Кстати, говоря о гонорарах и упомянув удивительную курительную трубку, я пообещал рассказать при случае, за что получил ее. Да и воспоминание о брит-мила, об обрезании, вызвало соответствующие ассоциации.

Операция по поводу повреждения крестовидных связок коленного сустава технически не сложнее других больших ортопедических вмешательств. Но у нее есть специфика, делающая исходы операции проблематичными. Она требует буквально ювелирной точности. Если вновь образованная связка чуть длиннее, не будет достигнут необходимый эффект, не будет устранен симптом «выдвижного ящика». Если связка окажется чуть короче, коленный сустав будет тугоподвижным, болезненным и так же подвергнется деформации, как и не оперированный сустав с порванной крестовидной связкой.

Коллеги объясняли хорошие исходы после моих операций по поводу разрыва крестовидной связки везением. Иногда, правда, говорили, что интуитивно я точно определяю длину созданной мною связки. Почему-то не хотели верить, что удачи связаны с хорошей зрительной памятью. Я прочно запомнил взаимоотношения всех компонентов коленного сустава не только во время операций, но и при вскрытиях.

Имея рентгеновскую установку с электронно-лучевыми преобразователями, можно обойтись без везения, без интуиции и даже без памяти. Во время операции надо просто под контролем телевизионного экрана придать суставной щели оперируемого сустава точно такую же величину, как на другом, здоровом суставе, и после этого зафиксировать свободный конец вновь образованной связки. Эту идею я высказываю впервые по простой причине: в Киеве у меня не было рентгеновского аппарата с электронно-лучевым преобразователем, в Израиле у меня не было пациентов с разрывом крестовидной связки. Если какой-нибудь грамотный ортопед случайно прочтет эти строки, я разрешаю ему присвоить себе идею и, набрав статистически достоверное количество наблюдений, опубликовать оригинальную статью.

Итак, закончено вступление, необходимое для представления, за что я получил курительную трубку, а главное — для продолжения этой истории.

Однажды пришел ко мне главный хирург киевского горздравотдела. Если я не ошибаюсь, это произошло в 1965-ом или в 1966-м году. С доктором Варфоломеевым, отличным человеком и хорошим врачом, мы были в приятельских отношениях.

— У меня к тебе большая просьба, — сказал он. — Я прошу тебя прооперировать восемнадцатилетнего парня с разрывом крестовидных связок.

— Если я правильно понимаю, парень не живет в районе обслуживания нашей больницы.

— Ты понимаешь правильно. Парень даже не живет в Киеве. Он живет в Москве. Именно в Москве его отцу, очень большому военачальнику, порекомендовали обратиться к тебе. Так что это не я сделал тебе подлость.

— Исключено. Я обслуживаю только пациентов, живущих в районе нашей больницы.

— Только? А спортсмены из Еревана?

— Они были госпитализированы во врачебно-физкультурном диспансере. Я только оперировал.

— А твои друзья из Гагры? Может быть, продолжить перечень?

— Так это же с твоего разрешения или даже по твоему приказу.

— Ладно. Сделай одолжение лично мне.

— При одном условии. Ты дашь мне отличного наркотизатора.

— Нет проблем. Я тебе дам не отличного наркотизатора, а лучшего в Киеве.

Пациент оказался воспитанным скромным юношей, исключением в среде, в которой он рос. Вечером накануне операции позвонил доктор Варфоломеев:

— Завтра в восемь утра у тебя будет лучший киевский анестезиолог, доктор Марк Тверской.

Не родственник ли Моти Тверского, — подумал я. Впрочем, если он даже просто похож на своего однофамильца, это меня вполне устраивает.

Действительно, в восемь часов утра пришел… Но кто? Мальчишка! Красивый юный сефардский еврей. И это лучший киевский анестезиолог? Ну, погоди, Варфоломеев! Дорого тебе обойдется этот розыгрыш! Деваться уже было некуда. Анестезиолог попросил меня рассказать ему вкратце основные этапы операции. Я кипел, стараясь не выдать своих чувств, стараясь не обострить обстановку. Лучший анестезиолог! Не мог прочитать в ортопедическом руководстве ход операции! Я был так зол, что даже не подумал о несправедливости своего требования. Анестезиолог, если ему это необходимо, о ходе операции справляется у хирурга. Достаточно у него своих учебников и руководств.

Марк Тверской внимательно выслушал меня и сказал:

— Спасибо. Можете мыться.

Я мыл руки, и, казалось, вода кипит на них, до такой степени гнева я был доведен розыгрышем этого подлеца Варфоломеева. Этого я ему не прощу!

Ассистентка тоже мылась молча, понимая мое настроение.

Через десять минут мы вошли в операционную. Тишина. Не может быть! Пациент спит. Трубка, к которой присоединен шланг наркотизационного аппарата, введена в трахею. Марк Тверской сидит на своем месте так, словно ничего не совершил. Нет, не сделал, а именно совершил!

Никогда до этого мне не приходилось оперировать в таких идеальных условиях. Незадолго до конца операции доктор Тверской спросил, сколько минут мне еще осталось работать. Я ответил, что примерно восемь минут.

Операция окончена. Черепичкой накладываю салфетки на зашитую рану. В этот момент за простыней, отгораживающей голову пациента, раздался его голос:

— Ион Лазаревич, когда будет операция?

Я обалдел. Такого наркоза я еще не видел. Даже не представлял себе. Такого наркоза просто не может быть! Это же не анестезиолог, а фокусник. Расцелую Варфоломеева!

Доктора Тверского я пригласил к нам домой пообедать. За обедом, естественно, мы слегка выпили. Я рассыпался в комплиментах. Марк грустно посмотрел на меня.

— Хорошо вам. Вы уже знамениты. К вам из Москвы присылают больных на операции. А что ждет меня? У меня нет будущего.

— У вас есть будущее. В Израиле.

Марк с недоумением посмотрел на меня и не проронил ни слова.

Прошло одиннадцать или двенадцать лет. Мы уже около месяца были гражданами Израиля. По Закону о возвращении евреи здесь становятся гражданами, ступив на землю, завещанную нам Всевышним. Мой друг доктор Захар Коган пригласил нас на брит-мила, на обрезание своего младшего внука. Впервые в жизни мы присутствовали на таком торжестве. Я не представлял себе, что по этому поводу роскошный банкетный зал может быть заполнен таким количеством гостей. Более трех сотен.

Торжество уже было в полном разгаре, когда в зал вошел доктор Марк Тверской. Он подошел к нашему столику, поднял бокал с вином, попросил у притихшей аудитории внимания и начал:

— Главный хирург Киевского горздравотдела приказал мне обеспечить наркоз во время операции, которую будет делать доктор Деген. Больной из Москвы. Сын большого военачальника. У меня поджилки тряслись. Не из-за больного. Я был наслышан, что доктор Деген — страшный человек, инвалид Отечественной войны, что любое начальство он может послать куда угодно, так как у него в мозгу осколок, что он установил у себя армейскую дисциплину, что он даже может ударить своей увесистой палкой. И вот операция. Я еще не видел в операционной такой спокойной обстановки, такой атмосферы всеобщего уважения, такой доброжелательности. После операции доктор Деген пригласил меня к себе пообедать. Супруга Иона Лазаревича накормила нас чудесным обедом.

— Яичница с ветчинорубленной колбасой, — тихо прокомментировала жена. Марк улыбнулся и продолжал:

— Во время беседы, когда Ион Лазаревич чрезмерно восхищался моим наркозом, я сказал, что, в отличие от него, у меня нет будущего. Доктор Деген возразил мне, сказав, что будущее мое в Израиле. Вот когда я понял, что у него действительно в мозгу осколок. В то время не побояться сказать такое человеку, которого видишь впервые? Да и вообще, кто тогда слышал что-нибудь об Израиле? Более трех лет я в Израиле. Счастливых лет. И вот сейчас на этом замечательном торжестве впервые в Израиле я встретил Иона Лазаревича, моего благодетеля, человека, который подал мне мысль о моем будущем. Я произношу тост за его здоровье!

Мне очень приятно, что я тогда не ошибся, увидев будущее доктора Марка Тверского в Израиле.

На брит-мила я познакомил двух Тверских — Мордехая и Марка. Они понравились друг другу.

Марк заведует анестезиологическим отделением больницы. В бывшем Советском Союзе заведующий отделением был всего-навсего администратором. Эту должность мог занимать даже никудышный врачишко. На Западе заведующий отделением — это высококвалифицированный специалист, как правило — профессор. Авторитет Марка в Израиле непререкаем. Приехав с дипломом кандидата медицинских наук и автоматически получив третью степень — Ph.D., он не удовлетворился этим и на полтора года поехал в США, сделал там прекрасную экспериментальную работу, оформил ее в диссертацию, защитил и получил еще один диплом Ph.D., на сей раз уже американский.

В Израиле я узнал, что этот талантливый врач к тому же еще талантливый поэт. С удовольствием я перечитываю сборник умных эпиграмм, каламбуров и пародий на стихи различных поэтов, пародий порой добродушных, порой едких и очень злых. «Треп от забот иудейских» — так озаглавил Тверской-Ямской свой сборник. Надеясь не вызвать гнев автора, посмею процитировать одну из его эпиграмм:

А гонорар за операцию, замечательную курительную трубку по справедливости мне следовало бы разделить с наркотизатором Марком Тверским. Но как ее разделишь?