В Бристоле Франсуа Депардье со скучающим видом вошел в гостиницу. Он поднялся по лестнице и постучал в дверь нужного ему номера. В ответ прозвучало приглашение войти.

– Ну? – нетерпеливо спросил Картленд, отрывая взгляд от карт, разложенных перед ним на небольшом круглом столе.

С огромным усилием Франсуа сдержал свой гнев. С каждым днем возрастала его неприязнь к этому наглому надменному англичанину. Депардье спорил, а затем просил свое начальство арестовать Картленда, пока он не выяснит, кто действительно виноват в убийстве Леруа, но все безрезультатно.

«Если он лжет, – говорили ему, – он никуда не денется, и вы ликвидируете его».

Они настаивали, чтобы Картленд присоединился к поискам, и этот англичанин сразу же решил возглавить их. Он был отличным сыщиком и еще лучшим убийцей, но эти способности портило его ошибочное убеждение в своем превосходстве.

– Кажется, Митчелл останется с лордом Уэром. Дом со всех сторон окружен сильной охраной. Полагаю, из-за присутствия там Кристофера Сент-Джона.

Картленд улыбнулся:

– Скорее всего графа беспокоит, что Митчелл, не приняв вызова, сбежит, как последний трус.

– Вы так думаете? – спросил Франсуа. Лицо Картленда помрачнело.

– Я думаю, что вам испортило настроение присутствие мадемуазель Руссо.

Лизетта. При воспоминании о ней Франсуа улыбнулся. Она когда-то была безвредна, но он и его люди постарались, чтобы Лизетта больше никогда не была безвредной или невинной. Кроме искреннего желания предать суду убийцу Леруа, в этом несчастном задании его утешала мысль о том, что их с Лизеттой дороги вновь пересекутся.

Его кровь вскипала от предвкушения. Как всегда, Лизетта будет драться с ним, а она при каждой встрече доказывала, что совершенствует свое искусство. Чем сильнее она сопротивлялась ему, тем большее удовольствие она ему доставляла. Теперь, когда иллюминаты, на которых она работала, дали ей задание обеспечить наказание или Картленда, или Митчелла за смерть Леруа, несомненная власть над ее телом будет еще слаще. Возможно, иллюминаты думали, что Депардье обрадуется их помощи, но он не любил подчиняться, а именно так он оценивал их вмешательство.

– У вас есть какие-либо предложения относительно наших дальнейших действий? – спросил Франсуа.

– Мы могли бы отвлечь охрану, используя меня как приманку. Затем ночью мы нападем на дом и убьем его.

– Но мы так и не узнаем, кто убийца, не так ли?

Вскочив на ноги, Картленд резко возразил:

– Совершенно очевидно, что я невиновен, иначе меня не послали бы на поиски Митчелла!

– А тогда зачем здесь мадемуазель Руссо? – Франсуа улыбнулся. – Вы думаете, она здесь только затем, чтобы наблюдать и поддерживать? Но вы же не так глупы. Это был неплохой план – послать вас вместе со мной, а Куинна с ней. Все предусмотрено. Вы думаете, ваш шпион, – он кивнул в сторону крепкого мужчины, сидевшего в углу, – дает вам какое-то преимущество, но вы заблуждаетесь.

– А что вы предлагаете? – покраснел от возмущения Картленд.

Франсуа, немного поколебавшись, пожал плечами.

– Митчелл дерется на дуэли из-за женщины. Возможно, она заставит его сознаться.

Англичанин побледнел.

– Вы предлагаете захватить сестру жены Сент-Джона? Вы с ума сошли?

– Он просто не может быть таким страшным, как о нем говорят, – усмехнулся Франсуа.

– Вы ничего не понимаете, – проворчал Картленд. Затем на его лице появилось выражение решимости и коварства. – Тогда опять… может, вы и правы. – Он злорадно усмехнулся. – Я придумаю способ, дайте мне время.

Франсуа пожал плечами, но на уме у него был собственный план.

– Прекрасно. Я пойду вниз поесть. Кто-нибудь идет со мной?

– Нет. Нам обоим надо поработать.

– Как хотите.

Картленд, прищурившись, посмотрел вслед Франсуа.

– От него больше неприятностей, чем толку, – пробормотал он. – Поскольку нечего и думать, что я сам смогу убить его, мы должны найти способ, чтобы этот человек как можно скорее получил то, чего заслуживает.

– Тогда пошли его захватить девушку, – спокойно предложил Жак. – Раз это его идея, он не станет возражать.

Усмехаясь, Картленд обдумывал прелесть этого плана. Если Митчелл или Сент-Джон возьмут на себя заботу о Депардье, это только подтвердит заявление Картленда о своей невиновности.

– Ты поможешь ему проникнуть в дом?

– Конечно.

– Отлично.

* * *

Амелия застала Пьетро, когда он выводил взнузданную лошадь из конюшни во двор. Она долго смотрела на старого цыгана, пораженная его сходством с Колином. Погруженная в воспоминания о своей детской любви, она раньше не замечала этого сходства. Теперь же это сходство нельзя было не заметить, и ее глаза наполнились слезами. Она пыталась сдержать их, но слез было так много, что она плохо видела через их пелену.

– Мисс Бенбридж. – Пьетро с сочувствием смотрел на нее. – Это больно. Я знаю.

Она кивнула.

– Как вы?

– Я сержусь, – признался он, – но благодарен судьбе, что он вернулся. Если вы все еще любите того мальчика, каким он был, может, и вы чувствуете то же?

– Я рада, что он жив, – с трудом произнесла она. – Вам что-нибудь нужно?

Улыбка приподняла уголки его губ.

– Как вы добры, что в такое время подумали обо мне. Я понимаю, почему он обожает вас.

Ее лицо вспыхнуло от похвалы.

– Он давно любит вас, мисс Бенбридж. – Голос Пьетро, глубокий, с легким акцентом, успокаивал Амелию. – С самого начала я пытался убедить его отказаться от своей любви, но он не хотел и слушать. Думаю, все это говорит о том, что вы оба после стольких лет разлуки продолжаете сильно любить друг друга.

– Это ничего не меняет, он по-прежнему чувствует себя ниже меня. – Она тяжело вздохнула.

Пьетро долго смотрел на нее, затем спросил:

– Вы поможете мне?

– Конечно. – Амелия подошла ближе. – Что вам нужно?

– Не могли бы вы вместо меня отвести эту лошадь в конюшню? Мне еще многое надо сделать до захода солнца.

Она взяла протянутые ей поводья. Он как-то странно улыбнулся, но сейчас все в ее жизни казалось странным.

– Спасибо, – тихо сказал он и ушел.

Амелия повернулась и вошла в распахнутые двери конюшни. Войдя в конюшню, она поняла, чего хотел Пьетро. Амелия остановилась, затаив дыхание от удивления и неожиданно охватившего ее желания.

Она видела только спину трудившегося Колина, но его было невозможно не узнать. С обнаженным торсом, в грубых поношенных штанах, в облегающих икры высоких сапогах, он быстрыми движениями чистил щеткой бока лошади, а под покрытой потом кожей выступали мощные мускулы.

От неожиданно нахлынувших воспоминаний юности у Амелии чуть не подогнулись колени. Вид царапин, оставленных ее ногтями на золотистой коже, еще сильнее притягивал к его прекрасному телу, которым хотелось обладать.

Она все еще смотрела на него, когда он остановился. Она чуть слышно вздохнула, и он мгновенно повернул голову.

– Амелия.

Он выпрямился, повернувшись к ней обнаженной грудью, которую она боготворила.

Господи, он был божественен. Такой красивый и мужественный, что сердце сжималось от боли.

– Ты одна? – спросил он.

– Совершенно.

Колин вздрогнул и шагнул к ней.

– Пожалуйста, не приближайся ко мне, – сказала Амелия.

У него дрогнуло лицо, он остановился.

– Не уходи. Поговори со мной.

– А о чем говорить? Я слышала твои объяснения. Я понимаю, почему ты так поступил.

– Есть ли у нас надежда? Хотя бы какая-нибудь?

Она покачала головой.

Страдание исказило его черты.

– Посмотри на меня, – дрогнувшим голосом сказал он. – Посмотри, где мы. Вот здесь я и был бы, если бы не уехал, – ухаживал бы за лошадьми Сент-Джона, а ты бы жила своей жизнью в доме, куда мне не позволялось войти. Как могли бы мы быть вместе? Скажи мне.

Амелия зажала рот, чтобы не разрыдаться.

– А что, если бы я от всего отказался? – В его словах слышалось отчаяние, от которого у нее разрывалось сердце. – Что, если бы я снова занял место слуги в твоем доме? Ты бы и тогда захотела меня?

– Черт бы тебя побрал, – воскликнула она, расправляя плечи, готовая защищаться. – Почему ради меня ты должен измениться? Почему ты не можешь просто быть тем, кто ты есть?

– Вот он, я! – Он развел руками. – Вот тот, каким я стал, но я все еще не такой, каким нужен тебе.

– Кому интересно, чего я хочу? – Она подошла к нему. – А что нужно тебе?

– Мне нужна ты!

– Так почему же ты так быстро уехал от меня? – возмущенно сказала она. – Если я тебе нужна, борись. Ради себя, а не ради меня.

Амелия протянула ему поводья. Он схватил ее руку.

– Я тебя люблю.

– Недостаточно сильно, – прошептала Амелия, вырывая руку. Потом повернулась и в вихре кружев и юбок выбежала из конюшни.

Колин долго смотрел ей вслед, пытаясь придумать, что еще можно сделать, что еще сказать, чтобы вернуть ее любовь. Он сделал все и потерял все.

В дверях показалась темная фигура, и Колин подавил свои смятенные чувства.

– Сент-Джон.

Пират окинул его понимающим взглядом.

– Неподалеку, на холме, был замечен одинокий всадник. За ним следят, он возвращается в город.

Колин кивнул:

– Спасибо.

– Скоро подадут ужин.

– Не думаю, что смогу вынести это. – Мысль о том, что он должен будет слушать, как Уэр на людях будет претендовать на Амелию, была невыносима.

– Тогда я передам ваши извинения.

– Я вам очень многим обязан.

Сент-Джон после некоторого колебания вошел в конюшню.

– Вы имели когда-либо несчастье встречаться с лордом Уэлтоном?

– Однажды. Очень коротко.

– Каким вы его запомнили? Осталось какое-то впечатление?

Нахмурившись, Колин вспоминал давно прошедший день.

– Помню, я подумал, что в его глазах нет теплоты.

– Никакого сходства с мисс Бенбридж?

– Черт побери. Абсолютно никакого сходства с ней.

– А она, кажется, думает, что они одинаковые создания, – проворчал Сент-Джон. – Или, по крайней мере, что она способна стать похожей на него. В любом своем поступке, вызванным ее желаниями, а не разумом, она подозревает слабость.

Колин внимательно выслушал Сент-Джона. Амелия была олицетворением страсти. Она всегда была такой. Но она узнала о подлости и коварстве отца, когда они были в разлуке. Конечно, когда Амелия узнала об истинной жестокой натуре Уэлтона, что-то изменилось в ней. Колин всем сердцем желал Амелию, но она уже не была той девушкой. Ему следовало принять это во внимание.

– Уэр – разумный выбор, – сказал Колин, но уже не думал, что граф – наилучший выбор. Кипучая энергия Амелии питалась огнем страсти, горевшим в ее душе. И его надо лелеять. А не истреблять правилами хорошего тона, соблюдения которых потребует высшее общество от жены Уэра.

– Да, – согласился Сент-Джон. – Правильный выбор.

Пират ушел так же незаметно, как и появился, оставив Колина, которому было над чем поразмышлять.

Во время обеда Амелия сидела тихо, не забывая, что Колин обедает в своей комнате. Разговор в конюшне не выходил у нее из головы, не давал ей покоя. Она была плохой собеседницей, говорила мало и омрачала уже и так тяжелую атмосферу, царившую за столом. Как Амелия ни старалась, она не могла забыть Колина, работавшего в конюшне, он до сих пор мог бы делать эту работу, останься у нее на службе. Для Амелии это было потрясением, открытием, и она не знала, что и думать.

Она рано ушла к себе в надежде, что усталость одолеет ее, но судьба не была так милосердна. Амелия не могла уснуть и долго ворочалась в постели. Наконец она отказалась от попыток призвать сон и оставила свою смятую постель. Накинув поверх ночной рубашки пеньюар, Амелия тихо спустилась вниз, в библиотеку.

Время было позднее, все легли спать, оставив огромный дом в ее распоряжении. Она часто по ночам бродила по дому Сент-Джона, находя покой в тишине и одиночестве, так напоминавшем ее юность. Она давала волю воображению, придумывая истории и сказки. Память подсказывала ей различные сюжеты из любимых книг. Амелия дошла до библиотеки.

Дверь была приоткрыта, неровный свет горящего камина выдавал чье-то присутствие. Дрожь предчувствия волной пробежала по телу, заставляя отказаться от мысли о чтении и благополучном возвращении в постель. Амелия на минуту застыла в нерешительности, стараясь понять, почему ей хочется войти, ведь всего минуту назад она стремилась к спокойствию.

С тех пор как Колин вернулся в ее жизнь, она поступала безрассудно, не думая ни о чем, кроме собственных желаний и потребностей. Сходство с отцом давало себя знать, и Амелия решительно сжала зубы. Скорее всего в библиотеке был Уэр, его присутствие вернет Амелию в действительность и успокоит этот взрыв чувств, с которым она не могла справиться.

Амелия открыла дверь.

Неслышно ступая, вошла в комнату и увидела свисавшую с подлокотника кресла руку, рукав рубашки и большую ладонь, небрежно державшую хрустальный бокал. По темному оттенку кожи Амелия поняла, что ошиблась, это не Уэр, но она не ушла. Что-то в том, как наклонился бокал, испугало ее. Янтарный напиток в нем грозил вылиться через край на английский ковер.

Стены от пола до потолка были заставлены книжными шкафами, в которых соседствовали потрепанные книги и бесценные старинные фолианты. Мягкие кресла и небольшие столики расставлены по всей комнате. Этой библиотекой пользовались, она не служила хвастливой демонстрацией богатства. Несмотря на неизбежную стычку с человеком, сидевшим в кресле, на Амелию успокаивающе действовали запахи пергамента и кожи, и тишина, царившая в этом хранилище знаний и открытий.

Амелия заглянула за спинку кресла и увидела раскинувшегося в нем Колина, его вытянутые ноги опирались о скамеечку, на нем не было ни камзола, ни жилета, на голой шее отсутствовал шейный платок. Он равнодушно взглянул на Амелию из-под отяжелевших век и поднес бокал к губам. На лбу виднелась царапина, от которой спускался след засохшей крови.

– Что случилось? – тихо спросила она, – Откуда эта кровь?

– Не подходи, – угрожающе сказал он. – У меня черные мысли, Амелия, и я выпил больше, чем следовало. Не знаю, что я сделаю, если ты слишком близко подойдешь ко мне.

На резном деревянном подлокотнике стоявшего рядом кресла лежали его камзол, жилет и оружие – короткая шпага и кинжал.

– Куда ты ездил?

– Я еще не уезжал. – Колин отвернулся и стал смотреть на огонь. Амелия услышала грусть и отчаяние в этих словах, и у нее сжалось сердце от жалости к нему. И к себе.

– Я рада, что ты не уехал.

– Правда? – Колин повернул голову. В колеблющемся свете камина его лицо казалось суровым, а взгляд черных глаз холодным. – А я нет.

– Что бы ты мог сделать в таком состоянии?

– У меня нет причины избегать Картленда. Мне следует отдать себя в его руки и избавить всех от опасности, которую создает мое присутствие.

– Причина – твоя жизнь! – возразила она. – Если ты сдашься, ты умрешь.

Мрачная улыбка мелькнула на его лице.

– Не имея никакой надежды получить тебя, такая судьба оказалась бы милосердием.

– Колин! Как ты можешь так говорить? – Амелия сжала губы, сдерживая слезы.

Он тихо выругался.

– Уходи. Я уже предупредил, я неподходящая компания.

– Я боюсь оставить тебя. – Она опасалась, что он выполнит свою угрозу и сдастся.

– Нет, ты не боишься. Ты оставила меня.

Амелия чуть не сказала колкость, но его опасное настроение связало ей язык. Она иногда видела Сент-Джона в подобном состоянии духа и всегда удивлялась мужеству Марии, выводившей его из такого состояния.

«Я нужна ему», – обычно объясняла Мария.

Было очевидно, что и Колин нуждался в утешении. А Амелия отдалилась от него, и ему оставалось искать утешения в бутылке.

Амелия, расправив плечи, подошла к нему. Затем, одной рукой приподняв его голову, стерла со лба следы крови. Он сидел неподвижно, настороженно глядя на Амелию, его напряженность передалась ей, она чувствовала, как дрожит каждый ее нерв, как перехватывает дыхание.

С устрашающим звуком Колин прижался губами к нежной коже ее запястья. Амелия замерла, не в состоянии пошевельнуться, а он поглаживал языком бешено пульсирующую жилку.

С мягким стуком упал на ковер бокал, выплеснулось вино, и в одно мгновение Колин прижал ее к своему большому телу и повалил на пол.

– Я хочу тебя. – Он языком разжал ей рот. – Так сильно, что желание поглощает меня.

– Колин… – Тяжесть большого, более шести футов, возбужденного мужского тела разжигала в ней страсть. – Мы не должны…

– Ничто нам не помешает, – сказал он, распахивая ее пеньюар и беря в ладони груди. – Ты принадлежишь мне.

Амелия взглянула на дверь, которую оставила открытой:

– Дверь…

Он сквозь ночную рубашку обхватил губами ее сосок. Амелия чуть не задохнулась и ухватилась за волосы Колина.

– Помнишь ту ночь, – шептал он, не отрываясь от ее груди. – Помнишь, как я был в тебе. Помнишь, как глубоко… как я наполнял тебя…

Она дрожала от страсти, кровь кипела, груди болезненно отяжелели. Его огрубелые пальцы потирали и потягивали ее соски, и по всему телу прокатывались волны наслаждения.

– Колин…

Он приподнялся и овладел ее ртом, возбуждая чувства Амелии вкусом бренди и экзотических специй. Она стонала от удовольствия, всасывая его язык, стараясь впитать его в себя.

Она чувствовала прикосновение его рук к бедрам. Холодок пробежал по разгоряченной коже, когда он приподнял ночную рубашку. Все в Амелии сжалось и напряглось в предвкушении, и она тихонько застонала. Коленом он раздвинул ее ноги. Не испытывая никакого стыда, она послушно раздвинула ноги, открывая ему доступ к вершине блаженства.

Колин, приподняв голову, смотрел на нее.

– Ты хочешь меня, – шепнул Колин, тяжело дыша. Он ввел в нее два пальца, и она выгнулась от предвкушения. – Ты создана для меня.

Эти ощущения становились невыносимы. Обхватив его плечи, она попросила:

– Войди в меня. Наполни меня.

Его взгляд потемнел, зрачки расширились.

– Я многое могу сделать с твоим телом, Амелия. Есть много способов доставлять взаимное наслаждение. Показать, чего будет тебе не хватать, когда мы расстанемся?

– Ты первый оставил меня.

– Я вернулся. – Тон соблазнителя так противоречил страданию, которое она видела на его лице. – Если моей любви достаточно… если я приучу твое тело к своему… ты ко мне вернешься?

Он проводил языком по ее дрожащей нижней губе, его горячее дыхание обдавало Амелию запахом вина. Он нежно и умело ласкал ее, разжигая страсть. Его интимные ласки стали иными, чем прежде. В них уже не было надежды и наслаждения, только отчаяние и боль.

– Не было бы ничего дороже, – хрипло прошептал он, – если бы ты смогла снова полюбить меня.

– Я никогда не переставала любить тебя, – тихо сказала она. Слезы стекали по ее щекам. – Дело не в том, что я не люблю тебя.

Колин прижался щекой к ее щеке.

– Больше всего я сожалею, что, несмотря на все мои усилия, я не могу дать тебе всего, чего ты хочешь.

Амелия, не желая больше спорить об их различиях, прижалась губами к его губам. Он ответил на ее поцелуй с непередаваемым отчаянием, его сердце стучало так громко, что заглушало биение ее собственного сердца. Она упиралась в его плечи, а его пальцы проникали в ее влажную глубину. Амелия тихо вскрикнула, издав жалобный звук побежденной желанием женщины.

Этот звук что-то изменил в нем, она это почувствовала. Страдающий мальчик из ее прошлого уступил свое место решительному мужчине в ее настоящем. Безысходность превратилась в превосходство; отчаяние – в желание. Когда Колин снова поднял голову и посмотрел на нее, его глаза пылали дьявольским огнем.

– Если бы только ты видела то, что вижу я, – шептал он, осторожно скользя опытной рукой по ее клитору.

Задыхаясь, она невольно приподнимала бедра, пытаясь добиться большего, а не дразнящих ласк.

– Всегда готова, – шептал он, – всегда полна страсти. Ты сжигаешь меня, Амелия, как будто в твоих жилах течет цыганская кровь.

Колин потерся о ее подбородок, затем скользнул губами ниже, пока не наткнулся на пышные рюши на вырезе ее ночной рубашки. Он опустился на колени, нависая над Амелией так, что она чувствовала себя беззащитной. Она лежала распростертая под ним, его пальцы делали то, что позволено только мужу. Развратность собственной позы лишь увеличивала ее похоть, все сильнее разжигая и приводя в отчаяние.

Он поднимал ее рубашку все выше и выше, пока не обнажились набухшие соски и их не коснулось движение воздуха и его губ. Его язык был орудием наслаждения и муки. Поцелуи заставляли ее хвататься за его волосы и притягивать его тело к себе. Обрушившиеся на нее ощущения трудно было описать.

Колин. Ее прекрасный, экзотический Колин проявлял свою любовь так, как она не могла и мечтать, и невозможно было устоять перед ним. Его страсть, его жар сливались с ее страстью, освобождая от запретов, делая ее жаждущей рабой его желаний.

– Какие красивые груди, – похвалил он, целуя ложбинку между ними, словно оказывая услугу ее оставленному без внимания ревнивому соску. – Ты такая сладкая и мягкая. Я могу раствориться в тебе на целые дни… недели…

Мысль, что в нее вольется вся сила его страсти, возбуждала ее, и Амелия терлась об его руку, жажда оргазма становилась невыносимой. «Пожалуйста…»

Он прикусил ее сосок, и она вскрикнула от удивления. Затем он стал обводить кончиком языка ее пупок.

– Еще рано.

– Сейчас, – просила она, ее плоть требовала. – Пожалуйста… сейчас.

Колин приподнялся на коленях, лишив Амелию своего тепла и ласк. Она запротестовала, и он улыбнулся, показав эти славные ямочки, которые всегда нравились ей. Он через голову снял с себя рубашку, обнажив словно высеченную скульптором грудь, и ее рот наполнился слюной. Его кожа была темной и плотно обтягивала выступавшие мускулы. Амелия любила его тело, всегда любила. Ее восхищало, насколько мощным и сильным сделал его тяжелый труд.

– Ты так смотришь на меня, что мы не уснем этой ночью, – сказал он, в его обещании прозвучали сила и чувственность.

Он расстегнул панталоны и выпустил на свободу свой восставший член. Какие бы рассудительные слова Амелия ни собиралась произнести, они замерли на губах, все ее существо воспринимало только мужчину, стоявшего перед ней. Он, с обнаженным до пояса блестевшим торсом и гордо поднявшимся большим членом, казался ожившей эротической фантазией. Облизнув губы, она взяла его плоть в руку.

– Амелия… – В голосе слышалось предупреждение, но Колин не сопротивлялся, и она наклонила его член так, чтобы дотянуться до него губами.

– Только попробовать, – прошептала она, облизывая губы. – Только попробовать…

Она провела языком по маленькому отверстию на кончике его члена. Здесь кожа была намного нежнее, чем в других местах его тела, и вкус, солоноватый и первобытно мужской, был возбуждающим вкусом чувственности. Амелия облизывала, осторожно посасывая головку члена.

– Боже, – простонал он, содрогаясь и поддерживая ее голову.

Осмелевшую Амелию охватило неудержимое желание почувствовать свою власть. Она облизывала член сверху донизу, проводя языком по пульсирующей вене, снова и снова пробуя на вкус выделявшееся густое семя.

Колин не сомневался, что умрет от наслаждения, которое с таким удовольствием доставляла ему Амелия. Она так была этим поглощена, что уже не он, а ее собственное удовольствие занимало ее. Лицо раскраснелось, зеленые глаза затуманились от возбуждения, а красные припухлые губы обхватывали его член.

– Да, – прошептал Колин, – твои губы блаженство, возьми меня глубже… да…

Все тело болело от усилий, с которыми он сдерживал себя. Он дрожал, пылая, хватая ртом воздух.

Он смотрел, как его член появляется и исчезает в ее рту, и это зрелище убивало его. Час назад он думал, что никогда больше не дотронется до нее, никогда не обнимет и не почувствует ее горячей и влажной плоти. Боль такой потери было невозможно пережить. Потерять всякую надежду, потерять все и увидеть это – его пенис, возбужденный и требующий удовлетворения, и Амелия… единственная любовь, удовлетворяет его похоть с такой охотой и страстью. Ее сладостный рот доводил Колина до экстаза.

– Любовь моя… я больше не могу… – Его голос, выходивший из самого горла, так изменился, что он едва понимал себя, но она понимала. Она поняла, что он хотел сказать. Он почувствовал это по ее прикосновениям, по взгляду.

– Давай же, – выдохнула она, согревая дыханием его влажную кожу.

Он выругался от острой боли, пронзавшей позвоночник.

– Черт побери. Я затоплю тебя…

Она с жадностью приникла губами к его члену, впитывая жар и боль. Колин не мог дышать, в глазах потемнело, пальцы впились в ее волосы.

Инстинкт заставлял его двигаться, бедра проталкивали член поверх ее трепещущего языка в глубь ее горла. Он сдерживался, чтобы не войти слишком глубоко. Амелия стонала в чувственном упоении, дрожь пробегала по всему его члену, предваряя приближавшийся взрыв.

Колин зарычал, содрогаясь от каждого выброса семени. Сквозь громкое биение своего сердца и хриплое прерывистое дыхание он расслышал ее жалобные чувственные стоны от отчаянных усилий проглотить сперму, еще никогда в жизни ему не приходилось так кончать, сильно и глубоко проникая в мягкую глубину рта.

Она, наконец, отпустила его, ее губы блестели от его семени и складывались в чисто женскую улыбку. Колин смотрел на Амелию словно в тумане, мысли путались. Однако сердце работало как всегда.

Теперь он любил ее сильнее, чем когда-либо, с отчаянной, безрассудной, всепоглощающей силой.

Потерять ее? Никогда.

Оттолкнув ее, он скользнул вниз. Раздвинув ладонями ее бедра, он прижался лицом к влажному, мягкому раю наслаждения. Колин раздвинул языком ее припухшие нижние губы и прикоснулся к клитору.

– Колин! – вскрикнула она, в ее голосе смешалось удивление, смущение и удовольствие.

Он улыбнулся, затем поцеловал и повернул голову так, что смог протолкнуть язык в узкую тесную щелку. Ее вкус опьянил, околдовал его.

– Нет… Пожалуйста. – Что-то в ее голосе, какая-то нотка страха заставила Колина поднять голову. Увидев тревожный огонек в ее глазах, он спросил:

– Что такое?

– Пожалуйста. Не надо.

Он, заметив, как раскраснелись ее щеки и как дрожат бедра под его руками, нахмурился. Она была безнадежно возбуждена и в то же время останавливала его.

– Почему?

– Я не могу думать.

Причина. Осознание. Она хотела этого. Власть над ним давала ей силу. Оказаться в его власти значило потерять себя.

– Ты слишком много думаешь, – недовольно сказал он. – Уступи. Дай волю женщине, которая приняла меня в свою постель, ни о ком и ни о чем не думая.

Она старалась выбраться из-под него.

– Ты хочешь слишком многого…

– Да, – заявил он. – Всю тебя. Каждый твой кусочек…

Он входил в нее, доставляя удовольствие жадными губами и языком, он поглощал ее, впитывал, глубоко вдыхал ее запах. Он, как и всегда, желал ее, и в нем снова просыпалось, росло возбуждение, желание, как будто она только что не истощила его.

Амелия извивалась под Колином, вцепившись в его плечи, умоляя о пощаде голосом, огрубевшим от чисто женской похоти. Амелия стояла на краю крутого обрыва, пугавшего ее, а Колин толкал ее, не оставляя места для отступления.

Его язык был инструментом мучительного наслаждения, гладил и ласкал, все больше и больше возбуждая. А какие звуки он издавал! Это было смачное причмокивание, довольное ворчание, стоны неудовлетворенности, от которых Амелию бросало в жар.

Пряди темных волос щекотали ее бедра, и теперь она чувствовала только напряженность внутри живота и беспомощные движения своих бедер.

Он требовал ответной страсти, принуждал ее, превращая в бессознательное существо, охваченное страстью, желаниями и невыносимой неудовлетворенностью.

– Нет… нет… нет, – боролась она с ним.

Колин приподнял и широко раздвинул ее бедра, чтобы окончательно овладеть ею. Он грубо и быстро проталкивал язык внутрь, пока ее руки бессильно не упали на пол, а ногти не впились в ковер.

– Колин!

Она была раздавлена, опустошена. Но он еще не закончил. Не успела она отдышаться, как он лег на нее и вошел, пронзая до самого сердца.

– Да, – простонал он, подсовывая руки под ее плечи, не давая шевельнуться. – Господи… какое блаженство.

Она чувствовала каждый кусочек его охваченного дрожью тела.

Амелия задыхалась, извивалась под ним и с жадностью приняла новую позицию, ее возбужденная плоть С удовлетворением принимала его безжалостные удары.

Властвуя над нею. Владея ею. Объявляя ее своей собственностью.

– Моя, – рычал он, не спеша овладевая ее телом. На его лице, раскрасневшемся и покрытом потом, она видела выражение муки и наслаждения. Такое суровое и сосредоточенное. Такое напряженное. Глаза сверкали. Красивые черты лица обострились от желания. Это было пронзительно эротичным. Чувственным.

Колин любил ее. Он был жив, в ее объятиях, в ее теле. Он шептал ей слова любви и страсти, делая действительностью мечты, которые, как она думала, умерли для нее навсегда.

Возбуждение снова заставляло ее сжимать его член, от чего Колин ворчал и ругался.

Она представила себе всю эту картину со стороны – она с распахнутым пеньюаром и задранной ночной рубашкой, он в сапогах, со спущенными штанами, оба сливались в плотском наслаждении, и он доводил ее до безумия.

– Вот так, – удовлетворенно сказал он, глядя на нее с торжествующей улыбкой собственника, уверенно и умело продлевая наслаждение, пока она не подумала, что это убьет ее. Ощущение было невыносимым, дрожь пробегала по коже, становясь слишком острой и чувственной.

Когда Амелия, расслабленная, жалобно застонала, он, откинув назад темную голову, позаботился о собственном удовольствии, Амелия смотрела на него, втягивала его в себя.

Он двигался все быстрее, все крепче прижимал ее к себе. Она чувствовала приближение взрыва, чувствовала, как сжались в кулаки его руки, каким тяжелым становится его дыхание. Все взорвалось в нем и вылилось в нее потоками расплавленной спермы, дамба прорвалась, о чем свидетельствовали вздох облегчения и сотрясавшие его судороги.

– Бог мой, – сказал он, тяжело дыша.

Он окинул ее тело восхищенным взглядом, который проник до костей, сердца и души, соединяя их в единое целое.

– Любовь моя, – сказал Колин, привлекая ее к своему большому телу и обдавая ее запахом своей кожи. – Я не отпущу тебя. Ты моя…

Она не дала ему договорить, одарив страстным поцелуем.