Январь 2011 года. В эту же пору тридцать лет назад мы с женой приехали в Хеврон. Сейчас город утопал в солнечной благодати, подобной израильской весне. А тогда потоки холодного дождя затопили озябшие строения, в полдень погружённые во тьму. Перед Бейт Хадаса (Здание Хадасы) над примитивным бункером из мешков с песком возвышалась голова раввина Левингера. Приблизившись и обойдя бункер, чтобы войти в дом, мы увидели всю тощую фигуру раввина с автоматом в руках. Вода, как из пожарного брандспойта, стекала с капюшона на брезентовый балахон. Рав Левингер улыбнулся, увидев нас у входа в охраняемый им дом.

А в доме, в котором в ужасных условиях проживало несколько героических семейств, воевавших с властью, пытавшейся выселить их из символа еврейского присутствия в одном из четырёх священных городов Израиля, верховодила жена раввина Мирьям Левингер. Израильское правительство не отказалось от намерения выселить их из дома, всегда принадлежавшего евреям, для того, чтобы угодить арабам. Что можно сказать об этом?

Скромно, не жалуясь, госпожа Мирьям рассказала нам о тяжёлом быте в городе, населённом враждебно настроенными арабами. Но значительно тяжелее быта была война с израильским правительством.

Шестнадцатилетний сын, один из многих, не помню уже из скольких детей Левенгеров, работал в Иерусалиме. В Хеврон возвращался поздно вечером, иногда ночью.

– Но ведь это опасно! – Удивилась моя жена.

– Конечно, – ответила Мирьям.

– Неужели вы не волнуетесь и разрешаете сыну такие поездки?

– Естественно, волнуюсь. Но ведь не могу же я запретить сыну ходить по нашей земле.

– Я встал, подошёл к этой славной женщине и поцеловал её руку. Я заметил, вернее, почувствовал охватившую людей какую-то неловкость. Но в ту пору ещё не имел представления о том, что совершил нетактичный поступок. Мужчина не имеет права даже прикасаться, не то что целовать руку жены раввина. Уже потом, когда узнал об этом, оценил деликатность госпожи Мирьям. Она повела себя так, словно ничего не случилось, словно я не преступил дозволенного. Так воспитанная деликатная хозяйка не замечает пролитого на скатерть.

День, проведенный в Хевроне, мокнущий под холодным дождём рав Левингер, его изумительная жена Мирьям, посещение Меарат а-Махпела, гробницы над захоронением Авраама, Сары, Ицхака, Ривки, Иакова и Леи, трансформировался потом в стихотворение, в котором, увы, безуспешно пытался выразить свои чувства.

В Хевроне нет сверкающих дворцов.

В Хевроне получают наши дети

В наследство лишь могилы праотцёв –

Наследье четырёх тысячелетий.

Унылый камень придавил полынь.

Здесь Амалек по-прежнему звереет.

И всё ж одна из четырёх святынь

Хеврон, как встарь, поныне для еврея.

Но на святыню может наплевать

Тот, для кого Хеврон объект сатиры,

Готовый променять отца и мать

На тень воображаемого мира.

Шалом ахшав! Вслепую, в круговерть,

Бездумно веря в совесть мировую.

Так верили ведомые на смерть,

Что их ведут помыться в душевую. 

Прошли годы. Даже не верящий в совесть мировую, став премьер-министром, подчинился преступным Ословским соглашениям и отдал Хеврон в полную собственность так называемой Палестинской автономии, Сейчас мы в Хевроне с женой, невесткой и сыном. Собственно говоря, необходима оговорка. В арабский Хеврон мы не можем попасть. Путь туда преграждён постами Армии Обороны Израиля. Арабам путь в еврейские кварталы, разумеется, не преграждён.

Проехали Кирьят-Арба. Так назывался Хеврон во времена Авраама. Сейчас это новый город, примыкающий к собственно Хеврону. Остановились у входа в Кирьят Бен-Цион. Это район в центре города, названный в честь профессора-физика Бенциона Ароновича Тавгера.

Я часто пытаюсь оценить и сравнить героизм на фронте с героизмом в гражданской жизни. И каждый раз прихожу к заключению, что в бою быть героем всё-таки легче.

Бенцион Тавгер родился в Борисове в 1930 году. Мальчик отличался необычным интеллектом. Даже его старший брат Семён обращался к нему за консультациями. Семён Тавгер погиб на фронте Отечественной войны. В 1952 году Бенцион с отличием окончил физико-математический факультет Горьковского университета. В 1954 году он открыл явление магнитной симметрии. В 1969 году защитил докторскую диссертацию. В Горьком, а затем в Новосибирске Бенцион Тавгер создал сионистские кружки и руководил ими. Все одиннадцать членов его горьковского кружка совершили алию в Израиль. Тавгер был первым в Новосибирском академическом городке и первым доктором наук в СССР, уехавшим в Израиль в мае 1972 года. Выдающийся физик Юваль Неэман, будучи ректором Тель-авивского университета, пригасил Тавгера занять у него кафедру. Кстати, Неэман считал, что, если экспериментально подтвердится открытие Тавгера, это будет равно созданию лазера. Работая в Тель-авивском университете, профессор Тавгер мечтал об институте физики твёрдого тела в Иудее. Он поселился в Кирьят-Арба и начал, казалось, заранее проигранную войну с израильским правительством за возобновление еврейской жизни в Хевроне. Физик-теоретик привык к логическому мышлению. Оно не совмещалось с действиями израильского правительства.

В семье художника по соседству с Тавгером умерла шестимесячная девочка. Родители и Тавгер настаивали на погребении ребёнка на еврейском кладбище в Хевроне. На кладбище, где в течение веков покоились евреи, где в братской могиле погребены жертвы еврейского погрома 1929 года, после которого, угождая арабам, англичане, вместо наказания погромщиков, удалили евреев из святого для них города. Англичане, получившие мандат на Палестину, чтобы превратить её в еврейский национальный дом, сделали Хеврон юденфрай. А министр обороны Шимон Перес, вероятно, следуя за англичанами, категорически запретил похоронить ребёнка на старом кладбище. Мать с трупиком ребёнка на руках обошла солдат, преграждавших дорогу. Солдаты Армии Обороны Израиля не посмели вступить в конфликт с несчастной матерью, нарушив запрет министра. Опасаясь эксгумации послушными израильтянами или осквернения могилы арабами, жители Кирьят-Арбы наняли двух сторожей. Одним из них стал безработный профессор Тавгер.

Кладбищенский сторож не прекращал заниматься теорией твёрдого тела. Но большую часть этого периода своей жизни он посвятил восстановлению древнего кладбища с разбитыми и поваленными надгробьями. Заодно начал раскопки старой синагоги «Авраам Авину». К счастью, у него появились немногочисленные помощники, в том числе и арабы. Раскопал и восстановил. Полиция неоднократно арестовывала его. Но что ему израильская полиция, человеку, имевшему опыт сражения с КГБ!

И началось поселение евреев вокруг этой синагоги. И назвали благодарные евреи этот квартал в центре Хеврона в честь профессора Бенциона Тавгера – Кирьят Бен-Цион.

Ещё вчера, стоя в синагоге «Авраам Авину», я не думал, что расскажу о поездке в Хеврон, а начав писать, не представил себе, что вспомню профессора Тавгера. Но сейчас! В бою мне приходилось видеть героев. Да ещё каких! Кого из них смог бы сравнить с физиком-теоретиком Бенционом Ароновичем Тавгером? Никого!

Из Кирьят Бен-Цион мы поднялись на окраину Хеврона, на холм Телль Румейда. Под нами раскинулся большой город, освещённый полдневным солнцем. Серые старые дома скупо вкраплены в массу белых зданий, построенных после Шестидневной войны 1967 года. А город начинался именно с этого места. По преданию здесь жила семья, в которой родился пастушок, ставший вторым царём Израиля. Царь Давид – воин и поэт. Сейчас здесь несколько семейств евреев-поселенцев.

#Degen1.jpg  

На холме Телль Румейда

На холме Телль Румейда, видя быт евреев, оценивая их мужество, я думал о тех, кто демонизирует этих замечательных людей, об ультралевых барчуках Северного Тель-Авива. Что является источником их ненависти к поселенцам? Неужели они не понимают такой простой истины: не поселенцы – препятствие миру с арабами. Мне кажется, что в основе этой ненависти гнездится грызущая их зависть. Их деды и отцы были такими же поселенцами в Палестине. Пóтом и кровью они осваивали эту Богом нам данную землю. Шло время, и они, бывшие солью Израиля, увидели, а многие к тому же осознали несбыточность их такой прекрасной утопии. Но ведь именно они, поселенцы того времени, в течение всего лишь одной ночи строившие забор и башню, и снова забор и башню, и снова, и снова, именно они создали Государство Израиля. А их разжиревшие потомки? Дети многих из них заграницей. Их дети и внуки отказываются от службы в армии, в элитных подразделениях которой служат нынешние поселенцы. Возможно ли им не завидовать?

Ладно, гипотеза мне кажется правдоподобной. Но как в число этих фактических врагов Израиля попали мои дважды земляки, русскоязычные евреи? Им-то каким образом в борщ … поселенцы? По-моему, тут чаще всего доминирует психология советского гражданина. (Не хотел написать Хомо советикус). Они не читали, то есть, не видели, но знают. Они за долгие годы пребывания в стране так и не овладели языком этой страны. Они не оторвали своих ягодиц от прибрежных городов, в которых живут. Они не видели ни одного поселения в Иудее и Самарии. Я уже не говорю о сказочном Ямите, о поселениях Гуш-Катиф, Кфар-Даром и ещё трёх поселениях на севере сектора Газы, по которым у меня и сейчас сердце болит. Уверен, если бы они стояли на холме в трёх километрах северо-восточнее Калькилии, откуда открывается вид вправо на трубы электростанции в Хедере и влево на Ашдод, пришлось бы задуматься, следует ли верить ангажированным левым журналистам, отнимают ли у них поселенцы даровой кусок хлеба. Если бы они стояли на окраине поселения Бейт Арье и смотрели на взлётно-посадочные полосы аэропорта Бен Гуриона, ворота страны, возможно, задумались бы о своём недостойном поведении. Мне очень обидно, когда ветераны, мои товарищи по войне вскакивают и вытягиваются по стойке смирно при звуках песни «День Победы», но лениво поднимаются и стоят молча, как бараны, когда исполняется гимн «Атиква». Какими чужими они видятся в этот миг израильтянам, с гордостью поющими наш красивый гимн. Занесло меня. Но что поделаешь, если эти мысли не давали мне покоя на Телль Румейде?

И в Бейт Хадаса. А здесь ещё вспомнил, как «зелёный» новый израильтянин я реагировал на сообщения в известиях, словно из поля боя, о том, что сейчас происходит в Бейт Хадаса. А происходило для меня, нового израильтянина, необычное и непонятное. Израильское правительство не разрешало евреям вселиться в еврейский дом. Ночью десять женщин, девушек и около сорока детей прокрались мимо часовых, карауливших вход, и через окно в тыльной стене проникли в дом. Их пытались взять измором. У них не было воды и еды. Но они не сдались и победили. Армия, подчинявшаяся правительству Ликуда, не посмела атаковать женщин и детей. Это были именно те женщины, возглавляемые Мирьям Левингер, с которыми мы общались во время первого приезда в Хеврон.

К Меарат а-Махпела жена, невестка и сын пошли пешком, а я, приехав автобусом, одиноко ждал их уже наверху, у основания лестницы в синагогу. Ко мне подошёл пастор, мужчина лет шестидесяти.

– Вы израильтянин? – Спросил он.

– Да.

– Местный? Впрочем, это глупый вопрос. Видно же, что вы не местный.

Я улыбнулся, поняв ход его мыслей, который он тут же огласил:

– Вы ведь без кипы, значит атеист, а в Хевроне живут только верующие евреи.

– У вас не совсем правильное представление о евреях. И ошиблись вы дважды. Во-первых, атеисты самые неистовые приверженцы их веры – атеизма. Во-вторых, я верующий, как и очень многие мои одноверцы без кип. Дело в том, что я ещё не дорос до выполнения всех шестисот тринадцати заповедей. Поэтому кипу я не ношу, но сейчас, перед тем, как войти в синагогу, конечно, надену.

– Спасибо. Это ещё одна важная деталь, которую я усвою в этот приезд в Израиль.

– Вы уже были здесь?

– Да. Двадцать лет назад. И уехал, стыдно признаться, рафинированным антисемитом. – Он увидел мой изумленный взгляд и продолжил. – Видите ли, мы приехали из Соединённых Штатов, группа друзей Израиля. Мы с удовольствием осматривали цветущую страну. Нас возили по всем христианским местам. Гид у нас был молодой человек с прекрасным английским языком. Я сказал бы, оксфордским.

Я мысленно улыбнулся, представляя себе, как он, американец, восторгающийся оксфордским английским, воспринимает моё «моя твоя понимай».

– Всё шло замечательно до поездки в Хеврон. Вот как раз на этом месте, где мы сейчас стоим, речь зашла о еврейском поселении в Хевроне. Гид возмущёно брызгал слюной. Уже языком бездомных нью-йоркского истсайда он обвинял поселенцев в том, что они препятствуют установлению мира на Ближнем Востоке. Я возразил, сказав, что это еврейская земля, а Хеврон один из четырёх городов, священных для евреев. Он спросил меня, откуда я это взял. Я ответил – из Танаха. «Ну, если вы верите этим глупым сказкам, – сказал он, – то тут и разговаривать не о чём». Потом мы были на приёме, который в нашу честь устроили симпатичные интеллигентные молодые люди из движения «Мир сейчас». Но для меня они перестали быть симпатичными, когда я услышал их высказывания, подобные тем, которые мы услышали от гида. Я подумал, если это евреи, то не напрасно их ненавидят. Знаете, немалых усилий стоило мне избавиться от антисемитизма, вернуться к старому мировоззрению и снова приехать в Израиль. На сей раз до поездки сюда, в Иудею, мы побывали в Самарии. Гид, весьма образованный израильтянин повёз нас в Ариэль, Элькана и поселение, забыл название, из которого мы рассматривали Тель-Авив. И вот неожиданная встреча с вами. Спасибо. Было приятно познакомиться.

Он пожал мою руку и вместе с подошедшей группой поднялся в синагогу. Подошли и мои родные.

#Degen2.jpg  

Меарат а-Махпела

Чуть позже мы узнали, что именно в это время в синагоге выступал мэр Кирьят-Арбы Ядидия Левингер, сын рава и госпожи Мирьям. Возможно, это был тот самый сын, о котором мы говорили тогда в Бейт Хадаса при первом посещении Хеврона.

Не успели стать на ступени, как площадь взорвала молитва муэдзина, тысячекратно до децибелов артиллерийской канонады усиленная громкоговорителями. Ничего удивительного. В синагоге ведь сейчас выступления-воспоминания евреев. Упомянул артиллерийскую канонаду потому, что точно в этот день, 13 января 1945 года, точно шестьдесят шесть лет назад я так же, как сейчас, был оглушён небывалой артиллерийской подготовкой перед наступлением, последним, в котором я участвовал. В течение двух часов перед атакой на исходной позиции мы сидели в танке полностью оглушённые. Я не слышал собственного голоса. Не помогало даже танковое переговорное устройство. Не знаю, могло ли бы сейчас оказаться полезным какое-нибудь устройство. Грешен, но так захотелось мне взять в руки винтовку и расстрелять все репродукторы, все до единого. Естественно, – скажете вы. Израильский агрессор.

Январь 2011 г.