1. Очаровательный фантом

Поутру на фитотроне, в отсеке, где при оптимальных давлении, температуре и влажности произрастала белая роза, шедевр ускоренной селекции, в отсеке, где на пульте дежурили юные ассистенты со второго курса, появилось ученое привидение.

На аспирантском призраке вместо дорогущего платья голубого цвета была скромная блузка и дешевая юбка.

Привидение нагло принялось срезать уникальные цветы.

Ассистенты, утратив интерес к портативной игровой консоли, занимавшей их всю ночь, застегнули халаты и кинулись спасать розы от мистического вторжения.

– Хай, мальчики, – беспечно сказало привидение из-за букета. – Как дела?

– А нам, нам…

– Сказали, что…

– В библиотеке…

– Застрелили…

– И мы подумали…

– Это явился фантом…

Глория Дюбуа разрядила напряженную обстановку остроумной репликой:

– Чтобы дать руководящие указания!

Ассистенты натянуто заулыбались, все еще не веря в реальность происходящего.

– Мне еще рановато, мальчики, переходить в инфернальный режим существования.

Ассистенты молча согласились с обретшей плоть руководительницей.

Возникла траурная пауза.

Глория Дюбуа положила секатор в отделение для инструментов.

– Кто-нибудь может добросить меня до больницы?

– К сожалению, я на велосипеде.

– Зато я на четырех колесах.

– Тогда вперед, и желательно без свидетелей. А то потом такие слухи пойдут по кампусу…

Сметливому ассистенту и аспирантке удалось пробраться к машине практически незамеченными.

– Только, пожалуйста, не мимо библиотеки.

– Легко!

Устроившись на заднем сиденье, Глория Дюбуа замаскировалась букетом.

Аспирантка, после того как ассистенты приняли ее за привидение, ясно поняла, что предстоящий денек будет самым ужасным днем в ее жизни, гораздо ужаснее, чем вчерашняя трагедия.

Если первокурсница, ставшая убийцей, произвела семь выстрелов, то сегодня этих выстрелов будет немерено.

С телевизионных экранов.

С радиоэфира.

С газетных полос.

С интернетных страниц.

С уст фальшивых очевидцев и липовых свидетелей.

И замелькают фотографии погибших.

А также студентки, промазавшей только раз.

И незадачливого дяди, охранника Национального парка роз.

И Тины Маквелл как главной свидетельницы, первой оказавшейся на месте преступления.

И, конечно, пресса не обойдет стороной оставшихся в живых.

Теперь в историю Луизианского университета Глория Дюбуа впишется не как выдающийся генетик, а всего лишь как уцелевшая жертва утренней бойни, кровавой читальни, академической резни, студенческого разгула, библиотечного ада.

А может, репортеры и корреспонденты обзовут эту жуткую сенсацию как-нибудь более хлестко?

Но тут на обочине мелькнул указатель поворота к больнице.

И аспирантка, ненавидящая в данный момент все средства массовой информации вместе взятые, переключилась на сугубо личные проблемы.

Впереди была встреча с мужчиной, который окончательно и бесповоротно доказал, что он достоин женщины из рода Дюбуа.

 

2. Парад инвалидов

Звонок из Парижа застал Глорию Дюбуа на крыльце больницы.

Аспирантка твердо решила добиться разрешения на свидание, но еще не успела добраться до главного врача.

– Как чувствует себя ваш медведь?

– А как поживает ваш Тюльпанчик?

Мать и дочь в унисон рассмеялись.

– Про русского, Ма, я еще не узнала, а вот твой голландец, кажется, чувствует себя прекрасно.

– Да, Гло. Только что притаранил очередной букет.

– Розы? Тюльпаны?

– Нет. Любимые цветы Наполеона.

– Понятно. А я хочу презентовать медведю букет Безымянной Красавицы.

– И это правильно, бэби.

– Голландец, конечно, пригласил тебя посетить очередную достопримечательность Парижа?

– Разумеется.

– Значит, ты, Ма, в данный момент выбираешь очередной наряд?

– Нет, бэби. С этим покончено.

– Почему?

– Считаю дальнейшие эксперименты с переодеванием бессмысленными. Как только я не извращалась! И попугайничала, и наводила классическую строгость, а толку… Председатель до сих пор не соизволил признаться мне в любви. Так что теперь никакой разницы, что надевать – мини-юбку, брючный костюм или старомодное сафари.

– Ма, но, по-моему, дело не в твоих нарядах.

– А в чем, бэби?

– Просто Тюльпанчик боится…

– Меня?

– Нет, изменения своей судьбы. Если он признается, что любит тебя, то это будет лишь первым шагом в новую, неведомую супружескую жизнь.

– Ах, Гло, наверное, ты права. Я как-то о браке и не подумала. Неужели он хочет жениться на мне, но никак не решается кинуться в семейный омут?

– А почему бы и нет?

– Тогда все легко объясняется. И регулярные танцы, и изматывающие экскурсии…

– Кстати, Ма, куда вы сегодня идете?

– Гло, представь: в Дом инвалидов.

– Куда-куда?

– В Дом инвалидов, бэби.

– Ну и диапазон у председателя. То Гранд-опера, то прибежище ветеранов…

– Бэби, все в нашей жизни построено на контрастах.

– Точно – любовь и кровь.

Аспирантка, пережившая в реальности современную бойню, вдруг вспомнила Варфоломеевскую ночь.

– Что в семнадцатом веке, что в двадцать первом…

– Да, бэби. Времена меняются, а люди – нет. Любят по-прежнему, и ненавидят, как в доисторические времена, и уродуют друг друга по полной.

– Что за удовольствие смотреть на искалеченных и увечных?

– Бэби, ты не права. В Доме инвалидов пребывают не только заслуженные ветераны. Голландец обещал шикарный экскурс в историю.

– Надеюсь, не в Варфоломеевскую ночь?

– В девятнадцатый век – золотой век французских побед.

– Ма, отличный параллельный выход! Ты – в Дом инвалидов к мертвым героям. Я – в клинику к живому герою, но тоже инвалиду.

– А что, настолько серьезное ранение?

– Еще не знаю.

– Гло, желаю, чтобы твой избранник побыл инвалидом некоторое время, а потом вернулся в былые кондиции.

– Ма, я тоже за подобный вариант.

– Милая, ты не будешь возражать, если я буду тебя почаще беспокоить?

– Нет, конечно.

– Просто дух захватывает, когда я думаю, что у нас с тобой как бы два параллельных романа.

– Мне тоже нравится такое положение.

– Мой Тюльпанчик признался в самом сокровенном, в чем не признавался никогда и никому…

– А мой медведь совершил подвиг!..

– Ладно, пусть все идет как идет. Пока, бэби.

– Пока…

 

3. Терпкий сок

При входе в больницу аспирантское сердце встрепенулось, пульс участился.

Как всегда, Глория начала терзать себя вопросами, не имеющими ответа.

А вдруг раненому стало хуже и к нему не пропустят?

А вдруг русский пациент не захочет видеть ту, из-за которой пострадал?

А вдруг библиотечный герой элементарно захочет вернуться на родину?

А вдруг далекие родители потребуют, чтобы сын как можно скорее покинул негостеприимную страну?

Но тут сомнения и терзания вытеснила здравая и великолепная идея, которую успокоившаяся аспирантка решила озвучить у постели раненого.

Только бы разрешили свидание, только бы разрешили…

И Глория Дюбуа легко и просто, как жертва университетской трагедии, получила допуск.

Вдобавок постаралась Гранд Маман, которая обеспечила русскому герою одиночную палату-люкс и все, все, все, что требовалось для скорейшего выздоровления.

Перед тем как отворить дверь из матового стекла, Глория поднесла к губам фамильную реликвию – золотой медальон – и поцеловала – на всякий случай…

Не успела Глория Дюбуа оглядеться в просторной и светлой палате, заставленной приборами, следящими за функционированием раненого организма, как раздался бодрый и веселый голос:

– О, наконец-то я дождался Королеву роз!

– А вы откуда знаете?..

Не договорив, аспирантка в замешательстве уставилась на букет роз возле трансформируемой постели.

Кто-то опередил?

Глория профессиональным взглядом определила, что это цветы не из родового поместья Дюбуа, но и не из магазина.

Такие розы могла притащить русскому герою лишь сотрудница Национального парка в Шривпорте, имеющая возможность срезать любые цветы.

Аспирантка зло швырнула свой букет на столик рядом с предательским букетом лучшей подруги.

Да, Тина Маквелл не только побывала здесь с утра пораньше, но еще и распустила язычок, наговорив наверняка кучу лишнего.

– Так, похоже, Королеве не по нраву визит подруги?

– От кого-от кого, но от Ти я не ожидала такой подлости.

– Да никакая это не подлость – так, визит вежливости.

Русский пациент указал пальцем на ширму.

– Кажется, там есть подходящая медицинская посудина и для вашего букета.

Глория действительно обнаружила за ширмой большую пустую колбу, вполне годящуюся под цветы.

Тут же нашлась и емкость с дистиллированной водой.

Аспирантка наполнила колбу и бросила туда две таблетки аспирина и таблетку глюкозы.

Глории хотелось, чтобы ее Безымянная Красавица как можно дольше радовала взгляд мужчины, достойного женщины из рода Дюбуа. Тем более теперь, когда белым розам предстояло сразиться с пунцовыми нахалками у больничного ложа.

– Королева, мне скучно! – раздался озорной голос раненого. – Чрезвычайно скучно.

Поместив букет в колбу и отодвинув конкурирующие розы подальше в сторону, Глория устремила волшебный и проникновенный взор на русского пациента.

– Надеюсь, Ти не развлекала вас фривольными рассказами о своих амурных похождениях.

– Нет, ваша замечательная подруга, о Королева, лишь все время твердила о каком-то несчастном Брауне, залоге, брачном контракте, адвокате, прокуроре, судье. Но я так ничегошеньки и не понял.

– Это племянница Брауна стреляла…

Замолчав, обессиленная Глория Дюбуа присела на край постели.

– Тебе плохо?

Раненый ловко здоровой левой рукой нащупал пульс явно «поплывшей» аспирантки.

– Плохо?

– Нет, хорошо.

– Ты так не пугай меня, Королева.

Как-то мгновенно и естественно русский пациент и американская гостья попали в тот доверительный тон, при котором любая, даже самая пустая, беседа обретает высокий смысл.

– А пульс-то не в норме.

– Сейчас отдышусь.

– Может, вызвать доктора?

– Ни в коем случае. А то мне запретят приходить сюда.

– Не запретят.

Русский пациент убрал нежные и одновременно крепкие пальцы с запястья млеющей аспирантки.

– О Королева, приношу глубочайшее извинение, что до сих пор не представился.

Библиотечный герой, опираясь на здоровую руку, принял удобную для разговоров позу.

Правая рука покоилась в лангетке на мужественной груди, едва не пробитой навылет коварной пулей.

Глория представила, какого же убийственного размера должно было получиться выходное отверстие.

И снова беспомощно закрыла глаза.

– Эй, Королева, только не теряй сознание.

– Минуточку.

– Я сейчас вызову сестру.

– Не надо… пожалуйста.

Глория Дюбуа сделала пять диафрагмальных вдохов – и на этот раз глубокое дыхание быстро помогло.

– Я почти в порядке.

Аспирантка повторила упражнение.

– Так я жду…

– Чего? – непонимающе взглянул на нее забинтованный герой.

– Рыцарского титула, перечисления регалий и список всех свершенных подвигов.

– Ну, Королева, если ты шутишь, значит, можно не беспокоиться.

– Отголоски стресса.

– Ничего, главное, мы с тобой живые и почти невредимые.

– Почти…

Глория Дюбуа все больше и больше убеждалась, что Гранд Маман оказалась трижды права, настояв на этом посещении.

Но неужели надо было непременно случиться вчерашней трагедии, чтобы смог завязаться этот легкий, непринужденный диалог людей, которых свела судьба?

– Королева, ты где?

– Вспоминаю, как ты спас меня.

– Давай не будем об этом.

– Не будем. Ты сказал все, что надо, своим поступком.

– Ну пожалуйста, Королева.

Русский пациент лукаво улыбнулся.

– А то вызову медперсонал!

– Я бы попила чего-нибудь кисленького.

– Бери в холодильнике сколько хочешь. Твоя бабушка, в отличие от внучки, не тратила время на лишние слова, а обеспечила меня на месяц вперед и питьем, и деликатесами, и даже вареньем из розовых лепестков.

– Да, Гранд Маман любому даст фору.

– Кстати, давай вместе выпьем гранатового сока – за нас, уцелевших всем смертям назло!

Сок оказался в меру крепким, в меру сладким и в меру холодным.

– Твоя бабушка сказала, что при потере крови надо нажимать именно на гранатовый сок.

– Да, Гранд Маман разбирается не только в розах и мужчинах.

– Потрясающая старушенция, вроде моей сибирской бабки.

– Ты что, из той самой Сибири?

– Наполовину. Мать с Байкала, отец с Дона – того самого, который тихий!

– Как интересно.

– Так что пред вами, Королева, сам Георгий Орлов, смесь потомственного казака с коренным сибиряком.

– Точно, медведь…

– Не медведь а филолог, закончивший ни много, ни мало, а славный Московский университет, который в мире котируется не ниже Гарварда.

– А я – Глория Дюбуа.

– Королева, извини, но я уже в курсе и про Варфоломеевскую ночь, и про скитания от Больших озер до Миссисипи, про Анфан Террибля – розу и человека, про твои генетические достижения и даже про выставку в Париже.

Аспирантке, приготовившейся к чтению длинной и познавательной лекции на селекционно-историческую тематику, стало немного обидно, что русский собеседник не захотел выслушать даже вступительную часть.

 

4. Несостоявшийся бренд

Заметив, что гостья насупилась, Георгий Орлов поднял настроение и себе, и излишне мнительной американке:

– Так, Королева! Думаю, обмен верительными грамотами закончен и можно приступать к главному.

– К чему-к чему?

Глория Дюбуа вдруг представила, как сейчас ей предложат немедленно раздеться и залезть под одеяло.

Да, если бы такая команда последовала, то вряд ли у ослабевшей аспирантки хватило бы сил на возражение.

Но, похоже, Георгий Орлов понимал ситуацию не хуже и не стал пользоваться слабостью той, которую так отважно и удачно спас.

– Знаешь, Королева, мне кажется, что ты пришла сюда с каким-то добрым намерением?

– Да, да, да.

В коротких и тихих словах звучали и благодарность за вчерашнее, и признательность за сегодняшнее.

– Я хочу обессмертить твое имя.

Глория Дюбуа, как еще неопытный лектор, сделала многозначительную паузу – но не там, где требовалось.

Георгий Орлов опередил аспирантку, кивнув на букет великолепных белых роз.

– Хочешь Безымянной Красавице дать мою фамилию?

– Да, да, да.

Теперь в голосе щедрой американки звучали торжественность и гордость.

– Королева, но мне кажется, мужское имя розе не подобает.

– Ты не прав…

– Джорджи, – добавил русский пациент. – Ты не прав, Джорджи!

Раненый и гостья приложились к гранатовому соку, чтобы продолжить эту беседу, с каким-то еще скрытым для них, особым смыслом.

Но Глория поняла одно: теперь Георгий Орлов будет слушать, слушать и слушать.

– Да, с названиями роз в мире давно царит форменное безумие.

– О, как филологу мне это будет весьма интересно.

– Американцы называют сорта с голливудской щедростью – сплошная нежность и сентиментальность.

– Нация, которая любит всплакнуть, но только в кино или, по крайней мере, у телевизора.

Глория не стала защищать сограждан, все больше обожающих калечных собак, недоразвитых детей и бездомных кошек.

– Французы легкомысленно награждают цветы уменьшительными и ласкательными прозвищами девушек легкого поведения.

– Галлы в своем репертуаре.

– А вот в Голландии селекционеры вдохновляются известными живописцами – от Ван Эйка, расписавшего Гентский алтарь, до Ван Гога, отрезавшего собственное ухо бритвой.

– А чем им больше гордиться? Тотальным футболом?

– Немцы отдали дань великим ученым из различных областей знания.

– Педантами были, педантами остались.

– Кстати, в прошлом году один селекционер мирового уровня из Австралии объявил в Интернете аукцион по продаже будущего имени своего нового сорта.

– И какую сумму отхватил предприимчивый субъект?

– Семейная пара из Испании не пожалела четверть миллиона евро и присвоила темно-бордовому цветку с повышенной махровостью имя своей дочери, погибшей в авиационной катастрофе.

– А еще говорят, что нравы испанцев испортила коррида…

Предварительно вежливо постучав в дверь, вошла строгая медсестра и подала раненому какую-то мутную жидкость в мерном стакане.

Георгий Орлов, морщась, проглотил микстуру.

– Какая гадость! Не похожа ни на испанскую мадеру, ни на японское саке, ни на шотландское виски, ни на мексиканскую текилу, ни на ямайский ром, а тем более ни на русскую водку.

Глория Дюбуа не замедлила с подколом:

– А что, все филологи так сведущи в крепких напитках?

– Да нет, просто мой друг, специалист по обэриутам, коллекционирует бутылки всех стран и народов.

– Понятно…

– Что понятно?

– Каждый новый экземпляр коллекции требует незамедлительной дегустации.

– Вроде того.

Георгий Орлов дождался, когда уйдет медсестра.

– А русские сорта роз имеются в природе?

– Предостаточно. Только в России полный разброд: от славянской мифологии до созвездий.

– Знаете, Королева, признаюсь честно: я на родине ни разу не встречал розу, посаженную в грунт, если не считать дикого шиповника.

Георгий Орлов снова поморщился, ощущая живительное, но специфическое послевкусие.

– Анютины глазки. Левкои. Гортензии. Астры. Даже георгины, но только не розы.

– Странно. У нас роза официально, на высшем уровне давно признана символом Америки.

– Ох вы, янки чертовы – и розу присвоили!..

– Могу поклясться, что от Аляски до Техаса нет ни одного клочка земли, где бы не выращивались розы.

– Верю, верю.

Георгий Орлов демонстративно осмотрел экраны, окружающие постель.

– Да, Королева роз, похоже, наше общение идет мне на пользу.

– Значит, можно продолжать?

– И как можно подробнее.

– Англичане предпочитают коронованных особ. Разумеется, не забыв ни про казненную Марию Стюарт, ни про многочисленных жен Генриха Седьмого, ни про царствующую королеву Викторию, ни про харизматическую принцессу Диану, ни даже про вторую супругу принца Уэльского. Кстати, замечательный чайный сорт назван именем короля Георга!

– Ну вот и прекрасно – значит, имя уже заиграно, и глупо будет: две розы имени Георгия.

– Тогда назовем просто: Орлов!

– Нет, не получится.

– Почему? Звучит солидно: роза Орлова!

– Потому что есть алмаз с таким именем. И этот бриллиант в четыреста каратов венчает, ни много ни мало, царский скипетр. А скипетр, как и шапка Мономаха, является гордостью Оружейной палаты Кремля.

Георгий Орлов уселся поудобнее.

– Но я конечно же ценю, о Королева, желание отдать мне самое дорогое!

Русский пациент коснулся здоровой рукой пальцев американской селекционерки.

– О’кей, – сказала Глория, ощущая приятную тяжесть крепкой ладони. – Тогда у меня еще один весьма щекотливый вопрос.

– Сколько угодно…

 

5. Транспортабельный сюрприз

Диалог, по-русски бессмысленный и по-американски бойкий, постепенно иссяк.

Раненому требовался покой.

А разговорившейся аспирантке пора было возвращаться в бунгало, чтобы в тишине придумать наконец Безымянной Красавице имя, годное для всемирного каталога.

Диалог раненого и уцелевшей начал напоминать театр абсурда.

– Можно, я тебя провожу?

– Надеюсь, не в последний путь?

– Извини, я неточно выразилась.

– Извиняю.

– Я бы хотела попрощаться с тобой.

– Тебе не надоело меня хоронить?

– Опять ляпнула не то.

– Королева, соберись с мыслями.

Мужская ладонь ободряюще похлопала по девичьей.

– Соберись.

– В общем, я хотела бы сопровождать тебя до твоего дома.

– Пожалуйста! Я устроился в университетском кампусе, и весьма неплохо.

Георгий Орлов перенес ладонь на запястье чересчур разнервничавшейся американки.

– По крайней мере, удобства не во дворе.

– Это что, русская народная мудрость?

Глория Дюбуа заставила себя улыбнуться.

А русский пациент нащупал пульс гостьи, подверженной резким перепадам настроения.

– Почти.

– Во дворе, – повторила Глория. – Но я имею в виду не кампус.

– Не понял.

– Я говорю о России.

– С чего ты взяла, что я собираюсь уезжать из Штатов?

– Я подумала, что твои родители после того, что случилось, не захотят мириться с твоим пребыванием здесь.

Глория скомкала край одеяла.

– Что они непременно потребуют твоего возвращения. Чтобы ты не ринулся спасать очередную американку. Они найдут тебе на родине настоящую девушку, и та вылечит тебя и от ран, и от америк, и от всяких прочих глупостей!

– Ну, Королева, не надо так сильно преувеличивать. Отец и мать у меня люди крепкие, к тому же я достаточно взрослый и давно все решаю сам.

– Значит, ты…

– Остаюсь!

Георгий Орлов многозначительно поправил лангетку с перебинтованной рукой.

– Мне и тут неплохо… Когда не стреляют.

– Как я рада! – Глория, не сдерживая ликования, порывисто обняла русского пациента.

Георгий Орлов невольно громко охнул.

– Прости! Я забыла!

– Ничего, я тоже забыл…

Тут в палату шумно вторглась Гранд Маман с бархатным ридикюлем, с которым обычно посещала банк.

– Так, дети мои, все готово к эвакуации!

– Ба, ты о чем?

– Деточка, я проконсультировалась с весьма знающими специалистами, и они все убедительно посоветовали сменить нашему раненому обстановку. И я тоже считаю, что домашние условия будут способствовать скорейшему выздоровлению…

– Нет, я не позволю.

Глория Дюбуа поднялась и загородила русского пациента от слишком энергичной бабушки.

– Я не позволю!

– Деточка, по заключению врачей, он вполне транспортабелен.

– Я не позволю отправлять Георгия Орлова вопреки его воле!

– Куда отправлять?

– Но ты же сама сказала, что домой, в Сибирь!

Гранд Маман виновато улыбнулась.

– Прости, деточка, склероз проклятый. Конечно же к нам домой, в родовое гнездо Дюбуа!..

Гранд Маман приблизилась к постели.

– Если, конечно, раненый не будет против нашего особняка.

– Я – за!

Георгий Орлов поднял здоровую руку – и застонал сквозь зубы: резкое движение отдалось в простреленной области.

– А ты, деточка?

Глория, не ответив, обняла ту, которая всегда понимала толк и в розах, и в мужчинах, и во многом-многом другом.

– Не время для сантиментов.

Гранд Маман проследовала к оконным жалюзи, не позволявшим ни солнцу, ни любопытным заглядывать в палату.

– А всяким там газетным папарацци и пронырливым репортеришкам с телевидения мы устроим знатный аттракцион!

Гранд Маман, не нарушая маскировки, глянула на улицу.

– Пусть эти пятизвездочные апартаменты послужат для отвода глаз.

Гранд Маман перешла ко второму окну.

– Все проплачено на месяц вперед.

Гранд Маман приоткрыла жалюзи на дюйм.

– Пусть пресса считает, что русский герой находится в бессознательном состоянии, а спасенная им Глория Дюбуа стоически и беспрерывно дежурит рядом, позабыв на время о фитотроне и даже Парижской выставке.

– Ба, но я уже решила, бесповоротно и окончательно, что ни в какой Париж, ни на какое открытие выставки я не поеду.

– Совершенно правильно, дорогуша!

Гранд Маман, расстегнув ридикюль, продемонстрировала глянцевый буклет с билетом первого класса.

– Через полтора часа я отправляюсь в порт на круизный лайнер. Пока вы будете разбираться в своих отношениях, я спокойно попутешествую в тропиках.

– Гениально!..

– Как всегда.

Гранд Маман подставила щеку под благодарственный поцелуй внучки.

А потом это было позволено и раненому.

– Дети мои, надо поторапливаться.

Гранд Маман снова проверила наружную диспозицию.

– А то акулы пера своими опасными маневрами начинают меня нервировать.

– Может, замаскировать меня под парализованную старушку? – предложил сметливый русский. – Или под жертву пластической операции?

– Обойдемся без экстрима.

Гранд Маман вынула из ридикюля кипу завизированных бумаг.

– Вас при полной конфиденциальности доставят в реанимационном автомобиле в одну частную лечебницу.

– Ба, но ты же говорила про наш особняк?

– Не перебивай старших, деточка.

И Глория Дюбуа ответила, как в далеком и счастливом детстве:

– Я больше не буду.

– Лишняя страховка не помешает. Если даже реанимационная бригада и проболтается ненароком…

– Вам бы возглавить Центральное разведывательное управление, – предложил русский пациент, едва удерживаясь от смеха.

– Конспирация, дети мои, нужна не только шпионам и разведчикам.

Гранд Маман снова прильнула к жалюзи.

– В частную лечебницу не прорвется никто и никогда, тем более что там заправляет мой…

Гранд Маман вступила в короткую схватку с прогрессирующим склерозом.

– Как это по-современному… бой… бойфренд.

– Ба, не может быть!

– Деточка, но должна же я была хоть как-то утешиться после безвременной кончины мужа…

– Еще бы.

– Мой бойфренд отвезет вас в родовое гнездо Дюбуа и позже присоединится ко мне на круизном лайнере.

– Ба, да у тебя все предусмотрено для всеобщего счастья…

В палату вошла строгая медсестра:

– Извините, но мне надо приготовить больного к транспортировке.

Георгий Орлов сморщился, как будто проглотил двойную порцию мутной противной микстуры.

Дамы вышли в тамбур, надежно изолированный от коридора.

– Дорогуша, ты все-таки постарайся на досуге придумать название своей розе.

– Постараюсь.

– Только помни: дать имя розе надо такое, чтобы – на века.

– Я было предложила нашему герою увековечить хотя бы фамилию, но он категорически против.

– Молодец. Настоящий мужчина, достойный женщины из рода Дюбуа.

Гранд Маман переключилась на заговорщицкий шепот:

– Тем более – Королевы роз.

Из-за матовой двери раздался сдавленный, едва различимый стон.

– Ба, ты, кажется, предусмотрела все, кроме одного: я ухаживала исключительно за розами и никогда – за ранеными. Боюсь, сиделка из меня получится никудышняя.

– Ничего сложного в этом нет. Главное, люби своего русского пациента. И все у вас получится. Знаешь, сколько медсестер благодаря профессиональной добросовестности устроили свое семейное счастье!

– А вдруг в нашем случае сиделка никогда не станет женой?

– Все равно твой русский спаситель заслужил, чтобы за ним приглядывала сама Королева роз.

Гранд Маман подошла к настенной схеме больницы.

– Смотри, деточка, этот тамбур связан лифтом с моргом.

– Ба, не пугай меня.

– Для конспирации, деточка, исключительно для конспирации…

 

6. Галльская гордость

В самый ответственный момент эвакуации раненого раздался звонок из Парижа.

Взволнованная чарующей перспективой дочь не могла проигнорировать диалог с матерью, переживающей за судьбу чудесно спасенной.

– Гло, как твоя больничная эпопея?

– Все идет по плану Гранд Маман. Подобности расскажу позднее.

– Тогда я спокойна.

– Ма, а что твой Тюльпанчик? Продолжает комплексовать?

– Почти нет. По крайней мере, в Доме инвалидов я этого не заметила.

– И каково впечатление от этого странного места?

– Прекрасное.

– Ма, у тебя начинает портиться вкус. После Гранд-опера отправиться в такие унылые апартаменты… Или тебе нравятся контрасты?

– Апартаменты там грандиозные, а не унылые! А главное… Бэби, я увидела своими глазами гробницу Наполеона! Представь, я не знала, что он там похоронен…

– Ма, честно говоря, мне было всегда без разницы, где лежит знаменитый император.

– У тебя нет почтения к могилам предков, Гло. Это не делает тебе чести. Бери пример с французов. Еще в тысяча восемьсот сороковом году останки Бонапарта были перевезены в Дом инвалидов с острова Святой Елены.

– Ма, откуда такая внезапная эрудированность?

– Со слов голландца.

– Я так и подумала. В Ботаническом саду он тебе напел про деревья и кустарники, в Лувре – про отрезанное ухо Ван Гога, в Гранд-опера, наверное, выдавал арии про амстердамских феминисток, не считая сексопатологического соло…

– Перестань молоть чепуху! Слышала бы ты, Гло, как интересно он рассказывает!

– Тогда просто завидую.

– Гло, могила императора произвела на меня сильнейшее впечатление. Представь огромный саркофаг в круглом открытом склепе…

– Да, Ма, могу представить. Хотя, конечно, наш склеп и саркофаги куда скромнее…

– Но в них и лежат не такие великие люди, Гло! Впрочем, кто знает? Может быть, ты, бэби, так прославишься своей розой, что вы с ней завоюете все садовые площадки мира! И ты станешь не менее знаменитой, чем наш земляк, и лет через семьдесят наш склеп будет не менее почитаемым местом, чем святыня Дома инвалидов!..

– Ма, уйми свое пылкое воображение! – Гло откровенно расхохоталась. – Во-первых, Наполеон не наш земляк, а корсиканец. Во-вторых, как я ни люблю свою Безымянную Красавицу, но не держу на ее счет особых претензий, да и сама не страдаю вселенскими амбициями…

– Ну и зря! – сердито отозвалась Анфан Террибль. – Знаешь, как говорил Наполеон? В ранце солдата должен лежать жезл маршала! Вот за эти слова я его полюбила всей душой!

– Это он сам тебе сказал? – лукаво спросила Гло.

– Это сказал председатель, – надменно сообщила мать. – А я считаю, что достойны уважения только те люди, которые рвутся к небесам!

– У каждого свой размах крыльев, Ма. И мы с тобой тоже не теряем время даром, правда? – примирительно сказала дочь. – Наши хлопоты о розе – лучшее доказательство, что и мы пытаемся взлететь так высоко, как нам это доступно.

– Вот ты все умеешь так повернуть, что мне не с чем поспорить, – проворчала Анфан Террибль. – Но тут ты права, что и говорить… Так вот, я про саркофаг. Ты только представь, Гло! Это целое сооружение. Останки императора заключены в шесть гробов! Первый жестяной, второй – из красного дерева, третий и четвертый – свинцовые, пятый – из эбенового дерева, а шестой – дубовый! Причем, оказывается, французские гробы длиннее английских, и во второй свинцовый гроб пришлось добавлять опилки и деревянные клинья… И говорят даже, что гробов не шесть, а семь!

– Ого! Ма, как же всю эту громаду устанавливали? И зачем их столько?

– Как устанавливали, не знаю… Не думаю, что людям, воздвигавшим такие колоссальные сооружения, как Дом инвалидов, казалось трудной задачей опустить на постамент могильную ношу. А зачем? По словам голландца, так получилось из-за перипетий перезахоронения. То ли боялись заразы, то ли старались лучше сохранить то, что осталось, то ли в подражание фараонам…

– Значит, куча гробов, и версий не меньше… А не многовато ли всего этого даже для великого императора?

– Его мнения на этот счет не спрашивали!

– Ну, а кроме пересчитывания гробов, чем вы там еще занимались?

– О, Гло, голландец устроил мне отличную экскурсию… Знаешь, меня очень тронуло, что Людовик Четырнадцатый первым в мире так позаботился об участи солдат, сражавшихся во славу страны… Теперь и он числится в моих героях…

– Ма, вот было бы здорово, если бы оказалось, что император числится и в наших предках…

– Гло! Гениальная идея! Ведь неспроста я сразу почувствовала такое расположение к его величеству! Это заговорили гены, не иначе! Завтра же отправлюсь в архивы!

Дочери с трудом удалось обуздать неожиданный всплеск энтузиазма.

– Хорошо, Ма. Но давай займемся этим после того, как разберемся с моей розой. А пока – с Домом инвалидов. Людовик молодец, что и говорить. А когда это он устроил?

– Э-э-э… В тысяча шестьсот семьдесят каком-то году… Забыла, Гло, – виновато вздохнула мать.

– Через сто лет после Варфоломеевской ночи… – задумчиво проговорила дочь. – Да, цивилизации потребовалось не так уж много времени, чтобы сделать такой большой шаг от фанатизма к милосердию… Не знаю, Ма, родня нам Людовик или нет, но он устроил великое и полезное сооружение. Хотя бы для того, чтобы тебе было где полюбоваться на гробницу Наполеона!

Они дружно расхохотались.

– Ну, Гло, там и кроме гробницы есть на что посмотреть. Но это такой огромный комплекс, что его, конечно, нам было не обойти. Да мы и не стремились объять необъятное. Там куча музеев, но мой летучий голландец, как истинный потомок трудолюбивых ремесленников, предпочел проложить свой курс не по залам с военными реликвиями, а по следам мирных трудов, которым предавались обитатели… Там были всякие мастерские, в них делали сапоги, ткали гобелены, изготовляли гравюры… Кстати, представь, там и теперь живут инвалиды!

Гло не удержалась от шутки:

– Еще те, времен Людовика Четырнадцатого? До сих пор вырезают гравюры с его профилем?

– А знаешь, Гло, – мечтательно проговорила мать, – в такой обители можно было бы существовать вечно! В центре Парижа, со всеми удобствами, без забот о хлебе насущном… Выращивай себе розы на радость людям, сколько хочешь… Вот не заметила, есть ли там сад? Если нет, то это большое упущение!

– Ма, обещаю тебе: как только Франция начнет военные действия против Штатов, я запишусь волонтером во французскую армию, совершу пару подвигов и попрошу в награду пожизненную келью в Доме инвалидов! А в качестве платы за содержание подарю Франции Безымянную Красавицу, как когда-то наша прапрапрабабушка подарила Америке французскую розу…

– Ну, Гло, у тебя фантазия не хуже моей! – рассмеялась мать. – Жаль, туда женщин не пускают, а то бы… Но ты умница, ты ведь права, это было бы весьма благородным ответным жестом…

– За что, Ма? За резню в Варфоломеевскую ночь?!

– Ты что, совсем дура, Гло? Это символ взаимной любви Франции и Америки! И не надо для этого никаких военных действий! Просто возьми и подари Безымянную Красавицу Франции! Завтра же! Хочешь, я попрошу председателя это устроить?

– Сначала давай найдем ей имя, а потом подумаем, кто более всего достоин ею владеть, – усмехнулась Гло. – Устроим всемирный тендер!

– Да, ты права. Вечно я скачу вперед событий… Да, кстати, мне пора.

– Куда? На вечеринку с ветеранами мировой войны?

– Ну и шуточки у тебя, Гло… Но смешно, ты почти угадала. Сейчас мы отправляемся на танцы. В наше кафе, которым заправляет ветеран танцевальных сражений…

– Не поздно?

– Хозяин «Розовой шкатулки» сказал, что мы можем танцевать хоть до самого утра.

– Так сделай это!

– Постараюсь.

Глория Дюбуа вернулась к русскому пациенту.

И к едва сдерживаемому желанию наградить своего героя если не орденом Почетного легиона, то хотя бы страстным поцелуем…

 

7. Двое в доме

Ровно через полчаса от морга университетской больницы без каких-либо помех отъехал реанимационный автомобиль, на борту которого находились русский пациент и американская сиделка.

В частной лечебнице тоже все прошло чинно и естественно.

Бабушкин бойфренд, оказавшийся солидным хирургом с многолетней практикой, не только осмотрел раненого, но и познакомил секретную парочку с таким же солидным, как и он сам, заместителем.

Договорились о графике перевязок и необходимых медицинских процедурах.

Заместитель любезно согласился навещать раненого по выходным в особняке Дюбуа.

Бабушкин тайный бойфренд предложил отобедать, но Глории хотелось как можно быстрее очутиться на той территории, где она хозяйничала все детство.

А Георгий Орлов, сразу решив подчиняться новой опекунше, лишь незаметно проглотил набежавшие слюнки.

Впрочем, бдительная аспирантка заметила судорожное глотание русского пациента и объявила, что, прибыв домой, первым делом организует шикарный обед из пяти блюд.

Оба важных доктора нестройным дуэтом пропели гимн продуктам, содержащим железо.

Судя по тому, что в окрестностях частной лечебницы не было замечено ни одного представителя желтой прессы, а также телевизионщиков со спутниковыми антеннами и переносными камерами, план энергичной мадам, страдающей склерозом, удался.

Осталось так же оперативно передислоцироваться на основную базу.

Вместительный и ходкий внедорожник хирурга за неполные тридцать минут домчал русского пациента и американскую сиделку до старинного особняка.

На этот раз обошлось без шумного фейерверка.

Георгий Орлов сам, без посторонней помощи, взошел на крыльцо.

Впрочем, на прощание опытный врач посоветовал раненому на период адаптации ограничить передвижение, чтобы избежать каких-либо осложнений.

Не успел внедорожник скрыться за поворотом, как шустрая аспирантка прикатила из чулана инвалидную коляску, в которой дедушка встретил болезнь Альцгеймера.

Коляска пришлась в самую пору русскому медведю – и плед тоже, любимый плед старика, обожавшего сиживать на террасе и следить в бинокль за облаками – облаками, не знающими, что такое хронические болезни.

В небе, таком же голубом и ясном, как глаза хлопочущей аспирантки, не было ни облачка.

Но Глория Дюбуа все равно оставила коляску с Георгием Орловым на террасе и убежала готовить обещанный шикарный обед.

Русский пациент направлял двенадцатикратный морской бинокль то на пустой корт с провисшей сеткой, то на бассейн, манящий прохладной водой, то на кусты роз, которых здесь произрастало немыслимое количество.

От переездов и смены транспорта сквозная рана серьезно побаливала, но, как ни странно, эта боль только радовала.

Бинокль нацелился на корт.

Пуля библиотечной идиотки спровоцировала все эти события, далекие от академической размеренности, ученой сухости…

Бинокль скользнул по бассейну.

А что-то будет дальше, что будет дальше?

Окуляры заметались по розам от куста к кусту, от клумбы к клумбе, от шпалеры к шпалере.

Постепенно боль стихла, и русский пациент задремал.

Хозяйка, стараясь не шуметь, выкатила на веранду сервировочный столик из красного дерева, столик, полный яств.

Хозяйка принесла бутылку старинного бургундского и пару хрустальных фужеров.

Хозяйка устроилась в кресло-качалку, чтобы беспрепятственно любоваться спящим гостем.

Но боль в ране возобновилась, и Георгий Орлов выпал из короткого тяжелого сна, в котором было что-то чрезвычайно неприятное и чрезвычайно нехорошее, абсолютно неосязаемое и бесформенное.

Русский пациент мгновенно забыл тревожный сон, увидев голубые до неестественности глаза напротив, глаза, устремленные в его душу, в его сердце, в его сущность, в его подсознание – и даже глубже.

За таким обедом слова были не нужны.

С таким вином слова казались излишними.

Только переглядывание.

Только улыбки.

Оба понимали друг друга без слов, как будто такой обед на двоих был им давно привычен, как рядовой семейный ритуал.

Так же молча прошла и послеобеденная экскурсия по особняку.

Среди потемневших картин.

Среди громоздкой мебели.

Среди ковров, украшенных перекрещенными саблями.

В этом доме Глория Дюбуа знала каждую вещь – от бронзового подсвечника до камина.

Девочка играла в спальне бабушки в прятки.

Девочка затевала в кабинете деда игру в жмурки.

Девочка отыскивала в зале под рождественской елкой подарок.

Девочка взрослела под куранты напольных часов.

И теперь Глория посвящала в свое недавнее прошлое человека, который сделал все, чтобы аспирантка вернулась сюда, а не осталась лежать на холодном библиотечном полу в луже собственной крови, в малом читальном зале, где высокие окна и купол, на котором резвятся кудрявые эроты, шаловливые амуры, пухленькие купидоны.

Слова были не нужны.

Слова казались лишними…

 

8. Ночь гурманов

Привычный, облюбованный столик в «Розовой шкатулке» оказался занят.

Голландец направился к дальнему ряду, но американка капризно придвинула ближайший у входа стул и уселась прямо напротив бармена.

Он улыбнулся ей как старой знакомой:

– Для начала два кальвадоса, как обычно?

Она коротко кивнула, разглядывая публику и прислушиваясь к музыке.

Из динамиков лилось нечто размытое, неопределенное.

Анфан Террибль терпеть не могла блюзы, даром что родом из джазовой Луизианы.

Председатель принялся мычать, подпевая мелодии.

Американка иронично заметила:

– Мне кажется, подобная музыка неуместна в танцевальном кафе.

– Почему?

– А что под нее исполнять?

– Ну, если напрячь фантазию… – Председатель сделал глоток и со стуком опустил бокал на стол. – Я глубоко убежден, что музыка и танец неразделимы. Как неразделимы душа и тело. И надо только найти правильное соответствие…

– Интересная версия. И что тут душа, что тело?

– Каждый может это видеть по-своему, – сказал голландец. – Для меня, скажем, музыка, мелодия – это душа. Ну, а что такое танец? Телесные движения.

– Гм… Да, вы правы. – Анфан Террибль мысленно поаплодировала, но не сгоняла с лица маску недовольства. – И что бы вы станцевали под это нытье?

Председатель нахмурился:

– Ну, во-первых, не стоит называть нытьем божественный голос Эллы Фицджеральд…

– Если бы вас с детства угощали этим блюдом каждый день, вы бы возненавидели его до самых потрохов! – не сдержалась американка. – А я, как видите, еще деликатно выразилась!

Председатель не успел ответить.

Ди-джей услышал дискуссию, наклонился к пульту и оборвал мелодию.

Наступила тишина, нарушаемая лишь негромким разговором за соседними столиками.

– У меня из головы никак не выходит эта студенческая стрельба в университетской библиотеке, – сказал голландец шепотом. – Хотя для Америки это скорей правило, чем исключение.

– При чем здесь Америка? К примеру, в Париже тоже может случиться нечто подобное.

– Надеюсь, в «Розовую шкатулку» не ворвется банда смуглых подростков с ножами.

– Давай не будем больше говорить о насилии.

– Хорошо.

– Меня бойня в Луизианском университете, как это ни парадоксально, удивила не итогом, а процессом.

– Уточни.

– По-моему, впервые стрелы эротов были заменены на крупнокалиберные пули.

– Но лучше бы не было лишних жертв.

– Человек не может существовать без крови себе подобного.

Американка изобразила пальцами правой руки.

– Ненавижу эту цивилизацию, которая провоцирует на убийства!

Американка устыдилась вспышки, одним глотком осушила бокал и глянула на меню:

– Предлагаю сегодня вместо танцев устроить роскошный ужин.

– А почему бы и нет?

И председатель элегантно передал меню взбалмошной партнерше:

– Выбор за вами.

– Ну что ж, пусть французская кухня трепещет перед американским аппетитом.

– И голландским вкусом.

Партнеры, сменившие танцевальные па на гастрономические изыски, озорно переглянулись.

– Начнем с трюфелей?

– Конечно, это не танго, но я не возражаю.

Бармен, воспользовавшись благоприятным моментом, возобновил джазовые экзерсисы.

Снова труба звала куда-то вдаль.

Снова ударник вызывал рефлекторное подергивание нижних конечностей.

А голос из южной душной ночи вспоминал про несчастную любовь черной рабыни к белому кузнецу.

– Может, все-таки, пока нам приготовят заказанные блюда, потанцуем?

– Тогда предлагаю быстрый фокстрот, чтобы слишком не утомиться.

Бармен сменил мелодию, и голландец вывел американку в круг.

Партнерша едва успевала угадывать и подчиняться действиям партнера.

Голландец оказался невероятно прыгучим, подвижным, ловким для своего возраста и распоряжался танцем, партнершей и всем свободным пространством так же уверенно, как своим разноцветным тюльпановым полем.

Увлекаясь примером энтузиастов и забойным ритмом, на площадку посыпалась молодежь, и председателю пришлось укротить прыжки и укоротить пируэты.

Не дожидаясь, когда зазвучит новая мелодия, председатель выпустил руки партнерши и кивнул в сторону столика:

– Уступим место молодежи!

– Уступим! Пусть зайчики попрыгают!

– Тем более что первая смена блюд уже готова.

Анфан Террибль, подняв крышку, блаженно потянула носом аппетитный аромат телятины и в один миг помирилась со всем миром сразу.

Ужин начался не менее энергично, чем исполнение фокстрота…

 

9. Затянувшиеся переговоры

Только к вечеру неопытная сиделка сумела приноровиться к «однорукому» пациенту.

Главное заключалось в том, чтобы Георгию Орлову было удобно сидеть и лежать.

Идеальным во всех отношениях местом для израненного симпатяги оказался старый кожаный широкий диван – на этом лежбище обычно читал толстые романы покойный дедушка, тот самый, в честь которого бабушкина роза получила название «Ночной поцелуй».

Устроенный по-королевски, Георгий Орлов на пару минут остался один.

Сиделка, вспомнив о чем-то важном, обеспокоилась и торопливо удалилась.

От нечего делать русский пациент начал самым пристальным образом изучать пейзаж, который висел напротив дивана.

Хлопковое поле в период созревания было исполнено в манере скучного реализма. До горизонта тянулись кусты, опушенные белым золотом. Но под безжалостным солнцем не было видно ни одного человека. Ни на ближнем плане, ни на среднем, ни тем более на дальнем. Только стройные ряды хлопковых кустов и небо, на которое надо молиться за отпущение самых тяжких грехов.

– Девятнадцатый век, – сказала вернувшаяся аспирантка. – Неизвестный автор.

– Скорей всего, картину писал раб?

– А ты что, и в живописи разбираешься? – иронично спросила Глория, которой в свое время прозрачно намекнули, за чей счет было накоплено состояние Дюбуа.

– Нет, определенно – раб.

Георгию Орлову надоело изображать тихоню и недотепу из инвалидной коляски.

Покатались, и хватит.

– Да, раб и к тому же черный.

– У нас теперь говорят – «афроамериканец».

– Как ни назови, все равно – невольник, привезенный в цепях и проданный за гроши, – нет, американские центы.

Благовоспитанную американку возмутило неуважение к политкорректности.

– А ты хоть знаешь, сколько долларов стоил хороший работник?

– Меня не интересует, кого и за сколько покупали и продавали.

– А знаешь, во сколько обходился один день содержания взрослого мужчины на плантации?

– Только не надо сочинять, что хозяева берегли и холили рабов.

– А у вас тоже было крепостное право!

– Это лишь в европейской части России. Ни в Сибири, ни тем более на Дону никогда не было помещиков!

Георгий Орлов гордо взмахнул здоровой рукой и едва не вышиб из рук сиделки поднос, на котором стояли стаканы, до краев наполненные гранатовым соком.

– Так что мои предки были свободными людьми!

– А мои владели рабами с полным правом, – заупрямилась аспирантка. – Потому что не было другой технологии выращивания хлопка.

– Да, использовать людей вместо тракторов и машин гораздо экономичней.

– Мои предки не только отправляли этих людей на поле, но еще и обували, одевали, кормили, а особо одаренным предоставляли возможность учиться!

– Ага. В Гарварде.

– И вообще, мы избрали президентом страны чер…

Глория Дюбуа вовремя остановилась.

– Афроамериканца.

– Ну и что – и у нас в Кремле когда-то сидели и грузин с усами, и хохол кукурузный…

На этих словах оба спорщика одновременно почувствовали всю неуместность рассуждений о давно минувших днях.

– Ты будешь наконец пить этот проклятый сок?

– Надеюсь, гранаты собраны не ра…

Георгий Орлов осекся и примирительно добавил:

– Не афроамериканцами.

Глория Дюбуа поставила поднос на столик у дивана.

– Из-за этой картины я забыла самое важное.

– Королева, прости, я был неправ.

– Зато мы получили хорошую психологическую разрядку.

– Так про что ты забыла?

– А вдруг тебе ночью станет плохо?

– Думаю вряд ли.

Голос русского пациента звучал убедительно, спокойно и уверенно.

– Значит, я могу провести ночь в своей бывшей спальне?

– Это на втором этаже?

– Да, самая последняя дверь.

Уставшая аспирантка, целый день пробывшая сиделкой, спохватилась:

– Но, в случае чего, не думай вставать и ковылять ко мне.

– Да, я понимаю, Королева, ты и так умаялась со мной до чертиков.

– Джорджи, ты не так понял…

Глория попятилась к выходу.

– Я кое-что придумала.

Аспирантка покинула кабинет и через минуту вернулась с мобильником.

– Значит, давай договоримся так.

Глория положила рядом с диваном свой телефон.

– В случае чего жми на эту кнопку.

– И сразу появится хирург из лечебницы?

– Да нет же, прибегу я. У меня будет круглосуточно включен бабушкин мобильник. Она догадалась оставить его.

– Да, предусмотрительная у тебя Гранд Маман.

– Что да, то да.

– Телефон – это прекрасно.

– Еще бы.

– А ведь знаешь, я так своим родителям и не позвонил…

Георгий Орлов протянул руку к мобильнику.

– Они же ничего пока не знают о случившемся.

– Ты их не испугаешь?

– Нисколечко – они у меня люди закаленные. Отец всю жизнь мотался по геологическим экспедициям…

– Вау!

– Сибирский газ – это его работа.

– А мать?

– Домохозяйка.

Георгий попытался справиться одной левой с незнакомым мобильником.

– Но представь, сколько требуется мужества, чтобы любить человека, которого по семь месяцев не бывает дома…

– Да, тяжелая доля.

Глория проворно и ловко помогла раненому справиться с навороченным гаджетом.

– Я бы не вытерпела.

– Зато теперь он может позволить семье любой подарок… Спасибо за телефон.

– Набирай лучше номер.

Сиделка дождалась, когда прозвучит по-мальчишески задорное «мама», не требующее перевода ни с одного языка мира, и тактично вышла в коридор.

Глория Дюбуа не хотела подслушивать, о чем беседует русский со своими великолепными родителями.

Создать такого молодца мог только весьма сильный и отборный геном.

Как утром выразился раненый герой: потомок донского казачества и покорителей Сибири.

Аспирантка прошлась мимо стеклянного шкафа, который поколение за поколением славные Дюбуа наполняли французскими сувенирами, присылаемыми дальними родственниками.

Глория подумала, что неплохо бы завести еще один такой шкафчик под русские сувениры – хохломскую деревянную посуду, тульские медные самовары и, разумеется, матрешки.

Но тут раздался звонок из Парижа.

Глория поспешно вышла в коридор.

Георгия еще рано было посвящать в семейные тайны…

 

10. Прекрасные новости

– Гло, ты не поверишь, но я отведала почти всю французскую кухню.

– Ма, надеюсь, это не был приступ булимии, вызванный происшествием со мной?

– Булимия – не булимия… Просто мне захотелось проверить Тюльпанчика на щедрость.

– И как, удалось?

– Даже чересчур.

– Может, мне таким же образом проверить русского медведя? Намекнуть раненому, что его сиделка хочет отведать парижский ужин. Пусть закажет в лучшем ресторане.

– Да, раньше у миллионеров была такая фишка – доставлять черепаший суп самолетом из Парижа!..

– Так что, попробовать?

– Ни в коем случае, бэби. До предложения руки и сердца – никаких проверочных акций.

– Но ты же проверила голландца!

– Нашла что сравнивать. Тюльпанчика не переделаешь – в силу его академического положения и возраста.

– Ясно. Значит, из русского медведя можно запросто слепить мужчину, достойного рода Дюбуа?

– Разумеется, Гло.

– Ура! Осталось дело за малым. Дождаться признания в любви, а потом еще и дотерпеть до главной фазы.

– Я, бэби, верю в твою звезду.

– Я тоже.

– Как там поживает Гранд Маман?

– Отправилась в круиз на океанском лайнере. Я тут пробила в Интернете про сервис этой судоходной компании. Блеск! Я сама с удовольствием согласилась бы на такое путешествие. Корабль огромный, многопалубный. О, Ма, как там уютно! Чего только нет! Маленькие салоны, огромный концертный зал, массажные кабинеты, бассейны… А каюты – просто прелесть. С балконом, огромной кроватью и ковром от стены до стены…

– Гло, ты так аппетитно описываешь, что мне тоже туда захотелось! А танцевальный зал там есть?

– Не знаю… Наверное, есть. Нас с Гранд Маман это не интересовало. Главное – плавучий санаторий. Есть где отдохнуть душой и телом.

– Я думаю, – усмехнулась Анфан Террибль. – Особенно в подходящей компании.

– Ма, думаю, Гранд Маман не будет скучно с медицинским сопровождением.

– С кем? С кем?

– То есть я хотела сказать, с бойфрендом.

– Смотри, Гло, как бы Гранд Маман нас с тобой не обскакала!..

– В смысле замужества?

– Ну да.

– Она и это вполне может утворить! – Гло повеселела и фыркнула: – А что, летучие рыбы вполне могут заменить американских эротов!

– И французских амуров!

Влюбленная мать и не менее влюбленная дочь рассмеялись в унисон.

– Так что до ее возвращения из круиза мы должны разобраться и с голландским Тюльпанчиком, и с русским медведем.

– А Безымянная Красавица?

– Из-за нашей мореплавательницы я совершенно забыла, что собиралась сообщить тебе. В общем, Гло, председатель не пожалел красок, описывая членам отборочной комиссии побоище в Луизианском университете с твоим участием…

– Лучше не вспоминать, – нервно отозвалась Гло.

Мать умолкла и после паузы проговорила:

– Еще два слова, милая, и закроем эту тему – надеюсь, навсегда.

– Я вся внимание.

– В общем, наш лысенький друг нарисовал картину не хуже Варфоломеевской ночи.

– И комиссия сдалась?

– Да, бэби. Проголосовали единогласно за включение еще безымянной розы в каталог Всемирной выставки. Вот что я тебе хотела сказать, если бы ты не перебила меня своей Гранд Маман и ее круизом!

– Правда? Ура! Ма, я тебя целую! Вот это новость так новость! Спасибо, дорогая!

У Гло от волнения перехватило голос. Мать тоже растрогалась:

– Да, бэби. Вот и сбылась твоя хрупкая мечта.

– Знаешь, Ма… Это должно было случиться. Это закон судьбы. Это компенсация за пережитый библиотечный ужас…

– Я верю в приметы и судьбу, я согласна с тобой, бэби… Так что, Гло, тебе осталось в течение суток придумать достойное название.

– Постараюсь.

– Знаешь что? У меня идея. Отмобилизуй для этой цели русского медведя!

– Неожиданно…

– Понимаешь, Гло, мы уже исчерпали нашу фантазию, а тут – свежий взгляд со стороны, все такое…

– Хорошая идея.

– Вот и нашлось подходящее занятие для твоего героя. Чтобы зря не валялся в постели.

– Ма, ты, как всегда, своеобразно понимаешь тему подходящего занятия. Но придумала замечательно.

– Мать плохого не придумает! Особенно такая, как я!

 

11. Ненаучные гипотезы

Неожиданно Глория вспомнила, что так и не срезала два бутона для традиционного утреннего гадания.

Но не успела отправиться за розами, так как русский пациент вдруг закричал на весь особняк:

– Глория!

Аспирантка рванулась в дедушкин кабинет и обнаружила улыбающегося раненого.

– Ты… ты в порядке?

– Извини, что пришлось кричать, но мне показалось, что ты уехала.

– Ага, отправилась в кругосветное плавание вместе с Гранд Маман!

– Нет, мне, честно, почудилось, что я остался один, совершенно один…

– Расслабься.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Георгий Орлов старательно зевнул.

– Ладно, попытаюсь уснуть.

– Сон – это главное лекарство.

– Уговорила.

Чтобы не мешать засыпать русскому пациенту, начинающая сиделка вышла в коридор и застыла, отражаясь в стеклянном шкафу, заполненном французскими сувенирами.

– Сюда бы сейчас Тину!.. – сказала аспирантка своему медицинскому двойнику. – Потрепаться кое о чем.

Глория открыла дверцу и достала свой любимый прозрачный шар.

– Вот бы присниться русскому медведю в обнаженном виде…

Глория встряхнула шар, и волшебные серебристые малюсенькие снежинки закружились над пряничным домиком.

– Нет, лучше в полуобнаженном.

Глория поставила сказочный шар на место.

– А вдруг русскому приснится недавняя стрельба, и он снова спасет меня?

Глория приложила к свободному уху большую раковину, выловленную в Средиземноморье.

Шум галльских волн породил новую фантазию:

– Или, может, ему приснится Варфоломеевская ночь, в которой он выступит в роли спасателя…

Глория убрала раковину на место.

– А идея использовать экзотичного пациента для поиска названия для розы весьма плодотворна. Как-никак, филолог. Исследует влияние английского языка на говор русских поселенцев-старообрядцев в Южных Штатах. Наверняка русский способен отыскать уникальное название элитному сорту… Название, достойное рода Дюбуа!

Аспирантка заперла шкаф с французскими сувенирами и перестала выстраивать бессмысленные гипотезы о возможных сновидениях.

Глории тоже надо было как следует выспаться.

Селекционерке предстояло в текущую неделю ухаживать не за розами, а за тяжелораненым.

Глория вдруг ощутила дикую усталость, накопившуюся за суматошный день.

Аспирантка поняла, что нет никаких сил тащиться за бутонами для гадания.

Ладно, перенесем гадание на послезавтра.

Тем более что, может быть, все решится и без участия роз…

Хотя было бы весьма любопытно посмотреть, что покажет очередной бабушкин сорт.

Вдруг Безымянная Красавица хочет, чтобы аспирантка любила исключительно ее одну.

Среди роз наверняка попадаются отъявленные эгоистки.

Глория осторожно заглянула в спальню, где на любимом дедушкином кожаном диване почивал русский пациент.

Георгий Орлов мерно посапывал на здоровом боку, а простреленная рука в лангетке походила на перебитое крыло большой, красивой и редкой птицы.