1. Ночной стриптиз

Парижская томная полночь заставила американскую специалистку по розам исполнять медленный танец на раздевание.

Не по просьбе скромного и замкнутого партнера, кажется, по-настоящему влюбленного.

А по зову плоти.

В чемодане обнаружился дивный наряд французской садовницы.

Именно такие изображались на пасторальных картинах, где маркизы и герцогини устраивали фривольный маскарад.

Исторический костюм был приобретен в антикварной лавчонке недалеко от кафе «Розовая шкатулка».

Заядлая танцовщица давно мечтала ощутить себя героиней старинной французской сказки.

Переодеться в костюм садовницы – минутное дело.

Все подошло как нельзя лучше.

В зеркале дерзкая американка увидела очаровательную даму в пышной юбке, переливавшейся алыми и белыми оттенками. Они повторялись на плотно зашнурованном впереди корсете, на кружевной рубашке, на высоком чепце башенкой и даже на крошечном нарядном фартучке.

Пока она изумленно разглядывала свое отражение, в окно влетел наглый ветерок и мгновенно вздыбил похотливым вихрем легкий подол.

В зеркале мелькнуло кружево панталон, а из-под них выглянул бантик алой подвязки, удерживавший тончайшие белые шелковые чулочки.

Она улыбнулась скабрезной шутке ветреного озорника и, не удержавшись, закружилась по комнате, затянув соблазнительный мотив.

Ах, как жаль, что ее – такую ее! – сейчас никто не видит…

А если бы увидел?

Увидел бы не кто иной, как председатель отборочной комиссии.

Если бы он увидел, как она может – вот так…

Безымянная Красавица наверняка пробилась бы на Всемирную выставку цветов и заняла бы почетное место в главном международном каталоге, объекте поклонения всех флористов с шести континентов.

А если председатель даже после этого остался бы непреклонным, то на него оказало бы воздействие более сильное средство, проверенное как фаворитками короля, так и рядовыми путанами.

Американка остановилась, вытянулась.

Грациозно взлетели над головой переплетенные руки.

Через секунду шаловливые пальцы почти незаметным, мимолетным движением сорвали белоснежный чепец, украшенный крошечными розочками.

Чепец отлетел в угол, а мягкие каштановые волосы вольно разлетелись по плечам.

Ветер поддержал инициативу и проказливо заиграл оставшейся одеждой.

– А теперь – вот так!

Продолжая медленное кружение, изгибаясь томной волной, едва слышно постанывая, она ряд за рядом расплетала шнуровку корсета.

И вот алый шнурок, извиваясь змеей, пал на паркет, а вслед за ним – тесная сбруя, скрывавшая главное таинство красавиц.

Шелковая рубашка сползла с плеча, распахнулась, обнажив нежно-розовые, свежие, как у молодой девушки, упругие груди.

Она обхватила их обеими руками и радостно засмеялась:

– Чего бояться? Вперед, вперед, вперед!

Серебристая туфелька на высоком тонком каблуке встала на край кровати.

Напевая, американка неспешно подтянула вверх кружевной край панталон, потянула за бантик алую ленточку подвязки, раскрутила ее одним пальцем и метнула в дальний угол.

Затем принялась изящно скатывать ажурный чулок, открывая неведомому взгляду идеальную форму икры и лодыжки, не забывая при этом покачивать из стороны в сторону крепкими округлыми бедрами.

Чулок улетел в другую сторону, и специалистка по розам продолжила игру со вторым.

Осталось разделаться с пышностью белоснежных юбок.

Шелковая лавина заполонила комнату.

Ах, почему рядом нет партнера по танго!

Здесь бы не устоял даже самый отчаянный женоненавистник.

Американка непринужденно и бесстыдно выругалась, вспомнив молодые годы, дружеские пирушки и свальный грех раскованного студенчества.

Пусть только войдет председатель… Пусть только войдет…

И вот уже ничто, кроме кружевных панталон, не скрывает самых сокровенных прелестей.

Для своего возраста Глория Дюбуа-мать выглядела идеально.

Щелкнула тугая поясная резинка.

Осталось чуть-чуть.

Пальцы начали медленно, неотвратимо, ласково приспускать вдоль бедер белоснежное полотно.

Совсем чуть-чуть.

Но за одно мгновение до того, как зеркало собиралось отразить заветные гениталии, в комнату ворвался – не председатель, а бесцеремонный холодный сквозняк.

И заставил очнуться.

Задыхающаяся от страсти американка открыла глаза.

Вокруг плотная тихая ночная тьма.

Так это был всего лишь сон…

Она лежала на кровати совершенно обнаженная.

Всего лишь сон!

Одеяло сползло на пол.

И даже во сне председатель не рискнул зайти в гости.

Американка заледеневшими руками нашарила одеяло и закуталась поплотней.

Вот же попался голландский Тюльпанчик… Насколько страстен во время танца, настолько же холоден за пределами круга.

Надо будет рассказать Гло про этот, надеюсь, вещий сон.

Лучше пусть девочке тоже снятся подобные эротические забавы, а не кошмары Варфоломеевской бойни.

Кто, как не опытная, всеведующая мать, должен преподать такому стеснительному существу, как ее дочь, уроки естественности и свободы?

А пока – можно еще поспать…

Вдруг этот сон еще не кончился?

Вдруг он повторится?

Надеясь на лучшее, Анфан Террибль уснула, чтобы снова исполнить великолепный, захватывающий стриптиз.

 

2. Толкование сновидений

Влюбившись впервые в жизни, Глория Дюбуа забыла о хронической бессоннице.

Но дочери, в отличие от матери, снились не эротические фантазмы, а вязкие, мерзкие, нескончаемые кошмары, и все на одну и ту же тему: кровавая и беспощадная Варфоломеевская ночь.

Аспирантка пыталась вырваться из жуткого парижского калейдоскопа.

Но фанатичные католики все резали, резали, резали неповинных гугенотов, резали, не разбирая ни пола, ни возраста, резали всех подряд, резали, резали, резали…

И только на рассвете Глория сумела вырваться из страшного сна.

Не задумываясь о семичасовой разнице во времени, американская дочь, измученная до истерики доминирующим сновидением, дозвонилась до матери, которая могла объяснить зацикленность мозга на историческом, с патологическими деталями, прецеденте и подсказать, как избавиться от возможного повторения.

– Ма! Ма! Я не понимаю, что со мной, не понимаю! Этот проклятый сон…

– Погоди, бэби. Можешь не вдаваться в подробности.

– Почему?

– Сейчас поймешь. Я не хотела обрадовать тебя раньше времени.

– Чем обрадовать?

– Варфоломеевской бойней.

– Ма, не надо так шутить. Я дико измотана! Я в бешенстве от избытка крови, от смертей и насилия! От крика изнасилованных и стонов раненых! От ненавистной спермы убийц и предсмертного визга жертв!..

– Гло, сейчас же прекрати истерику и внимательно выслушай.

– Я постараюсь, постараюсь.

– Бэби, я раньше тебе ничего не говорила про особое проклятие рода Дюбуа, потому что это проклятие срабатывает лишь в одном случае…

– Ма, я догадалась, догадалась… Это как-то связано с моей влюбленностью?

– Да, бэби. Всем Глориям Дюбуа, включая и меня, и Гранд Маман, и ее мать, и прочих Глорий, эта затяжная Варфоломеевская ночь снилась только раз в жизни при настоящей, понимаешь, настоящей первой любви.

– Ну ты бы могла хотя бы предупредить об этом…

– Нет, Гло, не могла. А вдруг тебе не приснилась бы вещая резня…

– Тоже верно. Я не перенесла бы такого разочарования.

– По крайней мере, теперь ты знаешь, что это серьезное чувство. И теперь дело за твоим кареглазым.

– А вдруг он не ответит взаимностью?

– Бэби, предоставь дальнейшее судьбе. Она сама все расставит как надо.

– Уговорила. Хотя все как-то странно…

– И необъяснимо с научной точки зрения.

– Вот именно – по генетике это полный абсурд. Не могут же кошмарные сны наследоваться!

– Тем не менее…

– А может, есть какой-то неоткрытый ген, отвечающий за расположенность к жутким сновидениям?

– Бэби, не умножай сущности без нужды. Без мистики эта жизнь была бы слишком скучна.

– И это говоришь ты – завзятый циник и потомственный ученый!

– А что делать, когда имеется факт, пусть и не объяснимый законами природы…

– Тоже верно.

– Так что люби на здоровье! Люби без страха и сомнения.

– Значит, мне больше не будет в таком непомерном объеме сниться кровавая мерзость?

– Не будет. Но при одном условии.

– При каком?

– Ты должна пройти тайный обряд женщин рода Дюбуа.

– Что надо делать?

– Для начала просто сообщи Гранд Маман, что случилось вчера и сегодня.

– Я поняла.

– Гранд Маман точно знает, как избавиться от кошмара.

– А ты?

– Знаю тоже. Но об этом – так уж сложилось в нашей семье – должна говорить самая старшая из женщин.

– Как много условностей…

– Это будет нелегкое испытание.

– Я готова ко всему.

– Но я думаю, ты пройдешь через него уверенно и благополучно.

– Постараюсь.

– Извини, бэби, ко мне стучат в дверь.

– Это, наверное, Тюльпанчик с очередным букетом?

– Без сомнения, он.

– Не забудь ему еще раз напомнить о Безымянной Красавице!

– Гло, я тебе перезвоню попозже.

– Договорились.

И связь между Парижем и Батон-Ружем прервалась, чтобы снова возобновиться в любое, даже самое неподходящее время.

 

3. Загадочное приглашение

Дочь, получив от матери вполне разумные, с таинственной подоплекой, разъяснения, отправилась на кухню выпить чего-нибудь прохладительного.

На кухне вся стена между холодильником и микроволновкой была завешана фотографиями, сделанными еще до цифровой эпохи.

Утолив жажду, Глория, прежде чем отправиться в душ, остановила взгляд на крайнем снимке обожаемой старушки.

Да, надо бы позвонить той, которую все семейство именовало не иначе как Гранд Маман.

Тем более что мать матери наверняка, по старой привычке ученой дамы, проснулась на заре и гуляет возле бассейна, любуясь собственноручно выведенными розами.

– Ба, какая чудесная погода!..

– Гло, можно без предисловий?

– Я только что разговаривала с Ма.

– Как она там, в суматошном и сумасшедшем Париже?

– Нормально.

– Опять завела с каким-нибудь клошаром шашни в духе середины прошлого века?

– Нет – у нее объект посерьезней, сам председатель отборочной комиссии.

– Значит, вы не оставили бредовую мысль пристроить Безымянную Красавицу на Всемирную выставку?

– Ма уверена, что у нее все получится.

– Да, с мужчинами она – полноценный академик. Только бы не переусердствовала. А то испортит все…

– Она сказала, что будет очень осторожна и аккуратна.

– Сомневаюсь…

Помолчали.

– Ба, но я звоню по другому поводу… Понимаешь…

– Гло, не тяни кота за хвост!

– Ма сказала, что ты можешь помочь. Только ты.

– В чем суть, дорогая?

– Понимаешь, мне всю ночь напролет снился один и тот же кошмар…

– Варфоломеевская ночь?

– Да.

– Гло, неужели я дожила до того момента, когда моя прелесть, моя внучка влюбилась?

– Значит, этот проклятый сон…

– Сулит неимоверное счастье и перманентное смятение чувств.

– Любить – это, наверное, целое искусство…

– Надеюсь, ты в нем достигнешь совершенства.

– А в сексе?

– Разумеется, Гло, разумеется.

– Ма сказала, что ты знаешь, как избавиться от вещего кошмара.

– Весьма просто, Гло, весьма просто. Но это не телефонный разговор…

– Тогда я вечером заеду к тебе?

– Обязательно, Гло, обязательно. И учти: тебе придется остаться до утра.

– С удовольствием!

– Но давай заранее договоримся, что ты исполнишь все, что я скажу.

– Ба! Ты меня заинтриговала…

– Гло, я учитываю твой скептический ум, твое умение все анализировать…

– Я пойду на все ради избавления от еженощного кровавого видения!

– Тогда жду.

– До встречи, Ба!

– До встречи! Но помни: ты обещала слушаться меня во всем.

– Как в детстве…

– Да, ты всегда отличалась в лучшую сторону от своей взбалмошной мамочки.

– Старалась походить на тебя.

– Ох, и подлиза ты.

– Немного…

– Гло, днем слишком не напрягайся. У тебя будет очень тяжелая ночь.

– Оказывается, за настоящую любовь приходится дорого платить с первого дня…

– Чем дороже, тем лучше.

– Целую!

Озабоченная повышенной секретностью и небывалой таинственностью слов Гранд Маман влюбленная аспирантка отправилась принимать контрастный душ.

 

4. Спасительная бессонница

Глория Дюбуа снова легла в постель, но уснуть так и не смогла.

Может быть, оттого, что боялась снова погрузиться в кровавые ужасы межрелигиозной резни, а может, – от небывалого ощущения, которое заставляло как-то по-иному биться сердце и даже изменило ритм дыхания.

Умом аспирантка понимала: это просто элементарная биохимия.

Но так не хотелось думать, что такое серьезное и трепетное чувство, как человеческая любовь, – всего лишь набор определенных молекул…

Глория покинула смятую постель, в которой еще ни разу не было мужчины.

Аспирантка решила больше не пытаться уснуть и распахнула окно.

Похоже, затяжное ненастье сменится погожими днями.

Третья неделя сентября выдалась в Луизиане непривычно ненастной.

Ливень за ливнем.

А в среду четвертой недели наконец-то выглянуло солнце.

Тучи рассосались еще ночью, и, как только забрезжил рассвет, стало ясно, что день обещает выдаться прекрасным.

Глория включила компьютер и бегло прошлась по интернетным закладкам.

Аспирантка, кроме информации о розах и достижениях генетики, собирала все, что касалось Варфоломеевской ночи.

Но ни картины маслом, ни акварели, ни гравюры, ни офорты, ни иллюстрации к романам, ни фильмы не могли сравниться с тем, что она испытала сегодняшней ночью.

Во сне было самое страшное: эффект присутствия и невозможность закрыть глаза или отвернуться от убийств и насилия, от крови, спермы, ран, невыносимых страданий…

А чего стоила сцена, когда юной Глории Дюбуа, прародительнице, грозила мучительная смерть!

Откуда-то из ночного тумана возник агрессивный тип в плаще цвета свежей крови, а за ним вломился громила с ломом наперевес.

Разглядев на ломе ошметки чьих-то мозгов и прилипшую рыжую прядь женских волос, обе Глории Дюбуа синхронно завопили.

Но аспирантка, мгновенно выпавшая из кошмарного сна и наяву взмокшая от ледяного пота, была уверена, что кричала гораздо сильней и отчаяннее, чем юная гугенотка.

Глория, чтобы отвлечься от навязчивых воспоминаний кошмарного ночного шоу, подошла к окну.

Грядущий семейный ритуал в родовом поместье манил, радовал и пугал одновременно.

Глория подняла жалюзи.

Впрочем, если Ма и Ба правы, то нейронный ужас должен сигнализировать о приходе настоящей любви.

Любви, которую пришлось так долго ждать.

Глория смотрела на кампус, в одном из бунгало которого, еще ни о чем не подозревая, крепко спал ее избранник.

– Надеюсь, кареглазый ведет строго холостяцкий образ жизни, – сказала Глория своему еле заметному на стекле отражению. – И не предается сексуальным оргиям с развратными студиозусами обоего пола.

Пытаясь справиться с неожиданно нахлынувшим новым чувством – ревностью, Глория отправилась на кухню выпить что-нибудь горячее и крепкое, но без сахара, кофеина и алкоголя.

Третья неделя сентября выдалась в Батон-Руже, столице штата Луизиана, непривычно ненастной.

Ливень за ливнем.

А в среду четвертой недели наконец-то выглянуло солнце.

Тучи рассосались еще ночью, и, как только забрезжил рассвет, стало ясно, что день обещает выдаться прекрасным.

Тем более что варфоломеевские ночные кошмары канули в небытие вместе с ночным беззвездьем, а любовь, первая любовь, – осталась.

 

5. Неравный обмен

Звонок из Франции не застал мечтательную аспирантку врасплох.

– Ма, какая погода в Париже?

– Вполне сносная.

– Так, Ма, рассказывай, чем тебя удивил голландец.

– Естественно, букетом.

– Всего лишь!..

Дочь пыталась иронией понизить значение успехов матери.

Мать сочла нужным не заметить саркастической реплики.

– Не просто букетом, а превосходящим вчерашний раза в два.

– Завидую.

– Да, Гло, есть чему. Видела бы ты эти красные тюльпаны…

– Тюльпаны?

– А чему ты удивляешься? Я же во время танго намекнула председателю на то, что розы мне давно надоели. Пусть розами занимается дочь, а я буду танцевать до упаду.

– Ма, ты в своем репертуаре.

– Голландец тоже. Пригласил меня сегодня не куда-нибудь, а в Лувр.

– Надеюсь, там не будет скелетов динозавров.

– А чем лучше мумии фараонов?

– Посмотри Джоконду.

– Обязательно.

– Наверняка голландец потащит тебя к Ван Гогу и Рубенсу.

– Не сомневаюсь.

– Кстати, Гло: ты законтачила с Гранд Маман?

– Конечно.

– И на чем остановились в результате?

– Я сегодня поеду к ней, в наш старый особняк, и останусь там до утра.

– Отлично.

– Ма, но только Ба говорила какими-то загадками…

– Да, их немало в нашем старинном роду… Девочка, не переживай, все будет хорошо.

– Надеюсь.

– Только слушайся Гранд Маман и смело выполняй все, что она скажет.

– А конкретней?

– Гло, эти мистические семейные дела, связанные с прошлым, нельзя объективно комментировать и тем более рационально объяснять.

– Верю. После кошмарного погружения в кровавый хаос Варфоломеевской ночи поверишь во что угодно.

– Гло, по-моему, ты у нас никогда не боялась мертвецов.

– В анатомичке они смирные, а во сне какие-то слишком жуткие.

– Ладно, сменим тему. Нашла ли ты наконец название Безымянной Красавице?

– Нет.

– Мне тоже ничего достойного в голову не идет. Лезет сплошная вторичность и сентиментальность.

– Но у нас еще есть время.

– Да, Гло, но чем раньше твоя роза получит подобающее имя, тем лучше.

– Я постараюсь.

– Кстати посоветуйся с Гранд Маман и по этому вопросу.

– Обязательно.

– Я тебе звякну после Лувра.

– Можешь беспокоить меня в любое время. У меня сегодня запланирован выезд в Парк роз.

– Передавай привет подруге.

– С удовольствием.

– Она по-прежнему болтает без умолку?

– И поглощает сэндвичи без счета.

– И пытается выскочить замуж?

– Вот именно – пытается.

– Целую.

– Взаимно.

Дочь, обменявшись с матерью планами на ближайшее будущее, отправилась в аспирантский гараж, чтобы успеть вовремя выехать в Парк роз.

 

6. Мелкие неприятности

О том, что Глория Дюбуа влюбилась, наконец-то влюбилась, узнал даже полисмен, оштрафовавший голубоглазую нарушительницу за превышение скорости.

– Мисс, куда это вы так спешите?

– Сэр, извините, но я влюбилась.

Полисмен, хранивший в кармане у сердца фото обожаемой супруги с близняшками, улыбнулся, наверняка вспомнив свой амурный дебют.

– Мисс, за это пока не штрафуют.

Полисмен лихо козырнул.

– И думайте за рулем о правилах дорожного движения, а не о грядущем счастье.

– Постараюсь, сэр.

Но, скрывшись за поворотом, автомобиль, начиненный страстью, вновь газанул, как на старте решающей гонки сезона.

Так же узнал о серьезной и настоящей влюбленности Глории Дюбуа охранник у турникета перед входом в Национальный парк роз.

Аспирантка Луизианского университета, расположенного в столице штата Батон-Руже, раз в неделю обязательно приезжала в окрестности Шривпорта, до которого был всего час хорошей езды.

В самом знаменитом американском саду, где на двадцати акрах были собраны тысячи и тысячи сортов – от суровой Аляски до знойного Техаса, – старшим ландшафтоведом исправно служила не кто иная, как лучшая подруга Тина Маквелл. Уникальный цветущий и благоухающий океан разнокалиберных кустарников и цветков манил туристов со всего света. И там действительно было на что посмотреть…

Глория Дюбуа обогнала школьный автобус, везущий детишек на цветочную экскурсию.

А тем не менее Тина Маквелл считала себя лучшей из роз Национального парка. Впрочем, пухленькая и веснушчатая непоседа всегда любила солировать. Беспечные и веселые приятельские отношения рыжей болтушки-хохотушки Ти с черноволосой тихоней Гло начались еще с колледжа.

Девчонки познакомились на хоровой спевке.

Глория Дюбуа обогнала сияющий никелированным тюнингом внедорожник.

Как давно это было… Исполнение на два голоса… Аплодисменты переполненного зала… На три голоса – безудержная овация…

Аспирантка, приобретшая за двадцать пять лет жизни лишь одну-единственную подругу, впрочем, как будто созданную для облегчения души, пустячных разговорчиков и прочих не относящихся к науке дел, повернула налево, как того требовал гигантский плакат, на котором была начертана схема Национального парка роз.

Тина Маквелл обожала чирикать о чем угодно: рецептах яблочного пирога, голливудских звездах, сезонных распродажах, чиклитах, тенденциях в моде, противозачаточных средствах, ну, и конечно же о многочисленных знакомых, которых имела целую уйму, так как была по натуре экстравертом. О недавних похоронах, состоявшихся помолвках, несостоявшихся свадьбах, прошедших крещениях, минувших юбилеях. Вербальный цунами, насыщенный сплетнями, догадками, слухами, а также информацией из глянцевых журналов, местных таблоидов и, разумеется, Интернета, по традиции, заканчивался вместе с мороженым, шоколадом и соками. Впрочем, изредка подруги, вполне достойные счастья и благополучия, делились подробностями о неудачах на личном фронте.

Нет, явно у подавляющего большинства мужчин аллергия на девушек из научных кругов.

Но и ландшафтовед с двумя дипломами, и аспирантка, отмеченная грантом, все же надеялись, что в каждом правиле имеется исключение.

Глория едва не смяла передним бампером столб, увенчанный рекламой мыла, сдобренного розовой эссенцией.

– Надеялись – и не зря!

Влюбившейся аспирантке казалось, что теперь-то наверняка ее сильное, почти на грани разумного, едва контролируемое чувство не должно остаться безответным.

Надо только дотерпеть до завтрашнего утра, до как бы случайного свидания, о котором никто еще не знает.

Подрулив к стоянке автомобилей, почти не заполненной в этот будний день, Глория на миг поймала отражение в зеркальце, приклеенном на панели между спидометром и тахометром, и, улыбнувшись сама себе, выдала очередную знаменательную фразу:

– Вау! Для всей Америки – обычный трудовой день, но только не для меня.

Аспирантка, явно вступающая в новую, еще не изведанную полосу жизни, нашарила на заднем сиденье косметичку.

– Да здравствует понедельник!

Глория еще разок перемигнулась с зеркальцем, которое лучилось то ли от благостного сентябрьского важного солнца, то ли от радости за голубоглазое отражение.

Конечно, подружка Ти разнесет по всей округе и дальше весть о первой настоящей любви аспирантки, поглощенной до этого исключительно научными изысканиями, – но зачем скрывать этот неопровержимый факт? Что случилось, то случилось.

Как обычно, Глория Дюбуа, миновав общий турникет, прямиком направилась к служебному входу.

И как всегда, давний знакомый, толстый сорокалетний Браун, скучавший в сдвинутой на лысину фуражке с эмблемой в виде серебряной розы, дружески окликнул привлекательную особу:

– Все хорошеешь, Гло!

Браун приласкал огромной ладонью кобуру, шутливо добавил:

– Не хуже наших роз!

– Куда мне до них!

– Только не надо скромничать.

Аспирантка уделила мгновение скучающему привратнику.

– Сэр, кажется, ваша милая племянница поступила в наш университет?

– О да, мисс.

– И как она, уже адаптировалась в студенческой среде?

– Трудно сказать.

Браун снова приласкал кобуру.

– По-моему, там какие-то трения с однокурсницами.

– Это понятно: вначале каждый норовит показать характер.

– Боюсь, как бы не бросила учебу.

– Привыкнет.

– Будем надеяться.

Разговор явно затягивался, и Глория непринужденно прервала диалог вопросом, который явно намекал на то, что вечно занятой аспирантке надо спешить.

– Где, интересно, сейчас Тина Маквелл?

– Как всегда, в своей конуре. Но имей в виду: она сегодня не в духе.

– С чего бы это?

– Слышал, что новый проект по расширению и изменению структуры посадок не прошел утверждения в Совете попечителей.

– А у меня для Тины потрясающий сюрприз.

– Да я знаю все твои сюрпризы, Гло!

Польщенный вниманием умненькой и без снобистских замашек аспирантки, Браун, обожающий холодное светлое пиво и сушеных кальмаров, солидно поправил фуражку.

– Опять состряпала из хромосом что-нибудь этакое?

– Не из хромосом, а из генов.

Глория Дюбуа по привычке хотела было продолжить заумную лекцию о проблемах современных технологий селекции растений, но неожиданно сказала совершенно другое:

– Вот черт, я, кажется, влюбилась!

Браун, опешив от девичьих откровений, немного сконфузился.

– Бывает.

– Ну, я побежала.

– Минутку, Гло.

Браун – торжественно, как при утреннем подъеме флага, – взял под козырек.

– Желаю крепкой семьи.

– Спасибо.

– Ну, разумеется, детишек побольше…

Глория Дюбуа хотела ответить, что не каждая влюбленность заканчивается бракосочетанием, но промолчала, надеясь на лучшее.

И как только встревоженная посетительница вступила в пределы цветочного буйства и роскошества, волшебный мир, благоухающий чарующими ароматами, – все нехорошие, скучные, гадкие мыслишки о будущем, все смутные подозрения и житейские гипотезы мгновенно отошли на второй план.

Глория Дюбуа имела еще одну вескую причину для регулярных поездок в Национальный парк роз.

У каждого сорта на табличке, кроме названия, указывался и штат, из которого его доставили, а также титулы, награды и полное имя удачливого селекционера.

Аспирантка, имеющая прямое отношение и к селекции роз, и к истории их разведения, только здесь в полной мере ощущала фамильную гордость.

Каждый раз Глория Дюбуа как бы заново вспоминала жуткие легенды и горестные были своего знаменитого рода.

 

7. Розовый маршрут

Глория не торопилась в лабораторию.

Влюбленную аспирантку потянуло к короткой экскурсии по местам селекционной славы предков.

Глория задержалась у низкорослых кустов, усыпанных миниатюрными алыми цветками.

Фамильный сорт – «Птит амур», тот самый, из королевского цветника. Людовики да Генрихи, охочие до постельных утех, дарили эти изящные и трогательные букеты новым фавориткам.

Глория нагнулась к ближайшей розочке, только что распустившейся и еще не познавшей ни ласку осеннего светила, ни трогательность утренней росы, ни шалости дневного ветерка.

– Представь, я влюбилась в карие глаза, – тихо-тихо прошептала аспирантка, верившая иногда, что растения понимают не только заботу и внимание, но даже и слова, произнесенные как надо.

В ответ юная розочка многозначительно расправила крайние лепестки, которые, казалось, страстно затрепетали.

Поцеловав старинную гордость рода Дюбуа, Глория проследовала дальше – привычным, а сегодня необычайно волнительным маршрутом, который она в шутку называла эмигрантским, потому что извилистая дорожка из желтого кирпича вела к первой из французских роз, укоренившейся на Американском континенте.

Да, однажды парижская удача и преуспеяние закончились – по вине той самой, печально известной Варфоломеевской ночи.

Глория посторонилась, вежливо пропуская группу экскурсантов, – судя по всему, из Японии, до зубов вооруженных фотоаппаратами да видеокамерами.

Влюбленная аспирантка вновь ощутила жуть, которая осталась от ночного кошмара.

Католики старательно проливали чужую кровь, очищая Париж от гугенотской ереси.

Во сне это происходило как в плохом голливудском блокбастере, грешившем натурализмом.

Еще одна такая пытка избыточной исторической виртуальностью – и нервы могут сдать окончательно.

Вся надежда, что Гранд Маман сегодня вечером сыграет роль психотерапевта.

Главное – избавиться навсегда от принудительного многосерийного возврата в прошлое.

Пусть кошмар канет в вечность, а любовь – любовь останется.

Глория уступила дорожку жестикулирующим и громко говорящим итальянцам.

Экскурсанты нисколько не удивились девушке, которая о чем-то спрашивала цветы. Может быть, они решили, что так и положено вести себя сотрудникам селекционного центра.

А вопросы аспирантка с бейджиком на груди задавала трудные. Как на главном, судьбоносном экзамене.

Почему всегда счастье соседствует с горем?

Почему расстаются влюбленные?

Почему люди ненавидят людей?

Как жить, когда жить порой не хочется?

Где искать опору и уверенность?

Но выросшие под надежным кровом селекционного центра изнеженные гордые розы не знали ответов на вопросы, сопутствующие каждой человеческой судьбе.

Они в положенные часы цвели и благоухали, по всем правилам поглощали углекислый газ и вырабатывали кислород, не ведая ни страха перед неизведанным будущим, ни трепета по давно минувшему.

Глория наконец прошла эмигрантский путь из желтого кирпича – от парижской розы «Птит амур» до квебекской, точно названной предками, обретшими новую родину, «Патри Нувель».

Аспирантка благоговейно замерла перед «Патри Нувель» – пышной, крепкой и основательной покорительницей Канады.

Квебекская неофитка отличалась повышенной махровостью цветов, напоминавших багровыми оттенками о безвинно пролитой крови.

– Представь, милая, у него темно-русые волосы, – прошептала Глория кусту, торжественно и гордо раскинувшему шипастые и непокорные стебли.

Куст взволнованно породил освежающий ветер, насыщенный безупречным ароматом с ярко выраженным ностальгическим французским нюансом.

Глория Дюбуа, нежно и ласково проведя пальцами по ближним листьям, жестким, упругим, трепещущим, отправилась дальше – и по желтокирпичной дорожке Национального парка, и по генеалогическим тропам семейства Дюбуа.

Аспирантка приостановилась на мгновение перед великолепным ковром из покровных роз, которыми гордилась прапрапрабабушка, добравшаяся от суровых широт до южных.

Лист к листу. Шип к шипу.

Цветок к цветку.

Этот ярко-желтый сорт, преобразующий любой, даже самый невзрачный ландшафт в роскошную панораму, назывался «Золотой резерв».

Глория Дюбуа обошла по периметру сказочный ковер, успев восхищенно прошептать, что у библиотечного незнакомца черты настоящего мужчины, вполне достойного женщины из рода Дюбуа.

Ведь рано или поздно аспирантке, гордящейся изумительными фамильными розами прапрапрабабушек, должно было повезти с любовью, несмотря на многочисленные неблагоприятные предпосылки.

Женщины рода Дюбуа не только упорно сохраняли девичью фамилию и пристрастие к розам.

Женщины рода Дюбуа все как на подбор слыли первыми красавицами: жгучие брюнетки с голубыми до неестественности глазами. С идеальными фигурами, не подверженными веяниям прихотливой моды. Самозабвенно отдающиеся лишь двум страстям: беззаветной любви и цветочному досугу.

Аспирантка простилась с волшебным покровом и энергично зашагала к плетистым розам, когда-то освоившими берега полноводной Миссисипи.

Мать Глории блистательно продолжила генетическую традицию.

Но самой младшей из Дюбуа фатально не повезло.

От красавиц прошлых времен Глории достались лишь шикарные, иссиня-черные волосы и контрастирующие с ними ярко-голубые глаза.

Все остальное явно нежеланное дитя студенческих забав унаследовало от плюгавого ученого, так и не записавшегося даже в номинальные папаши.

Да, бесшабашная Маман оказалась единственной из женщин Дюбуа, оставшейся без мужа. И дочь свою она частенько именовала не иначе как хромосомной нелепостью, сквозь которую удалось прорваться лишь двум генам славных Дюбуа: доминантному, отвечающему за цвет волос, и рецессивному, определяющему цвет зрачков.

Так что с университетской скамьи Глории Дюбуа приходилось компенсировать недостаток врожденного шарма упорной тягой к благородным розам, самым престижным и уникальным творениям гибридного цветоводческого искусства.

На данный момент аспирантка с голубыми до невероятности глазами по-прежнему фанатично и самозабвенно занималась розами, занималась одна-одинешенька на весь Луизианский университет.

Остальных подвижников генной инженерии влекли сельскохозяйственные культуры – от кормового турнепса до пастбищного клевера.

В общем, на всем земном шаре существует не более двух сотен признанных специалистов по розам, конечно, не считая миллионов профанов, тысяч любителей и прочих аферистов, проходимцев, авантюристов и мошенников.

Розы всегда приносили и будут приносить сумасшедшую прибыль. Сорта класса «Премиум» с задокументированной родословной уходят на аукционах за бешеные деньги.

До плетистых роз, напоминающих издали замерший водопад, обрамленный плакучими стеблями, украшенный цветами на фоне глянцевой листвы, оставалось несколько шагов.

Глория вновь испытала гордость за пращуров.

Американские Дюбуа на протяжении трех последних веков непременно входили в когорту избранных и признанных.

Глория, торопливо сообщив плетистым розам о том, что завтра постарается непременно вновь увидеться с перспективным незнакомцем, вышла на финишную прямую.

Влюбленной аспирантке осталось посетить знаменитый фамильный сорт, выведенный бабушкой, тоже Глорией и тоже Дюбуа, – эта строгая, чопорная, высокомерная жрица науки тем не менее дала своей темно-бордовой чайной розе вполне игривое и очаровательное имя: «Ночной поцелуй» – наверное, в память о бурном романе с дедушкой, когда тот в Нью-Орлеанском клубе садоводов держал первенство по бильярду.

Хотя перечень достижений селекционеров из рода Дюбуа был бы неполон без еще одного цветка, над которым так долго и упорно трудилась мать будущей образцовой студентки и лучшей аспирантки кафедры ботаники Луизианского университета.

Но в Национальном парке не нашлось места для розы под эпатирующим и экстравагантным названием «Анфан Террибль».

 

8. Ужасный ребенок

Бабушка Глория Дюбуа, знавшая толк в жизни, розах и мужчинах, называла единственную дочь, очередную Глорию Дюбуа, исключительно Анфан Терриблем.

Повзрослевшая внучка за прошедшие годы убедилась, что бабушка и на этот раз не ошиблась.

Маман, начиная с пеленок и подгузников, до сих пор оставалась инфантильной, вздорной и своенравной.

Гранд Маман уверяла, что из всех предшествующих Глорий Дюбуа это неуправляемое создание, признающее только свои желания и запросы, было самой прекрасной из Глорий и самой взбалмошной из Дюбуа.

Впрочем, набор не самых лучших качеств не помешал, пусть и не совсем правильно, исполнить Анфан Терриблю все, что полагалось по семейной традиции.

Самая безбашенная Глория Дюбуа умудрилась забеременеть задолго до получения диплома бакалавра.

Благополучно сдав экзамен по родам недоношенной девочки, незадачливая студентка наверстывала отставание в другом университете, подальше от слишком впечатлительного нечаянного папаши, который увидел в малышке тотальную угрозу своему нобелевскому будущему.

А девчушка, родившаяся с превеликими медицинскими проблемами, сначала весьма разочаровала и строгую бабушку, и мягкосердечного дедушку.

Это позже черноволосая и до неестественности голубоглазая малышка, молчаливая и задумчивая, превратилась в обожаемую наследницу, которой и достался тихий, уютный старинный дом, выстроенный еще до Гражданской войны в старофранцузском стиле.

Конечно, двухэтажный особняк за минувшие века обзавелся пятидесятиметровым бассейном, травяным кортом для тенниса и двумя гаражами.

Конечно, родовое гнездо Дюбуа многое и утратило.

Высокий кирпичный забор, когда-то отделявший белых владельцев от черных рабов. Обширный дощатый склад, в котором накапливался урожай хлопка. Глубокий колодец. Конюшню для сотни лошадей. Манеж для пони. Башню-арсенал с кремневыми ружьями, томагавками, мачете и кавалерийскими револьверами.

Но вот розарий с прямыми потомками эмигрантов из Франции, вывезенных в Новый Свет после Варфоломеевской ночи, сохранился во всей красе.

Аспирантка, владеющая не только старинной усадьбой, но еще и плантацией, на которой добывалось бесценное розовое масло, задержалась у бабушкиного шедевра садовой эстетики «Ночной поцелуй». Великолепное цветочное буйство вполне отражало страстность, присущую истинным южанам Дюбуа.

Глория решила на обратном пути непременно навестить бабушку, которая наверняка опять посвятила весь день памяти дедушки, так и не дождавшегося рождения правнучки.

Аспирантка погрустнела.

Впрочем, славные предки, разумеется, больше всего не хотели, чтобы их милая, добрая и послушная внучка повторила ошибку своей непутевой родительницы, которая так и не вышла замуж – то ли из принципа, то ли из-за нехватки свободного времени. Подарив миру очередную Глорию Дюбуа, мать-одиночка полностью отдалась выведению нового сорта розы, чрезвычайно шипастой, с грубыми листьями и махровыми лепестками, – сорта, который и нарекла скандально и эпатажно: «Анфан Террибль».

Впрочем, у особо тонких ценителей экстравагантных растений это своеобразное, цвета свежей крови создание до сих пор пользуется ажиотажной популярностью.

Кстати, пару генов, отвечающих за стройность и крепость стеблей, аспирантка позаимствовала у розы, так похожей на свою неконтролируемую создательницу.

Маман часто вспоминала, как применяла новые селекционные методы, приобретая их всеми доступными способами.

Заливисто хохоча, прекрасная авантюристка рассказывала дочери, как соблазнила одного первооткрывателя, который был вынужден после недельной сексуальной оргии в мотеле взять ненасытную партнершу в соавторы.

Но о той роковой вечеринке, о своей незапланированной беременности, глупом и вздорном половом акте, спровоцированном излишком выпитого кальвадоса, мать-одиночка вспоминала редко.

А о случайном отце, так и не ставшем нобелевским лауреатом, – никогда.

Аспирантка крепко зажмурилась, наслаждаясь терпким ароматом «Ночного поцелуя», ароматом, сулящим незабываемые мгновения настоящей любви, а не похмельную горечь нелепой связи.

Да, так Анфан Терриблю и не довелось примерить подвенечный наряд.

Глория почувствовала, как сквозь сжатые ресницы пробилась скорбная слезинка.

Не обменяться золотыми обручальными кольцами.

Глория досадливо шмыгнула носом.

Не заключить брачный контракт.

Глория надсадно вздохнула.

Не обзавестись новыми родственниками.

Глория выдернула из нагрудного кармана платок.

«Ночной поцелуй» всегда провоцировал на излишнюю сентиментальность и глупую плаксивость.

Глория осторожно промокнула глаза.

Так что дотошная аспирантка, изучившая все ответвления могучего генеалогического древа рода славных Дюбуа, имела возможность общаться только с представителями по материнской линии. Особенно усердно внучка посещала бабушку и дедушку в их родовой усадьбе, в которой и выросла, оставленная матерью на попечение стареющих родителей. Там было много интересных, пусть и немых, свидетелей прошлого. Любознательная девчушка знала досконально всех почивших тетушек и дядюшек, всех ушедших в мир иной кузин и кузенов, и тем более прапра…бабушек, знала по именам и датам рождения и, глядя на старые фотографии и дагерротипы, часами рассматривая старинные гравюры и рисунки, завидовала прежней основательности, правильности, устоям, мечтала исправить ошибку матери и стать настоящей женой настоящего мужа.

Глория вернула платок в карман.

Да, непременно, чтобы невеста была достойна жениха, а жених – невесты, чтобы чуть альковно шуршало подвенечное платье, чтобы раздавались бесконечные и вполне искренние поздравления, чтобы шарики улетали в звездное небо и, конечно, чтобы окольцованный супруг лично вручил счастливой избраннице уникальный свадебный букет из роз, выведенных не кем-нибудь, а лично дамой сердца, объектом всепоглощающей любви.

Глория никак не могла оторваться от одуряющего аромата «Ночного поцелуя» и воспоминаний, от которых саднило душу.

Гранд Маман не раз пеняла бесшабашной дочке за вольное поведение и расхристанный характер. И послушная внучка хотя и тосковала по редко появляющейся матери, вторила строгой воспитательнице, вторила до совершеннолетия и поступления в университет. Студенческие гулянки весьма часто портят девочкам не только репутацию.

Глория снова достала платок.

А ведь однажды историю с залетом едва не повторила и она сама…

 

9. Трехочковый бросок

На втором курсе университета в жизни Глории Дюбуа произошло знаменательное событие: первое свидание и первый поцелуй.

Нет – это не было даже влюбленностью, по крайней мере, с ее стороны. Просто голубоглазая студентка, постигающая основы естественных наук, подсознательно жаждала еще и внимания со стороны однокашников. При этом неопытная в любовных делах девушка идеализировала всех подряд. Впрочем, парни, даже самые разбитные, в упор не замечали черноволосую тихоню, заметно превосходившую их по успеваемости.

Но вот неугомонная Тина Маквелл все-таки свела робкую и застенчивую подругу с одним из своих бойфрендов Сэмом. Об этом двухметровом баскетболисте из университетской команды циркулировали в среде поклонниц самые невероятные слухи – коронкой центрового были дальние трехочковые броски и соблазненные девочки.

Глория конечно же знала о сомнительной репутации Большого Сэма, но рассказы, нашпигованные скабрезными подробностями, одновременно и отталкивали невинную студентку, и будили любопытство, пугали и влекли к этому сильному, высокому парню с вечной улыбкой победителя на лице.

Одинокими вечерами после очередного матча Глория часто вспоминала Большого Сэма – его стремительные, резкие, сильные движения и снайперские броски, приводящие болельщиков в неописуемый экстаз.

Студентка, тоскующая по крепким рукам настоящего мужчины, достойного женщины рода Дюбуа, идеализировала образ гиганта мачо, представляя его вдохновенным гарантом счастья и носителем самого главного чувства на Земле, которое называется Любовь.

Глория Дюбуа не кичилась врожденной гордостью, но строгое воспитание не позволяло ей сделать первый шаг навстречу Большому Сэму.

Тем временем Тина Маквелл, входившая в группу поддержки университетской команды, сумела привлечь к себе внимание двухметровой звезды.

Их скоротечный роман длился недолго – Тина потеряла девственность, но без побочных и нежелательных последствий, а Большой Сэм нацелился на очередную невинность.

Тина в отместку решила проучить баскетбольного плейбоя и познакомила короля трехочковых бросков с подругой.

Коварная Маквелл предвкушала тот яростный отпор, который должен был получить Большой Сэм от принципиальной недотроги.

Глория узнала о коварном плане лучшей подруги гораздо позже, но даже не рассердилась на глупышку Ти. Наоборот, поблагодарила дерзкую подругу за хороший и своевременный урок.

Первая же интимная встреча лишила скромную недотрогу всех иллюзий: и насчет двухметрового роста, и насчет трехочковых бросков.

Случилось это на вечерней тренировке.

Команда разошлась, и лишь Большой Сэм задержался, словно бы для отработки фирменного броска. На самом же деле центровой ждал обещанного прихода новой поклонницы.

Глория, тихонечко проникнув в зал, не решилась спуститься на площадку, а уселась на самом верхнем ряду.

Впрочем, баскетболист наметанным глазом сразу заметил робкую зрительницу и с фирменной улыбкой предложил ей подавать ему мячи.

Глория незамедлительно согласилась.

И пока Большой Сэм изящно, невозмутимо и точно закидывал в корзину мяч за мячом, все шло великолепно.

Глория то взвизгивала от восторга, то хлопала в ладоши, то смешно подпрыгивала.

Но вот, закончив очередную снайперскую, безупречную серию, Большой Сэм без всякого предупреждения, как бы в благодарность за поданный мяч, поцеловал раскрасневшуюся помощницу в губы, поцеловал крепко и мощно, зафиксировав новую жертву в крепком, мускулистом и не обещающем ничего хорошего объятии.

Глория Дюбуа мгновенно поняла, что если сейчас не врежет этому двухметровому наглецу по уху, то баскетболист непременно исполнит вульгарный половой акт, исполнит расчетливо и точно, как свой коронный трехочковый бросок.

Что ощутила барабанная перепонка охваченного страстью центрового, интересовало непокорную студентку меньше всего – главное, липкие и противные губы прекратили долгий поцелуй, а тиски мускулистых объятий разжались.

Большому Сэму хватило спортивной закалки, чтобы обернуть инцидент в шутку и позже не трепаться о неудачной попытке.

Глория Дюбуа, посчитав, что сама спровоцировала баскетболиста на сексуальный порыв, тоже постаралась как можно скорее забыть тренировочный инцидент, едва не перешедший в рядовое изнасилование.

А Тине Маквелл несостоявшийся роман оба участника преподнесли одинаково.

Большой Сэм заявил, что Глории Дюбуа явно не хватает роста.

А Глория Дюбуа констатировала факт: двухметровый баскетболист – не самый удобный партнер для общения, а тем более для лиричной и сентиментальной любви. Да и с женихом такой величины обручаться довольно смешно.

Подруга Ти согласилась с умненькой Гло.

Центровой годился лишь для секса, но не для семейной жизни. В его короткостриженой голове была такая же пустота, как и в мяче, которым он метко попадал в корзину.

Подруга Ти успокоила мечтательницу Гло, заверив, что для всех спортсменов, не исключая бейсболистов и академических гребцов, секс – это лишь легальный допинг, и не более того.

Высоконравственная студентка, не желающая размениваться на эротическую мелочёвку и жалкую имитацию настоящих чувств, перестала ходить на баскетбольные матчи, чтобы не мешать Большому Сэму попадать мячом куда следует с любой дистанции…

О спортивно-эротическом казусе так и не узнали ни взбалмошная Маман, ни строгая Гранд Маман, ни даже фамильные розы Национального парка…

 

10. Нерушимая клятва

От досадных и грустных воспоминаний студенческой поры Глорию отвлекла немка, широкая в бедрах и плечах.

В своем желто-черном наряде туристка из Германии походила на огромную пчелу, жаждущую нектара. И низкий голос, и речь с баварским готическим акцентом напоминали грубоватое и назойливое жужжание.

– Зер гут! Зер гут. Зер гут.

Немецкая упитанная пчела вилась рядом с фамильной бабушкиной розой – «Ночной поцелуй».

– Аромат зер гут.

– Еще какой гут, – одобрительно улыбаясь, подтвердила Глория. – Еще какой!

Дородная пчела обогнула роскошный куст.

– Колер – зер гут.

Глория поддержала оценку:

– Что гут, то гут.

Пчела то приостанавливалась, тяжеловато и рискованно нагибаясь, то вновь продолжала осмотр.

– Веточный каркас – зер гут.

Глории было весьма приятно слышать грубоватые комплименты бабушкиному сорту.

В немецкой пчеле угадывалась начинающая любительница по цветочной части.

Глория хотела было дать несколько профессиональных советов заокеанской любительнице, но мысли аспирантки с черенков, окучивания, привоев и подкормки упорно срывались на реальность, которая была переполнена лишь одним нарастающим и нарастающим ощущением бездонной любви, бездонной, как синее-пресинее осеннее чистое небо.

Немецкая пчела, замерев, проштудировала табличку, на которой указывался штат, название розы и фамилия селекционера.

– Фройляйн, я обалдеваю: «Поцелуй ночи»!

– «Ночной поцелуй», – уточнила Глория.

Любознательная немецкая пчела не унималась:

– Фройляйн, только ответьте мне на один вопрос, если вас не затруднит.

– С большим удовольствием.

– Почему здесь, в саду, так много Дюбуа?

Глория, не выдержав, рассмеялась – заливисто и раскованно.

– А что я сказала такого смешного? – возмущенно загудела недоумевающая пчела.

Глория посерьезнела и собралась, как на семинаре перед аудиторией первокурсников.

– Да нет, все правильно, фрау.

– Правильно?

– Просто Дюбуа – это такая розовая династия.

– О, данке шен!

– Извините, фрау, а как будет по-немецки «взаимная любовь»?

– Любовь? – растерянно переспросила пчела. – Взаимная?

Глория терпеливо ждала ответа на вопрос не по теме.

– Я не понимаю! – законно возмутилась пчела. – А какое отношение любовь имеет к розам?

– Самое непосредственное!

Глория вновь утратила серьезность научного работника и преподавателя – в голубых до неестественности глазах искрила нарождающаяся страстность, угадывалась холодная решимость довести нынешний любовный эксперимент до логического конца.

– Самое непосредственное!

Когда немецкая пчела, так и не ответив на неуместный вопрос, продолжила жужжащую экскурсию вглубь сада, влюбленная аспирантка преклонила колени перед бабушкиной розой.

Глория Дюбуа, молитвенно сложив ладони, поклялась, что если выпадет удобный момент, то она непременно не только намекнет русоволосому незнакомцу о своем чистом, высоком и сокровенном чувстве, но еще и обязательно расскажет кареглазому симпатяге и про Варфоломеевскую ночь, и про индейцев, снимающих женские скальпы, и про скитания от Великих озер до Миссисипи.

Глория поднялась с колен, отряхнула джинсы от увядшей листвы и прелых лепестков.

А получив искреннее и весомое подтверждение обоюдности чувств, она поведает избраннику о своей Безымянной Красавице, о своем благородном первенце, о своей белой розе, которая невольно и оказалась главной причиной случившейся любви.

 

11. Гендерная дискриминация

Глория Дюбуа повторила нерушимую клятву.

«Ночной поцелуй» отреагировал на пылкие обещания в адрес кареглазого незнакомца одобрительным киванием верхних роз и нетерпеливым вздрагиванием еще не распустившихся бутонов.

И тут в просвете аллеи возник знакомый силуэт Тины Маквелл.

Запыхавшаяся подруга в одной руке держала секатор, в другой – обрезок ветки.

– О, Гло, мне Браун сказал, что ты давно уже здесь.

– Да, вот любуюсь этим роскошеством.

– Эх, завидую я тебе, Гло…

Тина пустила в ход секатор, подравнивая и так идеальный куст.

– Твоему неисчерпаемому оптимизму.

– Ах, Ти, у тебя, наверное, проблемы с рокером из Канзаса?

– Гло, я рокера отфутболила на прошлой неделе вместе с мотоциклом.

– Надоела быстрая езда?

Но, как всегда, ершистая подруга решительно перешла в контратаку:

– Гло, душенька, а тебе не надоели эти чертовы розы?

Секатор безжалостно сомкнул острые челюсти на ветке, неосторожно выбившейся из кроны.

– В университете розы!

Дизайнер по ландшафту вхолостую поклацала секатором.

– Не говоря о нашем парке.

Глория Дюбуа подначила излишне агрессивную подругу:

– Прекрасней роз нет на этом свете ничего!

– А мужчины?

Дизайнер-ландшафтовед всегда относилась к противоположному полу чересчур эмоционально и неразборчиво.

– О, Ти, значит, после рокера ты недолго пребывала в одиночестве?

– Понимаешь, Гло…

Секатор вновь злобно проклацал над кустом.

– Меня тут один заезжий красавчик пытался охмурить.

– Ну и как?

– Пригласил на свидание.

– Ого.

– Только все сам испортил.

Секатор энергично кастрировал ни в чем не повинный воздух.

Наверное, Тине Маквелл привиделся нехороший парень.

Глория поняла, что должна помочь разнервничавшейся подруге.

– Сразу полез под юбку?

– Если бы…

Тина Маквелл переключила секатор с воображаемой фигуры на конкретный ближайший куст.

– Забыл обрызгаться антипотным дезодорантом?

– Гораздо хуже: приволок мне букет.

– Вполне предсказуемый поступок для нормального ухажера.

– Представляешь!

Секатор вновь затерзал воздух.

– Букет роз!

Подруги рассмеялись.

Как всегда, начала Тина – Глория подхватила.

Отсмеявшись, дизайнер по ландшафту продолжила сетовать на сложившиеся обстоятельства.

– По-моему, в нашем великолепном Центре – сплошная дискриминация!

Тина Маквелл, наигравшись секатором, убрала опасный инструмент в накладной карман своего клеенчатого фартука с эмблемой Национального парка роз.

– Дискриминация исключительно по половому признаку!

– Занятный вывод.

Глория Дюбуа подзуживала лучшую подругу, чтобы та скорей выговорилась и смогла наконец-то переключить внимание и переварить грандиозную и потрясающую новость.

– Издеваешься?

Тина Маквелл извлекла из второго кармана банан.

– Нисколечко.

Глория Дюбуа удовлетворенно хмыкнула: если к подруге вернулся аппетит, значит, исповедь вот-вот закончится.

– Вот скажи мне, Гло: ты заметила, какой странный контингент любуется розами?

Тина Маквелл расчехлила банан.

– Хочешь?

– Нет, спасибо.

Тина Маквелл откусила большой кусок.

А Глория Дюбуа решилась поюморить:

– Снежного человека не приметила, да и инопланетян тоже!

– При чем здесь Биг Фут и марсиане?

– Я и говорю, что ни при чем.

– Взглянуть на розы приезжают в основном пожилые дамы, женщины неопределенного возраста, скучающие девицы и оравы ребятишек.

– Ты забыла добавить в перечень аспиранток и подруг сотрудников.

– Я серьезно – это явный перекос в сторону феминизма.

Тина Маквелл покончила с бананом.

– Где, я тебя спрашиваю, мужчины продуктивного возраста?

– На бейсболе, наверное, или в покер дуются.

– В зоопарке и то мужчин бывает больше, чем у нас.

– Да, вам явно не хватает гривастых львов и мрачных горилл-самцов.

– Вот я и говорю: половая дискриминация.

– Но я тут встретила оживленных персон мужского пола с фотоаппаратами наперевес.

– Туристы, а тем более заграничные, – не в счет.

Тина Маквелл всегда характеризовалась ярко выраженным патриотизмом – это именно ей принадлежала идея создать в Национальном парке незабываемое панно из низкорослых роз, изображающее американский флаг.

Глория Дюбуа, в отличие от подруги, считала, что американская девушка может понравиться любому.

Но сейчас толерантной аспирантке не хотелось вдаваться в сложные и запутанные национальные отношения.

– Ти, я знаю, как привлечь мужчин к розам…

– Поделись!

– Надо просто вывести цветок с крепким ароматом шотландского виски.

– Скажи еще – с запахом гаванской сигары!

Уязвленная гендерной несправедливостью ландшафтоведка заразительно прыснула.

Остроумная аспирантка ответила синхронно.

– Погоди-ка, Гло, погоди-ка…

Тина Маквелл хитро прищурилась.

Верный признак, что подруга наконец-то заинтересовалась внезапным, нарушившим сложившийся график приездом вечно занятой аспирантки.

– Один вопрос.

– Хоть десять.

– Почему ты нагрянула невовремя?

Глория, уставшая от ожидания, не стала нагонять туману и ответила прямо, но красноречиво:

– Да вот, угораздило меня вчера влюбиться!

– Ты меня не разыгрываешь?

– Считай, что нет!

Глория обняла подругу за плечи.

– Хотя самой до сих пор не верится…

Розы ревниво качнулись.

– Ой, Гло, я так за тебя рада!

– Ти, если бы знать, чем все это кончится…

– Ну давай, давай, рассказывай, только все по порядку и желательно с подробностями.

Тина Маквелл достала очередной банан и приготовилась слушать душещипательную историю.

– Да, совсем забыла – возможно мою розу, мою Безымянную Красавицу, все-таки возьмут на Парижскую выставку…

– Это, Гло, прекрасно!

– Еще бы. Но все будет зависеть от умения одной особы, которая должна напрячь все свое обаяние, чтобы очаровать фригидного мужчину.

– А я всегда считала фригидными исключительно женщин.

– Среди мужчин, оказывается, тоже хватает бесчувственных экземпляров!

– Но тебе, надеюсь, достанется страстная натура?

– Не знаю…

– Как это – «не знаю»? Разве можно влюбиться, не определив хотя бы первичные характеристики объекта?

– Я даже не смогла визуально определить его темперамент…

– А теперь давай не торопясь и поподробней!

Тину Маквелл всегда больше интересовали нюансы человеческих отношений, чем ботанические аксиомы.

– Ладно, начнем с того, что я проспала…

– Это существенно?

– В общем, если бы я не начала репетировать свою лекцию по семейству розоцветных, то наверняка не встретилась бы с ним.

Глория снова повторила – уже не для фамильных роз, а для подруги – колдовские приметы, взявшие душу в плен: карие глаза, русые волосы и черты лица мужчины, достойного женщины из рода Дюбуа.

– А при чем здесь розоцветные?

Раззадоренная чужим романом, Тина Маквелл обнажила следующий банан.

– Не понимаю связи.

– Сейчас узнаешь.

Глория Дюбуа взволнованно расстегнула верхние пуговицы джинсовой куртки.

– Иногда судьба подстраивает такие невероятные комбинации…

Розы откровенно подслушивали страстный, искренний, подробный монолог разговорившейся аспирантки.

– Такие невероятные…

 

12. Предварительный диагноз

Розовый куст не был удовлетворен сбивчивым, отрывистым и сумбурным рассказом.

Тина Маквелл – тоже.

– Гло, я, конечно, поняла, что ты тем утром вполне созрела для того, чтобы втюриться в первого попавшегося самца.

Аспирантка ответила беспомощной улыбкой.

– Но обманывать милашку декана – это как-то слишком.

Тина Маквелл всюду искала повода для легкого подкалывания.

– Впрочем, любовь ничем от мигрени не отличается.

Глория молча согласилась.

– Хотя мигрень проходит быстрее любви.

В ответ аспирантка облизнула пересохшие от волнения губы.

– Ти, я бы выпила чего-нибудь.

– Пошли в офис – у меня там как раз холодильник забит грейпфрутовым соком.

– Жаль, не апельсиновым.

– Да, я тут хапнула оптом прямо с трейлера.

Тина Маквелл обожала делать покупки с впечатляющей скидкой.

– Считай, на каждом пакете сэкономила пятьдесят центов.

Тина Маквелл извлекла из бездонного кармана садового фартука мини-калькулятор.

– Умножим пятьдесят на двадцать пять…

– Ой, Ти, мне сейчас не до арифметики.

– И не до алгебры.

– С тригонометрией.

Обменявшись веселыми, ничего не значащими репликами, подруги вышли к перекрестку с указателем номеров аллей.

– Гло, по-моему, для поднятия тонуса тебе сейчас нужен не сок, а как минимум изрядная порция виски.

– Ну, я за рулем.

– Тогда я тебе сделаю изумительный кофе.

– По мексиканскому рецепту?

– Да, с красным перцем и корицей.

– Но к тому кофе надо соответствующий гамбургер или хот-дог.

– У меня, кажется, с обеда еще осталась пара бутербродов с овечьим сыром.

– Что-то я проголодалась немного.

– Только учти, Гло, любовный пожар не погасить ни бутербродами, ни кофе – даже по мексиканскому рецепту.

Отсмеявшись, подруги гуськом двинулись к офисному зданию, крыша которого, из металлической черепицы, багрово и густо окрасилась закатным солнцем.

Тина Маквелл обернулась на ходу.

– Гло, ты не обижайся, но, по-моему, вчерашняя эйфория от «Черной росы» сыграла с тобой злую шутку.

– Вероятно.

– И окончательно раскачала твою нервную систему.

– Так ты считаешь, я совершила ошибку, влюбившись?

– Ну, об этом я узнаю, когда ты меня посвятишь в интимные подробности.

Глория Дюбуа в замешательстве остановилась на перекрестке аллей.

– Какие-какие подробности?

– Ну, может, я неправильно выразилась…

– Да просто не было никакого интима.

– Тебе видней.

Подруги отшагали пол-аллеи молча.

Но Глория в знак примирения возобновила прерванный диалог.

– Понимаешь, Ти, мне тоже иногда кажется, что я опрометчиво и слишком легко дала волю своим чувствам.

– Ладно, Гло, я погорячилась, объявив твою влюбленность ошибкой.

– Ох, Ти, если бы знать, чем все это кончится…

– Время покажет.

Иногда Тина Маквелл говорила вполне разумные слова.

– Бывает, из прекрасного жениха получается никудышный муж.

– А из идеальной невесты – жена-стерва.

Подруги рассмеялись, вновь обретя полное согласие и взаимопонимание.

– Ти, знаешь, я иногда завидую цветам.

– Нет, Гло, растительная жизнь не по мне.

– Да я в смысле чувств. Как там все просто устроено – никакой любви. Прилетело жадное и голодное насекомое, откушало нектара и попутно, само не ведая, произвело опыление. А вот человеку для продолжения рода нужен партнер, и желательно хотя бы чуточку влюбленный.

– Гло, а может, роза, дождавшаяся жужжащего шмеля, который проник в сладчайшую и нежную сокровенность, испытывает что-то особенное к невольному, но обязательному насильнику?

– Ти, умоляю, только не приписывай растениям склонность к мазохизму, садизму и эксгибиционизму.

Подруги снова рассмеялись.

– Гло, но все-таки расскажи, как ты запала на кареглазого незнакомца.

– В общем, Ти, все получилось спонтанно и мгновенно.

– Говорят, настоящая любовь разит, как молния, – прямо в темечко.

– Молния не молния, но озноб меня пробил.

– В библиотеке?

– Ага, в малом читальном зале.

– Да, все-таки классическая библиотека, в отличие от Интернета, гораздо перспективней для съема крутых мужчинок.

– В Интернете псих на психе.

– Не без этого.

– Да и не верю я в искренность ни Живого Журнала, ни форумов по интересам, ни, тем более, для желающих познакомиться как можно ближе.

– Значит, Гло, тебе крупно повезло, что «Ботанический вестник» до сих пор не оцифровали.

– Вот я и говорю, что иногда судьбоносные моменты зависят от какой-то самой ничтожной мелочи…

 

13. Отчет об экскурсии в Лувр

Диалог подруг о превратностях судьбы прервал звонок из Парижа.

Эстетствующей матери не терпелось поделиться впечатлениями от Лувра с дочерью, обделенной созерцанием шедевров мирового искусства.

– Гло, мы побывали в Лувре… Слушай, он какой-то маленький! Я думала, там бесконечные залы, огромные пространства. А мы обошли его… ну не знаю. Часа за два, наверное. Впрочем, время шло так быстро…

– И вы, наверное, тоже?

Мать в увлечении рассказом не заметила, что дочь опять не удержалась от подколки.

– Ну, как сказать… Где-то задерживались, а где-то прошли почти бегом… Председатель вел меня по путеводителю и сам выбирал, где что смотреть. А мне было все равно, везде было одинаково интересно!

– Ма, я очень рада, что искусство так благотворно на тебя повлияло.

– Гло, дело совсем не в искусстве…

– А в чем тогда?

– Как тебе рассказать… В общем… Гло, ты знаешь, оказывается, клонирование в искусстве такая же распространенная вещь, как в биологии!

– В каком смысле?

– Ну очень много одинаковых сюжетов.

– Например?

– Много картин с амурами.

– Как же в Париже без этих кудрявых пухляшечек!..

– Гло, но более всего меня поразила скульптурная группа.

– Какая группа?

– Скульптурная. Бэби, это настоящий шедевр из белого мрамора.

– Цвета моей Безымянной Красавицы?

– Вроде.

– И что изображает этот шедевр?

– Амура и Психею.

– Занятная парочка.

– А председатель рассказал мне легенду об их взаимной любви.

– О, это интересно. Никогда не думала, что амуры тоже влюблялись.

– Правда, я не помню ни слова, что председатель там говорил про эту скульптуру.

– Склероз?

– Нет, просто я впала в сентиментальный транс.

– Ма, ты в своем репертуаре.

– Я стояла, смотрела, и слезы сами текли по щекам… Это так трогательно! И, знаешь, бэби… Скажу тебе как женщина женщине: я стала в этот миг этой самой Психеей. Это не она, а я, привстав с земли, подняла голову к нежданно явившемуся любимому, чувствовала его нежную руку на моей груди, задыхалась от блаженства, которое зарождалось и трепетало в самых глубоких недрах моего тела, и, не отрывая глаз от его зовущего, ласкового взора, ждала, когда он наконец примет меня в свои объятия и унесет в небеса, на вечное счастье… Прости, Гло, я сейчас.

Глория вздохнула, слушая всхлипы, сморкания и шелест бумажного носового платка.

– Вот так-то, бэби, – наконец раздалось в трубке. – Да, искусство великая вещь. И, знаешь, пока я вот так стояла и смотрела, то прямо всей кожей чувствовала, как он тоже смотрел на меня…

– Кто? Амур?

– Гло! Какой амур! Председатель!

– Очень трогательно… Может быть, и он увидел в тебе ту самую Психею?

– Не знаю, бэби… Боюсь что-либо утверждать, но… В общем, погляди на досуге в Интернете на произведение Кановы.

– Если честно, аляповатые эроты из университетской библиотеки мне нравятся больше, чем вылизанная ренессансная классика… А больше в Лувре ты ничего не заметила?

– Ну-у-у… Там так много всякого добра… Все не упомнить. Но мы побывали везде, это я могу точно тебе сказать. На плане председатель поставил крестики на каждом пройденном зале, чтобы не запутаться. Ну и вообще, как человек науки, он любит систематичность во всем.

– Молодец твой председатель. А скажи, чувствуется разница между «живой» Джокондой и ее изображением на майках и пакетах?

– Честно говоря, я не заметила никакой разницы.

– А председатель?

– Я думаю, тем более.

– В каком смысле?

– Бэби, я, наверно, слишком офранцузилась.

– Может, оголландилась?

– Впрочем, не важен процесс, важен результат.

– Как в любом научном опыте.

– Эффект налицо.

– Завидую.

– Бэби, я стараюсь держать себя в рамках, но не получается. Я добросовестно смотрела на картины, а председатель не менее добросовестно смотрел на меня.

– Тебе удалось затмить всех красавиц Лувра!

– Да, бэби, не исключая и Джоконду.

– Значит, пора с тебя писать парадный портрет в полный рост.

– Обойдусь фотографиями. Мой Тюльпанчик запечатлел меня возле музея.

– Надеюсь, в приличной позе.

– Бэби, ты же знаешь, я давно забросила хулиганские замашки.

– А вдруг тебе захотелось вспомнить молодость? Кстати, Ма, твой фотоотчет по Ботаническому саду произвел на меня должное впечатление.

– Фон портят скелеты динозавров.

– Я обращала внимание на более мелкие детали.

– Да, Гло, еще мне в Лувре понравились натюрморты. Там были розы. Я упражнялась в определении сортов. И знаешь, Гло, я сделала открытие: роза на одной картине прямо копия твоей! Я так и сказала председателю! Он не поверил, но я поклялась, что в скором времени он убедится в этом лично!

– Замечательно! А как называется картина? Кто автор!

– Гло! Я забыла… Вылетело из головы.

– Что взять с влюбленного Анфан Террибля…

– А Тюльпанчик сказал, что одна благородная особа с картины, кажется, Ватто улыбается точно так же, как я – краешком губ. А я и не знала, что так умею улыбаться и что это, оказывается, тоже признак благородного происхождения!

– Скорее, воспитания… Ма, но так и должно быть! Мы-то с тобой никогда не забываем, какого мы рода! Но жаль, что ты не запомнила ту картину.

– Вспомню позже.

– Надеюсь.

– Если Лувр не сожгут в очередную Варфоломеевскую ночь, картина никуда не денется.

– Не смешно.

Почуяв, что дочь начало раздражать парижское самодовольство, хвастунья мать прервала диалог об искусстве.

Глория сунула мобильник в карман рабочего халата и взгрустнула.

Не она, а Анфан Террибль прошлась с мужчиной по залам Лувра.

Да, кажется, в Париже дела идут куда быстрее и увереннее, чем тут, в Луизиане.

И ей, Глории Дюбуа-младшей, придется увидеть любимые глаза только завтра. Так долго еще ждать…

 

14. Прощай, унисекс

Глории Дюбуа оставалось удивлять новым чувством фамильные розы на парковых делянках и Тину Маквелл.

– Он снова появится в читальном зале – я больше чем уверена.

– А ты, оказывается, сама неисправимая наивность.

– Какая есть! Переделывать поздно.

– Это верно!

Подруги допили кофе.

– Эх ты, размазня!

Тина Маквелл иногда прибегала к весьма резким выражениям.

– Надо было вернуться в библиотеку и добыть всю возможную и невозможную информацию о незнакомце.

– Ага, знаешь, какая там строгая мымра на выдаче сидит!

– Что, все та же, со взглядом ядовитой змеи?

– Она самая.

Глория Дюбуа изобразила шум, производимый атакующей коброй.

– Только с годами яду прибавилось.

– Минуточку!

Тина Маквелл приставила к ушам подруги глянцевые журналы по дизайну.

– Вылитая королевская кобра! Похожа?

– Перестань!

Журналы отправились на стеллаж.

А Тина Маквелл заглянула в опустевшую чашку.

– Вот до чего доводит отсутствие мужчины в жизни.

– Сделай-ка еще кофейку, Ти.

– Один момент.

Хозяйка офиса продефилировала к кофемашине.

– Можно двойной?

– Для тебя, Гло, хоть тройной.

– Только с корицей не переборщи.

Тина Маквелл не ответила на излишне придирчивое замечание подруги.

А Глория, чтобы загладить невольную вину, переключилась на прежнюю тему:

– Говорят, мымра была любовницей директора библиотеки.

– Да врут. На такую никакой, даже самый захудалый, мужчинка не позарится.

– Как и на меня.

Глория Дюбуа попыталась пошутить, но шутка вышла слишком горькой и чересчур приближенной к реальности.

Тактичная подруга демонстративно не заметила самоуничижительной реплики.

– Гло, ну ты хоть уверена, что твой кареглазый появится в читалке завтра?

– По логике, должен.

– Будем надеяться на лучшее.

Тина Маквелл снова наполнила чашки кофе по мексиканскому рецепту.

– А ты, Гло, уверена, что симпатяга действительно на тебя не отреагировал?

– Сто процентов.

Проголодавшаяся аспирантка потянулась за бутербродом с подсохшим сыром и расплывающимся маслом.

– Один раз вроде глянул вскользь и снова уткнулся в подшивку.

Тина Маквелл тоже занялась бутербродом.

– Трудно с ними, мужчинами.

– Да, непредсказуемые существа: клюют на какую-то ерунду – типа стройные ножки, полная грудь…

– Стоп!

Тина Маквелл гневно разломила бутерброд на неровные половинки.

– А что ты хотела!

Глория благоразумно промолчала, дожевывая сыр.

– Конечно, ты поперлась в библиотеку в своем обычном унисексе, который напрочь нейтрализует любую, даже самую привлекательную внешность.

– Но я привыкла…

– Быть серой и незаметной.

Аспирантка не выдержала огульного обвинения.

– Ти, да при чем здесь одежда?

– Как при чем?

– Любят же не за короткую юбку и блузку с глубоким вырезом!

– Гло, ты в этом вопросе не права. Хороший прикид еще никогда никому не мешал.

– Да, я тоже подумывала, что, наверное, надо поменять имидж.

– Ты должна выглядеть не как ученая женщина, а как женщина-ученый, женщина в лучшем значении этого слова.

– Еще не женщина.

– Ах да – беспутная мать, строгая бабушка…

Тина Маквелл, спохватившись, оборвала фразу.

– Прости дуру.

– Да нет, все правильно, Ти, все правильно.

На этот раз очередная бестактность слишком темпераментного специалиста по ландшафтам не превратилась даже в короткую размолвку.

Тина Маквелл попыталась загладить неловкость:

– Понимаешь, Гло, ты просто не веришь в свои возможности.

– У меня их почти нет.

– Извини, милая. Если к твоим изумительным волосам и очаровательным глазкам прибавить со вкусом подобранные шмотки…

– Ты думаешь?

– Когда собираешься на любовное свидание, то малейший нюанс играет значительную роль. Что-то надо подчеркнуть, а что-то, наоборот, – замаскировать.

– Целая наука.

– Еще бы.

– Но ты же, Ти, вроде в этом довольно опытная?

– Не сомневайся, Гло. Я тебе такое шикарное платье подберу, такое умопомрачительное белье…

Аспирантка, всегда думавшая больше о красоте роз, чем о своей, наивно призналась:

– Но у меня, Ти, скудный гардероб.

– Ну, это не проблема.

Тина Маквелл сердито швырнула надкусанный бутерброд в урну.

– Давай рванем сейчас в Шривпорт!

– Зачем?

Глория слегка утолила голод.

Но любовная истома по-прежнему держалась на высоком градусе.

– Может, лучше на берег Миссисипи?

– Миссисипи подождет.

Тина Маквелл решительно сняла клеенчатый фартук.

– Рванули на распродажу летнего ассортимента!

– А успеем?

– Вполне.

Тина Маквелл избавилась от рабочих брюк.

– Если поторопимся.

– Думаешь, шоппинг поможет?

– Не сомневайся.

Тина Маквелл облачилась в легкое платье.

– Вот я эту прелесть позавчера отхватила с дикой скидкой.

– А что, славненько.

– Не то слово.

– Ти, а не будет слишком фривольно, если я припрусь в читальный зал разнаряженная, как… как…

Глория Дюбуа не могла подобрать адекватного слова.

– Боишься, от твоего вида строгую мымру хватит удар?

Тина Маквелл подвела губы помадой и тронула ресницы тушью.

– Погнали.

Глории Дюбуа, все же уверенной, что любят не за одежду, прическу и маникюр, пришлось согласиться.

Если новый прикид хоть немного повысит ее шансы завтра, то грех этим не воспользоваться…

 

15. Обыкновенные шуточки

На выходе из Национального парка роз каждая из подруг получила от толстяка Брауна по паре весомых комплиментов.

Тина Маквелл погрозила одышливому забавнику пальцем.

А Глория Дюбуа задержалась на мгновение у турникета.

– Я буду завтра весь день в малом читальном зале университета.

Аспирантка ободряюще улыбнулась охраннику, который, смущаясь, поглаживал кобуру широкой ладонью.

– Пусть ваша племянница туда заглянет.

– О’кей, мисс.

– Что-нибудь придумаем.

– Благодарю, мисс.

– Не стоит.

Когда подруги заняли передние места в машине, Тина Маквелл обернулась к выходу парка.

– Только не смейся, Гло, но толстяк Браун в прошлую субботу сделал мне предложение.

– В смысле руки, сердца и кобуры?

– Ну да.

– И ты, конечно, отказала?

– Не совсем.

– Как это не совсем?

– Ну зачем обижать хорошего человека?

Тина Маквелл вслед за Глорией Дюбуа пристегнула ремень безопасности.

– К тому же лишний запасной вариант не помешает.

Въедливая аспирантка хотела сказать подруге, что у той этих вариантов было неисчислимое количество – и все без толку, но вместо этого спросила совершенно о другом:

– А что там с племянницей Брауна?

– Знаешь, Гло, мне кажется, девочка подсела на дурь.

– Ты уверена?

– Я тут ее недавно видела. Что-то взгляд нехороший.

– Ой, Ти, любишь ты всякие страсти придумывать.

– А помнишь, я угадала, что профессорша с кафедры физиологии животных спит с ассистентом?

– Да, туповатый был молодой человек.

– Зато исполнительный.

– Нет, скажи, Ти, почему умные женщины так часто выбирают в любовники тупых мужчин?

Пытливая аспирантка аккуратно вырулила со стоянки на трассу.

– Гло, все очень просто. Ты же сама своим вопросом и ответила.

Тина Маквелл, поддернув легкое платье, обнажила колени, загрубевшие от частого ползания вдоль клумб. Дизайнер-ландшафтовед обожала лично выравнивать насаждения незаменимым секатором.

– Тупые дяденьки годятся только для постельных утех, и то одноразовых!

Аспирантка молча согласилась с откровенным выводом.

– Они вроде разновидности презерватива. Использовал и выкинул.

Тина Маквелл взяла паузу, чтобы дать подруге возможность отличиться в дорожном остроумии.

Но Глория не стала предаваться расширенным комментариям по адресу чужих обслуживающих сексуальных устройств.

Аспирантку волновал предстоящий шоппинг.

– Знаешь, Ти, давай-ка не поедем на распродажу.

– Гло, ты что, передумала насчет прикида?

– Нет.

– Тогда аргументируй.

– Во-первых, там не протолкнешься.

– Логично, а во-вторых?

– Могу я себе позволить ради такого случая одеться в самом престижном салоне?

– Ой, Гло, умочка!

Тина Маквелл чмокнула подругу в щеку.

– Я в Шривпорте давно приглядела что-то подобное. Там сплошь «от кутюр» – Италия, Франция и, кажется, Англия.

– Мне кажется, все-таки для библиотеки надо выбрать все натуральное и классическое.

– Но с изюминкой.

– Уговорила.

Глория Дюбуа сосредоточилась на движении, которое было гораздо интенсивней, чем днем.

А Тина Маквелл продолжала чирикать без умолку, снова и снова вспоминая того недотепу, который попытался удивить на первом же свидании букетом роз.

– Ну, шампанское!

– Ну, шоколад!

– Ну, конфеты.

– Я бы даже согласилась на коробочку с обручальным кольцом.

– Но розы – это полный абсурд!

И снова:

– Шампанское!

– Билеты в кино!

– Шоколад!

– Конфеты!

– Пикник с барбекю!

– Обручальное кольцо!

– Но розы – полный абсурд!

На въезде в пригород Шривпорта терпеливая аспирантка все-таки не выдержала очередного перебора вариантов счастливого ухаживания.

Неутомимая в сексе и болтовне подруга как раз снова упомянула букет из роз.

– Ти, дорогуша, ты можешь хотя бы секунду помолчать?

– А что, я вполне заменяю радио…

– И проигрыватель.

Обе рассмеялись.

Сегодня даже самые острые и некорректные высказывания мгновенно превращались в обыкновенные шутки.

 

16. Нелегкий выбор

С платьем Глории Дюбуа повезло.

Аспирантка, решившая максимально эффективно и эффектно использовать кредитную карточку (подарок бабушки к началу семестра), первой шагнула в сияющее зеркальное благородство и супермодную изысканность.

Тина Маквелл, прекратив бессмысленное чириканье, робко следовала позади влюбленной покупательницы.

Глория не успела пересечь заставленное манекенами ярко освещенное пространство, как увидела самое прекрасное, самое удивительное, самое великолепное платье, которое с нетерпением ждало именно ее, охваченную нестерпимым желанием непременно завтра, с утра пораньше, добиться взаимности любой ценой.

Платье из плотного голубого шелка.

Платье цвета сентябрьского полуденного неба.

Платье, идеально гармонирующее с неестественно голубыми глазами аспирантки.

В этом платье вполне можно было лететь в Париж на презентацию Безымянной Красавицы.

Но и для библиотечного, не объявленного заранее свидания оно тоже вполне годилось.

Тина Маквелл не мешала подруге созерцать потенциально выигрышный наряд.

– Как думаешь, подойдет?

– Для влюбленной студентки – моветон, а вот для аспирантки, ошалевшей от страсти, – вполне.

В голосе подруги сквозь нарочитую грубоватость и напускную ироничность звучала естественная зависть.

– Свадебные аксессуары и то легче подобрать, чем платье для охмурения будущего женишка.

Глория благоразумно пропустила мимо ушей намек на брак.

– И стоимость вроде подтверждает эксклюзивность выбора.

Тина Маквелл, узрев требуемую сумму, даже не решилась на шутку:

– Что да, то да.

Пребывавшая в тени вышколенная менеджер-консультант с улыбающимся бейджиком на полной груди спросила – тактично и без нажима:

– Будете примерять?

– Конечно.

Тина Маквелл наконец-то перехватила инициативу.

– А я пока гляну на белье.

Глория с платьем уединилась в зеркальной кабине с нижней матовой подсветкой.

Платье сидело изумительно.

Платье не морщило, не топорщило, не облегало.

Платье обнажало ноги чуть выше колен и делало их удивительно привлекательными, скрывая неидеальную форму бедер.

Лишь глубокий вырез, открывавший груди почти до сосков, немного смущал чересчур скромную аспирантку.

В кабину без разрешения заглянула Тина Маквелл:

– Ну как?

– Вроде ничего.

– Ну-ка повернись.

– Вырез не слишком глубокий?

– Гло, ты в этом наряде соблазнишь любого ученого сухаря.

– Тогда не промахнуться бы с бельем.

– Вот смотри.

Тина Маквелл продемонстрировала узкие прозрачные трусики в мелкий черный горошек.

– Вот именно в таких меня лишил девственности Большой Сэм.

– Не упоминай этого гада.

– Ах да.

– И вообще – при чем здесь соблазнение?

Глория Дюбуа прижала легкий невесомый подол к немного излишне целлюлитным бедрам.

– Речь идет о любви, а не о сексе.

– Одно другому не помеха.

Тина Маквелл исчезла, чтобы вновь появиться буквально через минуту.

– Гло, у меня идея.

– Предложить надеть платье на голое тело?

– Зачем так вульгарно?

– Тогда выкладывай.

– Надо брать гарнитур под цвет платья.

– А не будет избыток монохрома?

– Думаю, наоборот.

Тина Маквелл перешла на интимный шепоток:

– Если платье спровоцирует в мужчине выброс адреналина, то лифчик и трусики заставят его окончательно потерять голову.

– Если до трусиков дойдет.

– Нет, она еще и сомневается!

– Ох, Ти, натура у меня такая – вечно терзающаяся по пустякам.

– Что да, то да.

– Вот и сейчас думаю: а вдруг я промахнусь с платьем?

– Давай спросим у менеджера.

– Разумно.

Глория Дюбуа вышла из кабины и мгновенно услышала льстивые комплименты и восхищенные комментарии вышколенного работника.

В результате аспирантка, разбирающаяся в генной инженерии, но не в последнем писке дамской моды, покинула салон с изрядно опустошенной кредиткой, но с двумя объемистыми пакетами.

Идея насчет сочетания платья и белья тоже была осуществлена.

Тина Маквелл нарыла полупрозрачные трусики с излишеством кружевной отделки, а также узкий лифчик – как раз под глубокое декольте.

Возвращаясь к машине, дизайнер по ландшафтам воспевала не симметричные клумбы, не арки из роз и даже не кроны, строго подогнанные под единый стандарт, – дизайнер по ландшафтам восторгалась гарнитуром, который, по ее мнению, был в меру эротичен.

Глория Дюбуа, еще не отошедшая от безумия примерок и кошмара прикидок, зашвырнула пакеты на заднее сиденье.

Подруга, тоже ошалевшая от избытка амурных событий, осталась на обочине, мысленно костеря неразборчивых гименеев.

Почему кому-то – избыток чувств, а кому-то – проходные и короткие интрижки, пусть и заканчивающиеся в постели?..

– Ти, родная, может, поедем?

– Куда?

– По домам, наверное.

Глория включила зажигание.

Мотор довольно заурчал, как будто именно ему предназначалось шикарное платье и не менее шикарное белье.

– Сначала заброшу тебя.

– А может, в ресторанчик?

Тина Маквелл изобразила пантомиму с открыванием бутылки шампанского.

– Отметим покупки!

– Ти, я устала от переизбытка впечатлений.

– Завидую.

– А мне надо еще обязательно заехать к бабушке – сообщить о…

Тина Маквелл не дала подруге договорить:

– Лучше не надо.

– Чего не надо?

– Сообщать твоей Гранд Маман о стихийной любви неизвестно к кому.

– Ти, а ты бы поменьше напрягалась. Я как-нибудь сама разберусь, о чем надо сообщать Гранд Маман, а о чем не надо.

Глория демонстративно зевнула, показывая степень невероятной усталости.

– К примеру, о твоем романе я не скажу ни слова.

– И на том спасибо.

Тина Маквелл поняла, что пора элементарно переключиться на что-нибудь нейтральное, вроде топографических подробностей.

– Хорошо, что ваша усадьба между Шривпортом и Батон-Ружем.

– Да, весьма удобно.

– И крюк всего двенадцать километров.

Тина Маквелл потянулась было в бездонный карман за мини-калькулятором, но вовремя одумалась, вспомнив, что клеенчатый фартук с эмблемой Национального парка роз остался в офисе.

– Можно сэкономить на бензине.

– Так ты едешь?

– Нет, лучше возьму такси.

– Спасибо, дорогая.

Глория мельком глянула на себя в зеркало, прикрепленное на панели управления между спидометром и тахометром.

В ярко-голубых глазах рассудительной аспирантки явно появилась авантюристская искорка.

– Завтра предстоит очень трудный день!

– Не сомневаюсь.

– Очень трудный.

Глория отжала сцепление.

– Стой!

Тина Маквелл взмахнула обеими руками перед капотом вздрогнувшей машины.

– У меня еще одна гениальная мысль.

Глория убрала ногу с педали сцепления.

– Выкладывай.

Тина Маквелл попыталась изобразить вдохновение, но ее смазливой и хитроватой физиономии не шли высокие творческие эмоции.

– Я думаю, что к твоему клевому платью и обалденным трусикам не хватает маленького штришка.

– Бриллиантового колье на сто каратов?

– Нет, Гло, нет.

– Намекаешь, чтобы я сделала пластическую операцию? – пошутила аспирантка.

– Нет, Гло, тебе надо просто изменить прическу.

– Терпеть не могу искусственную завивку.

– Нет, Гло, сделай из себя блондинку!

– Вот этого!..

Разозленная аспирантка дала машине задний ход.

– Этого вы от меня никогда не дождетесь!

 

17. Исступленные танцы

Пока влюбленная дочь в Америке преодолевала километр за километром, не менее влюбленная мать во Франции предпочитала автомобильным гонкам танцевальную лихорадку.

Разумеется, в «Розовой шкатулке».

Голландский партнер нравился строптивой американке все больше и больше, как мужчина, созданный для классических па.

Под элегантным дорогим пиджаком угадывалась отличная осанка.

Плечи расправлены, корпус сохраняет прямизну и в наклоне – чувствуется, что учился в хорошей танцевальной школе.

Интересно, как Тюльпанчик проявит себя в латинском попурри?

Вечеринка с зажигательными ритмами была в самом разгаре.

Хозяин остался верен себе и не поддался новым модам.

На танцполе царила эклектика мелодий и танцевальных движений всех видов, лишь бы было весело, красиво и похоже на латину.

Несколько юных парочек смешно махали руками и отчаянно прыгали кто во что горазд.

– Как вам такое безобразие? – спросил председатель отборочной комиссии, поглядывая на зрелище поверх меню.

Глория снисходительно улыбнулась:

– Ребята молодцы. Не стесняются. Им бы еще умения… Жаль, некому дать мастер-класс.

– Как это некому? – Председатель отшвырнул меню, привстал.

В этот момент подоспел официант.

– Что господа будут пить?

– Два кальвадоса, – быстро сказала Глория.

Официант кивнул и умчался к бару.

Председатель уселся обратно и снова взял в руки меню.

На столе возникли бокалы с напитком.

Глория делала глоток за глотком, улыбаясь все блаженнее и счастливее.

Председатель махом осушил бокал, нахмурился, решительно расстегнул пиджак, ослабил узел галстука, освободил верхнюю пуговицу голубой рубашки.

Боевое настроение голландца все больше и больше нравилось американке.

Председатель повелительно протянул руку верной партнерше:

– Идем! Покажем, как правильно танцуют латину!

Через минуту юные парочки выстроились по краям танцевальной площадки, отбивая ритм ладонями и каблуками и неистовым свистом сопровождая действо, происходившее в центре зала.

Американка, ведомая голландцем, сама не знала, что они исполняли.

Самба переходила в ча-ча-ча, ча-ча-ча – в джайв, джайв – в сальсу, меренгу, бачату и другие безбашенные танцы.

Публика хохотала, свистела, аплодировала, музыка, не останавливаясь, поддавала и поддавала жару.

А партнеры, потные, ошалевшие от собственной дерзости, не замечали ни времени, ни окружавших их людей и остановились, лишь когда диск-жокей, по кивку хозяина, сжалился над пленниками Терпсихоры и пресек счастливое безумие.

Грохот аплодисментов продолжался все время, пока председатель поднимал, отряхивал и надевал пиджак, пока Глория, чертыхаясь, пыталась всунуть распухшие ноги в тесные туфли, пока они, оба враз ослабев, поддерживая друг друга, плелись к столику.

Расчувствовавшийся хозяин презентовал отличившейся паре бутылку лучшего шампанского.

Вечеринка продолжалась.

Американка и голландец дегустировали отменный напиток и чокались со всеми, кто желал подойти и засвидетельствовать свое восхищение.

Подкатил на инвалидной коляске и сам хозяин. Благосклонно кивнув, принял бокал, протянутый председателем, и после краткого спича выпил за успех гостей.

Глория искренне восхитилась букетом напитка.

– Это шампанское я берег для такого случая, как сегодня, – важно ответил хозяин. – До сих пор никто не удостоился такой высокой оценки. Вы первые. Да.

Председатель ответил достойным поклоном.

– Пятку не до конца опускаете, – заметил хозяин, делая очередной глоток.

Председатель виновато развел руками.

– Я бы показал, как надо, да ноги отнялись, – вздохнул хозяин.

Председатель сочувственно закивал:

– У меня тоже.

– Может, вам написать учебник танцев? – серьезно и значительно предположила американка. – Или мемуары о вашем блистательном победном прошлом… Не каждый выигрывает золотую медаль в танцевальном турнире.

– Неплохая идея, – оживился хозяин. – С меня еще шампанское!

Бармен, изумленно тараща глаза на неслыханную хозяйскую щедрость, выдал официанту старательно протертую бутылку из самых недоступных закромов.

Начали даже набрасывать план будущего бального бестселлера.

Но в самый ответственный момент в Париже раздался привычный звонок из Луизианы.

– Ма, привет! Как успехи?

– Бэби, мы пишем учебник по танцам.

– Только не это!

– Понимаешь, Гло, во всех учебниках упирают на выработку техники, а я считаю, главное – правильно выбрать партнера.

– Ма, отличная мысль. Тогда не буду вам мешать.

– Запомни, бэби, главное – не ошибиться в выборе партнера.

– Я буду иметь в виду… Ма, а какие у тебя планы на завтра?

– Не знаю еще, бэби. Вот дождусь утра…

– Когда твой лысенький притаранит очередной букет.

– Не сомневаюсь.

Дочь попробовала уколоть мать:

– Интересно, куда строгий голландец пригласит вздорную американку?

Но мать перевела диалог в другую плоскость.

– Конечно же, не на заседание отборочной комиссии.

– Ма, ладно, прости. Сорвалась.

– Прощаю.

– Ты так печешься о моей Безымянной Красавице, так печешься…

Дочь попыталась замаскировать иронию показной душевностью.

– Гло, мне все равно, куда идти, честное слово. Только бы не в зоопарк. Ненавижу неволю…

 

18. Строго по правилам

Закончив необязательный разговор, Глория Дюбуа выехала на главное шоссе и пристроилась за внедорожником с техасским номером.

От утреннего азарта с превышением скорости, обгонами и несоблюдением правил не осталось и следа.

Аспирантке, перенасыщенной впечатлениями прошедшего дня, самого замечательного дня, сопоставимого только с днем появления на свет, хотелось размеренного и спокойного движения, чтобы попытаться осмыслить и совсем недавнее прошлое, в котором полная безнадега мгновенно преобразовалась в пусть робкий, тонкий и пока едва уловимый лучик надежды – надежды на счастье, на любовь, на супружество.

Уверенный звук мотора вторил настроению очарованного водителя.

Закат величаво и торжественно входил в решающую фазу – максимально прекрасную и незабываемую.

Авто на каждом повороте озорно клаксонило встречному потоку о нежности, привязанности, страстности.

Еще никогда Глория не получала такого удовольствия от процесса езды.

Маман подарила ей эту машину цвета мокрого асфальта еще в прошлом году.

Анфан Террибля вдруг потянуло на более солидные модели представительского класса.

Аспирантка быстро приспособилась к норову приземистого авто.

Полуспортивная «тачка» часто провоцировала на езду с ветерком и охотно жрала бензин и масло.

Вспомнив Тину Маквелл, экономившую на всем, кроме половых отношений, Глория Дюбуа обратила внимание на индикатор топлива.

Стрелка беспомощно трепетала в красном секторе, опасно зашкаливая на нуле.

– Какая же я бестолочь!

Глория Дюбуа глянула в панельное зеркальце.

– Не залить пару галлонов с утра могла только влюбленная аспирантка!

Вопрос о срочном заполнении опустевшего бака вытеснил на время и волнующие мечты о неминуемом завтра, и тихий балдеж от невероятного сегодня.

Заметив светящийся знак, сообщающий, что до ближайшей заправки – всего ничего, аспирантка газанула и все-таки достигла сияющего ряда свободных колонок до того, как заглох движок.

Глория Дюбуа отстегнула ремень безопасности и отыскала косметичку.

– Нет, определенно нам дико везет!

Аспирантка улыбнулась своему томному отражению.

– Определенно!

Глория залила полный бак.

Получить шанс на Парижской выставке цветов.

Получить шанс в университетской библиотеке.

Получить шанс в модном салоне.

Как долго, долго, долго аспирантка ждала такого поворотного момента в устоявшемся научно-изыскательском существовании…

Глория снова выехала на трассу.

Именно «существовании», перспективном только с точки зрения карьеры, но никак не женской судьбы.

Глория беспрекословно принялась подчиняться запрещающим, разрешающим и предупреждающим знакам.

Но теперь все будет по-другому!

Глория только раз лихо обогнала фермерскую колымагу с телками в кузове.

Будущие давальщицы молочнокислой продукции так забавно крутили ушастыми мордами, что невольно вызвали короткий приступ смеха.

Закат безумствовал, окрашивая темнеющее небо в ало-багровые тона.

Но чем ближе подъезжала Глория к родовому гнезду американских Дюбуа, тем чаще где-то в области сердца возникало ощущение несбыточности будущих амурных планов.

И в мозгу всплывали, как на решающем и главном экзамене, коварные, дополнительные, каверзные вопросы о библиотечном незнакомце.

Может, кареглазый давно женат?

Может, у русоволосого куча детей?

Может, симпатяга – ярый женоненавистник?

А может, мужчина, достойный женщины из рода Дюбуа, элементарный гей?

Мотор издал звук, имитирующий запредельный оргазм.

О более извращенных вариантах аспирантка старалась не думать вообще, так как перечень нетрадиционных мужских влечений в корне отличался от ботанических постулатов и генетических законов. Да, принудительное скрещивание различных пород и сортов – это не добровольное нарушение общечеловеческой морали. Хотя, наверное, и то грех, и это.

В антитезу прекрасному, естественному и эстетичному закату настроение аспирантки, усомнившейся в селекционных деяниях, начало заметно портиться и становиться препоганым.

Чтобы прогнать досаду от несвоевременных терзаний, Глория Дюбуа, сбросив газ на крутом повороте, открыла бардачок, где валялись музыкальные сборники, оставшиеся от Маман.

Выбрав наугад первый попавшийся диск, аспирантка врубила полную громкость.

Из стереоколонок, уютно расположившихся у заднего стекла, раздался мужской приторный тенор итальянского разлива.

Диск оказался сборником песен гондольеров, почему-то до страсти обожаемых прежней владелицей полуспортивного авто.

Образцовая дочь, предпочитающая арт-рок и современную обработку классики, не стала на этот раз перечить вкусу матери.

Сладкоголосое пение мастеров кормового весла и полночного соблазнения по-прежнему звучало на полную громкость.

Но вскоре слезоточивые и колоратурные мелодии навеяли биографическую грусть.

Снова вспомнилась Маман, переходящая от мужчины к мужчине, как эстафетная палочка.

Но ведь так трудно удержаться от соблазнов необязательных и легких отношений…

Так тяжело дожидаться настоящей любви без гарантии, что рано или поздно это случится…

Вспомнился придурок-отец, так ни разу и не навестивший единственную дочь и лишь однажды на Рождество приславший голубоглазую куклу с черными волосами.

Глория отправила гондольеров вместе с тоской и грустью обратно в бардачок и нашарила следующий диск.

Из стереоколонок предательски и подло зазвучало приторное соло джазового саксофона…

 

19. Обнаженное соло

Тина Маквелл в глазах подруги была экспертом в сексе, так как позволяла многочисленным партнерам по сношениям все или почти все. Начав с рядового школьного минета, бойкая девочка в дальнейшем испробовала не только изысканные позы, но и довольно рискованные способы удовлетворения. Вагинальный аппарат неуемной искательницы клевых оргазмов постоянно жаждал и жаждал чего-нибудь новенького и оригинального. Впрочем, ненасытному организму не хватало самого главного – любви. Так что секс превратился для Тины Маквелл в такой же обязательный и скучноватый процесс, как чистка зубов или бритье лобка и подмышек.

Однажды, на последнем курсе, незадолго до защиты диплома, Глории Дюбуа вдруг нестерпимо захотелось испытать наконец хоть маленькую толику из того, что невоздержанная подруга получала каждую ночь.

Тина Маквелл ничуть не удивилась – одинокие девушки рано или поздно сдаются и пускаются во все тяжкие, чтобы наверстать упущенное.

Просто аспирантка, уязвленная мамашиным поведением и затюканная строгим воспитанием предков, продержалась намного дольше, чем это обычно бывает.

– Значит, хочешь безопасное и тайное, без огласки, траханье?

Тина Маквелл пыталась быть серьезной, как никогда.

– С опытным мужчиной?

– Ну, не с женщиной же.

– Да, лесбиянство тебе рекомендовать уже поздновато.

– Не издевайся, пожалуйста.

– Гло, ну поверь мне, что половина девственниц теряет невинность от таких же точно девственниц.

– Погоди, погоди.

– Так, сейчас начнутся моральные издержки с надуманными муками совести.

– Ти, не тараторь, пожалуйста.

Глория перешла на заговорщицкий шепот.

– От пробного секса не откажусь, но у меня три непременных условия.

– Хочешь сохранить девственную плеву?

– Разумеется.

– А еще что?

– Ну, чтобы с меня не требовалось встречного движения.

– Боишься поучиться минету?

– Не боюсь, а не желаю.

– А про третье я, кажется, догадываюсь.

– Да, Ти, да. Мой сфинктер возражает против любых инородных предметов, любых.

– Задача усложняется.

Тина Маквелл достала ежедневник и начала внимательно просматривать длинный список телефонных номеров.

Глория терпеливо ждала.

– Кажется, есть подходящая кандидатура.

Тина Маквелл захлопнула ежедневник.

– Саксофонист удовлетворит тебя?

– Кто-кто?

– Саксофонист из джазового квинтета.

– Он из тех ребят, что выдали двухчасовой сейшен на Рождество?

– Ага.

– Самое интересное – ударника я запомнила, и трубача, а вот саксофониста…

– Надеюсь, после ночного сеанса ты запомнишь Эндрью надолго.

– Ты в нем уверена?

– Гло, поверь мне, Эндрью обожает всего две вещи.

Тина Маквелл высунула язык и проделала им странные быстрые движения.

– Во-первых, игру на саксе.

Тина Маквелл снова показала язык.

– Во-вторых – делать куннилингус.

Тина Маквелл хитро улыбнулась.

– Надеюсь, тебе не надо объяснять механику этого приятнейшего занятия.

– Теоретически представляю.

– Так вот, гарантирую: Эндрью все исполнит в лучшем виде и, самое главное, в рамках твоих ограничений.

– Ладно, Ти, я согласна на саксофониста. Только…

Глория замолчала, подбирая нужное выражение.

– Только…

Теперь Тина Маквелл проявила незаурядное терпение.

– Только ты сама предупреди его обо всем и сообщи мне, согласится ли он.

– Легко!

На прощание Тина Маквелл посоветовала лучшей подруге надеть в обязательном порядке мини-юбку и самые воздушные трусики.

Стеснительная Глория Дюбуа, избегавшая коротких подолов, не решилась уточнить, почему именно мини.

Дизайнер по ландшафтам объяснить не удосужилась.

Но в скудном аспирантском гардеробе нашлись и шелковые однотонные трусики цвета морской волны, и кожаная юбка на молнии.

А ровно через сутки после выбора безопасного партнера Глория Дюбуа отправилась в комнату для репетиций, где среди нот, эквалайзеров и усилителей ее ожидал укротитель саксофона и ублажатель клитора.

И тут музыкант удивил аспирантку, решившуюся на невинный и безопасный секс.

Для разряжения натянутой обстановки первых минут знакомства Эндрью исполнил отличный блюз.

Потом для разогрева выдал блестящий свинг.

А во время долгой импровизации на какую-то тягучую афро-американскую тему с примесью индейской меланхолии вдохновенный джазист умудрился полностью оголиться.

Глория Дюбуа, ошарашенная неожиданным концентрированием, так и не поняла, как Эндрью удался такой экстремальный и необъяснимый фокус в духе знаменитого Копперфильда.

Надо же произвести такой стриптиз, не отрываясь от игры на саксофоне!

Растерянная аспирантка, завороженная эксгибиционистским соло, не знала, что ей делать: то ли дослушать импровизацию до конца, то ли начать раздеваться.

Но вот саксофон замолк, и Эндрью, все еще находясь во власти непрошедшего вдохновения, медленно двинулся к замершей от необычности происходившего невинной Глории.

Аспирантка, чтобы не грохнуться в обморок от мужского излишества раскованного музыканта, сосредоточила взгляд на раструбе саксофона, который золотисто бликовал в робких лучах нотных подсветок.

Эндрью, не выпуская молчавший инструмент из рук, грохнулся на колени перед аспиранткой в мини-юбке.

Короткий подол накрыл вдохновенные и бесстыдные вихры джазиста.

И вот холодноватый нос виртуоза саксофона и клитора ткнулся рядом с аспирантским пупком.

Глория оцепенела от блеска саксофона и нестандартности положения.

А Эндрю крепко вцепился зубами в резинку и начал стягивать аспирантские трусики.

Глория автоматически попыталась сжать колени, но голова музыканта конечно же помешала восстановить статус-кво.

А растянутые трусики, потрескивающие статическим электричеством, трусики, увлекаемые мимо подрагивающих колен в бездну к пяткам, сползали неумолимо и неотвратимо.

Смущенная аспирантка на мгновение представила, как мужские губы, натренированные мундштуком, жадно и слюняво прильнут к половым губам, большим и малым.

Глория Дюбуа поняла, что надо прекращать эту фальшивую мелодию, явно не в ее вкусе.

Нет, аспирантка не отколотила зубастого джазиста по темечку, как когда-то Большого Сэма, мастера трехочковых бросков.

Просто очнувшаяся от сексуальных импровизационных чар и блеска саксофона Глория Дюбуа ловко сработала ногами и, оставив шелковый трофей в клыках музыканта, бросилась вон из комнаты для репетиций…

 

20. Фамильный обряд

Глория вернула диск, навеявший досадные воспоминания, в бардачок.

Музыка больше не звучала в салоне аспирантского авто.

И радио тоже.

Глория до самого родового гнезда американских Дюбуа вела машину аккуратно и щадяще.

И вспоминала такое славное и беззаботное детство в старинном особняке.

Гранд Маман с малых лет приучала внучку ухаживать за розами.

О, как она боялась острых шипов!

О, как уставала от прополки сорняков и обрезания сухих побегов!

Но зато уже к семи годам заслужила от дедушки титул «Королева роз»!

Глория Дюбуа мельком глянула в зеркальце, укрепленное на панели, и задала резонный вопрос:

– Ну что, Королева, оправдала титул?

И ответила сама себе без ложной скромности:

– Вполне.

Старый особняк был погружен во тьму, и лишь тускло светилось окно бабушкиной спальни на втором этаже.

Еще не доехав до ворот, Глория Дюбуа, как обычно, проклаксонила: три коротких и один длинный.

Гранд Маман отреагировала на приезд внучки, как всегда, самым неожиданным образом.

На этот раз в небо ударил заранее приготовленный фейерверк.

Разноцветные кометы, с треском и грохотом рассыпаясь на искрящиеся осколки, отражались в окнах, бассейне и старом фонтане.

Глория под великолепное огненное шоу припарковалась у крыльца, на котором стояла хозяйка в накинутом индийском пончо.

Захлопнув дверцу, внучка взбежала по ступеням и поцеловала бабушку в дряблую щеку.

– Ба, так, значит, ты в курсе?

– Про что, дорогуша?

– Про мою розу?

– Нет пока.

– А я думала, тебе Маман сообщила.

– Ты же знаешь, деточка: Анфан Террибль подвергает меня обструкции.

– Так вот, Ба, шансы моей Безымянной Красавицы попасть на Всемирную парижскую выставку становятся все реальней и реальней. С каждым новым танцем.

– С танцем?

– Мой парижский агент избрал тактику бального измора и любовного томления.

– Анфан Террибль и есть Анфан Террибль.

– Важен результат. Страница в каталоге – это чудесный трамплин для рекордного прыжка.

– Без сомнения, дорогуша.

– Так что, надеюсь, моя роза выйдет в лидеры мирового сезона.

– Я всегда верила, что ты обскочишь нас всех.

Теперь бабушка поцеловала внучку.

Та ответила на степенный поцелуй всплеском эмоций.

– И вообще, сегодня лучший день в моей жизни!

Глория широко раскинула тонкие руки, привыкшие к сложнейшим операциям над хромосомами под микроскопом.

– Самый лучший!

И об этом потрясающем факте тотчас же узнали:

Розы, которые располагались на территории усадьбы на правах главных обитателей почти повсюду.

Теннисный корт, давно соскучившийся по девичьим стонам на подачах.

Бассейн с подогревом, готовый принять хоть сию минуту в свои прозрачные воды хоть сотню обнаженных девиц и столько же загорелых парней.

И даже флюгер на крыше, символизирующий задорного галльского петушка.

Глаза Гранд Маман, такие же голубые, как у внучки, только немного выцветшие и потерявшие былую остроту, выражали полное удовольствие:

– Значит, дорогуша, я не зря устроила фейерверк!

– Ба, а как ты догадалась?

– Поживи с мое…

– Постараюсь.

Счастливая внучка и не менее счастливая бабушка прошли в дом, обнявшись.

Как в детстве, Глория прижалась щекой к вышитому пончо, навсегда пропитанному ароматом розового масла.

– Ба, а когда мы приступим к фамильному обряду?

– Не беспокойся, дорогуша, ты наверняка избавишься от повторения кошмара Варфоломеевской ночи.

Гранд Маман подвела внучку поближе к лампе в старинном абажуре времен безысходного рабства и нарождающегося аболиционизма.

– Главное, ничего не бойся и делай, что я скажу.

Глория послушно, как в детстве, молча согласилась на любое, даже самое тяжелое испытание…

 

21. Инфернальное шоу

Этот угол в парке Глория никогда не навещала.

С тех пор, как в детстве, играя в прятки с подружкой, убежала туда, где мощный заслон разнообразных сиреней скрывал небольшую постройку из серого камня. Затаившись за выщербленным уступом стены, она, хихикая, прислушивалась, как Мэй выкрикивает веселую считалку, прежде чем пуститься на ловлю. Потом обратила внимание на приоткрытую дверь. Пришло в голову спрятаться понадежнее. Но через минуту она вылетела обратно с воплем, который услышала не только Мэй, но и бабушка.

После этого Гло некоторое время заикалась, и не раз в кошмарных снах являлось то, что довелось увидеть за дверью.

Но годы взяли свое, впечатление поблекло, затмилось другими.

Каменный склеп превратился в обычное место упокоения.

Под темным серым тяжелым сводом, в пыли веков, на вечном хранении пребывали останки предков.

Взрослея, Глория привыкла сообщать об этой экзотической подробности школьным подругам и университетским друзьям.

Слушатели удивлялись, но не каменной гробнице, а необычной генеалогии рода Дюбуа.

Глория уточняла, что и в похоронных делах старинные традиции требуют соответствующих ритуалов и оформления.

Однако посещать склеп, даже в компании веселых подружек и подвыпивших друзей, младшая Глория Дюбуа не решалась.

Мимолетная встреча с призраком оказала слишком глубокое влияние на детскую неустойчивую психику.

И вот сейчас, чтобы избавиться от кошмарных сновидений на тему Варфоломеевской ночи, Глории Дюбуа предстояло ни много ни мало как провести всю ночь, от заката до рассвета, внутри скорбного тесного прибежища родных мертвецов.

Гранд Маман не стала провожать внучку до замшелых ступеней.

Глория одна медленно удалилась вглубь парка.

Гранд Маман осталась на террасе.

Глории пришлось самой преодолевать затененный сиренью спуск к тяжелой, окантованной железом скрипучей двери.

В узкое вентиляционное отверстие скудно пробивался тускнеющий, умирающий, кровавый свет вечерней зари.

Грядущая ночь пугала робкую посетительницу инфернальной перспективой.

Аспирантка, обычно предпочитающая точные научные расчеты, на этот раз дала волю фантазии.

Глория представляла, как сползают с грохотом тяжелые надгробия с каменных саркофагов, открывая бездонность могил, как, скалясь, выскакивают фосфоресцирующие скелеты или мерцающие электрическими разрядами мумии, как начинается инфернальный парад знатных предков…

Но ничего подобного не случилось.

В полной ночной темноте не появилось ничего визуального из потустороннего мира.

Но внезапно застойную тишину нарушили звуки.

Пока Глория пыталась разобраться, откуда исходит непонятный какофонический шум, звуки становились все более явственными и различимыми.

Аспирантка, привыкшая все классифицировать по родам и видам, автоматически определяла и сортировала потусторонние акустические явления.

Наглые и торжествующие возгласы убийц.

Жалостливые молитвы обреченных.

Стенания, крики, стоны и всхлипы жертв.

Четкая капель из отрубленных конечностей и снесенных голов.

Бульканье кишечника, вывернутого алебардой из вспоротого живота.

Скрежет лезвия о кость вскрытой грудной клетки.

Голоса ненависти.

Бесполезные призывы о помощи.

И только одной повезло, только одной…

Глория узнала этот неуместный смех, прозвучавший недавно в кошмарном сне.

А что еще оставалось делать той Глории Дюбуа, обреченной на заклание…

Но юную гугенотку, едва не лишившуюся рассудка, спас благоверный католик, пораженный красотой потенциальной жертвы.

Уверенные шаги будущего спасителя невинной девушки.

Благодарный любящий голос.

Вкрадчивый поцелуй.

Быстрое перешептывание.

Убегающие двое – та, которой вскоре предстоит отправиться навсегда в далекое путешествие в Новый Свет, и тот, который спас ее, чтобы самому пропасть, исчезнуть, кануть в бесконечных французских распрях.

И снова…

Наглые и торжествующие возгласы убийц.

Жалостливые молитвы обреченных. Стенания, крики, стоны и всхлипы жертв. Четкая капель из отрубленных конечностей и снесенных голов.

Бульканье кишечника, вывернутого алебардой из вспоротого живота.

Скрежет лезвия о кость вскрытой грудной клетки.

Голоса ненависти.

Бесполезные призывы о помощи.

И снова…

Оккультные аккорды то хаотично чередовались, то монотонно повторялись, восстанавливая в жутких нотах гибельную Варфоломеевскую симфонию.

Глории казалось, что эти звуки проникают в нее до самой глубины, заставляя вибрировать даже гены.

Но вот зловещее историческое эхо пропало в мистической тесноте.

Последним звуком был счастливый девичий смех той, которая спаслась в кровавом парижском хаосе.

Затянувшаяся аудио-аудиенция закончилась с рассветом.

В узкое вентиляционное отверстие под темным серым сводом ворвался первый солнечный луч.

Глория поняла, что теперь можно выбираться на свежий воздух – туда, где насвистывают живые птицы, где натуральный шелест листвы и шорохи аллей.

Аспирантка радовалась, что выдержала ночной обряд рода Дюбуа, но повторения подобного испытания не пожелала бы и врагу…

 

22. Семейная реликвия

Перешагнув порог склепа и надышавшись свежими ароматами просыпающегося сада, Глория пошла в дом, чтобы сообщить Гранд Маман о благополучном завершении мистического обряда рода Дюбуа.

Бабушка встретила уставшую внучку обычным утренним вопросом:

– Завтракать будешь?

– Нет, лучше мне поскорей добраться до кампуса.

– Не торопись. Я тебе приготовила маленький подарок.

– Только не затягивай с условностями.

– Лучше скажи, как ты себя чувствуешь.

– Почти нормально.

Ночь еще владела почти всей террасой и верандой.

Старинная лампа казалась жалким осколком надвигающейся зари.

– Ба, я после свидания с призраками окончательно поверила в толкование кошмарного сновидения.

– Дорогуша, это проверено и мной и Анфан Терриблем. Ты влюбилась по-настоящему, и твой избранник достоин женщин рода Дюбуа.

– Но тогда объясни мне, почему вчерашнее гадание на розах дало такой неопределенный результат.

– Потому что розы отвечают на совершенно другой вопрос…

– Погоди, Ба, постараюсь сама догадаться.

– Ну, это проще простого.

– Значит, розы показывают, будет ли моя любовь взаимной? Будет ли моя влюбленность реализована?

– Верно, дорогуша, совершенно верно.

– Отлично! Тогда проверю сегодня же. А сейчас отправлюсь домой, чтобы вздремнуть перед визитом в библиотеку.

– Это не помешает.

– И заодно погадаю на розах.

– Дорогуша, чтобы не терять время, срежь бутоны моих любимых роз.

– «Ночной поцелуй»?

– Да.

– С радостью.

– Может, они покажут другой результат, чем твоя Безымянная Красавица.

– У них такое многообещающее название и какая-то особая, чарующая красота…

– Кстати, дорогуша, не пугайся, если и мои розы распустятся одновременно.

– Опять – «не пугайся»?..

– Видишь ли, есть один исторический факт, связанный с традиционным гаданием на розах…

– Очередная семейная тайна рода Дюбуа?

– Скорей загадочный феномен, и довольно редкий.

– Ба, умеешь ты заинтриговать.

Глория уселась в любимое кресло-качалку покойного дедушки.

– Тут все запутаннее и непонятнее.

– Рассказывай, Ба, рассказывай.

Глория качнулась, и старые половицы ответили вкрадчивым скрипом.

– Так что там про феномен? В чем суть, когда обе розы утром распускаются одновременно? Какой в этом особый смысл?

– Насчет особого смысла я точно не знаю…

Гранд Маман задумчиво отошла в тень.

Внучка осталась у лампы.

Гранд Маман сняла пончо и зачем-то расстегнула ворот своего глухого, почти монашеского платья – вечный траур по деду.

– Но семейное предание гласит, что накануне Варфоломеевской ночи две розы у зеркала распустились одновременно.

– Любовь и бойня – странное сочетание. Впрочем, розы подали хороший знак – ведь Глория Дюбуа спаслась.

– Возможно, дорогуша, возможно…

Бабушка сняла с шеи золотой кулон, выполненный из тонких золотых лепестков.

– На всякий случай я тебе передаю нашу фамильную реликвию, наш главный оберег.

– Этот талисман спас Глорию Дюбуа в ту кошмарную ночь?

– Да, дорогуша.

– Спасибо за бесценный подарок!

– Владей, дорогуша, владей, пока не передашь своей будущей дочке.

– Для этого надо вначале выйти замуж.

– Дорогуша, судя по всему, у тебя в судьбе грядут изменения.

– Надеюсь, счастливые.

– А как же иначе? Все-таки ты – Глория Дюбуа!

– Точно. Ни больше и ни меньше.

– Женщины нашего рода всегда были удачливы в любви.

– Да, верю. Если вечно страдающая Анфан Террибль в Париже умудрилась закрутить роман с председателем отборочной комиссии, то какие могут быть сомнения!

– Я и говорю: не сомневайся в своем будущем.

– Ба, можно задать не совсем корректный вопрос?

– Сколько угодно.

– Почему ты не передала в свое время талисман Анфан Терриблю?

Внучка постаралась смягчить тон, и это почти удалось.

– Маман, по-моему, нужнее такой оберег.

– Ты не поверишь, но наша непутевая мать-одиночка уже давно отказалась от него в твою пользу.

– Да, Анфан Террибль не любит зависеть от потусторонних сил.

– Так что прошу тебя: не снимай его нигде и никогда.

– Обещаю…

Розы простились с королевой придворным шелестом знатных лепестков, снобистским шуршанием высокородных листьев и сдержанным покачиванием шипов.

Корт и бассейн так и не дождались хотя бы короткого визита.

Глория Дюбуа с фамильным оберегом на шее покинула затихшее мрачноватое поместье.

На заднем сиденье рядом с фирменными пакетами, набитыми одеждой, покоились два самых зрелых бутона, любимых роз Гранд Маман, роз, возможно, идеально подходящих для решающего утреннего гадания.