После спора с доктором Юлием Нудельманом я видел, к превеликому сожалению, немало случаев, описанием которых он мог бы пополнить свою неприемлемую мною книгу. Но во сколько больше раз я видел случаи великолепной самоотверженной работы врачей. Сколько спасенных жизней в состояниях, которые не просто казались безнадежными, а действительно были такими.

Совсем недавно я был свидетелем работы реанимационной бригады. Нас взволновали безответные телефонные звонки к нашему другу. Один в своей квартире. Уже не юноша — под восемьдесят. Я заехал за нашими общими друзьями. У нас был ключ от его квартиры. Мы вошли и застали жуткую картину. На диване, безжизненно запрокинув голову, полусидел наш друг. Из открытого рта тянулась струйка полузасохшей пены. Пульс почти не прощупывался. Дыхание, если это можно назвать дыханием, было поверхностным, на исходе. Мы знали, что у нашего друга очень больное сердце. Тут же позвонили в скорую помощь. Через восемь минут в квартиру вошли четверо мужчин. По внешнему виду нельзя было определить, кто врач, кто шофер, кто парамедик, а кто медицинский брат. В течение всей работы они почти не проронили ни слова. Действовали, как пальцы одной руки.

Можно представить себе, какое настроение было у меня. Но я забыл о настроении. Я восторгался, я любовался работой этой изумительной бригады. И потом, когда они оживили фактически уже мертвеца, не было никаких сантиментов. Они односложно ответили на мой вопрос, в какую больницу повезут нашего друга. Но надо было видеть, как бережно, как осторожно они взяли его и снесли по неудобной лестнице.

А затем в больнице лечение на самом высоком, на самом современном уровне. А уход! Я мог бы обвинить лечащего врача в некоей сухости. Она знала, что беседует с коллегой. Но врач была высоко профессиональна и ответственна, четко и грамотно отвечала мне на все вопросы, давала наилучшие советы, куда и как обратиться для решения социальных проблем. Впрочем, эту функцию добросовестно выполняла социальный работник терапевтического отделения.

Через несколько дней наш друг был выписан домой в состоянии, в котором он находился, когда мы считали его здоровым. Конечно, сердце ему не заменили.

Этот случай заставил меня задуматься. Может быть, я просто старый ворчун? Может быть, я демонстрирую классическое положение, когда новое поколение кажется ущербным, уступающим предыдущему во всем? Может быть, сейчас не надо компенсировать незнание и беспомощность сердечным отношением к больному?

Я не могу однозначно ответить на эти вопросы.

Врачи средневековья и алхимики мечтали о панацее, о средстве, излечивающем все болезни. Врачи моего поколенья мечтали о профилактической медицине, предупреждающей все болезни. Казалось, антибиотики, генная инженерия, фундаментальные открытия в медицине приближают золотое время, когда из всех врачебных специальностей останутся только врачи-профилактики, гинекологи, вернее — акушеры и травматологи, потому что человеческий род будет продолжаться, а травмы, значительную часть их, увы, предотвратить нельзя.

Но ненужное и неправильное применение антибиотиков привело к тому, что возникли новые штаммы микроорганизмов, устойчивых к антибиотикам, и все надо начинать сначала. Появились новые вирусы, вызывающие тяжелейшие заболевания. Розовая мечта врачей, мечтающих о преимущественно профилактической медицине, относится пока к сфере научной фантастики.

Поэтому очень актуальным и самым лучшим остается пожелание доброго здоровья. А уж если приходится обращаться к врачам, то пусть это будут отличные специалисты с доброй сострадающей душой.

19 июня — 11 августа 1999 г.

Шампусен (Швейцария), Карловы Вары, Эйлат.