Жесткое кресло слегка покачивалось, и ручки этого кресла странным образом прижимали меня к сиденью. Но тепло исходило от всего, к чему прикасалось мое тело, и я уже прижималась лицом к высокой спинке, в надежде скорее согреться. Холод пронизывал все тело, заледеневшие руки не могли разжать кулаки, а ноги сворачивались в единый узел. Что-то горячее коснулось моего лба, и я медленно, с трудом преодолевая сопротивление заледенелых мышц, подняла лицо навстречу этому прикосновению. Пламя коснулось моих губ, и они сразу согрелись, зашевелились в стремлении поглотить этот жар, скорее наполнить им окоченевшее тело. Огонь проникал сквозь губы и согревал, разжимал пальцы, освобождал ото льда, заполнившего все клетки. И лед начал таять, стал изливаться тоненькими ручейками из глаз, сначала прохладными, а потом все горячее и горячее, почти обжигая кожу.

Губы, меня целовали чьи-то губы. Нежно касаясь, слегка перебирая мои губы, они делились со мной своим теплом, огонь спал, теперь они только сохраняли во мне жизнь и поддерживали ручейки, лившиеся из глаз. Из-за этих теплых ручейков я не могла посмотреть на того, кому принадлежали эти губы. И того, кто держал меня на своих коленях и обнимал руками. Обнимал, мягко прижимая к себе и чуть покачиваясь. Кресло из тела и рук, огонь губ и легкое дыхание.

Дождь хлестал в окно, ветер гнул деревья почти к земле, а тучи закрыли все небо, даже горы исчезли в их темной серости. Я проснулась уже давно, но не вставала и Фиса не стала настаивать, только горестно качала головой и вздыхала. Она не объяснила мне, что же произошло вчера, лишь уточнила, что стол совсем оказался непростой, и прошел всего день, никаких недель бессознательного состояния. А я не стала спрашивать, кто меня спас от вселенского холода своим поцелуем.

Как там, в сказке о спящей красавице, пришел принц, всех врагов победил, поцеловал принцессу, и та ожила. Совсем про меня, особенно принцесса. Да и не спала, просто оледенела от прикосновения к непростому столу. Хотя, почему нет, она там к какой-то прялке, или иголке, прикоснулась, а я к столу. Умной головой. Не буду вспоминать поцелуй, буду думать, что за картинки проносились с бешеной скоростью в моей голове, и совсем непонятно, зачем стол мне их показал, если я их не то чтобы понять, увидеть не успевала. Театральный получился бред, только кто-то в спектакле со шкафом разговаривал, а я со столом. А потому, что в ковровом дворце шкафов нет, с панелями не поговоришь, а стол что, он уже благородная мебель. А я кто тогда? Беспроводной проводник? Чего и куда? От стола в мою умную голову непонятных картинок? Лучше бы я раньше в своей жизни странностями интересовалась, хоть не так непонятно бы было. Почитала газетку какую желтенькую, а там все об энергии рассказано, о столах разговорчивых и темных личностях, которые по шестьсот лет живут за счет крови граждан всего мира. Странные глаза, совсем без признака цвета, дыра в пространстве. И все-таки, кто же меня целовал?

В комнату стремительно вошли Мари с Вито и еще одним гигантом. Скоро у меня появится чувство неполноценности из-за своего роста. А Фисе тогда что делать? Она им всем почти по пояс. Даже Мари выше меня, хотя девочке всего двенадцать, если не считать шестисот лет пещерного заточения.

– Доброе утро, Рина. Знакомься, Алекс.

– Доброе утро.

Вито встал рядом с Алексом, который пока звука не произнес, смотрел на меня своими бесцветными глазами, а я вдавливалась в подушку, пытаясь спрятаться от этого взгляда. В себя меня привел голос Фисы:

– Алёшенька, ну как, ты посмотри нашу красавицу, как она, никак вставать не хочет, ты уж сделай чего-нибудь.

Она подскочила из кресла, подбежала ко мне и схватила за безвольную руку. Я посмотрела на нее и только потом смогла поднять глаза на это чудовище. Никакое лицо и никакие глаза на фоне черного костюма. И волосы почти никакие, даже не седые, прозрачные как глаза. Он медленно опустился передо мной на колено, так же медленно взял мою руку из рук Фисы и сказал никаким голосом:

– Рина, доброе утро.

И только тепло его рук было настоящим, мягкие пальцы держали мою ладонь уверенно и спокойно. Хватаясь за это тепло остатками самообладания, я смогла сказать:

– Доброе… утро.

Он улыбнулся бескровными губами и спросил:

– Как ты спала?

– Спала.

Неожиданная мысль проявилась и заставила меня замереть в ужасе, может это он меня целовал?! Я непроизвольно попыталась достать свою руку из его ладони, но он не дал такой возможности, крепко сжал и даже прикрыл другой рукой.

– Чего ты сейчас испугалась? Ты меня испугалась?

– Тебя? Нет.

Он спросил таким жестким тоном, что во мне все вскипело, еще чего, воспользовался моментом моего бесчувственного ледяного состояния и сразу целоваться! А теперь спрашивает, боюсь ли я его, да не дождется! Мой бывший мне всегда говорил, что целоваться со мной, как с ледяной глыбой, ни тебе удовольствия ни радости, а этот бледнолицый думает, что теперь я вся … вся что? Между прочим, я со вчерашнего дня опять замужняя жена, а он себе такое позволяет, пусть даже в попытке меня спасти. Я посмотрела на него гневным взглядом и руку все-таки вырвала, быстро спрятала под одеяло. А он даже отшатнулся от меня, голову откинул и удивленно посмотрел на Мари. Она сразу заволновалась:

– Алекс, что случилось?

– Рина делилась со мной энергией, своей жизненной энергией.

Я?! Да как это я этому белесому сама что-то решила отдать? Совсем в своем сумасшествии запуталась, организм уже не знает, что делать, куда бежать, от кого прятаться. И сразу пришло понимание, это пощечина такая у меня получилась за ночной поцелуй, рукой не смогла, а энергией кинула, чтоб знал наперед, со мной шутки плохи, вздумал целоваться без моего разрешения.

Вито тоже испугался, одним движением подвинул Фису и оказался рядом с этим прозрачным ужасом:

– Рина, как ты себя чувствуешь? Где болит?

Я только мрачно насупилась и проворчала:

– Нигде.

А вот вам и ревнивый муж, ниоткуда у постели появился Амир. Конечно, ревнивый, наблюдал за встречей, вдруг сама кинусь целовать вчерашнего спасителя. И на него я гневно посмотрела: муж называется, позволил так с женой поступать, можно было и другим способом спасти. Хотя бы самому… попробовать. Что со мной? Я растерянно стала озираться, переводя взгляд с одного лица на другое, откуда такая буря эмоций в моем давно остывшем и заледенелом теле? Заледенелом? А ночью что было? Оттаяло? Осталось только выяснить…

– Кто?

– Рина, ты о чем это, березка моя белая, ты не волнуйся так…

– Что тебя интересует?

А взгляд у мужа понимающий, да и тон совсем мужний, догадался, о чем вопрос, ему только подтверждение нужно, чтобы я сама спросила, а он уже и ответит. Я смотрела в эти всякие разные глаза и пыталась понять, а зачем мне это нужно, выяснять автора этого действа под названием спасение меня в виде поцелуя? Откуда столько эмоций?

– Рина, о ком ты?

Прямо допрос, и его даже не волнует, что жена только что этому прозрачному жизнь свою отдавала, хотя она ему со всеми потрохами принадлежит. Я взглянула на того, кто получил мою пощечину жизнью, и поразилась, у него появился румянец и в глазах стал заметен зрачок! Мари тут же отреагировала на мое удивление и повернулась к нему:

– Алекс! Глаза, он оживает!

Тут и Амир отвел свой тяжелый взгляд от провинившейся жены и удивленно скривил губы.

– Лешенька, красота моя ненаглядная, глазки-то глазки, и щечки, так вот оно как! Милочка моя, ты спасла паренька, смотри, даже волос меняется.

Действительно, у Алекса все лицо наполнялось красками, зрачок уже был четким, в цвете глаз проявился какой-то плотный серый оттенок, губы порозовели, и румянец растекался по всему лицу, он краснел, именно краснел от такого к себе внимания. Или от моей энергетической пощечины. Я присмотрелась, но не заметила явного следа удара на лице, уже хорошо, объясняй потом мужу, за что пришлось бить парня. И волосы темнели на глазах, как наливались краской.

Амир произнес какой-то грозный звук и все исчезли, кроме Фисы, разумеется. Она удивленно посмотрела на меня, махнула ручкой в сторону Амира и изрекла:

– Так значит, девонька, ты не только этому ироду жизнь-то спасти можешь, всему ихнему племени.

А вот такая перспектива как-то меня совсем не обрадовала, хотя ничего не болело, я даже ногами пошевелила, пытаясь понять, вдруг что отзовется криком в организме. Наоборот, я почувствовала себя лучше, бодрее, как освободилась от внутреннего груза, захотелось встать и пойти в бассейн, сбросить марево утреннего состояния. И Амиру ситуация не понравилась, он мрачнел и гневно водил взглядом по моему лицу, правда при этом стараясь не смотреть в глаза. Ну что ж, муж так называемый, теперь начал понимать, что сильно погорячился с предложением на долгую счастливую семейную жизнь, может, сразу на развод подашь? Хотя, с долгой я тоже не совсем права. Если еще и всем остальным членам племени, или клана, запуталась уже, жизнь буду отдавать, то срок моей собственной значительно укорачивается.

Фиса странно смотрела на Амира, как-то удивленно, думала о чем-то серьезно, даже губы поджала.

– Ты милок, расскажи-ка все птице нашей золотой, объясни ей, что она сейчас сотворила, да узнай, как это у нее получилось.

И даже не взглянув на меня, вышла. Значит, муж в курсе того, что я совершила своей пощечиной. А он только повел глазами ей вслед, да руки за спину спрятал, опять кулак держит. Бодрость тела подняла мне настроение, а может кулак этот сжатый, и я решила ускорить процесс выяснения значимости своего поступка:

– И что я сотворила?

– Ты спасла ему жизнь.

– Но я же… или для всех?

– Нет!

– Амир!

И опять этот крик, который тут же повторился возгласом Вито, и они оба исчезли. Я даже испугаться не успела, только вздрогнула всем телом. Какое-то время я лежала и ни о чем не думала, внутри все трепетало от всколыхнувшихся эмоций, они бурлили горячей лавой и обжигали все внутренности. Что со мной? Почему я так реагирую на его эмоции? Амир не хочет, чтобы я еще с кем-то собой делилась и возмущен? Это понятно, но в этом крике было и еще что-то и именно оно всколыхнуло во мне это буйство. Может быть, мне хочется, чтобы он на самом деле переживал обо мне, что погибну, отдавая свою жизнь ему и всем остальным, просто растворюсь в них маленькими молекулами силы.

Я еще не совсем пришла в себя, когда в комнату вошел Алекс. И скорее догадалась, чем узнала, что это он, настолько изменилось его лицо. Каштановые волосы лежали в четком порядке короткой стрижки, карие глаза и темные брови, плотно сжатые почти алые губы. Прямой нос с чуть подрагивающими ноздрями вдыхал воздух в комнате, как у сторожевой собаки. Хорошая получилась пощечина, может еще кого ударить? И сразу дикая боль во всем теле, такая яростная, что я взвизгнула тонким голосом.

Боль терзала тело и постепенно превратила его в айсберг, гигантский айсберг среди огромного ледяного поля. И когда в маленькой, едва ощутимой точке появилась капля, совсем маленькая, как дождинка, то ничего не изменилось в этом царстве льда. Но она постепенно образовала лужицу чистой воды, и поверхность лужицы притянула солнечные лучи, вода согрелась, протекла куда-то внутрь айсберга и взорвала его. Я летела ледяной глыбой в пространстве, когда горячие руки поймали меня и прижали к горячему телу, обхватили яростными губами. Жесткие губы давили и требовали ответа, отголоска тепла в дыхании, намека на движение навстречу, иначе огонь не сможет проникнуть внутрь и растопить лед. Прошло много времени, прежде чем где-то в глубине льда проявилась искорка, она сверкнула и исчезла, но пробила едва заметную трещинку, в которую и проникло пламя губ. Оно стремительным всполохом засияло во льду, разломило его лучами и засверкало на гранях осколков. И полились потоки воды, сначала тонкими ручейками, потом стремительными реками, и наконец гигантской волной, омывающей все вокруг.

Я рыдала и хваталась слабыми пальцами за горячие руки, не отпускала их, что-то пыталась говорить, но звуки тонули в потоках слез. Все тело горело внутренним пламенем, но как только я на мгновение отпускала руки и не касалась горячей кожи, пламя мгновенно тухло и все вокруг покрывалась корочкой льда. И вдруг поцелуй, жесткий, властный, полный огня, который пронесся по моим венам потоком лавы, сжигающей все на своем пути.

– Ирод ты и есть ирод, да сколько же тебе говорить, умного из себя изображаешь, прикидываешься, что мол все понимаю, а сам ни капелюшечки в жизни не понимаешь. Ты вон только и воевал, жизни на самом деле не видел, а королева что, она мудрая, да только не ей каждую минуточку решение принимать. Она своим путем шла, вам таким уже не идти, у каждого своя тропиночка, с кем пересечешься, а с кем и рядом пойдешь.

– Рина проснулась.

Я подняла глаза на стоявшего у окна Амира и едва слышным шепотом спросила:

– Какое решение?

– Ластонька моя, березонька-яблонька, вот и проснулась…

– Какое решение? Фиса, оставь нас.

Фиса удивительным образом одновременно улыбнулась и подмигнула мне, кивнула и быстро вышла. Я пошевелила рукой – ничего не болит, потянулась всем телом и глубоко вздохнула.

– Амир, это ты?

Он сделал несколько шагов ко мне и опустил голову, резко отвернулся и опять вернулся к окну.

– Ты меня целовал?

– Да.

Амир ответил сразу, и голос был тяжел, как и голова, которая опустилась и спряталась за плечи.

– Какое решение?

Голова поднялась, но ко мне не обернулась, тем же голосом он сказал:

– Алекс продолжает забирать у тебя жизнь.

– И что ты хочешь сделать?

Амир не ответил, только голову поднял, посмотрел куда-то за небо, в темную высь. Он его убьет, для него это не решение, это для Фисы невозможность и для меня. Для Амира это даже не поступок, это лишь выход из положения.

– Если ты его убьешь, я умру. И ты будешь свободен, все себе назад вернешь вместе с моим приданым.

Я еще не знала, как буду умирать, утоплюсь, золотой тарелкой голову разобью, придумаю способ. А собственно и придумывать не нужно, я встала и подошла к нему, он успел обернуться на шорох и посмотрел на меня черными глазами.

– Забирай все, вот тебе и решение, и Алекс в живых останется, и ты свое получишь.

Оттянув ворот ночной рубашки, я подставила ему свою шею, задумалась, а с какой стороны сонная артерия, справа или слева, покрутила головой, продемонстрировала обе стороны, выбирай.

Вито проявился рядом, но я помнила о возможности его появления и сразу заявила:

– Уходи. Это наше дело, мужа и жены.

– Ирод! Не смей! А ты дура, что говоришь, что творишь-то…

Договорить Фиса не успела, Вито исчез и, видимо, прихватил ее с собой. А я смотрела в эту черноту глаз и думала, так меня никто не целовал, никогда в жизни я не чувствовала такого огня, такой страсти. Теперь можно умирать, да и жизнь спасти по пути тоже правильно.

Амир не двигался, смотрел на меня со своей высоты и тоже о чем-то думал, мысли проскальзывали темной волной, и вдруг глаза сверкнули яркой синевой, всполохом, который развеял черноту. Он коснулся ледяным пальцем моих губ и хрипло прошептал:

– Наступит время…

Он исчез, испарился, а я все чувствовала это касание, от которого мои губы занемели, как заразились холодом.

– Рина.

В дверях стояли Мари и Алекс. Я попыталась им улыбнуться, но сразу стала падать, Алекс успел подхватить меня на руки и перенес на постель. Мари встала рядом с ним, странно покачала головой, очень сокрушенно и проговорила:

– Так все быстро происходит, отец прав, мы не можем контролировать процессы.

– Рина, мы возьмем тебя за руки, а ты попытайся представить, что голубая река из твоих рук остановилась, что ты уже не отдаешь мне ее. Пойми, столько энергии мне не нужно, я уже восстановился.

У меня перед глазами все еще виднелись глаза Амира и губы продолжали неметь от холода. Представить свои руки у меня никак не получалось, и чтобы отвлечься я спросила Алекса:

– А почему ты…чем ты …

– У таких как мы такое бывает, это как неизлечимая болезнь, организм выключает все функции и процесс остановить невозможно. Сейчас иногда стали появляться люди, которые могут поделиться своей энергией с кем-то из нас, и этим спасти, но я для себя такого не встретил. У меня оставались дни, может часы.

– А как ты тогда меня спасал?

– Я умею… у меня много разных возможностей, я был в доме и успел тебе помочь. Рина, ты спасла меня, я полностью восстановился, теперь необходимо остановить поток энергии, который ты продолжаешь отдавать мне.

Вот оно, та самая болезнь, которая их убивает, то, о чем говорила Фиса. А я в праведном гневе за поцелуй, который как оказалось к нему не имеет никакого отношения, своей пощечиной спасла ему жизнь. Полезный оказался гнев, а сейчас чего уже на парня сердиться, не виноват ни в чем, даже умирая, пытался меня спасти. Алекс удивленно посмотрел на Мари, которая держала меня за другую руку:

– Ты чувствуешь?

– Получилось! Рина, получилось, ты остановила поток, а теперь я попытаюсь тебе передать своей энергии.

Она умоляюще посмотрела на меня:

– Только ты не сопротивляйся, пожалуйста, дай мне возможность помочь тебе.

Алекс отпустил мою руку, и Мари схватила ее, так она и держала меня за обе руки, которые стали нагреваться от ее энергии. Даже губы согрелись.

Они ушли, а я так и осталась лежать на постели, хотя вся бурлила от энергии Мари. Надо воспользоваться одиночеством и попытаться привести мысли в хоть какой-то относительный порядок. Не хотела ни о чем думать, а теперь что делать? Запуталась так, что концов не найти. Итак, по пунктам. Первое – вышла замуж за кого-то, кому шестьсот тридцать лет, выглядит значительно моложе, богат, выявлен один очень значительный минус, может зажевать вместе с косточками в любой момент, хотя и обещает сдержаться. И еще очень страстно целуется. Красивый, сильный, высокий. Плюсом можно причислить и его молчаливость, говорит очень редко. Второе – время от времени приходится выносить такую боль, которую я в жизни даже представить не могла, но как-то умудряюсь выживать с посторонней помощью. Права Фиса, такое только женщина и может вытерпеть. И я вдруг замерла от этой мысли, а ведь действительно, я никак не пытаюсь кого-то обвинить в этой боли, может быть потому, что эта боль всегда наступает так неожиданно и непонятно почему, что и обвинить-то не знаешь кого. Или всех сразу, хоть и говорят, что вся эта боль из-за передачи энергии Амиру, но ведь уже и Алексу успела, хоть они оба ничего у меня и не просили. Как тогда Амир сказал, так получилось, независимая ни от кого случайность.

А энергия это совершенно отдельная история, которую нельзя привязывать ни к чему. Это даже не третье, это вообще основа всего, и стол к ней относится. И ковры, что-то я в них понимаю, только непонятно что. Ковры и стол это одна история, только я прочитать ее не могу, или не успеваю, настолько стремительно все происходит. И поцелуй. Он опять все перевернул, мой внутренний цинизм рухнул, растворился в пламенной страсти поцелуя. Мое тело помнит, губы помнят, даже боль и лед не смогли ничего изменит в этом воспоминании. И объятия крепких горячих рук.

Я уже хотела встать с постели, но опять замерла от мгновенно прояснившей все мысли, он чувствует меня в этот момент, Амир, он в поцелуе так же все чувствует, как и я. А потом это ощущение пропадает, пальцы уже ледяные, только воспоминание ума. И дополнительное страдание для него, потому что получается, он чувствует меня только в состоянии моей боли. Как там Баба-Яга предрекла, только через мою боль и страдание… и через кровь. Значит, кровь еще впереди, которую я, кстати, сегодня ему уже предлагала.

Что-то он еще говорил об агрессии и жажде моей крови, в своем нежелании думать я пропускала всю информацию мимо, делая вид, что она меня не касается, но поцелуй все изменил. А как тогда он вообще рядом со мной держится в этой жажде и агрессии, в ней в особенности? Вот вам и зажатый кулак, он его удерживает, чтобы не разнести все вокруг в яростной злобе. Представить, что может разрушить мужчина в гневе я теоретически могу, хотя мой бывший на такие подвиги был не способен, он всегда лучше меня знал, что сколько стоит и где куплено. Даже тарелку со сколом было трудно выкинуть, вдруг пригодится. А такой как Амир? Без всяких там суперспособностей, о которых все говорят, только по тому, как он переносит меня в пространстве, практически не замечая моего увеличившегося в невероятном количестве от душевных страданий веса, то да, дворец он шутя разнесет на гранулы. И деваться ему некуда от меня, только он сам и может мне помочь, если я вдруг надумаю ему передавать свою жизнь. Получается, что я постоянный раздражитель для всего его организма, и крови хочется, и поцелуя думаю тоже.

Я долго плавала, кнопок на поручне больше не стало, стоячая вода мне не нравилась в моем нынешнем состоянии, мне бы бурю с мглою, да ветер посильнее, но деваться некуда. Переодевшись в новый халат, я села на скамеечку и стала наблюдать закат, относительный, потому что тучи закрыли все небо, и остатки солнечных лучей лишь едва угадывались. Есть не хотелось, хотя я уже и не помнила, когда последний раз нормально ела, все эти странности с энергией, бессознательные состояния и непонятный сон совсем меня выбили из колеи. Кстати, а моя свадьба интересно уже прошла, или еще нет? То есть три отпущенных Фисе дня моего полного здоровья. Но с математикой у меня всегда было сложно, а в этом дворце совсем странно считается, поэтому неизвестно, но я думаю, без невесты, которая уже жена, не пройдет, все равно позовут.

Я легла в постель и опять вспомнила поцелуй Амира, такой страстный, такой…настоящий, когда кипит кровь. И почему-то я ему поверила, поцелую, не словам и даже не глазам полным боли. Слова вообще в счет не идут, я им не верю уже давно, а запись на бумаге это те же слова, и в глазах боль тоже может быть от чего угодно, мозоль например на пятке. А еще палец ледяной на губах, ведь знал, что ничего не почувствует, все понимал, а коснулся, не смог удержаться. В агрессии и жажде может себя держать, а в стремлении к моим губам не смог, память о пламени в крови победила.

Фиса разбудила меня рано утром строгим заявлением:

– Утро уже красное, солнышко спряталось за тучи, а ты все спишь, вставай девица-красавица, свет ясный, свадьба наступила, прилетела из-за морей и гор, за тобой ласточка наша.

– Фиса, какая свадьба, прошло уже, даже приданое уже… подожди, а что, сегодня?

– Платье твое уже готово, ждет тебя, а сейчас умываться, смыть грехи, чтобы перед мужем чистой встать, в глаза ему посмотреть, слова клятвенные сказать.

Я мрачно посмотрела на нее, еще и клятва, только этого мне не хватало.

– Кровью клясться придется?

Она вдруг стала очень серьезной, поправила платок на голове и торжественно сложила руки на животе.

– А ты девица, не шути клятвой-то, не шутят этим, на всю жизнь клятва…

– Тогда ненадолго.

И что случилось за ночь? Такое вчера романтичное настроение было, вся готова любить, а проснулась как мегера, даже Фиса не выдержала:

– Ты девонька характер-то спрячь, сама согласие дала, все бумажки подписала, теперь лицо белое от мужа не вороти, достойна будь.

Я только вздохнула, ну подписала, ну согласие дала. Уже в бассейне я поняла, это страх во мне за ночь собрался. Один раз я уже была замужем, есть что вспомнить. Как бы театрально не выглядела свадьба, с танцами и букетами, я к ней отнеслась неожиданно серьезно. Поцелуй, он заставляет меня посмотреть на все действо несколько иначе.

Вито принес поднос с едой и сказал, что по закону я до самого ритуала не должна выходить из комнаты. Безропотно позавтракав, я скромно села на постели в ожидании процедуры надевания свадебного платья. Фиса героически молчала. Что-то изменилось в наших отношениях после моего вчерашнего демарша, когда я так жестко заявила, это наше дело, мужа и жены. Она как бы от меня отдалилась, и мне не хочется думать, что это демонстрация, а признание моего личного права вести себя так, как я посчитаю нужным.

– Фиса, ты прости меня, но мне нужно было Амиру…

– Ты права, девонька, так все и должно быть, проснулось твое истинное женское, камешки распались, душа твоя в окошечко и выглянула. И она с мужем твоим говорила, показала ему дороженьку к сердцу твоему.

И опять я удивилась, какой такой путь, шею что подставила, кровь свою предложила? Фиса поняла мое удивление и таинственно ответила:

– Как он тебя поймет, такова и дорожка будет.

Неожиданно улыбнулась, даже глаза опустила и громко зашептала:

– А тело твое горячее он устами своими уже …

– Что?! Какое такое тело? О чем ты говоришь? Он только меня поцеловал…Фиса!

Она быстро взглянула на меня, опять опустила глаза и изобразила на лице такое умиление, что я задохнулась от возмущения:

– Говори, что на самом деле делали со мной!

– Голубка моя сизокрылая, спасали тебя, как могли, так и спасали.

– Фиса!

– Только его ты и допустила к себе, к боли своей, прижалась к нему сама, он тебя губами коснулся, да и почувствовал кожу твою нежную, губами почувствовал, ощутил боль твою, куда ни коснется, так все и чувствует.

– И где… касался?

– Дак милочка, куда смог губами своими горячими дотянуться, там и касался, а ты сама тело свое белое губам-то и подставляла, тянулась к нему, да и поцеловала.

– Я?!

Фиса смотрела на меня и радовалась, вот и спелись голубки, почти сеновал, раз поцелуи, то совсем хорошо, потому как уже по документу жена официальная. Вот почему Амир так себя вел, когда я спрашивала, кто же меня целовал, голову опустил, сразу ответил, прикрыл меня перед собой. Сама приставала, а потом стала выяснять, парню … ну, с ним правильно получилось. Я закрыла лицо руками, спряталась от веселого взгляда Фисы. Она подошла ко мне и погладила по волосам.

– Ирод он, суть его звериная… только девонька, раз судьба тебя к нему послала законы их новыми буковками написать, и тебе новые слова на своем пути записывать… прими, ласточка, яблонька белая, в тебе столько любви скопилось, ему она нужна, она спасение для него, любовь твоя. А он сам не знает, что любовь в нем уже самом живет, рвется, да тропиночки пока не знает. И тяжело ему пока, суть-то рвет его на кусочки, он боль душевную свою тебе не покажет, не умеет, как сделать, чтобы ты глаз свой ласковый на него обратила.

Неожиданно поцеловала меня в макушку и тихо сказала:

– А тело твое горячее, кожу бархатную он уже почувствовал, стремиться к ней будет, и суть его зверская отступит, ты верь в это девонька, верь.

Я мотала головой, вот так, взяла и поцеловала чужого мужика, смотрела, выгадывала достоинства и недостатки, а когда плохо стало, так и поцеловала.

– Фиса, я, что, оба раза сама и целовалась?

– Ласточка моя, ирод-то сразу, как тебе плохо стало, губ твоих коснулся, надеялся, получится как в первый-то раз, а ты никак, холодная как ледышка, только уже когда он надежду совсем потерял, вдруг и шевельнулась, позволила пламя сердца его себе излить.

Она опять провела ладошкой по моей голове и легко засмеялась:

– Любовь, она разные дорожки находит, ему такую показала, он теперь уже тебя только видеть и будет, уста момент первый навечно запомнили.

Я только жалобно подняла на нее глаза и вздохнула, совершенно неожиданный оборот, бесчувственная рыбина пламя поцелуя почувствовала, да еще и свое заставила запомнить навеки, это как-то совсем не обо мне. Фиса одним взглядом прочитала мои мысли и скривила губы:

– Ты прошлое свое не вспоминай, какого выбрала, такой сама и стала, а теперь с другим рядом пойдешь, о нем думай.

Но долго предаваться сомнениям мне не дали, вошли Вито с большой коробкой в руках и Мари с коробкой поменьше. Мари сверкала глазами от радости, а Вито просто улыбался, как у него поменялось лицо, ничего общего с агентом ЦРУ, которым он был в первые дни нашего знакомства. Мари сразу заговорила:

– Рина, доброе утро, сегодня твоя свадьба, такое платье красивое, я тебе помогу одеться. Вито, открой коробку и уходи, мы тебя позовем.

– Доброе утро.

Вито кивнул головой, положил коробку на пол передо мной, открыл крышку, и я замерла. Казалось, что в комнате засветило солнце, так сверкало платье. Мари тут же опустилась на колени и подняла то, что лежало в коробке:

– Смотри, такие носили женщины нашего народа.

Я даже не заметила, как исчез Вито, Мари покрутила платье передо мной и заявила:

– Немедленно снимай халат. Фиса, красивое, правда?

Фиса от удивления только рот ладошкой прикрыла и головой покачала, явно не видела его раньше, так ее поразила красота моего свадебного наряда. А я смогла только длинно выдохнуть воздух, и как это надеть?

Платье состояло из нескольких полос ткани, непонятно как закрепленных друг с другом, алый цвет едва был виден из-под огромного количества небольших золотых пластин различных форм и размеров, на большинстве которых в центре сверкали прозрачные бриллианты. Присмотревшись, я заметила, что это были фигурки людей и животных, которые держали в руках, лапах и когтях камешек-бриллиант. А на некоторых пластинках едва просматривались надписи на непонятном языке.

– Это ваши письмена?

– Да, это наш язык.

– А что там написано?

– Что ты отдала свою силу для спасения народа.

– Народа?

– Но ты же спасла вождя, значит, спасла весь народ. Рина, я хочу быстрее посмотреть, одевайся.

Мари радовалась совершенно как ребенок, сейчас можно было дать ей ее двенадцать лет, она даже потрясла меня за руку. Я растерянно посмотрела на Фису, как-то не похоже на бракосочетание на острове, может и о клятве она серьезно говорила? Фиса решительно кивнула головой и подошла ко мне:

– Ну, лебедушка, скидай халатик, в царские одежды облачайся.

Ничего не сделать, сбежать не удастся, да и замужем уже, осталось только букет получить, да ритуал посмотреть. Я сняла халат, и Мари накинула на меня полоски, я даже пригнулась, совсем не ожидала, что будет так тяжело, как Мари эту тяжесть только удерживала. А ведь действительно, она держала вес этого так называемого платья легко, совершенно невесомо, а я даже стою на ногах с трудом, столько золота и камней. Они долго крутили меня, Мари объясняла Фисе, где надо подержать, а где скрепить крючками на мельчайшие петельки или завернуть часть полосы вокруг меня. Не всегда получалось с первого раза, а так как мне никто слова не давал, да и не понимала я ничего, то мне оставалось только слушаться и поворачиваться в нужном направлении или поднимать руки.

Наконец действо закончилось, они обе облегченно вздохнули, подвели меня к зеркалу, и Фиса произнесла:

– Настоящая королева.