1. Прерванное танго

В парижском кафе на Монмартре танцевали двое.

Он – голландец, знаменитый европейский специалист по королевским тюльпанам.

Она – американка, известный специалист по благородным розам Нового Cвета.

В паре им было чуть меньше века.

Он постарше.

Она помоложе.

Но прославленных селекционеров объединяла не любовная страсть за гранью климакса, а чувство соперничества на уровне цветочной пыльцы, тычинок и пестиков.

И еще – обоюдная привязанность к бальным танцам.

Сегодня ученая пара выбрала классическое танго.

Голландец знал американку давно, по чудесным работам, но в танце сошелся с ней впервые.

Американка же не могла отказать голландцу, который на этот раз занимал ключевой пост на традиционной Всемирной выставке цветов.

Председатель отборочной комиссии привел удачливую соперницу в свое любимое кафе под лирическим названием «Розовая шкатулка».

Хозяин кафе, когда-то, еще в двадцатом веке, выигравший городской чемпионат по бальным танцам, упорно сохранял в своем увеселительном заведении ритуалы и традиции события, принесшего ему сиюминутную боевую славу.

Престарелый, всеми забытый победитель каждый день героически являлся на инвалидной коляске в тесный зал, рассчитанный на редких посетителей, которых с каждым годом становилось все меньше и меньше.

Гаджеты, компьютеры и всеобщая интернет-зависимость убили в людях тягу к натуральному времяпровождению.

Теперь мужчины и женщины знакомились не в упоительном танце на дубовом паркете под заезженную пластинку, а в бесконечном виртуальном пространстве, насыщенном чем угодно, но только не ароматами духов и возбуждающими флюидами парфюма для бритья.

Хозяин довольно часто вынимал из древнего сейфа розовую шкатулку, в которой хранилась единственная золотая медаль, и демонстрировал всем желающим раритетную награду, свидетельствующую о его буйной и роскошной молодости.

Голландец и американка, выслушав короткий, но энергичный рассказ о решающем туре, выигранном за счет энергичного темпа и безукоризненности движений, решили порадовать старика.

На пятачке танцевальной площадки в четком ритме неутомимо и самозабвенно закружились двое немолодых, но темпераментных партнера.

Хозяин всплакнул, незаметно вытирая подслеповатые глаза коричневым носовым платком.

А за столиками местные пенсионеры тянули напитки разного градуса крепости и сопровождали волнительное зрелище добродушными комментариями.

Посетители не догадывались, что присутствуют при настоящем поединке между специалистом по тюльпанам и специалистом по розам.

Он танцевал хорошо.

Она – еще лучше.

Он шел в променадах неукротимо, стремительно и плавно, как акула в морских глубинах.

Она вилась легко, словно вьюнок вокруг жардиньерки.

Он вел партнершу, словно по узкой дорожке среди грядок с тюльпанами, точно и аккуратно, чтобы не задеть ни одного бутона, чтобы не колыхнулся ни один нежный лепесток.

Она кружила бедрами так виртуозно, будто проходила сквозь строй розовых кустов, ощетинившихся острейшими шипами.

Танго проходило без слов и обмена репликами.

Но не потому, что каждый был озабочен точностью выполнения танцевальных па. Для обоих это было делом привычным и давно выполнялось на автопилоте.

Оба думали о вещах, весьма далеких от танго.

Он знал, что интересует партнершу лишь как председатель отборочной комиссии.

Она же прикидывала, как бы получше начать обработку персоны, от которой зависело будущее дочери, ее дочери, Глории Дюбуа, аспирантки Луизианского университета.

Хозяин, благосклонно кивая в такт музыке, готовил критические замечания.

К великому сожалению городского чемпиона и умудренного знатока, танго было прервано задолго до финала.

Это дочь американки вышла на межконтинентальную связь.

Мобильник истошно заверещал в сумочке, висевшей на спинке стула, и прекратил танцевальную дуэль.

Специалист по тюльпанам поцеловал руку партнерши и тактично отошел к стойке бара.

Юный бармен, энергично встряхивающий шейкер в такт музыке, налил голландцу в бокал фирменный коктейль.

Специалистка по розам присела на плетеное кресло под алжирской пальмой.

Разговор в столь необычное время – нормальное для Парижа, но слишком раннее для американского Батон-Ружа, – явно сулил тревогу.

 

2. Сумбурный разговор

Вместо приветствия едва отдышавшаяся танцорша, неугомонная мамочка – разумеется, тоже Глория и тоже Дюбуа, – высказала дочери, страдающей бессонницей, искренний укор:

– Гло, ты мне испортила танго!

– Ма, не сердись, мне как-то не спится последнее время…

– Прими снотворное.

– Ты же знаешь, я ненавижу искусственное стимулирование физиологических процессов.

– Тогда терпи.

– Ма, ты же отправилась в Париж не развлекаться.

– Гло, я сочетаю приятное с полезным.

– Объясни.

– Ты же не спросила, кто у меня сегодня партнер.

– Не может быть…

– Может, бэби, может. Да, сам председатель отборочной комиссии пригласил меня на тур!

– Ма, ты меня не разыгрываешь?

– Еще не хватало шутить в таком серьезном вопросе!

Ощутив легкую обиду в фальшивом сопрано у пробивной француженки – не по гражданству, а по крови, правда, изрядно разбавленной, – молодая американка смягчила обмен репликами:

– Надеюсь.

– Так что первый шаг к нашей заветной цели сделан.

– Ма, как тебе это удалось?

– Ах, бэби, лучше не спрашивай. Я пыталась и так, и этак – и тут совершенно случайно услышала, что голландец обожает классические бальные танцы, но в партнеры всегда берет исключительно ученых дам, а не пустоголовых девиц и алчных профессионалок.

– Ма, значит, ты ему идеально подошла как партнерша?

– Он так же сказал в качестве комплимента.

– Конечно, будет весьма оригинально, если моя роза попадет в заветный каталог благодаря шикарно исполненному танго!

– Стараюсь как могу.

– Ма, а как он тебе, этот селекционный монстр?

– Честно?

– Разумеется.

– Гло, я ошибалась в характеристике голландца.

– Помню, помню. Ты говорила, что председатель отборочной комиссии – бессердечный женоненавистник.

– Было дело.

– Ты уверяла, что он больше всего на свете ненавидит женщин-селекционеров.

– Мне так недавно казалось.

– А теперь?

– Голландец оказался милейшим человеком.

– Значит, у моей розы появился реальный шанс попасть на грядущую Всемирную выставку цветов?

– Думаю, да.

– Ма, я дико счастлива!

– Я тоже.

– Как бы мне хотелось сейчас забраться на Эйфелеву башню…

– Это зачем еще – на башню?

– Чтобы прокричать на всю Европу – нет, на весь мир – что я тебя обожаю!

– Бэби, тебе явно пора замуж.

– Давай не отвлекаться на глупости.

– Уговорила.

– Ма, а голландец сможет убедить членов отборочной комиссии? Ты же сама говорила, что в Европе не любят американцев.

– Проще, бэби, проще: ты же применяешь самые новые методики?

– Разумеется.

– А французы, эти чертовы консерваторы, все хотят по старинке. Но, думаю, наш голландец их уломает.

– Ма, а председатель и вправду лысый?

– Абсолютно, бэби, абсолютно.

– А вдруг мне достанется такой же отполированный жизнью муж?

– Ради твоего счастья, бэби, я согласна на любого.

– А я – нет.

– Ну, ведь одни розы, даже суперские, не могут заменить любви…

– Ма, давай лучше про голландца.

– Гло, танцует он изумительно.

– Ты, думаю, не хуже.

– Стараюсь как могу.

– Главное, чтобы результат был положительный, в смысле решения комиссии по моей Безымянной Красавице.

– Да, кстати, если ты не успеешь в ближайшие дни наконец-то дать своей розе достойное имя, это может превратиться в большую проблему.

– Ничего не идет в голову.

– Учись у своих прабабушек.

– Ну да, с детства помню: «Нью-Орлеанская девственница», «Птит амур», «Вечерняя заря», «Патри Нувель», «Золотой резерв», «Ночной поцелуй»…

Глория, поколебавшись, добавила к шикарному и знаменитому перечню и скандальный «Анфан Террибль».

Маман отреагировала довольным смешком:

– А что, бэби, неплохо звучит!

– Хорошо, я назову свою многострадальную розу «Хмурое утро»!

– Не смей.

– Тогда – «Мечты девушки»!

– Ладно, бэби, не пори горячку.

– Хорошо, Ма.

– Запомни, у тебя есть неделя, ровно неделя.

– Запомнила.

– Бэби, пусть триумф твоего замечательного цветка будет отмщением за ужасы Варфоломеевской ночи!

– Ма, это же было так давно…

– Я французам этого никогда не прощу.

– И даже того, кто пожалел нашу прародительницу?

– Думаю, теперь такие благородные рыцари здесь не водятся.

– Ты уверена?

Глория, не удержавшись, иронично хихикнула.

– Или, по-твоему, все рыцари давным-давно перебрались в Штаты?

– Большинство. Так что найди себе, как истинная Глория Дюбуа, истинного рыцаря.

– Ма, ты снова вторгаешься в запретную зону.

– Прости, бэби.

– Давай лучше расскажи про… про…

Глория никак не могла придумать подходящую нейтральную тему.

Но тут связь благоразумно оборвалась, не дав славной продолжательнице дела истинных гугенотов отомстить этим зарвавшимся французикам, разбирающимся лишь в красном вине, устрицах, трюфелях и мерзких скользких гильотинированных лягушках.

 

3. Напрасные попытки

Аспирантка Луизианского университета Глория Дюбуа, наверное, была единственной из всего кампуса, кто бодрствовал в столь ранний час.

Исключая, конечно, лаборантов, обремененных непрерывными круглосуточными опытами.

Да влюбленных студентов, одуревших от поцелуев.

Вихрастым юношам и бойким девушкам постигать бы тайны пестиков и тычинок, а не заниматься сексуальными прелюдиями, которые иногда заканчиваются слишком нежелательными последствиями.

Глория Дюбуа вернула мобильник на прикроватную тумбочку.

Жаль, забыла спросить Ма, какая в Париже нынче погода.

– Вот, кажется, с Безымянной Красавицей все и решилось, – сказала Глория сама себе. – Ма обязательно дожмет председателя, обязательно.

Преуспевающая на поприще науки аспирантка любила вслух радоваться своим достижениям.

Еще в студенческие годы за новый метод внедрения гена в хромосому Глория Дюбуа получила вторую премию.

А за ускоренную селекцию благородных роз получила федеральный грант на целых пять лет.

Впрочем, для выведения нового сорта, еще, увы, безымянного и фигурирующего лишь под цифровым кодом, Глории хватило и двух лет.

А прапрапрабабушкам требовались на каждый новый сорт десятилетия.

Видели бы все они, какой у прапраправнучки – тоже Глории и тоже Дюбуа – получился изумительный цветок!

Крупные и в меру плотные атласные лепестки.

Полное отсутствие шипов.

Стебель – гордый, прямой и благородный.

Гармоничное сочетание пропорций.

Устойчивость почти ко всем известным болезням и вредителям.

Максимально удлиненная фаза цветения.

Долгий срок жизни срезанных роз в хрустальной вазе.

Аромат, соперничающий с лучшими парфюмами.

Невосприимчивость к дождю и туманам.

А самое главное – практическое отсутствие каких-либо пигментных примесей в насыщенной белой окраске.

Безымянная роза могла гордиться своими отборными и элитными предками, а вот для Глории она была просто – Роза, дитя ее сердца, ума, рук и души.

Глория подошла к окну.

– Попасть в официальный каталог Парижской выставки цветов – это равносильно Пулитцеровской премии за литературу, сродни английскому Букеру или французскому Гонкуру!

Глория распахнула окно со звукоизолирующим стеклопакетом.

Традиционный птичий гомон, символизирующий неизбежность рассвета, ворвался в спальню, заглушив монотонное сопение кондиционера.

Аспирантка повторила пернатым тираду о скором парижском триумфе и добавила шепотом, что теперь пора всерьез и основательно взяться за устройство личного счастья.

Хорошо щеглам и пересмешникам – у них на каждой ветке по непривередливому бойфренду.

Глория вдохнула прелый аромат сырой промозглой осени.

Хочешь – насвистывай на пару, хочешь – вей гнездо.

Глория, не закрыв окно, вернулась в мятую постель.

А тут майся одна, как дурочка.

Глория закуталась в одеяло.

Да, у белолепестковой роскошной уникальной красавицы впереди явно прекрасное будущее.

Глория поджала коленки к животу, собираясь продолжить прерванный сон.

Да, великолепной розе, начиненной супергенами, попадание в каталог парижской выставки практически гарантирует постоянное место во всемирном реестре лучших сортов.

Глория накрыла голову второй подушкой, отсекая пуховой начинкой и батистовой наволочкой кремового цвета все звуки, включая и торжествующий птичий хор.

Ну почему розы в большинстве своем нравятся женщинам, а не мужчинам?

Глория повернулась на правый бок, лицом к стене, на которой глянцевал постер ее любимого актера, специализирующегося на ролях карточных шулеров, морских пиратов и отчаянных бретеров.

Мужчин больше цветов интересуют представительницы противоположного пола.

Глория сунула под щеку ладошку.

Но ведь это так мало – голубые до неестественности глаза и черные волосы – чтобы привлечь к себе внимание настоящего мужчины, достойного женщины рода Дюбуа.

Глория проглотила набежавшую слюну.

Нет, в самое ближайшее время придется изрядно потрудиться – и не над новой розой, а над собой, включая новый прикид, лучшую косметику и раскованную манеру держаться.

Глория сменила бок.

Может, назвать розу «Глаза аспирантки»?

Губы напряглись ироничной улыбкой.

Нет, это ярко выраженная патология – «белые глаза». У альбиносов – и то розовые.

Глория тяжко и протяжно вздохнула.

Следующая роза обязательно будет интенсивно-голубого цвета и обязательно получит имя «Глаза аспирантки».

Глория поправила съехавшую с уха верхнюю подушку.

Итак, надо решать две срочные проблемы: найти идеальное, незабываемое, многозначительное имя для Безымянной Красавицы и встретить, наконец-то встретить на жизненном пути ненаглядного суженого, непременно встретить.

Глория вдруг поняла, что для полного и безоговорочного счастья не хватает самой малости – обыкновенной настоящей любви.

Хотя – впереди еще неделя, целая неделя.

Глория незаметно провалилась в досыпание.

И для розы – и для прочего…

 

4. Очаровательные гугенотки

С торцевой стены на спящую девушку смотрели с дагерротипов и пожелтевших старинных фотографий прапрапрабабушки.

Все как на подбор – Глории и, разумеется, Дюбуа.

Представительницы знатного рода все когда-то влюблялись, и в результате этой любви на свет появлялась следующая Глория, чтобы дать, в свою очередь, жизнь новой Дюбуа.

С незапамятных времен Дюбуа из Гавра славились не рыцарскими подвигами, торговыми операциями и религиозным фанатизмом, а прекрасными женщинами да изумительными розами, когда-то позаимствованными у англичан, мастеров садового дела.

Красавицы Дюбуа еще в юном возрасте становились желанными супругами самых достойных людей.

Искусство выращивания роз весьма быстро привело гаврское семейство в Париж, ко двору его величества короля.

Но парижская удача и преуспеяние закончились – по вине той самой, печально известной Варфоломеевской ночи.

Святому Варфоломею, одному из двенадцати апостолов, не везло ни при жизни, насыщенной подвижничеством, ни, тем более, после жуткой гибели. С несчастного проповедника, еще живого, язычники содрали всю кожу, а потом и обезглавили. Конечно, именно по этой причине мученик стал покровителем кожевников и мясников.

С тех пор на иконах этот добрейший и тишайший человек почти всегда изображался с соответствующими атрибутами: в одной руке – окровавленный нож, в другой – собственная кожа.

Особенно оригинально удалось воплотить муки святого Варфоломея великому Микеланджело.

Буонаротти сотворил блистательную, озорную и печальную шутку.

Расписывая Сикстинскую капеллу в самом Ватикане, дерзкий гений на фреске «Страшного суда» изобразил свое лицо.

И не просто под видом кающегося грешника, а гораздо изящней и остроумней.

Лицо ваятеля и живописца четко угадывалось в складках кожи, которую держал несчастный святой Варфоломей.

Говорят, один из кардиналов разгадал секрет мастера, но ни у тогдашнего Папы, ни у его преемников не поднялась рука на исправление шедевра.

Французы в Париже тоже увековечили мученика, но по-своему.

В ночь Святого Варфоломея фанатичные католики устроили заблудшим гугенотам массовую резню.

Да, такое кромешное безумие фригидной Луне и равнодушным звездам приходилось видеть довольно редко.

К утру были зарезаны, пристрелены, заколоты тысячи людей, включая детей, стариков и женщин.

Из почтенного рода Дюбуа в религиозной бойне уцелела лишь семнадцатилетняя Глория, с пятилетнего возраста помогавшая матушке ухаживать за розами.

Юную цветочницу спас какой-то лихой красавец, явно из карательного отряда.

Глория больше никогда в жизни не встречала этого усатого вояку, опустившего аркебузу перед чистотой, невинностью и красотой.

Пусть этому фанатику и убийце, смущенному ясным и умоляющим взглядом еще не познавшей любви девушки, этому грубому и неотесанному солдафону будет в аду немного комфортнее, чем его вошедшим в кровавый раж единоверцам…

В общем, почти неделю продолжалась ужасная и безнаказанная резня. Глория Дюбуа все это время пряталась в королевском саду, в подземном тайнике, где хранились лучшие черенки элитных роз.

После того как удовлетворенные мегалитрами супротивной крови благочестивые католики отправились замаливать грехи, несостоявшаяся жертва приняла судьбоносное решение.

Отчаянная девушка, кое-как добравшись до Гавра, умудрилась прошмыгнуть на корабль, уплывающий в Новый Свет.

Вынужденная переселенка оказалась не только отчаянной, но и предусмотрительной: увезла с жестокой и безжалостной родины не бриллианты чистой воды и не мощи святых, а черенки королевских роз.

И правильно сделала.

Как известно из ботаники с географией, в Западном полушарии от мыса Горн до Берингова пролива напрочь отсутствуют даже самые дикие и самые скромные из розочек.

Недобитые гугеноты упорно и мужественно осваивали дикий континент от Квебека, первой французской колонии, до Нового Орлеана, жемчужины заморских территорий.

Прапрапрабабушки всюду занимались – упорно и тщательно – розами, и только розами.

И в Канаде – кишащей индейцами, охотящимися за скальпами.

И в Америке, изобилующей бизонами, койотами да скунсами.

Прекрасные женщины Дюбуа всегда достигали успехов и на поприще разведения и гибридизации роз, и в выборе надежного спутника жизни.

В селекции аспирантка преуспела, а вот в любви пока не очень.

Предки укоризненно смотрели с дагерротипов и фотографий на спящую девушку, пока что последнюю Глорию из рода Дюбуа.

 

5. Невнятное гадание

Глория Дюбуа позволила себе впервые проигнорировать нудный будильник, а также пропустить утреннюю пробежку, тренажерный зал, бассейн, легкий завтрак, фитнес, обматывание свежими морскими водорослями, солярий и даже визит в фитотрон к своей Безымянной Красавице.

Впрочем, пообщаться с белыми розами, готовящимися завоевать весь мир, Глория могла и не выходя из аспирантского бунгало.

Конечно, здесь их было не тысяча, как на опытной делянке, а всего лишь пара.

В хрустальных вазах на трельяже.

Как только начался осенний семестр, Глория, по подсказке своей мудрой бабушки, принялась гадать на розах.

Каждый вечер послушная внучка срезала по два бутона своей Безымянной Красавицы и ставила их по краям центрального зеркала.

Гранд Маман уверяла, что в этом гадании все гораздо проще, чем в бросании высушенных костей хорька или в мудреной хиромантии.

Если распустится правый цветок – жди сегодня любви.

Если же левый – то встреча с долгожданным суженым, увы, откладывается еще на сутки.

В спальню через распахнутое окно врывалось солнце, вспомнившее о прошедшем лете.

Глория, блаженно жмурясь, обернулась к трельяжу, как всегда делала по утрам.

Только бы погодную благодать и определенность не испортил результат очередного гадания.

Весь сентябрь цвет давала исключительно левая роза.

Правая упорно опаздывала в этой судьбоносной гонке.

Но, может, смена дождей на солнце изменит расклад.

Глория с надеждой открыла глаза – и вскрикнула от неожиданности.

Правая роза торжественно и горделиво расправила атласные лепестки.

– Не может быть! – отрешенно сказала Глория своему отражению в зеркале. – Две удачи в один день!

Но тут же радость аспирантки мгновенно пошла на убыль.

Оказывается, левая роза, вечная предательница, тоже расцвела, одновременно с правой вестницей долгожданного счастья и близкой любви.

Глория печально вздохнула и ласково коснулась пальцами свежих и роскошных лепестков – сначала правой красавицы, потом – левой.

Обе розы виновато качнулись в хрустальных вазах, радужных от осеннего солнца.

Глория раскидала подушки.

Но, по крайней мере, такая неопределенность результата гадания намного лучше, чем постоянное и категоричное отрицание возможности крутого разворота аспирантской судьбы.

Глория сбросила одеяло и смяла простыню.

Весь день еще впереди.

Глория распинала шлепанцы.

И возможно, именно сегодня, когда Безымянной пока Красавице несказанно повезло в далеком Париже, ее создательнице уготована подобная участь в университетском кампусе…

Глория захлопнула окно, за которым птичьи рулады и щебетанье сменились рокотом автомобильных моторов, далеким самолетным гулом и взвизгиванием тормозов.

Что бы там розы ни пророчили, а ровно через один час и сорок пять минут надо быть в аудитории – никто семинар по семейству розоцветных не отменял.

Глория поспешила в душ.

Впервые сам декан доверял тихой и трудолюбивой аспирантке читать вместо себя раздел, посвященный розам и их многочисленным родственникам.

Глория натянула купальную шапочку, чтобы не мочить волосы.

А после дебютной лекции можно будет плотно засесть за компьютер и отыскать в Интернете адекватное название для беленького, атласного, благоухающего первенца.

Глория сделала воду погорячей.

Хотя, конечно, лучше было бы подыскивать имя для настоящего первенца – орущего и сосущего…

Глория дотянулась до флакона с гелем.

Если, конечно, это будет мальчик.

Глория откинула пробку.

С девочкой-то все проще – без вариантов: только Глория.

Гель, охлаждая разогретую кожу, медленно и вязко потек по грудям, животу и спине.

Дочка вся будет в маму-аспирантку – ласковая, верная, чуткая, добрая, трудолюбивая.

Глория захватила подмышки.

А самое главное – умная.

Глория обработала то, что университетский профессор анатомии называл чуть нараспев – молочные железы.

И такая же невезучая.

Глория занялась тем, что почтеннейший и титулованный профессор, давно утративший даже намек на сексуальность, именовал академично, бесстрастно и суховато прибегая лишь к мертвой латыни.

Невезучая по линии мужчин.

Аспирантка, припомнив еще с десяток профессорских терминов, разразилась истеричным смехом.

Нудный старикан напрочь позабыл, что когда-то балдел от женских прелестей и наверняка, по уши влюбленный, именовал притягательные части тела гораздо поэтичней и разнообразней.

– Как там у шотландского барда про девичьи груди?.. Метель, наверно, намела два этих маленьких холма…

Глория прослезилась – то ли от умиления, то ли от досады.

– А самый мудрый из царей тоже неплохо сказал о сосцах невесты: пара молоденьких серн, пасущихся между лилиями.

Глория смыла непрошеные слезы одинокой аспирантки.

– Куда профессорам анатомии до влюбленных поэтов и царей, охваченных страстью.

Глория бодро присвистнула.

– Рано или поздно любовь приходит к каждому человеку.

Но слезы снова – предательски, на рефлекторном уровне – проступили, не давая расслабиться.

– Неужели мне никогда, никогда, никогда не услышать подобных слов?

Глория плакала тихо и долго, стоя под горячим душем, не приносящим облегчения.

– Ни-ког-да…

Обычно упругость струй и обильный гель очень быстро приводили расстроенную девушку в академическое чувство.

Но в этот раз почему-то интенсивное намыливание и энергичное смывание абсолютно не помогало.

Как и воспоминание о невнятном гадании.

Ну почему левая роза не помедлила хотя бы минутку?

 

6. Незапланированное мероприятие

А в это самое время в Париже мать аспирантки начала испытывать удивительные метаморфозы.

Во-первых, устойчивый скепсис по поводу несанкционированного проникновения на Всемирную выставку цветов сменился мерцающей уверенностью, что все получится и Безымянная Красавица обретет и достойное имя, и место в элитном каталоге.

Во-вторых, уверенность в полном знании психологии мужчин получила заметную трещину, так как ученый сухарь, безэмоциональный партнер по танго совершил несвойственный для своего высокого статуса и достаточно серьезного возраста поступок.

И об этом непременно должна была тут же узнать милая Гло.

Кто же мог предположить, что председатель отборочной комиссии выкинет подобный фортель…

Мать захотела удивить дочь, и ей это прекрасно удалось.

– Алло, бэби, я тебе не помешала?

– Нисколько, Ма! Я только что из душа.

– Гло, у меня для тебя прекрасные новости.

– Ма, ты доконала председателя танцами?

– В том-то и дело, что нет.

Мать по-девичьи хихикнула.

– Бэби, поверь, я не планировала ничего подобного. Но после серии наших бесконечных танго случилось забавное событие. Хозяин «Розовой шкатулки», пораженный нашим фанатизмом, предложил две свободные комнаты наверху для недельного проживания.

– Чудесно.

– Разумеется, отказываться было нелепо, тем более что в этих комнатах раньше останавливались знаменитые танцоры, приезжавшие на международные бальные турниры.

– И как тебе обстановка в номере?

– Все на уровне трехзвездочного отеля.

– Вполне терпимо.

– Только вот раздражают дурацкие обои, покрытые изображением амуров, – целая легковооруженная армия.

– Значит, у тебя, Ма, появился шанс при посредничестве мифологических лучников охмурить голландца и облегчить себе выполнение особого селекционного задания.

– Гло, ты угадала.

– Не может быть…

– Похоже, амуры превратили ученое сердце в ласкового дикобраза.

– Ма, да над тобой амуры поработали на славу.

– Что я… Мне влюбляться не привыкать. А вот председатель, известный как ярый противник адюльтеров и мезальянсов, – это совсем другое дело.

– Точно, без амуров ты бы его не достала.

– Гло, ты не поверишь: он сам, понимаешь, сам проявил инициативу и назначил мне вечернее свидание!

– Действительно, хорошая новость.

– Представляешь, только я устроилась отдохнуть, как открывается дверь, и на пороге номера – председатель собственной персоной, с огромным букетом самых лучших и дорогих роз, моих любимых, алых!

– Интересно, откуда он узнал, что они твои любимые?

– Наверное, во время танца проболталась… Помню, что я тогда щебетала без умолку!

– Ма, ты неисправима. И случайно намекнула на букет? Или он принял за намек твои профессиональные восторги? Но в любом случае, Ма, ты не прогадала!

– Думаешь, сам бы он не догадался?

– Наверняка.

– Нет, Гло мои слова здесь ни при чем. Я же ничего не говорила ни про шампанское, ни про шоколадное ассорти…

– А, так это оказалось дополнением к букету? Он что, решил за тобой всерьез приударить?

– Получается, да…

– Поздравляю. Ты испортила репутацию закоренелого холостяка и патологического женоненавистника.

– Наверное, у него это такая маскировка, чтобы кто попало не лез в объятия.

– Образец отпугивающей мимикрии!..

– Гло, но это еще не все…

– Что, неужели он сразу предложил руку и сердце?

– Не торопись, милая, не торопись. Пока я получила только приглашение на экскурсию.

– В Лувр?

– Не угадала.

– М-м-м… В Бастилию?

– Бэби, эту тюрьму снесли еще в якобинскую революцию!

– Ма, но я не знаю больше названий знаменитых французских темниц.

– При чем тут темницы? – рассердилась мать. – Можно подумать, в Париже, кроме как в тюрьму, сходить некуда!

– Ма, мне лень соображать, – честно призналась дочь. – Давай говори.

– В ботанический сад Сорбонны! – внушительно произнесла мать.

– Тот самый, знаменитый?

– Да, милая, да.

– Впрочем, это предсказуемо… Было бы странно, если бы ты там не появилась. Еще более странно, что ты там до сих пор не побывала…

– Бэби, но я туда собиралась заглянуть перед самым отъездом, и, конечно, в случае удачного окончания моей секретной миссии.

– Ма, каждую минуту, каждую секунду помни о Безымянной Красавице.

– Разумеется.

– Ма… Там же должны быть розы наших предков!

– Наверняка!

– Как я тебе, Ма, завидую!

– Гло, не переживай. Когда у тебя появится жених, то обязательно устроим вам свадебное путешествие в Париж.

– О’кей!..

 

7. Черная роса

Немного позавидовав матери, дочь, которой давненько никто не назначал свидание, вернулась из парижской мечты в надоевший университетский быт.

И чтобы больше не забивать голову идиотскими мечтами о пылкой, страстной, всепоглощающей любви, аспирантка принялась вслух повторять тезисы к грядущему семинару:

– Известно, что к семейству розоцветных относятся груша, яблоня, персики, слива и вишня…

Аспирантка удовлетворенно представила, как при этих проникновенных словах первокурсники и первокурсницы начнут аппетитно облизываться.

– Но вы вряд ли, дорогие мои, в курсе, что к розоцветным также принадлежат земляника, ежевика, малина, рябина…

Фруктово-ягодные миражи не на шутку растревожили воображение аудитории, пускающей слюнки.

Аспирантка вооружилась феном.

– Отличительной чертой строения цветка является наличие двойного пятичленного околоцветника.

Глория как попало сушила волосы, боясь опоздать на семинар.

– Не забыть бы еще про чашелистики, лепестки и тычинки… расположены по внутреннему краю более или менее выраженной и обычно вогнутой, часто бокальчатой или блюдцевидной цветочной трубки…

Продолжительный экскурс в ботанику привел Глорию Дюбуа в обычное аспирантское состояние.

А заканчивая семинар, можно чуть-чуть и похвастаться, чтобы поразить аудиторию рассказом о Безымянной Красавице, вполне готовой к завоеванию самого престижного места на Всемирной цветочной выставке в Париже.

Глория Дюбуа, кутаясь в гигроскопичный халат, обрела прежнюю уверенность в себе как в крепком профессионале-селекционере.

И никто не виноват в том, что ум, талант и научные достижения никак не влияют на обыкновенное житейское счастье.

Глория босиком пробежала на кухню.

Надо просто набраться терпения. Настоящую любовь получить гораздо сложнее, чем вывести новый сорт розы.

А ведь любовь где-то совсем рядом, где-то неподалеку, и осталось только не пропустить момент ее прихода.

Глория открыла холодильник.

Вместе с надеждой на удачное будущее в личной жизни к аспирантке вернулся аппетит.

Теперь лишь требовалось по-быстрому зажарить омлет с ветчиной.

Глория заправила сковородку чем полагается и даже при этом не пересолила.

Похоже, события все-таки развиваются в нужном направлении.

Еще год назад упорная аспирантка наметила вполне реальный план из двух значительных пунктов.

Сначала довести до полной кондиции свою милую розу, чтобы Безымянная Красавица покорила мир.

А потом непременно встретить того – единственного и неповторимого.

И вот первый селекционный пункт выполнен, конечно, не без помощи и содействия энергичной и пробивной Маман.

А вот со вторым сложнее.

Надо будет обходиться собственными силами.

Пока ветчина и пара диетических яиц шумно спорили, кто из них вкусней, аспирантка, взбодренная душем и успокоенная семейством розоцветных, вышла в лоджию, щедро залитую осенним солнцем, уставшим от буйства собственных протуберанцев.

Глория по-дирижерски взмахнула ножом, на котором белел осколок яичной скорлупы.

– Может, сделать в лекции этакий забористый финал…

Глория повторила движение, и скорлупка, не выдержав инерции, сорвалась с лезвия и упала на коробку, в которой деловитая ученая мадемуазель прятала от всех старую куклу, самую любимую и такую же черноволосую и голубоглазую, как и хозяйка.

– Вот мы сейчас проверим заключительные аккорды.

Улыбнувшись, Глория достала из коробки малость поблекшую любимицу.

– Так, госпожа студентка, можете начинать конспектировать.

Безмолвной кукле наверняка хотелось услышать о свиданиях, поцелуях, объятиях и предложениях руки и сердца.

Но аспирантка принялась за тоскливое перечисление недомоганий и болезней семейства розоцветных.

Глория встала у воображаемой доски, используя в качестве указки все тот же нож.

– Ложная мучнистость поражает лепестки бутонов…

Из голубоглазой куклы получилась идеальная студентка, послушно внимающая каждому слову.

– Септориоз наносит непоправимый урон листьям. Марсонина – враг неодревесневших побегов, а так называемая ржавчина приводит к преждевременному осыпанию цветов и засыханию ветвей. Пестолоция губит надземную часть куста. Серая гниль необратимо вредит зимующие побеги.

Глория тыкала ножом в воображаемые слайды, демонстрирующие печальные и непоправимые последствия нашествия плесеней и грибков на доверчивые и беззащитные растения.

Кукла сидела, обмерев от перечисленных инфекций.

Глория решила окончательно поразить аудиторию:

– Кстати, одной из самых редких, но чрезвычайно вредных болезней является «Черная роса».

Глория на мгновение призадумалась, отвернувшись от куклы, утомленной апокалиптическими видениями.

– Черная роса!

Аспирантка вдруг поняла, что, кажется, в тестировании Безымянной Красавицы допустила непростительную ошибку.

– Черная роса!

Но тут с кухни донесся тревожный запах, возвещающий об испорченной яичнице и загубленной ветчине.

Бросив куклу, вдоволь наслушавшуюся о бедах и горестях семейства розоцветных, Глория кинулась к месту происшествия.

Кухню заволакивал удушливый чад, а на конфорке чернела сковородка, напрочь сожженная со всем своим содержимым.

– Идиотка!

Глория заметалась, пытаясь одновременно включить вытяжку и открыть окно.

– Соседи подумают, что я решила покончить жизнь самоубийством! Нашла время для лекций!

Сорвав с крючка прихватку, дрожащими руками одновременно попыталась ухватить сгоревшую сковородку и отключить конфорку.

– Какая же я дура!

В комнату ворвался свежий воздух, сознание сразу прояснилось.

– Даже не подумала включить таймер! Хорошо еще, что вовремя прибежала.

Глория отправила несостоявшееся блюдо в мусорный контейнер.

– Не проверить Безымянную Красавицу на устойчивость к «Черной росе»!

Глория уселась за стол и натощак отхлебнула совсем остывший кофе, позабыв о сахаре и сливках.

– Если об этом узнают в Париже…

Аппетит пропал, но кофе начудившая аспирантка выпила полностью.

– Если отборочная комиссия, кроме названия, еще затребует и полный отчет о проведенных испытаниях…

Глория, отправив чашку в мойку, схватила телефон, но вдруг передумала тревожить Маман.

Зачем поднимать тревогу раньше времени?

Глория нагнулась над мусорным контейнером и вытащила сковородку.

Подумаешь, не протестировала Безымянную Красавицу на «Черную росу»…

Тщательно очистила закопченную поверхность от остатков неудавшегося завтрака.

Это же весьма редкая форма грибкового заболевания у элитных роз.

Глория заглянула в хозяйственный шкафчик.

Надо просто изучить вопрос, когда в последний раз случалось массовое поражение роз в штате Луизиана.

Глория вынула очищающий гель, которым не пользовалась еще ни разу.

Придется сходить в библиотеку и порыться в старых изданиях «Ботанического вестника» за весь прошлый век.

Глория воспользовалась прекрасным случаем испытать хваленое посудное средство.

И если там не будет зарегистрировано вспышек данной инфекции, то можно тему «Черной росы» закрыть.

Гель бодро разлился по днищу сковородки и рьяно взялся за дело.

И об этом никто в Париже не узнает – ни Маман, ни, тем более, председатель отборочной комиссии.

Глория пристально следила, как к сковородке на глазах возвращается обычное сияние.

Пусть лучше гуляют парочкой спокойно по Ботаническому саду.

Глория попрыгала по проветрившейся кухне, ухватив очищенную сковородку на манер банджо, и засвистела любимую с детства мелодию.

С кухней полный порядок.

Глория закрыла окно и отключила вытяжку.

Срочно в библиотеку, срочно!

Так у сомневающейся аспирантки появился реальный шанс на благополучный исход.

Глория вернулась в комнату.

Распустившиеся розы зря времени не теряли и заполонили все пространство нежным ароматом, прочно заглушив остатки запаха, напоминавшего о злополучном кухонном событии.

Глория Дюбуа подняла с пола невозмутимую куклу и потрепала ей кудри.

– Ну что же, кажется, на сегодня мой лекционный дебют отменяется.

Глория Дюбуа щелкнула по носу молчаливую визави с неестественно голубыми глазами.

– Сейчас проинформируем декана, что у меня разыгралась мигрень.

Глория отнесла куклу на девичью кровать, не познавшую еще ни одного мужчину.

– А сами тихонечко прошмыгнем в библиотеку.

Глория воспользовалась мобильником.

Декан, имеющий платоническую, но устойчивую слабость к хорошеньким аспиранткам, дал Глории Дюбуа три дня на полное выздоровление и отправился на семинар сам, чтобы донести до неофитов и неучей хотя бы пару ботанических откровений о тычинках, пестиках и завязей с плодами.

Псевдобольная отправилась экипироваться к объемистому шкафу с раздвижными дверцами.

– Не стоит даром терять время.

Глория, как всегда, облачилась в привычный джинсовый костюм стиля «унисекс», в котором обычно вела семинар по размножению отпрысками и черенками.

Аспирантке не хотелось ни особо выделяться в студенческой массе, ни, тем более, предстать в чем-то менее демократичном перед неопытными садоводами.

Глория прихватила старый, из крокодиловой вечной кожи портфель, доставшийся ей в наследство от матери, которая прекратила занятия наукой, как только дочь получила степень магистра.

Но тут прощальный взгляд хозяйки бунгало наткнулся на пару окончательно раскрывшихся пышных роз.

Мудрая бабушка Дюбуа ничего не говорила о таком неопределенном варианте – ни да, ни нет.

– Нет, я так больше не могу!

Глория высказала вслух сама себе всю досаду и горечь от накопившегося до самого края одиночества.

– Не могу!

Глория присела на кровать рядом с притихшей куклой.

– Неужели я недостойна хоть граммулечки житейского счастья?

 

8. Дендрологическая интрига

Дочь в американском Батон-Руже мечтала о любви, которую устала ждать, а мать в Париже готовилась к забавному приключению.

Назначить свидание в Сорбоннском ботаническом саду мог только неисправимый романтик и совсем неопытный в амурных делах человек.

Особая прелесть грядущего посещения заключалась в том, что оно должно было пройти вечером, после официального закрытия экспозиции.

Но председателю отборочной комиссии Всемирной выставки цветов разрешили позднюю и нелегальную прогулку с дамой.

Значит, никто не будет мешать их общению.

Значит, можно будет, не отвлекаясь на танцевальные па, как бы невзначай решить окончательно судьбу Безымянной Красавицы, благо поводов завести разговор о проблемной розе будет предостаточно.

Явно голландец не умеет общаться с женщинами.

Хотя шикарный букет роз – впечатлил…

Она взглянула на большие настенные часы, стилизованные под старинный маятниковый хронометр.

Пора начинать подготовку, чтобы среди экзотических деревьев и кустарников, среди цветов и лиан выглядеть этаким потрясающим редким экземпляром.

Вся захваченная с собой из Америки одежда была извлечена из чемоданов, разложена на кровати и подвергнута тщательному, почти научному комбинаторному анализу.

Через несколько минут гостиничное зеркало отразило даму в белых бриджах, лимонно-желтом джемпере и ярко-алом палантине, повязанном на плечах небрежным узлом.

– Какаду натуральный, одна штука! – сообщила она отражению и весело отмахнулась. – Ничего! Сейчас в моде эклектика! Интересно, догадается ли голландец о моем гардеробном ответе на букет?

Она уселась за туалетный столик и взялась за макияж, поглядывая то на покачивающиеся разноцветные бутоны, то на собственное лицо, каждую минуту меняющееся в зеркале под совместным воздействием косметики и света маленькой лампы.

Потом решительно стерла следы декоративных ухищрений:

– Нет, белые тени и желтоватые румяна – это для цирковых. Из попугая на глазах превращаюсь в клоуна! Но вот этот оттенок помады, пожалуй, оставлю. Почти в тон с палантином… И вообще, оказывается, он мне идет. Как это я раньше не замечала?

Американка с благородными французскими генами дотянулась до мобильника и вызвала дочь, которая должна была непременно прочувствовать важность момента.

– Гло, ты случайно не за рулем?

– Нет, Ма, еще не выехала.

– Тогда слушай подробности моей подготовки к свиданию в Ботаническом саду…

– Только недолго, а то опоздаю в библиотеку.

– Оказывается, мне очень идет ярко-алая помада!

– Поздравляю, – откликнулась дочь без особого энтузиазма. – Надеюсь, ты не намерена оштукатуриться румянами?

– Гло, боевая раскраска будет в разумных пределах, а вот наряд выходит немного экстравагантным.

– Ма, ты, как всегда, в своем репертуаре. Шок и трепет!

– Бэби, иногда средства невербального воздействия гораздо эффективнее любых слов.

– Возможно.

– Надеюсь, это поможет построить надежный мостик через ров.

– Какой еще ров?

– Это я образно выражаюсь! Ров между рыцарем тюльпанов и королевой роз!

– О, как поэтично!

– Ценность невербального воздействия, бэби, – назидательно сообщала мать, словно с ученой кафедры, – в том, что оно проявляется независимо от того, осознают его или нет! Короче, я согласна сегодня провести день в облике попугая ради того, чтобы добиться нашей цели!

– Ма, я оценю твою жертву! – произнесла дочь тем же тоном, какой недавно услышала от матери.

Обе расхохотались.

Мать увлеченно продолжала:

– В общем, тактика ясна. Надеюсь, что мой наряд будет действовать на подсознание председателя. Ну, а кокетливо улыбаться и уместно шутить – этому меня учить не надо…

– Сама научишь кого угодно! – согласилась дочь.

– Значит, одобряешь?

– Вполне! Ма, как я тебе завидую! Ты увидишь самые отборные розы мира!

– Ничего! Твой парк не хуже.

– Нет, – шелестящим вздохом отозвалась дочь. – Я глянула в Интернете… Ма, Ботанический сад Сорбонны – это фантастика.

– Отправлю тебе после экскурсии тьму снимков собственного изготовления!

– Буду ждать. И подробностей, подробностей побольше!

– О развитии чувств? – неосторожно выпалила мать.

– О безымянной розе! – усмехнулась дочь.

– Не беспокойся, – ответила мать хладнокровно. – Все пройдет как надо.

– Ма, мне пора бежать!

– Пока, бэби!

Мать в Париже продолжила тщательную подготовку к вечернему променаду.

А дочь ринулась в библиотеку.

 

9. Голубоглазая мишень

Малый читальный зал, выстроенный в античном стиле – ротондой, – имел высокие окна, простиравшиеся от мозаичного пола до купольного потолка, окна, выходящие на центральную площадь кампуса, украшенную конной статуей генерала, отдавшего жизнь за освобождение рабов.

А весь купол был расписан в греко-римской пасторальной традиции.

Над книжными стеллажами, над рядами столов, над жесткими антикварными креслами парили кудрявые пухленькие эроты и шаловливые купидоны, вооруженные луками.

Малый читальный зал идеально подходил для любовных свиданий, но студенты предпочитали встречаться там, где музыка, там, где танцы, там, где кино и мороженое.

Даже суровый бронзовый генерал видел целующиеся парочки намного чаще.

Так что эротам и купидонам приходилось изрядно скучать, понапрасну натягивая тетиву с острыми стрелами.

Но сегодня богам любви повезло.

В ротонду вошла перспективная мишень.

Библиотечные шалунишки прицелились в аспирантские мозги, аспирантское сердце, ну, и, разумеется, гораздо ниже.

Любовная эскадрилья атаковала яростно и метко, так как голубоглазая мишень слабо верила в спонтанную и мгновенную любовь с первого взгляда, по крайней мере, здесь – в кладези умных мыслей и обветшалых слов.

Так Глория Дюбуа, израненная внезапной страстью, получила шанс – потому что в малом зале находился русоволосый незнакомец, склонившийся над подшивкой старых, пожелтевших газет.

Аспирантка, позабывшая и о Безымянной Красавице и, тем более, о «Черной росе», сняла с полки случайный том и заняла место, весьма удобное для разглядывания одинокого читателя.

Глория напрочь забыла кодекс поведения в библиотеке, гласивший, что ни в коем случае нельзя мешать присутствующим.

И даже строгий блеск очков от мымры, заведующей выдачей и приемом, не остудил аспирантского пыла.

Впрочем, тот, кто упорно листал старые газеты, не замечал вокруг ничего, исключительно поглощенный какими-то важными для научной карьеры изысканиями.

Как ни старалась расчувствовавшаяся аспирантка получить хотя бы толику внимания от нечаянного избранника, все было понапрасну.

У эротов и купидонов не хватило стрел на кареглазого симпатягу с чертами лица мужчины, достойного женщины рода Дюбуа.

И поэтому сердце библиотечного незнакомца билось в прежнем ритме.

И взгляд скользил по убористому шрифту.

И по крупным заголовкам.

А не по фигуре той, которая могла составить истинное счастье.

Пока неопытная в делах соблазнения аспирантка мысленно перебирала возможные в данной ситуации варианты, чтобы найти хотя бы самый маленький, хотя бы самый безобидный повод для знакомства, объект, избежавший любовного расстрела, не торопясь закончил листание старых газет и, сдав подшивку, медленно удалился, так ни разу и не оглянувшись.

И тут Глория поняла, что сегодня утром хотели сказать розы при гадании.

Правая уверенно констатировала неизбежность влюбленности.

А левая выразила сомнение в том, что кареглазый и русоволосый испытает подобное же чувство.

Потрясенная аспирантка не стала задерживаться в ротонде для поиска сведений о катастрофическом сезоне, когда «Черная роса» погубила чуть ли не все розы штата Луизиана.

Глория, щедро пронзенная стрелами любви, испытывала лишь одно чувство: страх, что никогда больше не увидит этого мужчины, достойного женщины рода Дюбуа.

Оставив на столе открытым случайный том, аспирантка словно завороженная поспешила следом за незнакомцем, который вышагивал бодро и раскованно.

Незнакомец вел себя немного странновато, как на экскурсии в музее, – оглядывал все попутные достопримечательности, не исключая скамейки, фонари и даже урны.

Глория послушно и незаметно повторяла забавный маршрут.

Но у памятника генералу влюбленная девушка вдруг остановилась, заколебавшись: ей показалось, что библиотечный морок ослаб и она возвращается в прежнее состояние.

Воспользовавшись предоставленной заминкой, незнакомец исчез в толпе студентов.

Генерал и его лошадь укоризненно взглянули на глупую и сомневающуюся аспирантку.

Но с каждой секундой, с каждой минутой Глория убеждалась, что на этот раз влюбилась безоговорочно и безошибочно.

Возвращаться в библиотеку не хотелось.

Идти на семинар – тем более.

Надо просто как-то скоротать этот великолепный день.

А завтра?

Чтобы завяли все розы мира – завтра в библиотеке выходной.

Надо будет терпеть лишние сутки.

Получается научный эксперимент в чистом виде.

И если новое чувство не ослабнет и не исчезнет, то сегодняшний опыт будет продолжен в прежнем режиме.

Глория Дюбуа совершила вокруг бравого генерала круг почета.

С утра без раскачки отправиться в библиотеку.

Появиться в читальном зале с мгновения открытия, занять стол как можно ближе к незнакомцу.

И оставаться там как можно дольше – вплоть до закрытия.

А он придет, обязательно придет – не завтра, так послезавтра.

Аспирантка, изменившая науке, была теперь готова сколько угодно ждать повторения встречи под античным куполом. Должны же меткие эроты все-таки пробить сердце кареглазого…

 

10. Вечерний аккорд

После длительной экскурсии по Ботаническому саду голландец и американка привычно отправились в кафе «Розовая шкатулка».

На этот раз в танцевальном зале было многолюдно.

В кафе царила атмосфера танго – не аргентинской его разновидности для милонги – вечера, когда ведут себя по правилам, подробно прописанным для знойных мачо и их надменно-послушных подруг, – а классического, бального танго.

Хозяин, судя по всему, был приверженцем европейских традиций.

Утомленная дендрологической роскошью пара заняла крайний столик.

Позади остались сумрачные аллеи, огромные клумбы, ажурные оранжереи.

Впереди ждала музыка и дубовый паркет.

Закончилась познавательная беседа о чудных деревьях и чудесных кустарниках.

Начинался бессловесный диалог.

Переглядывание логично должно было завершиться танцем.

И вот громко зазвучала задорная мелодия.

Голландский специалист по тюльпанам пригласил американскую специалистку по розам в круг.

Она ответила короткой улыбкой, метнула руки на плечи субтильного партнера, откинулась назад, отклонила голову и, отключившись от всех тревог и вопросов, отдалась стихии отточенных до автоматизма движений.

Казалось, голландец тоже не думал о том, что делает.

А великолепная мелодия заставляла то переплетаться в страстном вихре крутого поворота, то резко цепенеть и замирать, чтобы через мгновение отпрянуть друг от друга, как совершенно незнакомые люди, и начинать постигать друг друга заново…

Это была увлекательная игра, и обоим не хотелось, чтобы она кончалась.

Они не замечали окружающих, вдохновенно исполняя знаменитую «Кумпарситу».

И в блистательном финале специалистка по розам поняла, что теперь между ней и специалистом по тюльпанам возникло что-то более серьезное, чем селекционный флирт.

Потребовалась срочная передышка.

Только тут она почувствовала, как зверски устала за сегодняшний длинный-предлинный день.

Тело предательски заныло в области позвоночника.

В ногах болезненно засвербило.

Возраст взял свое – и то, что в молодости давалось легко, теперь оказалось непосильным.

Похоже, и голландец тоже изрядно утомился.

Они долго сидели за столиком, счастливые и усталые от бурного дня.

И, поглощая горячее ризотто, улыбались друг другу поверх блюд и бокалов.

Внезапно она вдруг поняла, что элементарно влюбилась в этого невзрачного странного мужчину с репутацией чудака.

Председатель отборочной комиссии не стал возражать, когда партнерша сообщила, что ей нужно срочно позвонить в Батон-Руж, в Луизианский университет, дочери-аспирантке.

Тактичный голландец удалился к бару, где заказал фирменный коктейль.

Бойкая американка уединилась с мобильником в угол, под алжирскую пальму.

Счастливая мать торопилась сообщить незадачливой дочери об очередной амурной победе, не подозревая, что получит встречное признание.

 

11. Обоюдное признание

Глория Дюбуа из Батон-Ружа долго не отвечала на вызов.

Но вот наконец голос из скучной Луизианы прорвался в блистательный Париж.

– Ма, как прошло ботаническое рандеву?

– Изумительно, бэби.

– Надеюсь, ты отыскала розы наших предков.

– О да! Но только мне весьма не понравилось их нынешнее расположение в каком-то дальнем углу.

– А что тебе еще не понравилось?

– Мамонты!

– Ма, перестань меня разыгрывать. Я все равно не поверю, что в Париже водятся доисторические гиганты.

– Гло, я не виновата. Просто кому-то в Сорбонне ударило в голову что-то покрепче абсента.

– Ты о чем, Ма?

– В Ботаническом саду среди прекрасных деревьев и уникальных цветов понапихано полное безобразие!..

– Уточни, пожалуйста.

– В общем, там красуются скелеты динозавров и чучело мамонта!

– Как хорошо, что в нашем родном Национальном парке нет такой эклектики…

– Что эклектика, то эклектика. Мой голландский Тюльпанчик на фоне вымерших монстров казался таким невзрачным и плюгавеньким.

– И к тому же абсолютно лысый.

Ироничная дочь и восторженная мать в унисон рассмеялись, объединив безудержным весельем галльский вечер и луизианский день.

– Ма, судя по твоему ласковому голоску, ты запала на председателя отборочной комиссии.

– Да, Гло, да…

– Надеюсь, это пойдет на пользу моей Безымянной Красавице?

– Голландец уже сказал, что сделает все, что в его силах, чтобы убедить остальных членов комиссии включить твою замечательную розу в каталог Всемирной выставки цветов.

– Ты уверена, что это были искренние слова?

– Без сомнения, бэби.

– Он что, успел объясниться тебе в любви?

– Нет еще. Но его поведение говорит само за себя. Уже возле розария я заметила, что голландец больше обращает внимания на меня, чем на экспонаты.

– Занятно!

– Может, хватит перебивать влюбленную мать?

– Ладно, рассказывай.

– И чем дальше мы шли, тем меньше он глядел на розы и тем больше на меня, и тем меньше мы говорили о розах и тем больше – о другом…

– О чем?

– О жизни!

– Можешь не продолжать.

– Тебе, Гло, неинтересно слушать про мои амурные похождения?

– Просто, Ма, я хочу тебе сообщить нечто сногсшибательное!

– Ты наконец придумала имя Безымянной Красавице?

– Нет, гораздо круче. Ма, я умудрилась сегодня в библиотеке влюбиться.

– В кого?

– Еще не знаю.

– Как это?

– Я влюбилась! В незнакомца. Влюбилась, похоже, окончательно и бесповоротно!

– Как и я.

Наступило молчание.

И в шумном Париже, и в тихом Батон-Руже.

– Бэби, но это замечательно… Великолепная параллельность чувств. Твоя первая любовь – и моя последняя… В один и тот же день… Это чудо, Гло!

– Ма, а ты веришь в гадание?

– На розах?

– Да.

– Гло, не верь в антинаучные методы, верь исключительно собственному сердцу и уму.

– Но, Ма, сегодня утром розы выдали весьма странную комбинацию: взяли да распустились одновременно.

– Гранд Маман тебе сказала бы, что это означает всего лишь неясность в обоюдных отношениях.

– Получается, я влюбилась с первого взгляда, а мой избранник остался равнодушным ко мне?

– Гло, не переживай! Парень из библиотеки в конце концов поймет, что тебя нельзя не полюбить.

– Ма, ты уверена?

– Больше чем… По крайней мере, наука еще не изобрела бронежилета от амурных стрел.

– Ладно… Ответное чувство – дело времени, а вот как убедиться, что моя влюбленность настоящая, а не мимолетная дурь и однодневная прихоть?

– Не торопись, бэби, не торопись. Все вскоре выяснится само собой.

– Вскоре?

– Даже раньше, чем ты думаешь.

– Ма, не говори загадками.

– Ох, бэби, жизнь – это не наука. Скажи, вот какая была вероятность, что твоя первая любовь наступит в тот же день, что и моя последняя?

– С точки зрения математики – ничтожная.

– Но это же случилось…

– Только бы обе наши любви не оказались фальшивками.

– Правильно говоришь, бэби.

– Только бы наши избранники ответили взаимностью.

– Ответят, никуда не денутся!

– А ты, Ма, как ощущаешь свой вариант?

Аспирантка от волнения прибегла к лабораторным терминам и смутным определениям, но мать поняла ее с полуслова:

– Гло, по всем признакам, я втюрилась по самые уши. А началось все с танго. Еще после первого тура я сообразила, что эти танцы, затеянные ради Безымянной Красавицы, могут вылиться во что-то более интересное.

– А после второго?

– Бэби, разве можно передать словами всю гамму чувств, которые испытывает женщина в процессе, именуемом обычно влюбленностью?..

– А ты, Ма, уверена, что это – настоящая любовь, а не очередной короткометражный мираж?

– Уверена, Гло, уве-ре-на!

– И какая у тебя это по счету настоящая любовь?

– Ну, милая, если отбросить идиотские увлечения и мимолетные интрижки, то… то…

– Сто первая?

– Нет, до сотни я не дотяну. Но то, что перевалило за пятый десяток, – это точно.

– Значит, у нас, получается, синхронная любовь?

– Глории Дюбуа всегда были склоны к неординарным поступкам и оригинальным страстям.

– Мое библиотечное приключение прекрасно вписалось в этот незаурядный ряд.

– Все, бэби, мне пора! Целую!

– Взаимно!

Мать в Париже выключила мобильник раньше, чем дошел ответный поцелуй из Луизианы.