Еще до полудня на стол Саймона легло первое сообщение. Написанное красивым летящим женским почерком, оно содержало вопрос, принял ли он решение относительно того разговора, что имел накануне днем с виконтессой де Гренье. Вначале Саймон решил письмо сжечь, но передумал и спрятал в стол.

Потом пришло еще одно сообщение, на этот раз в нем ничего не было, кроме одного адреса. В отличие от сообщения виконтессы эта записка Саймона порадовала.

Накинув камзол, он торопливо вышел из дома. Находиться в доме стало для Куинна пыткой, поскольку теперь там обитал не только Эддингтон, но еще и воспоминания, связанные с Линетт. Будь его воля, он вообще бы не бывал у себя дома, но только там он мог дожидаться новостей и как-то убивать время до темноты – раньше он к Лизетт заглядывать не хотел.

Саймон подгонял коня, словно силился умчаться от себя самого. Он чувствовал себя так, словно его загнали в угол. Обстоятельства не оставляли ему выбора. Он вынужден был поступать против собственной воли. Он не мог и шагу сделать ни вперед, ни назад, – отсутствие информации связывало его по рукам и ногам.

Саймон знал, где находится то ателье, адрес которого был указан в послании, но прямо туда отправиться не мог. Куинн был вынужден ходить вокруг него кругами, чтобы убедиться, что за ним нет «хвоста».

Прибыв на место, он позвонил в колокольчик и вошел внутрь. Увы, ни одного своего знакомого он там не увидел.

Саймон смял шляпу, окинул взглядом многочисленные рулоны тканей, взглянул на мужчину, беседующего с рыжеволосой женщиной за прилавком, и только тогда заметил чью-то руку, махавшую ему из-за шторы по ту сторону прилавка. Саймон зашел за деревянную панель и оказался в служебном помещении магазина. Там он увидел Ричарда.

– Не слишком ты торопился, Куинн, – со смехом сказал ему Ричард.

Саймон уселся за стол, заваленный обрезками тканей и катушками ниток. Как всегда, у Ричарда был вид праздного бездельника, но Саймон слишком хорошо знал его, чтобы верить первому впечатлению.

Сев на предложенный Ричардом стул, Саймон положил шляпу на стол и сказал:

– Интересный выбор места действия.

– Спасибо Эмми. – Ричард поклонился некрасивой девушке, которая, сидя в углу, вдевала нитку в иголку. – И особое спасибо ее матери, Натали.

За спиной у Саймона возникла рыжая модистка с подносом. Подойдя к столу, она поставила перед мужчинами разнокалиберные чашки и блюдца прямо на ворох лоскутов и принялась разливать чай.

– У Натали муж – портной, – пояснил Ричард, – но он всю неделю дома, болеет.

– Большое спасибо, – сказал Саймон Натали, а дочери ее послал воздушный поцелуй.

Эмми покраснела и опустила глаза.

– Женщины слетаются на тебя как мухи на мед, – пожаловался Ричард. – А мне пришлось битых два часа из кожи лезть, прежде чем Натали на меня посмотрела.

– Но твои усилия были вознаграждены.

– Я бы предпочел экономить силы, как ты, к примеру.

Саймон взял чашку с чаем и постарался расположиться поудобнее, насколько это позволял шаткий табурет.

– Скажи, у тебя есть для меня что-нибудь?

– Не знаю, насколько важно для тебя то, что я имею тебе сообщить, но за то, что я узнал кое-что любопытное, ручаюсь. – Ричард не стал пить чай, а, положив локти на стол, наклонился к Саймону поближе. – Узнать историю виконта де Гренье и его семьи, как ни странно оказалось проще простого.

– Да?

– Да. Виконт был замешан в скандале такого масштаба, что о нем тут, в Париже, до сих пор помнят.

– Как приятно, что у парижан такая цепкая память.

– Это точно. Виконт, говорят, был помолвлен с Маргаритой Пиккар, которая была бриллиантом чистой воды, насколько я понимаю.

– Она и сейчас все также хороша, – сказал Саймон и поставил чашку на стол. Ему внезапно захотелось выпить чего-нибудь покрепче.

– Однако еще до того, как они успели пожениться, невеста де Гренье сбежала с маркизом де Сен-Мартеном, известным губителем женских сердец, который на тот момент уже был женат. Я слышал несколько невероятных историй о том, как женщины рыдали по нему и молили о взаимности, стоя прямо на улице перед окнами дома, в котором он жил с семьей, но, очевидно его репутация не стала преградой для мадемуазель Пиккар.

Саймон представил надменную и холодную женщину, с которой говорил в гостиной, и в недоумении приподнял брови. Тогда он вспомнил горячую и пылкую Линетт. Похоже, и та и другая привыкли получать то, что хотят, и не стоят за ценой.

– Она была его любовницей больше года, – продолжал Ричард, – затем вернулась к де Гренье, который, несмотря ни на что, на ней женился. Он служит дипломатом и живет в Польше с тех пор, как женился на мадемуазель Пиккар. Де Гренье довольно часто бывает в Париже, и всегда приезжает один. У них было две дочери, но одна из них погибла.

– Разрыв с Сен-Мартеном прошел мирно?

– Говорят, у распутного маркиза случилась глубокая депрессия после их разрыва. После того как мадемуазель Пиккар вышла замуж, его никто не видел несколько месяцев и он уже никогда не был прежним.

Саймон размышлял, нахмурившись.

– Когда это произошло?

– В 1757-м. И еще, я не знаю, есть ли тут какая-то связь, но фамилия Сен-Мартена – Руссо.

– Это не совпадение. Слишком много совпадений. Так не бывает.

– Ты знаешь, что это значит?

– Возможно. – Саймон внезапно пожалел о том, что так плохо выспался – мозг отказывался работать в полную силу.

– Не говори об этом ничего Эддингтону.

– Конечно, не скажу. Ты же меня знаешь.

Саймон поднялся с табурета.

– Ну, так как? Ты собираешься рассказать мне, что тут, черт возьми, происходит?

– Пока нет.

– Черт, Куинн, не уходи! Я еще не закончил.

Саймон задержался у стола.

– Я расскажу тебе то, что знаю, а ты в ответ расскажешь мне, что ты накопал, – предложил Ричард.

– Бекинг, не дави. – Куинн терял терпение.

– Ну ладно. Сегодня днем я заскочил к мадемуазель Руссо, как раз перед тем, как приехать сюда. Один из ее слуг как раз в это время уходил, и я решил за ним проследить. Он направился прямиком к Дежардану, и виконт принимал его как гостя, а не как слугу.

– Наверное, это немного странно, – пробормотал Саймон, – но я не слишком удивлен. Дежардан платит прислуге Лизетт и ждет от ее слуг отчета о том, чем она занимается, и кто у нее бывает.

Именно поэтому Саймон не собирался заранее оповещать Лизетт Руссо о своем следующем визите.

– Но самое интересное еще впереди. Этот парень, Джеймс, тоже пошел следом за слугой. И кстати, «хвост» из него получился отличный. Видно, он работал со знанием дела. Я заметил его только тогда, когда сел на коня, чтобы ехать на встречу с тобой. Я поворачивал за угол, когда он попался мне на глаза.

– Выходит, что мышка почувствовала ловушку, – кивнул Саймон. – Бекинг, ты, как всегда, отлично сработал. Вот этой новостью ты можешь поделиться с Эддингтоном. Порадуй его.

– Да, сегодня у меня удачный день. Саймон похлопал Ричарда по плечу. – Посмотрим, что ты сможешь разузнать про маркиза.

– Уже над этим работаю, – заверил его Ричард. – Как ради себя, так и ради тебя. Давно уже не попадалась мне такая интересная работенка.

Саймон с улыбкой вышел из ателье и поехал к Лизетт.

Дежардан, поднимаясь в комнату Лизетт, не вынимал руку из того кармана, где лежало послание от Эспри. Еще одно требование Эспри на этот раз касалось Саймона Куинна. На этот раз цели Эспри и Дежардана совпадали. Саймон Куинн слишком близко подобрался к Лизетт, чтобы Дежардан мог смотреть на происходящее сквозь пальцы. Если не проявить осторожность, он может ее потерять.

Дежардан один раз постучал в дверь и вошел, не дожидаясь разрешения. В конце концов, этот дом со всей обстановкой принадлежал ему.

– Малышка моя! – воскликнул он, направляясь к кровати.

Лизетт полулежала-полусидела на подушках, подоткнутых к изголовью кровати. В ночной рубашке, укрытая по грудь одеялом, она казалась очень маленькой и хрупкой. Она напомнила Дежардану его дочь Анну, и к горлу у него подступил комок.

– Милорд, – пробормотала Лизетт все еще сдавленным и хриплым голосом.

– Как себя чувствуешь? – спросил Дежардан и, пододвинув к кровати стул, уселся на него.

– Я устала. Я растеряна.

– Насчет первого я сделать ничего не могу, но насчет растерянности – пожалуй, в моих силах кое-что тебе прояснить.

Лизетт вздохнула и зашлась от кашля. Схватив лежащий у нее на коленях поверх одеяла большой носовой платок, она поднесла его к губам.

– Врач приходил?

– Не знаю.

– Я пошлю за ним, когда буду уходить.

– Спасибо.

Дежардан улыбнулся:

– Для тебя я готов на все.

Лизетт кивнула серьезно, без улыбки.

– Надеюсь, ты тоже готова для меня на все, – сказал он.

– Разве за два последних года я дала недостаточно тому доказательств?

– О, вполне достаточно. – Дежардан закинул ногу на ногу. – Но мир меняется, повсюду войны. Друзья становятся врагами и наоборот. Такова жизнь.

Лизетт смотрела на него, в недоумении сдвинув брови.

– Что произошло?

Виконт обвел взглядом комнату, заметив бледно-розовую кушетку в странном месте. Он кивнул в сторону этого предмета мебели:

– Джеймс там спал?

– Полагаю, да.

Голос ее звучал несколько странно, и Дежардан спросил:

– Так вот в чем источник твоей растерянности?

– Да. – Лизетт теребила носовой платок. Я не понимаю, зачем ему так стараться для меня. Если только у него свой, особый интерес. Вы можете его интересовать?

– Сомневаюсь. Так трудно поверить, что он заботился о тебе просто потому, что ты ему небезразлична?

– Но он меня совсем не знает.

Дежардан пожал плечами:

– А что тут знать? Твои любимые блюда, места, которые ты больше всего любишь посещать? Согласен, имея подобную информацию, проще поддержать разговор, но, честно, разве эти сведения могут как-то изменить то чувство, что испытываешь к человеку после первой встречи? Нескольких секунд хватает, чтобы понять, хотим мы узнать человека лучше или нет. Очевидно, Джеймс решил, что ты ему небезразлична, и это все.

Лизетт в раздумье кусала губы.

– Я думаю, что ты для него загадка, а он из числа тех мужчин, которые любят разгадывать тайны.

– Загадка, – повторила Лизетт.

– Я так думаю.

– Хм… Тогда скажи, почему ты здесь? – спросила Лизетт, взглянув на виконта.

– Хочу убедиться, что ты здорова.

– Тьерри тебе бы обо всем сообщил.

Дежардан усмехнулся:

– Да, но иногда я предпочитаю увидеть все сам.

– Думаешь, я могла бы сбежать? – протянула Лизетт.

– Могла бы. Кажется, Куинн не желает тебя забывать. Возможно, ты что-то скрываешь от меня о вашей с ним связи.

– Ты считаешь так потому, что он зашел ко мне?

– Я говорю это, потому что он поставил человека наблюдать за твоим домом.

Лизетт замерла, пристально глядя на Дежардана. Сегодня он вел себя как-то странно. От обычной непринужденности не было и следа. И Лизетт нервничала. Беспокойный хищник всегда смертельно опасен.

– Я должен сказать, – пробормотал Дежардан, – что мне теперь куда легче, когда я вижу, что тебе неприятно об этом слышать.

– Конечно, мне неприятно, – огрызнулась она. – Мне не нравится, когда кто-то лезет в мою жизнь. Достаточно одного тебя.

– Хотел бы я, чтобы это было правдой.

Лизетт уронила платок и скрестила руки на груди.

– Скажи мне, зачем ты пришел. – Понимая, что Дежардан явился к ней, скорее всего по какому-то важному делу, Лизетт не желала тратить силы на бессмысленные разговоры.

Дежардан достал из кармана послание и бросил его Лизетт. Конверт приземлился возле ее бедра. Она взяла его, внимательно осмотрела и заметила черный взломанный сургуч без печати. На конверте не было ни адреса, ни фамилии получателя.

Лизетт подняла глаза на виконта:

– Мне следует это прочесть?

– Да, пожалуйста.

С большей, чем обычно, осторожностью Лизетт развернула письмо и принялась читать.

– От кого оно? – одними губами прошептала Лизетт.

Тон письма был таков, что холодные мурашки поползли по спине. Аноним требовал информацию о Саймоне Куинне и грозил лишить Дежардана дочери, если тот не предоставит требуемое.

– Человек, который называет себя Эспри, или Дух, – ответил Дежардан. – Вот уже двадцать лет он занозой торчит у меня в боку.

Лизетт уронила руки на кровать. Состояние Дежардана внушало ей тревогу и отчасти страх. Дежардан был испуган и растерян. Она ни разу не видела его таким, но эти два чувства были слишком хорошо ей знакомы, чтобы не узнать их в другом человеке.

– Он все время угрожал вам расправой над членами вашей семьи? Все эти двадцать лет?

– Да, с самого начала. Я иначе никогда не стал бы ему помогать. – Виконт поднялся и нервно заходил по комнате. – Ты работаешь с Джеймсом потому, что так приказал Эспри. Его интересует Франклин, и я надеялся, что тебе удастся узнать нечто такое, что я мог бы использовать как приманку для Эспри; нечто такое, с помощью чего мог бы вытащить Эспри из тени.

– Конечно, я сделаю что смогу.

– Сейчас уже не до этого. Ты прочла последние требования. Человек Куинна проследил за Тьерри до самого моего дома. И очень скоро Эспри через Тьерри или Куинна выйдет на тебя.

Лизетт вдруг стало холодно. Она зябко укуталась в одеяло.

– Это сильно вас расстраивает.

– И тебя это тоже должно здорово насторожить, – сказал Дежардан. – Депардье был на службе у иллюминатов. Если Эспри узнает, что ты убила одного из его самых надежных сподвижников, он отберет тебя у меня. Хорошо еще, если он просто тебя убьет. Я видел, что он делает с людьми. Он их разрушает.

– Разрушает? – переспросила Лизетт. Ее пугал не столько рассказ Дежардана сам по себе, сколько очевидная нервозность виконта. В каких только переделках они не побывали вместе, и Дежардан никогда не терял самообладания.

– Когда-то он невзлюбил маркиза де Сен-Мартена. Он лишил несчастного всего, что было ему дорого. Ничего не пощадил.

– Что мы можем сделать?

– Воспользуйся своей болезнью для того, чтобы еще глубже войти в жизнь Джеймса. Позволь ему делать все, что он может, для твоего комфорта. Пусть связь между вами крепнет. Не препятствуй этому. Сделать это будет нетрудно, ведь он спас тебе жизнь.

– А как насчет Куинна? Он вернется.

– С Куинном я разберусь сам.

В голосе Дежардана звучала угроза. Лизетт почувствовала тошноту. Нервозность Дежардана подстегнула ее тревогу.

– Я сделаю все, что смогу, в отношении Джеймса.

– Спасибо. – Виконт подошел и поцеловал ее руку, затем забрал записку от Эспри и положил в карман. – Я подумаю, куда тебя переселить. Больше я не считаю этот дом безопасным убежищем.

С этими словами он вышел и закрыл за собой дверь. Лизетт прижалась щекой к подушке и тихо заплакала. Неужели судьба так и не позволит ей узнать о ее прошлом до того, как за ней придет смерть?

– Вы крепко влипли, Лизетт.

Лизетт вздрогнула, сердце ее забилось с утроенной силой при звуках этого тихого голоса у нее за спиной. Перевернувшись, она уставилась на дверь, ведущую в гостиную. Там стоял Саймон в расслабленной позе, глядя вслед Дежардану.

– Как вы сюда попали? – спросила Лизетт, торопливо утирая мокрые щеки.

– Да будет вам, – насмешливо протянул он. – Мы с вами знаем, как это делается.

Лизетт смотрела, как он заходит в ее спальню с таким видом, словно эта спальня была его собственной. Он схватил стул, на котором только что сидел виконт, развернул его и уселся задом наперед, обхватив руками спинку.

В этой очень женственной бело-розовой комнате мощное мужское начало Саймона заявляло о себе до неприличия громко. Он даже не пытался скруглить острые углы. Невольно Лизетт сравнила его с Эдвардом. Разница сразу бросалась в глаза. Эдвард был настоящим мужчиной во всех смыслах этого слова, и, тем не менее, он сумел обуздать свое чисто мужское стремление к превосходству и сегодня утром проявил сдержанность, не боясь показаться размазней. Ради нее. Лизетт почувствовала странное теснение в груди и поспешила отогнать воспоминание. Сейчас она не могла о нем думать. Ее измученная душа не перенесла бы таких мыслей.

– Расскажите мне о себе, Лизетт, – протянул Куинн, пристально глядя на нее.

– Мне следовало убить вас за то, что вы без спроса вторглись в мой дом, – прошипела она, пряча смятение под маской агрессии – дело для нее привычное, иначе она не выжила бы.

– Хотелось бы посмотреть, как вы станете меня убивать. Вы слабы, как котенок.

– Если я закричу, ко мне придут на помощь.

– Кто? Те слуги, которых приставил к вам Дежардан?

Он прав. Она была слаба, с ней случилось то, что, как она себе обещала, с ней никогда не должно случиться.

– Я здесь не для того, чтобы причинить вам вред, – тихо сказал он. Он вдруг стал очень серьезным. – Я просто хочу знать, кто вы.

– Зачем?

– Мне кажется, я встретил вашу родственницу, и хочу понять, прав ли я.

Лизетт побледнела, и ладони ее увлажнились.

– Что такого сделали вам ваши родители, чтобы заставить вас пойти на все эти ухищрения? – тихо спросил он. – Угрожали выдать вас замуж? Урезать ваше содержание?

– Чего вы хотите? – огрызнулась Лизетт.

Саймон приподнял бровь.

– Ко мне это не имеет никакого отношения.

– У меня нет семьи. Все умерли.

Саймон прищелкнул языком:

– Лгать грешно. Хотя, я думаю, эта ложь – самая безобидная из всего, что вы совершили в жизни.

– Вы такой самонадеянный, так безапелляционно судите всех, – запальчиво бросила Лизетт, – словно знаете все на свете. Словно вы выше других людей.

– В настоящий момент у меня такое чувство, словно я вообще ничего не знаю. Я надеюсь, что вы прольете свет на то, что происходит.

Лизетт и выжила во многом благодаря умению правильно судить о людях, и сейчас у нее было ощущение, что Саймон говорит искренне. Разум подсказывал, что он блефует, но сердцем она ему верила.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

– Ваша сестра очень любит вас и глубоко скорбит о том, что вас потеряла. Неужели вам нет до нее дела? Неужели сердце ваше настолько остыло, что вы можете просто взять и вычеркнуть ее из своей жизни одним махом?

– Моя сестра? – Лизетт схватилась за горло.

Комната начала вращаться у нее перед глазами. К горлу подкатил ком, и она вслепую потянулась к тазу на тумбочке.

Саймон не медлил ни секунды. Он оказался рядом с ней в то же мгновение, как стул, на котором он сидел, упал на пол. Он поднес таз к губам Лизетт, и ее вырвало. Ослабевшее тело не вынесло напряжения дня.

Когда спазмы в животе прекратились, она без сил откинулась на подушки. Саймон подошел к двери и запер ее. Еще мгновение, и в дверь постучали, после чего подергали ручку.

– Мадам Маршан? – раздался из-за двери женский голос. – С вами все в порядке?

«Только попробуй сказать ей, что я здесь», – одним взглядом сказал ей Саймон, угрожающе приподняв бровь.

Лизетт судорожно схватила ртом воздух и ответила:

– Я перевернула стул, когда шла к ночному горшку. Вам ни к чему беспокоиться.

– Я принесу ключ и помогу вам, – предложила мадам Фуше.

– Нет! Прошу вас, не надо. Я хочу спать, и все. После долгой паузы из-за двери донеслось:

– Хорошо. Позвоните в колокольчик на столе, если я вам понадоблюсь.

Саймон стоял, прижав ухо к двери. В конце концов, он кивнул и вернулся к Лизетт. Он поставил стул наместо и сел на него как подобает, а не задом наперед. Он терпеливо ждал, пока она начнет говорить.

– Что я должна вам сказать? – спросила Лизетт.

Голова у нее нещадно болела. Перед глазами плясали красные пятна, и лоб покрылся испариной.

– Я пытаюсь понять, в каком родстве вы находитесь с Линетт.

– С Линетт?

По красивому лицу Саймона пробежала тень.

– Вам не знакомо это имя?

Лизетт покачала головой, но в душе ее вспыхнула искра надежды, и от этой надежды у нее так закружилась голова, что она вообще потеряла способность соображать.

– Где ваша семья, Лизетт? Кто они?

– Я не знаю, – прошептала она, чувствуя себя так, словно стоит нагая перед толпой.

– Как вы можете не знать, где ваша семья? Я – бастард, и все равно знаю, что родился в Дублине и что мать моя была портнихой.

Лизетт проглотила вязкую слюну и, потянувшись за влажной тряпкой на тарелке на ночном столике, приложила ее к горящему затылку.

– Я ничего не помню о своей прошлой жизни. Все, что я о себе помню, исчерпывается двумя последними годами моей жизни.

Саймон уставился на нее, не моргая:

– Как такое возможно?

– Хотела бы я знать! – воскликнула Лизетт, сотрясаемая беззвучными рыданиями.

– Проклятие! – Саймон встал и принялся ходить по комнате, совсем как Дежардан. – Два года назад погибла молодая женщина с вашим именем. Ее похоронила семья – родители и сестра-близнец.

– Сестра-близнец?

Неужели, правда? Неужели судьба смилостивилась над ней, наконец, подарив сестру, точь-в-точь похожую на нее? Сестру, в которой она узнает себя?

– Да. – Саймон остановился и сделал глубокий вдох.

Он провел рукой по волосам, оставив их в беспорядке. Он не заметил этого, и ему, похоже, было все равно.

– Как вы получили свое имя?

– Депардье называл меня Лизетт. И мне… мне это имя пришлось по душе. Я решила, что буду Лизетт.

– Депардье?

– Увы, он относится к моим самым ранним воспоминаниям. – Лизетт зябко повела плечами.

Ей опять стало плохо. Ее бы снова вырвало, если бы хоть что-то осталось в желудке.

– А Руссо? Или все же Маршан?

– Дежардан дал мне фамилию Руссо. Сказал, что она мне подходит. Как правило, я называла себя Маршан в качестве дополнительной защиты от Депардье. Он злился из-за того, что потерял меня, и, поскольку, он не мог держать меня при себе постоянно после вмешательства Дежардана, он мог бы прийти ко мне так, от нечего делать, если бы знал, как меня найти.

– Мне вы не сказали, что ваша фамилия – Маршан.

– Моя миссия в Англии должна была стать последней из тех, что поручал мне Дежардан. Он пообещал, что, если я смогу узнать имя вашего руководителя, он освободит меня. Я не видела причин для того, чтобы скрывать свое имя, тем более что совсем не была уверена в том, что это имя – настоящее.

– Я думаю, Дежардан прекрасно знает, кто вы, – сказал Саймон. Он стоял, уперев руки в бока. – Я думаю, он держал вас при себе, чтобы в случае чего использовать как козырную карту в своей игре.

– Но… – Нижняя губа Лизетт задрожала, и она прикусила ее, чтобы не показывать перед Куинном слабости.

– Вы действительно думаете, что ему есть до вас дело? Если он посылает вас убивать тех, кто путает его карты?

Лизетт молчала. Ей было больно и страшно от сознания того, что обратиться ей действительно не к кому. Нет, она не верила в то, что Дежардан любит ее в любом понимании этого слова, но она действительно надеялась, что он жалеет ее, пусть совсем чуть-чуть.

Саймон подошел к кровати и сел, взяв руку Лизетт в свою. Он пристально смотрел ей в глаза, словно хотел заглянуть в душу.

– Ваша семья вас любит. Им очень не хватает вас. Они примут вас с огромной радостью, несмотря ни на что. Я в этом уверен.

Горло Лизетт сжал спазм.

– Я не стою их любви. Больше не стою.

– Это не вам решать, – проворчал Саймон и погладил ее по руке. – Однако кое-кто мечтает увидеть вас мертвой. И этот некто пошел на все, чтобы вас сочли таковой. В Польше есть могила, в которой лежит чье-то тело, и на могильном камне стоит ваше имя. И вы считаетесь умершей. Пока.

– Они знают обо мне? – спросила Лизетт и высвободила руку, чтобы смахнуть слезы.

– Можно сказать и так. Но одна лишь ваша сестра продолжает надеяться. Ваша мать видела тело, как видел его, ее супруг. Ей трудно поверить в то, что вы все же живы.

– Я понимаю.

– Одного взгляда на вас будет достаточно, чтобы отмести все сомнения.

– Я никогда вам не нравилась, – прошептала Лизетт. – Зачем вы все это мне рассказываете? Почему не оставили меня в мертвецах?

– Увы, я не могу поступить иначе, – покачав головой, сказал Саймон. – Хотя мне трудно представить, как вы можете принести своим близким что-то кроме горя.

Лизетт обдумала то, что он сказал, и глаза ее широко распахнулись.

– Все это ради Линетт, верно? Вы делаете это ради нее.

Саймон сжал зубы.

Она тихо засмеялась и привстала с кровати, выругавшись сквозь зубы.

– Бедняжка Саймон, – насмешливо протянула она. – Как жестоко обошлась с вами судьба, заставив влюбиться в женщину, которая так на меня похожа.

– Ведьма. – Он бросил на нее взгляд, полный холодной злобы, но Лизетт не испугал этот его взгляд. Саймон – пес, который громко лает, но кусает лишь в самом крайнем случае.

– И что нам теперь делать?

– Продолжайте в том же духе, – сказал он. – Никому не говорите о том, что я вам сказал. Дайте мне время. Мы все еще очень мало знаем.

– За вами охотится один человек.

– Я слышал. Предоставьте его мне.

Лизетт затаила дыхание, пытаясь придумать, что сказать, как помочь и как выразить свою благодарность.

– Я хотела бы что-нибудь сделать для вас.

– Вы можете. Все, что узнаете от Джеймса, передавайте в первую очередь мне.

– При чем здесь Джеймс? – Сердце ее перестало биться на мгновение. – Зачем вам его вовлекать?

– Именно из-за него я все еще в Париже, и, как муха в паутине, запутался в вашем прошлом. – Саймон направился в гостиную, явно расстроенный своими мыслями. – Поправляйтесь, – пробормотал он. – В скором времени вы можете мне понадобиться, – сказал он и исчез так же внезапно, как появился.

Лизетт осталась одна. Она была больна душой и телом. Терзаемая надеждой ожидания и глубоким раскаянием.

– Эдвард, – пробормотала она, свернувшись калачиком на подушке.

Судьба была так к ней несправедлива. Она давала ей одной рукой и отнимала другой. Неужели ей суждено всегда быть мукой для тех, кто к ней милосерден?

Зарывшись головой в подушку, Лизетт плакала до тех пор, пока не уснула.