Моего дедушку звали Довид Гирш реб Ицхак Дейч. Когда он поступил в военную академию, на первой же перекличке его вывели из строя и поставили по стойке смирно лицом к новым товарищам.
— Видите этого курсанта? — спросил полковник Кривцов. — Его зовут Довид Гирш реб Ицхак. Может ли человек с таким именем быть советским офицером?
Будущие советские офицеры растерянно загудели.
Они ещё не знали, что риторические вопросы требуют немедленного, чёткого и недвусмысленного ответа. Полковник нахмурился:
— Я спрашиваю: может ли человек с таким именем быть советским офицером? Курсант Клычко!
— Я!
— Может ли человек с таким именем быть советским офицером?
— Никак нет!
— Курсант Гузман!
— Я!
— Может ли человек с таким именем быть советским офицером?
— Так точно!
— Товарищи курсанты! Человек с таким именем советским офицером быть не может.
Разговоры немедленно стихли.
Довид Гирш стоял по стойке смирно.
Курсанты смотрели на него, он же смотрел поверх их голов, пытаясь напряжённым, устремлённым в бесконечность вглядом прозреть будущее — как ближайшее, так и самое отдалённое. Всем было ясно, что прямо сейчас, сию минуту произойдёт нечто такое, что переменит его жизнь бесповоротно: отныне и навсегда.
— Товарищи курсанты! — загремел властный полковничий голос, — С сегодняшнего дня этого человека зовут Григорий Исаевич Дейч. Добро пожаловать в Академию, Гриша!
Вспоминая судьбоносное мгновение, дедушка утверждал, что как только прозвучали эти слова, тишина разрядилась криками «ура» и аплодисментами.
«И все пустились в пляс» — прибавляла бабушка, выразительно закатывая глаза.
«И в воздух чепчики бросали!» — прибавляла мама, кусая губы, чтобы не засмеяться.
«И — салют!» — кричал я, подбрасывая в воздух горсть разноцветных кубиков.
Дедушка укоризненно смотрел на меня (коварство женщин уже не удивляло его) и медленно покачивал головой, улыбаясь особой ПОЛКОВНИЧЬЕЙ улыбкой. То была улыбка Строителей Светлого Будущего, знакомая нам по кинофильмам и плакатам эпохи развивающегося социализма. Так улыбнулся Гагарин, когда сказал миру «Поехали!».