Леа проснулась первой, чувствуя страшную боль в низу живота. Погода обещала быть прекрасной: луч солнца пытался пробиться сквозь занавески из отвратительной красноватой ткани, освещая оборванные и местами отклеившиеся обои с красными и голубыми цветами. В большом зеркале, висящем перед кроватью, она увидела себя и спящего Матиаса.
Она взглянула на свои часы: одиннадцать. Одиннадцать часов! Ценой неимоверных усилий ей удалось встать и, дрожа от холода, натянуть сапоги и пальто. Матиас заворочался на кровати. Леа на секунду замерла, затем подняла с пола свою сумку, нечаянно толкнув столик, на котором зазвенели бокалы и тарелки. Матиас продолжал спать.
В конце коридора лениво прогуливался тщедушный человечек с желтоватым лицом и потухшим окурком во рту.
От вчерашнего моросящего дождя не осталось и следа: в голубом небе сияло солнце. Казалось, ветерок, прогуливающийся по унылым улицам, принес с собой запах весны. Копокол Собора Нотр-Дам пробил двенадцать. Леа бросилась бежать по улице Монтескье. Задыхаясь, остановившись по пути лишь раз, чтобы пропустить трамвай, она подлетела к «Регенту». Наступило время аперитива, и на террасе было полно народу. Несколько столиков занимали немецкие офицеры.
Дэвид сошел с ума, назначив встречу в этом кафе! На террасе его не было. Леа уже смирилась с необходимостью войти внутрь, но тут увидела его. Дэвид сидел на скамейке и читал «Маленькую Жиронду». Выглядел он радостным и помолодевшим.
— Вы слышали новость?
Она отрицательно покачала головой.
— Вчера по радио Лондона сообщили, что освобожден Ленинград. Мы с Аристидом чуть было не заплакали, когда Жак Дюшен произнес это охрипшим от волнения голосом. Вы представляете, они продержались шестнадцать месяцев!.. Однако у вас не очень довольный вид…
— Это замечательная новость! Я очень рада, но у меня жасная мигрень…
Он взглянул на нее внимательнее.
— Да, вчера вы выглядели лучше. У вас все в порядке?
— Да, все прошло хорошо.
— А Большой Клеман?
— Обещал сделать все от него зависящее. Сегодня в четыре часа он назначил мне встречу.
— Прекрасно. Я скажу Мотыге, чтобы он был там. Не забудьте: если что-то будет не так, наденьте платок.
— Мадемуазель будет что-нибудь пить? — спросил подошедший официант.
— Да… Нет… Я не знаю.
— Вы завтракали?
— Нет, я не голодна. Принесите, пожалуйста, «Виши-фрез» и, если у вас найдется, таблетку аспирина.
— Я посмотрю, мадемуазель.
С громким смехом в кафе ввалилась компания молодых людей. Леа почувствовала, как напрягся Дэвид, хотя у парней был вполне безобидный вид.
Вернулся официант со стаканом воды и двумя таблетками на блюдечке.
— Вам повезло, хозяйка нашла лекарство у себя в сумочке.
— Поблагодарите ее от моего имени.
— Сколько я вам должен? — спросил Дэвид.
— Стакан сотерна и «Виши-фрез»… Шесть франков, месье, без обслуживания.
— Вот, возьмите. Поторопитесь, нам нужно идти.
Леа проглотила таблетки и проследовала за Дэвидом. Как только они вышли, он схватил девушку за руку и потащил в сторону улицы Жюдаик.
— Почему мы ушли так быстро? Из-за этих парней?
— Да.
— Почему?
— Надеюсь, что вам никогда больше не придется с ними встретиться. Это люди комиссара Пуансо.
— Они? А я подумала, что это студенты!
— Необычные студенты. Дубинкой они владеют лучше, чем французским языком. Это бессовестные, наглые и очень опасные маленькие скоты, пытающие и убивающие людей не столько ради денег, сколько для удовольствия.
— Почему вы назначили мне встречу в таком месте?
— Потому что безопаснее всего встречаться в окружении врагов… Здесь мы расстанемся. Чем вы собираетесь заняться до того, как отправитесь к Большому Клеману?
— Немного прогуляюсь, на воздухе мне лучше. Потом, может быть, пойду в кино.
— Это хорошая идея. В «Олимпии» показывают «Вечерних посетителей» Карне. Неплохой фильм, правда, конец у него не совсем удачный…
— Я видела его в Париже. Что я должна делать после встречи с Большим Клеманом?
— Отправляйтесь на Сен-Жанский вокзал, откуда отходит ваш поезд. Возле газетного киоска к вам подойдет женщина с каталогом французских вин и скажет: «Парижский поезд сегодня, наверное, опоздает», вы ответите: «Не думаю». Расскажете ей, как прошла встреча, и можете садиться на свой поезд в Лангон.
— А если по той или иной причине я не смогу прийти на вокзал?
— Мы узнаем это от Мотыги, который будет идти за вами. Но вам приказано вернуться домой как можно скорее.
— Приказано? — спросила она, нахмурив брови.
— Да, хотите вы того или нет, теперь вы стали членом группы и в интересах вашей безопасности и безопасности всех остальных обязаны подчиняться. Аристид очень строго относится к этому.
— А где Ло… Люциус?
— В надежном месте, в Ландах. Скоро вы получите от него песточку. До свидания, Экзюперанс. Good luck.
— До свидания, Дэвид.
— Ваша подруга будет освобождена завтра.
Леа не верила своим ушам. Это невозможно! Наверное, он смеется над ней.
— Как это?
— Гестапо пришло к выводу, что мадам д’Аржила ничего не знает о деятельности своего мужа и его местонахождении. А вы случайно этого не знаете?
Вопрос был задан так неожиданно, что Леа растерялась. Каким-то чудом ей удалось, даже не побледнев, совершенно невинно ответить:
— Я? Нет. Я не видела его с тех пор, как похоронили моего отца.
По лицу Большого Клемана невозможно было определить, поверил он ей или нет.
— Я вижу перед собой по-настоящему осторожного человека. Таких, у нас очень ценят.
— У нас?
— Да, в Сопротивлении.
— Но это же очень опасно! — испуганно и восхищенно воскликнула она. Это было сыграно с таким мастерством, что ее собеседник закашлялся, а затем сказал:
— Очень, но это цена освобождения нашей страны.
Дурацкая игра начала надоедать Леа. Чувствуя, что этот непонятный человек все больше ее раздражает, девушка спросила:
— В котором часу должны освободить мадам д’Аржила?
— До обеда. Она очень слаба после болезни, поэтому понадобится машина. Я позволил себе переговорить об этом с вашим дядей, мэтром Дельмасом, и он согласился предоставить в ваше распоряжение свой автомобиль, чтобы отвезти мадам д’Аржила.
— Спасибо за все. Но как вам это удалось?
— По правде говоря, я не сделан ничего особенного. Когда я разговаривал с начальником лагеря Мериньяк, он сказал, что только что получил приказ освободить мадам д’Аржила и еще десяток других узников — по семейным обстоятельствам.
Соответствуют ли его слова действительности? Во всяком случае, звучит правдоподобно. Леа удовольствовалась этим объяснением.
— Надеюсь увидеться с вами при более приятных обстоятельствах, — сказал Большой Клеман на прощание…
Если бы не боль внизу живота, которая не давала ей забыть о прошедшей ночи, Леа пустилась бы в пляс прямо на бульваре Верден. Вечер выдался прекрасный. Девушка шагала не спеша, блаженно нежась под последними лучами заходящего солнца. Она решила отправиться к дяде, Люку Дельмасу, чтобы принять душ, избавиться наконец от ощущения грязи… и впервые за день спокойно подумать о том, что произошло.
Матиас ее детства и юности умер для нее в мерзком заведении этой отвратительной бабы. Он никогда не получит прощения Леа. Единственное, в чем она никак не могла разобраться, так это в том, насколько реальными были угрозы Матиаса. Теперь она знала, что он способен на все, но пока не могла с точностью определить, насколько цепко он держит ее в своих руках, и как далеко простирается его власть над ней. О том, чтобы выгнать Матиаса из Монтийика, не могло быть и речи, во всяком случае, до тех пор, пока она не узнает, как в действительности обстоят дела с поместьем и что он может сообщить гестапо…
В столовой мэтра Дельмаса было тепло; ужин, поданный старой верной кухаркой, оказался таким же безвкусным, как и до войны.
В обществе дяди Люка и кузена Филиппа, решившего пойти по стопам отца и наконец, закончившего изучение права, Леа чувствовала все большую неловкость и внутреннее напряжение.
— Какое счастье, что у папы хорошие отношения с префектом, иначе мадам д’Аржила могла бы провести там еще много месяцев, — с пафосом произнес Филипп.
— Ты — адвокат; ты что, считаешь нормальным, когда сажают в тюрьму ни в чем не повинного человека? — возмутилась Леа.
— Может быть, она ничего предосудительного и не сделала, но хорош гусь ее муженек, которого разыскивает полиция!
— Какая? Французская или немецкая? — язвительно спросила Леа.
— Ты прекрасно знаешь, что полицейские сотрудничают.
— Да это всем известно…
— Дети, перестаньте ссориться! — вмешался мэтр Дельмас. — Ты не права, Леа. Здесь, в Бордо, мы всего лишь выполняем указания правительства. Любое другое поведение противоречило бы интересам нашей страны. Сделав такой выбор, маршал Петен спас Францию от анархии и коммунистического нашествия, не говоря уже о том, что сберег тысячи человеческих жизней…
— Дядя Люк, ты почему-то забываешь о том, что эти человеческие жизни для них ничего не стоят! Они казнят десятки заложников!
— Это печальное следствие террористических актов, совершаемых безответственными людьми, наемниками Москвы и Лондона…
— Дядя! Как ты можешь такое говорить, когда дядя Адриан и Лоран д’Аржила…
Мэтр Дельмас вскочил так резко, что опрокинул тяжелый стул. Он гневно швырнул на стол салфетку.
— Не желаю больше слышать о своем брате! Для меня он умер, я тебе это уже говорил. Что же до Лорана д’Аржила, то я просто не понимаю, что с ним произошло. Это был прекрасный офицер… Спокойной ночи! Ты испортила мне аппетит…
Произнеся эту тираду, дядя Люк с удрученным видом покинул гостиную.
— Нехорошо, что ты довела его до такого состояния. Теперь он не будет спать всю ночь, — заметил Филипп.
— Ничего страшного, бессонница ему не повредит. Пусть подумает о том, что он будет делать после войны, когда немцы ее проиграют.
— Бедная девочка! Если это произойдет, то отнюдь не завтра. Лучше бы ты занялась своими возлюбленными и не лезла в мужские дела.
— Бедный Филипп! Ты все так же глуп. Ты видишь мир только глазами своего отца. Пьеро это понял и предпочел убраться отсюда.
Теперь и ее кузен, внезапно побледнев, вскочил из-за стола.
— Твое счастье, что ты не заговорила о брате при папе, а то я вышвырнул бы тебя вон!
Леа пожала плечами и спросила:
— Где он? Вы слышали о нем что-нибудь?
— Он в тюрьме, в Испании.
— В тюрьме?..
— Да, хоть он и не вор. Папа чуть не умер, когда нашел в своей комнате записку от него и узнал, что тот намерен добраться до Северной Африки и пойти добровольцем в армию.
— Уж ты-то на такое, разумеется, не способен.
— Можешь издеваться, сколько угодно. Но я абсолютно уверен: если бы не дурной пример дяди Адриана, малыш никогда бы не уехал. К счастью, его арестовали до того, как он успел пробраться в Марокко…
— К счастью?!
— Да, у папы в Мадриде есть друзья, адвокаты, они обещали вернуть Пьеро на родину.
— Он не вернется.
— Это меня удивило бы. Не так-то легко отделаться от ордена иезуитов, особенно если отец настаивает на необходимости оградить юную душу сына от опасности.
— Нечего сказать, прекрасные средства!
— Необходимые в наше время, моя дорогая. Ты лучше бы брала пример с сына хозяина вашего винного склада.
— Матиаса?
— Да, сына Файяра, который, несмотря на свое происхождение, ведет себя намного лучше, чем некоторые молодые люди нашего круга.
— Ох уж это твое правило: «чтобы тебе было хорошо, надо вести себя хорошо». Ты смешон, бедный мой старичок; можно подумать, что я говорю с тетей Бернадеттой: «молодые люди нашего круга». Да все это прогнило, распалось, исчезло навсегда! Ты и тебе подобные… да вы просто пережиток прошлого, динозавры…
— Динозавры или нет, но пока что страна держится только на таких людях, как мы.
— Ты считаешь, что можно жить под немецким сапогом и при этом лизать его подошву?
— Вижу, ты слишком внимательно слушаешь этих ничтожных типов с Лондонского радио. Им-то что — сидят себе в безопасности на своем острове и подбивают на подрывную деятельность всех коммунистических бездельников нашей несчастной страны.
— Ты забываешь о ежедневных бомбардировках Англии.
— Мало этим мерзавцам! И всем, кто им помогает!
— Как ты только можешь говорить такое о наших родственниках!
— Ты такая же идиотка, как и они.
Опять то же непонимание, те же споры, те же оскорбления, что и в детстве…
Лучше всего было бы оставить его здесь и пойти спать, но то, что он сказал о Матиасе, беспокоило Леа.
— Что ты имел в виду, когда говорил о Матиасе? — спросила она.
— А то, что работа в Германии пошла ему на пользу. Он поумнел; теперь вместо того, чтобы смотреть на тебя томными глазами и умирать от любви, он ведет себя как настоящий мужчина, на которого всегда можно положиться.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Трудно объяснить, потом сама поймешь. Уже поздно, а завтра рано утром мне нужно бьугь во дворце. Спокойной ночи. Тебе постелили в комнате Коринны. Не забудь погасить здесь свет.
— Спокойной ночи.
Облокотившись на стол и положив подбородок на руки, Леа долго сидела в тревожной задумчивости, пытаясь понять, что имел в виду Филипп, когда говорил о Матиасе.
На следующее утро мэтр Дельмас и Леа поехали за Камиллой в лагерь Мериньяк. Молодая женщина была так слаба, что жандарму пришлось на руках отнести ее к машине адвоката. Выполнив все формальности, они, наконец, покинули лагерь под равнодушными взглядами немногочисленных узников, бродивших под моросящим холодным дождем.
Полулежа на заднем сиденье, Камилла смотрела, как открываются опутанные колючей проволокой ворота. Она была так измучена, что даже не испытывала особой радости.