Non scholae, sed vitae dicimus (лат.)
Мы учимся не для школы, а для жизни
Когда я приземлился в Пулково, мне показалось, что здешнее небо «ниже» киевского. Линия горизонта как будто простиралась над макушками деревьев. Да и растительность по сравнению с украинской выглядела скудной, блёклой и как будто болезненной. Видимо, сказывался дефицит солнца и тепла.
В вестибюле метро «Московская» столкнулся с военным патрулём: офицером и двумя курсантами. Их троица буквально вышла на меня и не оставила шансов не бегство. Начальник патруля — молодой капитан, просмотрев командировочное предписание и выслушав цель прибытия, не стал придираться к неуставной прическе, десантной тельняшке, выступающей из-под выбеленной афганки, подвороченным юфтевым сапогам, а с пожеланиями «ни пуха, ни пера», отпустил меня в штаб академии.
— Не хотите переписать рапорт на морской факультет? — спросил председатель приёмной комиссии, которая ютилась в небольшом помещении, забитом бумагами и пыльными томами с Ильичём.
— Синие погоны смотрятся краше, товарищ полковник!
— Дело ваше. Хотел, как лучше. Там и конкурс ниже и набирают в два раза больше. Вот вам новое предписание, товарищ рядовой. Электричка в Красное Село с Балтийского вокзала. Там расположен учебный центр академии, где вы месяц будете готовиться, а потом сдавать экзамены.
Поздно вечером вместе с абитуриентами из числа солдат я разместился в летнем домике. Непривычная тишина. Редкое матерное слово, нет дедовщины, никто не спрашивает о сроке службы, почти все читают книги и пишут конспекты. Так как у меня был диплом с отличием, то я попал в роту медалистов.
— Сначала сдаёте профессиональный отбор, потом — физподготовку, затем проходите медицинскую комиссию, — на построении инструктировал курсовой офицер, — кто пройдёт — ещё две недели даётся на то, чтобы вспомнить школьную программу и затем — экзамен по химии. Получаете «пять» — вы курсант! Если «хорошо» — сдаёте физику, историю, биологию и пишете диктант по русскому языку. С тройками можно сразу забирать документы из приёмной комиссии…
Я пошёл ва-банк и сделал упор на химии. Она мне нравилась в школе, и я думал, что будет легко. Но столкнувшись с академическими требованиями, я понял, что треть материала мы не проходили.
Учёба не прекращалась и после отбоя. Считалось почётным стоять на тумбочке дневального с двадцати трёх до часа ночи и после трёх часов, когда начальство лагеря спало, и можно было под отблески луны писать конспекты. Тумбочки были у каждой роты и представляли собой деревянные грибки с полевым телефоном и собственно сами крашеные тумбы, расставленные вдоль асфальтированной дорожки, где проходили построения. Нелюбовью пользовался наряд по столовой, так как в затхлом, грязном, влажном помещении на протяжении суток не представлялось возможным взяться за учебник или присесть за конспект.
Медкомиссия выставила диагноз: «Синусовая брадикардия. Спортивное сердце». На ЭКГ частота пульса — тридцать шесть. Отправили на дообследование в клинику Военно-морской терапии. Расстроился, так мои шансы резко упали. Но затем обвыкся. Вечерние разговоры о городе чередовал с редкими процедурами и усиленным изучением химии на лавочке в сквере с цветущей сиренью.
Через две недели меня выписали. День приезда в Красное Село совпал с экзаменом по химии. У летнего домика щупленький невысокий полковник предложил переписать рапорт на второй факультет, чтобы стать врачом-десантником. Лишь после экзамена я узнал, что это был начальник второго факультета — полковник м/с Исаев, в прошлом заядлый лыжник и бегун.
— Вы, я знаю, хорошо бегаете… А в тех войсках, где вам предстоит служить, это приветствуется… К тому же на нашем факультете у вас будет постоянная возможность для тренировок и повышенная стипендия.
— Какого цвета будут погоны?
— После выпуска конечно синие!
— Согласен, товарищ полковник. Давайте напишу новый рапорт.
Экзамен показался несложным. Подготовив ответ, я помогал соседу по парте — прапорщику.
Экзаменаторша, посмотрев лист с ответами, задала три дополнительных вопроса. А затем со словами «пять баллов», она отпустила меня на улицу.
Вспомнились проваленные экзамены в Киевский медицинский институт и та богемная аура, которая витала вокруг недоступного украинского ВУЗа. Здешние летние домики на природе, напоминавшие пионерский лагерь со строгой дисциплиной, никак не увязывались с серьезным ВУЗом. С другой стороны, я перестал быть солдатом, почти курсант и будущее стало более-менее определено. По этому поводу в столовой угостил соседей за столом красной рыбой. После отбоя, раскупорили бутылку Советского шампанского, открыли банку красной икры и коробку конфет «Киев Вечерний». Ребята достали из вещмешков осетрину, коньяк и балык. Мы праздновали сегодняшнюю победу. А когда хмель взыграл, перенесли праздник на берег озера. Риск большой, так как самоволка грозила отчислением, но эмоции переполняли, хмель сделал нас бесстрашными!
Утром нас перетурбировали в очередной раз по ротам и по домикам, разделив на тех, кто сдал на «отлично», и тех, кому предстоит бороться за право стать курсантом. Через неделю приехали гражданские абитуриенты и нас — вчерашних солдат — назначили командирами. Мне доверили руководить взводом. Жизнь стала более весёлой и разнообразной. У гражданских абитуриентов начались вступительные экзамены. С новым другом Максимом — одесским сержантом бегали по Дудергофским высотам, к горе Воронья и по окружающим колхозным полям. К исходу от роты школьников, кадетов, выпускников училищ осталось лишь одно отделение. Через сито экзаменов прошёл каждый десятый приехавший. Некоторые из ребят уезжали домой с обещанием поступать на следующий год. Правда, забегая вперёд, скажу, что никого я впоследствии не встретил в стенах альма-матер. Другие подавали документы в иные ВВУЗы. У ворот КПП в Красном Селе дежурили представители военных училищ и «неудачников» забирали в свои ряды. Ведь, чтобы приехать на экзамены в академию, необходимо было пройти конкурс личных дел и аттестатов.
В первых числах августа всех построили на плацу летнего лагеря и зачитали приказ о зачислении в Военно-медицинскую академию.
Меня определили командиром второго отделения пятого взвода. Начальник факультета сказал, что к выпуску учтет моё пожелание служить в «голубых беретах и при синих погонах».
Начался двухмесячный курс молодого бойца, во время которого курсантам объясняли азы и премудрости военной науки и готовили к принятию военной присяги.
Так как я уже был знаком с ней, то меня вместе с тремя счастливчиками определили охранять курсантское общежитие и делать там косметический ремонт.
Здесь же застала новость о приходе к власти ГКЧП. Августовским утром 1991 года взбудораженный начальник факультета со словами: «Радуйтесь, наконец-то правда восторжествовала, и военные пришли к власти!», закрылся на весь день в кабинете, украшенном спортивными медалями, кубками и грамотами. Всю ночь комментаторы по радио звали «прогрессивную половину» на площадь у Исаакиевского собора, чтобы не допустить произвола в стране. Рассказывали о танках и БТРах, которые окружили город и готовых вот-вот пойти на толпу. Мы ночь напролёт слушали приёмник и удивлялись стране и времени, в котором живём.
Утром на лице начальника факультета уже не было вчерашнего энтузиазма, и он буквально пробежал мимо нас, не остановившись, чтобы выслушать обязательное приветствие и рапорт, что происшествий за дежурство не случилось.
Я продолжал тренироваться. В качестве маршрутов выбрал набережные и улицы города, таким образом, чтобы изучить достопримечательности. Во время одной из первых своих пробежек трижды вызывал скорую помощь в разных местах города.
— Человек находится без сознания, скорее приезжайте!
— Кем вы ему являетесь? — спросили на том конце трубки.
— Да никем… Мимо пробегал.
Поразило общее равнодушие. Горожане проходили мимо лежащих на тротуарах и скамейках людей. Может, конечно, они были и пьяны, а если нет? — спрашивал я себя и не находил ответа.
12.06.1991, Красное Село
Здравствуй, папа! Пишу тебе из пригорода Ленинграда — городка Красное Село. Здесь в летнем полевом лагере организованы учебные сборы для абитуриентов, для солдат срочной службы. Меня зачислили в роту краснодипломников и золотых медалистов. Отбор начался с первого дня и довольно жёсткий.
Разместили всех в деревянных фанерных бараках на двухъярусных кроватях. По ночам два одеяла не спасают от холода. Умывальников и туалетов не хватает, и они расположены на улице. Горячей воды нет. Вместо бани — две брезентовые палатки, куда загоняют по двадцать пять человек и необходимо обмыться за десять минут. А питание здесь такое, что кроме хлеба, масла и чая, ничего нельзя есть с безопасностью для здоровья. Из-за того, что осенью трудящиеся отказались помогать колхозникам и урожай пропал, город переживает вторую блокаду. Селяне не поставляют продукты. Поэтому многие товары закупаются за границей и не лучшего качества. Всё можно было бы пережить, если бы разрешили ходить в Красное Село, но нам объявили карантин и запретили увольнения. Раньше я думал, что карантин связан с эпидемиями, но здесь я узнал, что он бывает и по социальным показателям. Все перемещения по лагерю осуществляются строем или бегом. Кто нарушает дисциплину, — отправляется в часть. Я привык. Смотрю на других парней. Все стиснули зубы и терпят. Чем я отличаюсь от них?
Живём весело. Иначе невозможно. Ты бы видел, что происходит в кубрике, когда кто-нибудь приносит продуктовую передачу от родственников. Толпа из голодных тридцати человек набрасывается на счастливчика, и то, что находится у него в руках, разрывается вместе с полиэтиленом. Комично. Иногда доходит и до небольших потасовок.
Первое впечатление от Ленинграда — это суровый климат и отсутствие тепла, несмотря на яркое солнце и белые ночи. Через две недели это подтвердилось частыми дождями и холодными летними ночами. Представляешь, тут только расцвели цветы на деревьях. Радует, что когда нет дождя, то до одиннадцати часов вечера светит солнце. А в шесть утра, когда нас поднимают на зарядку, можно уже загорать, но времени нет.
Недавно сдал первый экзамен. Профессиональный психологический отбор. С восьми утра и до четырёх вечера отвечал на вопросы вместе с ротой. Каждого из нас посадили раздельно, выдали карандаши, перфокарты с порядковыми номерами. Их было двадцать, на каждой по сто клеток, в которой записываешь ответы на вопросы. За ограниченное время необходимо ответить приблизительно на две тысячи вопросов и написать сочинение из двадцати предложений. По итогам теста каждому присваивают категорию профессиональной годности. Их всего четыре.
После профотбора нам провели экзамен по физподготовке: подтягивание, бег сто метров, бег три километра. Все в военной форме и сапогах. Мне было легко. Подтянулся тринадцать раз, стометровка за четырнадцать секунд, три километра за десять минут с секундами. По всем дисциплинам я получил «отлично» и был единственным из нашей роты с подобными показателями. Теперь жду седьмое июля и экзамена по химии.
Сегодня в России проходят выборы. Я голосовал по трём вопросам: выборы мэра Ленинграда, выборы президента России, переименование города на старое название. Мэром я хотел видеть Собчака, президентом Рыжкова, а город — чтобы назывался Санкт-Петербург. Что ты думаешь по этим вопросам?
24.07.1991, Красное Село
Здравствуй, папа! Извини, что не сразу отвечаю тебе. Не было свободного времени. Я тебе писал, что профотбор, физкультуру я сдал на «отлично». После них я начал готовиться к химии, биологии, сочинению, физике и истории. Так как у меня «красный диплом», то мне необходимо было сдать лишь химию на «отлично». В этом случае я освобождался бы от остальных испытаний.
В конце июля меня положили на обследование в клинику кардиологии в связи с брадикардией. Не думал, что у меня могут быть проблемы с сердцем. Как говорится, что хуже, то к лучшему! Так и у меня вышло. Почти круглосуточная подготовка к химии закончилась отличной оценкой. Осталось пять дней до того момента, как официально объявят приказ о зачислении в академию.
Когда я собирался сюда, я и в мыслях не гадал, что буду курсантом. Думал, что приеду, посмотрю Ленинград, отдохну и обратно в часть, а там глядишь — сто дней до приказа и ДМБ. И лишь по приезду увидел, что учиться здесь очень почётно и мне захотелось потратить следующие шесть лет, чтобы получить диплом военного врача! Всё это пока только мечты, и жизнь покажет.
Из трёх факультетов подготовки врачей для флота, авиации и сухопутных войск, я выбрал последний, где готовят врачей для ВДВ. Думаю, что мой спортивный опыт поможет мне в этом. Сейчас у меня более-менее спокойная жизнь. Меня поставили командовать взводом гражданских абитуриентов, которые должны ещё пройти через жернова отсева.
Напиши о своём здоровье и о жизни в Киеве. Целую тебя, твой сын!
10.10.1991
Привет, папа! Спасибо за письмо и денежный перевод. Извини за молчание. В августе я охранял курсантское общежитие, а сентябрь провёл в Красном Селе на учебных сборах. Это был мой последний спокойный месяц. Мы собирали урожаи на колхозных полях, и нас за это вкусно кормили. В иные дни ездили на экскурсии в воинские части, где знакомились с бытом и жизнью солдат и офицеров.
Распорядок дня у нас следующий. Подъём в шесть утра. Зарядка. Кросс в парке, небольшое ОФП. Умывание и импровизированный душ под холодной водой. Одновременно закаливание. Затем построение повзводно и осмотр внешнего вида. Вчерашним школьникам тяжело усваивать премудрости военной науки. Ежедневное подшивание, чистка бляхи на поясном ремне, чистка сапог гуталином, проверка каблуков, ежедневное бритьё и прочее-прочее, что отличает человека военного от гражданского лица. От жилых кубриков до столовой метров восемьсот. Можно пройти за десять минут. Если с маршировкой, отжиманием и строевой песней — то за тридцать, антирекорд — час. Затем следует быстрый завтрак в относительно тёмной грязной столовой. После столовой построение на плацу, где начальник курса доводит основные планы на день. Строевая подготовка, получение формы, хозработы, изучение уставов, политинформация, просмотр программы «Время», написание писем домой, сбор урожая и т. п. Между этим — перерыв на обед, ужин и ночной сон. Почти ничем не отличается от настоящей армии, только без выраженной дедовщины, с меньшим количеством матерщины и осознанием, что скоро это закончится и наступит интеллектуальная пора.
В конце сентября состоялся полевой выход. Весь день мы воевали в учебном бою: тренировали наступление и оборону в составе роты. Я выступал в качестве командира взвода. Для ведения боя получил два магазина с патронами для АКМ, десять взрыв-пакетов, две дымовые шашки, три сигнальные ракеты. Вот уж настрелялся!
После окопной жизни немного затемпературил и вылечился уже в Санкт-Петербурге, куда вернулись двадцать восьмого сентября. Не верилось, что попали в человеческие условия. Горячая вода, душ, тёплые комнаты, туалеты да одноярусные койки. Окружение удивляло нас, так как за время жизни в полевом лагере немного одичали.
С первого октября начался учебный процесс. Каждый день шесть часов лекций с практическими занятиями и пять-шесть часов обязательной самоподготовки под руководством преподавателя. Я и не предполагал, что здесь будет такая насыщенная программа обучения, но мне нравится. У многих кафедр вековые, а то и двухвековые истории. Иногда мне кажется, что за этими же партами сидели ученики Пирогова, Боткина, Павлова, Сеченова и иных прославленных профессоров нашей страны.
Самое главное в академии — это учёба, а потом уже строевая выправка. От военщины осталось только ношение формы, наряды, обращение согласно субординации и передвижение по улице строем. Наверное, это поддерживает дисциплину и остаётся больше времени на учёбу. Радует, что в академии нет заборов, колючей проволоки, КПП — обязательных атрибутов воинской части. Большинство казарм и учебных корпусов находятся среди обычных жилых домов, и таким образом нам не надо ни от кого бежать или прятаться, и иногда к нам захаживают гости из внешнего мира. Конечно наряды здесь такие, как в обычной армии. Дневальный по курсу, дежурный по общежитию, по КПП, наряд по столовой, академический и гарнизонный патруль. Самый грозный наряд — заступление в патруль по городу, когда офицеры комендатуры с линейкой в руках проверяют миллиметры на погонах и в прическе, сточенность каблуков на сапогах и уставное бельё.
На первый курс поступило сто восемьдесят человек, ещё девяносто поступило на первый третьего факультета и сто сорок — на четвертый. Будущие моряки носят тельняшки, бескозырки, робу и краги (ботинки), туалет называют гальюном, взлётку палубой, казарму — каютой. У нас всё привычно. Мы носим сапоги с портянками и обычную военную форму, отличаясь от лётчиков цветом погон, петлиц и околышами на фуражках (у нас красные, у них — синие). Заметил, что качество сукна гораздо лучше, чем у солдатской одежды, хотя внешне почти не различишь.
На первом курсе второго факультета сформировали пять взводов, в каждом взводе есть два отделения. Как и в армии, есть старшина, командир взвода, заместитель командира взвода и два начальника отделения. Все командные должности заняты ребятами, поступившими из армии и из суворовских училищ. По моим наблюдениям, процентов шестьдесят-семьдесят начальных командиров из Украины, Беларуси и Молдавии. Руководит нами относительно молодой курсовой офицер — старший лейтенант медицинской службы, родом из Винницы. В Ленинград он приехал из приамурской деревни Сковородино, где служил начмедом части и успел войти в образ пехотного офицера. Это означает, что подход, отход желательно строевым шагом, отдание воинского приветствия и соответствующие речевые обороты: никак нет, так точно, разрешите обратиться, здравия желаю.
Мне присвоили воинское звание младший сержант (минуя ефрейтора) и назначили командиром отделения, в котором учится восемнадцать человек. Я руковожу подопечными: веду дневник нарядов, работ, журнал успеваемости, пропусков занятий, провожу телесные осмотры и зарядки, и, как непосредственный начальник, отвечаю за их чаяния и проступки. В качестве бонуса поселили в отдельной командирской комнате на четырёх человек, и по ночам я могу заниматься, тогда как остальные ребята живут в кубриках, где после отбоя горит только дежурное освещение и курсанты штудируют конспекты лишь в туалете и умывальнике. На первом курсе мы живём в общежитии, которое называют Пентагон, из-за схожести с аналогичным зданием в США. Как мне рассказали, второкурсники после сдачи экзамена по анатомии во время зимней сессии устраивают праздник «жопы», во время которого бегают по внутреннему дворику общежития и кричат «жопа ушла», а первокурсники им вторят «жопа пришла». При этом самые отчаянные надевают на себя одни лишь одни хирургические халаты и демонстрируют то, что обсуждают. Всё это сопровождается фейерверком из зажженных конспектов и книг. В академии много славных традиций, которые заложены ещё сто-двести лет назад и курсанты их свято чтят. Например, выпускники морского факультета натирают пуговицы и стетоскоп бронзовому памятнику С.П.Боткину, а новоявленные врачи второго факультета — грудные железы богине Гигиене (богиня здоровья).
Кормят нас неплохо. От казармы до столовой шестьсот метров. Каждый раз во время прогулки к ней любуюсь пришвартованным к невским берегам крейсером «Аврора». Сама столовая чистая и просторная, за столом сидит четыре человека. Во время приёма пищи обеденные залы проверяет дежурный по академии и спрашивает у нас, всем ли мы довольны. Конечно, никто не жалуется. Хотя мне кажется, что порции маленькие.
Из дома я взял спортивную форму с кроссовками и вечерами бегаю по набережным Невы и вдоль её притоков. Готовлюсь к выступлению на первенстве округа, которое будет в конце октября. Немного увлекся гиревым спортом, и у меня хорошо получается рывок. Зимой мы сдаём зачёт по гиревому спорту.
01.12.1991
Привет, папа! Спасибо за письмо. Рад, что на Украине проходят масштабные перемены. У нас всё несколько иначе. В Петербург приезжала царская семья, для которой в Зимнем Дворце устроили торжественный приём с шампанским и чёрной икрой. Новоиспечённый мэр предложил наследнику царя, якобы князю, присесть на престол России. Его поддержала и супруга, со словами в камеру: «Что в России сейчас разные красномордые лезут везде и мешают им жить?» Наверное, она имела в виду того, кто вручил им эту власть. Как можно верить таким правителям и чего от них ожидать в будущем? Ведь ещё недавно Собчак методично уничтожал всех носителей негативной информации о нём. А всего пару лет назад он вещал о достижениях социализма и вёл трудовой народ к светлой победе коммунизма во всём мире
Это политика, далёкая от реальной жизни. Как кто-то сказал: «Люди живут не тем, кто находится у власти, а так, как могут существовать!». В чём-то я согласен с этой цитатой. Сейчас в Санкт-Петербурге пустые полки в магазинах, астрономические цены на рынках, между которыми снуёт полуголодное население. Всё, что можно купить в продуктовых магазинах, отстояв часовые очереди, — это хлеб и молоко. У меня ощущение, что всё население страны заболело гастритами и перешло на молочно-хлебную диету. Но уже и молоко с хлебом попадают в разряд дефицита.
Радует, что все эти реформы по переходу из развитого социализма в дикий капитализм никак не отражаются на моей жизни. Как жили — так и живём. Не хуже и не лучше. Наша армейская система отличается стабильностью, устойчивостью ко всему новому и опредёленным бюрократизмом. И её невозможно чем-то разрушить, так как порядок и дисциплина в армии необходимы для защиты любого строя.
В личной жизни — на первом месте у меня наука, на втором — еда, на третьем — сон. Вот и это письмо я пишу вторую неделю из-за дефицита времени. Объём информации гигантский, и не все ответы на вопросы можно найти в учебниках и лекционных конспектах. Приходится часто гостить в библиотеке или бегать по книжным магазинам. Библиотек здесь много, и книжный фонд гигантский. Некоторые книги выдают на руки, но большинство доступны только в читальном зале. Наши наставники нам часто напоминают, что: «Высшее образование мы получаем не для государства, а для самих себя и поэтому процесс обучения должен складываться в большей мере из самостоятельных занятий, чем из уроков с преподавателями». Не так-то просто к этому привыкнуть.
Но обучение довольно интересное. На физике и химии постоянно ставим опыты и практические эксперименты, на биологии препарируем лягушек, голубей, червей и насекомых, на гистологии — рисуем в альбомах, красим и микроскопируем материал, на анатомии — работа с настоящими человеческими костями и трупами. У меня преимущественно отличные оценки, за исключением химии и физики, но время для изменений ещё есть. Хочу сказать, что только здесь в академии я понял, что такое настоящая учёба, так как всё, что было до неё, мне теперь представляется пустяком.
22.12.1991
Привет, папа! Спасибо большое тебе за денежный перевод. Я купил новый дипломат и калькулятор. Без него мне было тяжело считать логарифмы, синусы, интегралы и остальные параметры. Интересно, зачем будущим врачам высшая математика? Наверное, для общего развития. Микрокалькулятор экономит время, которого здесь катастрофически не хватает. Ещё осенью я мог раз в неделю сходить в музей, кино или на концерт, то сейчас об этом могу лишь мечтать. На учебный процесс ежедневно уходит пятнадцать-семнадцать часов чистого времени в сутки. Оставшиеся семь-девять часов — еда, сон, организационные вопросы. Очень тяжело! Но перефразирую поговорку: «Тяжело в учении — легко в жизни!». И мне нравится здесь. Каждый день узнаю много нового, и эта информация связана с работой человеческого организма. И хоть мой выбор был случайным, но сейчас я твёрдо знаю, что эта случайность определила мой жизненный путь на долгие годы.
Ты спрашиваешь у меня про учёбу. В первом семестре я изучаю химию, физику, высшую математику, биологию, латынь, анатомию, гистологию и политическую историю, а также у меня еженедельные занятия на кафедре физподготовки. Хуже всего мне даётся высшая математика и физика. Чтобы выучить материал на «отлично», накануне ночь напролёт сижу за учебниками и зубрю формулы. Придумываю различные ухищрения, чтобы заучить большой объём информации.
Через месяц начнётся сессия из двух экзаменов по химии и физике, оценки по которым пойдут в зачётную книжку и потом в диплом. Преподаватели часто говорят, что первые три года мы работаем на зачётку, а оставшиеся три года она работает на нас.
Если всё будет хорошо, то первого февраля я приеду в зимний каникулярный отпуск, дней на десять.
Кормят по сравнению с войсками намного лучше и аккуратнее. Меню богаче, столовая чище, тарелки пластиковые, чашки керамические, иногда дают вилки. Но пища в основном углеводистая и жировая. Белки и витамины в дефиците, и это несмотря на различные армейские реформы. На этом заканчиваю своё письмо.
28.02.1992
Наконец начался второй семестр. Что он мне принесёт, ещё не знаю. Мне кажется, что будет намного тяжелее первого. Закончится он в июле зачётами по биохимии, биофизике, латинскому языку, истории России и физкультуре. Добавилась экономика, вычислительная техника и английский язык. На иностранном языке провели тестирование для определения базового уровня, по результатам которого курсантов разделили на четыре группы в зависимости от подготовленности. Сказались мои посещения курсов английского языка в десятом классе, и я попал в сильнейшую.
Чем дальше — тем учёба интереснее. Например, на анатомии мы препарируем труп, который поставили на кафедру из ближайшей тюрьмы. На одно учебное отделение на семестр распределяется один труп и я, как командир отделения, ежедневно назначаю дежурного по трупу. В его обязанности входит укутывание частей тела проформалиненными простынями, так как на каждом занятии преподаватель задает домашнюю работу. Например, у меня было задание — препарирование поверхностных и глубоких мышц спины. На неё я потратил не один час вечернего времени. На биологии мы вскрываем мышей, лягушек, рыб, кур. На биофизике этих же животных «пытаем» током, на биохимии — кислотами и щелочами. На английском в лингафонном кабинете у каждого курсанта стеклянная кабинка, наушники и микрофон. Поэтому главное — это учиться, учиться и учиться.
На днях тридцать однокурсников вместе со мной получили благодарность от начальника академии за сдачу зимней сессии на «отлично». С марта буду получать повышенную стипендию — двести тридцать рублей. Двое ребят из моего отделения не смогли пройти жернова испытаний, и им грозит отчисление по неуспеваемости. Я их хорошо знаю и у одного из них выступал свидетелем на свадьбе. Всё удивлялся, как он успевает встречаться с кем-то, свадьбу играть и учиться при этом. Я после выступлений на осеннем кроссе забросил ежедневные тренировки и только учился, не говоря уж о встречах с девушками.
Ежедневная дотация на питание составляет тридцать рублей в день. Эти деньги при желании можно получать в кассе, чтобы готовить самостоятельно. Но при одном условии, что ты перешёл с казарменного положения или имеешь семью. Такой бонус доступен ребятам, пришедшим из армии, у кого за плечами два года службы. Я раздумываю над этим сейчас. Смущает, что регулярно повышают цены на продукты питания. Батон стоит пять рублей, хлеб — шесть, литр молока — десять, колбаса — шестьдесят, карамельки — сто рублей килограмм. Не знаю, как люди выживают в условиях, когда ценники меняются еженедельно. Радует, что ассортимент прилавков с каждым днём становится всё шире и шире. Возможно, что скоро и цены упадут вниз?! Пока приходится только догадываться, по какому пути пойдёт российская государственность. Кстати, тут никто и не собирается присягать Ельцину. Но говорят, что тот, кто откажется подписывать контракт, поедет в войска на окраины России.
В прошедшие две недели побаловал себя походами в «БДТ» на драму, театр сатиры на комедию ужасов, музыкальную комедию и в Мариинский театр на балет «Руслан и Людмила». Билеты нам выделил профсоюз. Так как гражданской одежды у нас почти нет, то ходили в военной форме. Культурная программа на очень высоком уровне. Было бы только свободное время. Я считаю, что раз судьба забросила меня в такой город, то будет большим грехом обойти его культурную жизнь. Ведь, кто знает, как всё сложится в моей жизни. И когда и где я смогу посмотреть на игру лучших актеров на лучших мировых сценах? Жизнь одна, и нужно прожить её так, чтобы ни минуты, ни секунды не были потрачены просто так!
26.03.1992 г.
Привет, папа! «Раскачка» у нас давно закончилась, и сейчас учёбе приходится отдаваться и днём, и вечером и ночью. Плюс возобновил тренировки. Не за горами весенний кросс в Петродворце, к которому необходимо хорошо подготовиться. У нас ещё лежит снег, но меня это не останавливает. А как можно полноценно тренироваться, если побегаешь, а потом ищешь голодными глазами, что бы съесть? Приходится хлебом и сладким чаем восполнять запасы гликогена. Порции в нашей столовой смешные, я бы сказал, что детские. Я подумываю получать пайковые, снять комнату с другом и питаться самостоятельно, но пока не нашёл ничего подходящего. Да и цены растут. Сахар стоит 96 рублей килограмм, масло 148 рублей килограмм, хлеб — шесть рублей батон.
Учусь я на отличные оценки. На английском языке по тестовому отбору из тридцати возможных набрал двадцать шесть баллов. Сейчас в учебном процессе наступил небольшой перерыв. Меня положили в клинику инфекционных болезней с подозрением на пневмонию. Накануне всем делали прививку — секстанатоксин, после которой повысилась температура, и появился кашель. Ничего хорошего в пребывании на больничной койке нет. В академии существует негласное правило. Каждое пропущенное занятие (болезнь, наряд, хозработы, соревнование) необходимо в свободное время отработать и получить за него оценку, иначе должника не допустят к сессии.
Процесс лечения поставлен на высоком уровне. Как нам говорят, клиники академии стоят на первом месте в городе. Но опять же, диета рассчитана, вероятно, на лежачих пациентов и мне катастрофически не хватает еды. Заедаю голод хлебом, а то можно было бы протянуть ноги.
Сейчас, как говорят по радио, в городе идёт радиоактивный (техногенный) снег. Взорвался реактор на АЭС в Сосновом Бору под Питером.
28.05.1992 г.
Привет, папа! Чистой учёбы остался месяц. Затем наступят экзамены и каникулы! Как быстро бежит время! Сейчас небольшой перерыв в учебном процессе. Первокурсники, пятикурсники, а также офицеры с первого и пятого факультетов вывезены в летний лагерь на полевые сборы под названием «Очаг». На протяжении пяти дней мы будем имитировать боевые действия в наступлении и обороне. Кроме артиллерии, танков, самолётов, мотопехоты в этом учебном бою принимают участие и медицинские силы, которым уделяют здесь большое внимание.
У меня задание довольно простое. Я занимаю должность командира мотострелкового отделения. Получив патроны, автоматы, взрыв-пакеты, мы спускаемся в окопы. Потом следует артиллерийская подготовка, воздушная атака, и затем зажигают напалм, которым обрызгали местность вокруг линии обороны. Скажу честно, что когда груды земли вместе с частицами горящего напалма падают на шлем, на душе становится муторно. Затем по сигнальной ракете мы вылезаем из окопов и выстреливаем боеприпасы в воображаемого противника. Бой длится пятнадцать минут, но впечатление остаётся сильное.
На втором этапе мы должны атаковать противника, спрыгивая на ходу с БТР и выстреливать тот же арсенал вооружения. Атака мне нравится больше чем оборона. Вот так, папа, я воюю. Но большую часть времени я загораю. Благо, что погода отличная и солнце почти двадцать часов в сутки. Иногда хожу купаться на озеро и в магазин, так как кормят здесь неважно. Опять поднялись цены на продукты. Хлеб стоит девять рублей, яйца — двадцать пять, проезд в метро — один рубль. Это стало таким обыденным явлением, что уже никто не ворчит на президента и власть, как было раньше.
Мой первый марафон — Белые ночи 1992
На майском окружном кроссе в Петродворце преподаватель кафедры физической подготовки спросил у меня, слышал ли я о марафоне «Белые ночи». Нет, я не слышал ничего о нём. Но, как стайер, мечтал когда-нибудь пробежать марафонскую дистанцию.
Полковник дал телефон городской федерации лёгкой атлетики и пожелал удачи. Там сообщили, что марафон состоится в третью июньскую ночь, с субботы на воскресенье, старт будет дан в одиннадцать вечера на Дворцовой площади.
Времени оставалось меньше месяца. Решил, что приму участие в нём. Но из-за напряженной учёбы подготовиться полноценно не удавалось. Да и как готовиться к марафону, я не знал. Пару лет назад прочитал книгу «Бег с Лидьярдом», «Цель 42». Вот, пожалуй, и всё.
В отличие от настоящих марафонцев я мог позволить себе лишь трёх-четырёхразовые пробежки в неделю, да и те по десять-двенадцать километров. Накануне соревнований в гости приехали киевские друзья, начальник курса объявил дополнительный суточный наряд, и прибавились итоговые зачёты перед выходом на летнюю сессию. Но желание бежать оказалось сильнее жизненных обстоятельств.
Вечер пятницы мы посвятили прогулке по городу и закончили пробой украинского самогона. В полночь я ушёл в учебный класс, чтобы готовиться к предстоящим в субботу зачётам по биофизике и анатомии. На сон оставил лишь два часа. «Ерунда! Старт почти ночью, — подумал тогда, — после занятий высплюсь».
Зачёты сданы, послеобеденное построение завершилось. В пятнадцать часов устроился на тихий час. На курсе началась генеральная уборка, а с прогулки вернулись друзья, возбуждённые красотами города. Мои пожелания тишины остались без внимания. Да и какая может быть тишина в казарме у курсантов первого курса? Ведь впереди предстоящее увольнение! Промучившись два-три часа в забытье, я решил, что самое лучшее — отправиться на Дворцовую площадь.
Приехали с друзьями в секретариат соревнований задолго до старта. Но там меня постигло разочарование.
— Регистрация закрыта для местных жителей! — комментировала очкастая дама-секретарь, — вы откуда приехали, молодой человек?
— Я местный, курсант Военно-медицинской академии.
— Вчера надо было заявляться! — интеллигентно хамила она, — кто следующий?
— Извините меня, я не знал. По телефону сказали, что можно и перед стартом заявиться.
— Надо было знать! Уходите, не мешайте другим!
— Но я не вчера не смог. У меня был суточный наряд.
— Ваши проблемы… Поздно, товарищ курсант… Приходите на следующий год.
Обиду усугубляло то, что всем участникам марафона бесплатно раздавали импортные бэушные кроссовки, которые можно было после марафона оставить себе. Это был подарок от немецких бегунов. Я посмотрел на свои кроссовки «Киев-Спорт», купленные ещё два года назад, и считавшиеся практически идеальными для бега. Они уступали бэушному адидасу или рибоку, но зато хорошо разношены и уже давно не натирали.
Что делать, когда нет стартового номера? Этого я не знал. А тут ещё друзья — болельщики, которым я уже не раз сообщал о предстоящем марафоне. Да и возле «Авроры» тоже однокурсники будут встречать.
— Ну, что, Сява, бежишь? — спросил Эдик.
— Да! Как накануне решил!
— А как же без нагрудного номера?
— Побегу без номера. Ведь не снимут? Мало ли, пропустят! Может, я просто тренировку совершаю по такому же маршруту.
За час до старта, оставив свои вещи друзьям, отправился на предстартовую разминку. Погода была подозрительно жаркой. Не иначе, как дождь соберется к вечеру?!
В 22:45 я оказался в компании единомышленников, собирающихся пробежать марафон. Вокруг оживление и пахнет апизартроном (согревающей мазью). Кто-то делился своими планами на марафон, кто-то наклеивал лейкопластырь на ноги и соски, а кто-то хвастался «новыми» кроссовками. В душе я завидовал счастливчикам. Подумал, что в следующем году, обязательно заявлюсь заранее, чтобы получить кроссовки.
В 23:00 прозвучал стартовый выстрел, и толпа бегунов устремилась по брусчатке Дворцовой площади навстречу вечернему Ленинграду. Ярко светило солнце, о том, что сейчас вечер, могли бы напомнить наручные часы. Но они у меня отсутствовали. Вместе с багажом я отдал их на хранение друзьям. Ерунда, подумал про себя. Главное в марафоне — добежать его до конца!
Дворцовая — Исаакиевский собор — Мост лейтенанта Шмидта — Университетская набережная — Тучков мост — Петропавловская крепость. И вот позади первая пятёрка, а за ней и десятка.
У крейсера «Аврора» встретили однокурсники, которые убежали в самоволку из казармы, чтобы поболеть за меня.
— Давай, Слава, давай. Молодец! Покажи, на что способны курсанты Военно-медицинской академии! — кричали они хором.
Эмоции переполняли, азарт захлёстывал, и мне невольно захотелось ускориться. Но главное — распределить силы. Ведь до этого момента моей максимальной дистанцией было тридцать километров в пробеге памяти чекистов, да двухчасовой лесной кросс «Каторга». Но там я бежал почти в одиночку и соревновался с секундомером. А здесь я бегу на публику, и за меня болеют. Толпы горожан, среди которых выпускники военных училищ, поддерживали нас. Кто-то машет с верхних этажей домов, кто-то, прогуливаясь по ночному городу, останавливается, чтобы поприветствовать бегущих. Такого радушия я ещё на пробегах не встречал.
Туристы предлагают лимонад, молодожёны — шампанское, а молодые офицеры — просто пиво. Весело пробегаю мимо таких шутников. На промежуточных пятёрках судьи сообщали текущее время, текущее место и спрашивали мой номер.
— Сто пятьдесят шестым бежишь! Десять километров, сорок минут десять секунд! Какой номер? — спросил мужчина-волонтёр в красной жилетке.
— Я без номера сегодня! Не успел зарегистрироваться.
— Ладно, пробегай!
— Попить, поесть можно чего-нибудь?
— Тебе чего дать, парень?
Здорово, что здесь ещё и вкусно перекусить можно. После курсантской перловки яблоки и заморские бананы-апельсины кажутся деликатесами. Отчего же не бежать? Скорость крейсерская, как говорит мой тренер — четыре минуты на километр.
Где-то на второй половине дистанции на небе появились тучи, закрыв собою неугомонное солнце, и стал накрапывать дождик. Это освежило организм после полуторачасовой работы, и вселило ещё большую уверенность в собственные силы.
Кто-то меня обгоняет, но чаще кого-то я. Заметил, что среди бегунов много прилично одетых иностранцев. Неужели они отказались от матрёшек и меховых шапок и приехали сюда, чтобы пробежать марафон?! Что за люди-то такие, европейские марафонцы? На ходу с некоторыми знакомлюсь, подбадриваем друг друга. Италия, Германия, Франция, ЮАР. Пару-тройку слов понятно и без переводчика.
В книгах пишут, что марафон начинается после тридцать пятого километра. Может быть и так. Я не почувствовал. Подкрепился на тридцать пятом километре чёрным хлебом с солью, узнал, что вхожу в пятый десяток и побежал исследовать улицы Новой Голландии.
На тридцать шестом километре небо почернело, и зарядил тропический ливень. Видимость — ноль. Никого ни спереди, ни сзади, ни на тротуарах. В какой-то момент показалось, что я сбился с трассы. Но продолжал бежать, зная, что где-то рядом должна быть Дворцовая площадь.
Внезапно показалась отметка сорокового километра с одиноким волонтером в плащ-палатке и зонтом.
— Сорок четвёртым бежишь! Вода, чай, соль? — дрожащим от холода голосом спросил он.
— Спасибо, не надо… Воды, сколько хочешь.
Вот и арка Генерального штаба, за которой возвышается Александрийский столп, а за ним маячит вывеска «финиш».
На электронном табло 2:53.20! «Ура, я — марафонец!» — закричал я сам себе.
— Парень в белой футболке, какой у тебя нагрудный номер? — спросил судья секундометрист.
— Я без номера.
— Потерял?
— Нет, не успел заявиться.
— Весь марафон пробежал?
— Конечно!
— Давай запишем твою фамилию, имя, год рождения. Опубликуем тебя в протоколах.
Вскоре и мои разгорячённые друзья-болельщики подбежали.
— Сява, а мы тебя пропустили. Ждали, ждали и пропустили, — жестикулировал руками друг Эдик, — Ты, как мимо нас пробежал?
— Не знаю. Я немного заблудился в дожде.
— Молодец марафонец, поздравляем! Твой марафон надо как следует отметить!
Переодевшись, мы пошли в академию, по пути подбадривая бегущих. Мосты в эту ночь так и не разводили, и бегуны испытывали силу воли до самого утра.
С подъёмом о себе напомнили мозоли, слезшие ногти, да мышечные боли. Но всё это мелочи, пустяки по сравнению с тем следом, который оставил в памяти первый марафон.
12.10.1992
Привет, папа! Учёба постепенно набирает обороты. Завтра у меня первый зачёт. Буду сдавать центральную нервную систему по анатомии. Сейчас идёт лекция по управлению техникой. Многие спят, хотя предмет, вероятно, очень нужный. Всё же отечественная техника оставляет желать лучшего. Также мы изучаем экономику, микробиологию, физиологию, биохимию и английский язык. Предметов немного, но обучение весьма интенсивное из-за большого объёма материала для запоминания. Чтобы вкладывать эти знания в голову, я придумываю разные хитрости в конспектах и блокнотах: подчеркивание, обведение, использование цветных фломастеров, схематизация. К учёбе прибавились поездки на сельхозработы в колхозы. Дважды в неделю нас посылают на сбор картошки, свёклы, моркови, капусты. После таких работ мысли только о сне.
Мне повезло, так как я выиграл чемпионат академии и гарнизона по кроссу на три километра в военной форме и меня обязали защищать честь ВВУЗа на первенстве округа, где дистанция более длинная — десять километров. В качестве «благодарности» освободили от поездок на поля и приставили к тренеру Потехину О. Н. (он подготовил чемпиона СССР на десятке — Михаила Дасько) из ВИФКа (военный институт физкультуры). Дважды в неделю езжу на тренировки, а точнее добираюсь бегом, так как от общежития до стадиона немногим больше двух километров.
Не помню, говорил ли я тебе, что в августе на День Независимости Украины в Львове я выиграл марафон, за что получил две тысячи купонов, Библию и термос. Правда, пришлось соврать, что я учусь в Киеве.
Вместе с новым другом, сержантом из Умани мы сняли небольшую комнату (восемь метров) в трёхкомнатной квартире на проспекте Ветеранов у академической медсестры с кафедры физиотерапии. Её сын учится в моём взводе, и она не стала завышать аренду. За два месяца в счёт оплаты отдал хозяйке десять килограмм сахара, которые привёз из Киева. Но, честно говоря, мне здесь надоело. Женщина пользуется нашими гигиеническими принадлежностями, а в последнее время откровенно берёт продукты питания из холодильника, хотя её зарплата пять тысяч рублей. И ничего не скажешь, так как за такую цену в городе чистую спокойную комнату с ванной не найти. Представляешь, ленинградцы до сих живут в квартирах без душа и ванн, без горячей воды и в коммуналках на десять и более комнат. И самое интересное, что подобное жильё строилось и выдавалось в последние годы советской власти.
Неподалёку от нашего дома есть два парка, где я ежедневно тренируюсь. Приятно пробежаться на свежем воздухе, по жёлтой листве и оценить красоты петербуржской осени. Жаль, что она так быстротечна. Вчера выпал первый снег, и весь день я наблюдал метель. Сегодня минус семь. Вместе с переменой в погоде произошли перемены и в жизни.
Во-первых: повысились цены. Молоко стоит двадцать рублей литр, хлеб — двадцать пять, яйца пятьдесят, варёная колбаса двести, только водка осталась на прежнем уровне — сто пятьдесят рублей бутылка. Безусловно, нам подняли стипендию. В конце октября я получил три тысячи рублей.
Во-вторых: стали выдавать ваучеры. Сегодня это самое популярное слово, так как утром открылась биржа ваучеров. Возле каждой станции метро стоят ребята с табличками: куплю, доллары, немецкие/финские марки, ваучеры. Минимальная цена этой бумажки четыре тысячи рублей, максимальная — шесть тысяч, и пока она поднимается вверх. Я ещё не решил, что с ним делать. Очень хочется зимнюю куртку — пуховик, так как в здешней зиме курсантская шинель не спасает. С другой стороны, обещают, что скоро указом Президента на ваучер можно будет приобрести двадцать соток земли, и тогда его номинал вырастет в десять раз. Буду ждать.
В-третьих: быстрый рост доллара. За неделю он поднялся с двухсот семидесяти до трехсот двадцати рублей. Не знаю, чем это можно объяснить. Наверное, тем, чтобы ваучеры уходили за пределы страны.
Спасибо тебе за перевод. Жаль, что больше двух переводов в месяц по здешним законам получать нельзя. Так что я свой лимит исчерпал. Если ты захочешь ещё прислать, я тебе напишу ФИО проверенного одногруппника из Питера, которому никто деньги не присылает. На этом заканчиваю письмо, так как лекция тоже близится к завершению.
12.02.1993, лекция по Уставам Российской Армии
Привет, папа! Извини, что уехал не попрощавшись. Все каникулы занимался покупками и продажами. Вместе со школьным другом Эдиком организовали закупку двухсот бутылок Фанты и ста килограмм конфет для продажи в Питере, которые мы привезли в пятнадцати баулах. Он даже пошил специальную сумку из брезента. Временами чувствовал себя то вьючным животным, то капиталистом-спекулянтом, наживающимся на бедных петербуржцах. Прибыль небольшая, и я дал зарок — не связываться больше с торговлей. Да и стыдно, честно говоря, прятать лицо под прилавок при виде знакомых преподавателей (мы продавали на рынке у метро «Академическая»). Не завидую я новоявленным бизнесменам, которые стоят на каждой остановке общественного транспорта. На днях Ельцин принял закон о запрете военнослужащим заниматься подобной деятельностью. Наверное, поэтому стипендия у нас почти десять тысяч рублей, тогда как в гражданских ВУЗах — полторы-три тысячи. На пятом курсе курсанты получают двадцать тысяч, на шестом — тридцать, а полковник — все сто. Кроме этого мы освобождены от уплаты налогов.
Конечно, на сегодняшний день это небольшие деньги, если посмотреть на ценники в магазинах. Молоко стоит пятьдесят рублей, хлеб — тридцать, варёная колбаса четыреста-семьсот, мясо — пятьсот, масло — семьсот, что почти не отличается от киевских цен.
Моя учёба идёт привычным чередом. Семестр долгий, последний экзамен — 31 июля. Четырнадцать предметов, из которых девять новых. По интенсивности это сродни первому курсу. Снова ночи напролёт с учебниками и конспектами. Но учиться очень интересно и любопытно. В конце недели я устраиваю себе небольшой праздник: вкусный ужин, поход в ночной клуб, на концерт или в театр.
Тридцать первого января Ленинград отмечал пятидесятилетие снятие блокады. В этот день я принимал участие в соревнованиях «Дорога жизни». Бежал марафон от Ладожского озера с финишем у памятника «Цветок жизни». Было тяжело из-за встречного ветра и слабой подготовки. Из шестисот человек я был восьмидесятым, а в возрастной группе первым. В качестве приза получил две художественные книги. Но главное — не в подарке, а в самопреодолении. Так хотелось плюнуть и сесть в тёплый салон автобуса, но не смог. Вспоминал рассказы о войне, кинохронику, ругал себя за слабость и, в конце концов, пробежал дистанцию за три часа двадцать минут, что почти на сорок минут хуже моего летнего результата.
В феврале познакомился с начальником военно-медицинской академии Германии — генералом Эвертом. Он приезжал в академию с визитом. Его охранник не умел бегать кроссы и самых подготовленных курсантов поставили охранять профессора во время длительных пробежек. Так вчетвером мы изучали Санкт-Петербург и немецкую военно-медицинскую машину на ходу. На прощание он пообещал организовать нам тёплый приём в Мюнхене.
Из личной жизни. Вместе с уманским сержантом и другом Игорем мы переехали в отдельную двухкомнатную квартиру у метро «Академическая». Хозяйка — сотрудник академии из фотолаборатории с необычным именем Сталина Васильевна. Её сын — морской офицер, и на период его службы на Северном Флоте она сдаёт жильё для курсантов. Очень интеллигентная особа. Она нашла нас через дежурного по общежитию. Арендная плата небольшая и скорее символическая. Меня радует, что новый адрес гораздо ближе к академии (шесть километров), и иногда я совершаю тренировки — пробежки в академию и обратно. Кроме того рядом два парка: Пискарёвский и Сосновский, где я бегаю кроссы, если позволяет учёба. И самое главное — автономность. Приятно ни от кого не зависеть и приглашать гостей, когда захочешь.
13.02.1993
Здравствуй новый день. Обычно он приносит много хорошего и приятного. Но эту субботу можно по праву назвать чёрной. Хотя началась она как обычно.
Поднялся в пять. Скромный завтрак: кофе с засохшим хлебом, — и на занятия. Сегодня я ответственный за подъём взвода. Добрался до метро бегом, так как троллейбус в этот час ждать бесполезно. Из метро опять бегом. Словом всё, как обычно. Второе отделение на зарядку, первое на уборку. И утренний осмотр прошёл без замечаний и придирок.
После зарядки, которую проводили больше формально, так как весь курс прятался в подъездах близлежащих домов, после общего построения и ста метров совместного бега, прихватив с собой тёплые вещи, можно было, прижавшись к отопительной батарее, минут тридцать тихо дремать в домике Орбели. Проверив чистоту территории, улёгся на тридцать минут поспать. Поспал до половины девятого, так как боялся встретить начальника курса. Зачем излишние разговоры по поводу неуставных ботинок, причёски и прочих недостатков. Они на меня действуют просто болезненно. Не знаю почему. Может потому, что ответить я им ничего не могу, просто физически (этим мне и не нравятся ВС. Тем, что иные начальники готовы растоптать перед строем, а подчинённые обязаны им повиноваться вопреки здравому смыслу). Хотя всё это терпимо, всё можно пережить. Ведь человек приспосабливается к окружающим условиям, иногда меняя их, иногда изменяя что-то в себе, или это ему кажется… К какому варианту я отношу себя — не знаю, но думаю, что на шестьдесят процентов ко второму, но и это только внешняя сторона. Вот и сейчас не знаю, зачем я сел писать. Ведь завтра зачёт по нормальной физиологии, а я и третьей части не прочитал. Может для того, чтобы в будущем не повторять таких глупых ошибок, которые так болезненно переносятся…
Первая пара — лекция по психологии. Мне импонирует наш лектор — коренастый, седоволосый корифей науки, который обещает рассказать нам после пятого курса результаты наших ежегодных тестов, кто и что из себя представляет. Мне кажется, что это похоже на цыганское гадание по картам или на кофейной гуще. Как можно узнать человека таким элементарным образом? Вторая пара — хирургия, к которой я даже не притрагивался накануне вечером. Поэтому я сел на последний ряд, взял учебник по общей хирургии и, прочитав особенности течения гнойных ран, заснул. Сквозь дрёму слушал эхо слов лектора. О Байконурских страстях, о человеческих слабостях и пороках. Его слова вплетались в мои сны о доме, друзьях, родных и мне казалось, что я нахожусь в двух измерениях.
Через полтора часа, подобно будильнику, прозвучала команда старшины курса: «Товарищи, курсанты, встать! Смирно!»
— Вольно, товарищи курсанты! — не по-военному ответил лектор.
Занятие по хирургии проходило в очень холодном классе, а я халат надел на голый торс и курсантские брюки. Зато сон улетучился. Меня не спросили, наверное, из-за того, что на прошлом занятии я получил «отлично». Преподаватель — капитан, как мне показалось, умный и толковый абдоминальный хирург. Он приглашал всех желающих на своё вечернее дежурство. Что не понравилось в нём — это общение с больным. Жесты, мимика не располагали к нему пациента. Наверное, хирургу некогда общаться, так как большую часть времени он проводит за операционным столом и в перевязочной.
В операционной курсанты учились правильно надевать халаты, хирургические перчатки и обрабатывать операционное поле — живот волонтёра однокурсника. Тридцатиминутные перемены чередовались с тридцатиминутными занятиями. Складывалось впечатление, что эти уроки хирургии для капитана медицинской службы скорее в тягость, так как и на нас он смотрел, как на пациентов — с неким пренебрежением.
А в конце занятия я заснул возле горячей батареи, о которую облокотился спиной. Мы перешли из холодного класса, в котором пропал ещё и свет, в просторную аудиторию клиники общей хирургии, где можно потеряться двум отделениям.
В четырнадцать тридцать я был уже на свободе. Куда теперь? Конечно же, на поиски пищи. Мой желудок начал требовать… Настроился потратить сегодня больше обычного.
По дороге в магазин «синяка» (дом литераторов, поэтов и певцов), забежал в столовую, чтобы с чёрного входа взять булку серого хлеба. Я иногда пользуюсь таким случаем в целях экономии бюджетного фонда. Хотя каждый раз прихожу и переживаю — то ли из-за отказа, то ли из-за страха попасться на глаза старлею — начальнику столовой, который докладывает нашему руководству по каждому залётчику (задержанному курсанту, которому грозит наказание в виде дополнительного наряда на службу или на работы). На этот раз дверь была закрыта на щеколду. Немного подождав, подумав, что, находясь в подвале, я вызову подозрение со стороны гражданских служащих, я открыл дверь и со спокойной душой взял два кирпичика ещё тёплого душистого армейского хлеба. Здесь многие берут хлеб. Молодые офицеры бережно заворачивают его в газету, курсанты, заталкивают его в дипломаты вместе с халатами; знакомые и незнакомые хлеборезов прячут его под мышками, и, как мне кажется, работники никогда никому не отказывают.
Забежав в «синяк», осмотрелся в зале и, не найдя ничего съестного на прилавках с бутафорными банками, ушёл искать счастье на Финляндский вокзал, где в переулке купил шоколадный сырок и питьевой йогурт фабрики «Пармалат». И со спокойной душой отправился в общежитие.
14.02.1993, воскресенье
Позавтракав хлебом с кофе, я огляделся вокруг. Какой вокруг бардак! Привык видеть нашу квартиру в полумраке. А тут при солнечном освещении. Гора мусора у мойки и на столах. Вечером обещали прийти гости.
Убрался. Сварил пшённую кашу. Что делать дальше? Базар… Нужно купить брюки или пиджак. Мои износились за пять лет. Но ни в Апраксином дворе, ни на Сенной площади я так и не нашёл ничего подходящего.
За время моего отсутствия Игорь тоже прибрался в своей комнате и сварил суп. Правда, супом его назвать можно с натяжкой. Пакетик суповой, кусок курицы, не знаю какой давности, плюс множество имевшихся под рукой приправ и специй, и как всегда пересоленный. Но с голоду и не такое осилишь. Съел и второе — геркулес с яйцом и аджикой. Как только закончили обедать, зазвонил телефон. Кто? Вика с Ирой едут к нам в гости. Их там и не хватало.
Угостили гостей, чем могли. Но всё им было не по нраву. Грязная плита, немытая посуда в раковине, скудность угощения, старые обои, скрипучий диван, писклявый черно-белый телевизор, глупые наши шутки и кислые наши лица. Зачем, спрашивается, тогда ходить в гости? Сиди дома, соблюдай режим, диету, вяжи носки возле цветного телевизора, слушай музыку… Что ещё лучше? А тут через весь город, больше часа и скудное угощение. Что мы должны сделать: апельсин купить, ликерами запастись, когда нас предупреждают за десять минут до приезда по телефону, что они уже на «Академической»? Поиск продолжается. Жаль, что нет компаса.
Теперь придётся провожать их домой. Не самое приятное занятие. Ну, ничего не поделаешь. Игорь сразу сказал: «Больной, не трогайте меня!» Представляю, как будет плакать Ира всю ночь. Жаль мне её. Мне и Вику жаль. Она ведь не виновата, что не её я ищу. Да я и не знаю, чего она хочет. Хотя большинство из них хотят одного — вальса Мендельсона. Для них это, как опиум, как валериана для кошек… Я их отчасти понимаю. Почему нельзя дружить с девчонкой так же, как с парнями, почему нельзя разговаривать с ней на любые темы, чтобы она при этом не краснела, а у тебя не срывался голос? Почему? Где искать ответ?
Проводил её до дверей квартиры. На прощанье она спросила: «Почему ты молчишь постоянно?» Я ей ответил, что думаю. А мне кажется, что когда я думаю, я разговариваю. Только вот с кем. Не знаю. Но не с ней, наверное, раз она меня не понимает. Самая противная фраза: «Расскажи что-нибудь!». Анекдоты я не знаю ни одного. Почему? Наверное, потому, что они не веселят меня, большинство из них глупые. Приходится улыбаться, чтобы не казаться тормозом в глазах окружающих.
15.02.1993, понедельник
Шесть пятнадцать. Позади двухчасовой сон. Тяжёлый день начался тяжёло.
Опять это никому не нужное построение факультета в семь двадцать утра, на которое бежал галопом, чтобы не писать очередную объяснительную по поводу возможного опоздания, немного неуставной причёски и потерянного кашне. Вспомнился мне субботний сон. «Как сообщил мне командир взвода Юра К., начальник курса собирается посадить меня на губу. За что спрашивается?» Ох, и умеет он портить настроение.
Сегодня зачёт по нормальной физиологии. Любовь Васильевна. На вид ей можно дать лет тридцать и мне кажется, что она из школьных отличниц. Вообще трудно угадать возраст у таких женщин, так как ведут они порой себя, как пятидесятилетние. Она часто меняет причёски, многие из них мне даже нравятся, особенно такие, как «а ля Мэрилин». Хотя вначале цикла она ограничивалась лишь простой укладкой. Кроме того, она гармонично подбирает цвета помады, лака для ногтей. Но её одежда не соответствует возрасту, причём в бо́льшую сторону и скорее для тех, кому за сорок-пятьдесят. У неё есть любимчики, а есть ребята, к которым она относится чересчур критично и не прощает оговорок и незнания. Это часто проскальзывает в манере общаться. Самое трудное в восприятии её, как преподавателя — это понять, что же она хочет услышать, задавая тот или иной вопрос. Она не принимает иногда других ответов, кроме тех, что являются правильными в её понимании. Может быть, такое обучение физиологии является наиболее эффективным. Тем не менее, зачёт по физиологии и пропущенное занятие по ЭКГ из-за наряда взвода по столовой, она решила совместить. На занятии я чувствовал себя чуть ли не последним дураком, хотя крупицы знаний у меня по этой теме имелись.
Что мне понравилось — это снятие полиэлектрокардиограммы, где меня выбрали в качестве обследуемого. А зачёт свелся к формальности — парочка вопросов, плюс проверка лабораторных работ — и на этом всё закончилось. Убили сразу двух зайцев. Не нужно приходить вечером на отработку и не надо идти в баню с курсом. Лично мне баня очень нравится. Когда паришься и не думаешь о завтрашних занятиях, и когда не надо идти к ней и из неё строем через центр города, а потом в спешке напяливать на себя сырое бумазейное бельё и длиннополую шинель. И конечно, не тридцать минут, а медленно, с расстановкой, с чаепитием и разговорами часа два-три. Таким образом, обманув начальника курса и сказав, что у нас вечером зачёт по физиологии, мы разбежались по своим делам.
Я прямиком поехал домой. Скромный обед из рисово-манно-гречневой каши с вареньем и хлебом. Попытался взяться за учебники. Завтра фармакология и английский язык, но попытки учить оказались тщетными. Как ни старался, но Морфей победил меня и лишь к одиннадцати вечера я выбрался из него, чтобы до половины четвёртого готовить диалоги с терапевтическим больным и антибиотики пенициллинового ряда.
16.02.1993, вторник
Английский язык. Надежда Николаевна. Вся группа получила «unsatisfaction» за то, что мы не понимаем письменный перевод текста, чего от нас никогда ранее не требовали, хотя переводили текст почти всегда безупречно. Что тут началось! Такое впечатление, что мы совершили чуть ли не самый тяжкий грех в этой жизни. А на втором часе она задала письменный перевод другого текста, тоже довольно таки корявого. Никто никуда не спешил и спокойно переводил. Да к тому же пятая часть от всех неизвестных слов не имели русских значений в наших словарях. В конце занятия последовала проверка объёма перевода. Если бы я знал, то написал бы какой-нибудь ерунды, переведя правильно последний абзац. Но сообразил слишком поздно. В итоге вторая «двойка», причём почти у всей группы. За исключением трёх курсантов, что сидели в третьем ряду и успели вовремя сообразить и написать в тетрадях что-то подобное. В конце занятия она пообещала нам, что наши отработки обязательно пойдут на курс и что начальник курса сделает из этого соответствующие выводы для нас. Жестокий вариант с её стороны. А что можно ожидать от нашего капитана, мы все прекрасно понимали. Дополнительный наряд на кухню, лишение увольнительных и гарнизонный патруль.
Затем фармакология. Мы ожидали от неё большего. Всё оказалось значительно проще. Устный опрос продолжительностью около часа. Затем опыты на десяти белых мышах и одном кролике. Смело сделали им внутримышечные инъекции и до завтра будем ждать эффекта. Мне импонирует наш преподаватель — доцент Шустов Е. Б.. Постоянная улыбка, умные, сияющие глаза, приятный, тонкий юмор скрытого аристократа и его манера общения с нами, как на равных и с уважением. Сложно поверить, что он дослужился до подполковника и не утратил всего человеческого. Когда я смотрю на капитана Захарьева, мне кажется, что уже старлеем он перестал улыбаться, а после четвертой звезды его лицо побагровело и похоже, что навсегда.
После самоподготовки я переоделся в гражданку и уехал в магазин «Летуаль» на Невском проспекте. Появилась замечательная идея — подарить маме на сорокалетие духи Climat. Месяц назад они стоили тринадцать тысяч рублей. Но меня ждало разочарование. Стоимость возросла в два раза и с ценника на меня светились двадцать семь тысяч рублей, хотя доллар за этот период вырос всего на двести рублей. Я и не знаю, чем можно объяснить. Что ж, придётся отложить с этим подарком на более продолжительный период. Я отправился по остальным парфюмерным магазинам, чтобы сравнить. Увы, лишь с рук, у дам на Невском они стоили двадцать, а магазины — как сговорились. Отложил покупку до пятницы. Настроение мрачное.
Для свежих впечатлений пробежался по заснеженному парку. До чего приятно: поскрипывание снега под ногами, легкий морозец на щеках, чистый воздух и спокойствие застывшей природы. Ещё большее удовольствие я испытал после того, как принял душ и сытно пообедал. Ну а затем традиционный сон, после которого до двух ночи занимался биохимией.
17.02.1993, среда
Пять пятнадцать. Спускаюсь в метро. Пока поезд несётся до площади Ленина, в запасе ещё пятнадцать минут, которые заменяют час кроватного. В шесть тридцать поднимаю пятый взвод. Сегодня я ответственный за подъём, физическую зарядку и телесный осмотр курсантов. На уборку вышло второе отделение. Убирали, как всегда, с неохотой. Но что меня поразило, так это то, как ребята общаются между собой. Такое впечатление, что на улице встретилась пара бродяг и один гнёт маты в два этажа, а другой в три. Вроде и живут все вместе, питаются за одним столом, едят из одного котла, а вот дружбы им порой и не хватает. Видимо, это наше упущение, что не сумели сплотить коллектив. Да мы и сами не очень дружны между собой. Грыземся иногда между собой хуже собак бездомных.
Проверил подворотнички. Двое нуждались в их замене. Если не оторвать, так и пойдут с грязными подворотничками на занятия. А потом фурункулы да карбункулы будут лечить. Не люблю насилие, но здесь — это необходимость. Увы, слова и напоминания не дошли за полтора года. Хотя парни вроде учатся на отлично, а элементарного запомнить не могут. Наверное, станут великими учеными от медицины.
Всем взводом идём в столовую. Командная часть взвода в виде взводника, замка и командира первого отделения игнорирует завтрак. Мне сегодня повезло, так как я снялся с котлового довольствия и не имею права столоваться. Поэтому смело завтракаю за троих, выбирая в качестве вкусностей сливочное масло и отварные яйца. Если смешать желток, масло и сахар, то получится паста, которую можно намазать на хлеб и использовать в качестве десерта к сладкому кофейному напитку «Арктика».
На первой паре — биохимия, где встречаем преподавателя Нину Петровну.
— Отделение, встать, смирно! — командую я и ребята отрываются от шапок с портфелями, которые выступают импровизированными подушками, — Товарищ доцент, второе отделение пятого взвода в количестве шестнадцати человек прибыло на занятие. Незаконно отсутствующих нет. Командир отделения младший сержант Дегтяренко.
— Вольно, товарищи курсанты. Можете садиться.
— Отделение, вольно, — дублирую я.
Эту обязательную речёвку должен произносить замкомвзвода — Мишка Ш. из Николаева, так как он старше по званию и по занимаемой должности. Но он заикается и передал мне свою обязанность.
Наталья Петровна любит поговорить: вспомнить молодость, обсудить цены и продукты питания, рассказать о муже и дочери. Может часами нахваливать красавицу-дочку и супруга, забывая о цикле Кребса, незаменимых аминокислотах или оставляя их на самоподготовку. Женщина, одним словом, а не учёный.
Сегодня она была необъективна в постановке оценок. Так и я получил четвёрку, что было несколько заниженным, как мне казалось.
Продукты в нашем домашнем хозяйстве на исходе. Собрал пустые бутылки, банки и отнёс их в пункт приёма стеклотары. Честно говоря, я испытывал не очень приятные ощущения, стоя в этой длинной очереди из нищих и бомжей. Казалось, что я опустился на дно. Но двадцать минут унижения — и триста двадцать рублей стали небольшим подспорьем.
Всё больше и больше убеждаюсь, что экономить на еде нельзя. И на сегодняшних занятиях по белкам я ещё раз осознал это.
— Если организм не будет получать достаточное количество природных белков, он начнёт использовать свои белки. А где больше всего белков? Сердце, почки и печень! — предупреждала накануне преподаватель.
От такой перспективы становилось страшно. Пора заканчивать малобелковую и преимущественно углеводную диету. Купил молока, два пакета вареников с картошкой и банку айвового повидла. Вот и всё, что мне удалось приобрести на вырученные от стеклотары деньги.
Дальше по традиционному плану: еда-сон-учёба-сон. Говорят, что душа во время сна покидает тело и блуждает по миру в поисках новых впечатлений. Хорошо бы, чтобы тело хоть иногда могло сопровождать её!
18.02.1993, четверг
Решил на утро попробовать, что представляют собой купленные накануне вареники. Опоздал на паразитологию, думал, что не заметят, но не тут-то было. Преподаватель ещё и поинтересовалась причиной моего опоздания. «Проблемы с транспортом!» — единственное, что я мог ей ответить на это, и это было довольно достоверным фактом с моей стороны. Она переиначила мой ответ с некоторым сарказмом и вызвала к доске. Сегодня мы исследовали ленточных червей под микроскопом, и было занятно рассматривать их ползущие тела с кровеносными сосудами под многократным увеличении.
Занятие по английскому языку. Период репрессий продолжается. Однако кульминационный пик остался уже позади. Но спрашивали нас сегодня в жёсткой форме. Затем была лекция по фармакологии, одна из тех немногих, на которых моя голова была наиболее просветлённой в отношении восприимчивости материала.
В конце лекции пришёл капитан Захарьев. Он пересчитал всех повзводно, обнаружил залётчиков, дал команду командирам найти прогульщиков и привести их к нему с объяснительными. Я про себя подумал, что ещё лучше приходить с «Распутиным» или «Смирновым», так как выговор за пропуск лекции обойдётся дороже.
В кармане пусто. Пайковые не платят. Стипендии катастрофически не хватает. У родителей стыдно просить. По-видимому, придётся продавать свой ваучер. Они сейчас по четыре с половиной тысячи. Что это за бумага, нам так и не объяснили. Начальная цена была в десять тысяч рублей, потом же медленно она стала понижаться. Их принимают в каждом киоске у станций метрополитена. Деньги дают сразу. Мало верится, что эта бумажка несёт какой-то смысл. Я даже удивлялся, что за неё вообще дают деньги, так как подделать ёе было проще чем обычные банкноты.
Сегодня договорился с буфетчицей в подвале кафедры психиатрии о продаже ей трёх коробок украинских конфет «Дюшес». Но деньги обещала после реализации товара. Она их сразу запустила их поштучно в продажу. Я подумал, что хорошо быть буфетчицей, так как её прибыль составила пятьсот процентов.
Не сегодня-завтра мои припасы окажутся на нулевой отметке, а передача от мамы приедет только в понедельник. Я не прошу, но она понимает, что прожить на курсантскую стипендию или как все говорят, денежное довольствие — невозможно, особенно, когда ещё и тренируешься. Не знаю, как протянуть оставшиеся три-четыре дня. Холодильник отключили неделю назад. Крупы на исходе. Эх, витамины, витамины, витаминчики! Порою, проходишь мимо овощных киосков и сглотнешь слюну. Огурцы — 800 рублей, яблоки — 400 рублей, бананы — 700 рублей, груши — 500 рублей.
Академическая быль
«Сдал анатомию, — можно влюбиться. Сдал фармакологию, — можно жениться» — гласит быль курсантов ВМедА. Анатомия сдаётся в зимнюю сессию на втором курсе, фармакология на третьем.
Это самые сложные предметы за шесть лет обучения. Остальные требуют меньше времени, затрат и напряжения.
Слава сдал анатомию на четвёрку. Эта была первая плохая оценка в зачётке, и она больно ранила его самолюбие, так как готовился к экзамену и днём и ночью, забирая кости и заспиртованные препараты в курсантское общежитие, оставляя лишь три-четыре часа на сон. Но пересдачу разрешили только двум двоечникам из его группы, которые так и не смогли в итоге пройти этот барьер.
Ещё на вечерней самоподготовке в анатомических залах он заприметил невысокую белокурую студентку из медучилища. Это был первый набор медсестёр, которых готовили для академических клиник. Его сокурсник Алексей Кашин сказал, что её зовут Катя. Он же и обещал познакомить его с ней на первом после каникул Крокодильнике. Так называли курсантские вечера танцев из-за того, что многие ребята приходили на них в военной форме зелёного цвета. Хотя некоторые придерживались и иной точки зрения.
Слава нарядился в белые спортивные брюки и рубашку поло, которые летом купила мама в киоске на площади Восстания. Для бесстрашия он выпил с другом и квартирантом по кличке Бомжик дешёвого вина в тёмном кинозале.
«Ну, всё, пора и к Кашину» — сказал вслух, хотя внутри всё тряслось от страха. Он исподволь наблюдал, как однокурсник беседовал с Катей и её подругой.
Алексей сделал знак и попросил Славу зайти с ним в умывальник академического клуба.
— Славка, я тебя уважаю, ты же это знаешь! Как человека, спортсмена, умницу… Но ты извини, она сказала, что ты не в её вкусе!
Ровно через год настала пора сдавать фармакологию. Пять дней, точнее пять суток или сто двадцать часов было дано на подготовку.
— Ты мне должен наряд, Славик! — сказал замкомвзвод Мишка.
— Но я готов отстоять два за тебя, но после фармы.
— Хитрец… Долг платежом красен. Мне самому нужна пятёрка.
Из ста двадцати часов выпали двадцать четыре часа на наряд, два на дорогу и четыре на инструктажи и подготовку к наряду. Итого тридцать часов. План рушился! Не успевал. Слава вспомнил об экспериментах по повышению работоспособности, в которых он принимал участие. Их преподаватель профессор Шустов говорил, что комбинация сиднокарба и дексазона является мощным допингом для центральной нервной системы, а также повышает физические ресурсы организма. Эх, была — не была. Но он также говорил, что сиднокарб истощает норадреналиновые рецепторы. А из чего построена цепочка медиаторов? Адреналин-норадреналин-дофамин-тирозин. А где много тирозина? Сыр и творог. Две ночи без сна. Почти всё, что связано с препаратами успел повторить и восстановить в памяти.
Экзамен по фармакологии состоял из двух частей. Практика и теория. Практику он сдал на «отлично». Выписка рецептов, приготовление паст, порошков, опыты с растворами — развлечение для курсанта, тем более, когда сдаёшь своему преподавателю. А вот теорию принимала профессорша. За глаза её называли хромосомой, но, несмотря на это, уважали и побаивались.
В пять вечера он вытянул билет. В глазах потемнело. Первый экзаменационный вопрос «Организация фармакологической помощи Красной Армии в гражданской войне» он не знал. Это провал. Ему показалось, что он на корабле, с пробитым дном, и который попал в шторм.
— Что молчите, как рыба в воде, товарищ курсант? — обратилась к нему пожилая дама, всматриваясь в экзаменуемого сквозь толстые линзы в массивной золотой оправе — давайте вашу зачётку. Назовите номер вашего билета.
— Билет номер двадцать четыре, — робко сказал он и протянул его вместе с зачётной книжкой.
Он рассматривал кружащие за окном снежинки и хотел исчезнуть с этого места. Мир кабинета перестал существовать. Улететь бы на лыжах по свежей лыжне, и катить, пока хватит сил. Тем временем дама изучала зачётку, пока Слава находился в мысленном ступоре.
— Хорошо идёте, товарищ курсант. Всего одна четвёрка по анатомии. Как говорят у нас в академии: Первые три года вы работаете на зачетку, а последующие три — она на вас… Так, где ваш билет?
— У вас Марья Ильинична. Я вам его только что передал.
— Странно, исчез, что ли куда?! Не могу его найти. Ладно, тяните новый билет. Надеюсь, во второй раз вам повезёт больше.
Билет номер тридцать пять был действительно счастливый. В ожидании своей очереди, чтобы справиться с тревогой, Слава читал историю кафедры фармакологии. На стендах, развешанных по коридору, были фотографии её начальников-профессоров. И это был первый вопрос. Оставшиеся два он успел выучить накануне.
…Усталости не было. Эмоции от полученной пятёрки, молодость, таблетки, тирозиновая диета вкупе стали мощным допингом.
Вечером он вспомнил о своей мечте побегать в зимнем лесу. Возле дома был Пискарёвский лесопарк, и, чтобы снять усталость, он убежал по скрипучему свежему снегу в ночной мороз.
— Молодой человек, у вас не будет закурить? — спросила его девушка, одиноко стоящая на лестнице в парадной, когда он запыхавшийся возвращался с пробежки. На него смотрела пара заинтересованных карих глаз на круглом миловидном лице. В уголках рта затаилась хитринка.
— Я не кккурю, — слегка поперхнувшись, ответил он, — сейчас возьму у друга. Мы на пятом живём.
После перекура она пригласила его на чай. У неё была четырёхлетняя дочь, которая уже посапывала в кроватке, уткнувшись носом в большого зайца. И ему внезапно захотелось стать чьим-то отцом и мужем. Ещё до Нового года он сделал ей предложение, а через двенадцать месяцев у них родилась дочь.
17.10.1994
Привет, папа! Первого сентября начался новый учебный год. Два человека из моего отделения не смогли стать курсантами третьего курса. Одного парня отчислили по неуспеваемости, второго — по линии психиатрии. Ефрейтор из Джанкоя решил отпилить себе палец, и его нашли на пустыре.
В осеннем семестре мы изучаем следующие дисциплины: гигиена, гинекология, кожные болезни, гастроэнтерология, медицинская статистика, политология, физическое воспитание, физиология военного труда, нервные болезни, английский язык. Десятого декабря начнётся сессия, и с двадцать шестого декабря — каникулы. Начальник курса сообщил, что академия перешла на семилетнее обязательное обучение. Теперь мы можем стать терапевтами, хирургами или врачами-гигиенистами. Я всё так же мечтаю о психиатрии, но военных психиатров для войск не готовят. Поэтому для начала выберу терапевтическую стезю. Правда, большинство выпускников после седьмого курса поедут служить в войска в качестве начмедов частей. Как говорят офицеры, которые прошли через подобные жернова становления, до клинической ординатуры и получения узкой специализации доходит лишь каждый третий, и то через три-пять лет службы. Право остаться в академии будет лишь у золотых медалистов, которым дадут поступать в адъюнктуру. Нам сказали, что теперь диплом выпускника академии получит международный статус, но ни проверить, ни опровергнуть этого невозможно. Скорее всего, самореклама, чтобы повысить значимость обучения, так как некоторые из моих однокурсников переводятся в гражданские ВУЗы.
Вместе с положительными изменениями есть и негативные. Мэр, заботясь о бюджете города, отменил Указ Президента Бориса Ельцина о бесплатном проезде военнослужащих в общественном городском транспорте. Поездка сейчас стоит двести рублей, и иногда в день у меня может набежать полторы-две тысячи на дорогу. Четверо академических офицера подали на мэра в суд с исковым заявлением на пятнадцать миллионов рублей. Думаю, что бесполезно судиться с бывшим юристом. Я, как ходил бесплатно, так и хожу. Не обращаю внимания на цепкие руки бабушек-контролёров. Военные не подчиняются государственной системе штрафов по второму президентскому указу, который пока забыл отменить глава города.
В сентябре-октябре мне объявили три благодарности: за активность на субботнике, за успехи в учёбе и за высокие спортивные достижения. Тренируюсь и выступаю на соревнованиях. Сейчас нам сделали большую перемену между практическими занятиями и лекциями. За полтора часа успеваю переодеться, побегать, сделать упражнения на гибкость, ОФП, принять душ и на ходу перекусить. Заметил, что когда бегаю, мне меньше хочется спать, и я лучше усваиваю учебный материал. Начальник курса освободил меня от некоторых построений. Но свободные три-четыре часа я посвящаю любимой жене, так как она меня почти не видит из-за учёбы-нарядов и моих подработок. Её беременность проходит нелегко. Аллергия, отёки на ногах, токсикоз, прогрессирующий варикоз нижних конечностей, паховые грыжи. За шесть месяцев она перенесла две операции. В мае ей удалили аденоиды, а в сентябре в клинике общей хирургии — паховую грыжу, которая могла бы ущемиться во время родов. По прогнозам ребёнок должен появиться в декабре. По УЗИ мы ждём девочку.
На работе у меня всё хорошо. Больница располагается на улице Арсенальной, что в двух километрах от академии. При внезапных построениях я могу всегда отлучиться, оставив отделение под присмотр санитара. В месяц на ставку выходит тринадцать смен по двенадцать часов и четыре суточных дежурства в выходные дни. Привык к необычным пациентам, графику, персоналу, которые довольно сильно отличаются от тех, что встречал на кафедре психиатрии академии. На первом курсе я посещал тамошний факультатив или курсантский кружок, но тогда мне больше хотелось спать или я ещё не понимал основ этой науки.
Здесь же иной мир, где всегда приходится быть настороже или начеку. По моим наблюдениям, это скорее тюрьма, чем психиатрическая больница. Она и внешне ничем не отличается от соседнего женского СИЗО или Крестов. Двухместные камеры и решётки повсеместно. Между корпусами, этажами, блоками установлены двойные двери с охраной — сотрудниками внутренних войск. Говорят, что несколько лет назад все врачи были на аттестованных должностях и лишь в конце восьмидесятых они сняли погоны. Правда, некоторые продолжают носить военные рубашки и брюки.
Как-то присутствовал, а точнее удерживал пациента при подготовке к сеансу электролечения, который проводил отставной майор в выстиранных форменных брюках и рубашке. Жуть… Он истошно кричал и сопротивлялся, пока мы вшестером фиксировали его к электростолу. Ещё большие конвульсии наблюдались, когда врач опустил рубильник и электрический разряд прошёл по его телу. Мне казалось, что кожаные ремни не выдержат, а его вены на лбу лопнут от напряжения. Вспомнился мой любимый в детстве фильм «Пролетая над гнездом кукушки». Хочу сказать, что в жизни это всё трагичнее. После этого несчастный потерял сознание, изо рта пошла розовая пена, его чем-то укололи и мы отнесли его в изолятор. Пожилые медсестры говорят, что во времена СССР здесь лечили политзаключённых и половина пациентов были из числа диссидентов. Тогда электроток применялся чаще, и была очередь, тогда как в наше время всего один-два сеанса в неделю.
Все ключи у контролёров. У меня только право самостоятельно войти в сестринскую, буфет, процедурную и ординаторскую. Истории болезни хранятся в металлических сейфах, и я их с любопытством почитываю в ночные часы. Большинство — это шизофреники, совершившие убийства и насилия.
Пациентов немного — отделение на двадцать коек. Два одноместных «люкса», остальные — двухместные палаты. Моя задача — выдать вечерние таблетки, а точнее — флакончики из-под пенициллина с водой, в которых плавает смесь из антипсихотиков, иногда вывести больных на прогулку, раздать на ночь кефир и описать в журнале наблюдений, кто чем занимался после ухода врачей. Естественно, моё дежурство без права сна. В каждой палате в двери форточка из оргстекла, и мы с санитаром делим ночь на половинки и по очереди проходим по отделению. Главное, чтобы никто друг друга не задушил, не убил себя и не сбежал. Поэтому, если кто накрывается одеялом с головой и не реагирует на мои воззвания, я вызываю контролёра и мы совместно добиваемся открытия лица. Также им запрещено заниматься мужеложством, но и здесь уследить не всегда возможно.
Здесь я узнал, что такое чифирь. Это чёрный чай, который заваривается в пропорциях: стограммовая пачка на пол литра кипяченой воды. Им увлекаются не только больные, но и персонал. В мои обязанности входит наблюдение за тем, чтобы пациенты не чифирили и не варили чай на унитазах. Конечно, уследить за всеми не удаётся, и утром по их красным глазам можно догадаться, кто нарушал запрет в минувшую ночь. Но и отработанная заварка или нифеля также имеет определённую ценность. Многие из больных готовы мыть пол или стены, чтобы получить в качестве благодарности банку отработанной чайной заварки, которую они прямо на моих глазах съедают. Ну, а пальму первенства здесь занимает циклодол или паркопан. Многие из больных симулируют нейролепсию, чтобы выпросить лишнюю таблетку этого псевдонаркотика. Чай, паркопан и водка всё равно проникают в отделение, несмотря на то, что охрана проверяет сумки. Чаще всего за это увольняют нерадивых санитаров.
Политикой не интересуюсь, телевизор не смотрю, газет не покупаю. Регулярно слежу лишь за курсом доллара и ценами на основные продукты питания. Опять произошло падение рубля и повышение цен. Потом доллар опустился, но цены остались на прежнем уровне. Люди привыкли и не ворчат.
Мэр пообещал, что с 1995 года ввёдет платную медицину с новыми расценками. Например, вызов врача на дом будет стоить двадцать тысяч рублей, а за приезд скорой помощи надо будет заплатить сорок тысяч, удалить зуб можно будет за двадцать. Но мой оптимизм не иссякает, и я верю, что наступят и лучшие времена.
31.03.1995
Привет, папа! Извини, что долго не было от меня известий. Я давно написал тебе письмо, но не было времени купить конверт.
Поздравляю тебя с тем, что ты стал дедушкой! Настенька родилась двадцать пятого декабря с весом 2550 грамм и ростом 46 см. Маленькая блондинка, с большими щеками и пухлыми губками. Все говорят, что она похожа на меня по детским фотографиям. И я тоже так думаю. В первый месяц она набрала 1400, во второй 1100, а в третий 400 грамм. Связываю такой регресс с переходом на молочные смеси, так как у её мамы стало мало молока и в нём обнаружили стафилококк. Эти бактерии, паразитирующие в желудке младенца и в материнском молоке, отравляют жизнь ребёнку, а вместе с этим и его родителям. У грудничка повышается температура тела, снижается аппетит, появляется понос, он плохо спит и постоянно кричит. Говорят, что его принесли из роддома. Хотя Вика рожала по абонементу, который стоил сто тридцать долларов, и находилась в одноместной палате со всеми удобствами. Но никто не может быть застрахован от стафилококка. Вот мы и боремся с этим грозным врагом бессонными ночами, диетами, гигиеной жилища и прочими мерами. Хотя мне кажется, что это бесполезно. Начальник кафедры микробиологии сказал, что человеческий организм — это симбиоз стафилококка, стрептококка и прочей условно патогенной флоры.
Настенька начала агукать, узнает меня и маму, очень часто смеётся, но и плачет нередко. Не скажу, что приходится легко, но когда увидишь её сияющее лицо, согласен и не спать по ночам, и работать сутки напролёт, и бегать с ней по врачам, и многое другое делать ради такого «чудного комочка».
В ноябре мне предложили написать заявление на увольнение по собственному желанию, так как «оставаться здесь было небезопасно для здоровья и жизни». Заведующий отделением — доктор Львов — сказал, что готовится заговор особо опасных пациентов против меня и моего друга — санитара и будущего психолога, что охрана обнаружила в ординаторской скрытый диктофон и провода, ведущие в одну из двухместных камер-палат. Я думаю, что он частично врал, но насильно мил не будешь. Да и сам чувствовал за собой вину, так как ночные контролёры не раз ловили меня с закрытыми глазами, хоть я и говорил им, что таким образом запоминаю учебный материал. Ну и, конечно, неформальные связи, без которых преступный мир невозможен. Один пациент починил магнитофон, другой — будильник, третий помог в оформлении реферата для оперативной хирургии. В качестве благодарности я получал их пенсии и покупал им что-то из одежды, еду, журналы или канцелярию и, конечно, что-то перепадало и мне.
В течение месяца искал работу через газеты, объявления, биржу труда, где состою на учёте. Очень помогала мне в этом Вика, которая обзванивала все эти многочисленные организации. Кстати, работу в СПБПБСТИН я также нашёл благодаря ней. И благодаря её школьному другу — начинающему бизнесмену — дважды в неделю я торгую трикотажем на улицах района Купчино. В день на такой халтуре я зарабатываю приблизительно четыре-пять долларов или семь процентов от выручки. Вполне неплохо, но когда простоишь пять-шесть часов на морозном ветру, зазывая пенсионерок купить панталоны, сорочки и фартуки, понимаешь, что торговля — неблагодарное занятие в наше время.
В конце ноября нашёл новую работу по душе, где тружусь и по сей день. Платят всего сорок долларов в месяц, но зато безопасно и практики сколько угодно. Теперь я медбрат отделения кишечных инфекций детской больницы на улице Филатова. За прошедшие четыре месяца научился ставить капельницы для внутривенных вливаний, газоотводные трубки, микроклизмы, катетеры, отсасывать слизь, обрабатывать опрелости, разводить молочные смеси, качественно пеленать грудничков, кормить по часам малюток-сирот и улаживать конфликты с мамами и бабушками. Подобному меня не учили ни в медучилище, ни в академии. Конечно, приходится нелегко. Дети регулярно плачут, матери высказывают претензии. Всю смену на ногах — за сестру и за санитарку. Порой и на перекус нет времени. Сплю по два-три часа в сутки. Терплю, так как в иных местах курсантов либо не жалуют, либо ещё меньше платят. В качестве бонуса можно брать с работы излишки детского кефира и сиропа, которые использую в домашнем хозяйстве. Также мне нравится здешний коллектив, так как он показался более дружелюбным и открытым чем в психиатрической больнице.
В феврале брал подработку на трикотажной фабрике, что на улице Коли Томчака. Трижды в неделю, вечером, по четыре-пять часов. Научился работать на оверлоке — шил мужские трусы и женские сорочки, а также ленту-протирку для машин. Последнее нравилось больше, так как требования к ней менее жесткие и можно думать о своём. Но в марте отказался, так как стали болеть глаза, да и учёба страдала.
И сейчас я работаю в больнице, а в выходные дни выхожу на торговлю трикотажем, где удаётся продать что-нибудь и от себя. Это не расхолаживает, и поиски работы не прекращаю. Еженедельно забегаю на биржу труда и покупаю газеты по трудоустройству. Если осенью мой семейный бюджет составлял двести долларов в месяц, то сейчас сто двадцать и это притом, что в два раза подняли цены на продукты питания, коммунальные услуги и пользование телефоном. И если осенью я мог ежемесячно что-то покупать в дом (фотоаппарат Кодак, телефон с АОН, диван, палас, гарнитур, б/у телевизор Радуга с пультом ДУ, летнюю и зимнюю детские коляски, одежду Настеньке и Ксюше), то сейчас я с трудом свожу концы с концами. Бывает, что иногда и хлеба не на что купить. Не думай, что я жалуюсь на жизнь тебе, — скорее наоборот. Я верю, что я найду свою жилку, свою работу, которой я буду достоин, и которая будет достойна меня!
Конечно, мой образ жизни немного отразился на качестве учёбы. И хотя зимнюю сессию я закончил на отличные оценки, в этом семестре я получил на трёх экзаменах одну четвёрку по кардиохирургии. Я знал предмет, но преподаватель сказал, что не может поставить мне «отлично», так как я откровенно спал на его занятиях и он не раз предлагал «вставить мне спички в глаза». Жаль, что мои шансы на получение красного диплома постепенно снижаются. Но ещё есть. Из шестидесяти оценок, что идут в диплом, необходимо не более десяти четвёрок, у меня пока пять. Этот семестр вышел очень тяжёлый. Десять зачётов с оценками в диплом, пять зачётов без оценки.
К тому же ввели шестимесячную автомобильную подготовку. Занятия проходят дважды в неделю и заканчиваются в семь вечера. Иногда меня не бывает дома по трое суток кряду. На одном из вождений я поссорился с прапорщиком-преподавателем, который остановил учебный УАЗик на мосту через Неву и кричал на меня, что я бестолочь, олух, угрожая, что я не сдам автовождение. Я сказал, что для знания ПДД большого ума не надо и хлопнул дверью, так как сидение за баранкой мне никогда не импонировало. Эти уроки накладывались на мои дежурства. Мне кажется, что мужчина, который создал семью, должен бо́льшую часть времени проводить на работе, так как он отвечает за пропитание, здоровье и быт близких, а всё остальное вторично.
Очень помогает мне моя выносливость, которая осталась от занятий бегом. Спасибо тренеру Лысенко, который привил мне любовь к спорту. Я и сейчас продолжаю тренироваться. Бегаю с работы на занятия и обратно с рюкзаком на плечах. Второго апреля открою сезон тридцаткой на пробеге Гатчина-Пушкин.
Конечно, жаль, что почти не вижу, как взрослеют мои дети, но очень надеюсь, что года через два-три, когда я получу врачебный диплом, наша жизнь наладится!
Исповедь торгаша
Моя мама работала продавцом, мой отчим был мясником, мои две сёстры мечтали стать продавцами. С четырёх лет я спал в подсобках. Мне было приятно лежать на шершавой мешковине с сахаром и вдыхать её ароматный воздух. Во снах приходили зефиринки, мармеладки «Лимонные дольки» или сливочные тянучки. Когда я научился считать двузначными цифрами, мама оставляла меня за своим прилавком. Уходила в подсобку, чтобы перекусить или поговорить с подругами, или на школьные собрания, или ещё куда.
Моя жизнь вертелась вокруг магазина. Я прибегал в магазин, чтобы показать маме следы отцовского ремня на спине, я делал домашние задания, стоя у прилавка, а по вечерам относил домой тяжёлые сумки с деликатесами того времени. В семь лет я впервые поцеловал девочку, и это тоже произошло в магазине. Я знал, что такое санитарный день, ОБХСС, переучёт, недостача, «сработала сигнализация», «пересменка», хотя я никогда не мечтал стать продавцом.
Мне нравилось надевать накрахмаленный белый халат, взвешивать конфеты, разливать сок из банки по стаканам, считать деньги и отдавать сдачу. Мне это представлялось этакой взрослой игрой. Ведь эти бумажные фантики немногим лучше почтовых марок, которые я собирал… На уроках обществоведения говорили, что с приходом коммунизма всё можно будет брать по потребностям… просто так, и ждать оставалось недолго.
Я мог нарвать груш и отнести их на рынок через дорогу от дома или отдать их девочке из многоэтажки. Ведь деньги — это азарт, который появляется и исчезает помимо воли и желания. Когда мне захотелось купить болоньевый спортивный костюм за пятьдесят рублей, я за два часа нарвал и продал пять вёдер абрикосов.
В девяностые годы я вспомнил о торговле. Сам я мог перебиваться кашей и хлебом, но когда появилась семья: беременная жена и падчерица, пришлось на время забыть про учебники. Ваучера о приватизации хватило на неделю пропитания, ещё на две недели подстраховала дедушкина медаль «За отвагу». Деньги таяли, и рубль обесценивался быстрее, чем увеличивалась стипендия.
Вечерами мы продавали «Фанту» у метро «Академическая». Мне было стыдно, казалось, что я торгую ворованным. Когда мимо рядов проходили знакомые преподаватели, я отворачивался, чтобы не встретиться с ними глазами. Не раз видел, как у бабулек хулиганы воровали копчёную колбасу. Подбегали, срывали с металлических крюков и скрывались за строительным забором. Некоторых увозила скорая помощь, кого-то отпаивали валерианой и корвалолом. Мне было их жаль. Хотелось отдать деньги, но дома ждали голодная жена и дети.
Моя супруга — в прошлом мастер спорта международного класса по гимнастике. До выхода в декрет работала в торговле. «Видишь, Слава, я за день зарабатываю столько, сколько ты за месяц, — хвасталась она. — И зачем тебе высшее образование? Отправят тебя на Дальний Восток… я с тобой не поеду…» Это меня злило и заставляло трудиться всё больше и больше.
Затем я продавал квартиры и комнаты в агентстве недвижимости. Это было интересно, хоть и отнимало значительно больше времени. Приходить в нарядный офис на Невском проспекте, заваривать настоящий кофе и проверять базу данных на компьютерах. Созваниваться с продавцами и покупателями, ездить на просмотры… Иногда было жутковато, когда я понимал, что многие из продавцов остаются на улице и порой без обещанных денег… Обман с ними был более жёсткий чем с копчёной колбасой на рынке.
— Почему вы отсутствовали на лекции по травматологии, товарищ младший сержант? — злобно спросил начальник курса, которого все за глаза называли Абаж.
— Квартиру покупал!
— Какую квартиру?
— Двухкомнатную… на проспекте Славы.
— Что вы мне всегда врёте, товарищ курсант? То дети, то жена у вас болеют, то соревнования… Жду вас у себя в кабинете с подробной объяснительной. А там посмотрю, какое наказание вам объявить…
Я написал объяснительную на двух листах и принёс две бутылки смирновки. Наказание меня миновало.
Вскоре я осознал, что лучше торговать в безопасном месте. У друга семьи — начинающего бизнесмена Костинова Сергея была трикотажная фабрика, которая осталась ему от мамы. Он говорил, что производство убыточное. Из десяти цехов работал один. Китай и Турция были дешевле и доступнее питерского трикотажа. После занятий я продавал кальсоны, панталоны и ночные сорочки. На машине меня отвозили на точку, и я раскладывал свой нехитрый товар на столах. Стыда уже не было. Стыдно было смотреть в глаза двум девочкам и жене. Хотелось что-то изменить.
— Ты, чей, баран, будешь?
— Я? — слова как будто застряли в глотке. Язык отказывался повиноваться. Я смотрел на двух богатырей, подкативших на тонированной девятке, и животный страх парализовал мою волю. Вспоминался фильм «Брат» и рассказы однокурсников о бандитском городе. Умирать за нательное бельё в этот морозный вечер на окраине Купчино не хотелось.
— Скажи, баран, своему хозяину, что задолжал он нам… И собирай своё барахлишко. Чтоб больше мы тебя здесь не видели.
Я состоял на бирже труда, вечерами и в выходные дни работал в двух городских больницах, но денег на семью не хватало. А ведь мне хотелось получить «красный диплом», и чтобы оставалось время на тренировки.
Мой друг Вадик по ночам подрабатывал охранником в клубе «Александр» и рассказывал, что у них обитают клофелинщицы. В еженедельнике «Из рук в руки» я встретил объявление: «Продаю клофелин, жидкий, недорого, прямые поставки из Риги» и номер пейджера.
Мы встретились в вестибюле метро «Приморская». Мужчина средних лет, в кожаной куртке, в правой руке он держал папку для документов, в левой — пакет с лекарством. Для пробы я купил двадцать тюбиков. Перепродал Вадику. Доход составил три сотни процентов. Жена обрадовалась: «Вот это я понимаю! А то всё учишься-бегаешь и никакого толку от тебя…»
Колька — сосед по улице, который учил меня в детстве ездить на мопеде, открыл свой таксопарк и развивал бизнес.
— Сколько тебе надо?
— Да сколько привезёшь.
— Тысячу ампул возьмёшь?
— Конечно… на Украине его не найти.
В долю вошёл Костинов. Точнее, он одолжил деньги на половину партии и вторую половину купил «для себя». Также он оплатил билеты на поезд курьеру. Мне оставалось лишь купить тюбики на «Приморской», передать Костинову и встретить партию на киевском вокзале. Всё прошло гладко. Но Колька в последний момент отказался от клофелина. Процент глазных капель был не тот.
— Бери за половину цены. Будете в два раза больше капать, — уговаривал я его.
— Нет, мне надо полуторапроцентный.
Что делать с лекарством и как возвращать деньги? Домой хоть не показывайся. Зимние каникулы подходили к концу.
— Для чего этот препарат используется? — спросил у меня отец.
— Это глазные капли. Они снимают внутриглазное давление при глаукоме.
— Так попробуй сдать их в аптеки. Хотя бы стоимость вернуть.
Я ходил по городским аптекам и предлагал клофелин. На меня смотрели, как на прокажённого и требовали показать то лицензию, то сертификат.
Друзья подсказали, что надо ехать на Лукьяновский рынок.
Покупатель нашёлся довольно быстро. Парень в валенках, телогрейке и варежках из овчины, торгующий видеокассетами, сказал, что купит всю партию, но завтра.
Но я не пришёл. Интуиция подсказывала, что не бывает лёгких денег и где-то таится опасность.
В Питере меня расстреляли… словами: «Неудачник, тряпка, ты так и не научился жить, хлюпик… Бери пример с других…»
Долг Костинову я отдавал семь месяцев. К работе продавца добавились профессии швеи-мотористки и маляра-штукатура. Меня научили работать на ткацком станке, и я строчил ленты для обмывки машин. Пальцы то и дело натыкались на острую иглу, глаза болели к концу вечерней смены, но каждая смена приближала меня к цели. Через три месяца я стал охранять фабрику Костинова. Вскоре у него её отобрали, вместе с его BMW и пятикомнатной квартирой в сталинском доме.
Клофелин я оставил в Киеве. Когда отдал долг Сергею, сказал отцу, чтобы тот раздавил ампулы и спустил их в мусоропровод.
Больше я не торгую.
ДИБ №4, первое кишечное отделение
Устроился сюда спустя месяц поисков. После того, как мне предложили уволиться из «тюремной» психиатрической больницы. Сначала обратился на Металлический завод в цех по изготовлению турбин. Но отсутствие справки о прописке и паспорта не позволило мне стать учеником токаря-расточника. Хотя брали по военному билету.
Детское отделение выгодно контрастировало с мрачными закрытыми палатами-камерами психиатрической больницы. Зарплата, правда, обещана была в полтора раза меньше, хотя работа была намного интенсивнее. Наличие красного диплома из медицинского училища, трудовой книжки пошло на пользу, и вот я числюсь медбратом отделения кишечных инфекций. Первые две недели — испытательный срок, во время которого меня проверяли выполнением различной «черновой» работы. Мойка стен, окон, полов, вынос мусора, переодевание младенцев. Я понимал, что вначале везде тяжело, а работа мне была нужна; терпел и спустя две недели вышел в смену самостоятельно.
Отделение состояло из двух этажей. На первом этаже находятся дети старше года, на втором — дети до года, вместе с мамами, иногда без. Мой путь начался с первого этажа. Отделение работало интенсивно. Иногда в день поступало до шести-восьми человек. Как правило, в состоянии обезвоживания и с симптомами кишечной диспепсии. Если поначалу я лишь присматривался к технике выполнения внутривенной инъекции ребенку (а они имели свои особенности), придерживая его от избыточных движений, то спустя шесть месяцев я уже сам исполнял роль ведущего. Не всегда проходило всё гладко, и на постановку капельницы могло уходить до часу времени. Затем, когда уже лонгету вместе с прибинтованной рукой привяжешь к койке, может произойти, что венозный сосуд по каким-то причинам не выдерживает и жидкость выходит под кожу или игла тромбируется и не промывается никаким растворителем. Иногда матери случайно задевали иглу, иногда ребёнок, изгибаясь в крике, вытаскивал иглу из вены. Тогда вся кропотливая работа повторялась вновь и вновь. Спустя год я научился ставить внутривенные иглы под названием «бабочка», что заметно облегчало проведение манипуляции. Меня стали ставить в смену на этаж с грудными детишками. Сложнее, но не менее интересно. Кроме капельниц необходимо было разнести кормёжку, представленную кашей, кефиром, молоком, рисовым, морковным отваром. Все питались по разным режимам (от пяти до восьми раз в день), начинали в шесть утра и заканчивали в полночь. Пищу необходимо было разогреть в кастрюле с водой и донести до каждого болеющего. Если отсутствовала мама, то и накормить, и перепеленать соответственно. К тому же иногда лечение приносило противоположный эффект, и приходилось матерей обучать технике постановки клизмы их любимому чаду, начиная с тёплых пелёнок, массажа и заканчивая газоотводной трубкой и клизмой. Дополнительно полагалось капли в нос, уши, глаза, смазывание потничек, отсасывание слизи из носа, зева. В качестве постоянного бонуса — внутримышечные инъекции, раздача порошков и таблеток, проверка назначений в истории болезни, выписка аптеки на следующий день. В виду отсутствия младших сестёр прибавлялась и их работа. Иногда её можно было поручить обучающимся студентам, которые часто приходили на практику, но чаще приходилось всё делать самостоятельно.
Работы порой было так много (иногда до двадцати капельниц в сутки), что передышки можно было делать лишь на приём пищи. Сутки пробегали незаметно. После полуночи вспоминал о домашних заданиях и открывал учебники, конспекты.
Дежурство начиналось в четыре вечера, и должно было заканчиваться в девять утра. Но в связи с моей учебой, мне негласно разрешено было уходить в восемь утра, оставляя часть этажа на вторую медсестру.
Порой дежурства пересекались с какими-то нештатными построениями, и тогда мне приходилось на свой страх и риск оставлять отделение под присмотр одной медицинской сёстры и стремглав бежать на Финляндский вокзал. Благо, что больница находилась в четырёх километрах от академии, и, спустя шестнадцать-семнадцать минут, я был на месте. Как-то мне удосужилось за сутки повторить этот маршрут четырежды, к тому же, будучи одетым в шинель и военную одежду. Это позволяло записать лишние набеганные километры в тренировочный график.
В те дни, когда на отделении было относительно спокойно и никакая из мамочек не искала медицинских работников с вопросами о качестве стула её ребенка, я, накормив всех, убегал на Крестовский остров. После пятнадцати километров бега работа спорилась ещё лучше, а об усталости можно было и не вспоминать. В одну из таких пробежек я одолел марафон «Дорога жизни», в котором даже выиграл, отблагодарив страховавших меня на сутках тортом и ликёром.
Самое же трудное суточное дежурство выпало с воскресенья на понедельник в сентябре 1996 года. В три часа ночи я закончил бежать сто километров на соревнованиях «Испытай себя» и, отдохнув пару часов в палатке, отправился заступать на дежурство в детскую больницу. Ноги были, конечно, деревянными и непослушными, мышцы жаждали отдыха, а дети требовали ухода, кормлений, уколов и капельниц. А так как я занял первое место, то ещё вечером этого же дня мне предстояло прибежать на награждение, проходившее на улице Жени Егоровой. В понедельник в пять утра, сделав всем детям необходимые инъекции, я с трудом побежал по Аптекарской набережной, чтобы к семи успеть на еженедельное построение в парке академии.
Периодически меня отправляли на другие отделение (фтизиатрическое, гепатитное, венерических инфекций), но там я подолгу не задерживался. Приятно было осознавать, что в моей помощи больница стала нуждаться. Я научился ставить «бабочки» в капилляры, и меня приглашали выполнить манипуляции в другие отделения.
В интернате
В психоневрологический интернат я устроился, чтобы перевести тестя из психиатрической больницы, где он жил уже четвёртый год кряду. Я смутно представлял, что такое интернат вообще. В детстве, как перспективному атлету, мне предлагали перейти в спортивный интернат.
— Ты мечтаешь о карьере великого спортсмена? — спросила у меня мама после беседы с детским тренером.
— Нет. Скорее хочу стать врачом или журналистом.
— Тебе плохо дома живётся?
— Нет. Я и так могу тренироваться два раза в день.
— Ты знаешь, пока у меня есть руки, ноги и ясная голова, я бы не хотела, чтобы мой сын рос в интернате, пусть и спортивном. Когда подрастёшь, надеюсь, ты вспомнишь.
Супруга описывала своего отца, как глубокого инвалида, который после криминальных разборок получил несколько ударов трубой и потерял рассудок. Я приехал к нему в больницу в ста километрах от Питера и ужаснулся нечеловеческим условиям. Вспомнился хлев, который сделал отчим в доме-времянке. Но здесь жили люди. Пусть и с безумными глазами. Я только третий год познавал азы врачевания, но мне стало страшно и захотелось во что бы то ни стало забрать отсюда этого небритого нестарого мужчину, который плакал над скудной передачкой с папиросами и не хотел отпускать мои руки.
— Я приеду, Валер. Не переживай. Ты же мой тесть теперь!
— Не бросай меня, Слава, Христом Бога прошу…
В интернат я устроился на половину ставки. Большее мне не потянуть. В месяц — десять дежурств в детской инфекционной, три наряда по курсу, остальные вечера — агентство недвижимости, где необходимо найти двухкомнатную квартиру.
Благо, что интернат находился в пяти километрах от Финляндского вокзала, и я спокойно мог по пути с лекций ещё и потренироваться. Платили немного, но зато кормили. Сосиски, помидоры, яблоки на ужин, манная каша с маслом и яйцом на завтрак, плюс два батона в одни руки за каждое дежурство. За последним пунктом чётко следила вневедомственная охрана и на КПП проверяла сумки работников. До меня доходили слухи, что многих сестёр ловили, журили, а рецидивистов увольняли. Но мне было не до местных сплетен.
Работа была несложная и давала возможность хорошо подготовиться к занятиям в академии и выспаться. Закрытое мужское отделение на сто пятьдесят коек, базирующееся в бывшей царской конюшне. Про себя отметил, что император очень любил четвероногих с наездниками и даровал им пятиметровые потолки с неплохой вентиляцией. После ухода буфетчицы с санитаркой я оставался наедине с пациентами. Не нужно быть психиатром, чтобы по лицу определить выраженность их безумия.
«Хроники… — кратко ответила на мой вопрос заведующая, — это от старых нейролептиков всё… Новые только появились. Нам вот по лендлизу пришла партия рисперидона. Будем пробовать заморское чудо…»
Был ещё т.н. старшина из пациентов, который руководил уборкой и за это получал бонусы в виде хлеба, кефира, сигарет и прочих вольностей. Юркий, подвижный и весьма развитой мужчина, который всегда улыбался и при этом быстро отводил глаза. Он знал все больничные сплетни, так как был единственный, кто гулял в парке.
— Вы знаете, вчера со второго отделения санитара увезли после дежурства в Мариинскую больницу? — прошептал он.
— Напился что ли? — спросил я у него, заполняя журнал наблюдений.
— Нет. Гангрена члена… Говорят, что утром нашли его без сознания с веревкой.
— Чего не бывает на женском отделении…
— Какие задачи на сегодня, шеф?
— Как обычно. Взлётку моём и генералим пятую палату…
В мои задачи также входило описание трёх десятков человек, измерение температуры тем, кто оказывался в санпропускниках, выдача и раскладка утренних таблеток.
Санпропускник — это ванная комната, где лечили всех инфекционных и температурящих, так как город боялся забирать наш контингент в свои пенаты. Методы были весьма архаичные и отличались от того, чему обучали в Альма-матер.
— Всем срущимся ставим клизмы с марганцовкой… — напутствовала меня старшая сестра во время очередного инструктажа, — всех вшивых бреем наголо, купаем в дусте и заворачиваем в керосин…
— А женщин тоже?
— С ними индивидуально. Всё ж сотрудницы наши, хоть и бывшие.
Я не переставал удивляться контрасту. Меня учили одному, требовали другое, а на поверку выходило третье. Мне хотелось спросить у этой умудрённой жизнью медсестры: Чем продиктована забота, что две слегка дементные дамы находятся в мужской палате? Я замечал, что их хорошо кормят, как и двух толстых малоподвижных гермафродитов, лежащих неподалеку, но по опыту работы в больнице для заключённых помнил, что интерес наказуем увольнением. Лишь когда один из них по кличке Аня умер, мне пришлось раздевать его и осматривать тело с синяками на молочных железах.
— Ты опять опоздал, медбрат! — прорычала сдающаяся дневная медсестра, — я из-за тебя в который раз не успела на электричку.
— Извините, всего на десять минут… ребёнок заболел, скорую вызывали.
— В гробу я видела тебя и твою семью… в белых тапочках.
— Ах ты, сука! — не удержался я и слегка встряхнул её за плечи.
Она не упала, а от неожиданности позеленела и прошипела:
— Я доложу на тебя рапортом директору… Я пойду в академию, я сделаю всё, чтобы ты не стал врачом…
Главврач был поклонником творчества Тараса Шевченко, и мы поговорили с ним, как отец с сыном о литературе, жизни и работе:
— Прости её, Слава. Понимаешь, есть такое понятие, как профессиональная деформация… Сорок лет на одном месте. Тестя я твоего обязательно возьму… Обещаю, как земляк земляку. Но лучше напиши заявление по собственному, чтобы не раздувать скандала…
22.02.1996, Санкт-Петербург
Спасибо, папа, за твоё письмо и информацию о возможности прохождения военной службы на Украине. Я прочитал его своим землякам (а их треть), и многих заинтересовала подобная альтернатива. Перспектива получать в месяц двести долларов несравнима с возможностью прозябать в дальнем уголке Забайкальского края или на Чукотке (если ещё повезёт). Кстати, в Анадырь меня приглашал мой новый знакомый по трикотажной фабрике — служить в военном санатории.
После окончания седьмого курса у нас будет распределение. Десять процентов оставят в Московском и Ленинградском военных округах, десять процентов пошлют на Урал, двадцать — на Кавказ, остальных — в Забайкалье и на Дальний Восток. Такой расклад был в прошлом году. Думаю, что навряд ли что-то изменится в будущем. До введения контрактной системы офицера с двумя детьми не посылали за пределы ЛенВО. В этом году офицера направили в Чечню. Когда он спросил, где будут жить его дети и супруга, начальник факультета сказал, что их оставят в академическом общежитии, пока он будет выполнять конституционный долг. В качестве бонуса ему пообещали высокую зарплату и льготное исчисление лет: год службы в Чечне за три к пенсии. Если вернётся, то также пообещали зачислить его без экзаменов в клиническую ординатуру по любой специальности.
Я не верю таким речам. Практика показывает, что государство регулярно нарушает свои обязательства по всем направлениям. На сегодняшний день оно должно мне шестьсот долларов и возвращать не собирается. Цены растут ежемесячно. Летнее обещание Ельцина, что в январе все долги военным будут погашены, оказалось фикцией. И как бы я жил, если бы не работа, которой официально запрещено заниматься?
Из личной жизни — лишился половины ставки медбрата в психоневрологическом интернате, а это минус сорок долларов и двадцать батонов хлеба от семейного бюджета. Почти месяц искал ещё одну подработку, но тщетно. Брали помощником сталевара на металлургический завод, но я посмотрел на эти печи, жар, кипящий металл и отказался, так как в таких условиях я точно не смог бы делать уроки и спать хотя бы два-три часа в сутки. В инфекционной больнице дела тоже ухудшились. Ставка составляет сто сорок — сто шестьдесят часов в месяц, что оплачивается ста долларами. Некоторым медсёстрам не нравится, что я беру только вечерние и ночные часы, которые конечно дороже. Поэтому старшая сестра сказала, что моя подработка может скоро закончиться.
Вика тоже пробовала найти себе работу и устроилась диспетчером в агентство недвижимости, но выдержала только два дня, так как ребёнок у нас растёт с характером и часто хворает. ОРЗ, отиты, высокая возбудимость — всё это усложняет нашу жизнь. Сейчас появились проблемы с Оксаной. То голова болит, то живот, то аппетита нет. Благо, что я учусь в академии и есть возможность её обследовать. Также навалилась ещё одна проблема. Бабушка Вики. Она является собственником квартиры и обещает скоро приехать к нам. Не знаю, правда или нет. В прошлом месяце я двое суток помогал ей с переездом из Устюжны в Будогощь (1200 км), и она отблагодарила нас консервацией и семью мешками картошки, пять из которых я продал на рынке у метро Академическая, так как хранить было её негде.
Дополнительно к работе в больнице устроился агентом недвижимости в Град-инвест. Мы планируем поменять однокомнатную квартиру на двухкомнатную. Без связей, знакомств и определённых средств этого не сделать. Поэтому в свободные от дежурств вечера, пропадаю в офисе на Невском проспекте, где изучаю базу данных, принимаю звонки, а также езжу на просмотры квартир и комнат. Зарплата моя сдельная — три процента от суммы сделки. В качестве подспорья в агентстве выдали пейджер, на который приходят сообщения. Также помогает домашний телефон с АОНом и автоответчиком.
Просмотры квартир пока для клиентов, которые обращаются в агентство для покупки/продажи. Моя задача состыковать продавца с покупателем и заключить сделку. Мне показалось, что работа несложная, примитивная, иногда скучная, так как КПД у неё низкое (большинство просмотров заканчиваются ничем), но ради перспективы приходится терпеть. Узнал, что в городе с десяток агентств недвижимости, которые принадлежат криминальным структурам и нас предупредили не связываться с ними.
Учёба идёт своим чередом. Этот семестр тяжёлый. Семь экзаменов и пять зачётов с оценкой, которые пойдут в диплом. Также он включает в себя месячную войсковую стажировку в Красном Селе, где нам будут показывать, что такое медицинская служба в боевых условиях. Но лучше бы этого не знать.
Бегаю редко. Холодно, скользко, да и времени мало. Принимал участие в январском марафоне «Дорога жизни», который дался очень и очень тяжело (из-за встречного ледяного ветра возникли судороги в руках), но он поднял меня в моих глазах, так как я смог преодолеть себя, свою слабость и на финише ещё получил призовой электрический чайник за первое место в возрастной группе.
Испытай себя 1996 года
Об этом пробеге я узнал в прошлогоднем сентябре. Тогда в шесть вечера мы стартанули вместе с суточниками и соточниками на улице Жени Егоровой. Я бежал полумарафон и удивлялся необычным соседям. С повязками на головах, в тайцах и длинных футболках, несмотря на жару, они не спеша семенили по городским кварталам. Молодёжи среди них было мало. В основном те, кому за сорок. Пробежав два круга с маленьким аппендиксом, я стоял с друзьями до закрытия метро и всматривался в лица чемпионов страны, Европы и Мира и обычных любителей, которые исследовали свои возможности. Они пробегали через стартовый городок, где счётчики кругов сообщали о времени, месте и пройденной дистанции, на ходу подкреплялись кашей с котлетами, бананами, чаем и убегали в ночь. Мне не верилось, что человек способен столько бежать. Преодолеть сутки, да даже сотню километров казалось за гранью моего понимания. С другой стороны, а чем я хуже их? Десять лет тренировок за плечами. Шесть марафонов в багаже. Почему бы мне не рискнуть? Ведь необязательно показывать быстрые часы-минуты. Главное, — устоять на ногах и не перейти на шаг! «Буду готовиться! — решил про себя, — ведь впереди ещё год».
Учёба, работа, семья, полуголодный рацион и месячный километраж не выше четырёхсот километров. «Бежать или не бежать?» — задавал вопрос сам себе за неделю до старта. Мои курсантские друзья: Леша Ковалев и Сергей Шаповалов выбрали марафон, Аркадий Чмуневич готовился к суткам. Две недели назад я выиграл Львовский марафон, и хотелось чего-нибудь новенького.
— Что бежишь, Слава? — спросила Ольга Петровна — секретарь питерских пробегов, — марафон, полумарафон?
— Сегодня сотку! — как можно спокойнее ответил я.
— Готов?
— Конечно! — соврал я.
Вопросы готовности всегда относительны. Можно быть готовым морально и физически, но не определить целевой темп или из-за мандража начать быстрее! Можно рассчитать всё, но утром в день старта предательски растянуть связки, не так встав с постели. Можно съесть что-то не то за три часа до старта и всю дистанцию корить себя за это.
— Заполняй карточку! И распишись за здоровье!
— Зачем?
— Как зачем?! Чемпионат России на сутках попутно проводим, а на сотке Кубок страны разыгрывается!
Вот и закончились субботние занятия. Съездил домой, переоделся, взял еду на долгую дорогу, завтрашнее суточное дежурство в детской больнице и конспекты на понедельник. Хлеб, печенье, термос с чаем, свежий халат, военная форма, пара учебников.
— Всё же решил бежать, Слава? — спросила перед уходом жена.
— Да, Викуля!
— Вот настоящие мужчины дома сидят. С женами, детьми. Думают, как деньги заработать! А ты, мало того, что здоровье своё гробишь, так ещё тебя и дома никогда не бывает… Вон, полку сколько недель прибиваешь?
— Не сердись. В понедельник вечером прибью твою полку.
— Настя, Ксюша, идите папку поцелуйте на прощанье. Он у нас с ума сошёл. Сто километров сегодня побежит. Может, в последний раз его видите таким!
— Хватит тебе, Викуль! Ты же знаешь, я год об этом мечтал!
— Ладно, проваливай, мечтатель!
Второе сентября. Семнадцать часов. Метро Проспект Просвещения. Питерская осень давно напоминает о себе. Утром шёл дождь. Похоже, что ночью будут рецидивы. Холодное солнце не успело высушить лужи. Маршрутки сигналят трамваям и почти слепым пешеходам. У ларьков мужики в сизых ватниках балуются «красной шапочкой», дамы поприличней в леопардовых ботфортах затариваются амаретто диссарондо. Никому нет дела, что в ста шагах от них пара сотен человек решила испытать себя бе́гом. У каждого свои приоритеты.
— Молодой человек, вы что побежите? — спросила дама-волонтёр из стартового городка.
— Сто километров.
— Ваша палатка номер три. Там и суточники переодеваются. Вещи можете оставить там.
Я зашёл в армейскую палатку УСБ, где на расставленных двух десятках коек кипели предстартовые приготовления. Кому-то делали массаж, кто-то втирал никофлекс и апизартрон, а кто-то просто спал или притворялся спящим, так как в этом рое человеческих голосов уснуть не каждому под силу.
— Слава, пойдёшь с нами разминаться? — спросил Алексей!
— Зачем, Лёш? Сто километров. Думаю, что разомнусь по ходу.
— Что взял на дистанцию, Слава? — спросил присевший рядом Аркадий.
— Яблоко, хлеб, чай, варенье! Говорят, что кормить будут каждые пять километров.
— Может и будут. Кашкой-парашкой. А я вот запасся!
Я посмотрел на его рюкзак и чуть не присвистнул. Бананы, курага, изюм, конфеты, апельсины, спортивные напитки.
— Но тебе сутки топтать кроссовки. Оно и понятно.
В шесть вечера мы выстроились в стартовом городке. Директор соревнований Лось произнес торжественную речь, главный судья Борис Вязнер объявил о регламенте. Военный оркестр сыграл туш, и с криком «Ура…!» мы не спеша ринулись покорять городские улицы.
Как бежать сотню? Я подумал, что главное — это психологический комфорт. Можно думать о предстоящем зачетё по кардиохирургии, можно вспоминать Ремарка, а можно просто болтать с друзьями-марафонцами из когорты лыжников. Благо, что комфортный темп позволяет это делать. А если в компании ещё и девушка, то тем для разговоров окажется неисчислимое множество.
Круг десять километров. Каждые пять километров питательный пункт. Беги, ешь, да болтай языком.
— Марина, ты первая. Разрыв со второй десять минут! — сказал с итальянским акцентом сопровождающий нашей дамы.
— Это мой тренер, ребята. Он из Италии. Чемпион гонки Пассаторе. Слышали о такой?
— Нет, конечно.
И Марина рассказывала нам об Италии, о далёкой ЮАР с её сверхмарафоном Комрадс. Мне казалось это чем-то инопланетным. Пустыня, восемьдесят семь километров, пятнадцать тысяч сверхмарафонцев и призовые в виде золотых слитков.
— Ну, всё, мальчики, спасибо вам за компанию! Я ускорюсь на финише! — поблагодарила Марина Бычкова и убежала от нас.
— Слава, мы финишируем! Давай держись! Всего шестьдесят километров осталось! — прокричал Сергей Шаповалов, — мы болеем за тебя!
Бежать стало скучновато. Вечереет. Обогнал Аркадия. Поболтал с ним пару минут. Бег у него не заладился. Живот. Сказал, что скоро сойдёт. На шестидесятом догнал Лабутина из Вязников. По журналу «Бег и Мы» знал, что личность легендарная. Восемьсот километров в месяц накручивает на тренировках. Рекордсмен страны в двухсуточном беге. Перекинулись парой фраз. Вижу, что разговор не клеится. Всё же сутки не сотня. Пожелал ему удачи. Поравнялся с Кругликовым из Смоленска. Этот пашет, как робот. Ни слова. Подивился, что перед забегом он срезал верх у своих почти новых кроссовок. Видимо, чтобы остаться при ногтях. Всё же жаль его «асиксы». Но он настроен серьёзно. Поставил две персональные палатки. Велосипедист постоянно курирует его пищевые запросы. Чувствуется, что хочет завтра уехать на призовой «Оке».
Незаметно подкрались семьдесят километров.
— Слава, бананы будешь? — спросил Сергей Бокатюк, — Аркаша сошёл…
— Да, с удовольствием!
— А на следующем круге тебе чего вкусненького приготовить?
— Апельсинину! Чего-то кисло-сладкого захотелось! Не знаешь, каким я бегу?
— Нет. Но преследователь минут в двадцати от тебя.
Как же здорово, что можно бежать и заказывать меню. Чувствовал себя в каком-то ресторане на ходу.
— Динамо бежит? — задиристо спрашивали пассивные болельщики — любители «красной шапочки».
— Бежит!
— Много?
— Сколько дадут!
— Будешь третьим?
— В другой раз!
Пара фраз, а мыслей вагон.
— Мама, мама, а почему дядя до сих пор бежит? — спросил младшеклассник у серьёзного вида мамаши.
— Делать ему нечего… вот и бежит.
Наверное, действительно нечего. И по-своему она права. Но ещё больше нечего делать моим редким партнёрам по суткам. Многие из них уже перешли на шаг. Кто-то отправился в палатку на передых. Кому-то прямо на асфальте массируют, схваченную судорогой икроножную. Небольшой дождик промочил меня. Набежавший ветер просушил. Похолодало. Друзья дали напоследок конфет и пожелали удачи. Интересно, на каком километре должна наступить яма? Метро закрылось. В панельных девятиэтажках стал гаснуть свет.
На десятом кругу подъехал фургон «Форд» с надписью «ТВ Санкт-Петербург».
— Номер, сто двадцатый, можно у вас взять интервью?
— Конечно!
— Как самочувствие у лидера?
— Спасибо за приятную новость! Я и не знал. Чувствую себя хорошо! Сейчас восполню запас гликогена шоколадом. Надеюсь, что до финиша хватит!
Мы поговорили о моей подготовке, профессии, сегодняшней погоде, и напоследок девушка-журналист пожелала удачи. Я забыл о накопившейся усталости восьмого часа бега и немного ускорился.
— Финиширует победитель стокилометровой дистанции, курсант Военно-Медицинской академии, Вячеслав Дегтяренко, — комментировал Борис Вязнер, — его время семь часов пятьдесят минут и двадцать секунд!
Я, наверное, ещё и не осознал всего произошедшего. Не было привычной борьбы с соперниками, не было обязательной охоты за временем и предварительно составленного плана. Дружеская побегушка, в конце которой потерпел пару часов.
— Вы можете пройти в палатку! — сказала девушка счётчик кругов.
— Не знаете, где душ?
— Утром поедет автобус в баню.
— Утром мне надо быть на работе.
Импровизированный душ из пластиковой бутылки, три часа на сон под разговоры ультрамарафонцев — и на Петроградку. Пелёнки, капельницы, клизмы, истории болезни.
— Свет, подстрахуешь меня с грудничками на пару часиков? — спросил у медсестры с первого этажа, — я почти всё сделал. Надо только питание на девятнадцать часов раздать отказникам и пенициллин на восемнадцать сделать.
— Ты куда? Бегать что ли опять?
— Нет. Бегал ночью. Надо приз получить!
— С тебя бутылка ликёра!
— Само собой!
На импровизированной трибуне-грузовике нам вручили призы-подарки. Кому машина, а кому бытовая техника или просто диплом с медалью.
— Ура! Я обладатель Кубка России на сто километров!
— Что выиграл? — спросила жена по телефону.
— Чешский пылесос!
— Лучше бы тебе денег дали… В холодильнике мышь повесилась…
По пути к метро я продал пылесос ребятам в малиновых пиджаках за швейцарские франки. Один из них хотел сделать подарок своей супруге. У продавцов в руках оказалась газета «Деловой Петербург». По курсу не доставало ста двадцати рублей, и они нехотя, доплатили.
— Настоящие франки, Аркаш?
— Вроде да. Видишь, печати стоят: «Bank of Switzerland».
В понедельник после занятий я купил продукты в синяке и зашёл в тамошний обменник.
— Мы не можем их поменять, молодой человек, — сказала кассирша после небольшого совещания.
— Почему?
— Это не эС Ка Вэ, — ответила она с паузами.
— На них же написано «Банк Швейцарии».
— К сожалению, родина этой валюты — Бразилия…
Письма к немецкому генералу
20.01.1996 г.
Здравствуйте, доктор Эверт!
Я благодарен вам за ваше письмо. К сожалению, я не смог его прочитать, так как оно пришло на факультет в начале января. В это время я был в зимнем отпуске и узнал лишь от дежурной службы. Мои поиски успеха не принесли. Лучше направлять письма на мой домашний адрес, где я проживаю вместе с семьей. В прошлом году я женился. У меня две дочери: Оксана и Настя. Старшей семь лет, в этом году она пойдет в первый класс средней школы. Младшей всего год с небольшим, и она пока ходит «под стол пешком». Моей жене двадцать четыре, она мастер спорта по спортивной гимнастике, в настоящее время домохозяйка.
Извините меня за долгое молчание. Я ждал ответ на июньское письмо. Так и не знаю, получили вы его или нет. За это время произошло многое в моей жизни.
В июне я пробежал марафон «Белые ночи 95» и полумарафон на День Независимости России. В июле я сдал летнюю сессию на «отлично», а в августе я вместе со старшей дочерью ездил отдыхать в спортивном лагере на побережье Черного моря на Украину, где бегал, плавал, загорал, участвовал в соревнованиях и насыщал организм витаминами.
Осенний семестр начался первого сентября. Он короче весеннего на два месяца. Теперь я учусь на пятом курсе. Самым знаменательным событием было присвоение первичного офицерского звания — младший лейтенант. Вместе со мной этой почести были удостоены еще десять курсантов, которые отслужили полтора-два года срочной службы в рядах Советской Армии. Остальные сто сорок курсантов нашего факультета станут офицерами лишь на шестом курсе.
Соответственно званию мне выдали новое обмундирование, удостоверение личности офицера (для курсанта и солдата единым документом является военный билет, тогда как общегражданский паспорт не предусмотрен). Повысился и мой денежный оклад. Он состоит из следующих статей.
Продовольственные или пайковые деньги. Это шестьдесят долларов в месяц. Их можно заменить продовольственным пайком, в который входят мясные, рыбные, молочные консервы, сахар, крупы, соль, чай, яичный порошок, мука. Или выбрать питание в столовой по установленному начальником продовольственной службы меню. Но последнее наименее выгодно, так как рацион преимущественно жироуглеводный и привязывает к посещению столовой.
Оклад по должности и воинскому званию. Приблизительно сто пятнадцать долларов в месяц. Если учишься на отлично или занимаешь должность учебного командира, то раз в три месяца к нему добавляется еще один оклад. Кроме этого перед летним отпуском выплачиваются дополнительно два оклада, а в конце декабря — три оклада, если учишься на «отлично» и нет дисциплинарных взысканий. Т.е. за учёбу, дисциплину и общественную нагрузку доплачивают в год ещё девять окладов.
Льготы. Бесплатный проезд в общественном транспорте, а это пятнадцать долларов в месяц. Раз в год бесплатный проезд к месту проведения отпуска и обратно по всей территории России для военнослужащего и членов его семьи (супруги, детей). Это приблизительно двести-триста долларов. У военнослужащего есть льгота на пятидесятипроцентную скидку на оплату коммунальных услуг (это пять-десять долларов в месяц). Если же офицер снимает жильё, то ему оплачивают поднаём в качестве пятидесяти долларов в месяц, что составляет приблизительно половину или треть от номинальной стоимости (аренда двухкомнатной квартиры на окраине Санкт-Петербурга стоит сто пятьдесят долларов в месяц). Военнослужащий и члены его семей имеют право на бесплатное лечение в военных госпиталях и клиниках. На сегодняшний день стоимость лечения в клиниках академии составляет пятьдесят долларов в день без учета затрат на обследование и операции.
Бесплатное обмундирование, в которое входит всё, начиная от нательного белья и носков, и заканчивая полевой, парадной, повседневной формой, ботинками и сапогами, а также предметами личной гигиены, учебниками, инвентарём, недорогой спортивной формой.
Таким образом, средняя зарплата (или денежное довольствие) составляет триста долларов в месяц. Интересно было бы узнать, а как обстоят дела в вашей армии с обеспечением курсантов.
Единственный недостаток этой системы выплат — это несвоевременность. Задержки составляют от одного до трёх месяцев. Получается парадокс, что военнослужащие получают довольно высокую зарплату в сравнении с гражданскими (средняя зарплата в городе — сто пятьдесят долларов), но выплачивается она с большим опозданием. Когда мы задаём вопросы руководству: как нам жить? — нам отвечают: экономьте! Хорошо, если живешь один, носишь военную форму, питаешься в столовой, свободное время проводишь в библиотеке, а что делать, если у курсанта есть семья, дети и круг интересов выходит за рамки обозначенного минимума? На этот вопрос министр обороны Павел Грачёв лаконично ответил: «Военнослужащим запрещено подрабатывать!» Но я не вижу ничего криминального в том, что если я справляюсь с учебной программой, подработать ночью или в выходные дни в больнице, чтобы повысить свой профессиональный уровень. Заодно я расширяю кругозор, бесплатно питаюсь и обеспечиваю жизнедеятельность своей семьи.
В январе у нас начался весенний семестр, в течение которого мы проходим следующие дисциплины: военно-полевая хирургия, военно-полевая терапия, судебная медицина, организация тактики медицинской службы, оперативно-тактическая подготовка, урология, ургентная хирургия, медицинское снабжение, управление деятельностью медицинской службы, психиатрия, педиатрия, основы государства и военного права, физкультура. Также на протяжении трёх недель (две в мае, одна в июне) у нас будут учения в Красном Селе. Это пригород Санкт-Петербурга, где находятся лагеря и полевая база академии.
На этом заканчиваю свое письмо. Пишите!
25.01.1997 г. Дорогой доктор Эверт!
Я получил ваше письмо от 27.11.1996 г. лишь через два месяца. Хоть и с опозданием — поздравляю вас и вашу семью с Новым годом и Рождеством Христовым!
В России отмечают несколько праздничных дат. В ночь с 31.12 на 01.01 — Новый год, 07.01 — Рождество, в ночь с 13.01 на 14.01 «Старый» Новый год по григорианскому календарю. Но лишь Новый год является общенациональным и общенародным праздником. К нему в каждой квартире (доме) ёлки наряжаются праздничными игрушками и гирляндами, комнаты украшаются бумажными снежинками, а стёкла раскрашиваются красками или зубной пастой на новогоднюю тематику. Самое главное — это новогодний стол, на который покупается всё самое лучшее, что может позволить русская семья. Чёрная, красная икра, нарезки из колбас и сыров, лосось, осетрина, а также готовятся традиционные новогодние салаты: холодец (желе из мяса), оливье (отварные овощи с яйцом, горошком, мясом под майонезом), винегрет (отварные картофель, свёкла, морковь, консервированные огурцы, горошек с подсолнечным маслом), сельдь под шубой (рыба с отварными картофелем, морковкой, свёклой, яйцом и под майонезом), а также солёные огурцы, помидоры, грибы, квашеная капуста и непременно горячее мясное блюдо с тортом.
С приближением стрелок к полуночи все красиво наряжаются и рассаживаются за стол. Вспоминают старый год и всё лучшее, что было в нём. Без десяти двенадцать передаёт свои поздравления Президент. И когда куранты на Спасской башне Кремля пробьют в двенадцатый раз, считается, что Новый год наступил. Провожать и встречать Новый год принято с бокалом шампанского. Каждый загадывает самое сокровенное желание, и если верить в него, то оно непременно сбывается. После праздничного застолья многие выходят на улицу, где даже незнакомцы поздравляют друг друга. А затем все вместе поют песни, танцуют, запускают фейерверки, зажигают бенгальские огни, взрывают хлопушки, разбрасывают конфетти и серпантин. В праздничных компаниях можно встретить и Деда Мороза со Снегурочкой — героев русских сказок, по преданиям которых они исполняют желания детворы. Гуляния проходят до самого утра. Первого и второго января в стране выходные дни.
В Новый год принято дарить подарки. Дети пишут письма в адрес Деда Мороза, где излагают свои желания, а утром первого января они находят подарки под ёлочками. Родители говорят им, что ночью приходил Дед Мороз и оставил им подарки с конфетами.
В сельской местности многие дети/взрослые ходят из дома в дома, поют праздничные песни и засевают. То есть рассыпают по полу зёрна пшеницы или другой крупы. Хозяева приглашают их к столу, угощают едой, а детям дарят деньги. Этот обряд чтится еще с языческих времён и таким образом крестьяне просят Бога о хорошем урожае.
Осенний семестр я закончил с отличием. С 25.12 по 07.01 у меня были зимние каникулы, которые я посвятил учёбе и работе. Впереди — полуторамесячная стажировка в войсках и в июне сдача государственных экзаменов.
Сейчас я работаю охранником на фабрике и медбратом в детской больнице. Всё это нелегально, так как по закону о статусе военнослужащих я не имею права работать ни в коммерческих, ни в государственных структурах. Но по другому закону нам должны ежемесячно выплачивать денежное довольствие и индексировать его в зависимости от темпов роста МРОТ (минимальный размер оплаты труда). Об этом, как и о наших семьях забывают. Начальник курса мне как-то сказал: «Будет трудно — напиши рапорт на материальную помощь!» Раз в шесть месяцев я могу получить от государства сто тысяч рублей или тридцать немецких марок. Но разве это деньги? Для семьи из четырех человек их хватит один раз сходить в супермаркет и купить продуктов на три дня.
Получается, что кому-то наплевать на своих военнослужащих и Армию в целом. Некоторые офицеры, доведённые до отчаяния, заканчивают жизнь самоубийством, другие — расторгают контракт и устраиваются на «гражданке». Я надеюсь пережить тяжёлые времена и надеюсь на лучшее в нашей стране и в нашей Армии.
Несмотря на занятость и учёбу продолжаю тренироваться. Ежемесячный объём — 400—500 километров. Иногда принимаю участие в соревнованиях по шоссе и в манеже. Бег позволяет переключиться и чувствовать себя в тонусе.
Дорогой доктор Эверт, процедура оформления документов на посещение Германии усложнилась. Для получения загранпаспорта и визы в немецком консульстве необходимо иметь официальное приглашение. Со своей стороны я гарантирую порядочность моего поведения во время пребывания в вашей стране, а также я готов выступить в соревнованиях на дорожке стадиона, пробеге и выступить перед курсантами академии Бундесвера с лекциями, чтобы окупить проезд и расходы на питание и проживание.
С уважением, Вячеслав.
19.12.1996
Привет, папа! Извини за молчание. У меня всё хорошо. В начале ноября устроился ещё на одну работу охранником на КПП трикотажной фабрики. Сижу на вахте, проверяю пропуска, контролирую въезд транспорта. Тепло, и есть возможность учиться. Платят немного, но сразу после дежурства, что весьма актуально, так как в академии и больнице постоянные задержки с деньгами. Этот семестр подходит к завершению. Экзаменов нет, и с двадцать третьего декабря у меня будут каникулы. В Киев я не приеду, так как решил посвятить это время работе и учёбе. Повторно самостоятельно прохожу анатомию за первый-второй курс, так как хочу пересдать её в марте, чтобы после госов претендовать на диплом с отличием.
Сейчас мы живём впятером вместе с бабушкой в двухкомнатной квартире, куда мы переехали после сделки в агентстве недвижимости. Мы провели так называемый обмен с доплатой. Бывшие владельцы за долги перед банком въехали в нашу, а мы в двушку, уплатив агентству разницу в стоимости.
Квартира — обычная хрущёвка в панельной пятиэтажке, но зато с раздельным санузлом и балконом. Находится она в Купчино на проспекте Славы и далековато от метро. Поблизости нет парков, но зато много пустырей, где я разметил маршруты для пробежек. В целом, мы довольны. Жить можно! Я решил постепенно обновить обои в комнатах и покрасить то, что красится.
Стало легче и морально и материально. Бабушка и пищу готовит, и за детьми присматривает. После восьми месяцев я наконец-то уволился из агентства недвижимости, так как основную задачу я выполнил. Честно говоря, люди, продающие и покупающие недвижимость, мне показались по-своему несчастливыми. Первые что-то теряют, другие часто приобретают кота в мешке.
22.02.1997
Извини за молчание. Начало письма написал ещё в декабре, а продолжение вот сейчас. То конверта не было, то забыл про него. Новостей много. В конце 1996 года начал косметический ремонт в детской и закончил только сегодня. Не подумай, что я — лодырь. Просто то денег нет, то времени. Покупаю два-три рулона обоев и клею. Вроде неплохо. Но Настенька, несмотря на мои предупреждения, разрисовывает их от всей души так же, как и все остальные стены нашей квартиры. Жаль, дорогие обои. Один рулон стоит десять немецких марок (во многих непродуктовых магазинах цены указаны в долларах и марках). Но я сказал детям, что в ближайшие пять лет замены не будет. Также недавно купил двухэтажную кровать, так как Оксана спала на раскладушке.
Новый год встретил семьей и с друзьями, но не рассчитал сил. Накатилась усталость и сон после двух суток дежурств в больнице.
Сейчас мы снова живём вчетвером. Бабушка уехала в деревню. Под конец своего пребывания она села на нашу шею (хотя пенсия у неё сто долларов) и стала обвинять меня в том, что я много ем. В конце концов, мы объявили ей бойкот и перестали кормить.
После двухмесячного перерыва возобновил тренировки. В конце января принимал участие в марафоне «Дорога жизни», где занял призовое место и получил кроссовки «Мизуно». В начале апреля в Москве будет проходить чемпионат России на сто километров, где планирую принять участие. Также в мои планы входит и суточный бег в сентябре. Хоть работа, семья, учёба и отнимают много времени, я выкраиваю мгновения для тренировок и неуклонно прогрессирую, обновляя личные рекорды с завидной регулярностью. Как говорил мой тренер Лысенко: «Чем тяжелее условия жизни для марафонца, — тем выше будут его результаты!». Бег стал частью моей жизни. Он и стресс снимает и силы придаёт для напряжённого образа жизни. Иногда бывает, что в течение недели я две-три ночи провожу дома, и, если бы не моя выносливость, я бы не выдержал такого ритма.
В начале февраля меня уволили с должности охранника фабрики. Жаль, так как после каждого дежурства я получал двенадцать долларов. На фоне постоянных задержек стипендии это выручало. Официальная причина увольнения — отсутствие лицензии на право заниматься охранной деятельностью. Чтобы её получить, необходимо закончить двухмесячные курсы охранников и заплатить сто пятьдесят долларов. Это неплохо, так как лицензированный охранник зарабатывает по двести-триста долларов в месяц. Но пока нет ни денег, ни времени для этого.
С первого февраля у меня началась войсковая стажировка, которая закончится восемнадцатого марта. Я попал в автобатальон, который дислоцирован в Петродворце. На дорогу уходит почти четыре часа в сутки. Но я езжу туда не ежедневно, так как продолжаю работать в детской больнице, где официально нахожусь в отпуске. Я попросил подработку в туберкулёзном и венерическом отделении, чтобы поддержать материальное положение. Меня взяли, так как я лучше всех в больнице ставлю «бабочки». Это такие микроиглы с крылышками, через которые лекарства поступают в кистевые капилляры и темпоральные вены.
Мои девочки подрастают. В сентябре Настенька пойдёт в детский сад, и Вика выйдет на работу. Станет полегче. Все мы переболели гриппом. Вика с Оксаной дважды. Старшая дочь называет меня папой. Она учится без троек в четвертях, но иногда приносит двойки за поведение. В школе заняла первое место по спортивной олимпиаде среди первоклассников. Настя пока говорит лишь отдельные слова: мама, папа, баба, дай, иди. Как мне кажется, она растёт смышлёной, но немного вредной.
25.04.1997
Привет, папа. Сегодня получил твоё письмо и сразу принялся за ответ. Спасибо тебе за поздравительную телеграмму ко дню рождения. Дела у меня на нулевом уровне. Где-то выше, где-то ниже — вот и выходит прямая линия, по которой двигаюсь в неизвестном направлении. Что впереди — не знаю, но думаю, что будет нелегко. Нет, я не хандрю, скорее философствую. Многое не успеваю, многое откладываю на дальнюю полку, которая вот-вот может затрещать от накопившегося вороха. Я понимаю, что беру на себя слишком много, но по-другому не умею и не хочу выглядеть слабаком в своих глазах, так как не буду сам себя уважать. Наверное, это моё кредо — быть сильным перед самим собой.
О новостях. Настенька пока не разговаривает, хотя мы и сделали множество обследований на базе кафедры педиатрии ВМедА и потратились на лекарства. И хотя врачи-неврологи ей ставят грозные диагнозы и рисуют мрачные перспективы, считаю её абсолютно нормальным ребенком и предполагаю, что к трём годам она заговорит фразовой речью. В последнее время она сильно тянется ко мне и постоянно плачет, когда я ухожу на работу или на учёбу, а дома не отпускает меня ни на шаг. Она и привычки мои перенимает. Ходит босиком по полу, ест суп без ложки и к порядку у неё отношение весьма прохладное. Обои она все разукрасила. Осенью пойдёт в детский сад. К маю мы должны заплатить первый взнос в четыреста тысяч рублей. Чтобы как-то подготовиться к этому, в марте я устроился администратором в кафе в поселке Ленсоветовский, что в двадцати шести километрах от дома. Работа несложная. Главное — это контроль бармена и официантов, чтобы не торговали «левым» товаром. Платят сразу после дежурства. И с апреля я ещё подрабатываю здесь охранником. За месяц лишь одну-две ночи провожу дома, а так кантуюсь в подсобках на ящиках и стульях. Долго это продолжаться не будет. В июне у меня «госы», и необходима качественная подготовка. Ведь я претендую на красный диплом, да и анатомию я смог пересдать на «отлично». Хотя начальник факультета предупредил, что красный диплом не обойдется мне дёшево.
Продолжаю тренироваться. Иногда провожу по две тренировки в день. В месяц набегаю пятьсот километров. Немного, если думать о сотке и сутках, но большего не могу себе позволить. Что такое работа, учёба и спорт, я узнал в Москве на чемпионате России на ста километрах. Когда после пятидесяти отказали ноги, и я с гигантскими усилиями преодолел только семьдесят две версты. Я бежал и плакал от отчаяния, что не могу двигаться, что не могу даже сделать шаг вперёд, что столько готовился к этому старту, а теперь не могу перейти с ходьбы на бег. Гадко было на душе. Но потом проанализировал и нашёл ошибки. Высокая скорость первого полтинника определила мой провал. Всё же четыре минуты на километр — пока не моя крейсерская скорость на сотне.
Недавно ездил в Будогощь, где живет бабушка Вики. Она оставила полтора миллиона, чтобы я купил ей телевизор. Нелёгкая была дорога. Четыре часа на электричках и двадцать километров пешком по грязи, с поклажей, ветром и влажным снегом из разъярённого неба. Правда, бабушка на радостях подарила мне сто тысяч рублей.
Я тебе говорил, что из Бундесвера мне пришло приглашение на учёбу в военно-медицинскую академию в Мюнхене. Я его показал начальникам и в строевом отделе, написал рапорт с просьбой рассмотреть мой вопрос, но, судя по реакции, шансов немного. Хотя наши ребята (один человек в год) ездят на два-три месяца в Лондон, прецедентов с Германией пока не было.
В марте принимал участие в научном эксперименте «Влияние высокогорья на работоспособность человека». В барокамере нас поднимали на высоту шесть тысяч метров, где я крутил велотренажёр. Мы тестировали новые фармпрепараты, а также чередовали бег, ходьбу и ОФП в нормальных атмосферных условиях. В одном из опытов я потерял сознание, и лишь кислородная маска вернула мозг в действительность. У двух курсантов с четвёртого факультета возникла рвота, и нас экстренно отправили в шлюзовой отсек, где довольно быстро «спустили на землю». В итоге я потерял ещё слух, и у меня нарушилась походка. ЛОР-врач поставил диагноз: Баротравма, сделал продувание и назначил капли. На вторые сутки стал чувствовать себя гораздо лучше. От экспериментов на высоте отошел и только тестирую таблетки, записывая показатели в анкету. По результатам своих наблюдений написал статью для журнала, которую обещают опубликовать.
05.12.1997 г.
Новостей немало. Поменял ещё одну работу. После туберкулёзного отделения детской больницы я устроился в психбольницу для взрослых заключённых. Если ты помнишь, я подрабатывал в ней три года назад, но затем меня уволили. Работа интересная, немного рискованная, но зато хорошо и своевременно оплачивается. Также я продолжаю работать врачом в институте скорой помощи в инфарктном отделении, где курирую две палаты с пациентами. Так что работы хватает. В неделю два-три вечера провожу дома. Но и для отдыха появилось больше возможностей. Посетил Эрмитаж, Русский музей, три выставки: «Больница 1997», «Интерфуд», «Интерхоспитал». Продолжаю бегать и занимаюсь айкидо.
С Викой мы развелись в ноябре, но из памяти не могу её вырвать, хоть и понимаю, что обратного не вернёшь. Но ведь сердцу не прикажешь: замри и возьми себя в руки, а голове — не думай и выбрось всё из неё. Вот работа, спорт и искусство меня спасают от слёз и разочарований. Настенька начала разговаривать простыми предложениями. Ей скоро будет три годика. Оксана приносит двойки из школы.
В России первого января 1998 года объявлена деноминация рубля 1:1000. Новые деньги будут такие же, как и старые, только без нулей. Паники нет. Цены на фрукты немного снизились, на остальное — без перемен. В прошлом месяце купил ботинки, куртку, свитер. Правда, пришлось немного пожить на голодном рационе. Но ничего, — выдержал.
В общежитии на четырнадцатом этаже снимаю комнату с другом. Так легче и морально и материально. Он спортсмен, учится на третьем курсе и мечтает стать спортивным врачом. На зимние каникулы домой не приеду, так как много работы.
02.01.1998
Вот и прошёл 1997-й год. Что он мне принёс? И боль, и тоску, и радость. Оглянулся.
Январь. Работа у Костинова по охране трикотажной фабрики: пятьдесят рублей в сутки. Работал в счёт долга, который взял у него пол года назад.
Параллельно проходил войсковую стажировку в Петродворце. Нас было трое, и мы ездили туда по очереди. Параллельно взял полторы ставки в детской инфекционной больнице. Болезни близких, родных. Денег катастрофически не хватает. Тренировки. Зимний марафон «Дорога жизни», на который вышел неподготовленный и последние пятнадцать километров трассы страдал от накопившейся усталости, встречного холодного ветра и периодических судорог в руках.
Февраль. Отпуск в детской больнице. Продолжение стажировки. За две недели февраля отработал сто шестьдесят часов рабочего времени. Вспомнился Стаханов. Может, нормы у нас заниженные?
Март. Прибавилась ещё одна работа. Администратор в кафе посёлка Ленсоветовский. Это между станцией метро «Звёздная» и посёлком Колпино. Чтобы параллельно тренироваться, пробегал сей маршрут (восемнадцать километров). В один из забегов, когда меня отпустили после закрытия кафе домой, я решил сократить трассу, выбрав вместо шоссе маршрут через пригородные поля. В итоге почти три часа кружил между болотами и городской свалкой. В задачу администратора кафе входило следить за тем, чтобы бармен не торговал левым алкоголем, а охранник (капитан милиции) следил за порядком. С работой я справлялся наполовину. Иногда не замечал происходящего разлива алкоголя из-под прилавка, убегая исследовать просторы совхозных земель, иногда углублялся в изучение предметов и выполнение домашнего задания. Барменша меня иногда подкармливала бутербродами с чаем, и я был ей благодарен. Работы было много, можно было брать дежурства хоть каждый день, и я подключил к ней курсанта из своего взвода.
Апрель. Охранник кафе уволился и мне предложили совмещения должности охранника и администратора за полуторный оклад. Я согласился и в итоге за месяц лишь две ночи провёл в домашних условиях.
Май. Начал готовиться к государственным экзаменам. Обычно процесс подготовки ограничивался повторением пройденного материала в ночное время суток на дежурстве. Здесь же я решил взять отпуск и посидеть в библиотеке. Дало ли это результат? Запас знаний прибавился. Но не запас знаний определяет итоговую оценку.
И если лишнюю четвёрку по анатомии я смог пересдать на пятёрку, тем самым доведя количество четвёрок до двадцати процентов от общего числа итоговых оценок за прошедшие шесть лет обучения, то изменить отношение начальника факультета, по всей видимости, я не смог.
Июнь. Провал на госэкзаменах по терапии. И последующие пятёрки по физвоспитанию, ОТМС и хирургии уже не изменят ситуацию. Это было самым большим потрясением за прошедшие шесть лет обучения. Я шёл по «засвеченному» билету, к известной мне больной с несложным, как мне казалось, диагнозом: Гипертоническая болезнь к начальнику кафедры военно-морской терапии. Позади уже не первый экзамен по терапии.
— Вы не знаете предмет! Как вы готовились? Какие материалы для подготовки использовались? Что я говорил вам на лекции по поводу классификации гипертонической болезни? Вы почему на них отсутствовали?
Меня уже не слушали, так же, как и я не слушал и не конспектировал в своё время лекции этого учёного мужа. Знание же неакадемической части учёного мира приветствовалось лишь как дополнение. К оставшимся вопросам экзаменационного билета даже не притронулись.
— Два балла! Будете пересдавать госэкзамен!
Это прозвучало, как приговор к расстрелу для человека, претендующего на получение диплома с отличием. В итоге профессор «сжалился» и поставил «удовлетворительно». Откуда такая несправедливость, думалось мне тогда. Или это неудачное стечение жизненных обстоятельств? Или красный диплом действительно стоил двух тысяч нерублей? Ответов на эти вопросы я так и не нашёл. Да и необходимо ли их искать? Начальник курса успокаивал меня, ссылаясь на квоту краснодипломников на курсе. Я слушал его сквозь пелену тумана. Мы ушли снимать стресс в пивбар на Невском проспекте. Две бутылки «Балтики» — и я впервые проспал на вечернюю работу. Стресс был действительно серьёзный, раз вспоминается спустя столько времени.
Июль. Отпуск в Феодосии. Знакомство с Крымом. Тренировки по Крымским горам, во время одной из которых сорвался крутого виража и чуть не оказался в морской пучине. Медицинская помощь для отдыхающих оказалась не столь радушной, как в родной академии. Поэтому долечивал себя сам.
Август. Переход на шестой факультет. Начало обучения в интернатуре по терапии на факультете последипломного образования. Выбрал специальность и направление по остаточному принципу, так как не видел себя в будущем ни хирургом, ни санитарным врачом. НИИ имени Джанелидзе, инфарктное отделение. Увольнение из кафе по причине его продажи.
Сентябрь. Поиск жилья. Переезд в общежитие на Богатырском проспекте. Знакомство с новыми соседями. Старт на сто километров в пробеге «Испытай себя». После прошлогоднего триумфа в дебютном выступлении на сотке и первым местом в абсолютном первенстве — теперешнее четвёртое место и ухудшение результата на двадцать минут. Сказалась эмоциональная составляющая и быстрое начало забега.
Октябрь. Увольнение из детской инфекционной больницы (по сокращению и закрытию) и поиск нового места работы. Тяжёлые времена.
Ноябрь. Новое (старое) место работы. Санкт-Петербургская психиатрическая больница строгого интенсивного наблюдения. Пришёл сюда повторно спустя три года разлуки. Вакантных мест не было. Согласился на санитарскую должность, но после беседы со старшей сестрой и заведующим отделения меня взяли медбратом. Некоторые из больных так и не выписывались, некоторые из них поступили повторно за совершение правонарушений. Отделение на сто десять коек. Меня поставили бригадиром — старшим смены. Доверие! Главное — уверенность в своих силах и окружающие это поймут!
Декабрь. Заканчиваю год на пике спортивной формы. Объём бега пятьсот километров, за уходящий год пробежал 4800 км. Установил личный рекорд на 3000 м в манеже (8.50), спустя час — личный рекорд на 800 метров (2.04). Читаю лекции по пропедевтике психических расстройств для медсестёр в больнице. Продолжаю искать дополнительную работу. Вроде бы за забором больницы в СИЗО требуются медработники. Отдал документы на проверку. Новый год решил встречать за колючей проволокой в СПбПБСТИН. Во-первых, как новый работник, во-вторых, двойной оклад за дежурство, в-третьих, что-то новенькое для себя. Составил план-график подготовки к чемпионату России на сто километров в апреле 1998 года и суточному пробегу «Испытай себя» в сентябре наступающего года.
12.01.1998, СПбПБСТИН
Привет, папа! Сейчас четыре утра. Спать мне не разрешено, так как я на дежурстве. Чтобы как-то себя занять пишу тебе небольшое письмо.
Несмотря на то, что вот уже пятый месяц, как я расстался со своей семьей, дня не проходит, чтобы я не думал о ней. Мне не хватает домашнего уюта, который я потерял. Каждый раз, когда навещаю их и ухожу со слезами, я пытаюсь забыться в беге, работах, учебе и книгах. Понимаю, что семью не реанимировать, но развернуть свой мозг в ином направлении не могу.
Работаю на две ставки, беру дежурства в институте скорой помощи, кроме бега посещаю секцию айкидо и дыхательной гимнастики, хожу в театры, музеи, дискотеки, но всё это лишь кратковременно выводит меня из моей тоски. Новый год я отмечал на дежурстве в психиатрической больнице для заключённых. Здесь лечатся асоциальные личности: серийные убийцы, насильники и прочие злодеи, у которых имеются психические расстройства. С ними поддерживаю товарищеские отношения. Иначе невозможно, так как здесь случаются нападения и убийства медицинского персонала. Так что необходимо себя страховать. Новый год прошёл относительно весело. В рамках того, что позволяют стены этого учреждения, которое больше похоже на тюрьму чем на больницу. На каждом отделении есть постовой милиционер, которого ежечасно на протяжении суток проверяют корпусные милиционеры. Да и сам проход в больницу аналогичен посещению Крестов, куда я намеревался устроиться на работу. Вокруг высоких стен из чёрного кирпича — провода под напряжением, на вышках — автоматчики и видеокамеры. Больных в зависимости от тяжести преступлений ранжируют по отделениям. Есть одиночные палаты для самых опасных (нередко они душат или убивают друг друга во время ссор и конфликтов), а есть многоместные, как в моём отделении. Есть отделения на сто-сто двадцать коек, как в моём случае, а есть на десять-двадцать, где внимание персонала не должно рассеиваться.
К празднику на работе я получил премию и сделал себе множество подарков: спортивный костюм, кроссовки, туалетную воду. Конечно, вспомнил о детях и бывшей жене.
В июне я завершу курс обучения академии. Что ждёт меня впереди — не знаю. Я хочу остаться в России, чтобы получить полноценное образование и встать на ноги. К тому же большинство моих знакомых и друзей живут здесь. В Киеве связи постепенно теряются. Благодаря выступлениям в беге мне предложили «тёплое» местечко в Луге, что в двух часах езды на электричке. А потом обещают перевод на должность начальника поликлиники артиллерийской академии, которая находится у Финляндского вокзала. Все надежды теперь на Бога, судьбу и спорт. В противном случае поеду в Сибирь или Забайкалье, Дальний Восток, Заполярье, что тоже неплохо, так как немного считаю себя романтиком. Увольняться из армии не горю желанием. Она хоть как-то поддерживает меня нерегулярными выплатами. Уже полтора года, как не выплачивают пайковые деньги, но обещают к выпуску всё выдать.
Уже половина шестого. Буду заканчивать своё письмо и начинать описывать больных под наблюдением: суицидников, находящихся в психозе, склонных к побегу…
19.03.1998
Привет, папа! У меня всё идёт своим чередом. Работа, бег, учёба, отдых. Сейчас оформляю документы ещё на одну подработку — в женское СИЗО. Тебя может удивить, почему меня тянет в такие места, но объясню — здесь платят больше, чем в муниципальных больницах. В психбольнице я получаю больше, чем в инфекционной больнице, и это несмотря на то, что выплачиваю пятьдесят процентов на алименты. Хотя я понимаю, что постоянно рискую, когда захожу на запретную территорию, но нет ничего худшего, чем голод. У меня это случилось дважды за последний год. В ноябре, когда я уволился из детской больницы, и в феврале, когда почти вся зарплата ушла на долги по алиментам, и я питался кашами, хлебом и жаропонижающим сиропом из больницы. Но я не падаю духом, так как бывают ситуации и гораздо хуже. Иногда сравниваю жизнь с синусоидой или с весами, где уравновешено добро, зло, богатство и тяготы. Каждый человек идёт к своей цели своей тропой, проходя лабиринты трудностей, испытаний, разочарований и соблазнов. Сейчас, как мне кажется, наступило то время, когда следует выбрать свою тропу. Я свободный от семьи, скоро закончу академию, а там… или пассивно плыть по волнам жизни, или бороться с течением и идти к выбранной цели.
25.03.1998
Два часа ночи. Психбольница строгого и интенсивного наблюдения. Дежурство по седьмому отделению. В палатах бо́льшая часть притворяются спящими. На непросматриваемых местах кто-то занимается сексом с суррогатными женщинами-мужчинами, кто-то варит чифирь под матрасом, кто-то гладит брюки утюгом-ладошкой или книжкой. Мирно прохаживается охрана, санитары решают кроссворды возле прохода в надзорную палату. Во время прихода разводящего все подскакивают со своих нагретых мест, чтобы создать иллюзию ночного наблюдения. Раньше в отделениях имелись видеокамеры, наблюдавшие за обстановкой в коридорах и доносящие информацию на центральный пульт управления больницей. Но я их не застал, остались только неработающие макеты.
Зачем-то разыскивал начальник курса. Начальник смены соединил меня с ним через дежурку и местную сеть. «Завтра прибыть на факультет к десяти утра в военной форме одежды… Будет распределение… Приехал заказчик из ГРУ… Передайте Фёдорову (мой однокурсник), что я его тоже завтра жду на распределении…» После такого монолога не уснёшь…
Моя половина ночи для отдыха прошла. Сна так и не было. Забытье. Мысленно я представлял себе Россию. Вспоминались художественные рассказы, фильмы о таёжных сопках Сибири, тундре Заполярья. Дикая природа, медведи, волки, грибы-ягоды, начальник факультета…
Дежурство по ординаторской передал помощнице, взяв на себя коридор и сестринскую. Четыре часа утра. Надо попить крепкого чая с молоком, день обещает быть напряжённым. Описываю больных стандартными шаблонами, подправляя кое-где небольшими отличиями прошедшего вечера. Но мысли где-то впереди, уже не в Петербурге.
Первая группа надзора. Харисанов. Всю ночь просил паркопан. Был замечен в варке чифиря на унитазе. После предупреждений уснул. Сокольников. Большую часть времени провёл в постели, накрывшись с головой одеялом. На приём лекарств пришёл в числе последних. На вопросы не отвечал. Петруковский. Пытался отрыгнуть лекарственную смесь. Сделана внутримышечно литическая смесь: четыре аминазина плюс два димедрола. Уснул вовремя. Собакин. В течение вечера нецензурно выражался. Требовал выписки. От приёма лекарственной смеси отказался. Был вызван дежурный врач. Сделано внутримышечно: тизерцин четыре, фиксирован к койке, переведён в надзорную палату. Ночь спал без пробуждений. По смене передаётся спящим. И так сто шестнадцать человек.
Семь утра. Подъём. Контролёр открывает палаты-камеры, санитары поднимают залежавшихся. Краткий доклад. Всё спокойно на этот раз. Смотрю, у Петренко появилась свежая гематома под левым глазом, Севарченко гвоздём расцарапал предплечье (надо йодом смазать), Трунов сказал, что иглу проглотил (надо заявку на рентген написать, дежурному врачу сообщить). Последние минуты дежурства тянутся медленнее обычного. Мыслями я уже на улице Рузовская. Посмотрел через окно на девчонок из соседствующего забором СИЗО. Размахались они с утра платками. Семафорят соседям, целыми фразами строчат. Я так и не выучил их языка. Говорят, что бывали случаи свадеб после таких свиданий на расстоянии.
Девушка из СИЗО
В апреле закончилась проверка сведений, и я устроился на полставки в женской тюрьме. Режим показался там более строгим чем в соседнем СПбСТиН. Ключи были только у конвоиров. В задачи входило проведение телесных осмотров по выходным на предмет обнаружения телесных повреждений, отсутствия насекомых и активное выявление прочих заболеваний. Заметил, что в женской тюрьме бросалось в глаза разделение на «мужскую» и «женскую» половины.
«Мужская» была представлена дородными женщинами, предпочитавшими мужскую одежду, копирующими мужские привычки и манеру поведения. Вначале эта гомосексуальность шокирует, но потом к ней привыкаешь и смотришь как на само собой разумеющееся. Но это с одной стороны. Как сказала одна из санитарок, приобщённая к отбыванию наказания в медицинском пункте: «Ты не можешь оставаться просто женщиной. Попадая в камеру, ты становишься либо женщиной-мужчиной и подчиняешь себе некоторую часть камеры, либо наоборот. Не все выдерживают такое!».
Как-то меня вызвали вечером к женщине во вторую галерею. Диагноз конвоирши: маточное кровотечение под вопросом.
— Камера становись. Иванова к двери! — скомандовал дородный сержант в юбке.
Невысокая девушка под сальные выкрики сокамерниц подошла к проходу. Шутки предназначались очевидно мне, так как любое событие — это развлечение серых будней отсидки.
В заключенной я узнал маму ребёнка, который лечился в кишечном отделении детской инфекционной больницы, где я работал на пятом курсе. Мальчик бо́льшую часть времени провёл в боксе, так как мать посещала его не чаще раза в неделю. По слухам, она была под следствием за грабёж и бандитизм. Но тогда не верилось, что аккуратная, миловидная и хрупкая на вид женщина может быть причастной к подобному роду деятельности.
— Здравствуйте, доктор. У меня кровотечение, — надрывным голосом произнесла заключённая, — живот болит!
За прошедшие полтора года её внешний вид разительно изменился. Растрёпанные волосы, постаревшее осунувшееся лицо, хотя ей было не больше двадцати лет, вдобавок искусственная флегмона под глазом (заключенные с целью перевода в медпункт вводили себе зубной налёт в повреждённые слизистые), рваное тряпье и рваные вьетнамки вместо офисной юбки, блузки и лакированных туфель на высоком каблуке.
— Покажите подкладную!
В СИЗО имелось гинекологическое кресло, но оно было в приёмнике, да и гинеколог работал лишь на четверть ставки. После моих слов на лице у неё промелькнула растерянность. Но спустя мгновение она извлекла её на обозрение. Рядом стоящая конвоирша, со злобой улыбнулась:
— Не вижу, женщина, ничего, свидетельствующего о вашем заболевании.
— Я её только что поменяла.
— Давайте старую, — настаивал сержант.
— Её уже вынесли.
— Давайте осмотрим ваш живот! Как это можно сделать? — спросил я у конвоирши.
— Да какой живот? Как банк грабить — живот не болит, а как на зону ехать — так вся разболелась!
— Раз пришли, надо исключить острый живот, — настаивал я на своём.
— Вы согласны осматривать её здесь, прямо в камере?
— Если ничего другого не остаётся, то я согласен…
— Хорошо, я сейчас вызову старшего разводящего, и мы впустим вас в камеру.
Так я оказался впервые в камере. Солдатская казарма является раем по сравнению с камерой на сорок шесть человек, в которой трёхярусные кровати теснятся друг с другом подобно небоскрёбам на Манхэттене. Затхлый запах пота, плесени, кислой еды и дешёвых духов. Скудное освещение, сохнущее на верёвках бельё. Десятки любопытных глаз, всматривающихся в вечернее развлечение. Шуточные выкрики в мою сторону, подхватываемые дружным гоготом. Но с приходом разводящего все замолчали.
— Все лицом к стене, руки за спину, — скомандовал старший прапорщик. Никто не смеется, тишина, и у меня появляется возможность провести пальпацию живота. Но чем больше я её осматривал, тем больше соглашался с мнением конвоирши по поводу состояния здоровья заключённой.
— Вы знаете, девушка, признаков кровотечения я у вас не нахожу. Пульс немного частит, артериальное давление в норме, живот мягкий.
— Вся камера может подтвердить… было! — прокричала она с надрывом.
— Извините. Если появится ещё кровотечение, вы меня вызовите. Но подкладную не выбрасывайте. Наутро я вам назначу сдать анализ крови и осмотр гинеколога. А пока примите вот эту таблетку, — сказал я ей, протягивая но-шпу.
Это был максимум в той ситуации. Перевод из галереи в медпункт согласовывался со многими инстанциями и редко осуществлялся в вечернее время. К тому же утром после осмотра хирургом её могли бы перевести в ещё более худшие условия, если диагноз не подтвердится.
— Как сын ваш, с кем он остался? — напоследок рискнул спросить я.
— С бабушкой! — машинально ответила она. — Откуда вы знаете? — на лице появилось выражение недоумения.
— Вы меня не узнаёте?
— Нет!
— Встречались мы уже раньше, но в других условиях.
Выйдя из камеры, вздохнул с облегчением. Всё это время чувствовалось какое-то напряжение, витавшее в спёртом воздухе. Наутро доложил о ночном вызове начмеду СИЗО, а на следующем дежурстве во время телесного осмотра галереи узнал, что она ушла по этапу.
Так я и проработал все оставшиеся до выпуска три месяца, чередуя СИЗО и СПбПБСТИН (психиатрическая больница строгого и интенсивного наблюдения).
27.03.1998
Продолжаю после болезни. Грипп свалил меня в постель. Видимо, ещё тренировки помогли ему. Я ведь готовился к очередной сотке на чемпионате России и опять перешёл на двухразовые пробежки. Всё же объёмы по шестьсот километров в месяц не для моего образа жизни. Неделю работал и тренировался с температурой. Больничный лист военнослужащим не положен, и выход был лишь один — написать заявление на увольнение, чего я не хотел. Пропал аппетит, и я потерял шесть килограмм за две недели. Но сегодня первый день здоровья, и я испёк себе яблочный пирог.
На днях звонил Виктории, но она отказала во встрече с Настенькой. Говорит, что у ребенка тяжёлое время и ей надо привыкать к новому отцу. В том, что дочь плохо говорит, она обвинила меня. Я не стал с ней спорить и пожелал счастья в новой семье. Мне кажется, что я освободился от чар и смотрю на мир более оптимистично, чем раньше.
Уже месяц, как меня проверяют в СИЗО. Я бы уже и отказался, так как осталось учиться три месяца. Но хочется попробовать. А в августе — под флаг России на её безмерные окраины. Очень не хочется покидать этот город, где ко всему привык, где много друзей и живет мой ребёнок. Да и работу, где мог бы устроиться врачом-терапевтом. Но за учёбу надо заплатить пятилетним контрактом.
Про отставку кабинета министров ты, наверное, слышал. Мне кажется, что Ельцин готовит себе преёмника. Возможно, что им станет Немцов, потому что Кириенко тоже из команды отставников. Поживём — увидим, к чему это приведет. Или к агонии, или к новому этапу развития экономики.
30.03.1998
Привет, папа! Внезапно захотел написать тебе письмо. Два дня назад меня вызвали на распределение для дальнейшего прохождения службы. Необходимо было сделать выбор между посёлком Беринговка на побережье одноименного моря и посёлком Кяхта на границе Бурятии и Монголии. Я выбрал последнее, так как со слов представителя ГРУ, там можно полноценно тренироваться. ГРУ — это главное разведывательное управление, у которого есть бригады специального назначения. Не знаю, чем я там буду заниматься, но пообещали все прелести солдатской жизни на протяжении минимум трёх лет службы. В качестве благодарности возможность поступать в академию Российской Армии и стать военным атташе. Не знаю, радоваться или нет, но гораздо спокойнее, когда знаешь, что уже всё решено. План с Лугой пока в воздухе, хотя обо мне просил генерал-лейтенант — начальник тамошней академии.
Честно говоря, меня немного пугает, что могу попасть в такое положение, где на фоне беспробудного пьянства господствует произвол подобных начальников, или где придётся охранять радиоактивные отходы или ещё что-нибудь. И это при хронических неплатежах, плохих бытовых условиях и изолированности от цивилизации. Хотя за семь лет учёбы я привык к России и, приезжая на Украину, я чувствую себя чужаком и мигрантом. Считаю, что я должен честно отдать долг за бесплатное обучение, а будущее само всё расставит по своим местам.
Сейчас готовлюсь к двухчасовой лекции, которую буду читать медсёстрам больницы. Она называется «Неотложные состояния в медицине и первая помощь при них».
Зимой у нас были выборы в органы местного самоуправления. Явка избирателей составила пятнадцать процентов. Народ перестал доверять. Всё же выборы объявили состоявшимися, и депутаты получили мандаты.
На этом заканчиваю. Уже три часа ночи. Надо пару часов подремать.
24.04.1998
Привет, папа! Получил сегодня твоё письмо и сразу пишу ответ. Я решил идти законным путём. То есть ехать туда, куда меня распределили. Конечно, будет нелегко, но к трудностям я себя подготовил.
В личной жизни без перемен. Переехал на набережную реки Карповка, так как на Богатырском проспекте подняли аренду да и до моих работ далековато. Сейчас снимаю комнату в коммуналке, но без душа и горячей воды. Но так как бо́льшую часть времени провожу в клиниках, то на это не обращаю внимания. В неделю два дня я ночую дома. Новая комната площадью двадцать четыре метра, потолки под пять метров, есть антресоль-кровать, окна выходят на речку, на противоположном берегу стоит церковь, поблизости — Финский залив и большие парковые зоны.
Наконец меня взяли работать в женское СИЗО. Мне понравилось. Во-первых: самостоятельность, во-вторых — много новой информации, в-третьих — не нужно платить алименты. Недавно разговаривал с Викторией. У неё по-прежнему деньги на первом месте. Всё так же отказывает мне встречаться с Настенькой, но я не настаиваю, так как помню, как осенью она вызвала наряд милиции, чтобы я покинул квартиру.
Шестнадцатого июня у меня экзамен по терапии и в июле последний каникулярный отпуск. Честно говоря, я немного устал от такого ритма жизни. Думаю, что надо съездить к друзьям в Крым или Одессу на неделю-другую.
На день рождения купил джинсы и сходил на премьеру в БДТ на моих любимых артистов: Фрейндлих и Толубеева.
В Питере, наконец, наступила весна. Она в этом году поздняя. Солнце ещё не греет, но снег на тротуарах растаял и только в парках и скверах остался лежать серыми шапками. До окончания академии осталось два месяца. Никак не представляю, как я буду тащить свой скарб на другой край страны. Чем меньше времени до отъезда, тем муторнее мне становится на сердце. Не хочется покидать этот город, который стал мне второй Родиной. Только-только наладилась моя жизнь. Стабильная работа, достойная зарплата, спокойствие на душе, и всё это бросить одним махом? Извини, дезертиром я никогда не стану; свой выбор и решение я сделал в пользу Бурятии и Кяхты. Значит, там я нужнее…
Санитар Кеша
— Санитар приёмного отделения, медбрат психбольницы, психинтерната, детской инфекционной больницы… Диплом с отличием… У вас хороший опыт, молодой человек! — комментировала начальница отдела кадров, просматривая мои документы, — к сожалению свободных сестринских ставок у нас на сегодня нет! Только санитарские остались.
— Я согласен на санитарскую!
Дама недоверчиво посмотрела на меня через толстые линзы и нехотя предложила написать заявление.
— Ну а теперь на собеседование к заведующему седьмым отделением и старшей медсестре.
Заведующий неторопливо пересмотрел трудовую книжку с дипломами и спросил:
— А почему к нам?
— Психиатром мечтаю стать!
— А сейчас на каком курсе учитесь?
— На шестом!
— Воинское звание у вас есть?
— Младший лейтенант.
— А что, офицерам нынче плохо платят?
— Как сказать! Задержка денежного довольствия на пять месяцев. У меня двое маленьких детей. Жена в декретном.
— Вы знаете, неудобно мне офицера-медика, да ещё почти коллегу, в санитары брать. У нас тут появился вакант старшего сестринской бригады. Пойдёте? Но предупреждаю: больные у нас далеко не простые. Насильники, убийцы… многие из них рецидивисты. Недавно сестру в заложники взяли. Пришлось ОМОН вызывать. Шесть часов вели переговоры. Слава богу, обошлось без жертв.
Я с радостью переписал заявление и через неделю вышел на первое дежурство в психбольницу строгого и интенсивного наблюдения. Первый месяц — испытательный срок, во время которого меня проверяли сёстры, охрана и пациенты.
Отделение рассчитано на сто двадцать человек. В ночную смену заступает бригада из двух сестёр и трёх санитаров. После отбоя двери палат закрываются контролёрами из ведомственной охраны, которые в течение ночи ежечасно обходят отделения. В мои задачи входило организовать досуг пациентов, патрулирование палат, выдать вечерние, ночные и утренние таблетки и описать поведение больных, находящихся под особым наблюдением. Суицидентов, в остром психозе и склонных к побегу.
К любой работе можно привыкнуть. И я постепенно свыкся с тем, что открываю неведомую для меня жизнь за колючей проволокой. К тому, что каждую субботу необходимо устраивать шмон палат с простукиванием стен деревянной киянкой, к тому, что за стакан нифелей или отработанной чайной заварки пациенты моют пол и стены, к тому, что все лекарства помещаются в пенициллиновые пузырьки и заливаются обыкновенной водой, а после осмотреть полость рта, чтобы никто не утаил там лечебный коктейль. Пациенты здесь лечатся годами и получают пенсию по инвалидности, которая сравнима с моей повышенной стипендией.
Работа научила меня не бояться людей, пусть и таких нездоровых. По ночам я перечитывал многотомные истории болезни с развернутыми анамнезами. Например:
«Отца не знает. Наследственность отягощена алкоголизмом матери, которая лишена родительских прав. В детском доме употреблял алкоголь, курил, дрался, сквернословил, дублировал классы. В пятнадцать лет после драки с учителем ему психиатром диагностирована психопатия. В двадцать лет совершил вооруженный грабёж. Находясь в СИЗО, удушил сокамерника. Заявил себя санитаром общества. Направлен на принудительное лечение…»
Я перечитывал три тома истории болезни относительно невзрачного на вид мужичонка с серебряными фиксами во рту и не мог поверить. Шестнадцать убийств. Расчленил, зарезал пилой, убил ломом, утопил…
Он лежал в первой палате, которую я про себя окрестил блатная, так как в ней лечились местные авторитеты. Там был собственный телевизор и видеомагнитофон, там всегда незаметно для охраны варили чифирь на унитазе, и там жил женщина-мужчина, которого иногда сдавали в аренду соседям. Во время обходов её тщательнее других простукивали, но найти запрещённое не могли.
— Док, послушай меня! Как там у вас в академии учат. Чё-то кашляю, и в груди стреляет.
Я оторвался от описания дневника и посмотрел на зашедшего в постовую комнату пациента. Серая кроличья шапка набекрень, майка-алкоголичка, синие спортивные штанишки с черными лакированными туфлями, рисованные перстни на пальцах и бегающие по углам глазки.
— Раздевайтесь по пояс.
— Давай на ты. Зови меня просто Кеша… Говорят, у тебя скоро выпуск? Далеко отправляют служивого?
— Откуда вы знаете?
— У нас тут нет секретов. Ещё ты сюда не пришёл, а мы знали, что к нам идёт новый медбрат из академии.
— Покашляйте… А теперь задержите дыхание…
Я невольно рассматривал Кешины росписи на груди и размышлял. Сталин, Ленин, Маркс, вперемешку с латынью, крестами и таинственными аббревиатурами. Зачем он пришёл? Что искал он в моём кабинете?
— Ну как там у меня? Жить буду?
— Нормально… Курить надо меньше, Кеша.
— Уж поздно бросать.
— Кеша, скажи, а почему тебя Санитаром зовут?
— Всё просто, док… Общество освобождаю от балласта. Вот ты пользу приносишь. Лечишь. Я бы тебя не тронул… Думаешь, я просто так убивал? — спросил он после паузы… — Нет. Я сначала за жизнь поговорю, узнаю, что за человек…
Кеша ушёл, оставив меня надолго в размышлении, чем же болел Кеша и излечима ли его болезнь. Через три месяца в бурятский гарнизон пришло письмо от знакомой медсестры из больницы. Она сообщала, что первая палата взяла в заложники дежурную смену и совершила побег. Двоих застрелили ОМОНовцы, остальным удалось скрыться.
30.12.1997
«Письма к самому себе или борьба с депрессией»
Тяжесть и боль обрушиваются на меня с новой силой, когда, казалось, их уже совсем не ждёшь, они, словно подводные камни, перекрывают мой извилистый путь на дороге жизни. Порою я не справляюсь с этим могучим течением, не вписываюсь в эти резкие повороты, и меня выбрасывает словно рыбу на песчаный берег. Изгибаясь всеми своими мускулами и судорожно раскрывая фибры, я пытаюсь вернуться в лоно жизни.
Я, наверное, слабовольный человек, как написал мой начальник курса в аттестационной характеристике, таким меня считал и мой классный руководитель. Вот уже в который раз я не могу справиться со своими эмоциями и словно маленький ребёнок сижу и плачу перед ней, не в силах сдержать этих слёз. Что они? Жалось к самому себе от горечи потери или слёзы уходящей от меня любви. Хотя, что такое любовь? Порою мне казалось — я познал это великое чувство. Сейчас я вижу, что это был лишь наметившийся к раскрытию бутон, а настоящий цветок, возможно, где-то впереди таит силу своего аромата. Чтобы познать любовь, нужно испить эту чашу до дна, выстрадать до последнего глотка, каким бы горьким этот напиток не оказался. Ничто в жизни не проходит бесследно. За ошибки необходимо платить суровой ценой. Торможением, утратой и поисками нового пути. И сегодняшнее одиночество — закономерный результат.
05.01.1998, 2:20
Вот и прошёл Новый год! Счастье-то… А и нет его у меня: «Один, совсем один». Глубоко депрессирую. Вроде и веселюсь, смеюсь, улыбаюсь, напиваюсь, а внутри пустота. Одиночество продолжает съедать меня изнутри, выворачивает мозг наизнанку, выпотрашивая мои согбенные чувства, выплёскивая через стенки невидимого сосуда и счастье, и радость, и любовь. В итоге остаются лишь страдания и боль…
Я ненавижу себя за эту депрессивную слабость, которая подобно ржавчине разъедает мои «железные мозги», которая словно паук опутывает затравленное сознание. О боже, как плохо и невыносимо быть одиноким! А может, это не одиночество, ведь вокруг столько друзей-знакомых… но нет одного любимого человека. Где ты? А может, я уже потерял его и мне не суждено более. Осталось лишь страдать по утраченной любви. Хочется надеяться на обратное.
Улыбайся, хоть внутри тебя слёзы и плач, нужно быть сильным. Иначе зачем топтать эту Землю.
Прошёл Новый год. Встретил его так, как и планировал два месяца назад. Попросил старшую медсестру поставить на новогоднее дежурство. Двойная оплата и компания заключённых маньяков-убийц-насильников в психбольнице.
02:45, осталось спать три часа. Завтра, то бишь сегодня — мне на сорокавосьмичасовую работу, перед которой будет построение курса. Как хорошо, что буду не один, и шершавые рукава курсантских шинелей будут прикасаться ко мне, и мы пройдём строем, с равнением направо, под ещё не проснувшимся небом по скрипучему снегу перед трибуной с начальником факультета. И одиночество останется в сегодняшнем письме. И в это общежитие на Карповке я вернусь часов этак через шестьдесят, но уже другим. Как хороша жизнь, что даёт нам такую палитру чувств! Спокойной ночи! Пусть сбудутся все пожелания или хотя бы основное из них. Хотя, с чего это я о себе распинался. Вот где прячется эгоизм.
Может, купить тамагочи? Симбиоз машины, компьютера и искусственного друга или точнее суррогат.
Уснул сидя за столом, с ручкой в руке и с ощущением вселенской неудовлетворённости, навалившись щекой на угол старины-дипломата.
24.03.1998
Проходит питерская зима. Выкарабкиваюсь из этой болезненной депрессии, в которую невольно загнал себя. Тройными тренировками и меганагрузками на работе наивно хотел затуманить мозг и ввести тело в анестезию. Ещё хвораю и субфебрильно лихоражу. Пью антибиотики. Лежу в одежде под шинелью, но в голове ощущается какое-то прояснение. Четыре дня ничего не ем. Тошнит. Да и нечего есть. Пусто в кошельке, пусто в холодильнике и закромах. Пью чай, подслащённый просроченным «калполом», принесённым с работы…
Сегодня ко мне зашёл главный тренер города по сверхмарафону Борис Вязнер:
— Как ты, Слава, побежишь сотку в Москве на Чемпионате России?
— Нет. Извините, меня, Борис Николаевич. Перетренировался, наверное! ОРЗ длительное. Пропущу старт.
Он ушёл, а мне стыдно стало перед ним и перед городом, честь которого я должен был защищать в Черноголовке. Стыдно за то, что лежу, как немощь, скулю сам на себя и не могу даже на улицу спуститься от усталости… Интересно, как он меня нашёл? И как догадался, что я дома?
Прошло восемь месяцев. В бреду болезни всё думал о ней: каждый час, каждую минуту своего существования представлял её образ. Одиноко мне, до боли в душе, до глубины самых потаённых её закоулков. Я подобен заброшенному на глубокое морское дно камешку, куда в пучину не долетает солнечный луч. Порою мне кажется, что болезнь моя проявляется не только немощью тела, но и порабощает мозг, который соответственно подаёт неверные сигналы. Наверное, это не та депрессия, что я вижу у своих пациентов, которые сворачиваются на кровати подобно коту, отказываются от мира и застывают в кататонии… Дай Бог, чтобы не прийти к такому финалу.
Сегодня я пришёл к ней. Хотя не знал зачем, для чего иду, чего хочу добиться своей встречей с ней. Но шёл… просто, чтобы увидеть её глаза, почувствовать запах кожи, волос, услышать голос, пусть со сталью, но всё же лучше, чем молчание в телефонной трубке или за железной дверью, лучше, чем подсматривание в глазок.
Растоптан, унижен? — да, возможно, это так. Хотя, с какой стороны посмотреть? С их — да, несомненно! С моей? Это трусость, подлость, слабость — не открыть дверь, запереться, как в мышеловке, прятаться от меня, будто я вор, грабящий чужое счастье из чужой личной жизни. Нет уж, извольте! Да, несомненно, я люблю эту женщину, мне не хватает той жизни, я хочу иметь семью, детей, нормальный быт, но своё. Чем же я так могу помешать счастливому благополучию двух молодожёнов, которые остались для меня бывшими… Бывшей женой, бывшим лучшим другом…
Или вид у меня жалкий, подобно нищему, выпрашивающему свою долю на паперти, или я похож на маньяка, пытающегося расставить всех по своему усмотрению. Пылающие искры костра превратились в затухающие угольки былой страсти. Они ещё греют мою остывающую душу теплом прежних воспоминаний, и возможно ещё долго будут исполнять эту рабскую участь, ибо пламя было так высоко, что проникло до самых глубин и недр моей плоти. Такие пожары не затухают так быстро. Ну, а что касается нищего, то грешно смеяться над ним, даже если вам кажется, что он этого не видит и не слышит.
Хорошо, что не заплакал. Сейчас я уважаю себя за это. А тогда казалось, что стою на грани, чтобы не прорвать выстроенную плотину. Зачем? Плачут ведь из-за жалости к себе. Умом я понимаю, что давно пора отпочковаться от увядшего для меня ростка, перейти к новому, отдать себя до последней молекулы ему. Но разум не всегда руководит организмом, который так и остался для меня в виде загадочного белого пятна, несмотря на то, что я изучил его в анатомичке и под микроскопом. Ведь сколько бы мы ни копошились в себе, открывая новое, размышляя над старым, оазисы неизвестности будут преследовать на протяжении всей жизни.
Жизнь бежит. В этом заключается и счастье, и вся прелесть неповторимости её уклада. И день накануне никогда не встретит двойников или тройников. Можно лишь искусственно. Но стоит ли она того, чтобы расходовать те драгоценные мгновенья, что нам отведены для пребывания здесь.
25.03.1998. Два часа ночи
Мне не спится. Я пишу. Записки съезжающего молодого врача на безответную «любятину», как говорит больной из Хабаровска, убивший молотком семью друга-соседа. «Тебя бы я не тронул, — добавил он, раскрывая татуированную грудь с крестами и профилями вождей мирового пролетариата, — ты пользу приносишь, а они водку пили и землю зазря топтали…» Может быть, в будущем я прочитаю написанное и поумнею? Шучу! Ценить надо, что имеешь, и бороться, не расслабляясь, не обращая ни на кого внимания и долбить этот гранит, пробивая дорогу к солнцу своей ячейке, своей семье. Лишь тогда имеешь шансы на успех. Мир жесток. Но в своём микрокосме нужно быть мягким и тёплым, как разогретый в руках пластилин. Странно получается. Я сам себя учу. Или разговариваю сам с собой. Что не сказал другому, так как вокруг пустота, формальность и стена. Ведь порой и для самих себя мы бываем закрыты, а не то что для других. Самое мерзкое, жуткое, грязное — это ложь, ложь перед самим собой, ложь за свою жизнь.
Через тридцать минут закончится моя смена, и я смогу закрыть глаза на два часа, накрывшись пропахшим аминазином и папиросами байковым халатом, в этом дерматиновом кресле и улететь из этих решёток, по которым бежит электрический ток, к Морфею. И, быть может, встретить в грёзах-видениях того, кого ищу или кого потерял. Сон — потусторонний мир коры, уставшей за день генерировать импульсы разрядов и теперь наслаждающейся нирваной быстротечного времени…
11.05.1998 г.
Здравствуй, мама!
Я опять сменил место жительства. Пятое за прошедший с развода год. Я бежал от самого себя и не мог остановиться. Хотел избавиться от душевных мук работами, спортом, голодом, но это ведь всё низменные суррогаты. Духовное не заменить физическим.
Честно говоря, я расстроился после прочтения твоего письма. Мне, конечно, приятна твоя забота обо мне, но ты ведь многого не знаешь и не видишь.
Взять, к примеру, Бурятию. Что мне оставалось делать? Ждать окончательного распределения, надеясь на чудо и лучшую долю. Увы, те, кто пообещали помочь, забыли об этом. Для того, чтобы остаться служить в Питере, необходимы деньги и связи. Пять тысяч долларов! Даже имея такую сумму на руках, я бы не рискнул бы так ею распорядиться. Я отказался от красного диплома по тем же причинам. Вернуть её невозможно. Рабство долга не заменит свободы души.
Я, конечно, понимаю, что мне придётся нелегко в тайге, на границе с Монголией, но я готовил себя к этому… и это не бегство от сложившихся обстоятельств, хотя изначально оно было таковым. Осознаю сделанный мною выбор и иного пути сейчас не вижу. Ну а что будет в дальнейшем — увидим!
В первых числах апреля я наконец-то смог облегчённо вздохнуть. Почувствовал какое-то освобождение от влияния бывшей. Не знаю, как-то само собой прошла хандра и всё с нею связанное. То ли на меня подействовала впервые просмотренная видеокассета с моего дня рождения. На ней я заметил всю никчёмность своего пребывания в прошлой семье. То ли перенесённый грипп с высокой температурой очистил мою душу. Я «ожил» в буквальном значении этого слова и мои глаза «прозрели». Почти, как у В. Шекспира «Сон в летнюю ночь»…
Весна, тепло, ручьи, выброс гормонов, любовь, первые листочки и первый дождь… Всё смешалось! Мне хорошо и спокойно на душе. Как будто вырвался из долгого плена в клетке и распустил затёкшие крылья. Пусть это будет недолго, но эта весна запомнится. От судьбы не убежишь, мам, ты это прекрасно знаешь, зачем тешить себя иллюзорным самообманом и ложным героизмом.
Я думаю, что ты меня прекрасно поняла, и нет необходимости объяснять…
Мне так хочется приехать домой, на Украину, увидеть вас всех. Часто вспоминаю наш дом, город, улицы. Они приходят ко мне во снах и в минуты размышлений.
Одиннадцатого июня заканчивается интернатура в НИИ скорой помощи. Шестнадцатого июня — экзамен по «терапии». Двадцатого июня — выпускной и — каникулы до августа. Последний учебный отпуск. Я обязательно приеду домой и, возможно, не один!
В конце апреля выделил для себя немного свободного времени. Сходил в церковь на праздник Пасхи. Поставил свечки. В выходные посетил театр им. Комиссаржевской, смотрел «Даму с камелиями». Сейчас переезжаю и перевожу вещи в коммуналку на улицу Римского-Корсакова. Наверное, это мой последний переезд в этом городе!
Да, я приглашаю тебя, папу и сестёр на мою свадьбу, которая состоится двадцать первого июня. Ты спросишь, кто она?
Она не мастер спорта международного класса, но ей нравится мой образ жизни и она сопровождает меня на пробегах и стартах. Замужем она не была, детей нет. Обычная девушка из простой семьи, работает медсестрой. Мы познакомились в психиатрической больнице и уже подали документы в ЗАГС. Она увлекается рок-музыкой, любит театр, регулярно посещает церковь и — самое главное, как «жена декабриста» готова отправиться со мной хоть на край света. Ведь главное в человеке — это надёжность, преданность, честность и понимание другого.
Всё начало мая посвятил соревнованиям, но похвастаться пока нечем. Две недели постельного режима в апреле привели к тому, что я растерял форму.
Пытаюсь забрать свидетельство о расторжении брака из ЗАГСа, но мне отказывают, так как нет ни прописки, ни паспорта. Боюсь, как бы мне не пришлось уехать в Бурятию без него.
Сейчас у меня дежурство в тюремной психбольнице. Поздняя ночь. Все больные спят, санитары дремлют у надзорной палаты, охранники перебрасываются картами. Сквозь тройную охрану, сквозь царские решётки и толстые стены я чувствую запах весны. Его не перебьёт тяжёлый аромат аминазино-папиросного коктейля, его не заглушить густым чифирём, он крепче и сильнее всего на свете.
Завтра состоится окончательное распределение в жизнь. Меня оно, очевидно, уже не затронет. Свой выбор я сделал ещё в марте на предварительном распределении. Спецназ, ГРУ, посёлок Кяхта, тайга, сопки. Хотя признаюсь тебе, что я звонил своему протеже по поводу Луги, что в ста километрах от Питера, но он сказал, что информация держится в тайне. От кого: от нас или от врагов? Уже известно, что в Ленинградском военном округе из ста двадцати шести выпускников останется только шесть счастливчиков. Остальные — за пределы. Но жизнь не заканчивается в Питере. И неужели ты считаешь, что я буду жить и работать в том месте, к которому не лежит моя душа и моё сердце?
Передавай привет сёстрам, целую тебя. Не пиши мне пока, так как не знаю, где я буду жить дальше…