом до тех пор, пока я его не поцелую. И ни одно заклинание, известное людям, не вернёт ему человеческий облик.

— Моя госпожа, — говорит Лев, — вы считаете что, увидев дракона, Шенгейда убежит, а всё остальное вы сделаете сами?

— Да.

Чёрный Лев превратил Гебульдария в дракона. Но Вермандера-Шенгейда не испугалась. Эфиопка любила своего короля по-прежнему. Свадьба состоялась в тот же день.

Силы оставили Рависсанту, она снова лишилась чувств. Чёрный Лев подул девушке в лицо. Душа её охладела.

Мудрый благородный король Гебульдарий в виде дракона и прекрасная чёрнокожая Шенгейда правили Пиноальбаром. Люди посмеивались над обликом монарха, но короля любили и даже гордились им.

Однако мало-помалу поползли разговоры: «Как же так? Власть в руках чудовища! Так нельзя!» Но пиноальбарское рыцарство заявляло: «это не дракон, а наш добрый государь!»

Хитростью Рависсанте удалось склонить на свою сторону герцога Борна Толстого. У герцога Борна были свои виды на престол.

«Вот, — стали шептаться по углам, — дракон, вообще неясно кто. А жена-то его — африканская княжна. Случись что, власть перейдёт к ней. Мыслимое ли дело? Не бывать тому».

Герцог Борн Толстый и колдунья Рависсанта с Чёрным Львом плели интриги. И мысли у людей повернулись по-другому: «Ладно, — говорили они, — нами правит чудовище. Согласны: дракон — это плохо. Но кто возьмётся его прогнать? Он дракон, а мы простые люди». Тогда Рависсанта сказала:

— Есть прекрасный рыцарь в сияющих латах, который прогонит чудовище и смоет позор с пиноальбарского престола!

Эти разговоры велись в тайне от короля. Это был заговор.

Морской разбойник Карл, брат Рависсанты, выбрал из награбленной добычи самые красивые рыцарские доспехи и надел их на себя. Теперь он и впрямь стал похож на благородного рыцаря.

Корабль Карла причалил к пиноальбарскому берегу, и разбойники двинулись к стенам столицы.

Король Гебульдарий при поддержке большого отряда герцога Борна Толстого вышел навстречу неприятелю. Пиратов было не так много, и победа должна была достаться королю-дракону. Но во время боя коварный герцог Борн перешёл на сторону врага, и король Гебульдарий был пленён заговорщиками. Гебульдария в оковах привели в Пиноальбар».

— Какая грустная история! — заплакала зебра. Все бросились её утешать. Она долго всхлипывала а потом спросила:

— Слышите?

Сквозь шум дождя Джерри услышал грохот волн. Когда он забрался на груду камней и увидел море, дождевые облака разорвало ветром, и брызнули потоки света. Большие чёрные корабли под яркими пёстрыми парусами шли к берегу, и расписные деревянные драконы и русалки глядели с их форштевней. Вымпелы с леопардами развевались на мачтах. Красные вёсла гребцов блестели на шлюпках. Чёрные великаны били в барабаны. По лестницам, трапам и сходням высаживалась армия.

Кони в узорных попонах с серебряной сбруей, рыцари в воронёных латах с золотым орнаментом, в шлемах, украшенных драгоценными камнями, оруженосцы с тяжёлыми парчовыми знамёнами, лучники, алебардисты, копейщики в золотых касках и кольчугах. Рубины краснели как спелые ягоды в холодной зелени изумрудов и бирюзы. Пехота громыхала щитами со львами, орлами и вепрями.

Шипела морская пена среди морских звёзд и медуз, выброшенных прибоем.

Джерри Брумалю захотелось быть всадником в латах с алмазами, чтобы у него была пика с драконом на флаге и острый меч. Ему захотелось верхом на зебре ворваться в гущу неприятеля, перебить всех вокруг, совершить геройский подвиг, спасти от какой-нибудь страшной опасности Кнокс-Покс и даже умереть, но в это время Дукс Мак-Грегор стащил Джерри Брумаля за ногу вниз и прикрыл его плащом.

— Лучше мы из-за кусточков поглядим. А то как-то нынче неспокойно, — рассудительно сказал Дукс Мак-Грегор, зебра тоже залегла рядом с ними и подогнула уши вниз.

Дозорные матросы на мачтах прокричали тревогу, они указывали на восток, откуда по кромке прибоя надвигалось другое войско. Верблюды несли бородатых всадников в шёлковых тюрбанах. Боевые слоны, закованные в броню из сапфиров, шли, как в лесу, среди бамбуковых копий и пальмовых дротиков. Хоругви и стяги хлопали на ветру. Верблюжья кавалерия развернулась в боевые порядки, ощетинилась тысячами острых беспощадных копий и окружала тех, кто только что высадился на берег с кораблей. Через минуту ничего уже нельзя было разобрать в суматохе сражения. Жестокий бой шёл на песке, в волнах прибоя и на корабельных палубах. Стрелы лучников целыми снопами перелетали от одной армии к другой. Несколько стрел звякнуло по камням, за которыми спрятались Дукс Мак-Грегор, Джерри, зебра и дятел. Слышались удары, треск копий, лязг железа, крики командиров, сигналы трубачей, свистки боцманских дудок, рёв слонов и рычание верблюдов.

Потом Джерри увидел, как пленных рыцарей золотыми гирляндами привязывают к слонам и увозят, и победители поджигают вражеские корабли. Красное пламя и чёрный дым поднялись до неба. Белые чайки восторженно кричали, глядя на пожар с высоты.

— Я ничего не понимаю, — прошептал Джерри.

— Последние годы всё время какие-то гадости, — отозвался дятел.

— Смотри, — сказал Дукс Мак-Грегор, показывая на море.

В море над горизонтом появились мачты. Новая флотилия полным ветром шла к африканскому берегу. Суда держали курс на столбы дыма как на маяки. Корабли утыкались носами в песок, и пехотинцы прыгали с бортов прямо в воду. Все они были с короткими копьями и мечами, со щитами овальной формы с изображением золотого круга на белом поле.

Армия со слонами и верблюдами не успела спастись бегством. Слонов окружили. Отряды белых щитов оттеснили вражеское войско к воде и принудили сдаться. Потом победоносные солдаты цепью двинулась прочёсывать берег.

— Ввиду неравенства сил, — сказал Мак-Грегор, — предлагаю подняться и засвидетельствовать почтение.

— А может это?… того? — спросил Джерри, и в его голосе прозвучали нотки, которые не очень понравились Дуксу Мак-Грегору.

— Нет, мы же приличные люди. Сначала сдадимся, а уже потом… того.

— Я вас покину, — сказал дятел, — берегите зебру.

Дукс Мак-Грегор, Джерри Брумаль и зебра встали из кустов полыни. Солдаты увидели их и остановилась.

— Примите поздравления с победой, — сказал им Мак-Грегор.

— Благодарим, — ответил человек с овальным значком на куртке, — братья Ордена Яйценосцев приветствуют жителей Африки.

— Привет! — прокричали солдаты, ударив древками копий по своим щитам. В ответ Дукс любезно приподнял шляпу.

— Африканцы, — сказал командир, — прошу пройти с нами. Мы представим вас магистру нашего Ордена — брату Чезаре де о`Млету.

— Почтём за честь, — улыбнулся Дукс Мак-Грегор.

Их подвели к магистру — неулыбчивому человеку в белой рясе с капюшоном.

— Здрассьте, монсеньор великий магистр Чезаре де о`Млет, — сказал Дукс Мак-Грегор.

— Дукс! Рад видеть вас на свободе!

— Лестно, что вы обо мне знаете. Ваша осведомленность в моих делах до некоторой степени изумляет. Я тоже наслышан об Ордене. Это ваша была идея? — осведомился Дукс, — яйценосцы, вся эта дребедень? Вы что, сами всё это придумали?

— Это общая наша идея. И вовсе не дребедень: пойти с проповедью разума, растолковать всем простейшие истины, объединить народы, прекратить бессмысленные войны.

«Ёлки зелёные», — подумал Джерри.

— Ого!

— Мы соберём людей, воспитаем их борцами с мракобесием и дикостью прошлого. Отвага и правда. Здоровье тела, ума и души, — вот что начертаем мы на наших знамёнах.

— Да, я слышал. «Укрепляй телеса — попадёшь на небеса».

— Да вы посмотрите вокруг, — магистр Ордена Яйценосцев Чезаре де о`Млет показал на недавнее поле боя и пылающие корабли, — когда такое творится, — сказал он, — нужны простые меры!

— О простоте вам Чёрный Лев нашептал?

— Мистикой вздумали пугать! Демонической химерой хотите остановить великое дело. Лентяи и белоручки такие, как вы, только мешают нам творить добро. Вот эти юноши, — говорил Чезаре де о`Млет, воодушевляясь и сверкая глазами, — эти юноши, идущие с копьями на плечах, не боятся тяжёлой грязной работы, они избавятся от вредной умственной шелухи, они дадут людям один язык, в нём будет немного слов, но это будут лучшие слова. Тогда народы услышат друг друга, и наступит счастье, порядок и мир. А чтобы был мир и порядок, нужна сила.

— Я всё понял, дорогой Чезаре де о`Млет, — с неприятной твёрдостью сказал Дукс Мак-Грегор, — наши пути расходятся.

— Нет. Наши пути не расходятся. Мой корабль сейчас отплывает в Пиноальбар. Прошу вас, будьте моими гостями, — сказал Чезаре де о`Млет, и группа яйценосцев сомкнулась вокруг зебры, Джерри и Дукса Мак-Грегора.

Корабль вышел в море. Вода бурлила, парус, полный ветра и солнца, лёгкой громадой уходил ввысь. Палуба кренилась, снасти скрипели, летучие рыбы пролетали над головой вахтенного матроса, тень от корабля бежала на страшной глубине по морскому дну, и большие тёмные рыбы неподвижно висели в прозрачной зелёной воде.

Дукс Мак-Грегор и Джерри сидели в трюме. Джерри очень устал и теперь отдыхал, привалившись к боку зебры.

— Дукс, — спросил он, — а где всё-таки серьги?

— Серьги-то? Ну, дело было так. В тот день, когда произошла битва короля Гебульдария с морским разбойником Карлом, я спустился с гор и увидел, как герцогские вояки привели в Пиноальбар короля-дракона, закованного в цепи. Все кричат, на шум из дворца выбежала королева Шенгейда и набросилась с кулаками на этих конвоиров. Они хотели было её тоже связать. Мне это не понравилось, я подъехал к солдатам, говорю: «Вы короля арестовали. У вас будут проблемы». Стража не поверила, повела себя вызывающе. Ну, тут, как тебе сказать… ничего уже нельзя было поделать. Произошло безобразное побоище, я посадил короля и королеву на лошадей, и мы ускакали.

— И погони не было?

— Я же говорю: произошло безобразное побоище. Но мы решили уехать подальше, и перебрались в Африку на родину Вермандеры-Шенгейды. Там король с королевой были счастливы, у них родился сын. Но злобная волшебница Рависсанта выследила нас. Она же умная, как-то всё-таки пронюхала, что мы в Африке. Это сейчас она поглупела от злости, а тогда она была очень сильна. Битва с Рависсантой продолжалась три дня. Я кричал ей всё время, что победить меня ей не под силу, потому что у меня волшебные серьги, доставшиеся мне от великана Хильдебранда.

— А кто такой Хильдебранд?

— Ну откуда я знаю? Не говори ерунды! Силы мои были на исходе. Что мне оставалось делать? Я сражался с ней как мог, кричал ей про волшебные серьги. Рависсанта своими заклинаниями сожгла всё кругом. Развалины, копоть, всё дымится. Мы с ней там три дня дрались, всё разнесли кругом по камешку. Ужас, ничего живого не осталось. Я, конечно, устал и просто уснул. Забрался в какую-то ямку, лёг, а потом ничего не помню. Рависсанта нашла меня одного спящего, вытащила у меня серьги. И я оказался в Бом-Буме.

— Серьги у Рависсанты?! — закричал Джерри.

Раздался стук. Дятел снаружи продолбил дырку и сказал:

— Вас заперли в трюме! Вам крышка! Вы попались в западню яйценосцев! Яйценосцы вас сдадут Чёрному Льву!

— Наш гостеприимный любитель мира и порядка Чезаре де о`Млет дружит не только с нами, но и с Чёрным Львом. Какая досадная неприятность, — сказал Мак-Грегор, достал увядшую веточку синей вероники, и нарисовал на досках круг.

— А теперь, как говорит Бен-Джерри Рогариф эль-Махра Брумаль, того, — и зебра лягнула в борт копытами. Вода хлынула в пробоину. Когда вода заполнила трюм, друзья покинули судно. Солёные волны качали их. Джерри показалось, что когда-то его так же качали на руках. «Вот интересно, – думал Джерри, держа тонущую зебру, и погружаясь вместе с ней на дно, — интересно, если бы Кнокс-Покс видела, что я тону. Бросилась бы она меня спасать?» Джерри поднял голову вверх, над ними, сквозь зелёную светлую толщу воды темнело дырявое днище корабля. В этот момент ноги Джерри коснулись чего-то твёрдого.

В то время, когда Джерри Брумаль в Африке освобождал Дукса Мак-Грегора из тюрьмы, далеко за морем по улице Пиноальбара шёл мудрый медведь Штейн и катил перед собой таратайку с книгами.

С некоторых пор мудрые медведи стали покидать Пиноальбар. «Дня через три, — думал мохнатый Штейн, — я перейду через большие луга, потом переплыву реку и перелезу через скалистые горы. И тогда я попаду в Дремучий Лес. Никто не найдёт меня. Там лапы вековых елей покрыты голубым мхом, на кочках растёт брусника, и тысячи звенящих комаров набрасываются на всякого, кто не покрыт шкурой». Он посмотрел на город: «Прощайте, белые домики на холмах! Прощайте, детские рубашки, сохнущие на верёвке! Прощай, пиноальбарский пешеход, поскользнувшийся на спелом абрикосе! Прощай, мы не увидимся никогда».

— Штейн! — крикнула налетевшая на медведя Кнокс-Покс и стала колотить медведя Штейна кулаками, — удираешь втихаря?

— Я не застал тебя дома, — оправдывался медведь.

— А кто кормил тебя ватрушками, когда ты сидел в клетке на площади?

— Думаешь, мне очень хочется уходить?

— Оставайся в Пиноальбаре. На мудрых медведей больше не охотятся.

— Тут опасно.

— Тебе опасно, а мне что — нет?

— Пойдём вместе. У меня никого нет, кроме тебя. Но куда я тебя возьму? Я же просто ухожу.

— У меня тоже никого нет. Но я не могу отсюда никуда уйти. Вдруг мой дед вернётся в Пиноальбар.

Дед уехал, когда меня и на свете не было, и вестей от него никаких, но я надеюсь, что он жив.

— Как его зовут?

— Моего деда, — сказала Кнокс-Покс, — моего деда зовут Дукс Мак-Грегор.

— Ого! — мудрый медведь Штейн очень удивился.

— Ты о нём никогда не рассказывала, — сказал медведь Штейн и что-то прикинул в уме, — я остаюсь. Если твой дед — Дукс Мак-Грегор, я остаюсь в Пиноальбаре.

Кнокс-Покс обрадовалась и бросилась медведю на шею.

— Всё! — сказал медведь, стряхнув девочку, — всё будет как прежде. Я с Собакой снова пойду сторожить дынные грядки. Будем с тобой есть дыни, арбузы, болтать о том, о сём, запекать рыбу в золе, слушать этих… эээ, — было видно, что мудрый медведь Штейн очень взволнован, — слушать кузнечиков. Медведь Штейн посадил Кнокс-Покс в тележку, и теперь она ехала, подпрыгивая на книгах.

Они вышли за город. Белая от пыли дорога огибала холмы и выходила к дынным полям.

— Медведь, почему ты переполошился, услышав имя Дукса Мак-Грегора? — спросила Кнокс-Покс.

— Это я тебе лучше потом объясню. А пока попрошу Жёлтую Собаку за тобой приглядывать. Так мне будет спокойнее. С собакой знаешь как хорошо? Куда ты, туда и она, славная зверюга. Любого загрызёт, разорвёт на части… эээ, да, милый пёсик.

Штейн обернулся и увидел Жёлтую Собаку, грызущую зелёное яблоко в тени у калитки. В карих глазах Собаки отражалось небо и море. Тёплый ветер шевелил собачью шерсть. Мохнатое собачье ухо приподнималось, прислушиваясь к трескотне ласточек. Собака посмотрела на медведя, на горы, на летящую дикую пчелу.

— Мы с Кнокс-Покс пойдем на море, — сказала Собака, почёсываясь задней ногой.

— Ступайте. Я на дынном поле посижу.

— Сиди-сиди, — Собака прихватила яблоко, и они ушли. А сторож остался.

Оставшись один, медведь Штейн стал вспоминать про Дукса Мак-Грегора.

Молодые годы волшебника Дукса Мак-Грегора

Мудрый медведь Штейн дружил с Дуксом Мак-Грегором ещё в молодости, когда Мак-Грегор был отчаянно беден и торговал попугаями. Молодой медведь Штейн подрабатывал сторожем дынных полей, чтобы у него было побольше свободного времени, и ничто не отвлекало его от размышлений и чтения книг. Дукс Мак-Грегор иногда приходил к медведю Штейну поесть дынь и арбузов, поговорить о чём-нибудь непонятном, рассказать о своих приключениях, или просто спрятаться у Штейна в шалаше, потому что авантюры Дукса Мак-Грегора были не всем по душе, и время от времени ему приходилось прятаться от негодующих пиноальбарцев. Однажды с Дуксом Мак-Грегором произошла очередная история, которая изменила его судьбу. Как-то раз на пиноальбарском рынке появился человек на трех ногах, с глазами на спине и рукой вместо уха. Он нёс деревянную клетку с чёрным петухом. Петуха заприметил хитрый Дукс Мак-Грегор. «Если этого петуха перекрасить, его можно будет дорого продать, — подумал он, — получится лучше всякого попугая». Решив украсть чёрного петуха, Дукс Мак-Грегор вступил в разговор с треногим человеком, и показал ему фокус с исчезновением. То есть Дукс Мак-Грегор вместе с петухом и клеткой исчезли, а трёхногий человек остался с носом. После чего Мак-Грегор спрятал петуха в птичнике, а сам решил отсидеться в шалаше у медведя Штейна.

Вскоре к медведю Штейну наведался великий добрый волшебник Рэтфорд Шванк и увёл Дукса Мак-Грегора в тайное убежище. Кража петуха заставила доброго волшебника Рэтфорда Шванка позаботиться о жулике Дуксе Мак-Грегоре, потому что на этот раз сам Чёрный Лев был в ярости.

Дело в том, что чёрные петухи были злейшими врагами тьмы, и Чёрный Лев засылал на их поиски своих помощников. Петухи горланили, когда совершалось какое-нибудь зло. Чёрного Льва это очень сердило, потому что ему не удавалось делать свои гадости незаметно. Петухи просто шагу ему не давали ступить, чуть что, начинали кукарекать. Это очень злило Чёрного Льва, он решил бороться с чёрными петухами, и, наконец, переловил их всех. Дукс Мак-Грегор украл последнего оставшегося в живых петуха, сам не зная, в какую историю попал. Потому что чёрные куры и петушата снова развелись во всей округе и кукарекали пуще прежнего. Лев бросился искать Дукса, чтобы отомстить. Но было поздно: великий добрый волшебник Рэтфорд Шванк увёл его в горы, спрятал в волшебном дворце, и учил его там волшебству, чтобы Дукс Мак-Грегор мог защищаться от козней Чёрного Льва. А потом Дукс Мак-Грегор с королём Гебульдарием и Шенгейдой уехал в Африку и там исчез.

Вот о чём думал мудрый медведь Штейн, в то время как Кнокс-Покс купалась вместе с Жёлтой Собакой. Собака гоняла крабов и грызла зелёное яблоко, солёное от морской воды.

— Интересно, — сказала Кнокс-Покс, глядя на солнце сквозь ресницы, — никто никогда не видел злобного короля Карла мёртвым. Его хоронили в закрытом гробу, а потом замуровали склеп в подземелье собора.

— Хочешь взглянуть на мёртвого Карла? — поинтересовалась Жёлтая Собака.

— Ага. После прошлогоднего землетрясения стена собора обрушилась. Давай ночью залезем туда?

— Страшно. Вдруг он там ходит?

— Призрак что ли?

— Да.

— Я хочу посмотреть на призрака, — сказала Кнокс-Покс, отряхивая белый песок с тёмных волос.

Настала ночь. Город был полосатым от лунных теней кипарисов. Кнокс-Покс взяла лестницу, фонарь и верёвку, и они с Собакой отправились к заброшенному собору. Стрекотали сверчки.

Девочка и Собака перебрались через ограду и очутились в зарослях церковного сада. Собор таращил в темноте чёрные окна башен и слепые глазницы статуй. Сердце замирало, когда лестница цеплялась за надгробие, или под ногой шуршала ящерица.

Собака первой вошла в пролом, и Кнокс-Покс зажгла фонарь. Высокие колонны и своды терялись в вышине. Пыль лежала повсюду, много лет сюда никто не входил.

— Смотри, дыра в полу, — сказала Собака, и эхо пробежало по мрачным стенам.

— Это дыра от землетрясения.

— Или это мёртвый Карл вышел из могилы.

— Нет следов, — сказала Кнокс, — если бы он вышел, то остались бы следы. Никуда он не выходил отсюда, он там, внизу.

Они опустили лестницу в холодный склеп и спустились. Фрески на стенах изображали битву с драконом. Каменный гроб короля Карла стоял во мраке. Крышку саркофага украшала статуя мёртвого короля-рыцаря. Широкая трещина проходила его по каменной груди. Девочка посветила фонарём внутрь. Она сдвинула погребальную плиту, и запустила руку в гроб.

— Ты не боишься тревожить покой мертвеца? — осведомилась Собака.

— Боюсь, что я не потревожу его покой. Его здесь нет!

Кнокс-Покс достала из гроба меч.

— Ты хорошо посмотрела?

— Нет ни Карла, ни волшебных серёжек. Могила пуста. Ничего нет, кроме меча.

— А я знаю, что это за меч, — сказала Жёлтая Собака, — это меч доброго короля Гебульдария, отнятый у него во время последней битвы.

— Как ты думаешь, — спросила Кнокс-Покс, — если Карла нет в гробу, то где он?

— Думаю, он скоро снова появится в Пиноальбаре.

— Почему ты так решила?

— Потому что мудрые медведи — домоседы. Они не стали бы уходить просто так. Мудрые медведи чувствуют, что готовятся новые козни. Значит, якобы мёртвый король Карл задумал новое доселе невиданное злодейство.

— Интересно было бы узнать, какое? — спросила девочка и опоясалась королевским мечом.

— А мне вот ни чуточки не интересно, так бы и провела весь век в неведении, — ответила Жёлтая Собака и стала первой подниматься по лестнице.

Назад Жёлтая Собака и Кнокс-Покс шли берегом моря. В лунном свете плескались волны.

— Ты что-нибудь понимаешь в звёздах? — спросила Собака.

— Штейн показывал мне Большую Медведицу.

— А это что за красная планета?

— Она приближается.

Звезда росла, от неё летели искры. Стало видно пламя, раздался свист падающего тела. Бултых! Горящая Старуха упала в море и потухла.

— Знакомая бухта, — крикнула Старуха, стоя по колено в воде.

Кнокс-Покс и Собака спрятались. Из темноты вышел Чёрный Лев.

— Что скажешь, Рависсанта? Хорошо полетала?

— Не зли меня, Лев.

— Эх, Рависсанта, Рависсанта! Во что ты превратилась? Грязная, мокрая, от тебя воняет гарью.

Теперь любой мальчишка может тебя закинуть за облака.

— А тебя, о повелитель тьмы, может обмануть торговец попугаями.

— Кстати, знаешь ли ты, где мой Дукс Мак-Грегор?

— Ты получишь своего Дукса, когда выполнишь свою работу.

— Сомневаюсь, — сказал Чёрный Лев, — думаю, теперь я его не получу. А значит, я не стану тебе больше помогать. Выпутывайся сама.

— Почему?

— Я не смогу тебе помочь. Помнишь, мы договаривались, что ты и Карл сидите тихонечко, не высовываетесь. Карл делает вид, что умер, ты сидишь под корнями баобаба. Все про вас забывают. Забывают про ваши пиноальбарские художества.

— Мы и сидели, никто нас не видел уже несколько лет. Мы тихо создали Орден Яйценосцев. Чем ты недоволен? Чезаре де о`Млет готов завоевать весь мир, и никто не усомнится в его добрых намерениях.

— Не спорю, яйценосцы — отличное прикрытие для любых гадостей. Надо идти в ногу со временем, маскироваться. Но ты упустила Джерри Брумаля. Ты его столько времени караулила, а он убежал из озера. Ты постарела, Рависсанта. Джерри не только убежал от тебя, он тебя подпалил. Колодец всё ему рассказал. Теперь наши планы раскрыты и никаких неожиданных злокозненностей не получится. И сейчас Джерри Брумаль с Дуксом Мак-Грегором плывут сюда на ките.

— Дукс Мак-Грегор сидит в тюрьме!

— Дукс Мак-Грегор сидит на спине кита и скоро будет здесь. Дукс, которого ты мне обещала, сбежал. Твоя зебра разнесла бом-бумскую тюрьму и потопила флагманский корабль Ордена Яйценосцев!

— Не может быть!

— Ещё как может, — сказал Чёрный Лев.

На мелководье заплыл кит. На спине кита сидел Джерри верхом на трофейной зебре и с дятлом на плече, а рядом с ним возвышался Дукс Мак-Грегор.

— Лев и Рависсанта! Сдавайтесь! — закричала Кнокс-Покс, выскакивая из кустов, и размахивая мечом короля Гебульдария.

— Вы окружены! — сказала Жёлтая Собака.

— Я ухожу, — спокойно сказал Чёрный Лев, — ты проиграла, Рависсанта.

Рависсанта огляделась. Она осталась одна против зебры, Джерри, дятла и Дукса на ките, и девочки с Собакой на берегу.

— Брат мой Карл! — прокричала она, — брат мой Карл, где ты?

Берег окутался туманом, из тумана появился всадник. Это был Карл: в королевской короне и с серьгами в ушах.

— Мы непобедимы! — прокричал Карл, — у меня серьги великана Хильдебранда!

Но тут в воздухе пролетела крупная дыня. Дыня попала Карлу прямо по голове. Карл свалился с лошади, корона покатилась по песку. Озарённый луной, на скале стоял свирепый мудрый медведь Штейн, держа наготове вторую дыню.

— Это не волшебные серьги! — крикнул Дукс Мак-Грегор.

— Нет волшебные! Это твои волшебные серьги. Рависсанта вынула их у тебя из ушей в Африке, у озера. Ты заснул, Рависсанта взяла серьги, и ты утратил свою былую силу — она заключила тебя в тюрьму.

— Надо чаще смотреться в зеркало, Карл. Ты плохо помнишь, как они выглядят.

— Я отлично помню: одна серьга изображает королеву из чёрного коралла, в золотой короне, в красном гранатовом платье. У неё рубиновые туфельки с жемчужными пуговками. А вторая серьга сделана в виде синего дракона из бирюзы, в золотой короне и золотой кольчуге с вкраплением мелких изумрудов и кварца!

— Тебе это никого не напоминает? — ехидно осведомился Дукс Мак-Грегор.

— Не может быть! — закричал Карл, — я хранил своих врагов как самое дорогое сокровище!

— Молодец! Я спрятал маленького Джерри в заколдованном озере, чтобы твоя сестра не смогла туда влезть, а Гебульдария и Шенгейду превратил в серьги.

— Ты жулик и обманщик! — закричал Карл.

— Джерри, — сказал Дукс Мак-Грегор, — пора тебе вмешаться! Действуй!

Джерри показал пальцем на Карла и Рависсанту и произнёс стрекозиное заклинание. Мягкое сияние окутало берег. Карл согнулся и охнул. Все увидели, что Карла держат за уши два человека. За одно ухо его тянула королева Шенгейда, а за другое — король Гебульдарий.

— Простите меня, — сказал Карл, — отпустите меня, пожалуйста.

Волшебница Рависсанта посмотрела на короля Гебульдария и заплакала.

— Мы уходим, — сказала она сквозь слёзы, — прощай, прощай король Гебульдарий.

— Джерри, — воскликнула Шенгейда, посмотрев на сына, — как ты похудел!

— Джерри, это твои родители, — сказал Дукс Мак-Грегор, — а там на берегу с мечом в руках — моя внучка Кнокс-Покс. Будь с ней полюбезнее, она только что лишилась возможности получить волшебные серьги, и в руках у нее острый королевский меч. Слезай с кита, Джерри, и иди знакомиться.

Когда радость встречи несколько улеглась, взошло солнце. Дукс Мак-Грегор посадил себе на плечи внучку. Кнокс-Покс сидела верхом на Дуксе, размахивая мечом. Дукс Мак-Грегор с медведем Штейном пошли вдоль берега. Им нужно было о многом поговорить. Они уходили вдаль, Жёлтая Собака шла рядом.

— Открою тайну, — сказал Дукс, — стрекозы всегда несут вздор. Их заклинания ничего не значат. Но стрекозы делают волшебство лёгким.

— Я знаю, — сказал Штейн, — они дают радость.

Часть II

Сказки летней ночи

Мастер Антонио Сенквикастер ехал верхом на пегой чёрно-белой лошади, усадив перед собою кареглазую и черноволосую куклу Агату. Она была чудо как хороша в красном бархатном платье с бежевыми кукскими кружевами. Так они ехали вдвоём по новой броменской дороге и разговаривали о воробьях и трясогузках. Переехав журчащий между камнями ручей по деревянному мосту, и свернув на тропинку, идущую через нежно-зелёное поле молодого ячменя к тёмно-зелёной дубовой роще, они попали под проливной дождь, какой случается в начале жаркого лета. Как ни старался мастер Сенквикастер укрыть Агату, кукла сильно промокла.

Туман застилал путь к ущелью. Молнии грохотали в гротах и провалах. Дикие горные суслики с тревогой посвистывали из нор. Путешественники надеялись найти укрытие от непогоды среди утёсов, но, подъехав к маленькому серебряному домику, мастер Антонио Сенквикастер, кукла Агата и пегая чёрно-белая лошадь оказались мокрыми с головы до ног.

— Агата, полезай под крышу, — говорил мастер Сенквикастер кукле Агате, в то время как потоки воды смывали камешки с дороги, а пегая лошадь стояла, держась зубами за выступ скалы. Агата с большим трудом протиснулась внутрь дома.

К вечеру дождь начал стихать и понемногу прекратился. Последние капли падали с мокрых деревьев, и вода ещё журчала на перекатах, унося с собой воспоминания о прошедшем ливне, старые сосновые иголки и отважного паучка, сидящего на смородиновом листе. Стало смеркаться, со дна ущелья поднялись вечерние тени, и пришла ночь.

— Надо бы поискать не очень сырого хвороста.

— Бах! Готово! — кукла Агата быстро развела костёр.

— А мы поедем дальше? — спросила кукла.

— Поедем, Агата, но не сейчас. Темень непроглядная.

— В темноте можно свалиться в пропасть? — спросила Агата.

— Ещё как. Пара пустяков, — подтвердил мастер Сенквикастер.

— Значит, это опасное ущелье?

— Просто ужасное.

— Значит, мы заночуем при свете костра в ужасном опасном ущелье? — радостно пролепетала кукла Агата, греясь возле огня.

— Да.

— И ты расскажешь мне страшную сказку, чтобы я крепче спала? — не унималась Агата.

— Да, — сказал мастер Антонио Сенквикастер.

— А это будет длинная сказка?

— Такая, чтобы ты успела высушить своё платье.

— Ну, тогда рассказывай! А то я высохну, и сказки никакой не получится.

— Получится. Вот слушай:

«Стареющий  грузный людоед Хопфштедтер, сжимая в волосатой руке унизанной кольцами, букетик апрельских подснежников, прибыл в городок Лебервурст. Он питал сердечную привязанность к этому месту. По своему обыкновению людоед посетил тихое кладбище, где покоился барон Мюльш, загубленный им в дни молодости. Погрустив о былом, Хопфштедтер велел позвать кладбищенского сторожа. Явился человек на трех ногах, с глазами на спине и одной рукой вместо уха.

— Как дела? — спросил людоед сторожа.

— Вашими молитвами, — ответил тот, целуя перстень на руке гостя. От поцелуя драгоценный берилл в перстне помутнел и треснул.

— Ты скверно ухаживаешь за могилой моего друга.

— Зачем вам могила? — прогнусил сторож и длинно сплюнул желтой слюной на сафьяновую туфлю людоеда, — проваливайте подобру-поздорову, ваше преподобие, пока живы.

Больше дерзкого кладбищенского сторожа в тех краях не видели.

Могильный холм покрывал прошлогодний бурьян, каменное надгробие покосилось, и лишайник скрывал имя мертвеца. Из-за могильной плиты выбежал невысокий желтый человечек и набросился на Хопфштедтера с кулаками. Он больно колотил его по ногам, кусался и выкрикивал бранные слова.

— Уходите отсюда, — кричал жёлтый маленький человечек, — уходите отсюда! Я здесь живу.

— Это решительно невозможно, — говорил людоед Хопфштедтер, отгоняя жителя могилы посохом, — это могила моего друга, а не твой дом!

Маленький человечек перекусил зубами древко людоедского посоха и заплакал. Хопфштедтер не выдержал. Его старческие глаза увлажнились.

— Как зовут тебя? — спросил людоед.

— Вольфвайсе, — соврал тот, глядя исподлобья и шмыгая носом.

— Я родился в знатной семье, — соврал Вольфвайсе, — и жил окруженный почетом и любовью в серебряном домике с золотыми ставнями. Но враги расправились со всеми моими родными и похитили мой серебряный дом. Теперь я нищий изгнанник, и могила Мюльша — мое пристанище. Если бы вы велели изготовить для меня новый серебряный дом, я ездил бы всё время с вами и охранял вас. Вы видели, как я умело дерусь.

Сердце одинокого старого людоеда не выдержало. «Мои дни склоняются к закату, — подумал он, — и по-прежнему бремя злодеяний кажется мне легче обузы добродетели. Я никогда не шёл наперекор своим злым желаниям, но кто запретит мне иметь добрые прихоти?» Он заказал ювелирам домик, и когда всё было готово, взял Вольфвайсе на службу.

Из Лебервурста они возвращались по краю ущелья Хунде, где и произошла трагедия.

Выйдя из серебряного домика, прикрепленного позади седла людоеда Хопфштедтера, Вольфвайсе бросился сзади на шею своему благодетелю и погубил его.

На этом месте в Хунденском ущелье стоит теперь дом, который так не любят путники. Серебряные стены его потемнели от времени. Говорят, что раз в год по весне, ночью там собираются барон Мюльш, трехногий кладбищенский сторож и маленький Вольфвайсе. Несчастный людоед Хопфштедтер стучится к ним в дверь, но они не пускают его.

Так заканчивается длинная и таинственная история Золотого Мальчика, известного жителям хунденских окрестностей под именем Вольфвайсе. Но жители окрестностей ничего не рассказали об этом всаднику, спешившему укрыться от непогоды в этом ужасном месте».

— Ничего себе, — сказала кукла, — а кто был этот неосмотрительный путешественник?

— Пусть его зовут Антонио Сенквикастер.

— И он ехал на пегой лошади вместе с куклой Агатой? — с надеждой спросила Агата.

— Разумеется, моя чудесная Агата! Как же мог Сенквикастер ехать без тебя? Такого не могло быть!

— Правда?

— Без тебя ни шагу.

— Здорово! — Агата запрыгала от радости, а потом спросила:

— Слушай, Антонио! А откуда взялся этот Сенквикастер? Как его занесло в такие жуткие края на ночь глядя с маленькой куклой на руках?

— А! Так в этом-то всё и дело! Эта история началась очень давно.

— В стародавние времена?

— Да!

«В стародавние времена, много лет назад в замке Сенквик в излучине реки Астер жил маленький мальчик Антонио. Его отец собрался погостить у своей тётушки. А чтобы мальчику не было скучно и одиноко, он попросил девочку по имени Грюнибунда посидеть с малышом и рассказать ему сказку.

Никто лучше Грюнибунды не умел рассказывать сказки. И она рассказала и про девушку-лосося, живущую в озере, и про фартук королевы Стефании, и про войну двенадцати чёрных рыцарей против двенадцати серебряных дев и про колдуна в красном колпаке. И чем гуще становился мрак, тем ярче блестели глаза маленького Сенквика, который притих и только вскрикивал от восторга в особенно страшных местах повествования. Когда ночь совсем сгустилась, и в комнате стало темно, как в печке, когда в ней потухнет последний уголёк, тогда Грюнибунда зажгла лампу и стала рассказывать самую таинственную историю, потому что все истории, которые Грюнибунда рассказывала при свете лампы, которую по слухам, ей подарила фея, все эти истории сбывались. Вот её рассказ:

Ночная сказка Грюнибунды

«Ночь не такое уж редкое дело. И всё-таки ночь всякий раз наступает величественно и нежно. Ночью мало кому взбредёт в голову оставаться таким же храбрым насмешником, каким он был в часы утра. Ночь неслышно пробирается в такие уголки души, куда ленится заглядывать счастливый и беззаботный свет дня; в те уголки души, где мы храним самое дорогое что у нас есть. И даже не помним: есть ли оно? А приходит ночь на мягких лапах, и голоса становятся тише, и глаза сияют, и сердце щемит, и ничто никуда не пропало. Всё на месте. Как и тогда. Как и должно быть, потому что по-другому и быть не может.

Лесная фея споткнулась. В потёмках фея не заметила девочку, спавшую под сосной. Девочка наморщила нос и проворчала сквозь сон:

— Жил-был королевич Шах-Падишах. Морские чудовища досаждали его стране, безобразничали на побережье. Но Шах-Падишах не унывал, держался молодцом.

Девочка пробормотала ещё что-то и заснула крепче прежнего.

— А что было дальше? — хотела спросить любопытная лесная фея, но сказала иначе.

— Много чудесного и страшного произойдёт с тобой, маленькая девочка, — но я позабочусь, чтобы радостей и счастья у тебя было вдоволь, — так сказала фея и скрылась в непроглядной тьме своего бескрайнего леса.

Грюнибунда (а это была, разумеется, она) вышла из дремучего волшебного леса только к середине следующего дня и спустилась к пустынному берегу реки Астер. Здесь ей повстречались сборщики моха и шишек, плывшие на большой лодке. Они взялись подвезти Грюнибунду из этих безлюдных заповедных мест. Так они плыли весь день, а под вечер гребцы посадили лодку на мель неподалёку от местечка Сенквик, где речка делает поворот, и рыбы стоят головами против течения. Грюнибунда дошла до городка пешком, и владелец Сенквика попросил её побыть со своим маленьким сыном, пока он со старшими детьми будет гостить у тётушки: есть пироги с грибами, чернослив с орехами и клубнику с молоком, вспоминая былые старинные времена, когда вольготно и сытно жилось в Астерской долине.

Мягкие, как пух, совы раскачивали лиловые шишки ёлок, кто-то мелкими шагами ходил по крыше, скреблась на чердаке мышь, и ночная бабочка стукалась в стены. Незрелые летние звёзды мерцали на светлом небе, к ним из речного тумана поднимался белый дым костра незадачливых лодочников. Маленький Антонио долго слушал сказку, а потом заснул сладким сном.

Когда старый граф Сенквик вернулся, Грюнибунда получила за работу маленькую монетку. Монетка была хоть и маленькая, но из чистого золота. Довольная Грюнибунда сердечно попрощалась с семейством Сенквиков и отправилась странствовать дальше. Путь её лежал в Готенфук.

Город Готенфук выглядывал из зарослей ежевики, устилавшей скалы, и пропадал в барбарисовых кустах, спускавшихся к морю. Жёлтые крепостные стены Готенфука и земляные редуты, поросшие колокольчиками и цикорием, перемежались лужайками с лежащими на них коровами, которые вместе с козами надёжно защищали город от любого неприятеля, потому что Готенфук жил и поживал мирно и неспешно. За последние лет сто, а может быть и более, ни одному захватчику не пришла на ум фантазия ворваться в это царство простоты и покоя. Даже морские чудовища, одолевавшие одно время соседнее королевство Шаха-Падишаха, в один прекрасный день ушли обратно в пучину. Старый герцог Фук, правивший Готенфуком в те времена, сидел за столом и ел творог со сметаной, запивая молоком из белой кружки в цветочек. Напевая, к герцогу подошёл повар и сообщил, что морские чудовища наконец-то покинули их соседа.

— Замечательно! — воскликнул герцог Фук и написал королевичу Шаху-Падишаху поздравительное письмо:

«Дорогой Шах-Падишах, я очень рад, что противные чудовища убрались восвояси и оставили твою страну в покое.

Твой друг и сосед герцог Фук.

P. S. Приезжай в гости есть пшённую кашу с цукатами. г. Ф.».

Улыбающийся и нарядный королевич Шах-Падишах приехал в гости к герцогу Фуку. Они поели каши, и очень довольные друг другом простились. На прощанье Шах-Падишах пригласил герцога на большой водяной карнавал, который он собирался устроить по случаю избавления своей страны от гадких тварей.

Ночной карнавал у Шаха-Падишаха прошёл весело, с факелами и катаниями на лодках. На плотах был устроен театр и рыцарский турнир. Русалки и наяды ныряли, катали гостей и выпрыгивали из воды, окатывая всех брызгами. Словом, праздник удался, и герцог Фук вернулся утром домой совершенно счастливый.

На следующий день герцог Фук встретил на улице странника-звездочёта. Звездочёт был серьёзным старцем в чёрном халате, расшитом золотыми звёздами и в такой же шапке. Как оказалось, звездочёт тоже был на ночном карнавале.

— Какой роскошный праздник, — сказал звездочёт и погладил свою белую бороду, — какими чудными самоцветами была расшита одежда Падишаха.

— В самом деле? — изумился герцог Фук, — а я и не заметил, мне было так весело!

— Да, — сказал мудрый старик, — королевич Падишах несметно богат. И никакие морские чудовища ему нипочём. Всё как с гуся вода. Такой карнавал. Сумасшедшая роскошь.

— Да-да, — сказал старый герцог. И подумал: «А вправду, хорошо бы быть богатым. Давать балы. Кататься на слоне. Построить большую башню и наблюдать звёзды. А ещё можно помогать бедным художникам и поэтам. Да, это очень заманчиво».

— К чему такая вызывающая роскошь, — говорил старый колдун, — Падишах только пускает пыль в глаза. Никакой духовности!

— Да, какая уж там духовность, — согласился герцог.

— Судьба даёт юным глупцам такие поблажки. А у них только ветер в голове.

— Да. Я бы знал, что делать, случись мне стать богачом. А кстати, вы не знаете, как стать богатым? — спросил герцог звездочёта. Седобородый старик посмотрел на герцога Фука из-под густых бровей и сказал:

— Нет ничего проще. Надо отлить из золота статую мальчика, размером с годовалого ребёнка. А статую посадить на высоком месте, чтобы она видела весь город. Дела пойдут замечательно: все станут работать, расцветут ремёсла, закипит бойкая торговля. В казну рекой потекут деньги.

И пока герцог Фук предавался мечтам о денежной реке, звездочёт в расшитом халате и стоптанных туфлях с загнутыми носами исчез.

Вечером герцог сел есть лапшу, и вспомнил те угощения, которые он пробовал на карнавале у королевича.

— Экая незадача, — пробурчал он и спустился в подвал с канделябром в руке. Он открыл сундук государственной казны. В сундуке лежало довольно много золотых монет. Утром пришёл золотых дел мастер и сказал, что по его подсчётам, герцогской казны не хватит, чтобы отлить золотого мальчика. Герцог Фук крякнул и написал указ: «Дорогие подданные, желая всем нам счастья и богатства, повелеваю принести всё золото, какое ни есть в ваших запасах, во дворец». Добрые и честные жители Готенфука принесли во дворец всё своё золото: кто колечко, кто денежку.

Золотых дел мастер принялся за работу, переплавил всё золото и отлил статую. Но металла всё-таки не хватило, и самая серёдка у мальчика осталась пустой. Золотого мальчика посадили на высокой крыше и стали ждать, когда начнётся новая удивительная и богатая жизнь. Но жизнь пошла как-то не очень хорошо, потому что все ждали чуда, да и творог со сметаной уже не казался таким вкусным. Приезжие с любопытством разглядывали красивого Золотого мальчика, показывали пальцем и говорили:

— О, Золотой мальчик! — и шли дальше. Возможно, жизнь наладилась бы со временем и вновь неторопливо потекла бы сама собой как прежде, но однажды ночью над городом Готенфуком собрались чёрные тучи. Месяц утонул в грозовых облаках, и люди уверяли, что видели, как мелькнул в небе чёрный халат колдуна, шитый звёздами и страшными знаками. Красная молния с треском расколола небо и ударила в Золотого мальчика. Статуя засветилась розовым светом, и капли дождя зашипели на её плечах. Когда статуя немного остыла, она пошевелилась, оглядела город, озаряемый молниями, и спрыгнула вниз. Статуя глухо звякнула о булыжную мостовую и направилась во дворец герцога.

Не прошло и дня, как Золотой мальчик стал главным советником старого Фука. Он во всё совал нос, и если у жителей города появлялась хоть крупинка золота — немедленно отбирал. Ему всё время недоставало золота. Готенфук пришёл в запустение, коровы не лежали больше на зелёных лужайках, мирные редуты заросли лебедой и крапивой. Старый герцог умер от расстройства и печали. Золотой мальчик стал заправлять делами, всюду запускал свои цепкие алчные ручки, спасу от него не было решительно никакого.

В это время в Готенфук пришла маленькая Грюнибунда. Дело в том, что в Готенфуке жила лучшая в мире портниха — Тряпичная ведьма. Тряпичная ведьма была необычайно глупа и, если приглядеться, была сшита из тряпочных лоскутков, её глаза были сделаны из пуговиц, а в голове жила моль. Но другой такой мастерицы портняжного дела во всём свете не было.

Моль по имени Бойл Левая, жившая в левой голубой пуговице, прокричала моли Биндер Правой, жившей в правой зелёной пуговице:

— Смотри, какая маленькая девчонка к нам пришла!

— Вижу! Три аршина тряпок и кружев превратят её в первую красавицу побережья!

— Думаете, девочка хочет платье? — спросила глупая моль Ду-Ду, жившая в голове Тряпичной ведьмы.

— Нет! — стала издеваться моль Холли, — девочка хочет участвовать в философском диспуте.

— Здравствуйте, — вежливо сказала девочка Грюнибунда и покраснела, как маков цвет, — я хотела бы сшить у вас платье самое красивое на всём белом свете.

— Разумеется, — ответила Тряпичная ведьма, и Бойл Левая подмигнула Биндер Правой.

Моль-из-Шкафа бросилась перелистывать и развёртывать выкройки, патронки и эскизы платьев королевы Стефании, инфанты Изабеллы, принцессы Бланки и множество прочих. Внутри Тряпичной ведьмы случился беспорядок, поднялась пыль. Наконец Моль-из-Шкафа нашла на дальнем стеллаже рисунок самого красивого платья с рюшами и воланами. Глупая моль Ду-Ду принялась что-то вычислять, Бойл и Биндер вытаращили пуговицы, и, наконец, Тряпичная ведьма сказала:

— Твоё платье будет готово завтра в полдень. Ты заплатишь за него одну золотую монетку. Договорились?

— Договорились, — вымолвила Грюнибунда, не помня себя от счастья, и снова покраснела.

В самой дальней глубине Тряпичной ведьмы проснулся Чёрный Шелкопряд:

— Как! — заорал он, — какая-то глупая девчонка будет ходить в лучшем в мире платье! — и страшный Чёрный Шелкопряд бросился, к шкафу с выкройками.

— Уничтожу! Всё разрежу-покромсаю! — кричал он. Но на него набросилась дюжина бабочек-силачей. На паутинке спустился доктор-паук, и Чёрного Шелкопряда спеленали. Он ещё плевался и негодовал, но паук повесил его в мягком гамаке, и Шелкопряд затих:

— Пусть, пусть, — ворчал он, незаметно перекусывая путы, — пусть этот мир катится в пропасть. Я вам ещё устрою.

Всё в Тряпичной ведьме пришло в движение, закружилось, вспорхнуло, и поднялся такой гвалт, что ничего невозможно было разобрать. Тряпичная ведьма принялась кроить, примётывать и шить, да так ловко, что моль, сидевшая у неё в ухе, от радости стала напевать:

— Тирлим-бом-бом! и Тра-ля-ля!

Десятки маленьких бабочек внутри Тряпичной ведьмы расправили крылышки и складывали из них каждый миг всё новые и новые узоры и рисунки.

— Левее! Выше! — командовала глупая моль Ду-Ду, но даже она не могла ничего испортить. Почти каждый обитатель Тряпичной ведьмы нашёл себе занятие.

— Ничего у вас не получится, — плакал червячок Рип среди общего азарта и суеты, — всё закончится ужасно, я умру. Не хочу слёз и речей на моих похоронах! Пусть погребение пройдёт тихо и мужественно!

— Замолкни, червяк, — прикрикнула на червячка Рипа отчаянная бабочка Соня Шторм и унеслась по своим делам.

Весь день, ночь и утро маленькие бабочки внутри Тряпичной ведьмы, летали, бегали, хохотали и ругались. А Тряпичная ведьма кроила, шила и утюжила. Все были очень счастливы, но выбились из сил. Бойл и Биндер поминутно протирали свои уставшие пуговицы. К полудню платье было готово. Это было самое красивое платье на всём белом свете.

Когда Грюнибунда уже шла к Тряпичной ведьме за платьем, ей встретился Золотой мальчик и отобрал её единственную монетку. Едва сдерживая горькие слёзы, маленькая девочка пришла к Тряпичной ведьме.

— Я, — начала говорить Грюнибунда, и слова застряли у неё в горле. Ей было очень тяжело рассказать, какое несчастье постигло её только что. Но Тряпичной ведьме не терпелось увидеть новое платье на девочке. Она ловко натянула на неё чудесное платье и залюбовалась. Грюнибунда была дивно красива. Тут девочка собралась с духом и сказала:

— У меня нет денег. Золотой мальчик отнял у меня монетку. «Да и ладно! Монетка просто чепуха, по сравнению с тем, что мы сшили!» — хотела сказать моль Ду-Ду, Бойл и Биндер, и все остальные, включая Тряпичную ведьму. «Да ты только посмотри, какое платье мы сшили! Какая может быть монетка! Какая монетка? Забудь! Это же волшебный восторг!» Но в это время Чёрный Шелкопряд вырвался на волю:

— Лживая девчонка! Она не хочет платить! — орал Шелкопряд, размахивая кулаками, — мы работали всю ночь, а ей жалко какой-то монетки!

Получилась потасовка. Поднялся крик. Мало кто понимал, что происходит.

— Спокойно, — сказала Ду-Ду, — просто случилось непредвиденное!

— Я же предупреждал! Случилась катастрофа! Нас ждёт гибель! — пропищал червячок Рип, — мы все умрём!

После этих слов началось общее смятение, Шелкопряд прорвался к тайному шкафу и разбудил Мёртвую Голову — бабочку, которая стерегла самый жуткий шкаф внутри Тряпичной ведьмы.

— Заклинание давай! — прокричал он Мёртвой Голове.

— Пришло наше время! — прошипела Мёртвая Голова, — пробил час гнева! Цыц все! Молчать, малявки!

В наступившей тишине Мёртвая Голова открыла страшную чёрную книгу.

— Мы не хотим этого видеть, — сказали Бойл и Биндер друг другу.

Тряпичная ведьма посмотрела на Грюнибунду страшными слепыми пуговицами и сказала:

— Ты не умрёшь. И более того, ты даже получишь это платье, которое будет тебе всегда впору. Ты, моя маленькая девочка, будешь хорошеть день ото дня! Но вряд ли кто увидит твою красоту и твоё волшебное платье!

— Здорово я придумала? — спросила Мёртвая Голова Шелкопряда.

— Да! Это настоящая пытка! Давай дальше!

Тряпичная ведьма перевела дух:

— Ты, моя маленькая красавица, превратишься в утку. Ты будешь жить на острове. Свой настоящий облик я разрешаю тебе иметь только на этом диком острове, поросшем высокими дубами. А остров этот стоит далеко в море. И человеком ты сможешь быть только на закате солнца. Когда солнце коснётся своим краем воды — ты будешь снова собой. Когда солнце потонет в волнах — ты вновь будешь уткой!

— Ничего я не поняла в вашей болтовне! — возмутилась глупая моль Ду-Ду, — солнце потонет, что за ерунду вы говорите!

— Хорошо! — прокричала Мёртвая Голова, — на закате, пока не зажгутся звёзды!

— А что это за остров такой?

— Это Дубовый остров. На нём никто не живёт. Он далеко от берега.

— Вот, — обрадовалась глупая моль Ду-Ду, — всё сразу стало понятно!

Она мечтательно потянулась и сказала:

— А от себя добавлю. Заклятие будет действовать только до тех пор, пока влюблённый принц… — она задумалась. Все обитатели Тряпичной ведьмы замерли от ужаса.

— Пока принц не влюбится в тебя и не подарит тебе сундук золотых монеток!

Моль Холли схватилась за голову и застонала:

— Балда! — закричала она, — куча золота, принц! Что ты наделала!

— Разве плохо? — удивилась глупая Ду-Ду, — влюблённый принц и богатство в придачу!

Чёрный Шелкопряд захохотал.

— Всё, — сказала Тряпичная ведьма, — лети, Грюнибунда! Лети!

И маленькая девочка Грюнибунда превратилась в маленькую уточку. Утка-Грюнибунда вспрыгнула на подоконник. Внизу под открытым окном склон горы уходил вниз, к морю. Среди скал и кустов виднелись крыши. Даже высокие сосны оставались далеко внизу. Даль, простор, высота и море до горизонта, вот что открылось взору бедной утки-Грюнибунды. «Какой чудесный летний день, — с болью в сердце подумала она, — сейчас я бы вышла на улицу в новом платье! И вдруг бац! — утка! Прыгну вниз! Была не была!» И она прыгнула с головокружительной высоты. «Ого!» — в восторге подумала она, когда крылья подхватили её, и она заскользила по воздуху вдоль склона, над зарослями барбариса, грудами скал, крышами сараев, над голубятней, собачьей конурой, кошкой, цыплятами! Цыплята стали разбегаться, всё замелькало перед глазами Грюнибунды, она поняла, что надо начинать махать крыльями. Но тут город Готенфук закончился, горный склон оборвался вниз, и утка вновь очутилась над пустотой. Сердце Грюнибунды замерло и заколотилось от ужаса и счастья.

Она летела! Небо расчерчивали крыльями быстрые ласточки. Запахи земли и горячих скал, цветов и влажной листвы струями поднимались вверх, а впереди лежало море, лодки, паруса и синяя ширь, полная волн, света и ветра. А она летела, и крылья несли её туда, где в неведомой дали, стоял среди моря Дубовый остров, качая зелёными ветвями столетних деревьев.

Грюнибунда пролетела над кораблём с белыми парусами, пролетела через стаю чаек, и чайки уступали ей дорогу. Она видела косяки рыбы в прозрачной глубине, и тени облаков на голубых волнах. Высота очень нравилась Грюнибунде. Она подумала: «А что это я так тороплюсь? Тряпичная ведьма сказала, что я не умру. Значит, не умру. Всё равно я лечу к острову». Она подобрала крылья и стала стремительно снижаться, растопырила хвост, и, проехав лапами по воде, села на поверхность моря. Грюнибунда качалась на морских волнах, её подбрасывало и опускало, как на качелях. Она стала грести, а потом нырнула. «Какая же всё-таки глупая эта Тряпичная ведьма! И это очень хорошо, если бы она была поумнее — ещё неизвестно, как бы всё обернулось!» — подумала уткаГрюнибунда, вынырнула, взлетела, и, разбрасывая сверкающие брызги, продолжила путь к месту своего изгнания.

Остров был великолепен. Каменная гора поднималась к небу прямо из моря, на её склоне среди камней и брусники росли высоченные дубы. В песчаных бухтах плескалась голубая волна. Вокруг, сколько хватало глаз, было море. На острове не было ни души. Корабли не заходили в это зачарованное место.

Каждый вечер Грюнибунда становилась сама собой. Её чудесное платье было всякий раз свежим, отутюженным и немыслимо красивым. Временами ей было одиноко, временами жизнь казалась беззаботной и радостной. Она играла в волнах, купалась и летала, но улететь слишком далеко от берега ей мешало заклятие.

Шло время. Туманы и дожди сменялись ярким солнцем и зноем, штормы и бури утихали, и море становилось тихим и ласковым. Шумели листьями могучие дубы. Грюнибунда почти привыкла к уединённой жизни, но всё время всматривалась в даль, в надежде увидеть случайный корабль или получить хоть какую-нибудь весточку с далёких иных берегов.

Однажды она долго плавала в заливе между скал. И когда неожиданно в бухту зашла лодка, Грюнибунда просто онемела от радости. Чёрная просмолённая гондола рассекала прозрачную воду.

«Люди! Люди! Я заколдованная девочка! Спасите меня!» — хотела было закричать утка-Грюнибунда, но вовремя спохватилась. «Ничего себе сюрприз!» — подумала она и стала отплывать подальше от долгожданных гостей. А таким гостям не всякая, даже очень заколдованная девочка, была бы рада. На корме с веслом в руке стоял седобородый старик в чёрном халате, расшитом звёздами. А на носу лодки поблескивал на солнце Золотой мальчик. Лодка остановилась посреди бухты, не доходя до берега. Золотой мальчик с мешочком в руках спрыгнул за борт и утонул. Ничто не изменилось в лице звездочёта. «Вот это да!» — подумала Грюнибунда. Через некоторое время старик бросил в воду верёвку с маленьким якорем и сразу же стал вытягивать её назад. Тащить ему было тяжело — на якоре висел Золотой мальчик. Он забрался в лодку, и чуть было её не перевернул.

— Всё хорошо! — сказал Золотой мальчик, и улыбнулся так, что утке стало страшно. Звездочёт и мальчик уплыли.

«Плывите-плывите», — злорадно проворчала утка-Грюнибунда, ныряя в прозрачную глубину.

Медузы шевелили сиреневыми юбочками среди белых подводных камней. Морские коньки плавали между морских ежей. Но они не интересовали Грюнибунду. Ей хотелось узнать, что делал вредоносный Золотой мальчик на дне её бухты, и куда он спрятал свой мешок. Утка ныряла целый день, но ничего не нашла: кругом были скалы, камни, песок и медузы. Но она продолжала нырять, очень уж ей хотелось как-нибудь насолить Золотому мальчику. Грюнибунда погружалась в воду, и коварные планы мести, один сладостнее другого, проплывали в её воображении. Она так увлеклась мстительными фантазиями, что не заметила следившую за ней рыбу. Рыба похожая на карася подплыла к Грюнибунде сзади и толкнула её носом в спину. Утка-Грюнибунда переполошилась от неожиданности и сразу же перестала быть уткой, потому что наступил вечер. Она чуть не захлебнулась. В мокром платье она выплыла на берег, и сидела, отфыркиваясь, на песке, досадуя на себя за неосмотрительность. Она была уверена, что морской карась — тайный лазутчик Золотого мальчика и звездочёта. Когда карась подплыл к ней и ошалело уставился на Грюнибунду чёрным глазом, она запустила в него галькой.

— Мазила! — сказал карась, отпрыгивая в сторону.

— Шпион? — спросила Грюнибунда, выжимая воду из волос.

— Я тут живу, вот и всё.

— Всё? Ты не за мной следишь?

— Не станешь швыряться камнями?

Грюнибунда посмотрела на краешек солнца, стремительно уходящий за морской горизонт:

— Не буду швыряться камнями, — сказала она и снова превратилась в утку. Карась вытаращил на неё глаза и открыл рот от удивления. Утка прошлёпала к нему по воде и клюнула в голову:

— Не буду швыряться. Буду клеваться.

Карась даже не пошевелился:

— Я спать поплыву. А то прибьёшь совсем.

— Спокойной ночи.

Утром карась показал Грюнибунде, где в подводной тайной пещере были спрятаны сокровища.

— Вот, — сказал карась, — целый сундук золота. Всё тебе!»

— Вот, — сказал Сенквикастер, — такую сказку рассказала мне Грюнибунда много лет назад при свете лампы.

— Это не вся сказка, — сказала кукла Агата, сверкая черными глазами в свете костра.

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю, потому что моё платье пока ещё не совсем просохло. Платье почти такое же мокрое, как было у Грюнибунды, когда она выплыла на берег.

— Ты права, Агата. Это не вся сказка.

— Грюнибунда превратилась в девушку, а Карась оказался сыном лесной королевы, который в детстве нечаянно опрокинул на себя таз с превращальным зельем? Я права? — взволнованно спросила кукла Агата.

— Разумеется, Агата. Как же ты можешь быть не права, — согласился Сенквикастер.

— А потом Карась, обратно превратившийся в кудрявого сына лесной королевы, и Грюнибунда, превратившаяся в саму себя, привезли сундук в Готенфук и надавали пинков противному Золотому мальчику?

— Да, Агата. Примерно так всё и было. Но, перед тем как в Готенфуке появился Карась с Грюнибундой, перед этим в город на пегой лошади въехал всадник.

— А не было ли при нём куклы в красном платье?

— Конечно была, Агата! Как же мог всадник на чёрно-белой пегой лошади въехать в Готенфук без тебя?

— Знаешь что?

— Что?

— Эта сказка мне нравится! Рассказывай!

— Чтобы рассказывать дальше, надо снова вспомнить, с чего всё начиналось.

— Всё начиналось с Антонио Сенквикастера. Он вырос?

— Точно!

«Антонио Сенквикастер был младшим сыном графа Сенквик из Астера и титула не унаследовал. От отца он получил лишь меч да шпоры, и ещё пегую лошадь в придачу, на которой и уехал, навсегда покинув родные болотистые луга, где светлыми июньскими ночами в тумане кричат дергачи, и блуждающие огни пугают позднего путника. Вскоре он оказался на Востоке, где белобородые маги летали на коврах, синие изразцовые замки охраняли джинны и ифриты, ослики в соломенных шляпах пили холодную воду из колодцев горного кварца, а голубые бухты с золотыми сокровищами затонувших галер населяли русалки, кефаль и мелкие осьминоги.

Юный Сенквикастер мечтал завоевать на Востоке богатство, славу и любовь, гарцуя на пегой лошади, и размахивая своим острым мечом. Но завоевание не получалось: никто не воевал, а просто так нападать на людей в поисках любви и славы Сенквикастер не решался. И вот как-то раз жаркой ночью Антонио Сенквикастер стоял на берегу моря в порту города Туфута с кинжалом в руке и ел арбуз. Лодки стукались друг об дружку, и волна ударялась в борт торгового корабля. Ночная темнота скрывала корабль, только плеск волны и запах жареных блинчиков с камбуза выдавали его. Море булькало и хлюпало в трещинах и промоинах причала. Сенквикастер ел арбуз, аромат блинчиков наполнял его сердце мечтами о домашнем уюте и размышлениями о вечности. Тайна и счастье были кругом — только протяни руку.

— Они что-то задумали, — услышал Антонио Сенквикастер тоненький девичий голос прямо из воды.

— Что-то ужасное! — откликнулся другой голосок.

— Страшное!

— Жуткое!

— Ой! Спасайся! Плывём отсюда! — зашептали русалки, и всё смолкло.

И тут Сенквикастеру почудилось, что из морской пучины поднялась чёрная огромная туша, и он ощутил на себе тяжёлый взгляд чудовища. Через несколько минут большая волна ударила в пристань, окатив Сенквикастера солёными брызгами, и он ушёл от берега, погружённый в раздумья.

Антонио Сенквикастер думал о страшной надвигающейся морской тайне. А также он думал о съеденном арбузе, и это значило, что на завтрак у него будет единственный липкий финик. Финик хранился на полке под перевёрнутой чашкой.

Утром финик был съеден, и жизнь Антонио Сенквикастера сделала поворот. Сенквикастер пошёл на базар, чтобы продать кинжал. На базаре он увидел прилавок с куклами и остановился в изумлении. Никогда в жизни он не видел ничего прекраснее черноволосой черноглазой куклы в красном платье. Это была кукла Агата. Сенквикастер вступил в разговор с владельцем кукольной мастерской Крюнкелем Шпунком, и попытался выменять у него Агату на кинжал.

— Я вижу, молодой человек, — сказал Крюнкель Шпунк, — вы мало разбираетесь в жизни.

Крюнкель-Шпунк провёл Сенквикастера в мастерскую, налил две маленькие чашечки кофе, и стал угощать гостя халвой, пирожками и вареньем.

— Скажите, молодой человек, что самое важное? — спросил Крюнкель Шпунк, пододвигая к Сенквикастеру сыр, ватрушки и урюк.

— Слава, деньги и любовь, — сказал Сенквикастер.

— А зачем вам тогда кукла?

— В самом деле.

— Вы, молодой человек, приехали на Восток, ничего не зная не только о жизни, но и о самом себе. А это значит, что вы можете многое узнать и попытаться найти путь к раскрытию большой тайны. Я не ошибся? Вас тревожит какая-то страшная загадка?

— Да, — ответил Сенквикастер, — вчера ночью…

— Вот видите, — перебил его Шпунк, знаками давая понять, что не стоит всё произносить вслух, — вот видите. Человек счастлив, когда имеет возможность не делать зла другим. А ещё более он может быть счастлив, если узнает, как сделать добро. Вот вы, молодой человек, догадываетесь, для чего сделан кинжал. И, может быть, понимаете, для чего я делаю кукол. Вы захотели поменять кинжал на куклу — это большой шаг вперёд из того тумана, в котором вы явились сюда.

— Может, это и шаг вперёд, но как мне получить Агату?

— Очень просто. Я возьму вас в ученики. Через три года вы станете кукольным мастером и узнаете путь, которым надо идти, чтобы раскрыть вашу страшную тайну.

— А как же кукла?

— Через три года вы получите куклу. Согласитесь, нельзя же отдать куклу совершенно незнакомому человеку.

— Я бы и знакомому не отдал.

— И я не отдал бы, если бы эта кукла не была сделана мною специально для вас.

— Как понимать ваши слова?

— Очень давно Грюнибунда рассказала мне сказку, — сказал Крюнкель Шпунк, — Грюнибунда сказала тогда, что придёт человек, который во что бы то ни стало захочет заполучить черноглазую куклу в красном платье. Его будут звать Антонио Сенквик из Астерской долины.

— Антонио Сенквикастер к вашим услугам. А что ещё рассказала вам Грюнибунда?

— Прошу простить, но это уже моя сказка, — улыбнулся Крюнкель Шпунк, — но всё, что вам нужно будет знать, я расскажу в свой срок.

Вот такой получился у них разговор.

Три года Антонио Сенквикастер изучал кукольное искусство у мастера Шпунка. Потом простился со своим учителем и, прихватив куклу Агату, отправился за море, в сторону Дальних Гор, чтобы подобраться поближе к разгадке страшной тайны, о которой шептались русалки в туфутском порту.

Путь Сенквикастера был долгим и непростым. Сначала он прибыл в город Альц, где хотел продать на ярмарке несколько игрушек, чтобы заработать немного денег, потому что ехать в несусветную даль без гроша за душой было нелепо. Антонио Сенквикастер рассчитывал на богатую и сытую осень, когда полевые и садовые работы счастливо утихнут, и люди съедутся в город Альц в благодушном настроении изобилия и завершения летнего труда.

Наступила тёплая осень; жители Альца дарили друг другу корзины орехов, яблок и винограда, вёдра слив и букеты морковки, оставляя соседей в недоумении, потому что у тех под деревьями не видно было даже травинки — фрукты лежали оранжевыми, красными и чёрно-голубыми россыпями. Во дворах варили варенье в медных тазах, запах горячих пенок привлекал ос и детей; коровы, наевшиеся яблок, весело скакали по улицам; довольные, липкие от сока ёжики фыркали ночи напролёт под высоченными вековыми грушами. Тыквы лежали повсюду.

Мастеру Сенквикастеру удалось заработать денег, и они с куклой Агатой двинулись дальше, покинув город Альц к большому неудовольствию чёрно-белой пегой лошади, которой понравилось пастись в альценских садах. Их путь лежал на север, далеко-далеко, в неизведанные края. Они пересекли благодатные гостеприимные земли королевича Шаха-Падишаха. И прибыли в город Готенфук.

Жизнь в Готенфуке к тому времени стала совсем невыносимой. Страсти накалялись всё больше и больше. Звездочёт переругался с Золотым мальчиком после того, как тот распорол шитьё на халате звездочёта и стащил золотые нитки. Старик звездочёт понял, что жадному Золотому мальчишке нельзя доверять, и позвал себе на подмогу двенадцать старых колдунов, выживших из ума. Колдуны ни на что уже не годились, но звездочёт велел Тряпичной ведьме сшить для них длинные балахоны и колпаки с прорезями для глаз. В этих балахонах колдуны выглядели куда как страшно — просто ужас.

Двенадцать безумных колдунов получили название Совета Справедливых — теперь они вытрясали золото из жителей Готенфука. Золотой мальчик их очень боялся, перестал воровать, и, оставшись не у дел, только скрипел зубами от злости.

Мастер Антонио Сенквикастер с куклой Агатой за пазухой, ведя под уздцы пегую лошадь, вошёл в город Готенфук, и тут же был схвачен двенадцатью старыми колдунами. Сенквикастера потащили на допрос.

Трибунал заседал в подземелье готенфукского замка. Дегтярный дым факелов висел под сводами, и сажа чёрным мехом шевелилась на капителях колонн.

— Так-так, — сказал один из Совета Справедливых, глядя на мастера Сенквикастера чёрными дырами высокого колпака, — в ваших карманах обнаружены три золотые монеты. Деньги отчеканены в Альце. Сами вы утверждаете, что прибыли к нам с Востока. Что вы можете сказать в своё оправдание?

— Мне хотелось бы знать, в чём моя вина, — спросил Сенквикастер.

— Ха-ха, — рассмеялись выжившие из ума члены Совета Справедлиых, — восточный разведчик и фальшивомонетчик хочет знать, в чём его вина!

— Где ты украл деньги, негодник, — набросился на него самый глупый колдун, — кто надоумил тебя подкупить Золотого мальчика и свергнуть справедливую власть в Готенфуке?

— В темницу!

— На костёр его! — оживились безумные старички.

— А я считаю, надо рубить голову — это справедливо!

— Нет, сжечь!

Внезапно в подземелье ворвалась Тряпичная ведьма.

— Что, дурачки, ругаетесь? Не жмут халатики?

— Не жмут, — смутились члены Совета Справедливых, — всё хорошо.

— Значит халаты, вам, дурачкам, не жмут.

— Нет-нет, всё хорошо, не беспокойтесь.

— Деньги за работу платите! — рявкнула Тряпичная ведьма, — немедленно!

— Так ведь это…

— Мы того…

— У нас нет денег, — сказал наиболее глупый выживший из ума колпак с дырками.

— Врёт, — сказал Сенквикастер Тряпичной ведьме, — деньги у них есть. Они только что отобрали у меня три монеты.

Лоскутки на щеках Тряпичной ведьмы выцвели от бешенства. Она была очень рассержена. В наступившей тишине стало слышно шипение и потрескивание факелов.

— Я хочу это видеть, — сказали Бойл и Биндер друг другу.

— Вы мне ответите за червячка Рипа, — заорал Чёрный Шелкопряд.

— Я уже умер? — осведомился червячок Рип.

— Не важно, Рип! Ты будешь отомщён!

— Вам крышка, — сказала Тряпичная ведьма и ткнула пальцем в сторону самого глупого колдуна. Под колпаком охнуло, член Совета Справедливых упал под стол и незамедлительно превратился в мышь.

Мышь убежала в норку. Больше её никто никогда не видел.

— Я протестую! Это самосуд!

— Нет-нет! Что вы! Я никого не осуждаю, — ровным голосом сказала ведьма, указывая пальцем на следующего члена трибунала. У того вырос огромный мышиный хвост. Но превратиться в мышь он не успел. Из-за чёрной колонны появился звездочёт. Звездочёт взмахнул волшебной палочкой и дотронулся ею до Тряпичной ведьмы. У ведьмы опустились руки, и волшебные силы покинули её.

— В темницу их, — приказывал звездочёт, — в тюрьму и ведьму и этого шпиона Сенквикастера. Это заговорщики. Тряпичную ведьму сожжём завтра утром, потому что она нам больше не нужна. А Сенквикастера казним через день, если он не отдаст те деньги, которые он утаил от нас.

— На твоём месте, я бы готовила летающие тапочки к решительному броску, — сказала Тряпичная ведьма звездочёту.

— К какому ещё броску?

— К решительному! Тебе пора уносить отсюда ноги.

— Это ещё почему? — удивился звездочёт.

— Завтра увидишь! — мечтательно проговорила Тряпичная ведьма, и её увели в самую мрачную тюремную камеру с самым маленьким окошком, с самой толстой решёткой и прочной дверью. А мастера Антонио Сенквикастера с куклой Агатой за пазухой посадили в глубокий подвал и заперли на три замка.

Медленно тянулись ночные часы в камере смертников. У Тряпичной ведьмы той ночью было много времени, и до самого рассвета она не гасила свечи. Желтый свет падал на тюремный двор через решётку её окна, и глупым стражникам было невдомёк поинтересоваться, чем занимается ведьма перед казнью. Но длинная ночь прошла, забрезжил серый рассвет, с огрызком старой метлы вышел дворник, наискосок пробежал кот, и настало утро. Холодное раннее солнце взошло над трубами, башнями и садами, пятна света упали на мосты, отразились в окнах домов и на стенах, и сонные голуби вышли с чердаков, пройтись по крышам, ещё мокрым от ночной росы.

Толпа невесёлых людей собралась перед готенфукским дворцом. Посреди площади возвышался огромный штабель дров. Над дровами, привязанная к столбу мокрыми верёвками, висела бесчувственная Тряпичная ведьма. Для казни она выбрала белое платье в мелкий голубой цветочек, шапочку из белого велюра с кремовыми лентами и атласные башмачки. Румяные щёки Тряпичной ведьмы были смуглы, тёмно-синие глаза приветливо улыбались. Выглядела она прекрасно, хоть и напоминала лоскутный мешок, набитый всяким хламом.

Все смотрели на горящий пучок соломы в руке палача. В чёрном фартуке и надвинутом по самую бороду красном капюшоне палач шёл по дорожке из белой сирени, и сизый дым пылающей соломы тянулся за ним воздушной змеёй. Под грохот барабанов он приближался к штабелю дров. Барабаны смолкли, палач остановился. Все ахнули: рука палача опустилась, и длинный язык пламени взвился высоко в небо. Ведьма исчезла в огне и едком дыму.

«А с синими глазами я тоже очень недурна. Красивая смерть, — подумала Тряпичная ведьма, — и многие мне сочувствуют. Не думала, что так много людей меня любят. Вот даже плачут обо мне. Как оказывается чудесно, когда тебя любят! Ради этого стоило умереть!» — так думала Тряпичная ведьма, глядя на собственную казнь через прорези колпака члена Совета Справедливых. Дело в том, что Тряпичная ведьма не потратила долгие ночные часы впустую. Она сшила из лоскутков и обрывков тюремного матраса копию самой себя, а также колпак и балахон. Когда утром глупые старички трибунала Совета Справедливых пришли за ней, она затерялась среди балахонов. Глупые старички решили, что сшитое за ночь пугало и есть Тряпичная ведьма, вытащили это пугало на эшафот и привязали к столбу. И теперь на площади казнили не настоящую Тряпичную ведьму, а только её чучело. «Сочувствие и любовь — это, конечно, хорошо, — подумала Тряпичная ведьма, — но надо удирать, пока меня снова не поймали». Но тут внутри ведьмы стала царапаться и драться отчаянная бабочка Соня Шторм.

— Как, — кричала Соня Шторм, раздавая тумаки направо и налево, — сами спаслись, а Сенквикастера бросили! Его завтра сожгут, а вы радуетесь тому, как вас мило оплакивают!

— Чего ты взъелась? — сказала Ду-Ду, — не мы его сажали в тюрьму, а сожжём тем более не мы.

— Я тоже скоро умру, — простонал червячок Рип.

— Соня, что ты предлагаешь? Взять штурмом тюрьму? Сенквикастер сидит за тремя решётками и за тремя замками. Мы боимся туда идти, нам страшно. Мы не сможем ему помочь, и только напрасно погубим себя!

— Надо идти в подземелье и освободить Сенквикастера, — сказала отчаянная бабочка Соня Шторм.

— Я боюсь, — сказала Мёртвая Голова.

— Надо идти, — сказала Тряпичная ведьма, — под балахоном и колпаком меня никто не узнает!

Тряпичная ведьма пробралась сквозь толпу на площади и вошла готенфукский замок. Она спустилась в мрачное подземелье и чуть не заблудилась, петляя по тёмным закоулкам, винтовым лестницам и коридорам. Наконец ведьма добралась до страшного каземата, где томился мастер Сенквикастер. У решётки стоял стрелок с арбалетом в руках. Связка ключей валялась на полу, прямо у его ног.

— Пропусти меня к узнику, — строгим голосом сказала Тряпичная ведьма из-под колпака костюма Совета Справедливых.

— Пароль?

— Глупый тролль! — сказала ведьма.

— Пароль неверный! — сказал стражник и стал наводить на ведьму арбалет. «Ах ты негодяй!» — возмутилась ведьма, что было силы стукнула арбалетчика кулаком в нос и пустилась наутёк. Хлюпая разбитым носом, солдат бросился следом. Ведьма с невероятной быстротой взбегала по лестницам и совершала огромные скачки, пытаясь спастись от погони. Но она запуталась в многочисленных тёмных арках. Стражник загнал её в тупик и преградил дорогу.

— Попался, изменник! — сказал солдат, вытирая кровь рукавом и наводя арбалет в самую середину ведьмы.

— А на воле сейчас солнышко и птички, — прошептал Чёрный Шелкопряд.

— Соня, надо что-то делать, — сказали одновременно Бойл и Биндер.

— Надо храбро принять смерть, — ответила отчаянная бабочка Соня Шторм.

— Не поняла, — сказала моль Ду-Ду, — что это значит: принять смерть?

— Вы видели ключи на полу? — спросила Бойл.

— Да, — ответила Биндер.

— Помните маленькую куклу, которая была у Сенквикастера?

— Да. Она и сейчас с ним.

— Кукла сможет пролезть через решётку?

— Да, она сможет пролезть сквозь решётку. Но она же кукла. Просто кукла!

— Много вы понимаете! — закричала Соня Шторм, — все летим в куклу Агату.

— В Агату? Как же так! — зашумели бабочки, — Тряпичная ведьма — это наш дом. Нам здесь уютно. Мы всегда здесь жили.

— Здесь похоронены мои предки, — простонал червячок Рип.

— Жалко покидать наши голубые и зелёные пуговицы, — вздохнули Бойл и Биндер.

— Что ждёт нас впереди? — заволновались бабочки.

— Нас ждёт перелёт по тёмным коридорам! Вперёд! — прокричала Соня Шторм и первая вылетела из Тряпичной ведьмы.

— Прощайте, — сказала Тряпичная ведьма, — летите скорее. Вы — моя надежда. Смелее, ничего не бойтесь никогда!

Серыми струйками полчища крошечных бабочек стали вылетать из рукавов и глазных отверстий страшного костюма члена Совета Справедливых. Нежное мерцающее облачко собралось вокруг головы Тряпичной ведьмы. Ведьма постояла ещё немного на ослабевших ногах, потом качнулась, обмякла и повалилась на бок.

— Эй! Что происходит? — закричал арбалетчик.

— А вот что! — ответил Чёрный Шелкопряд, который вместе с Мёртвой Головой тащил за собой червячка Рипа, — вот что! — и они втроём влетели в разбитый нос тюремного стражника. Стражник глубоко вздохнул и потерял сознание от ужаса.

Остальные бабочки пролетели по тёмному подвалу, миновали три запертые решётки и сели на куклу Агату. Они выстроились волшебным узором на подоле её платья.

— Готовы? — спросила Соня Шторм.

— Пора! — ответили бабочки. Они поднялись в воздух и влетели в маленькую дырку на кудрявой макушке куклы Агаты.

— Ух ты! — сказала кукла Агата — это были её первые слова.

— Ой! — сказал мастер Сенквикастер.

— Ага! — сказали Бойл Левая и Биндер Правая, — теперь у нас одинаковые карие глаза! Очень неплохо!

— Нам тоже нравится, — загалдели бабочки, — здесь всё так аккуратно, и хорошо прибрано!

— Не отвлекайтесь, — сказала глупая бабочка Ду-Ду, — надо попить чаю!

— Точно, — сказала Соня Шторм, — нужны ключи.

— Я полезу за ключами? — обрадовалась кукла Агата, — я смогу?

— Конечно, сможешь! — сказала отчаянная бабочка Соня Шторм. И кукла Агата протиснулась через три железные решётки, нашла на полу ключи и открыла три тугих замка. Мастер Антонио Сенквикастер взял свою любимую куклу Агату на руки, и они незаметно выбрались из подвала готенфукского замка. Светило солнце и пели птицы. На площади дымилась горячая зола.

— Ух ты, — снова сказала кукла Агата и ткнула локтем мастера Антонио, — смотри!

— Ой! — сказал мастер Сенквикастер. В городские ворота въехала стеклянная карета, наполненная изнутри водой. Три пары чёрных осьминогов тянули эту странную повозку. К карете подбежали звездочёт и Золотой мальчик. Звездочёт и Золотой мальчик остановились в почтительных позах, и криво улыбались. Из глубины кареты всплыл большой кальмар и спросил:

— Где наше золото?

— Золото на месте, — ответил звездочёт, — на дне бухты.

— Нашего золота там нет! Его там нет, вы его украли! — мрачно проговорил кальмар, и его щупальца потянулись к звездочёту.

— Жадный вороватый истукан! Как ты посмел украсть золото! — закричал звездочёт на Золотого мальчика, — кроме тебя никто не знает, где оно лежит!

— Ах так! — рявкнул мальчишка, от злости укусил звездочёта за ногу, и бросился бежать с такой скоростью, что никто не успел опомниться.

— А вы чего стоите? — закричал командир лучников, но ни один стрелок не двинулся с места.

Лучники стояли молча, им и в голову не приходило браться за оружие. На дворцовую площадь с четырёх сторон входила армия лесного царства: пехотинцы с алебардами и луками, всадники с пиками и мечами, трубачи, барабанщики, знаменосцы и лесная гвардия с топорами и дубинами. Несметное воинство рассерженных лесных великанов заполняло весь город. Впереди всех на белых лошадях ехали Карась и Грюнибунда, держась за руки. Они улыбались, сияли счастьем, и, разумеется, никакие кальмары и звездочёты им были не страшны.

— Ура! — закричали жители Готенфука и бросились ловить звездочёта. Но тут три пары осьминогов и кальмар зашипели, превратились в облако вонючего дыма и улетели, а вместе с ними на летающих тапочках улетел злобный звездочёт. Попались только одиннадцать глупых колдунов, один из которых так и остался навсегда с большущим мышиным хвостом.

Грюнибунда поставила сундук с золотом на площади Готенфука, чтобы люди смогли вернуть себе то, что отобрал у них Золотой мальчик. Когда честные и добрые готенфукцы поразобрали свои деньги и безделушки, на дне сундука осталась маленькая монетка. Та самая, которую Грюнибунда должна была отдать Тряпичной ведьме за своё чудесное платье. В монетке проделали дырочку и пришили к опустевшей Тряпичной ведьме. И теперь Тряпичная ведьма с золотой монеткой — это парадное знамя Готенфука. В торжественные дни её поднимают на флагштоке над жёлтой крепостной башней. Жители города, козы и коровы смотрят на неё, и на душе у них становится радостно и в то же время печально».

— Вот и вся сказка, — сказал мастер Антонио Сенквикастер.

— Если я ещё раз промокну под дождём, ты расскажешь её снова?

— Конечно, Агата. А сейчас нужно спать.

— Почему?

— Потому что завтра нас ждёт дорога в Пиноальбар.

Часть III

(Рассказы дикобраза. Рассказ Киры Финт. Легенды тыквенных людей)

Рассказы дикобраза

Пиноальбарский дворец пребывал в запустении — ящерицы бегали по стенам, в коридорах рос тысячелистник, и стрекотали кузнечики. В потайной комнате Рависсанты не осталось ничего интересного: на потолке сидел богомол. Мама и папа хотели поселить Джерри в бывшей казарме пиноальбарского гарнизона, но ему там не понравилось. Он забрал из казармы ржавую каску и устроился в просторной дворцовой конюшне.

Дятел прилетел к Джерри с запиской от Кнокс-Покс. Кнокс-Покс писала, что она будет ждать Джерри у медведя Штейна в королевской библиотеке Пиноальбара.

Кнокс-Покс сидела на подоконнике, ела черешню и стреляла косточками в окно. Когда прибежал Джерри, она не повернула головы. Джерри запыхался, взглянул на Кнокс-Покс, смутился, принялся рассматривать карты, книжки, корабельные вымпелы и рисунки. Он видел холмы за окном, тополя, оконную задвижку и раму с облупившейся краской. И всё это сразу, как будто он нырнул в прозрачную воду, и тысячи сверкающих пузырьков счастья окружили его со всех сторон.

Мимо резных грифонов книжных шкафов, через раскрытые двери, вдоль колонн, росписи стен, мимо картин, гобеленов, стремянок, стульев, столов и герани двигался медведь Штейн. Попав в полосу света, медведь вспыхивал на солнце, потом погружался в полутень, чтобы через миг снова озариться сиянием. Штейн распевал марш королевских пехотинцев «Разорвём врага руками», рычал и делал страшные глаза.

Поросший сосновым бором теневой склон горы был тёмен, на его фоне светились в воздухе, подобно сотням солнечных медведей, пчёлы, мошки и летающие пушинки. Скрипучие вопли гусей эхом отдавались в горах. Дальнее клохтанье кур, стук плотницкого молотка, птичий щебет и песня медведя Штейна соединялись вместе, потом распадались, и слышался каждый шорох: шаги трясогузки по крыше, лепет листвы и сонное жужжание мухи. Стояла ленивая тишина лета.

Неожиданно медведь смолк, и послышалось его недовольное ворчание. Кнокс-Покс насторожилась, выплюнула косточку и спросила:

— Что случилось? — крикнула она.

— Случилось необыкновенное событие: жулики забрались в библиотеку. Они разломали шкаф, разбили стекло, набедокурили и украли книжку.

— Почему именно эту книжку украли, а не какую-нибудь другую? Редкая книга была?

— Так себе… книга как книга, с картинками, и переплёт в черничных пятнах.

— Пятен я тебе куда угодно могу насажать. Про что книжка-то была?

— Называлась она «Песни белой голубки, или лабиринт каменного карлика». История такая:

Песни белой голубки, или лабиринт каменного карлика

«Голубка Дина, белая, как молоко весенней козы, жила в снежных вершинах, и тень под её крыльями была, как само небо. Голубка Дина любила поворковать, сидя на скалах. Как-то раз её услышал каменный карлик, живший в горе.

— О чём так радостно воркуешь ты? Стὸит ли мир твоей песни? — спросил слепой каменный карлик в чёрном каменном кафтане из чёрной слюды и красном каменном колпаке из ярко-красного карамельного мрамора, — не лучше ли ждать смерти, с пользой для дела проводя свои дни?

— Я простая голубка, — ответила белая голубка Дина, — и очень мало знаю о деле, которым мы могли бы отблагодарить небо и солнце, воздух и снег за то, что они есть, и за то, что наше сердце любит их. Я воркую о том, что прекрасная юная дева, живущая на облаке, каждый день проплывает над горами, тихо играя на воздушной флейте.

Каменный карлик был изумлён такими словами. Глаза его привыкли к тусклому свету факелов и коптилок и не могли смотреть на светлое небо, а слух притупился от грохота кирки и молотка в пещерах и штольнях. До этого ни о каких девах на облаках он не задумывался, и даже представить себе не мог, что такое возможно.

— Голубка Дина, — взволнованно сказал чёрный каменный карлик, — расскажи мне, какая она, эта воздушная девушка?

— Она бывает очень разной. Но какой бы разной она ни была, она всегда необычайно хороша собой. Странно, — сказала белая голубка, — что ты раньше никогда о ней не думал.

С этого дня каменный человек потерял покой и решил непременно встретиться с Девой Облака, подружиться с ней, поговорить обо всём на свете и услышать музыку её дудочки. Каменный человек стал строить высокую величественную и могучую башню, чтобы дева перешла туда жить со своего облака. Он строил башню, а камни вырубал из горы прямо в подвале, чтобы далеко не ходить и не терять времени понапрасну. Башня росла и становилась всё тяжелее. По мере того, как каменный карлик возводил её вершину, башня опускалась и проваливалась всё ниже и ниже. Подземелье становилось всё мрачнее, извилистее и запутаннее.

Он прорыл глубокий колодец к самому основанию гор, чтобы добывать воду. Он долбил подземные ходы, в которых выкапывал камни для еды, потому что каменный карлик питался камнями. Он заготавливал камни впрок и выстроил галереи кладовых и погребов. Он выстроил зал для праздников с высокими колоннами, комнаты для сна и каменные сады для прогулок. Кое-где подземелья обрушивались, карлик принимался за работу вновь.

А дева проплывала на облаке, и была то белой, как белый снег на солнце, то тёмной, как безлунная ночь. Едва слышно наигрывала она на воздушной дудочке.

Карлик продолжал рыть лабиринты и уже перестал таскать камни на вершину башни. Всё реже и реже выбирался он из трещины в скалах, чтобы спросить голубку, красива ли дева его мечты. Белая голубка Дина отвечала: она чудесна, как детский утренний сон. Услышав такие слова, каменный человек убегал в подземелье и строил в невероятной безмолвной толще каменной соли просторные залы, где звуки небесной свирели разливались бы особенно звонко. Он вставлял в слепые подземные окна стеклянные цветные витражи, через которые не пробивался ни один лучик солнца. Он собрал множество книг, свитков, табличек и гравюр о воздушных девах, их повадках, дружбе с ними, а также о различных способах их ловли. Он вытесал мраморную статую девушки. Он добывал груды самоцветов и золотых самородков. Думая о том, какое волшебное счастье ожидает их впереди, он уходил всё дальше вниз, и однажды голубка Дина перестала различать стук его неугомонного молотка. Каменный карлик сгинул навсегда. Подземелье не привело его к небу. Оно стало его могилой, роскошной гробницей чёрного человека в колпаке из красного карамельного мрамора».

— Вот, — сказал медведь, — такая легенда и миф.

— Жалко книжку, — вздохнула Кнокс-Покс.

— Не переживай, — медведь Штейн взял веник и стал подметать осколки стекла.

— Ну, раз уж ты так невозмутим, — сказала Кнокс-Покс, — мы с Джерри пойдём в сад посекретничаем. У нас секреты.

— Секреты хранят от врагов.

— А друзей хранят от секретов, — Кнокс-Покс показала медведю Штейну черешневый язык, и они с Джерри ушли.

Кнокс-Покс и Джерри вышли во двор, и Кнокс-Покс увела его подальше от распахнутых окон библиотеки.

— Что ты скажешь про книгу, Джерри?

— У тебя, случайно, нет дудки? Или там военной флейты?

— Ты понял всё не так. Как ты думаешь, я тебя позвала зачем?

— Я думал, что позвала, но не думал, что зачем. Зачем?

— В пастушеском сарае за ручьём поселился кто-то.

— Я живу в конюшне, а кто-то в сарае. Вот приехала Грюнибунда со своим Карасём — они в простом доме живут. И что? Когда-то я вообще жил в озере, и ничего, ни одна живая душа не решалась спросить у меня, что, собственно, я там делаю.

— Этот тип выходит только по ночам.

— Этому легко найти объяснение: он — поэт, мечтатель и болен лунатизмом.

— Метеоризмом.

— Поэт-мечтатель, лунатик и метеорист. Кнокс, если бы мне удалось совместить все три эти качества, ты была бы от меня без ума!

— Сейчас ты точно сведешь меня с ума, ещё немного и я спячу. До вашего высочества не сразу доходит. Смотри на меня, Джерри, и слушай внимательно. Подумай сам, что это за человек, который живет в сарае и ходит только ночью?

— Это влюбленный поэт. Такой знаешь ли: с соломой в волосах, застегнут не на ту пуговицу, бормочет себе под нос:

— Джерри, ты все время не о том думаешь. А если он из старых приятелей Рависсанты и Карла?

— Скажи, Кнокс, а зачем тебя понесло ночью за ручей?

— Ничего меня не несло! Просто я там гуляла! Может быть, у меня такая привычка гулять ночью за ручьём?

— А что про это думает медведь Штейн? — примирительно спросил Джерри.

— Я ему об этом не говорила. А то он расстроится и опять начнёт уходить в Дремучий лес.

— А Дукс?

— Дед уехал с Собакой по своим таинственным делам. Дукса Мак-Грегора сейчас нет в городе. А твой влюбленный поэт тем временем ворует книги.

— Если украли книгу, это ещё не значит.

— Значит отпечаток его сапога. Я видела его след прямо тут у дверей. Этот человек носит куртку с медными пуговицами, каблуки у него стоптаны не сильно. Я знаю про него почти всё. Это он ночью приходил в библиотеку, он что-то вынюхивает, только я не понимаю, зачем ему понадобилась книжка про голубку Дину. Джерри, если он из прежних, если он из дружков Карла и Рависсанты, то я голову ему откручу вот этими вот руками! Трык-трык, — и Кнокс-Покс показала, как она будет откручивать ему голову.

— Пойдём, заглянем в сарай и всё станет ясно, — предложил Джерри.

Они прошли задворками старых ореховых складов, спустились к ручью через заросли крапивы, лопухов и пижмы и перешли ручей по мельничной плотине, где в шуме брызг висела бледная радуга, полосы тины изгибались в течении реки, и крапчатые пескари переплывали от одного камня к другому. Джерри и Кнокс-Покс вышли на противоположный сухой берег, где пиноальбарское стадо съело всю траву, и пахло полынью. Сарай белел старыми досками, кособокая низкая дверь была полуоткрыта. Они забрались внутрь, и спугнули воробьёв с сеновала. Кнокс-Покс и Джерри никого не нашли, сарай был пуст. Потом, разочарованные, они вернулись в город и рыскали по Пиноальбару в поисках человека в куртке с медными пуговицами. Джерри указывал на людей, казавшихся ему подозрительными, а Кнокс-Покс возмущённо отвергала его предположения.

— Вот чем тебе тот старикашка не подходит? Смотри, какая подозрительная рожа!

— Это наш аптекарь Когитум. И рожа, кстати, у него вполне приличного человека.

Примерно так поиски продолжались весь день, и результатов не дали никаких, не было в тот день на улицах Пиноальбара подозрительного человека в куртке с медными пуговицами, оставившего свой след на дорожке возле королевской библиотеки.

Уже поздно ночью Джерри Брумаль проводил Кнокс-Покс до дома, а сам вернулся к себе в конюшню.

Джерри не мог заснуть, он думал об украденной книге, о таинственном жителе сарая, и при этом раскачивал передний молочный зуб. Зуб качался туда и сюда второй день и готов был уже совсем выпасть, опасно накренялся вбок, но всё-таки держался, и у Джерри не хватало смелости для окончательного рывка.

Взошла луна, и пятно лунного света медленно ползло по полу. «Вот, — подумал Джерри, — когда луна доберётся до моей постели, я его выдеру». «Кнокс-Покс, Кнокс-Покс, Кнокс, — эх ‒‒ Покс, Кнокс-Покс», ‒‒ думал он.

«Мы рождаемся от счастья и умираем от горя, — думал в полудрёме Джерри Брумаль, слушая, как зебра хрупает овсом в темноте, — небо наших дней прекрасно, потому что ночные звёзды продолжают гореть при свете солнца. Звёзды скрываются в синеве. Радостная тайна дня больше чёрной загадки ночи. Ночью всё просто: темнота, романтика. Ночью любой кажется себе мудрецом. А днём! Днём о-го-го! Полосатые жёлтые мухи висят в лучах света над лесной дорогой. Лесное эхо кукушки, запах сосны, толстый шмель, сдувающий с земли еловые иголки. Тишина…», — так думал Джерри сквозь первые нежные ростки сна.

Оранжевый свет залил всё вокруг.

— Проспал! — закричал Джерри спросонья и выдернул зуб.

«Вот оказия, — подумал он, — а это не луна! Это никакая не луна! Это пожар!» Возле королевской конюшни горела скирда соломы, и яркое пламя уносилось высоко в тёмное небо. Джерри схватил ведро с водой и побежал тушить. Кнокс-Покс, медведь Штейн, король и королева, а также Грюнибунда со своим Карасём были уже там, бойко сновали туда-сюда, кричали, и дело кончилось удачно ‒‒ солома сгорела дотла. Пламя угасло, и сразу стало темно и как-то зябко.

— Джерри, — сказала мама, обнимая сына, — ты у меня совсем чумазый.

— Это я негр, — объяснил Джерри.

— Конечно негр, — сказала мама, — дай я тебя умою.

Умытый Джерри облизывал во рту языком дырку от зуба и блестящими от дыма глазами смотрел на Кнокс-Покс. Кнокс-Покс разговаривала со Штейном и его не замечала.

Вдруг, где-то в темноте, уже в конце переулка, Джерри увидел человека в куртке, с пуговицами, всё как полагается, только он был уже далеко и тут же растаял во мраке. Джерри бросился его догонять, потому что это был именно тот самый человек из сарая. Джерри бежал очень быстро и думал, что видел этого человека еще во время пожара, но не обратил на него никакого внимания, да и Кнокс-Покс его не заметила. «Странно, — думал Джерри набегу, — живет в сарае, ворует книги и занимается поджогами». Джерри промчался шагов двадцать-тридцать, но тут кто-то поставил ему подножку, раздался какой-то хруст, и Джерри упал. Но он упал не сразу, а пролетел немного носом вперед, потому что очень быстро бежал. Падая, Джерри Брумаль заметил ещё одного человека, человек этот стоял в темноте, между стеной дома, айвой и телегой. Он ни капли не был похож на обладателя медных пуговиц. У него были большие усы, шрам на щеке и повязка на глазу. Единственным своим глазом он смотрел на летящего Джерри. Джерри упал, в голове у Джерри вспыхнуло белое пламя, и ночь померкла в его глазах. В наступивших потёмках Джерри Брумалю почудилось, что кто-то приплясывает и смеётся вокруг него. Джерри захотелось узнать, кто же эти весельчаки, но так и не узнал. Джерри потерял сознание.

Хмурое утро Джерри встретил в конюшне. Голова у него кружилась. Погода испортилась, и лил дождь. Капли барабанили по крыше и звякали в тазу.

В непромокаемой накидке пришёл аптекарь Когитум; он трогал Джерри холодными руками, говорил бодрые слова, поил Джерри лекарствами и ушёл под дождь, чмокая мокрыми башмаками. Королева пыталась накормить сына малиновым вареньем, король старался быть невозмутимым. Мудрый медведь Штейн принес книжки, а Грюнибунда принесла апельсины. Некогда было посекретничать с Кнокс-Покс.

Наконец все разошлись.

— Я видел лунатика из сарая, — сказал Джерри, когда они остались вдвоём с Кнокс-Покс.

— Это он тебя отделал?

— Нет-нет. Я споткнулся. Бежал, а потом хрясь! — и готово. И пока я падал…

— … думал обо мне?

— Да, я всё время думал о тебе, пока не увидел одноглазого усатого человека со шрамом.

— Может быть, у него ещё была деревянная нога и такой зазубренный ятаган, перепачканный кровью? ‒‒ недоверчиво спросила Кнокс-Покс.

— Нет-нет. Две ноги, без зазубрин. Обычный человек: усы, как у тюленя, повязка на глазу и шрам от уха до подбородка…

— Опа, наш лунатик сам пришел, — тихо сказала Кнокс-Покс и дернула Джерри за рукав. В конюшню вошёл грустный и уставший молодой человек в мокрой куртке.

— Я мастер Сенквикастер, — сказал он, — у меня пропала кукла Агата. Ночью Агата спалила стог соломы а потом исчезла.

— А зачем вы стащили из библиотеки книжку про голубку Дину? — с интересом спросила КноксПокс.

— Я не воровал книжку. Послушайте, у меня Агата пропала ‒‒ это вам не книжка какая-нибудь. Такого с Агатой никогда не случалось. То есть она всё время что-нибудь поджигает, но не убегает. И вообще, подумаешь какая важность ‒‒ скирда старой соломы. Агата пропала! Вы понимаете? Кукла Агата пропала! Это ужасно! Я в отчаянии! Я думаю, что Агату похитили. Помогите мне её найти.

— Не волнуйтесь вы так, — неуверенно сказала Кнокс-Покс, — погуляет по дровяным складам и вернётся.

— А почему вы прятались в сарае? — осведомился Джерри.

— Я приехал в Пиноальбар, чтобы посоветоваться с мудрым медведем Штейном, и не хотел огласки. Я не хотел, чтобы о моём приезде знали посторонние.

Кнокс-Покс надулась.

— Надо идти искать куклу Агату, — сказал Джерри и попытался встать, но попытка вышла не очень удачной, Кнокс-Покс замахала на него руками, и Джерри снова лёг.

— Скажите королю и королеве, пусть дадут сколько ни есть дворцовых лучников, чтобы помогли искать Агату. Поднимайте людей, всех кого сможете, и вперёд.

Кнокс-Покс с мастером Сенквикастером ушли прямо под дождь. Дятел немного поковырял стену носом и тоже улетел. Джерри остался один и загрустил.

Весь день и большую часть ночи дикобраз Нифиринфу провёл в норе, терзаемый ужасными сновидениями. Ему снилось, что он умер египетской смертью, и лежит теперь в расписном деревянном ящике. Ему снилось, что он, дохлый, спелёнатый, набальзамированный дикобраз без потрохов и не может пошевелиться. А страшный Кто взвешивает его душу на весах. В этот важный для дикобраза момент, безмен потерял равновесие, и душа Нифиринфу с грохотом провалилась в тартарары.

Дикобраз Нифиринфу проснулся, не долетев до дна мрачной преисподней.

Бушевала непогода, но в норе было сухо и тепло. Возможность жить, дарованная пробуждением, овладела дикобразом не сразу.

— Жизнь — это сон смерти, — подумал он и провёл всё утро за чисткой иголок.

— А пойду-ка я к Джерри Брумалю босиком, — сказал сам себе дикобраз Нифиринфу в одиннадцатом часу дня и под проливным дождём отправился в гости к Джерри. Он шлёпал по лужам с мечтой о черносливе и орехах, которыми Джерри любил угощать дикобраза, потому что дикобраз любил чернослив и орехи.

Джерри тосковал, и ему было плохо. Сначала он страдал, потом скучал, потом думал, как ужасен этот мир, но в это время, скрипя мокрыми иглами, через дыру в стене пролез дикобраз Нифиринфу, и жизнь приобрела новый смысл, потому что смысл жизни в присутствии дикобраза меняется.

Мокрый дикобраз забрался к Джерри под одеяло и принялся есть апельсины. Потом он стал листать книжки, принесённые Джерри мудрым медведем Штейном. В старом историческом альманахе времён правления Карла и Рависсанты дикобраз нашёл изображение битвы Карла с драконом Гебульдарием.

— Красота какая! — восхищённо вздохнул дикобраз Нифиринфу, тыча лапой в картинку.

На книжном рисунке скакали нарядные всадники, развевались попоны, плащи и знамёна. Бежали пикинёры, тучи стрел висели над шлемами и шатрами. Сверкали алебарды и топоры. Дракон был повержен, и десятки копий пронзали тёмную лазурь его чешуи. Только страшная жёлтая пасть всё ещё огрызалась на храбрецов с верёвками и кандалами в руках. В центре битвы изображены были герои-победители: молодой красавец Карл попирал ногой королевский щит с золотыми крыжовниками, а чуточку поодаль бородатый герцог Борн Толстый гордо восседал на битюге с лохматой гривой. «Странно, — подумал Джерри, — я представлял себе герцога Борна совсем другим».

— Знаешь, что интересно? — спросил Нифиринфу, положив чернослив себе на нос, и скосив на него глаза.

— Не знаю, что интересно.

— Интересно то, что никто и никогда не видел герцога Борна Толстого вместе с бароном Юби. А художник вот взял и нарисовал.

Рядом с герцогом Борном нарисован был воин с мечом в руке. Шлем его был надвинут на самые брови, а из шлема, как щётки, торчали рыцарские усы, блестел единственный глаз, и из раны на щеке струёй лилась алая кровь. «Ба! — пробормотал Джерри, — да это же легендарный барон Юби — верный помощник предателя Борна». На картинке, вне всякого сомнения, был изображён тот усатый человек со шрамом и повязкой на глазу, которого одно мгновение видел Джерри во время ночного падения, пока не ударился об землю и не потерял сознания.

— Зебра! — закричал Джерри, — Зебра, ко мне скорее!

— Тут я, тут! — прокричала Зебра, жуя на ходу и фыркая во все стороны овсом. Джерри обнял её за шею и кое-как взгромоздился верхом.

— Вперёд! — скомандовал он.

— Где у нас перёд? — спросила Зебра.

— Перёд в замке герцога Борна Толстого. Нельзя терять ни минуты.

— Я жертвую орехом ради дружбы! — крикнул дикобраз, пытаясь влезть к Джерри под рубашку. Зебра выскочила под дождь и понесла во весь опор. Джерри мотался на зебре из стороны в сторону и думал о двух вещах одновременно: как побыстрее добраться до проклятого Борнского замка, и как снова не упасть в обморок.

Они проскакали по улицам Пиноальбара, и, как назло, не встретили никого, кто мог бы им помочь. Ни Кнокс-Покс, ни дятла, ни медведя Штейна не встретилось им на пути. Хвост дикобраза торчал у Джерри из-за пазухи и страшно мешал. Мокрые козы убегали прочь, метались куры, брызги от зебры стучали по придорожным репейникам. Заборы, изгороди, капустные огороды, сады, коровий водопой и арки акведука, россыпи камней, овцы и старый ишак, стоявший в тумане посреди виноградника на склоне Барсучьей горы, в мгновение ока скрылись из глаз, и дорога в герцогство Борнское легла впереди кривой петлёй, журча и чавкая ручьями в колеях. Дикобраз ёкал от тряски. Зебра сопела, но не сбавляла скорости, и с каким-то особым удовольствием ударяла копытами по лужам. Беспокойные мысли прыгали в джерриной голове. Получалось, что вчера ночью одноглазый усатый барон Юби пробрался в Пиноальбар и похитил куклу Агату.

Ни одной живой души не повстречал Джерри на пути, и вражеский замок на скале предстал перед ним в безлюдном молчании. Башни Борнского замка прямоугольными каменными столбами поднимались высоко вверх среди скалистых гор, поросших еловым лесом. Зебра проскакала над пропастью по длинному и скользкому мосту и стала колотить копытами в ворота, окованные железными черепахами. Крепкие ворота были наглухо закрыты. Ни один караульный не отозвался на гневные крики Джерри. Мрачный Борнский замок безмолвствовал.

— Не хватает цветов голубой вероники, — сказал Джерри.

— Можно я ещё раз лягнусь? — спросила зебра.

— Сделай милость.

Зебра что было сил ударила задними копытами, но тяжёлая дверь даже не шелохнулась.

— Если и вправду барон Юби украл куклу Агату, то стража всё равно не откроет, — сказал Джерри, ‒‒ сиди-сиди, гадский Юби, досидишься: Агата тут всё пожжёт, останутся одни головешки. А жаль, ‒‒ грустно сказал Джерри, — сколько чернослива в кладовках пропадёт.

Дикобраз заёрзал у него под мышкой.

— А сколько орехов? Прорва! Всё погибнет в пламени мщения.

— Я пойду на разведку, — сказал дикобраз.

— Мы будем ждать тебя под ёлкой за поворотом, — сказала зебра.

— Если к ночи я не вернусь…

— Мы потерпим без тебя, но у герцога Борна нет таких запасов продовольствия.

— Проверим, — дикобраз Нифиринфу незаметно спрыгнул на землю и стал карабкаться по мокрой крепостной стене.

Пыхтя и отдуваясь, как неукротимый гиппогриф, толстозадый дикобраз перекинул ногу через парапет верхней башни замка и замер от ужаса. Иглы вздыбились на его голове, и теперь он видел собственные иголки впереди самого себя. Прямо перед дикобразом Нифиринфу стоял рыцарь, и глядел на него смотровыми щелями. Дикобраз похолодел от страха. Он представил огромную высоту у себя за спиной, и его бросило в жар. Часовой не шевелился. Ветер стонал в его дырявой броне.

Уже никто не помнил, сколько лет старые рыцарские доспехи стояли на открытой караульной площадке Борнского замка. Ржавчина проела сталь, на боках и наколенниках рыцаря появились дырки. Закрытый старинный шлем крошился, кольчужный ворот висел на одном крюке. Перчатка превратилась в глыбу ржавчины и приросла к остаткам меча. Говорили, что Ржавый Том служил ещё прежнему герцогу.

История Ржавого Тома

Ржавый Том, который тогда ещё не был ржавым, как-то раз стоял на верхней башне Борнского замка в дозоре, и увидел далеко в горах деревенскую девочку, которая пасла овец и играла на дудке, чтобы овцы не разбредались далеко. Рыцарь Том глядел на неё не отрываясь так долго, что ему стало мерещиться, что белые овцы — это облака, а сама пастушка — волшебница с флейтой. Рыцарь Том простаивал на сторожевой площадке долгие часы, ожидая, когда сказочная фея его мечты снова выгонит овец. Рыцарь Том утратил интерес к турнирам, собакам и дамам, он перестал есть и потерял сон. День за днём он стоял на башне, всматриваясь в даль. Так он и стоит до сих пор. Герцог Борн не велит убирать Ржавого Тома, чтобы охрана помнила, куда ей следует смотреть, и не теряла бдительности. Говорят, что потом слуги старого герцога Борна поймали пастушку. Звали её Марта, и жила она в деревне Хогендорф недалеко от Борнского замка. Марту обвинили в чародействе с наведением порчи, судили, и герцогский суд признал её вину. Дальнейшая судьба Марты из Хогендорфа не вызвала бы ни у кого зависти, если бы не молодой маркиз Пьер де Шанет, стоявший в карауле около её комнаты. Молодой маркиз Пьер де Шанет, в отличие от Ржавого Тома, не стал ничего дожидаться, он быстро сообразил, что надо делать, помог Марте бежать, и сам скрылся вместе с ней.

После побега Марты, устроенного маркизом Пьером де Шанет, при герцоге была создана специальная рота. В эту новую неподкупную и надёжную гвардейскую роту Внутреннего Двора набирали только отличившихся и преданных солдат, выдали им двойное жалование и усиленный паёк. Их обмундированием занималась лично герцогиня Борнская. А обычная армия и армейский внешний караул впали в немилость, им оставили в назидание Ржавого Тома и жидкую похлёбку. Поэтому замок охранялся из рук вон плохо, что и уберегло дикобраза и Джерри от неприятностей.

Но дикобраз Нифиринфу всего этого не знал и подумал: «Жизнь — это движение к смерти», — и пошёл вперёд. Ржавый Том не шелохнулся, чем довёл Нифиринфу до такого состояния, что его иголки сами собой начали выстреливать в разные стороны. «Всё хорошо, — успокаивал он сам себя, — просто я попал в заколдованный замок призраков», — так думал дикобраз Нифиринфу, пока не услышал голоса где-то вдалеке. Голоса приближались. Дикобраза объял ещё больший страх. «Теперь уже точно пора убегать», — подумал он и скатился вниз по лестнице.

Из тесного люка в площадке караульной башни вылезли двое часовых. Это были Плюха и Лишай из роты внешнего армейского караула. Даже в своей безалаберной роте Плюха и Лишай считались солдатами бестолковыми. Плюха и Лишай были абсолютно неразлучны и вечно попадали в какие-нибудь нелепые передряги. Несчастья преследовали их по пятам.

— Плюха, глянь! — изумился Лишай, — тут иголки валяются! Давай их наберём и будем в кого-нибудь тыкать!

— Я не буду собирать эти дурацкие иголки, — пробурчал Плюха, — Лишай, ты долго собираешься тут мокнуть?

— Плюха, но мы же с тобой часовые на дежурстве. Надо что-то делать, не стоять же нам просто так, как дуракам, давай соберём иголки.

— Лишай, посмотри во двор замка, — сказал недовольный Плюха.

— Ну?

— Ну? Кого ты там видишь?

— Никого я там не вижу. Плюха, что за ерунду ты несёшь? Там никого нет!

— А знаешь, почему там никого нет? Потому что в такую погоду рота Внутреннего Двора греется возле печек и ест жареные колбаски!

— Плюха, что ты хочешь этим сказать?

— Лишай, я не собираюсь торчать тут до ночи под дождем, ржаветь и собирать иголки. Ты хочешь быть, как он? — Плюха указал на старые доспехи рыцаря Тома.

— Нет, не хочу, — сдался Лишай, — идём отсюда, — и горе-часовые Плюха и Лишай покинули башню Ржавого Тома.

Ближе к вечеру дождь перестал, через облака стало проглядывать солнце. От каменных плит перед замком поднимался пар, в воздухе пахло грибами и лесом. Низкая тяжёлая железная дверь в стене возле ворот Борнского замка отворилась, и из неё вышла герцогиня Бертольда Борнская в сопровождении барона Юби и двух фрейлин. Вся компания была в прекрасном настроении, барон Юби волок за собой тяжёлый мешок. Юби весело сверкал глазом, и рубец на его щеке улыбался до самого уха. Он протащил мешок по мосту, а потом сбросил его в пропасть.

— Прощай, обжора! — крикнула курносая веснушчатая фрейлина, и все засмеялись.

«Прямо как во сне!» — думал дикобраз Нифиринфу, падая в мешке со страшной высоты и разрывая лапами ветхую ткань. После дождя на дне ущелья бурлила глубокая река. Дикобраз в мешке упал в воду, его закружило и потащило на дно. Дикобраз разрывал старый мешок когтями, рвал его зубами, и, наконец, вынырнул на поверхность. Он отфыркивался, бил лапами по воде, его несколько раз ударило о камни, но потом вынесло на берег. Через несколько минут мокрый дикобраз с поломанными иголками предстал перед своими друзьями, которые провели в тревожном ожидании почти целый день.

— Орехов оказалось больше, чем я мог вообразить, — это было первое, что услышали Джерри и зебра от дикобраза.

— Ты разыскал куклу Агату?

— Нет, я не разыскал, потому что куклы Агаты нет в Борнском замке, и одноглазый барон Юби не похищал куклу Агату. Где находится Агата, я не знаю. Зато я знаю, что нашей Грюнибунде грозит страшная опасность. В опасности Грюнибунда, её Карась и все мы.

— Не поняла, — сказала зебра.

— Грюнибунда в опасности, что тут непонятного! — раздражённо рявкнул дикобраз, и Джерри понял, что дело действительно плохо.

— Джерри, — сказал дикобраз уже нормальным своим тоном, — ты не против, если мы срочно отправим зебру в Пиноальбар, чтобы она предупредила Грюнибунду, а сами пойдём на штурм Борнского замка?

— Да-да, разумеется. Я как раз сидел и думал, а что-то давненько я не ходил на штурм Борнского замка… Так что, зебра, будь добра, срочно скачи в Пиноальбар, требуй, чтобы Грюнибунде дали охрану и медведя Штейна, медведь Штейн с пятидесяти шагов попадёт дыней в башку любому, кто попробует сунуться к нашей замечательной Грюнибунде. Нам сюда пусть высылают подкрепление, потому что мы вдвоём с Нифиринфу не справимся. Дятла засылай на поиски Дукса Мак-Грегора, пусть хоть из-под земли его достанет. Всё, беги, зебра, — сказал Джерри и хлопнул её на прощание по спине.

Зебра ускакала, и Джерри посмотрел ей вслед с тоской и сомнением.

— Пойдём в атаку? — осведомился Джерри.

— Наша задача не идти в атаку, а захватить крепость. Мы должны отомстить за меня! — сказал дикобраз.

— Я не против. Но как это сделать?

— Тут есть подземный ход.

— Где?

— Видишь три дерева выше по склону? Там пещера.

— Эта пещера выведет нас внутрь Борнского замка?

— Да! Пещера ведет прямо в амбар, где хранятся сушёные яблоки и всё такое.

Джерри и дикобраз Нифиринфу вскарабкались по склону, продираясь сквозь мокрые колючие кусты. Узкую трещину в камнях загораживал ежевичник, вход в пещеру недьзя было обнаружить, если не знать о нём заранее. Джерри и дикобраз стали пробираться в непроницаемую темноту. Джерри нашёл под ногами толстый сухой сук, подышал на него драконьим огнём. Получилось что-то вроде факела. Огонь слепил глаза, и дым валил во все стороны. Света хватало только на пару шагов, видны были корявые стены, поросшие каменным лишайником. Дикобраз размахивал лапами и отбрасывал чудовищные тени. Пещера была узкая, кривая и ужасно неудобная. Она шла то вкось, то винтом. Приходилось протискиваться и ползти неизвестно куда.

— Это кривая и ужасно неудобная пещера, — сказал Джерри.

— Даже мухи не летают по прямой. А ты, Джерри, ты же не муха, — дикобраз Нифиринфу недоверчиво посмотрел на Джерри Брумаля, — а путь дикобраза должен быть сложен и красив.

Они шли всё дальше и дальше, пока не оказались в высоком длинном гроте, где по полу текла подземная речка. «Вот я иду по подземному ручью, и вода журчит у щиколоток. Если дикобраза подхватит течением и утащит в темноту, я никогда не узнаю, какая опасность грозит Грюнибунде», — подумал Джерри, а вслух сказал:

— Нифиринфу, рассказывай. Что тебе удалось выведать в Борнском замке?

— Скажи, Джерри, что тебе известно про герцога Борна Толстого?

— Герцог Борн Толстый предал моего отца короля Гебульдария во время сражения против армии морского разбойника Карла. Герцог Борн в решающую минуту боя предал короля и перешёл на сторону Карла и Рависсанты.

— А как ты думаешь, зачем он это сделал? Ведь он прекрасно жил при короле Гебульдарии. Почему он предал твоего отца?

— Герцог Борн подлый изменник. Он предал моего отца из вредности характера.

— Согласен, — сказал дикобраз Нифиринфу, — согласен, герцог Борн подлый изменник. Но это ничего не объясняет. Дело в том, что герцог Борн хотел свергнуть короля Гебульдария руками Карла и Рависсанты. Это была первая часть предательского плана. Потом герцог Борн Толстый должен был совершить второе предательство. Потом он хотел избавиться от этих безродных заговорщиков, от Карла и Рависсанты. Ведь Карл и Рависсанта никакие не король с королевой — они просто пират и ведьма, а Толстый Борн как-никак — герцог. Надо было сначала сместить с престола короля-дракона Гебульдария, потом убрать Карла и Рависсанту, и дорога к пиноальбарскому трону была бы открыта. Он предал Гебульдария не для того, чтобы помогать разбойнику Карлу, а чтобы самому стать королём.

— А Рависсанта знала об этом? ‒ спросил Джерри.

— Да, она обо всём знала. Как только король Гебульдарий был разбит и уехал в Африку, Рависсанта отправила герцога Борна Толстого в почётную ссылку в его же собственный замок. Но и в ссылке Борну Толстому жилось не очень-то плохо. Знаешь, кто больше всего был недоволен? Знаешь, кто по-настоящему скрежетал зубами от злости все эти годы? Скрежетала зубами герцогиня Бертольда Борнская — жена герцога Борна Толстого.

— Объясни.

— Герцогиня Бертольда Борнская происходит из древнего рода королей. Её предки — легендарные Ликлы, конунги пустынных берегов, победители диких кимбов, основатели Ликлаутании и покорители тумирийцев. В юности инфанте Бертольде всегда ужас как хотелось самой стать королевой, но она вышла замуж всего лишь за герцога. Выйдя замуж за герцога Борна Толстого, Бертольда начала жужжать мужу в ухо, что пора бы ему стать королём. Герцогине Бертольде Борнской не терпелось стать королевой, поэтому Герцог Борн и принял участие в заговоре против короля-дракона. И всё получилось бы удачно, если бы хитрая Рависсанта не догадалась бы о подлых планах герцога. Герцог Борн был отправлен в почётную ссылку и отлучён от пиноальбарского двора. Официально герцога Борна Толстого Рависсанта называла «моим милым толстячком», поэтому враги Рависсанты ненавидели герцога так же сильно, как и сама Рависсанта. И герцог Борн Толстый лишился каких-либо возможностей интриговать против Рависсанты и Карла. Так что герцогиня Бертольда Борнская не только потеряла надежду примерить королевскую корону, ей даже некуда стало выезжать на балы. Герцогине негде было покрасоваться в своих платьях и показать украшения. Единственной её отрадой стал храбрый усатый барон Юби. Барон Юби — неунывающий одноглазый весельчак, герой битвы при Пиноальбаре, верный рыцарь герцога, богач и расточитель, ценитель искусства и любитель вкусно поесть. Барон Юби построил себе дворец, отделкой и росписью которого занимались мастера и художники, бежавшие из Пиноальбара. Говорят, что барон Юби укрывал у себя нескольких мудрых медведей, собирал запрещённые книги, и любил петь хулиганские песни про Рависсанту. Дворянство относилось к барону Юби вполне снисходительно или даже с симпатией. Ему прощалось участие в битве при Пиноальбаре, потому что барон Юби был вассалом герцога Борна Толстого, а следовательно, должен был воевать на стороне герцога, и честь барона Юби напрямую оказалась не запятнана грязной изменой Борна. И вот, герцогиня Бертольда стала думать, что на барона Юби можно положиться, потому что он — честный человек, вольнодумец и герой. А вот её мужа герцога Борна Толстого никто и никогда с собой за один стол не посадит и на бал не пригласит. А это значит, что её саму, герцогиню Бертольду Борнскую, не ждут приятные путешествия и восторги поэтов, воспевающих её красоту, радости придворной жизни, маскарады, танцы, интриги, музыка, шутки и веселье. Она даже не знает, какие платья нынче в моде при дворе Шаха-Падишаха. Думая о платьях, герцогиня вспомнила историю платья Грюнибунды. Страшная идея возникла в голове герцогини Бертольды Борнской, и коварная герцогиня отправила барона Юби в Пиноальбар, чтобы захватить Грюнибунду в плен. Идея была такая: герцогиня Бертольда хотела захватить в плен Грюнибунду и угрозами заставить Грюнибунду рассказать сказку о своём собственном лучезарном будущем. Чтобы Грюнибунда рассказала такую волшебную сказку, где всё было бы так, как хочет злобная герцогиня Бертольда Борнская. И герцогиня тайно заслала своего дорогого барона Юби в Пиноальбар, чтобы тот ночью похитил нашу Грюнибунду и привёз её в неприступный Борнский замок. Это была страшная тайна, об этом знала только сама герцогиня Борнская и больше никто. Вылазку барона Юби и готовящееся похищение им Грюнибунды герцогиня Бертольда Борнская держала в строжайшем секрете. К счастью, прошлой ночью юный принц Бен-Джерри Рогариф эль-Махра Брумаль, пролетая над мостовой, заметил одноглазого барона Юби, а барон Юби заметил, что принц Джерри заметил его. Барон Юби бросился наутёк, а принц Джерри бросился за ним в погоню, думая, что барон Юби похитил куклу Агату. Потому что как раз в это время кукла Агата исчезла неизвестно куда. Вот и всё. Мы разрушили их коварные планы, — подытожил дикобраз, — виновные будут наказаны, а орехи съедены.

— Я разнесу там всё в щепки, — сказал Джерри, — и сожгу. Жаль, Агаты с нами нет. Она бы точно подпалила бы этот поганый замок с четырёх углов.

Некоторое время они шли молча. Потом Джерри спросил:

— Как удалось тебе всё это разведать? Если «об этом знала только герцогиня», то откуда это знаешь ты?

— Я подружился с девушкой по имени Кира Финт. Кира Финт фрейлина герцогини Борнской. А фрейлины знают то, чего даже сама герцогиня не знает.

— Это не Кира Финт кричала тебе вслед: «прощай, обжора»?

— Да, это она.

— Хорошая у тебя подружка.

— Она меня спасла., Джерри. Если бы не она, я бы утонул. Извини, Джерри, но ты ничего не понимаешь в работе шпионов. От Киры Финт я получил лучший подарок в жизни — давно сопревший рваный мешок. Старый дырявый мешок — это самое ценное, что можно получить от настоящего друга.

Джерри почувствовал укол ревности и надулся.

Вода бурлила и лилась у Джерри и дикобраза под ногами. Вода перетекала по мраморным лоткам, полным песка и ракушек. Речка по ступеням уходила в каменный пруд, где тёмные рыбы проплывали в мрачной прозрачной глубине. Колонны старого подземного дворца возвышались над водой. Нагромождение резных каменных балконов, террас, мостиков, арок и сводов уходили ввысь, теряясь в темноте жуткой пещеры.

— Похоже на лабиринт для ловли дикобразов, — сказал Джерри.

— Нет, это подземелье Воздушной Девы, всем дикобразам в детстве бабушки рассказывают эту сказку. Это очень старая легенда, все дикобразы её знают. Кстати, знаешь ли ты, дорогой Джерри Брумаль, что ещё рассказала мне Кира Финт? — спросил дикобраз Нифиринфу.

— Твоя подружка Кира Финт, выбросившая тебя в мешке в пропасть?

— Да, она. Знаешь, что она мне рассказала?

— Откуда мне знать? Ничего я не знаю, — пробурчал Джерри.

Ошибка индийского факира Эмбадуэло Фруминадиса, гипнотизёра и акробата (рассказ Киры Финт)

Канатоходец и заклинатель поросят Эмбадуэло Фруминадис упал из окна с шипящей сковородкой в руке и повредил себе ногу. Повариха, пожалевшая голодного циркача, не стала поднимать шум и глядела вслед ковыляющему вору, вытирая руки фартуком и ботинком отодвигая в сторону кошку.

Спустя три минуты Эмбадуэло Фруминадис трясся в фургоне, ел похищенные котлеты и растирал ушибленное колено. Поросята играли в фанты, в передней повозке пели, словом, всё было как всегда. Но тут среди скрипа, топота и всякого дорожного шума, Фруминадису почудился непонятный звук, он открыл рундук с реквизитом, и увидел там мальчишку. Фруминадис поднял брови, а поросята завизжали.

— Кто ты, …? — осведомился индийский факир, подавился и закашлялся.

— Я хотел бы путешествовать вместе с вами по разным странам и стоять на голове. Я умею жонглировать яблоками, — отбарабанил мальчик, как только смолк поросячий визг.

— Яблоками? — переспросил Фруминадис.

— Да.

— Покажи.

Мальчишка достал яблоки, и Эмбадуэло Фруминадис съел их с такой быстротой, будто бы это был такой ловкий фокус.

— Что ты ещё умеешь? — с надеждой спросил Фруминадис.

— Я хотел бы стать великим фокусником, делаться невидимым и глотать шпаги.

— Шпаги?

— Может быть рапиры.

— Так, поговорим об этом позже, — сказал индийский гипнотизёр.

— Нет сейчас! — твёрдо сказал мальчишка. Гипнотизёр смутился. Котлеты придали его доброму сердцу ту нежность, какая охватывает души мягких людей после обеда. Это тревожило его.

— Ты убежал из дома, тебя станут разыскивать, найдут, вернут родителям, а у меня будут неприятности, — сказал он.

— Я ни за что не вернусь домой! — он был очень напорист, грыз ногти и шмыгал носом, — я не желаю, не хочу, и не собираюсь прожить жизнь так, как они. Мне противна эта пошлость, дрязги, мелочные склоки и восторги по поводу кроличьего рагу. Не хочу выслушивать поучения, разговоры о погоде и сплетни! Это моя жизнь! — кричал мальчик, — я хочу прожить её по-настоящему! Сделать что-нибудь удивительное, большое и прекрасное. Ночевать в лесу под дубом, чтобы сквозь дыры фургонного тента светили звёзды, пахло угасающим костром. Хочу драться с врагами, слушать песни, плавать в море. Чтобы я не превратился в скучного сытого старика, принимающего вонючие лекарства в ехидной надежде пережить на пару лет ещё более противного соседа. Я хочу свободы и счастья! Простоты хочется. Ясности.

— А подвигов тебе не хочется?

— Хочется.

— Подвигов, славы, любви, денег. Так-так. Быть умным, красивым, талантливым. И умереть молодым, — сказал Эмбадуэло Фруминадис.

— Откуда вы всё это узнали? — испуганно спросил мальчик.

— Я ясновидящий.

— Вы говорите правду?

— Разве заклинатель поросят может говорить правду? Мальчик мой, он может только скрывать ложь.

Факир не прогнал мальчика.

Мальчишка показался ему таким же смелым и вспыльчивым, каким он сам был в детстве. Бывший сознательный дезертир шестого кирасирского полка её величества, а ныне акробат и фокусник, вспомнил свои первые мечты и надежды, сердце его помолодело, печальные глаза ожили. Ему захотелось стать отцом, нянькой, другом и учителем ребёнка, убежавшего из дома. Мальчик был необычным, нервным и, как показалось доброму факиру, неглупым. Эмбадуэло Фруминадис научил его делать сальто, выдувать большие мыльные пузыри, и даже разучил с ним трюк, когда фокусник в цирке поднимает зрителя высоко в воздух и оставляет там висеть. Словом, Фруминадис души не чаял в этом парне, и ошибся. Какая-то неясная тоска охватывала мальчика, когда Фруминадис показывал ему забавные номера, тень безразличия пробегала по его лицу при виде клоунов, он презрительно смотрел на лилипутов и откровенно побаивался цирковых силачей.

Мальчик быстро устал от кочевой жизни, и закончилось дело плохо: он украл у Фруминадиса волшебную бороду и скрылся.

Небольшая волшебная борода канатоходца и заклинателя поросят Эмбадуэло Фруминадиса не была слишком красивой, имела линялый цвет и пахла мышами. Свойства бороды были таковы, что если надеть её одной стороной, то человек сохранял свой естественный облик, а если перевернуть бороду, то внешность менялась необыкновенно. Человек становился красивее, моложе, выше ростом, у него отрастали пышные усы.

Далее следы мальчика надолго теряются. Он появился спустя много лет. Высокий, самоуверенный и с усами. Он встретил девушку по имени Коломба-Бланш де Шанет и влюбился в неё. Он ухаживал за юной красавицей Коломбой-Бланш, выдавая себя за великого волшебника и чародея, задаривал её цветами и писал плохие стихи. Он сулил ей необыкновенное будущее. «Мы станем с тобой знатоками тайн природы, возвысимся над простаками и мудрецами, над нищими и королями, мы превзойдём грешников и праведников. Мы будем летать как птицы, выходи за меня замуж», — врал он девушке, умопомрачительная красота которой лишала его сна, покоя и аппетита. Коломба-Бланш молчала в ответ, опуская длинные ресницы. «Полюби меня, весь мир ляжет к твоим ногам, как рожь перед жнецом. Все гурии и наяды будут петь песни для тебя. Мы прочитаем все тайные книги, ты станешь повелительницей солнца и ночи, времени и смерти», — говорил влюблённый мерзавец. Речи навязчивого ухажёра смущали девушку, но сама она была влюблена в долговязого чернобородого бедного торговца попугаями, совсем тогда ещё молодого Дукса Мак-Грегора. Коломба-Бланш молчала и ни разу не давала повода заподозрить её в благосклонности.

Однажды ученик фокусника подкараулил девушку в дальнем уголке Бойренского леса. «Будь моей, — требовал он, — я буду грозен, как ураган и нежен, как роса на цветке». «Прости, — откровенно сказала Коломба-Бланш, — я люблю другого человека». «Ах так! — разозлился наш фокусник, — тогда силой своего волшебного могущества я заточу тебя в воздушную тюрьму!» Он поднял её высоко вверх. Девушка оказалась сидящей в пустоте над вершинами елей и пихт. Упасть вниз не составляло труда, а убежать никак нельзя. Далеко под ней был лес, бурелом, косогор и овраг. Злобный влюблённый крикнул на прощание: «ты одумаешься!» — и ушёл. Девушка стояла одна на куске плотного воздуха, не имея путей спасения. Она непременно погибла бы от отчаяния, ночного холода или жажды, но по счастью в этих дремучих лесных краях еще сохранились зелёные люфт-фроши. Они жили там с незапамятных времён, поквакивали, и чувствовали себя не худо.

Летающие лягушки, как и всякие другие лягушки, очень любопытны. Поэтому, когда они увидели юную Коломбу-Бланш, стоящую в просторах синего неба, они стали слетаться к ней. Люфт-фроши смотрели на неё с восхищением, переквакивались, и радости их не было предела. Потом кое-как сообразили, что девушке нужна пища, и начали носить ей ягоды и орехи. Сначала, правда, ловили для неё комаров, но Коломбе-Бланш де Шанет не понравилась такая еда.

Так она провела неделю, и все пыталась понять, как это обычные вроде лягушки, а вдруг летают. Как это у них легко получается. Однажды, после дождливой и холодной ночи, на рассвете, что-то повернулось у Коломбы-Бланш в душе, она тихонечко приподнялась над своей заколдованной тюрьмой, и, пролетев в сопровождении наиболее преданных ей фрошей над зелёным ковром леса, плавно опустилась на росистой лесной поляне, окутанной туманом. Спустя три дня она вышла замуж за Дукса Мак-Грегора и ни разу в жизни не пожалела об этом.

Ученик фокусника со временем оказался герцогом Борном Толстым, и женился под старость на противной Бертольде. Такая история.

— Барона Юби не существует, — сказал дикобраз, — весельчак Юби — это прикрытие герцога Борна Толстого, иллюзия, фокус и волшебная маска. Герцог Борн — олицетворение предательства и подлости, а барон Юби — свободолюбивый аристократ-интеллектуал, надежда и совесть будущего великого и светлого герцогства Борнского. Храбрый игрок Борн Толстый, то есть Юби, взялся поймать нашу Гюнибунду, ещё не зная, чем это грозит ему самому. Герцогиня Бертольда не сказала барону Юби, зачем ей Грюнибунда. Он, глупый герцог Борн Толстый, не знает, какую сказку захочет услышать Бертольда. О том, какая это была бы сказка, знала только герцогиня. А в этой сказке герцог Борн Толстый отправляется на охоту и преследует дикого вепря. Старый толстый герцог мчится по лесу галопом на своём огромном коне, раздвигая перед собой ветви деревьев эстортуэром.

— Чем-чем раздвигая?

— Отстань, Джерри. Герцог Борн Толстый скачет по лесу и совершенно случайно ударяется лбом об осину, после чего молодой красивый усатый и прекрасный барон Юби женится на его вдове — герцогине Бертольде. Но сама герцогиня Бертольда не знает, что если не станет герцога Борна, что если герцог Борн погибнет, то от барона Юби не останется вообще ничего.

— Что же ты раньше молчал! — Джерри всплеснул руками, горящая ветка упала в реку, и наступила полная темнота.

— Я не молчал. Я тараторил без умолку, — ответил невидимый дикобраз.

— Как страшно, — сказал Джерри.

— Ты боишься темноты? — осведомился дикобраз Нифиринфу, которому самому стало жутко.

— С чего бы? Страшны судьбы, которые люди выбирают себе.

— Страшного ничего нет, это просто плохой вкус.

— Я вижу тусклый свет вдалеке, — сказал Джерри, — может быть, это вход в замок Борна, и Кира Финт встретит нас там?

— Финт! — крикнул дикобраз в темноту.

— инт! инт! — отозвалось вдалеке.

— Идём туда, — сказал Джерри, — всё равно ничего не видно.

Легенды тыквенных людей

— Тыквенный народ произошёл от Великой Тыквы, — говорил человечек в малиновом халате и жёлтых башмаках из мягкой дынной кожуры, — вам, прекрасная королева Агата, приятно будет узнать, что вы властительница не какого-нибудь бестолкового народа. Вы королева гордых потомков Мудрой Тыквы, сошедшей с небесных полей на земные грядки. Великая Тыква принесла в этот дикий мир знания о Вечной Красоте.

— Дорогой Эрфи, я удивлена глубиной твоих исторических познаний, но мне кажется, что мои славные подданные больше похожи на потомков сладких дынь и спелых арбузов, чем на тыквенных человечков, чьей прабабушкой, по твоим словам, была Великая Тыква, — кукла Агата поправила на голове корону и смело посмотрела чудесными карими глазами на хранителя легенд. Маленький Эрфи покраснел.

— Конечно, ваше величество, — сказал он, — всё на свете мельчает, портится от изнеженной сладости и ненасытной жажды сиропа. Арбузы и дыни — наши родственники, и я не хочу сказать о них ничего плохого, но надо помнить о своём великом прошлом, — он привстал и вытащил из-под себя книжку.

— Вот, — сказал Эрфи, — у нас есть священная для каждого тыквенного человека тайная Черничная Книга. Она написана так давно, что тыквенные люди утратили способность понимать эти древние буквы, но на картинках ясно видно, что в старые времена в небе висела Великая Тыква, в горах жили птицы величиной с корову, а первые люди были тыквоголовы и прекрасны. Они передвигались по воздуху на облаках, а оружием им служили деревянные духовые трубки.

Маленький Эрфи протянул кукле Агате раскрытую книгу.

— Ух ты! — сказала Агата. На картинке, сделанной рукой весёлого и доброго художника, в синем небе плыло солнце жёлто-розового цвета необыкновенной величины. Облупившаяся краска придавала солнцу ещё большее сходство с гигантской летающей тыквой. Дева с дудочкой была очаровательна, но чтобы передать всю красоту её лица, художник сделал ей такую большую голову, что она тоже стала напоминать тыкву. Белая голубка, сидящая на снежной вершине, была восхитительна, а всё красивое, в представлении автора, должно было занимать на рисунке много места.

— Вот видите, прекрасная королева, ваши подданные — могучий древний народ, вы будете гордиться нами. Конечно, сейчас мы уже не такие, какими были наши прадеды. Но и по сей день, среди нас появляются герои. Вот Дынный Джем — Победитель Великана. Королева, позвольте, он приблизится к вам.

— Подойди, Джем, — ласково сказала Агата.

К Агате подошёл дынный человечек с расплющенной головой, он смотрел на неё влюблёнными глазами, не помня себя от радости.

— Вот, — сказал арбузный Эрфи, — вчера наш доблестный Джем вступил в ночной поединок с великаном Джерри и одолел его. Страшный Джерри раздавил Джему голову, но так и не смог победить нашего могучего воина. Великана, поверженного во прах, унесли с поля боя. А сегодня днём он трусливо бежал из страны на своей полосатой лошади аль-Зебир, что значит «разрушительница домов и кораблей».

— Ура! — закричали тыквенные человечки. Все были в восторженном настроении, и в воздухе пахло медовыми дынями и сахарными арбузами.

«Надо что-то делать, — в ужасе подумала Агата, — хоть они и считают меня своей королевой, вразумить этот тыквоголовый народ будет очень сложно». Агата встала. Все тыквенные человечки пали на колени, с восторгом и нежностью глядя на неё. Агата посмотрела на сотни ликующих бестолковых существ, и слёзы выступили на её прекрасных карих глазах. Она плакала впервые в жизни.

— Это добрые слёзы, — сказала она, хлюпая носом, — мои милые подданные, быть вашим монархом большая честь и ответственность. Я буду размышлять о том, как сделать наше будущее таким же удивительным, каким было наше тыквенное прошлое. И даже лучше, — добавила Агата помедлив.

— Ура! — закричали тыквенные люди, — да здравствует прекрасная королева Агата! — восторженные тыквенные человечки подхватили Агату на руки, посадили в паланкин и отнесли прямо к её сараю.

Здесь Агата милостиво распрощалась со своими подданными и приказала свите оставить её одну.

Кукла Агата вошла в сарай и бросилась к Сенквикастеру, она обхватила его колено и зарыдала.

Антонио Сенквикастер взял её на руки.

— Ну-ну, будет тебе! Всё обошлось. Не плачь, — при этом Антонио Сенквикастер сам чуть не плакал, но старался сдержаться.

— Антонио! Я попала в такую историю…

— Мы знаем, Агата. Не плачь, — сказал медведь Штейн, — мы что-нибудь придумаем.

— Медведь, — сказала Агата, вытирая слёзы, — ты не представляешь, как я рада тебя видеть! Хорошо, когда рядом есть ты и Сенквикастер, а не эти тыквенные оболтусы. У меня сердце разрывается от жалости, они такие глупые. Они хорошие. Но они невероятно глупые, это просто невозможно вообразить, какие они дураки.

— Мы тоже не блеснули искрой мысли, — сказал мудрый медведь Штейн, — догадалась Кнокс-Покс, но даже Кнокс-Покс догадалась не сразу.

— Да, — сказала Агата, хлюпая носом, — мы с Грюнибундой пошли тебя проведать на дынных грядках. Пришли, а в шалаше пусто, никого нет. А уже вечер, красота такая небывалая. Солнце садится, дыни кругом, пахнет мятой, грецкими орехами. Сенквикастер, ты меня понимаешь?

— Понимаю.

— Правда?

— Конечно. Я тебе никогда не вру.

— Я так рада, — сказала она, обнимая Сенквикастера.

— Вот, — сказала Агата, — коровы с пастбища возвращаются домой, звенят колокольчиками, где-то готовят ужин, пахнет печным дымом. В горах из лощин поднимается туман, темнеет, зажигаются звёзды, то одна зажжётся, то другая. Мы с Грюнибундой сидим в шалаше, и так хорошо, что и сказать невозможно. И тут Грюнибунда начала рассказывать сказку…

— Сказку про маленьких человечков из дыни? — спросил медведь Штейн.

— Не совсем так, Штейн. Дынные человечки появились позже. Сначала сказка была про корову!

— Расскажи! — сказали Сенквикастер и Штейн одновременно, — расскажи, что это за сказка?

Агата на минуту задумалась.

— Примерно, это было так, — сказала кукла Агата.

Корова и маленькая принцесса

«Для коровы все двери во дворце были открыты, и она могла зайти к принцессе без доклада, когда вздумается. Принцесса любила корову. Она покровительствовала корове, хоть корова была очень большой, а принцесса маленькой. Благородство коровы было безупречно, манеры легки и очаровательны. Все уважали корову, и гордились дружбой с такой хорошей коровой, а маленькая принцесса была просто счастлива».

— Вот такая была сказка! Я сидела, уши развесила и не заметила, как зажгла лампу. И Грюнибунда тоже не заметила, потому что ей самой было страшно интересно рассказывать. И конечно, там были тыквенные люди, которые больше всего на свете любили красоту, и кроме красоты их ничто особенно не волновало. Тыквенные человечки любили наряжаться, любили собирать всякие красивые штучки, и не останавливались ни перед чем, чтобы заполучить то, что им приглянулось.

Такая была история. Уже ночью я распрощалась с Грюнибундой и отправилась домой. Мне захотелось посмотреть, как искры будут улетать в тёмное небо, и мне пришлось сжечь скирду соломы. А в это время из дынь и арбузов вылупились сказочные тыквенники и похитили меня. Потому что я для них самая красивая, и они считают меня своей королевой. Теперь я королева этих глупых человечков. Что теперь делать? Что мне делать, Сенквикастер?

— Я согласен с тыквенниками. Ты самая красивая.

— Правда?

— Ты же знаешь, Агата. Я тебе никогда не вру.

— А как с ними дальше быть?

— Все на борьбу с герцогом! В атаку! — в сарай ворвалась зебра. Она наделала много шуму и ничего не могла объяснить. Медведь Штейн молча поднял зебру в воздух и тряс некоторое время, потом осторожно поставил на место.

— Зебра, — как можно спокойнее сказал медведь Штейн, — говори толком, что случилось?

— Грюнибунда в опасности, — сказала зебра, — герцог Борн страшный человек, он должен быть разгромлен. Джерри и дикобраз уже штурмуют его замок.

— Хорошо, — сказал медведь Штейн, — охраной Грюнибунды займусь я. Дятла срочно высылаем на поиски Дукса Мак-Грегора, пусть хоть из-под земли его достанет.

— Я побегу к королю, — сказала Зебра, — надо известить его величество. И зебра ускакала в сторону дворца.

— Королева Агата, — совершенно серьезно сказал медведь Штейн, — собирай свой тыквоголовый народ. Пусть будут готовы в любую минуту разнести Борнский замок по камешку.

Вскоре из Пиноальбара выступила армия. Грюнибунду сопровождали шесть огромных медведей. Впереди шёл курчавый красавец Карась в воронёной кольчуге с мечом в руке. В глазах его светилась любовь и отвага. Пиноальбарские королевские лучники шли пешим строем. Лучников было не много, но все они имели такой неласковый вид, что было понятно — герцогу Борну Толстому несдобровать. Войско лесного царства присоединилось уже за Барсучьей горой. Косматые лесные великаны с дубинами на плечах ехали на деревянных конях позади полчищ зелёных леших, которые бесшумно двигались прямо по полю, заполняя долину туманом и запахом прелых листьев.

Подтянулось готенфукское ополчение с боевым знаменем Тряпичной ведьмы на высоком древке, и несколько нарядных рыцарей Шаха-Падишаха со свитой, оркестрантами, поварами и походной кухней. Королю Гебульдарию стоило большого труда распределить многочисленные отряды, мешавшие друг другу на дороге.

Тыквенный народ с большим воодушевлением воспринял весть о войне. Все рвались в бой в надежде разграбить Борнский замок. Мечта о красивых безделушках толкала их вперёд. Мастер Антонио Сенквикастер как мог помогал Агате. Зебра сдружилась с чёрно-белой пегой лошадью Сенквикастера и нипочём не хотела от неё отставать, зебра считала себя очень полезной, покрикивала, и дело чуть не дошло до драки, потому что тыквенники считали зебру врагом. Король Гебульдарий смотрел на зебру без седока, опустив забрало шлема, чтобы гвардия не видела его беспокойства.

День близился к концу. Большое красное солнце садилось в сизую дымку лесных далей. Начинать осаду Борнского замка вечером было неразумно, и армия стала на ночлег. Солдаты разбивали палатки. Агата помогала запалить сырой хворост. Дымы костров пахли ужином. Тыквенные человечки в немом благоговении глядели на закат. Звяканье котелков перемежалось лязгом оружия, всхрапывали лошади, слышался говор усталых людей.

В длинной палатке собрался большой королевский совет. Дукс Мак-Грегор и Жёлтая Собака прибыли последними.

— У нас хорошие новости, — сказал Дукс Мак-Грегор, — мы знаем где Джерри. Джерри жив-здоров, у него всё хорошо. Они с дикобразом залезли в подземный ход и там заблудились. А так всё в порядке. Завтра мы их оттуда вытащим.

На большом совете присутствовали командиры подразделений, медведь Штейн, Кнокс-Покс, Карась и Грюнибунда, дятел, мастер Сенквикастер и королева тыквенного народа кукла Агата — уставшая и задумчивая. А также Дукс Мак-Грегор и Жёлтая Собака. Королева Шенгейда оставалась в Пиноальбаре, потому что нельзя было бросать город без присмотра в такое тревожное время.

Когда король Гебульдарий поставил боевые задачи перед командирами, любезно выслушал рапорты и сидел на походном стуле, закинув ногу на ногу, задумчиво звякая золотой шпорой, возле палатки раздался топот копыт, и было слышно было, что всадник спрыгнул на землю. Послышались выкрики:

— Гонец от её величества Шенгейды к королю!

Вбежавший гонец отдал королю письмо. Члены совета не сводили глаз с Гебульдария. Король Гебульдарий развернул депешу. Шенгейда писала мужу:

Письмо Шенгейды Гебульдарию

Когда бы слёзы могли говорить

«Когда бы слёзы могли говорить, я послала бы тебе ведро, а не письмо. У меня всё хорошо, реву в три ручья, слёз хватает, не жалуюсь, но пусть чернила напомнят королю обо мне. Ты заковал своё тело в броню и уехал, оставив мою любовь к тебе голой. Листок письма был последним прикрытием.

Теперь спасенья нет, я беззащитна перед холодом разлуки. Мокрая от слёз, чихаю вслед гонцу: Апчхи, мой милый, ап-чхи!

Если будешь воевать, не бери девушек в плен. Они станут говорить тебе глупости. Звонко целую тебя в ухо. Оглохни! Не слушай их. Они скажут тебе, что ты красив. Это неправда. Ты веснушчатый неказистый дурачишка, и только я согласилась выйти за тебя замуж из жалости и сострадания. Будешь в наших краях — заходи. Покормлю тебя супом.

Обнимаю кольчугу, в которой ты сидишь.

Твоя Вакса Шен.»

Лицо короля просветлело, он рассмеялся и сказал:

— Господа, начинаем на рассвете. У герцога Борна нет шансов, он обречён.

Ночь прошла тревожно. Королева Шенгейда не сомкнула глаз в высокой башне пиноальбарского дворца. Она глядела на север, где стояло дальнее зарево походных костров королевской армии. Медведь Штейн менял караулы вокруг Грюнибунды. Карась чтобы не заснуть умывался из бочки. Тыквенные люди видели сокровища в тревожных снах. Кнокс-Покс приснился Джерри, и она проснулась сердитая. Пехота сушила обувь у огней, солдаты лесной армии спали по своей дикой привычке с открытыми глазами, зебра лягалась во сне.

Джерри и дикобраз шли по коридору на тусклый свет. Но тусклый свет обманул их ожидания.

Оказалось, что это три светлячка играли в камешки и ничего не замечали вокруг. Потом они спохватились, потухли и удрали. Дикобраз остановился в кромешной темноте.

— Я думаю, — сказал дикобраз, — что герцог Борн почуял неладное и замуровал подземный ход. Мы давно идем по этой пещере и идём не той дорогой. Мы давно должны были быть в замке.

— Это скверно, — Джерри привалился к стене и лёг. Он устал.

— Но здесь нельзя оставаться всё время, надо идти, пока есть силы, — сказал Джерри и закрыл глаза.

— Надо идти, надо идти, — шептал дикобраз, — надо идти.

— Да-да, надо идти, надо идти.

И они шли и шли. Темнота вокруг была как чёрный камень, но её нельзя было потрогать.

— Надо идти, надо идти.

Их ноги ступали по мягкому сырому мху. Дышать стало легче, пахло болотной травой и ночными цветами.

«Какая тёмная ночь, — подумал Джерри, — хоть бы одна звезда».

— Смотри, — сказал дикобраз, — грибы.

Большие грибы стояли в поле и светились. Видно было едва-едва.

— Я проголодался, — сказал Нифиринфу.

— Эти грибы нельзя есть. Они светятся. Если ты их съешь, ничего не будет видно.

— Тут растут малиновые деревья, — уверенно сказал дикобраз.

Толстые малиновые деревья поднимались у реки. Из-за них вышел пеший филин, он возвышался над лесом.

— У-гу, — сказал филин, он никого не заметил и прошёл мимо.

— Нам он не страшен, — сказал дикобраз, — филин съедает только врагов. А мы не враги.

— А если он нас съест?

— Если бы он нас съел, мы оказались бы врагами. Всё в порядке, не беспокойся по пустякам, смотри сколько малины.

— Тут хорошо.

— Малина.

— Малина. А это кто?

Вдоль реки шли бледные фигуры, они пели нежную песню.

— Что они несут? — спросил Джерри.

— Они несут хрустальный ящик. Это стекольных дел мастера. Они кладут в ящики тех, кому не нравилась малина, поют им песни и отправляют хрустальные ящики вниз по реке, в туман. По реке, по реке.

«По реке, по реке, по реке», — думал Джерри.

Из провала в земле вырывались кроваво-красные языки пламени, и шёл черный дым. Чёрный Лев ходил кругами.

— Все вы умрёте, — сказал Чёрный Лев.

— А что ты можешь вместо смерти? Можешь ли ты что-нибудь? — спросил Джерри.

— Всё равно вы умрёте.

— Нелепая угроза, — сказал Джерри.

— Это не угроза, это правда.

— Зачем ты делаешь гадости? — спросил Джерри.

— Люди сами делают гадости. А я никогда никого не обидел, я борец со злом. Вот смотри.

Лев свистнул. Из воздуха появились двое. Один был зелёный с длинным носом и острыми зубами. Второй с птичьей ногой и рогами на голове.

— Видишь, Джерри, какие мерзкие твари. Сейчас зла на земле станет меньше. Смотри.

— Деритесь между собой! — приказал им Чёрный Лев.

Исчадия ада с шипением и визгом набросились друг на друга. Потасовка продолжалась недолго. Победил рогатый.

— Повелеваю тебе, Самор! — крикнул Лев, — перестань дышать!

Самор перестал дышать, морда его посинела, и он свалился в адское пламя. Джерри в ужасе наблюдал эту отвратительную сцену.

— Вот видишь? — сказал Лев, и в его чёрных глазах была полная пустота, — я победил зло. Даже два зла. Мне и не такое по плечу.

— Уходил бы ты, — сказал Джерри.

— Как же я уйду? Без меня станет темно. Я же ангел света. Смотри, какой у меня есть фонарик!

Лев показал ржавый гнутый ржавый фонарь с лопнувшим стеклом. Фонарь был набит дохлыми жабами и пауками. Зеленоватое свечение распространялось окрест. Фонарь смердел, и мухи ползали по нему.

— Делать свет — это грязная работа, — сказал Чёрный Лев, — все брезгуют, стесняются, а я вот — нет. Правда и свет. Свобода от лжи. Это то, чего хотят люди. Вот и тебе я стал нужен. Заметь, это не я пришёл к тебе, а ты, Джерри, ты сам пришёл ко мне.

Джерри остолбенел от ужаса.

— Я так одинок, — пожаловался Чёрный Лев, — все хотят от меня какой-то выгоды. Все корыстны. Дай им то, дай им это. А я тоскую о друге, чтоб за меня в огонь и в дым! Вот и ты пришёл… Завтра будет война. Ты якобы мечтаешь о победе. Ты возмущён коварством герцогини. Конечно, герцогиня ужасна. Но дело не в ней, Джерри. Тебе ведь наплевать на эту герцогиню. На самом деле ты переживаешь, что Кнокс-Покс обращает на тебя мало внимания. Если не лукавить, тебе дела никакого нет до победы, до Борна этого придурошного вонючего. Ха-ха. Джерри, я вижу тебя насквозь. Брось ты это, давай дружить. Ты отличный парень. Честный, горячий. Ты же дракон! Ты дракон в глубине души! У тебя горячее сердце! Мы с тобой таких дел наворотим! Ого-го! Только ахнешь!

Бах! Дятел клюнул Джерри в голову.

— Просыпайся, соня! Дикобраз, вставай! Вставайте, я выведу вас из пещеры.

«Вот ужас, — подумал Джерри, протирая глаза, — попался так попался».

— Дикобраз, — спросил Джерри, — тебе что-нибудь снилось?

— Орехи, — твёрдо ответил он.

Армия остановилась на расстоянии арбалетного выстрела от стен замка. Не сходя с коня, король Гебульдарий велел подать ему перо и планшет. Он прищурил глаз, посмотрел на башни неприятеля, презрительно дёрнул усом и написал письмо Борну:

«Вассал мой, нарушивший клятву верности и посягнувший на жизнь короля и королевы. Если в течение трёх часов ты придёшь в мой шатёр в простой полотняной рубашке, без оружия и шпор, я прощу тебя, и мы прекратим вражду. Если я, твой терпеливый и добрый король, не дождусь твоего визита, будет война, я разрушу твой замок, сравняю его с землёй, и уничтожу само имя герцогов Борнских».

Герцог Борн ответил длинным свитком с печатями. Почерком герцогского писаря было выведено:

«Мой добрый король, я не нарушал клятвы. Я, герцог Борн Толстый, выступил против дракона, а не против короля. Ваша несметная армия, включая страшных лесных головорезов давнего недруга нашего — отчаянного Карася и беспощадных алчных арбузариев, стоит у стен моего замка с явной угрозой. Я не могу выйти к вам, ибо сердце подсказывает мне, что я оклеветан, и мой добрый сюзерен могучий король Гебульдарий склонил ухо к речам моих недругов и хочет расширить границы пиноальбарского королевского лена за счёт борнских земель.

Мы не хотим войны, не мы её начали. Наша цитадель неприступна, вашей армии не удастся взять крепость ни штурмом, ни осадой, но все жертвы войны, все тяготы ваших верных подданных Борнского герцогства, все несчастья, на которые вы обрекаете ваш собственный народ, тяжким бременем лягут на совесть разжигателя войны и нарушителя мира — вашего королевского величества.

Искренне ваш слуга и верный вассал Толстый Борн, герцог».

— Пакостный наглец, — проговорил Гебульдарий, выбросил письмо и поехал в сторону Дукса Мак-Грегора. Ему хотелось поговорить с другом.

— Дукс, нам придётся воевать, — сказал король, — что скажет нам сильнейший из добрых волшебников?

— Сильнейший из добрых волшебников — Рэтфород Шванк. Но я тоже что-то могу.

— Так давай, моги.

— Не забывай, что я добрый волшебник и воевать я больше не буду.

— Дукс, ты в своём уме? — король был удивлён и разгневан, — друг мой Дукс Мак-Грегор, очнись, вспомни всё, что они натворили! Вспомни все эти годы, Вспомни свою семью! Вспомни тот день!

Дукс Мак-Грегор светло улыбнулся и сказал:

— Не кипятись. Гебульдарий, не кипятись. Остынь. Мы их победим, вот увидишь. Мы победим. И ни одна живая душа не погибнет. Я тебе обещаю.

Гебульдарий спрыгнул с лошади и обнял Дукса.

Началась работа по осаде замка. Плотники сколачивали дощатые палисады для защиты от лучников. Сапёры засыпали ров землёй. Сержанты собрали катапульту. Они стрельнули камнем в сторону Борнского замка, пробили черепичную крышу и обрушили печную трубу. Дынные человечки боялись пропустить начало штурма, чтобы первыми ворваться в крепость с совершенно определённой целью. Дынный Джем отчаянно суетился, но слава его, кажется, была недолговечной — человечки так же бесцеремонно пихали его локтями и отдавливали ему ноги, как и всем прочим.

Борн Толстый смотрел на осаждавших через амбразуру. Особенно его пугали арбузарии, он был уверен, что Грюнибунда нарочно создала это страшное воинство для борьбы с ним. «Пора, — подумал Борн, — потом начнётся драка, будет поздно».

Герцог Борн, пожилой толстый человек с нездоровым цветом лица и мешками под глазами, заперся у себя в комнате, проверил, не спрятался ли кто-нибудь в сундуке, и заглянул под кресло. Комната была пуста, никто за ним не подглядывал.

— Пора, — сказал герцог Борн Толстый самому себе, — нас ждёт новая жизнь, — с этими словами он перевернул волшебную бороду и превратился в высокого, сильного и весёлого человека, с огромными усищами, повязкой на глазу и шрамом от уха до подбородка. Он отворил дверь и громко кликнул сержанта внутренней гвардии.

— Срочно арестуйте Плюху и Лишая, — приказал он, — Плюха и Лишай изменники, арестуйте их немедленно, примите любые меры.

Сержант роты Внутреннего Двора побежал исполнять приказание, грохоча оружием и скликая солдат к себе на подмогу. Барон Юби посмотрел ему вслед, улыбнулся, распушил усы. Потом он сосредоточился, нахмурил брови и сделал трагическое лицо. С грустным лицом и опущенными усами барон Юби поспешил в покои герцогини Борнской.

— Дорогая Бертольда, — сказал барон Юби, — я пришёл к вам с плохой вестью.

— Они ворвались в крепость? — удивилась герцогиня Бертольда.

— Нет, этого не произошло. Случилось событие намного более печальное. Ваш муж — господин герцог Борн — проверял подготовку к обороне, и, совершенно случайно, упал в котёл с кипящей смолой. Извлечь герцога из котла, к несчастью, не удалось — он полностью растворился.

— Какая ужасная новость! — сказала овдовевшая герцогиня и потрепала барона Юби по щеке, — теперь, когда моего дорогого супруга больше нет на свете, мы должны избегать напрасного кровопролития.

— Правильно ли я вас понял, мадам? — спросил барон.

— Вы правильно меня поняли. Ступайте и отдайте необходимые распоряжения.

Через несколько минут над стенами замка появились белые флаги, и ворота распахнулись. Впереди ехал барон Юби с белым платком парламентёра в перчатке. Бертольда в траурной вуали и свита герцогини следовали за ним. Позади всех брели в кандалах ошалевшие Плюха и Лишай. Барон Юби приблизился к королю Гебульдарию на десять шагов, спешился, подошёл и преклонил колено:

— Ваше величество, Борнский замок сдаётся. Тирана и предателя герцога Борна больше нет. Главные подручные и соучастники преступлений Борна схвачены.

— Ура!!! — закричали солдаты вокруг, — ура!!!

Но тыквенные человечки остались очень недовольны.

Король на радостях любезно пригласил парламентёров в свой шатёр, где начался общий пир и ликование. Однако, в разгар радостного торжества, в палатку вошёл Джерри с дятлом на плече. Он весело подмигнул отцу, но направился прямиком к Юби.

Джерри подошёл к барону Юби, быстро протянул руку и сдёрнул с него волшебную бороду. Все с изумлением увидели, что никакой это не Юби, а дряхлый противный Толстый Борн.

— Ух ты! — сказала кукла Агата.

— Верни мне бороду, мальчик, — проверещал Борн, — это колдовство, шарлатанство, я оклеветан и вообще, мальчик, как…

— Какой я тебе мальчик! — возмутился Джерри, — я Бен-Джерри Рогариф эль-Махра Брумаль! — глаза его недобро сверкнули, но в это время прибежала Кнокс-Покс. Кнокс-Покс обняла Джерри и больно ударила его кулаком под лопатку:

— Дурак. Дурак ты Джерри! Я боялась за тебя.

— Я чуть не погиб, — шёпотом ответил Джерри, чтобы никто не услышал.

— Друзья мои, — сказал дикобраз Нифиринфу, — перед вами Толстый Борн, он же Юби. Между ними нет никакого различия.

Герцогиня Бертольда Борнская подошла к мужу и дала ему затрещину:

— Как ты посмел, негодяй! — прокричала она.

— Кто бы говорил, солнышко. Кто бы говорил, — неуверенно промямлил Борн, получил от жены еще одну оплеуху и совсем сник.

— Беда не в том, что Юби — это Борн, а Борн подлый предатель. Беда в том, что они с герцогиней хотели заставить Грюнибунду рассказать им такую сказку, какая будет им выгодна. Они хотели запугать и вынудить к этому нашу добрую Грюнибунду.

Грюнибунда покраснела и заплакала.

— Неужели, — всхлипывала она, — эти подлые люди думали всерьёз, что я могу рассказать им какую-нибудь гадкую историю? Неужели они вправду думали, что угрозами смогут заставить меня делать это? Неужели они не понимают, что я рассказываю только хорошие добрые сказки, которые обязательно сбудутся… — она вытерла слёзы и посмотрела на Борна и Бертольду с тоской.

В этот момент Агата что-то шепнула маленькому дынному человечку и легонько подтолкнула его вперёд.

— Не плачь, Грюнибунда, — дынный человечек подбежал и поцеловал подол её красивого платья, — не плачь! Не все люди так плохи. Мы очень тебя любим! Мы не хотим быть глупыми. Эрфи ругается на нас, но мы знаем правду. Дынно-арбузный народ не произошёл от Великой Тыквы, как думают все. Тыква тут ни при чём. Ты, Грюнибунда, рассказала о нас сказку, и мы родились. Спасибо тебе, добрая и нежная Грюнибунда, ты наша мама! Мы очень тебя любим! Не плачь!

Грюнибунда взяла человечка на руки, поцеловала его в макушку и погладила по голове.

— Я не буду плакать, — сказала она, — обещаю.

— Ура!!! — завопили человечки, и в воздухе запахло мёдом и цветами, — Ура!!!

— А вообще вот, — сказал дынный человечек, — просили тебе передать. Он протянул Грюнибунде толстую рукопись в переплёте. На обложке было написано «Кулинарная книга Рэтфорда Шванка».

Грюнибунда открыла тетрадь и прочла первые строки:

«Всю жизнь я хотел сделать что-нибудь хорошее для моей дорогой Грюнибунды, но волшебство, исследование тайн и разоблачение проходимцев отнимали у меня так много времени, что я так ничего и не успел, и даже ни разу не выдалось мне случая покормить Грюнибунду лепёшками со сметаной. Но я оставляю эти записи в надежде, что они несколько загладят мою вину и нерасторопность.

Мой мир — это кастрюля с супом. На самом деле, я ничего не знаю, кроме борща, рыбной солянки и похлёбок, закусок и паштетов, не включая сюда пирогов, плюшек и маленьких сухариков, про которые я готов говорить утром и вечером, а также днём. Сны мои полны пудингами и повидлом.

Печка — мой дом. Плита — основание жизни. Пшённая каша — моя любовь. Повар, придумавший котлету, навсегда изменил мир, он подарил людям счастье. Хруст солёного огурца — лучшая музыка в мире, запах пончиков — летнее утро мечты, это надежда и нежность. И пока кто-то жарит сырники на кухне и гремит сковородками, а дети сидят за столом с большими чашками молока, пока мычит корова, и масло намазывается на хлеб — я верю в доброе сердце человека, не смотря ни на что».

— А кто принёс эту книгу? — спросила Агата.

— Корова. Она держится с большим достоинством и так хорошо воспитана, что всех совершенно очаровала.

— Корова. Как приятно, что она пришла, — сказала Грюнибунда, — но это уже совсем другая история.

 

Кулинарная книга Рэтфорда Шванка

Часть I

Письма Антонио Сенквикастера

Над Пиноальбаром пролетели несколько счастливых лет. Покой и безмятежность наполняли души людей, подобно тому, как летний тёплый ветерок, спускаясь с холмов через сад и огуречные грядки перед домом, воздушно проникая на стеклянную веранду, наполняет всё любовью, светом и сладкой дрёмой.

У Грюнибунды и Карася родились дочка и сын. Зебра к всеобщему удивлению сильно поумнела и научилась делать визиты. Медведь Штейн писал трактат «О наблюдениях и выводах». Утренние часы он проводил в королевской библиотеке среди книг, бумаг и бутербродов.

Словом, у всех всё шло хорошо, только кукла Агата, погружённая в заботы о тыквенном народе, не знала ни минуты отдыха.

Третьего июня, когда предполуденное солнце ещё не успело раскалить камни библиотечного двора, по длинному коридору скриптория пробежала Кнокс-Покс, сияя и подпрыгивая на ходу. Топот её босых ног отвлёк медведя Штейна от работы. Он писал:

«Утончённость чувств побуждает нас к размышлениям; переживания делают мысль сильной, слова обретают смысл, и мир предстаёт перед нами во всей глубине красок и сложности совершенства. Великодушие и благородство сердца даёт простор взору головы. Изящество и красота мысли приносят нам радость. Жадность знания — самая светлая страсть, потому что счастье думать не отнимает ни у кого радости мечтать».

Медведь отложил перо и поднял взгляд. Со сломанной рукой на перевязи бежала весёлая кудрявая Кнокс-Покс. Белые свежие бинты красиво выделялись на фоне её красного платья и были ей очень к лицу. Дело было так: два дня назад Кнокс-Покс прогуливалась по древним руинам, в том месте, где горы выходят прямо к морю, и одичавший виноград цветёт мелкими пупырышками на жёлтом песчанике, изъеденном солью и солнцем. Прямо с косогора, по которому козы пробили тропинку и уже в начале лета объели всю траву, Кнокс-Покс перебралась на голову прекрасной мраморной кариатиды.

Чудесная каменная девушка когда-то подпирала головой балкон террасы, но разрушительное милосердие времени освободило её от лишних забот, и теперь свободная кариатида вольно стояла на краю обрыва просто так. И на голове у неё не было ничего, кроме Кнокс-Покс, смотревшей на рыбачьи паруса в голубой дали моря и на белое облако в вышине над заливом. Кнокс-Покс заметила жука, ползущего по голому мраморному плечу. «А если ей щекотно?» — подумала добрая девочка, пожалевшая прекрасную кариатиду, и попыталась дотянуться до жука ногой, чтобы тот испугался и ушёл. Но нога Кнокс-Покс не доставала до жука, а на расстоянии жук не боялся. Тогда Кнокс-Покс легла на живот и попыталась дотянуться рукой, но достать рукой тоже было решительно невозможно. Потом она некоторое время дула, надувая щеки и зажмуриваясь от усердия. Но жук крепко держался цепкими лапами, и только усами делал недовольные знаки. Так продолжалось до тех пор, пока Кнокс-Покс не вспомнила свою легендарную бабушку Коломбу-Бланш де Шанет, умевшую летать. Кнокс-Покс встала и попробовала осторожно опереться ногой на воздух. Она всем своим телом почувствовала, что весь простор и высота, небо и воздух созданы для полёта.

Ощущение чуда было таким волшебно-реальным, что она сделала шаг и упала с головы кариатиды вниз, на отлогий склон горы. Пролетая над кустами тёрна и можжевельника, она подумала: «А ведь я очень давно не видела мастера Сенквикастера! Куда он запропастился?» Вот, собственно, и всё.

Теперь белоснежные бинты очень шли к её загорелому лицу и красному платью.

— Здравствуй, Штейн! — сказала Кнокс-Покс.

— Привет! — сказал медведь Штейн и погладил девочку по голове, — вот мастер Сенквикастер прислал письмо. Сенквикастер путешествует в дальних краях и пытается найти разгадку страшной тайны. Не желаешь послушать рассказы о его разысканиях?

— Само собой. Это же секретное письмо?

— Конечно секретное. Куда я его дел?… эээ, вот оно. Так… Здравствуйте… ля-ля-ля… приветы…

Тебе привет.

— Спасибо.

— Мастер Сенквикастер пишет, что герцог Борн живёт в ссылке в хижине в лесу… так… жена герцога Борна — Бертольда Борнская… так… Бертольда Борнская покинула ссыльного герцога Борна и вернулась в Ликлаутанию. Вот, что удалось разузнать Сенквикастеру про Бертольду. Слушай, что пишет этот наш историк.

Кнокс-Покс устроилась поудобнее на стопке потертых фолиантов, заляпанных свечным воском, и приготовилась слушать медведя.

Таинственная история детства Бертольды Ликлау

«Прошлое увлекает нас в свою обратную даль, мы уходим в него, потому что ещё не известно, в каком направлении течёт время. Краски памяти оживляют дорогие воспоминания, трепет надежды румянит щёки былых радостей, мы забываем мелочи, но внезапная фраза, взгляд или кузнечик, шевелящий усами на зелёной травинке, живут вечно, возвращая нас снова и снова к тем временам, когда мы не имели ни малейшего представления о дне нынешнем. Мы хотим, чтобы наступило прошлое, очищенное от страданий, от наших неловких слов, темных поступков и беспокойных мыслей. Мы желаем, чтобы змея времени ухватила себя за хвост, и пришло умиротворение вечности.

Румяная, смуглая, пахнущая мандаринами и мятой, маленькая инфанта Бертольда Ликлау страстно ненавидела короля Ликлаутании Филиппа Четвёртого Глухого — своего дедушку, потому что дедушка был глухим, как пробка. Каждое утро ни свет, ни заря маленькую инфанту будили голоса баронов и рыцарей, собиравшихся на государственный совет у её деда. Они говорили очень громко, чтобы Филипп Глухой мог хоть что-нибудь расслышать. Спальня инфанты примыкала к большой дворцовой галерее сигнатуры, где и галдели шумные бароны.

Маленькая инфанта Бертольда начинала злиться ещё во сне, а когда просыпалась, настроение у неё портилось окончательно. Она вылезала из кровати, подходила к остывшей печке с рисунками кораблей на цветных кирпичах и смотрела в окно. За неровными стёклами, залитыми струями дождя, тянулся плоский песчаный берег. Во время отлива море уходило так далеко, что и не разглядишь.

Баркасы, похожие на чёрные бочки, ложились на крутые бока, и чайки вскрикивали тревожно и зло среди водорослей, ракушек и топких луж. Девочка забиралась на подоконник, прижималась носом к холодному окну и дышала. На запотевшем стекле она рисовала прекрасную королеву, танцующую на балу в красивом платье со звёздами, сквозь которые просвечивал всё тот же пустынный берег и сборщица устриц под дождём. «По какому праву… — раздавалось из-за стены, — в поте лица… пренебрегают… польза государства… могучий король… на страже рубежей… рядятся в тогу…не кричите… и льют воду на мельницу», — громыхало по всей спальне, глаза маленькой инфанты Бертольды наполнялись слезами, и она сильно ударяла по тёмной дубовой раме. Но окно было прочным, как тюремная решётка, и даже не звякало от ударов её кулака. Слёзы текли по смуглому лицу девочки, и она ненавидела своего деда так отчаянно, как будто в нём было собрано все зло этого печального мира.

Инфанта Бертольда ничего не знала о своей маме. Все хранили молчание, и тайна угнетала Бертольду. Маленькая Бертольда не знала, почему она разлучена с мамой, и тосковала по ней, хотя не помнила матери вовсе, и обвиняла себя в бессердечии и забывчивости. Ей казалось, что она в чём-то провинилась, не понимает чего-то важного, что это из-за неё жизнь так немилосердна и холодна.

Очень редко Бертольда получала от матери письма в виде корзины заколдованного речного жемчуга. Она высыпала из камышовой корзины жемчужинки на пол, и они складывались в буквы и слова. Письма были просто так, ни о чём. Летом — про цветы и лягушек, зимой — про лёд на озере и вьюгу. Письма не приносили облегчения, ком подкатывал к горлу, и ноги становились ватными от ужаса разлуки, молчание о чём-то важном было в этих письмах тяжелее всего, и жемчужины волшебных слов камнями ложились на маленькое сердце румяной Бертольды.

В письмах не было ничего того, о чём мечтала девочка. Маленькая инфанта тосковала и бралась читать толстенные рыцарские романы в надежде найти там рассказы о пышных праздниках, танцах до рассвета, рассказы о молниеносной любви на всю жизнь, и чтобы рыцарь похищал влюбленную принцессу, завернув её в плащ цвета ночного неба и положив поперёк седла. И чтобы топот копыт, стук сердца, факела, шум погони, и верный капитан шхуны с храброй командой, в последний момент, под самым носом у преследователей, и горящие стрелы не долетают уже до кормы, корабль уходит, скрывается во тьме, звёзды, ветер и счастье, счастье, счастье.

Но в толстых пыльных книгах были длинные препирательства рыцарей со страшными волосатыми великанами перед поединком: сначала глупый великан долго и неинтересно осыпал рыцаря скучной бранью, потом рыцарь якобы очень умно и остроумно ему отвечал. Потом они долго дрались, и добрый рыцарь, прежде чем прикончить злого великана, сообщал ему, что делает он это ради своей прекрасной дамы. И прекрасная дама была нарисована тут же: в чепчике и платочке, с кривым пузом и такой рожей, что страшно взглянуть. Инфанта Бертольда захлопывала книгу и плакала, вздрагивая плечами и вытирая слезы рукавом, который был уже короток. Девочка росла.

Когда Бертольда встречала своего угрюмого двоюродного деда ДюМаля, краска сходила с её смуглого лица, а глаза становились чёрными, как могила колдуна. Девочка ненавидела угрюмого ДюМаля так же яростно, как и деда Филиппа Глухого. Граф ДюМаль был младшим братом короля, адмиралом королевского флота и хранителем ключей замка Ликлау, это означало, что именно он когда-нибудь станет следующим королём. Угрюмый адмирал ДюМаль был нелюбим моряками. Во время шторма у мыса Ржавых Гирь он приказал выбросить за борт всё лишнее снаряжение и половину экипажа, чтобы уменьшить осадку корабля, получившего пробоину. Корабль и остатки команды уцелели. Но матросы, спасённые жестоким поступком адмирала, возненавидели его. Сам ДюМаль тогда тоже прыгнул в воду, но сумел доплыть до берега. Именно этого ему и не могли простить. Угрюмый ДюМаль был высок, мрачен, носил тельняшку, красный камзол, расшитый якорями, и высокие сапоги из белой крокодиловой кожи. В нем было что-то нечеловеческое, и его боялись.

Единственным существом, с которым дружила румяная смуглая инфанта Бертольда, был Белокурый Вильмар. Белокурый Вильмар был полупрозрачным высоким мальчиком — участником забав раннего детства Бертольды Ликлау. Она доверяла ему все свои секреты и делилась яблоками. Вильмар не боялся ходить по карнизам и пел дивные песни на языке, который понимали только они двое.

Белокурый Вильмар являлся, когда вздумается, и уходил, не попрощавшись, но он был настоящим другом, понимал Бертольду с полуслова, и ему не нужно было растолковывать то, чего взрослые не понимали или давно забыли. Вильмар умел отыскивать старые клады, понимал танцы муравьев и весной дарил Бертольде чёрные ирисы в солёных каплях морской росы. Звук его голоса приводил Бертольду в восторг, в присутствии Вильмара всё наполнялось смыслом, красотой и тайной. Время меняло свой ход и бежало совсем по другим тропинкам, где шаг его был приглушённым и мягким, и трепетная душа раскрывалась и оживала, как первая весенняя трава просыпается под босыми ногами ребенка, выскочившего из-за стола с куском тёплого хлеба в руке, глядящего изумленными глазами на ветви тополей, небо, сонного шмеля и кошку вдалеке.

Потом был какой-то особенно страшный вечер, когда шторм задувал факелы, и черепица, сорванная ветром с крыши, разбивалась об мокрые камни. Бертольда отчётливо помнила, что видела в тот вечер, как бородатые матросы вместе со своим адмиралом пронесли по узкой лестнице замка длинный белый ящик, обернутый парусиной. После этого Вильмар исчез, и одиночество девочки стало безысходным.

С тех пор ей часто стал сниться один и тот же сон. Она всякий раз была счастлива в таком сне. Ей казалось, что прозрачный Белокурый Вильмар никуда не пропал, и его длинный ящик стоит под кроватью Бертольды. Бертольда выдвигала этот ящик и спрашивала Вильмара, зачем он туда прячется. «Чтобы никто не мешал мне играть», — отвечал мальчик, брал Бертольду за руку и пытался утянуть её с собой. В этот момент Бертольда просыпалась в сладком ужасе, а потом долго плакала, и слезы не приносили ей облегчения.

Как-то раз маленькая инфанта Бертольда, тряхнув каштановой чёлкой и вперив в угрюмого ДюМаля свой диковатый взгляд, спросила, что ему известно об исчезновении Белокурого Вильмара. ДюМаль ответил, что никакого Вильмара никогда не было, и потребовал, чтобы Бертольда перестала сочинять небылицы. Тогда Бертольда испугалась, но она испугалась не глубины чёрной тайны своей собственной души, она испугалась ДюМаля. Сначала она отказывалась верить, что такой страшный человек может жить как обычные люди как ни в чём не бывало. Но потом Бертольда успокоилась, а её ненависть к ДюМалю возрасла.

Однажды наша смуглая, пахнущая озёрной водой и мятой, инфанта Бертольда в мандариново-бриллиантовом платье зашла в зал заседаний государственного совета с веером в руке, с гроздями цветов желтофиолей, левкоев и резеды в тёмных волосах, и в шёлковых башмачках, расшитых розовым золотом, но сановные бароны и гранды Ликлаутании не обратили на Бертольду ни малейшего внимания. Инфанта считалась маленькой, её принято было не замечать. Она протискивалась между баронами и вдруг поняла, что некоторые советники короля незаметно переговариваются между собой вполголоса, чтобы глухой король не мог услышать, о чём они секретничают. Они шептались и переглядывались, явно замышляя что-то недоброе. Бертольда подслушала их разговор и поняла, что группа заговорщиков хочет отстранить от власти старого дедушку короля Филиппа Четвёртого Глухого, потому что он был старый и глухой. А зачем старому и глухому такое счастье — быть королём? Заговорщики собирались назначить регентом при короле адмирала ДюМаля, а деда потом незаметно подкармливать ядовитыми толчёными пауками, чтобы он не мешал новым знатным правителям Ликлаутании.

Инфанта Бертольда залилась румянцем удовольствия, когда поняла, какую власть теперь она имеет над многими людьми, и каким могуществом она обладает. Все важнейшие фигуры королевства были теперь у неё в руках. От её слова или молчания зависела судьба баронов-заговорщиков и жизнь ненавистного дедушки-короля. Если она выдаст план переворота дедушке королю Филиппу Четвёртому Глухому, то баронов и адмирала ДюМаля постигнет жестокая кара. А если она промолчит, тогда уже самому королю несдобровать, потому что от ядовитых толчёных пауков нет лекарства, а пауков в Ликлаутании умели толочь как надо. Бертольда долго не могла решить, кого она ненавидит больше: деда ДюМаля или деда Филиппа. Бертольда поразмышляла, и решила, что не любит она никого, и ей надо извлечь из ситуации пользу для себя, а не для враждующих родственников. Инфанта решила действовать быстро и расчетливо. Она поняла, что надо припугнуть адмирала ДюМаля и добиться от него того, что было ей самой необходимо. Начала инфанта Бертольда издалека. Первым делом она приказала взять на королевскую кухню совсем маленького поварёнка, желательно сироту. Инфанте нашли крошечную девочку, и она приказала этой новой девочке тайно, чтобы на кухне никто не знал, принести мешочек сухарей, ещё кое-какой еды и несколько кувшинов воды. Всё это инфанта спрятала в надёжном месте. Потом румяная инфанта Бертольда пришла к угрюмому ДюМалю и сообщила, что ей всё известно о готовящемся государственном перевороте, в котором он — ДюМаль — должен будет сыграть главную роль.

Разумеется, ДюМаль сделал вид, что он очень удивлён, слышит о таких ужасах впервые. ДюМаль сказал, что во всём надо сначала как следует разобраться, а потом уже сообщать дедушке — королю Филиппу.

Следующие несколько дней ДюМаль с надеждой наблюдал за инфантой, но та была румяной как всегда и не умирала. Потому что, как ни старался ДюМаль её отравить, она не ела ничего из того, что ей готовили. А питалась она припасами, которые тайно заготовила ей маленькая повариха. Инфанта Бертольда зло улыбалась ДюМалю, а угрюмый ДюМаль мрачнел всё больше и больше, наконец, он не выдержал и сам спросил Бертольду:

— Чего ты добиваешься? Что ты задумала?

— Ты должен рассказать мне о моей матери, — сказала девочка, — никто и никогда не говорит о ней, а она ничего о себе не пишет. Если ты не расскажешь мне о маме, я расскажу о тебе деду. И тогда, драгоценный ты наш адмирал и хранитель ключей, вряд ли твоя хитрая голова удержится на плечах.

И скажи своим приятелям-баронам, чтобы сидели тихо, как мышки. А лучше всего, пусть под какимнибудь предлогом уезжают в свои поместья и не возвращаются.

ДюМаль согласился. Бароны в панике разъехались по отдаленным замкам, король остался невредим, и вот что узнала инфанта Бертольда Ликлаутская о юных днях своей мамы — светлой принцессы Гай».

История Эрика-волка и светлой принцессы Гай

«Светлая принцесса Гай очень хотела завести волчонка, но король испугался такой рискованной затеи и твердо отказал. Принцесса Гай расстроилась, вспылила, папа тоже очень переживал, но, в конце концов, они помирились, и история забылась. А дело было так. Однажды к королю Филиппу Четвёртому пришел Деревянный Доктор с маленьким волчонком за пазухой, и спросил, не приютит ли король волчонка. Король Филипп, как мы знаем, волка не взял.

Кем был Деревянный Доктор, теперь уже не знает никто. По виду он напоминал крепкий мшистый пень, носил чекмень эпохи гвидличских переселенцев, жил в глубине Дремучего Леса и наводил ужас на тех, кто не знал, какое у него доброе сердце.

Однажды Деревянный Доктор подобрал волчонка, оставшегося без родителей. Волчонок был замечательный, пушистый, с толстыми лапами и серыми умными глазами. Но пристроить дикого лесного найдёныша не удалось, так что Деревянному Доктору пришлось воспитывать щенка самому, и делал он это так хорошо, что в скором времени волчонок совсем сделался мальчиком, только хвост у него по-прежнему оставался волчий, что, впрочем, ничуть не портило малыша. Деревянный Доктор дал волчонку имя Эрик, и Эрик-волк стал ему приёмным сыном.

Спустя несколько лет после этой истории, короля Филиппа Четвёртого попытались отравить, но он не умер, а только оглох и приобрёл привычку резко смеяться невпопад. Будущую маму инфанты Бертольды, светлую принцессу Гай, заподозрили в покушении, но не стали делать большого государственного скандала из мелкой семейной ссоры — король просто удалил дочь от двора, повелев светлой принцессе Гай переселиться в дальнюю часть Дремучего Леса. Сопровождать девушку вызвался ДюМаль. И они ушли.

Адмирал ДюМаль был нелюдим, сторонился общества, и лишние разговоры лишали его душевного равновесия. Когда он начал колонизацию горной части Дремучего Леса, места эти были так безлюдны, что на строительство крепости пришлось нанять кульмерингов — диких гигантов, живших в пещерах и тёмных оврагах. Глуповатые и трудолюбивые пещерные чудовища работали без устали. При помощи первобытного волшебства они перетаскивали песок, камни и бревна. Новая цитадель была построена умело и прочно, и так понравилась адмиралу, что он решил поселиться здесь навсегда, чтобы никуда не выезжать и избавить себя от докучливого общения с хлебосольными и доброжелательными соседями, которых он тереть не мог. Красота скал, водопадов и синих лесных далей успокаивала ДюМаля. Ему нравилось смотреть с площадки бельведера на непроходимую еловую чащу, тревожные мысли тогда оставляли адмирала. Он смотрел, как его светозарная племянница бегает возле реки, и улыбался. ДюМаль очень её любил.

Светлая принцесса Гай жила вдали от сверстников, но характер у неё был лёгкий. Она не искала уединения. Бойкая девушка подружилась со смешным Йоргеном — сыном строителя-великана. Принцесса Гай любила с ним играть, и проводила с Йоргеном всё время, пока взрослые кульмеринги работали.

Шли годы, адмирал ДюМаль прекрасно жил себе и поживал в замке посреди лесной глуши. Баловал принцессу Гай как мог и души в ней не чаял.

Но однажды пришёл к нему юный сын какого-то барона, весь разодетый, модный, усыпанный жемчугом и алмазами, в кудрях и кружевах, и говорит: хочу жениться на вашей племяннице. ДюМаль стиснул зубы, повернулся и ушёл. А на следующий день позвал этого франта и говорит: если сможешь принести мне вон тот камень с берега озера высоко в горах, тогда женишься на светлой принцессе Гай. И показал большой камень высоко на скале. Если не принесешь камень, говорит адмирал, я не только не отдам за тебя племянницу, а велю отрубить твою кудрявую голову.

Молодой авантюрист храбро полез на скалу, целый день пытался сдвинуть камень с места, а на следующее утро расстался с головой.

С тех пор так и повелось: время от времени в дальнюю часть леса забредал какой-нибудь щеголеватый молодой человек или потертый рыцарь в мятых латах, разные это были люди, и начиналось у всех по-разному, но заканчивалось одинаково: все они залезали на скалу в надежде поднять камень, но поднять они его не могли, и им срубали головы.

Однажды Эрик-волк вышел из лесу и увидел роковую принцессу Гай. Светлая принцесса швыряла камешки в реку и была неотразима. Эрик-волк приблизился к принцессе, они посидели рядом на берегу, бросая камешки, и поговорили о всяких приятных мелочах. Наутро, после швыряния камешков, Эрик-Волк долго беседовал с адмиралом. Но адмирал ДюМаль не сказал Эрику-волку ничего нового, и тот пошёл на гору к камню.

Эрик-волк стал подниматься по тропинке к озеру, но тут его тихо окликнула спрятавшаяся в ельнике светлая принцесса Гай.

— Ты сегодня не слишком торопишься? — спросила она. Эрик-волк учтиво ответил, что он никуда не торопится, и они уселись на солнечной лужайке среди цветов синих вероник, чтобы поговорить. Принцесса Гай рассказала Эрику-волку давнюю историю проклятия кульмерингов. Кульмеринги были наняты её дядей на работу и честно выполнили всё, что от них требовалось. Но когда строительство было завершено, нелюдимый ДюМаль потребовал, чтобы великаны ушли из его владений, потому что он не хотел никого видеть. Те обиделись, ведь они считали адмирала ДюМаля своим покровителем и другом. Перед тем как навсегда покинуть горные лесные края, к ДюМалю пришла старая, огромная, древняя и страшная кульмерингская бабка и сказала:

— Твоя красавица принцесса Гай никогда не выйдет замуж. Она не выйдет замуж до тех пор, пока человек, которого она полюбит, не поднимет большой камень с берега озера, что на горе, — так сказала старуха и ушла. Больше её никто не видел. А ДюМаль подумал о том, что кульмеринги и вправду совсем глупые, потому что их проклятие ничуть его не испугало. Он очень любил свою племянницу светлую принцессу Гай, и ему не хотелось думать о том, что она когда-нибудь выйдет замуж и будет жить своей жизнью. Вот что рассказала светлая принцесса Гай Эрику-волку, и дала ему буханку хлеба, чтобы он мог подкрепиться.

Влюблённый волк не столько слушал, сколько смотрел преданными глазами на прекрасную принцессу Гай. Он простился с девушкой, забрался на высокие скалы и присел отдохнуть на берегу синего озера около того самого камня. Он знал, что его скоро казнят. Ему было грустно, ведь даже Гай не скрыла от него, что на ней лежит проклятие. Тогда Эрик-волк решил поесть хлеба в последний раз, втайне надеясь, что хлеб этот окажется волшебным и придаст ему необыкновенную силу. Он разломил буханку. Из хлеба выскочил говорящий жук Франклоджиллибонд.

— Что ты так долго возился, — крикнул недовольный Франклоджиллибонд, — я чуть не задохнулся в этом вашем батоне! Кому, в конце концов, надо жениться: тебе или мне? — не унимался жук, — читай быстрее!

— Что читать? — не понял Эрик-волк.

— У меня на спине светлая принцесса Гай нацарапала заклинание! При помощи этого заклинания кульмеринги перетаскивали тяжести на стройке. Гай играла с кульмерингским мальчишкой, он её научил. Читай давай, не тяни! У меня куча дел!

Эрик-волк прочитал заклинание на спине говорящего жука Франклоджиллибонда и легко поднял камень. Но это оказался не просто камень, а целая скала. Эта каменная глыба была плотиной горного озера. И когда Эрик-волк поднял камень, поток хлынул вниз, и вода затопила город далеко внизу.

Новое озеро образовалось на том месте, где только что была крепость, и где совсем недавно Эрик-волк разговаривал со светлой принцессой.

— Ого, — сказал жук, — ерунда какая-то получилась, похоже, все утонули. Я полетел, прощай! — жук расправил крылья и улетел.

Эрик-волк посмотрел на летящего жука и прыгнул со страшной высоты вниз. Он надеялся, что если сумеет нырнуть очень глубоко, то найдет под водой Гай и сможет её спасти. Волк упал в мутные воды и больше не показывался на поверхности.

Выплыл, по своему обыкновению, только один человек — это был ДюМаль. Он спасся и возненавидел день своего спасения.

А потом на берег озера пришёл бывший друг принцессы Гай — кульмерингский мальчик Йорген. Он вытер слёзы и произнес заклинание, после которого все оказавшиеся под водой превратились в русалок и водяных. Йорген любил светлую принцессу Гай и хотел, чтобы она была счастлива.

Безутешный и полубезумный ДюМаль прожил год на берегу проклятого горного озера, в надежде хоть издали увидеть русалку Гай. Как-то раз в начале лета возле тростников он заметил необыкновенных размеров лист кувшинки, на котором среди цветов лилий и стрелолиста лежала новорожденная смуглая девочка, завёрнутая в зелёные водоросли. Это и была инфанта Бертольда – наполовину русалка, наполовину волк по рождению.

— ДюМаль, — раздался голос из камышей, — отнеси её во дворец. Ей не место среди нас. Мой отец король Филипп приказал отдать Бертольду ему, чтобы моя дочь была всегда при нём. Он боится, что я подговорю своих людей выйти ночью из моря и погубить его. Филипп угрожает, я ничего не могу поделать, — это был голос принцессы Гай, — но он прозвучал так, что адмиралу ДюМалю стало не по себе, и он редко кому рассказывал о случившемся».

— Вот, — сказал медведь Штейн, — такую историю раскопал мастер Антонио Сенквикастер во время своей долгой экспедиции в Дремучий Лес.

— Это очень грустная бестолковая и душещипательная семейная история Бертольды де Борн-Ликлау, которая, по слухам, вернулась в ненавидимую ею Ликлаутанию и готовит армию к войне против нас. Потому что Пиноальбар, видите ли, разбил все её хрустальные мечты, — сказала Кнокс-Покс с такой ненавистью, которой позавидовала бы сама герцогиня Борнская.

— Эта бестолковая и душещипательная история имеет важное для нас продолжение, — невозмутимо ответил мудрый медведь Штейн, — мастер Антонио Сенквикастер в своих дальних путешествиях разузнал много интересного. Ты зря сердишься.

— Я сержусь не зря, а понапрасну, — зло сказала Кнокс-Покс, — а это разные вещи.

Штейн промолчал.

Павлиний глаз залетел в открытое окно библиотеки, посидел на столе, открывая и складывая крылья, постукался об стекло, а потом вылетел обратно, и его унесло ветром. Мудрый медведь Штейн глядел на него, думая о чём-то своём, а потом продолжил чтение письма мастера Сенквикастера:

Кухня Ликлаутании

«Смуглая инфанта Бертольда примирилась с адмиралом ДюМалем, и даже, насколько могла, простила ему и неудачные попытки своего отравления, и то, что он не смог спасти её мать.

В Ликлаутании наступила зима.

Холодов, как в ту зиму, не бывало никогда, и больше теперь уже не случится. Снегу наметало под самые крыши, метель не унималась неделями, ветер приносил с моря серые тучи, скалы покрылись льдом, и бакланы скользили по ним лапами. Зима пришла на Пустынные побережья, и птицы молчали в лесу.

Чтобы загладить былые раздоры мрачный адмирал ДюМаль совершил необычный для себя поступок, он пригласил гостей и устроил праздник Глубокого Снега. Придворные катались на коньках, строили снежную крепость, лепили снеговиков и съезжали с ледяных горок, а потом вкусно поужинали. Блинчики с вареньем произвели на всех самое приятное впечатление, и его величество король Филипп Четвёртый Глухой, диковато рассмеявшись, осведомился, кто их испёк. Мажордом замка Ликлау прокричал королю в ухо, что блины пекла маленькая девочка, недавно взятая на службу по просьбе инфанты. Смуглая инфанта Бертольда побелела как полотно и возненавидела маленькую повариху. Бертольду взбесило, что её дед-король, который и в живых-то остался только потому, что инфанта пресекла заговор против него, что вот этот самый полоумный глухой дед похвалил какую-то оборванку-повариху и при этом за всю жизнь не сказал о своей собственной внучке ни одного доброго слова. Ещё хуже было то, что инфанта Бертольда чувствовала себя в долгу перед этой девочкой с кухни, потому что, как ни крути, получалось, что она помогла ей избежать смерти, а Бертольде было неприятно чувство благодарности. Кипящая злоба поднималась теперь в душе девушки ровно три раза в день: за завтраком, в обед и на ужин. Бертольда не упускала случая заглянуть на кухню и сделать какую-нибудь мелкую пакость своей спасительнице. Но маленькой поварихе всё было как с гуся вода, она работала не покладая рук, и старшие повара поглядывали на неё с уважением.

Однажды погожим морозным днём девочку попросили сходить в соседнюю деревню, чтобы прикупить там всяких мелочей для стряпни. Девочка взяла санки и отправилась в путь. Дорога вела через лес, где она нашла замерзающего человека, который заблудился ещё ночью, потерял силы и стал засыпать в снегу от усталости и холода. Девочка с трудом закатила его на санки и привезла на тёплую кухню. Там она его отогрела, напоила горячим бульоном, переодела в сухую и тёплую одежду, словом, спасла, вернула к жизни и подружилась с ним. Он тоже очень привязался к маленькой девочке, мастерил для неё всякие игрушки и сделал куклу. Человека звали Крюнкель Шпунк. Это был тот самый великий игрушечный мастер Крюнкель Шпунк — будущий учитель Антонио Сенквикастера.

У Крюнкеля Шпунка с собой был бесформенный кусок олова, из которого он смастерил для маленькой поварихи фигурку лебедя. Крюнкелю Шпунку пора было уходить по своим делам, к тому же он не мог долго злоупотреблять гостеприимством своей доброй спасительницы. Девочка нашептала что-то на ухо мастеру Крюнкелю Шпунку и уговорила его взять куклу с собой в длинное и опасное путешествие, а оловянного лебедя она оставила себе. Когда наступили первые тёплые весенние дни, и прошлогодняя трава на проталинах начала подсыхать на ласковом солнце, Крюнкель Шпунк отправился в дорогу, а маленькая повариха осталась на кухне среди кастрюль, сковородок, весёлого бульканья супа и вкусных запахов дыма, пирогов и шпината. Лебедя, подаренного Крюнкелем Шпунком, девочка всегда носила с собой и часто с ним играла.

Однажды румяная инфанта Бертольда заглянула на кухню и увидела этого оловянного лебедя в руках девочки. Инфанте показалось, что чумазая повариха недостойна иметь такую прекрасную игрушку.

— Серая утка подошла бы тебе в самый раз, а лебедь — царственная птица, лебедь не для таких как ты, — сказала инфанта Бертольда и велела расплющить, переплавить и раскатать замечательного лебедя, и сделать из него зеркало для того, чтобы маленькой поварихе можно было почаще глядеться в него, чтобы она всегда помнила, что она просто девчонка с кухни, и никакие прекрасные лебеди ей не помогут. Бертольда приказала повесить зеркало на кухне, чтобы напомнить маленькой поварихе, кто она такая. Девочка грустила об испорченном лебеде, но когда смотрелась в зеркало, то не казалась себе несчастной, бедной, чумазой и уставшей. Наоборот, она находила себя весёлой, сообразительной и привлекательной. Так что козни румяной Бертольды пропали даром.

Однажды, поздно вечером, когда работы на кухне уже закончились, и все разошлись отдыхать, маленькая повариха встала на табуретку и заглянула в зеркало. В уголке зеркального отражения сидел очень серьёзный маленький-маленький пухленький человечек с завитой бородой и внимательно смотрел на девочку. Потом он грустно вздохнул и отвернулся.

— Не печалься, — сказала она ему, — смотри, какая у нас тут кухня! Тут тепло, весело трещат дрова, блестят начищенные кастрюли, тут вкусно пахнет, и никогда не бывает скучно.

Но человечек в зеркале не захотел взглянуть на кухню. Он ссутулился ещё больше и снова тяжело вздохнул.

Девочке стало очень жалко этого печального серьёзного человечка в зеркале и захотелось его приободрить, потому что было понятно, что у него стряслось какое-то горе, хоть он и не проронил ни слова.

— Вот что, — сказала маленькая повариха, — я расскажу тебе сказку.

Человечек в зеркале ничего не ответил, но было заметно, что сказку послушать он не прочь. Сказка была очень простая и добрая. Когда человечек в зеркале слушал сказку, он замер — так ему было интересно. Когда же сказка закончилась, он повернулся к девочке и спросил:

— Значит, всё кончилось хорошо? — это были первые слова, которые услышала от него маленькая повариха.

— Да, — ответила она, — иначе и быть не может!

На следующее утро, когда девочка заглянула в зеркало, она заметила, что человечек стал побольше, глаза у него повеселели, а плечи расправились. Борода его лихо курчавилась. Словом, с ним произошли самые лучшие перемены. И девочка стала рассказывать ему по сказке каждый вечер.

Так маленькая повариха целую неделю рассказывала человечку в зеркале сказки, и на седьмой вечер обитатель зеркала был уже совсем бодр, здоров и весел, а ростом он стал с обычного взрослого человека весьма плотного телосложения.

— Надо уходить отсюда, — сказал он, — после твоих сказок я снова стал человеком, — сказал он и вылез из зеркала. Он был большой, весёлый и добрый, так что маленькая повариха его ничуть не испугалась.

— Давай знакомиться, — сказал он, — меня зовут Рэтфорд Шванк, я добрый волшебник.

— Вот здорово! — воскликнула маленькая повариха и покраснела как маков цвет, — я Грюнибунда. Вот что я хотела бы узнать, — поинтересовалась девочка, — мы теперь станем друзьями?

— Да, — ответил Рэтфорд Шванк, — мы станем друзьями и будем друг другу помогать!

— Отлично, — сказала Грюнибунда, — тогда давай вместе удерём?

— Да, не станем откладывать побег. Уйдём отсюда немедленно!

— Давай! — согласилась Грюнибунда, потому что они теперь были друзьями, и с Рэтфордом Шванком она готова была отправиться навстречу любым опасным приключениям. В ту же ночь после непродолжительных сборов Рэтфорд Шванк с Грюнибундой покинули Ликлаутанию.

Они шли по берегу возле самой воды, море накатывало из темноты длинные волны и слизывало следы с песка. Ночное море было, как тёмное небо, оно казалось бездонной дырой мрака и пустоты. Шелест и плеск прибоя пробегал эхом по скалам и холмам, шептались в темноте деревья, и казалось, что море и небо всюду, что земля исчезла, и нет больше ничего, кроме пустоты ночи. Грюнибунда радовалась свободе, ей хотелось встретить рассвет нового дня в пути, но она заснула на ходу, и Рэтфорд Шванк взял её на руки. Так он и шёл без остановки всю ночь. К утру они добрались до того места, где река Эрбадо впадает в океан. Перед восходом солнца над водой поднялся туман, и смотритель Эрбадского маяка не заметил путников. Рэтфорд Шванк шёл вверх по реке, пока лес по берегам не превратился в глухую чащу.

Стволы деревьев, упавших со склонов на каменистые отмели, преграждали путь, места стали дикими, непроходимыми и безлюдными. Рэтфорд Шванк прошёл по бурелому ещё несколько миль, с удовлетворением почувствовал себя в полной безопасности, и остановился на привал.

В лесу куковала кукушка и пели зяблики. Грюнибунда проснулась от влажной прохлады земли и свежего запаха реки. Ветер щекотно шевелил девочке волосы, и комар всё никак не мог решить, куда же её получше укусить. Грюнибунда смотрела в небо, на сосновые ветви с мягкими распускающимися почками новых иголок и старыми шишками, оставшимися с прошлого лета.

Теперь целая жизнь принадлежала ей самой, и Грюнибунда была счастлива.

Пахло дымом и грибами. На костре в закопчённом котелке булькала уха. Временами уха вскипала, выплёскивалась в огонь, белый пар окутывал реку, дрова потрескивали, огонь разгорался вновь, и запах костра таял в лесной тишине. Рэтфорд Шванк помешивал в деревянной миске ореховую подливку, первые летние грибы поджаривались над пеплом горячих углей. Грибы шипели, и этот тихий звук пробуждал в душе Грюнибунды самые приятные чувства.

После завтрака Грюнибунда и Рэтфорд Шванк снова тронулись в путь.

Их дорога лежала вверх против течения реки Эрбадо, среди леса и крутых берегов. Где-то высоко в горах ещё таял снег, и вода в верховьях реки горчила от холода. Крапчатая форель спускалась ниже в поисках сладкой воды и ловила прозрачных речных креветок под камнями на перекатах. В тех местах, где олени выходили к реке, пахло зверем, и кусачие мухи прятались в траве. Иногда Рэтфорд Шванк сворачивал на оленью тропу, чтобы по горам обогнуть неудобный участок берега. Рэтфорд Шванк нёс Грюнибунду на руках. Им предстоял дальний трудный путь. Они шли всё выше и выше по реке, поднимаясь в горы, туда, где среди непроходимой чащи стоял волшебный дворец Рэтфорда Шванка. Со всех сторон волшебный дворец Рэтфорда Шванка защищал густой лес, и скалы на головокружительной высоте нависали прямо над морем, но дворец нельзя было заметить ни с моря, ни со стороны леса. Деревья и травы, камни и скалы, и даже муравьи, лягушки и кусты можжевельника были так хорошо заколдованы добрым волшебником, что никакие непрошеные гости ни за что не смогли бы туда попасть. Но дворец располагался очень далеко, и путешественникам предстояло пробыть в дороге еще несколько дней.

Рэтфорд Шванк глядел по сторонам и думал о чём-то с некоторой рассеянностью, свойственной очень добрым волшебникам:

«Вот идешь, думая о своём, не поднимая головы вверх, туда, где ветки деревьев, листья, пропитанные светом, пятнистые тени на стволах и вышина леса. Кукушка вдалеке, водомерка в лесной луже, палый лист, лягушка прыгает в воду: бултых, и шум ветра там, высоко. И ты понимаешь, что всё это время знал и про лес, и про лягушку, дорожную заросшую травой колею, и про облако высоко над тобою, в небе, над зелёным лесом. И тысячу лет назад в этом же лесу шли какие-нибудь барсуки, олени, путешествующий бобер или лиса, думали о своём, вспоминали миновавшее свое ласковое детство, а в небе стояло облако такое большое, что песня иволги едва ли достигала его мягкой белизны. И только тополиный пух поднимался ещё выше, в пустую высоту неба, но его не было видно с земли ни тысячу лет назад, ни сейчас».

Так они брели очень долго, и следующий привал сделали только после полудня, когда сгустилась духота, и идти стало невмоготу. На песчаной косе у крутой излучины Эрбадо было много сухих сучьев, застрявших здесь после весеннего половодья. Лучшего места для отдыха и желать было нельзя. Рэтфорд Шванк развёл костёр, а Грюнибунда решила принести елового лапника. Когда Грюнибунда вернулась, она застала Рэтфорда Шванка за разделкой громадной кальмара, который неизвестно откуда взялся в реке, так далеко от океана. Изумлению Грюнибунды не было предела. Кальмар был так велик, что в поперечнике он был больше самой Грюнибунды, а щупальца достигали четырнадцати шагов в длину».

— Вот, — сказал мудрый медведь Штейн, — это первое письмо Антонио Сенквикастера.

— А я сразу догадалась, что девочка на кухне — это наша Грюнибунда, — сказала Кнокс-Покс, – Сенквикастер пишет, что было дальше?

— Да, — ответил медведь Штейн, — Сенквикастер встретился с Гюнибундой. Грюнибунда со своими детьми поехала погостить к родителям Карася в Лесное царство. Он прочитал заметки на полях Кулинарной Книги Рэтфорда Шванка. Думаю, он теперь самый информированный человек от Ликлаутании до Восточных берегов.

— Ему трудно одному, без Агаты, — сказала Кнокс-Покс.

— Да, — согласился Медведь, — ему одиноко, но Агата не может теперь оставить своих тыквенников.

Они без неё пропадут.

— Штейн! — сказала Кнокс-Покс.

— Что?

— Читай дальше.

Рэтфорд Шванк и лосиха Лу

«Давняя подруга Рэтфорда Шванка лосиха Лу была такая большая, что маленькая Грюнибунда пришла в радостное изумление, когда увидела её впервые. Их встреча произошла на песчаной излучине реки Эрбадо, где Рэтфорд Шванк разделывал кальмара кухонным тесаком и собирался отваривать наиболее лакомые кусочки. Рэтфорд Шванк обдавал куски кальмара кипятком, снимал с них шкурку и не очень убедительно объяснял Грюнибунде, что гигантские кальмары в реке — самое обычное дело, и что тут главное — не пересолить. Раздался треск сучьев, и из ольхового куста вышла лосиха Лу. Поздоровавшись с Рэтфордом Шванком и Грюнибундой она вопросительно расставила уши в стороны.

— Посулушай, Лу, — сказал Рэтфорд Шванк, делая глазом таинственные знаки, — помнишь, как ты катала меня на своей спине?

Лосиха Лу ничего не поняла, но спорить с великим Рэтфордом Шванком не стала и на всякий случай утвердительно кивнула головой.

— Ага, — кивнула она, — в смысле, я хотела сказать не «ага», а «угу». Нет ничего более увлекательного, чем катание на лосях. Сама я, правда, не пробовала, но говорят же, рассказывают.

Древние чепты из Гвидлича всегда ездили на лосях. Даже песня такая есть, — сказала лосиха Лу, и, сведя глаза к носу, совсем уже готова была затянуть старинную гвидличскую песнь, но расторопный Рэтфорд Шванк вовремя прервал её.

— Послушай, Лу, — сказал он, — ты бы покатала Грюнибунду на себе, а то я тут совсем запутался с приготовлением этого кальмара, — Рэтфорд Шванк снова таинственно подмигнул, потом обнял лосиху за шею и пошептал ей прямо в ухо. Лосиха очень удивилась, но больше не произнесла ни слова. Рэтфорд Шванк подсадил Грюнибунду на лосиху Лу, и Грюнибунда уехала кататься в лес, далеко-далеко, в самые глухие и непроходимые дебри.

Разлапистые кедры возвышались над зарослями шалфея и душицы, мышиный горошек и ромашки покрывали поляны, на корявых сучьях дубов росли папоротники, и грибы торчали сквозь мох. Лес был огромен, бесконечен и прекрасен. Шея лосихи Лу пахла тёплым уютным зверем, и Грюнибунда ехала всё дальше и дальше в сладостном упоении большого приключения, прекрасно понимая, что Рэтфорд Шванк затеял какую-то тайную хитрость. Когда на исходе дня лосиха Лу спустила Гюнибунду на землю и попросила немного подождать в лесу, когда Лу вернётся, Грюнибунда ничуть не удивилась. Стемнело. Лес погрузился в темноту, и храбрая Грюнибунда заночевала одна под сосной. Ни Рэтфорд Шванк, ни лосиха Лу больше не появились и не дали о себе никакой весточки.

Наутро Грюнибунда отправилась в путь, и лишь к середине следующего дня вышла в долину реки Астер, где, как мы знаем, её подобрали сборщики моха и шишек, плывшие на лодке в сторону замка графа Сенквика».

Записи Рэтфорда Шванка на полях кулинарной книги

Сырники

«Милая Грюнибунда, я искал тебя долгие годы, и не было минуты, когда бы я не думал о тебе с любовью, грустью и надеждой. С тех пор как лосиха Лу оставила тебя в чаще Дремучего Леса, я не видел тебя ни разу. Конечно, позже я много разузнал о тебе, но твоё исчезновение в Готенфуке долго оставалось для меня загадкой и навевало самые грустные мысли. Я узнал, что лесная фея споткнулась о тебя в ту ночь, когда ты спала под сосной, и что она оставила тебе в подарок волшебную лампу. Я много раз говорил со старым Сенквиком из Астерской долины, ещё и ещё раз пытаясь понять, куда ты пропала в городе Готенфуке. Но в Готенфуке твои следы терялись, и ни один человек не мог рассказать мне о твоей дальнейшей судьбе.

Теперь каждый знает, что произошло на самом деле, и я прошу у тебя прощения, что всё-таки не сумел уберечь тебя от всех напастей, хоть они и завершились самым счастливым образом. Мне хотелось бы объяснить своё странное поведение на берегу реки Эрбадо, в то утро, когда мы расстались с тобой».

Появление Крюнкеля Шпунка во время уборки

Записи на полях кулинарной книги Рэтфорда Шванка

Пшенная каша

«Синие тучи подплывали к белым склонам гор, ветви сосен гнулись под тяжестью снега, и если проглядывало солнце, олени жмурились от яркого света и грелись, закрыв глаза, пытаясь уловить бархатными носами запах дальней весны.

Рэтфорд Шванк весь день расчищал снег вокруг дворца. К вечеру потеплело, повалил хлопьями снег, и сразу стало темнеть. В окошках зажглись огоньки, жёлтые пятна света упали в фиолетовую ночь, Рэтфорд Шванк отряхнулся, набрал колотых дров и отправился топить печки. Пламя загудело в дымоходах, по комнатам разлился приятный жар, и весёлое постукивание печных дверок наполнило дом уютом и покоем. На чердаке шуршала мышь, пробираясь к теплой трубе, а снег на дворе кружился и опускался с неба тихо и неспешно.

«Вот, — думал Рэтфорд Шванк, грея ноги в тазу с горячей водой, — я один, мне никто не мешает, и все причуды в моей власти. Красота, свобода и простор!» Шванк вытер покрасневшие ступни махровым полотенцем и надел сухие носки. «Как хорошо, — подумал он, — как хорошо, что на сотню верст вокруг нет ни души. Кругом дремучий непроходимый лес. Как это приятно».

Несколько дней он читал, спал и делал опасные опыты, после чего потолок в лаборатории закоптел, и стеклянных колб и пробирок уцелело намного меньше, чем хотелось бы Рэтфорду Шванку. После чего Шванк снова стал рыться в книгах, варить пшённую кашу, печь оладьи и заваривать бруснику в горшке из-под мёда. Потом ему пришла в голову мысль разобраться в книжках, и расставить всё правильно по своим местам. Он начал вытирать пыль, переставлять тома с места на место, выкладывая книги стопками и кривыми столбами прямо на полу. В результате уборки Рэтфорд Шванк нашёл свистульку-ёжика, закатившуюся и исчезнувшую лет восемь назад, и в доме получился такой разгром и беспорядок, что Шванк сел и безнадежно обхватил голову руками. Повсюду валялись книги, свитки рукописей, цветные рисунки из энциклопедий былых времён, на стульях и подоконниках лежали груды мелкого хлама, который жалко было выбрасывать, а куда всё это девать, Рэтфорд Шванк не знал. Малахитовый мышонок с золотым носом, бронзовая астролябия, сломанный арбалет, левая персидская туфля, расшитая бисером, и башенный флюгер с анемометром приводили его в отчаяние. Спасение пришло внезапно. Рэтфорд Шванк решил пригласить к себе выдающегося мастера Крюнкеля Шпунка и попросить его сделать новые книжные шкафы. Рэтфорд Шванк знал, что если Крюнкель Шпунк возьмётся за работу, то это будут такие шкафы, что в них поместится всё что угодно.

Вскоре явился Крюнкель Шпунк и принялся строгать, пилить и клеить. Поднялась приятная осмысленная суета, тонкие завитушки стружек были хороши для растопки печек, уныние отступило, и Рэтфорд Шванк почувствовал, что радость и покой вновь вернулись к нему».

История брата и сестры

Записи на полях кулинарной книги Рэтфорда Шванка

Компот из красной смородины, малины и крыжовника

«Это произошло в незапамятные времена в дальних краях, где тёмная сирень господствует над душами людей, и соловьиная песня в майских сумерках звучит глухо, едва пробивая себе дорогу в густом запахе страшных ночных цветов. Туман колыхался и вскипал под лунным светом, жадные травы пили росу, и усталые звезды уходили во влажный лес на западной стороне земли, где бледные орхидеи гибли в ольховых корнях, и пни шевелились в предрассветном мороке.

Беда и опустошение грозили деревне, что стояла у самого края столетнего бора. Свирепые косматые видлумы окружили деревню с трёх сторон, бежать можно было только в болотные топи, но это было ещё хуже, чем встретить беспощадных жестоких врагов лицом к лицу. Видлумы надвигались на деревню, переговариваясь между собой дикими каркающими окриками, и их звериные шкуры уже мелькали возле дальних сараев среди щавеля и бузины. И не осталось бы от деревни возле бора ни следа, ни памяти, как и от многих других селений, если бы не терновые кусты. Колючие непролазные терновые кусты, переплетённые ежевикой и шиповником, неожиданно выросли на пути врагов с такой быстротой, что ни один злобный видлум не сумел сквозь них пробраться. Дикие пришельцы попытались прорубить в терновнике проход, но колючие ветки разрослись ещё гуще прежнего, и когда взошло солнце, покрылись белыми цветами необычайной красоты. К середине дня видлумы, недовольно переругиваясь, ушли, и больше их никто не видел.

Люди, избавленные добрым терновником от нашествия неприятеля, заключили с терновыми кустами договор: жители деревни торжественно пообещали, что всегда, во веки веков, будут помнить о своем спасении, будут ухаживать за терновником, и позволят тёрну расти там, где тому вздумается и захочется. Долгие годы, из поколения в поколение, договор неукоснительно соблюдался. Терновник был окружён любовью и почётом: его пропалывали и поливали. Терновые кусты в ответ вели себя сдержанно-благородно. Они не заполонили собой всё пространство, старались не мешать людям, и радовали всех чудесной красотой синих ягод. Они были прекрасны.

Так продолжалось чуть не целую тысячу лет, и, может быть, продолжалось бы ещё долгие-долгие века. Но однажды со стороны старого бора в деревню вошёл путник. Пришелец был вида обыкновенного: возраста не имел, среднего роста и одет был неброско. В руках он держал вяленую барабульку, глаза скашивал вбок и почёсывался при ходьбе. Человек этот остановился возле крайнего дома, чтобы поговорить с рыжеволосой девочкой, которая играла со своим братом в рыцаря и колдунью. Поговорив с рыжей колдуньей и ещё сильнее скосив глаза, человек ушёл, начертив барабулькой в воздухе тайный знак. Человек ушёл, и всё вроде бы осталось прежним, но с этих пор какая-то прихотливая жадность овладела сердцами обитателей терновой деревни. Людям стало казаться, что жить им надо попросторнее, и нехорошие искорки стали вспыхивать в глазах поселян, когда они смотрели на заросли терновых кустов. Словом, тёрн им начал мешать, его цветы раздражали, терновое варенье сделалось слишком терпким, а если случалось кому ненароком поцарапаться колючим шипом, то говорили об этом как о серьёзном происшествии. За терновыми кустами перестали ухаживать, огородили штакетником и пугали ими маленьких детей перед сном.

Однажды прекрасным летним днём жители деревни как будто бы решили заняться заготовкой дров и привезли из леса груды сухого хвороста, который сложили вокруг терновых кустов, а потом взяли да и подожгли. Благородный тёрн не ожидал такого коварства. Терновник был возмущён предательством своих друзей, которые решили его сжечь; негодование терновых кустов было безмерно, они были оскорблены и раздосадованы.

Волшебными чарами терновые кусты подняли сокрушительный вихрь. Пыль и солома закружились в воздухе, смерч сорвал крыши с домов, и вскоре порывы ветра разметали всю деревню по брёвнышку. Терновник и ежевика заплели своими ветками развалины поселения. Земля зашевелилась, стала подниматься кочками и холмами. Из-под травы и мха проросли грибы необыкновенной величины, пятнистые опёнки облепили рухнувшие дома, склизкие улитки разрушили остатки каменной кладки, и по всей бывшей деревне поднялись ели такой высоты, что места этого нельзя стало узнать. Деревня пропала без следа, исчезла и поросла колокольчиками.

Ранним утром этого злосчастного дня двое подростков, брат и сестра, пошли в лес за малиной. Малины вдоль старой вырубки было много, малиновый запах висел в тёплом лесном воздухе, жужжали разгоряченные солнцем слепни, и чёрно-белая сорока изредка стрекотала на верхушке осины, качая длинным хвостом. Брат с сестрой набрали полные лукошки ягод; но возвратиться они уже не смогли. Когда девочка и мальчик вышли к высоченному ельнику, они подумали, что заблудились и отправились искать дорогу домой, уходя все дальше и дальше от того места, где ещё утром стояла их родная терновая деревня. Заблудившихся подростков звали Карл и Рависсанта — это были брат и сестра, ставшие впоследствии королём и королевой Пиноальбара. Но пока они ничего не знали о своей будущей судьбе. Девочка и мальчик пробирались сквозь лес, подбадривая друг друга и стараясь быть храбрыми. Они перешли через незнакомую речку по горбатым рыбьим спинам, перепрыгивая с окуня на голавля; выслушали глупые советы глупой говорящей скалы, в кустистых бровях которой жили сойки и барсуки; встретились с лесной ведьмой Мегадой Хинья, Мегада Хинья была так голодна, что чуть не съела детей, и они чудом от неё убежали; они видели, как прошелестел по траве зелёный пояс Странствующей Девы; и на тринадцатый день пути вышли к каменному дому колдуна Септония Мара, перед входом в который на веревочке побрякивали вяленые барабульки. Посреди дома сам собой горел костёр, и красная саламандра бегала в огне, мерцая черными пятнами. Жёлтые глаза колдуна Септония Мара посмотрели на вошедших, и каменная дверь позади Карла и Рависсанты захлопнулась.

Септоний Мар жил на свете так давно, что уже не помнил, была ли у него когда-нибудь мама. Он любил барабульку, и втайне переживал, что не особенно высок ростом, хотя роста он был самого обычного, ничем не хуже, чем у всех остальных.

Септоний Мар интересовался тайнами природы, колдовством и влиянием звёзд на сердца людей, но мысли путались в его голове, он ничего не понимал и только злился. Он собирал книги по герметическим наукам и симпатической магии, изучал алгебру и пифагорийскую нумерологию, знал травы, помогающие росту волос бровей, и пил по утрам отвар из настойки изумрудов, но то ли изумрудный отвар был жидковат, то ли какая другая ехидная причина являла свои вредоносные свойства Септонию Мару, только колдовство его всякий раз кончалось как-то так, что похвастать им было решительно невозможно. Хотя колдовство Септония Мара не вызывало ни у кого зависти, Септоний Мар старался проникнуть своей глупой мыслью в самые потаённые глубины бытия, и с кропотливой щепетильностью соткать новый, доселе невиданный узор жизни, нанизывая элементы мира, песчинка за песчинкой и капелька за капелькой на чёрную нить колдовства. Но, не смотря на это, мир вокруг колдуна Септония Мара продолжал жить своей жизнью, не больно-то обращая на него внимание. Солнце, как всегда, всходило на рассвете и садилось на вечерней заре, уступая место звёздам и месяцу, трава по утрам покрывалась росой, среди подорожника и одуванчиков ползали бестолковые букашки, и зайцы верещали прямо перед его домом. Септоний Мар прогонял зайцев и думал: я бы научил их всех жить мудро, но они и слушать не хотят, глупые игры им дороже всего, вся их жизнь — это страдание от невежества и страстей.

Карла и Рависсанту Септоний Мар взял себе в ученики, и Рависсанта стала делать такие успехи в волшебстве, что старый колдун только диву давался, почёсывался и скашивал жёлтые глаза набок.

Карл волшебным искусством не очень интересовался, он лазил по деревьям, плавал в речке и откровенно посмеивался над неудачливым колдуном. Но хуже всего было то, что мальчик быстро рос, что не на шутку раздражало Септония Мара. Карл стал казаться ему слишком высоким. Септоний Мар завидовал его росту, злился, начал носить башмаки на толстой подошве, что приводило колдуна в ещё большую ярость, и, наконец, старый колдун решил избавиться от мальчика. Он стал заводить разговоры о том, как хорошо плавать на кораблях по разным морям, видеть дальние страны, и всё в таком романтическом духе, что было не ясно, что же сам-то он сидит в квадратном доме среди леса. Романтические разговоры окончились тем, что Септоний Мар отправил Карла служить юнгой на корабль адмирала ДюМаля.

Подрастающий мальчик Карл стал юнгой на адмиральском корабле ликлаутанского королевского флота и увидел мир таким, каким его не видят люди с берега. Море отдалило полузабытые детские воспоминания об исчезнувшей родной деревне, притупило тоску по сестре, и показало пустой сине-зелёный простор, где кроме воды и неба не было ничего. В море была сила и глубина, но не было ни жалости, ни счастья.

Молодой Карл под командованием ДюМаля быстро дослужился до матроса, но во время шторма у мыса Ржавых Гирь был выброшен за борт. Карл был смелым и сильным человеком, он долго продержался на воде среди волн и был спасён. Его заметили моряки небольшой быстроходной шхуны и втащили к себе на борт. Спасшие Карла моряки оказались пиратами. Пираты, подобравшие матроса королевского флота в открытом море, сказали, что он волен сам выбирать свою дальнейшую судьбу: пираты могут высадить его на берег в каком-нибудь порту, либо, если он сам захочет, он может остаться на пиратском корабле, тогда он станет равноправным членом команды, и ему будет гарантирована доля добычи от морских грабежей и набегов. На суше у Карла не было ни одной родной души, кроме Рависсанты, но возвращаться к ней, в дом Септония Мара, Карлу не хотелось.

Куда ему было идти? Старый колдун Септоний Мар ненавидел Карла и отправил его служить на флот. Карл честно служил на корабле, но случилась беда, и его командир — адмирал ДюМаль взял и выбросил его за борт. Карл не любил людей и не доверял им, он подумал и решил остаться с разбойниками. Капитан пиратов Джимми Флетчер был рад принять в пиратскую семью умелого и храброго матроса, такие парни были нужны на корабле. Молодой Карл нравился капитану Флетчеру.

Флетчер заботился о Карле, как умел, и прикрывал во время сражений, когда не в меру храбрый Карл лез в драку впереди всего экипажа. Карл не знал страха, но не знал он и милосердия. И если сам он остался в живых, то все добрые чувства погибли в нём во время того шторма у мыса Ржавых Гирь.

Так он и разбойничал с пиратами несколько лет, пока его друг и покровитель капитан Джимми Флетчер не умер от жёлтой лихорадки на южных островах. Пираты, оставшиеся без командира, собрались на совет и избрали Карла своим новым капитаном. Вскоре жестокость капитана Карла стала известна по всем морям. Он грабил торговые суда, топил военные корабли и опустошал прибрежные деревни, словом, сделался отпетым негодяем».

Септоний Мар в тайном дворце

Записи Рэтфорда Шванка на полях кулинарной книги

Сушеные груши

«Милая Грюнибунда, настало время рассказать, что случилось до моего появления в зеркале.

Итак, однажды зимой я занялся уборкой, перевернул всё вверх дном, выбился из сил и призвал на помощь мастера Крюнкеля Шпунка, чтобы можно было прекратить беспорядок, и определить каждой вещи своё место.

До сих пор я точно не знаю, оставил ли я границы моих владений без волшебной защиты, когда пропустил к себе Крюнкеля, или у бездарного колдуна Септония Мара хватило ума самому преодолеть чары. Но более всего я склоняюсь к мысли, что это было дело рук юной Рависсанты. Уже в те ранние годы она была необычайно талантлива.

Как бы то ни было, однажды я впустил на порог двух заснеженных и озябших людей: неопределенного вида желтоглазого волшебника с барабулькой в руках и рыжую красавицу, шмыгающую носом и сбивающую снег с башмаков. Они поселились в моём доме и внесли в мою жизнь сумбур, недоумение и, в то же время, добрые чувства.

Септоний Мар, по-своему, был интересным собеседником. Он задавался величайшими вопросами: мог рассуждать о смысле жизни, первопричинах бытия или о вечной изначальной гармонии. Более того, Септоний Мар хранил в своей голове множество самых парадоксальных фактов, которые он вполне интересно излагал. Но чем больше мы общались, тем яснее становилось, что Септоний Мар пришёл ко мне, чтобы научиться хоть сколько-нибудь серьёзному волшебству, потому что его собственные разглагольствования не стоили ровным счётом ничего. Груда знаний, захламлявшая его голову, не была приведена в порядок, Септоний Мар не умел построить простого силлогизма, сравнивал явления несовместимые по природе и ошибался в самых простых выводах. Я показывал ему книги, по которым некогда выучился сам, рассказывал ему всё, ничего не скрывая и не утаивая. Но Септоний Мар соображал очень туго.

Его юная ученица, в отличие от учителя, понимала всё с полуслова, с наслаждением рылась в моей библиотеке и задавала умные вопросы. Глаза Рависсанты светились радостью открытий, день ото дня её волшебство становилось всё совершеннее и сильнее.

Однажды я застал Рависсанту за чтением старой детской книжки. Она так увлеклась, что ничего не замечала кругом, щёки её пылали. Книгу эту никто бы не решился назвать мудрой. В ней не было волшебных тайн и рассуждений о вечности. Книжка была про прекрасного рыцаря. Героем книжки был рыцарь. Он несметно богат, родовит и благороден, молод, красив и храбр. Власть его безгранична. Верные друзья готовы отдать за него жизнь. Знатные девушки влюбляются в рыцаря и всюду следуют за ним пёстрой свитой. Но рыцарь не обращает на них внимания и влюбляется в простую поселянку по имени Ланта. Ланта так прекрасна, что храбрый рыцарь не осмеливается с ней заговорить. Он скачет перед ней на вороном коне, но Ланта остаётся равнодушной. Рыцарь пытается попасться ей на глаза, ищет встречи, бывает в тех местах, где бывает Ланта. Но прекрасные синие глаза Ланты смотрят сквозь него, как будто прекрасного кавалера не существует вовсе. Рыцарь понимает, что синие глаза Ланты не видят ничего. Девушка слепа от рождения. Рыцарь нанимает за огромные деньги лучших врачей, но ни один лекарь не может помочь девушке. Он узнает, что виной всему проклятие, наложенное страшным колдуном на мать Иоланты ещё до рождения дочки. Все девушки королевства, влюблённые в рыцаря, не в силах более видеть его страдания, собираются вместе и убивают своим ядом старого страшного колдуна. Влюблённые девушки бьют в барабаны и отбивают такт, ударяя в ладоши и громыхая бандерильями. Синеглазая слепая Ланта танцует погребальную чакону на могиле колдуна. Всё.

Рависсанта закончила читать, и подняла на меня свои прекрасные чёрные глаза полные слёз. Она смутилась и спросила, почему я держу у себя такие наивные сентиментальные книги. Помнится, я не сразу нашёлся, как ответить. Ответ мой получился патетическим, но мне показалось, что Рависсанта приняла мои слова очень близко. В простых книгах, — сказал я, — иногда бывают искренние чувства, без которых невозможна высокая мудрость. Только великие чувства дают простор мысли, — так я говорил, вдохновенно размахивая руками, когда в дверях появился мрачный Септоний Мар. Ему показалось, что я рассказываю Рависсанте какие-то особенные секреты мастерства.

Январь подходил к середине, низкое зимнее солнце в три часа дня скрывалось за снежными вершинами. Пихты и ели замирали в морозной тьме, и сквозь толстые узоры инея на окнах ничего нельзя было увидеть на дворе. Вечерами лучше всего было сидеть в столовой, где мягкие ковры приглушали звук шагов, печки разливали блаженный жар, и пахло дубовыми дровами. Мы так и поступали, и с наступлением сумерек, сразу же садились ужинать. Септоний Мар после еды засыпал, его утомляли наши умные беседы. Когда мы разговаривали с Рависсантой о волшебстве, Септоний Мар уже через несколько минут переставал понимать, о чём мы толкуем, и начинал клевать носом. Мы с Рависсантой и Крюнкелем Шпунком пересаживались поближе к печке, чтобы храп старого колдуна не мешал нашей беседе.

В один из таких вечеров мастер Крюнкель Шпунк окинул нас с Рависсантой взглядом человека, знающего жизнь не только по книгам, и сказал: Друг мой, великий волшебник Рэтфорд Шванк, – сказал он, — подумай, что ты делаешь. Септоний Мар — неудачливый тщеславный глупец, он держит при себе Рависсанту, потому что хочет видеть себя выдающимся магом, у которого есть такая прекрасная ученица. Ему лестно считать самого себя учителем, хотя сам он не понимает в волшебстве ни бельмеса. Он же хочет быть великим! Не умным, не добрым — а великим, то есть буквально: большим! В магических книгах его интересуют описания средств увеличения роста. Вот все его мечты: стать здоровенным великаном, и чтобы ученица суетилась возле его ног. Все прочие должны либо завидовать, либо бояться. Я не волшебник, но безо всякого волшебства вижу этого вашего Септония Мара насквозь — это противный глупый старый хрыч!

Рависсанта смущенно улыбнулась, опустила ресницы и ничего не сказала.

— Боюсь, — продолжал мудрый Крюнкель Шпунк, — что Септоний Мар уже отравил душу Рависсанты, но ещё есть надежда, что научные поиски нашей талантливой колдуньи чисты и бескорыстны. Но нужна ли Рависсанте вся эта магия, пыльные книги и долгие разговоры с одинокими стариками? Волшебство жизни разлито в самом мире, и юной девушке было бы лучше жить среди молодых весёлых людей, где-нибудь в красивом шумном городе на берегу тёплого моря. Книги не заменят человеку счастья, ум не принесёт радости без любви и добрых движений сердца. Ты, Рэтфорд Шванк, сам того не замечая, держишь при себе Рависсанту. Твои необыкновенные знания, твоя доброта, наконец, умение вкусно готовить, держат Рависсанту на привязи не хуже крепкой верёвки.

— Вы меня прогоняете? — спросила Рависсанта.

— Нет, — одновременно сказали мы со Шпунком, но после долгих разговоров мы решили отправить Рависсанту в большой мир. Мы мечтали тогда, что её жизнь сложится красиво и счастливо, но нашим надеждам не суждено было сбыться.

Рависсанта покинула волшебный дворец. Я готовил суповой завтрак, время от времени залезая в кастрюлю оловянным половником и снимая пробу. Тут появился Септоний Мар и потребовал от меня объяснений. Он был взбешён тем, что Рависсанта ушла. Колдун остался без ученицы, и его возмущению не было предела. Я понял, что быстро успокоить Септония Мара не удастся и предложил ему прогуляться по морозцу, чтобы он перестал волноваться. Мы долго с ним ходили, глядя с высокого скалистого обрыва на морскую даль, но Септоний Мар никак не хотел мириться с потерей Рависсанты. Он обвинял меня в том, что я скрываю от него секреты колдовства, что я завидую ему, и теперь, вдобавок ко всему, ещё лишил его любимой ученицы, которую он приютил, обогрел и всему научил. Я рассмеялся, повертел в руках поварёшку, и совершенно беззлобно сказал Септонию Мару, что если он сейчас же не перестанет нести вздор, то получит половником по лбу. Септонию Мару не понравилась моя шутка, он побелел от ярости, и отбежал от меня на самый край обрыва.

В это время на боковое крыльцо дворца вышел мастер Крюнкель Шпунк, он видел, как всё произошло. По словам Крюнкеля Шпунка, разгневанный Септоний Мар отбежал на край скалы, карнизом нависавшей на страшной высоте над морем, повернулся ко мне лицом и прокричал заклинание. Это было самое глупое заклинание. Во всех книгах по магии его упоминают как запрещённое и опасное для тех, кто захочет им воспользоваться. Вероятно, именно этот запрет и привлек Септония Мара. Это было заклинание роста. Септоний Мар стал расти и раздуваться. Он рос, делался круглым и очень страшным. Септоний Мар сделался уже выше деревьев и продолжал расти. Я понял, что сейчас случится беда, вытянул в его сторону руку с половником, чтобы остановить это неудачное волшебство, но я не успел. Септоний Мар испугался, что я причиню ему вред, и ударил в меня страшной волшебной молнией. Молния испепелила меня полностью. Я превратился в облачко дыма. Огромный Септоний Мар, расхохоталось от удовольствия, но скала не выдержала его тяжести. Камень треснул, и Септоний Мар обрушился в море, и морская пучина сомкнулась над ним.

От меня осталась только расплавленная поварёшка. Крюнкель Шпунк подобрал этот бесформенный кусок олова и отправился в путь. Он чуть не замерз в лесу, но был спасён маленькой доброй поварихой. Сначала из куска олова Крюнкель Шпунк смастерил для тебя лебедя, потом инфанта Бертольда велела изготовить зеркало. И случилось так, дорогая Грюнибунда, что твоё доброе сердце и добрые сказки вернули меня к жизни. Я был спасён, но опасные приключения на этом не закончились, а приняли самый неожиданный оборот».

Песчаная отмель реки Эрбадо

Записи Рэтфорда Шванка на полях кулинарной книги

Салат из креветок

«Дорогая Грюнибунда, когда мы убежали с дворцовой кухни в Ликлаутании, я надеялся, что преследователи потеряют нас из виду. Но вскоре стало понятно, что тебе нужно быть как можно дальше от опасной реки, чтобы гадкие твари не узнали о твоём существовании и не смогли тебе навредить, поэтому я пригласил лосиху Лу.

Ну, а в излучине Эрбадо вскоре произошла битва, после которой это место на реке стало называться Вонючим Омутом, потому что там осталось очень много дохлых спрутов и осьминогов».

— Ого-го, — сказала Кнокс-Покс.

— Вот именно, — отозвался мудрый медведь Штейн, — на этом записи в кулинарной книге Рэтфорда Шванка заканчиваются, но если тебя интересует рецепт приготовления горохового супа или подливки для макарон, ты можешь написать письмо Сенквикастеру, и он удовлетворит твоё любопытство.

— Сейчас не время для горохового супа, — сказала Кнокс-Покс.

— Никогда не говори таких слов, — произнёс медведь Штейн, — предлагаю немедленно воспользоваться нашими связями при дворе и пойти в гости к Джерри. Там и пообедаем.

Часть II

Разделение тыквенного народа

На обед собралось всё пиноальбарское общество. Жёлтая Собака пыталась отгрызть у Кнокс-Покс забинтованную руку, Джерри уговаривал дятла не ковырять носом потолочные балки, Кира Финт шушукалась и хихикала с дикобразом. Дукс Мак-Грегор опекал куклу Агату, обеспокоенную судьбой своего тыквенного народа. За последнее время с тыквенными человечками произошли весьма тревожные перемены, которые Агата — королева тыквенного народа — справедливо считала настоящей трагедией. Дело в том, что тыквоголовый Эрфи — хранитель Черничной Книги и восторженный патриот мифического прошлого тыквенного народа, не просто верил в происхождение дынных человечков от Великой Небесной Тыквы, но со временем как-то проникся идеей, что сам он является наиболее прямым и близким потомком Небесной Тыквы, и даже сумел убедить нескольких наиболее тыквоголовых дынных братьев, что он, Эрфи — хранитель Черничной Книги, может светиться по ночам тыквенно-розовым светом, и что слова его содержат тыквенный сок истины. Тыквоголовый Эрфи так увлекся размышлениями о тыквенном величии, что однажды решил поговорить об этом с мудрым медведем Штейном. Мудрый Штейн не стал потешаться над простодушным Эрфи, терпеливо выслушал всю ту чушь, которую страстно изложил дынный человечек, но и восторга никакого медведь Штейн тоже не выказал, и очень осторожно дал понять, что можно было бы научиться читать, и узнать, в конце концов, что же написано в так называемой Черничной Книге, которую, кстати, дынные человечки украли из королевской библиотеки Пиноальбара. Эрфи пришёл в ярость от разговора с медведем Штейном, стал говорить, что медведи вообще ненавидят тыквы, что деспотическая охрана дынных полей принесла их народу одни только страдания. Эрфи был возмущён наглым поведением Штейна — этого варварского мохнатого существа, лишённого какого-либо священного трепета, этого алчного грубого поедателя мёда, того мёда, который трудолюбивые скромные пчёлы, собирают, в том числе, с прекрасных жёлтых тыквенных цветов.

В разговорах с наиболее близкими товарищами тыквоголовый Эрфи стал намекать, что, мол, ещё неизвестно, почему бывший король Карл устраивал знаменитые торжественные охоты на мудрых медведей, что Карл, конечно, был страшный человек, но дыма без огня не бывает, и всё подобное в том же духе. Нормальные дынные человечки попытались втолковать Эрфи, что он напрасно кипятится, что дынный народ явился на свет ради созерцания красоты, что все они дети Грюнибунды, потому что она рассказала такую чудесную сказку про беззаботных и радостных дынных людей. Ещё, говорили добрые маленькие человечки, у них есть королева Агата, самая прекрасная королева на свете, которая их любит не меньше Грюнибунды, заботится о них и очень серьезно относится к своим королевским обязанностям. Эрфи заявил, что всё это его не касается, что лично он ничего против королевы Агаты не имеет. Но королевская власть — власть земная, к тому же Агата — всего лишь кукла, да ещё недынного племени. А значит, королеве Агате дела нет до Великой Небесной Тыквы. Никакие доводы разума не действовали на тыквоголового Эрфи, и закончилось дело тем, что он объявил себя Защитником Небесной Тыквы и с большой группой единомышленников покинул пределы Пиноальбара. Королева Агата не смогла их остановить, тыквенный народ оказался разделён на две части: сторонники Грюнибунды со слезами на глазах провожали своих бестолковых братьев, уходящих из Пиноальбара, но фанатичный тыквоголовый Эрфи с Черничной Книгой под мышкой был непоколебим, его друзья шли, гордо подняв головы. Они ушли вдаль, не ведая сомнений и печали. Чёрные пиноальбарские петухи встревоженно кукарекали им вслед.

Через три дня после ухода из Пиноальбара тыквенники заблудились в лесу, и на них напала стая воронов. Тыквенные человечки заняли круговою оборону, и, чтобы спасти священную Черничную Книгу от неприятеля, спрятали её в дупле дерева. Вороны налетали со всех сторон, хлопали крыльями и щёлкали клювами, что очень пугало глупых тыквоголовых человечков. Самый свирепый из воронов схватил Эрфи и улетел с ним неизвестно куда. Оставшись без своего предводителя тыквенники бросились врассыпную, попрятались по кустам и затаились. Когда вороны улетели, человечки снова собрались вместе, но многих недосчитались. Эрфи был похищен, а Черничную Книгу они так и не сумели отыскать, человечки не помнили места, где они спрятали Книгу.

Человечки одичали в лесу. Многие из них видели, как ворон ухватил Эрфи за шиворот и унёс с собой. Поэтому, вскоре они забыли даже о странном толковании потерянной Черничной Книги, и уверовали в то, что их великий предводитель был вознесён прямо на небо. А если их Эрфи находится теперь на небе, решили глупые тыквенники, то им сами разрешено всё что угодно, и они могут творить теперь, что захотят. Вскоре глупые тыквенники превратились в опасный и весьма многочисленный народ лесных грабителей. Народ этот получил название эрфитов. Прочие люди, эрфитами не являющиеся, не заслуживали, с их точки зрения, никакого внимания. Эрфиты интересовались чужаками только в том случае, если у тех можно было что-нибудь отнять либо украсть.

Как-то раз эрфиты устроили засаду в лесном овраге и напали на отряд солдат с овальными щитами в руках. Солдаты оказались остатками Ордена Яйценосцев. Тыквенные человечки пришли в священное изумление, когда увидели на щитах братьев Ордена Яйценосцев изображение жёлтого круга, который они приняли за тыкву. Таким образом, битва эрфитов с яйценосцами не состоялась, оба отряда объединились. С присоединением умелых в бою яйценосцев мощь тыквоголового воинство возросла, и эти бестолковые существа стали представлять серьезную угрозу северным рубежам Пиноальбара. Время от времени из дальних деревень поступали тревожные вести. Кукла Агата переживала, она не знала, что предпринять и посоветовалась с королём Гебульдарием.

Гебульдарий сказал, что надо соблюдать спокойствие и надеяться на лучшее. Сам он начал вооружать ополчение и выставил дозоры на всех дорогах. Как король Пиноальбара он не мог поступить иначе.

После обеда Джерри и Кнокс-Покс вышли на балкон королевского дворца. Под ними внизу были черепичные крыши и белые стены домов. Крашеные голубой краской ставни млели на ярком солнце, красная герань и настурции росли там, куда не могли добраться козы с козлятами. Во дворах курчавился молодой виноград, и возвышались грецкие орехи. Тонкий аромат цветущих лимонов смешивался с запахом коровника, создавая неповторимую пиноальбарскую атмосферу, которую с детства любила Кнокс-Покс и которая была так дорога Джерри. Они стояли вдвоём на балконе и смотрели на дальние горы, покрытые лесом. Теперь их красота как будто возросла и наполнилась каким-то щемящим смыслом.

— Как думаешь, нашим придётся бить этих глупых эрфитов? — спросила Кнокс-Покс, — счастье закончится? Что ждёт нас впереди?

— Не знаю. Я не могу подобрать для этого точного слова, — ответил Джерри.

Этим же вечером мудрый медведь Штейн записал в своём трактате «О наблюдениях и выводах»: Слово и реальность не должны достигать полного тождества. Точное попадание слова убивает его смысл, потому что мысли и чувству не остается места между знаком и жизнью. Любовь понимания ворошит ветхие страницы нашего мира, и по запаху старых давно выцветших чернил мы узнаем о тайне, имя которой — мечта.

Одинокие странствия Антонио Сенквикастера Мастер Антонио Сенквикастер спал в походном шатре, и капли ночного тумана падали на туго натянутое полотно палатки. Бум-м, — тихо гудели капли, и высоченные буки шумели листьями где-то в вышине. Хрустела старым орехом серая мышь, едва слышно хлюпал в балке ручей, и осторожные косули пробирались по склонам гор всё выше и выше, чтобы к рассвету выйти к зелёным пастбищам среди редких кривых сосен и белых облаков. Антонио Сенквикастер спал, ночь пахла лесом, прелыми листьями и тёплой золой костра. Пегая бело-чёрная лошадь стояла, прислонившись к дубовому стволу, и хвост её висел неподвижно. Лошади казалось, что она чутко охраняет спящего Сенквикастера, но лошадь спала. Большой лес не таил никаких опасностей, звёзды мерцали среди листвы, отбрасывая слабые тени на землю, траву и камни. Сенквикастеру приснился страшный сон: Они вышли из моря. Запутавшаяся рыба билась у них в бородах. Позеленевшие бронзовые щиты покрывали ракушки, их синие руки сжимали красные древки копий. Они вошли в город Матугу на восьмой день после праздника Кибар-Шират. Морская трава заполонила дворы, и песок сыпался с неба вместо дождя…

Антонио Сенквикастер проснулся и откинул влажный полог. Он вышел из палатки, вдохнул свежий влажный воздух. Ночь приближалась к рассвету. В лёгком серебристом сиянии перед Сенквикастером появилась вежливая корова. Маленькая северная принцесса Сигред сидела на ней верхом.

— Дорогой Антонио, — сказала принцесса Сигред, — поезжайте прямиком к Рэтфорду Шванку, путь будет долгим, но вы не беспокойтесь ни о чём. Дорога для вас открыта. Всё будет хорошо, — так сказала маленькая северная принцесса Сигред и удалилась в темноту леса.

— Кукла Агата вас очень любит, — раздался издалека голос вежливой коровы, — она передавала вам привет.

Серебристое сияние растаяло, и на душе Сенквикастера воцарился мир. Ещё затемно он навьючил пегую лошадь и отправился в путь. Сенквикастер вёл лошадь под уздцы, и лошадь дремала на ходу, пока яркое солнце не взошло над вершинами деревьев.

Он ехал много дней, дорога петляла, огибая горные отроги. Синие вершины манили вдаль, скалы, овраги и реки преграждали ему путь. Сенквикастер ехал вперёд, и даже его пегая лошадь, которая, казалось, видела всё на свете и побывала в разных концах земли, начинала удивляться бескрайности этого безлюдного лесного мира.

Одинокие странствия Рависсанты

Постаревшая и уставшая от жизни Рависсанта шла в это время среди голых гор и диких пустошей. Она уходила в восточные каменные степи, где нельзя жить, где горькие озёра несут смерть, и низкое небо давит на плечи, как могильная плита. Рависсанте мучительно хотелось что-то понять, может быть вспомнить. Но мысль ускользала, чувства не просыпались, душа была пуста и безжизненна, как каменная пустыня, по которой она шла долгие дни и ночи. Нельзя сказать, что Рависсанта потеряла надежду, никакой надежды у неё давно не было. Рависсанта была по-прежнему сильна, она могла бы продержаться ещё дня два или три, но шла она всё медленнее, часто останавливалась, с тоской глядя на мёртвое пространство вокруг себя. Она силилась уловить хоть какой-то лучик былого детского счастья, но внезапно, вместо счастья Рависсанта испытала ужасную горькую муку. Ушли мысли о Гебульдарии, не осталось ревности к Шенгейде, она забыла, что была когда-то королевой и великой волшебницей, и судьба погибшего Орден Яйценосцев, созданного ею когда-то вместе с братом Карлом, была Рависсанте безразлична. Просто ей стало больно и стыдно. Чувство это было невыносимо. Рависсанта была как потерявшийся ребёнок, который не знает, куда ему идти. Она упала на колени и заплакала. Она ужаснулась самой себя, и не могла от себя ни спрятаться, ни убежать. Всё разрывалось у неё внутри. Рависсанта обхватила голову руками и закричала.

— Кричи, кричи. Всё равно, кроме меня, тебя никто не услышит, — сказал Чёрный Лев, появляясь из-за груды камней, — кому ты нужна, глупая седая старуха.

«Раз уж ты пришёл, — подумала Рависсанта, — значит тебе-то как раз я и нужна».

— Что ты затеяла? — снова заговорил Лев, не дождавшись от Рвиссанты никакого ответа.

— Боюсь, тебе этого не понять.

Чёрный Лев от досады сел на хвост и почесал за ухом.

— Рависсанта, ты всё-таки думай, с кем говоришь.

— А, собственно, с кем?

— Э-ээ, — Чёрный Лев осёкся, — да ну тебя совсем! Рависсанта, что ты мне голову морочишь. Перестань придуриваться. Забрела в пустыню, ты тут, не ровён час, помрёшь.

— Что ты меня пугаешь? Как это я помру?

— Тут место такое нежилое, запросто можно умереть!

— А, ты про это, ты смертью меня решил напугать, — безразлично сказала Рависсанта, чем снова озадачила Чёрного Льва.

— Не расстраивайся, — сказал Лев, — всё только начинается. Тут такие виды вырисовываются заманчивые. А ты губишь себя, забралась неведомо куда.

— Какой ты заботливый.

— Конечно! Мы же с тобой друзья, — соврал Чёрный Лев, — не вешай носа, Рависсанта, приободрись!

У тебя же есть твоя волшебная палочка?

«Ага, — подумала Рависсанта, — значит, как и предполагал Рэтфорд Шванк, сначала он захочет получить волшебную палочку».

— Палочку я тебе не дам! — заносчиво сказала она.

— Вот! Молодец! Вижу, в тебе проснулась жадность, интерес к жизни. Я просто хотел сказать, что с волшебной палочкой ты можешь ещё колдовать, и всё такое… Давай возвращаться, — сказал Лев, – будет волшебно, вот увидишь! Я тебе обещаю. Что ты смеёшься?! Война, подвиги, морские сражения… э, что там ещё? Осады городов, пожары, предательства, рыцари проткнутые копьями, безутешные дамы! Будет очень интересно, поверь. Летописцы напишут об этом книги, барды, менестрели и мейстерзингеры споют про эту войну песни! А ты тут убиваешься в пустыне, кричишь… Пойдём, пора возвращаться.

— Не пойду, — Рависсанта отрицательно помотала головой и про себя подумала: я тебе устрою менестрелей, я тебе таких устрою менестрелей, собачий сын, только ахнешь!

— Волшебную палочку у меня похитил дикобраз. Мне нечего больше делать в мире людей, — сказала Рависсанта, — оставь меня.

— Тогда я тебя покину, — Чёрный Лев загорелся красным пламенем, земля под ним провалилась, раздался грохот падающих камней, и Чёрный Лев скрылся.

Терновая палочка Как и много лет назад великий добрый волшебник Рэтфорд Шванк вызвал к себе на подмогу мастера Крюнкеля Шпунка, который принёс ему какую-то кривую колючую ветку, завёрнутую в тряпочку.

Рэтфорд Шванк недоверчиво взял сучок в руку, внимательно рассмотрел, даже понюхал, и пришёл в восторг:

— Это же он? Я угадал?

— Он самый, — ответил Крюнкель Шпунк.

— Придётся пожертвовать дикобразом, — сказал Рэтфорл Шванк, — но зато теперь у нас всё получится.

Дикобраз тайными тропами покинул пределы дворца, держа в зубах терновую палку. «А что если в конце пути нас не ждут орехи с черносливом? — думал дикобраз Нифиринфу, и на душе у него становилось тревожно, — что движет нами: корыстные орехи или благородное любопытство?»

Вскоре всадник на чёрно-белой пегой лошади проскакал по дорожке перед дворцом, и Рэтфорд Шванк с Крюнкелем Шпунком вышли из-за стола встречать Антонио Сенквикастера, размахивая крахмальными салфетками и выкрикивая приветствия.

Рассказы волшебника Рэтфорда Шванка

— Человек, выдававший себя за брата Ордена Яйценосцев, провёл в гостеприимном плену у ШахаПадишаха несколько лет, и, наконец, нагруженный драгоценными подарками, был отпущен на свободу. Он переплыл Синий залив на торговом корабле и сразу попался в лапы диких тыквенных человечков. Тыквенники отобрали у него все драгоценности и пришли в восхищение, узнав о богатствах королевича Шаха Падишаха. Идея набега и грабежа засела в их глупых головах, и тыквенники занялись строительством лодок. Яйценосец тайно покинул тыквоголовых эрфитов и добрался до Ликлаутании.

В это время герцогиня Бертольда Борнская тоже прибыла в Ликлаутанию. Она не захотела жить в избушке посреди леса с опальным герцогом Борном Толстым. Бертольда покинула место ссылки, рассказывая всем о коварстве короля Гебульдария, столь жестоко поступившего с герцогом и захватившим исконные борнские земли. Она призывала отомстить пиноальбарским захватчикам и восстановить честное имя её мужа. В Ликлаутании адмирал ДюМаль слушал Бертольду невнимательно, война с Пиноальбаром казалась адмиралу опасной и не очень выгодной. Бертольда злилась и устраивала балы. ДюМаль, который терпеть не мог шум и веселье, отсиживался в душной каюте корабля и свирепел день ото дня всё больше и больше.

Бертольда Борнская веселилась, развлечения кружили ей голову, по ночам свечи пылали в золотых канделябрах, алмазы рассыпали тысячи искр, живые тюльпаны полянами стояли в хрустальных вазах с горной ледяной водой, и пажи в атласных панталонах разносили мятный оранжад.

— Герцогиня! — услышала Бертольда Борнская у себя за спиной страшноватый, но, как будто, знакомый голос. Бертольда обернулась.

— Герцогиня, я вижу, вы не сидите больше взаперти в Борнском замке, не живёте в лесу среди зверей. Приятная встреча, — сказал человек в белой рясе яйценосца и откинул капюшон.

— Ваше величество, — проговорила Бертольда и побледнела, потому что человек, скрывавшийся под видом рыцаря Ордена Яйценосцев, был Карлом, бывшим королём Пиноальбара.

Бертольда Борнская схватила Карла за руку и утащила его танцевать. Она сразу сообразила, что теперь у желанной войны с Пиноальбаром появляется новый смысл. Надо помочь Карлу собрать войско и вернуть Карла на Пиноальбарский престол. Герцог Борн умрёт в ссылке в лесу, в его смерти обвинят Гебульдария. Карл при поддержке ликлаутанской армии разгромит Гебульдария и станет королём Пиноальбара. Тогда Бертольда выйдет замуж за Карла и станет пиноальбарской королевой.

Карл и Бертольда протанцевали до самого рассвета, и когда потухли бледные утренние свечи, военно-романтический союз был заключён.

— Послушайте, Шванк, — спросил Сенквикастер, изумлённый рассказом волшебника, — откуда у вас такие подробные сведения?

— У Киры Финт есть друзья в Ликлаутании. Кире Финт помогает дикобраз, который от неё просто без ума. Ещё и дятел участвует.

— Так надо всех предупредить. Рассказать королю Гебульдарию, Шаху-Падишаху.

— Э, — махнул рукой великий добрый волшебник Рэтфорд Шванк, — молодо-зелено! Предупредить!

Да и так в Пиноальбаре чёрные петухи горланят с утра до ночи. Все предупреждены, но от этого только хуже.

— Это почему?

— Это потому, что Чёрному Льву не важно, кто победит, ему важно совсем другое.

— Вы меня пугаете, — сказал Антонио Сенквикастер.

— Я сам напуган, — весело сказал Рэтфорд Шванк, — Чёрный Лев прекрасно знает, что после того как Септоний Мар получит от Рависсанты волшебную палочку, он не сделается сильнее. Будет примерно вот что: Септоний Мар получит волшебную палку; дынные человечки в компании яйценосцев устремятся к берегам королевства Шаха-Падишаха; бывший король Карл с флотом адмирала ДюМаля нападёт на Пиноальбар; Шах-Падишах со своими роскошными рыцарями придёт на помощь Пиноальбару. В это время тыквенники разграбят падишаховы сокровища и вернутся к себе. По дороге назад морские чудовища Септония Мара, уверенные в своём могуществе, нападут на тыквенников, но те устроят избиение кальмаров и спрутов. Пока ДюМаль воюет с королём Гебульдарием у стен Пиноальбара, огромная армия лесных великанов Карася и Грюнибунды вторгнется в Ликлаутанию. Словом, будет длительная всеобщая война, и Септоний Мар обнаружит, что у него в этой войне нет никакого подавляющего превосходства. Чёрный Лев думает, что если война продлится долго, то рано или поздно Септоний Мар или ДюМаль призовут Чёрного Льва к себе на помощь, потому что в такой войне все средства хороши. Конечно, каждый хочет как лучше, но раз уж такое творится кругом, всякому терпению есть предел. Надо же как-то положить конец беззаконию, войне и грабежам. Для такого дела все средства хороши, и каждому понятно: на чьей стороне будет Чёрный Лев — тот и победит. А если придёт Чёрный Лев, будет поздно, — заключил свой рассказ Рэтфорд Шванк и сердито стукнул черенком ножа по столу, — поэтому мы с мастером Кюнкелем Шпунком придумали маленькую хитрость и решили пожертвовать дикобразом.

А теперь мы хотели бы услышать от Сенквикастера, что рассказала ему Грюнибунда при свете лампы.

Буря

Сказка Грюнибунды, пересказанная Сенквикастером

— Это не сказка в обычном смысле, — сказал Антонио Сенквикастер, — это просто добрая история со странным началом и добрым концом. Слушайте, мне надо успеть рассказать её вовремя.

Дождливое лето позапрошлого года привело в движение болотных цвергов Бойренского леса. Злобные бородатые карлики вылезли из затопленных нор и покинули торфяные болота, бросив несметные запасы клюквы, собранные поколениями предков. Карлики шли, перекинув бороды через плечо, поглядывая исподлобья маленькими свирепыми глазками, и чавкая размокшими сапогами. Они напоминали движущиеся поганки. Вскоре нашествие болотных цвергов заполонило окрестные леса и достигло предгорий Раунцберга. Там, среди скал и зарослей вереска, они нашли влажную пойму речки Цухенвассер, изобилующую куликами и лягушками. Но не лягушки привлекли их внимание — вся долина реки была покрыта кочками, поросшими брусникой и клюквой. Высший смысл своего существования болотные цверги видят в сборе клюквы. В этом занятии они упорны и неутомимы. Характер этих карликов очень суров. Цверги молчаливы, и некоторые считают, что общаются они только знаками, но и жестов этих у них только два. Один обозначает: клюква есть, другой: клюквы нет.

Цверги в серых колпаках, обмотанные седыми бородами, рассыпались по низменности под Раунцбергом и замерли от восторга. Они переглянулись и кивнули головами, что означало: ага, клюква есть. После чего начали собирать клюкву, как это делали они сами и их предки на протяжении тысячелетий.

Весть о клюквенной долине распространилась с необыкновенной быстротой, и вскоре все цверги ползали среди кочек и мха, разгребая ягодные веточки заскорузлыми руками и проворно срывая красные ягоды с тонких стебельков. Щекотание неутомимых многочисленных карликов разбудило горного великана Лумкина, который спал в этой самой долине с незапамятных времён и никому не мешал.

Исполинский Лумкин спал себе и спал, все о нём позабыли, часть Лумкина заболотилась и покрылась мхом, часть слилась с горами и покрылась лесом. В лесной части Лумкина хорошо росли маслята и рыжики. Он спал долгие годы и не имел никакой охоты просыпаться. Однажды во сне он увидел прекрасную Суюнгель, пришедшую с кувшином к водопаду. Суюнгель размахивала чёрными косичками и так понравилась Лумкину, что он решил спать дальше, чтобы увидеть её снова. Великан и не думал просыпаться, но цверги побеспокоили его. Тогда горный исполин поднялся и отправился умываться. Море оказалось недостаточно глубоким для простодушного Лумкина, он отошёл от берега на значительное расстояние, пригрелся на солнышке и снова заснул. Там он возвышается и поныне в виде горы с остатками соснового леса на плечах.

История болотных цвегров, любящих клюкву, девушки Суюнгель с косичками и кувшином и самого горного великана Лумкина интересна тем, что, выйдя в море, Лумкин сел на недостроенный подводный золотой дворец Септония Мара.

Фантазия волшебника Септония Мара никогда не была слишком богатой: он хотел быть большого роста и жить в золотом дворце. Чтобы чувствовать своё могущество ему нужен был дворец с золотыми колоннами, коралловыми садами и разноцветными рыбками. Септоний Мар думал, что он самый великий и могучий, до тех пор, пока бедолага Лумкин всё не разрушил. Сам Септоний Мар чудом ускользнул от гибели под его чреслами и стал искать причину своей уязвимости. Вскоре странная догадка посетила его шарообразную голову. Много лет назад Септоний Мар подарил Рависсанте волшебную палочку, потому что от этой палочки всё равно не было никакого прока, а Септонию Мару хотелось проявить покровительственную щедрость. Со временем запоздалая жадность стала терзать его душу, а когда он понял, что его волшебное могущество не так уж и велико, Септоний Мар решил, что значительная часть его магических сил осталась в подаренной палочке.

Дикобраз Нифиринфу шёл по лесу в неизвестном направлении. Мысли путались в его голове.

Дикобраз не мог решить, чего ему хочется больше: есть или спать. Но он шёл вперёд, петляя между деревьями и фырча. Думая о финиках он закрыл глаза, но продолжал идти по нюху, пока кто-то не наступил ему большой лапой на голову.

— Отдай волшебную палочку, — сказал Чёрный Лев, придавливая дикобраза к земле.

— Не отдам, — ответил дикобраз Нифиринфу, и свёрток с палочкой выпал у него изо рта.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Чёрный Лев, схватил палочку и скрылся в кустах.

Через непродолжительное время Чёрный Лев уже плыл по Синему заливу в чёрной лодке. Чёрная лодка Льва пылала изнутри красным пламенем и выглядела устрашающе. Рядом с лодкой из воды стала подниматься огромная туша чудовища — это был Септоний Мар.

— Септоний, — сказал Чёрный Лев и протянул свёрток, — смотри, что я тебе привёз.

Септоний Мар протянул маленькую лапку и, что было силы, сжал палочку в ладони. Острая терновая колючка продырявила его шкуру. С шипением и треском из Септония Мара стала выливаться противная тёмная жижа. Всё бурлило и клокотало, море вокруг почернело. Септоний Мар начал сжиматься, и когда окончательно сдулся, превратился в маленького сморщенного человечка со злобными жёлтыми глазами.

— Что ты наделал? Ты продырявил меня простой терновой колючкой! — возмущённо прокричал сдувшийся Септоний Мар, нырнул и навсегда скрылся в морских глубинах.

— В самом деле, — изумился Чёрный Лев, — что-то я непонятное натворил. Надо удирать отсюда, пока ещё чего-нибудь не случилось.

В это время на берега Синего залива очень далеко друг от друга вышли два волшебника. Возле Пиноальбарской бухты стоял длинный человек с длинной седой бородой. Это был Дукс Мак-Грегор.

Совсем в другой части моря, недалеко от устья реки Эрбадо находился Рэтфорд Шванк со своими друзьями. Дукс Мак-Грегор и Рэтфорд Шванк стали размахивать руками и выкрикивать заклинания удивительной силы. Над морем поднялся ветер, тучи собрались над заливом, и началась буря.

Буря разметала ликлаутанские корабли, их выбросило на камни и разбило в щепки, но ни один матрос не утонул. Лодки тыквенных человечков подхватила огромная волна и выплеснула их недалеко от Пиноальбара. Дукс Мак-Грегор и Грюнибунда вместе с куклой Агатой ходили по берегу, подбирали глупых одичавших тыквенников, отряхивали их от водорослей и складывали в большие корзины. Тыквенники присмирели и не решались перечить королеве.

Напрасно Септоний Мар злобно булькал и топал ногами. Морские чудовища увидев, что с ним случилось, отказались ему служить и расползлись в разные стороны. Морские гады больше никогда не возвращались.

— Вот и вся история, — сказал Антонио Сенквикастер.

— Ага, — сказал Рэтфорд Шванк, — с волшебной палкой из колючего терновника мы с Крюнкелем Шпунком угадали точно. Теперь бежим к обрыву. Будем делать бурю прямо оттуда. Так даже лучше получится.

Крюнкель Шпунк, Антонио Сенквикастер и Рэтфорд Шванк вышли из дворца. Далеко внизу простиралось море. Где-то на краю горизонта едва виднелись паруса флотилии ДюМаля.

— Итак, — сказал Рэтфорд Шванк, потирая ладони, — пора!

Он поднял руку. Всё стихло, и небо вдали потемнело.

— Будет буря, — сказал Крюнкель Шпунк.

Эпилог

Июньский зной в Пиноальбаре истребил воспоминания о весне, фиалках и синих цветах шафрана.

Окрестные поля покрылись тысячелистником и ромашкой, сойки в горах клевали дикую черешню, и земляника жухла на солнцепёке. Ближе к вечеру наступала духота, тучи наползали с моря.

Коричневые, фиолетовые и голубые груды облаков зацеплялись за холмы, рокотал гром, трещали удары близких молний, и посуда звенела в шкафах. Кошки пережидали дождь в дровяных сараях, зелёные древесные лягушки квакали, карабкались по стенам и забирались в открытые окна домов.

Пиноальбарские дети выносили пойманных лягушек на улицу, где потоки воды гнали по отмытой мостовой ветки, лепестки роз и сбитые дождём незрелые сливы. Лягушки уплывали по течению, а потом всё повторялось с начала. Ирисы пригибало дождём к земле. Печи дымили, огонь горел неровно, дрова стреляли, разбрасывая по кухням дымящиеся угольки. А на утро солнце сушило лужи, на город падала тяжёлая жара, и паруса кораблей повисали в неподвижном воздухе. От моря пахло водорослями.

Кнокс-Покс сидела по шейку в воде, отфыркиваясь от солёных волн и думая о том, что приготовления к войне её ничуть не радуют. Жёлтая Собака спала в тени, накрыв морду мокрыми лапами. Пиноальбар готовился к осаде, в городе было полно вооружённых людей, король приказал чинить старые укрепления и строить новые крепостные стены. Через ворота, перегороженные мешками с песком, протискивались подводы с продовольствием и фуражом, молодцеватые вестовые сбивались с ног, шумные рыцари, укутанные в бархат и драгоценности, громыхали железом. Джерри мечтал о подвигах и разгроме врагов. Но лето шло своим чередом, синее небо отражалось в море, а в море на песке сидела Кнокс-Покс, высовывая свои ступни из воды и разглядывая пальцы ног. Сломанная рука её срослась, доктор Когитум недавно снял бинты, и белая незагорелая полоса светилась теперь в воде, как серебристая рыба.

«Я оторву голову этой Бертольде, — думала Кнокс-Покс, покачиваясь на волнах, — я оторву голову этой дуре, и всё, не будет никакой дурацкой войны». Она нырнула и поплыла к дальнему молу у входа в бухту, где лежали на камнях перевёрнутые кверху килем рассохшиеся лодки, и нахальный пеликан Лукас выпрашивал рыбу с рыбацких фелюг под лоскутными косыми парусами. Через полчаса Кнокс-Покс доплыла до мола, вышла из воды и села, прислонившись спиной к горячим доскам шестивёсельной шлюпки. Пеликан куда-то улетел, было пустынно и жарко. Сияющее море сливалось с небом, белые камешки, шероховатые от соли, согревали ладони и слепили глаза. Солнце жгло, свет пробивал воду до самого дна, и медузы уходили дальше от берега в поисках холодных течений.

— Уф, — сказала она, — как же они мне все надоели!

Кнокс-Покс с досады ударила кулаком по гальке, и серо-зелёный краб в панике отбежал от неё, спотыкаясь и шурша ногами.

«Сейчас, — думала Кнокс-Покс, — этот Джерри с авангардом ополчения… Нет, это невозможно! Это невозможно представить: «ополчение» и «авангард». Все с ума посходили! «Ополчение» — это сборище выживших из ума бездельников с гнутыми вилами в руках, их выгнали из дома их старухи, чтобы те не путались под ногами. И теперь они рассказывают друг дружке небылицы про то, как они храбро бились при Пиноальбаре против разбойника Карла, как каждый из них положил десяток врагов. Как я их ненавижу! Они рассказывают, как Толстый Борн был восхищён их храбростью, когда брал их в плен, а они, конечно, не желали сдаваться и бились до конца. Теперь этот авангард инвалидов выдвигается в леса, чтобы передовые кордоны пиноальбарцев сумели храбро отразить первый натиск Ликлаутании. И романтичный Бен-Джерри Рогариф эль-Махра Брумаль, по причине невыговариваемости ни одним нормальным человеком его эфиопского имени, называемый в просторечии Рогембрумалем, или просто Джерри… теперь этот Джерри, в голове которого не больше мозгов, чем у одичавшего лесного арбузария, теперь Джерри едет на зебре, предводительствуя этим отрядом престарелых козопасов.

Ненавижу Джерри, — думала Кнокс-Покс, — теперь у него есть меч, кстати, тот самый, и даже щит с геральдическими пиноальбарскими крыжовниками. Он возомнит себя рыцарем, рассвирепеет, начнёт жечь всё кругом драконьим огнём! А если его убьют? А если его грохнет первый попавшийся солдат? Не храбрый рыцарь в латах из светлого золота, а тупой гвидличский наёмник, который служит ДюМалю за полтора фильдо в месяц, за тухлую овсянку с солониной. Что тогда? А если этот Джерри сам убьёт какого-нибудь глупого эрфитствующего тыквенника? Что тогда? Как после этого жить? Как он посмотрит после этого в глаза Агате или Грюнибунде? Им подвигов хочется. Что они знают о жизни? Феерические молокососы, саблезубые мечтатели. Что они понимают? В войне понимают только мой дед, медведь Штейн и Агата. Агату я люблю, она молодец. Остальные – просто придурки! Каждого запереть в библиотеке и заставить читать, чтобы никто не дёрнулся, чтобы сидели и молчали, пока хоть что-нибудь не начнут соображать. И к каждому приставить по врачу. Каждому своего Когитума с успокоительным отваром, на случай обострения патриотического героизма, — так думала Кнокс-Покс, глядя как над городом собираются белые кучевые облака, — все они ужасны, — думала она, — а Бертольде я лично оторву голову.

Вероятно, последние слова Кнокс-Покс произнесла вслух.

— Не стоит отрывать Бертольде голову, — раздался спокойный голос, и чья-то тень легла на КноксПокс. Она подняла глаза и увидела в ярком солнечном свете Рависсанту.

— Этого ещё не хватало, — выговорила Кнокс-Покс.

— Не беспокойся, войны не будет.

— Что всё это значит? Как ты посмела сюда вернуться! «Войны не будет». Почему я должна тебе верить?

— Прислушайся. Что ты слышишь?

Кнокс-Покс некоторое время молчала.

— Ничего, — сказала Кнокс-Покс, — я ничего не слышу.

— Ты права. Чёрные петухи Пиноальбара перестали кукарекать, потому что опасности больше нет, наступила тишина. Скоро начнётся буря, — сказала Рависсанта, — тебе надо уходить отсюда.

Рависсанта постояла ещё немного, раскачиваясь с пятки на носок, как будто хотела что-то ещё сказать, но не решилась.

— Прощай, — сказала Рависсанта и начала таять в воздухе. Её подхватило ветром и унесло. Она исчезла.

Кнокс-Покс посмотрела в открытое море. Волны вдали покрылись пеной, небо помрачнело, и ветер засвистел в травинках между камней. В воздухе посвежело, вопли чаек сносило к берегу, прибой ворчал, клацая валунами и передвигая гальку. Вершины гор ещё озарялись солнцем, но вскоре и они померкли. Краски дня сгустились, мир изменился, глубокая даль и каждая песчинка на руке КноксПокс стали видны отчётливо и ясно. Всё закончится бурей, — подумала она, — и прекрасно. Я очень рада.