При рождении он получил другое имя. Арабское же выбрал, чтобы нагонять страх на людей. На самом деле он родился в Кентукки, в семье жокея. Его мать — наполовину гречанка, наполовину турчанка, и эта смесь, по словам ее мужа, дала вздорную личность. Тот, кто знал судьбу Иблиса, его растленный ум, мог бы счесть, что он из неблагополучной, расколотой семьи или что он, может быть, рос сиротой и ополчился на весь мир за царящие в нем несправедливости. Но на самом деле невозможно представить себе более любящую, устойчивую семью, чем та, в которой он вырос.

Кристофер Миллер-старший, который предпочитал, чтобы его называли Ржавый — прозвище, полученное им за огненно-рыжий цвет волос, какой был у него в юности, — считал себя консерватором, верил в право человека носить оружие и знать, как им пользоваться. Он еще в нежном семилетием возрасте научил стрелять сына Криса-младшего. В восемь лет юный Крис мог попасть в тарелку с пятидесяти ярдов, а к десяти стал настоящим снайпером. Ржавый научил его охотиться и жить тем, что давала земля. Он научил его пользоваться ножом, показал, каким полезным тот может быть в лесной чаще для снятия шкуры с животного, для приготовления пищи, как оружие, как инструмент. Ржавый научил сына выживать и использовать в будущей жизни — будь то в лесной чаще или в джунглях города — эти уроки самодостаточности, выживания.

Нури Миллер была черноволосой красавицей, ее сын унаследовал от нее глаза небесной голубизны и смуглую кожу. Если Ржавый давал сыну уроки выживания с помощью физической силы и насильственных средств, то она обучала его более тонким приемам. Рассказывала ему о людях, учила общению, учила получать то, что нужно, мягким убеждением и рассказами о возможных последствиях. Она научила его поведению в различных обществах, что прекрасно умела сама, будучи дочерью православного администратора судоходной компании и мусульманки-матери, турчанки по происхождению. Она разбиралась в тонкостях дипломатии, умела вставать на разные точки зрения и таким образом завоевывать доверие у всех.

Такие уроки она давала Крису, и это позволило сыну преодолеть детские комплексы, связанные с внешностью, которой он скорее напоминал террориста, чем парнишку из Кентукки. Он был худощавого сложения, с волосами, черными как смоль; детская красота его личика придавала сходство с женщиной. Ходил он, как легко возбудимая собака, быстрым, порывистым шагом и для такого тонкошеего подростка имел необыкновенно низкий голос.

Когда Крису исполнилось тринадцать, семья переехала в Бруклин, где его отец устроился работать неподалеку — на ипподром «Белмонт» в Элмонте. И вот тут-то ситуация и вышла из-под контроля. Подросток оказался чужаком, говорил с чудны м акцентом и необыкновенным голосом, имел до слащавости хорошую внешность и миниатюрную фигуру, а потому он стал объектом насмешек. В шестом классе он проучился, не имея друзей, оставаясь одиночкой, которого все высмеивали. Он не говорил родителям о своих трудностях в школе, о том, как его поддевали, как его колотили ради смеха, чтобы узнать, с какой силой нужно бить для появления синяков на коже.

Он был чужаком, а чужаки, как это нередко бывает, объединяются. Это они не вписываются в общую массу, они нелюбимы, они другие, и они понимают, что сила в численности. Крис нашел дружков в агрессивной среде, которая берет числом, кулаками и в конечном счете оружием. Он стал беспрекословным главарем в шайке из двенадцати человек, научил их стрелять и ухаживать за оружием — навыки, которыми с удовольствием овладевали одиннадцать бруклинцев. Крис научил их пользоваться устрашением, объяснил, как ведет себя испуганный человек, показал, что убеждение гораздо эффективнее физического принуждения.

Их шайка из двенадцати парней обрела дурную славу, стала властвовать на улице. Они брали что хотели и у кого хотели. Самоуверенность росла вместе с умением устрашать; они чувствовали, что весь мир принадлежит им и никому не по силам их остановить.

Это случилось в четверг вечером. Крису тогда едва исполнилось пятнадцать. Они ограбили для разогрева нескольких ларечников, а потом решили совершить что-нибудь более существенное. Несколько пацанов из шайки встали «на шухере», другие заняли позиции в проулке. Крис проскользнул сквозь маленькое окно, благо его миниатюрные размеры позволяли. За поясом у него был нож, за спиной спрятан пистолет, и он чувствовал себя неуязвимым. Быстро прошел по магазину, хватая ожерелья и часы, серьги и браслеты. Ему понравилось это чувство — упоение преступлением, вторжением в чужое пространство. Сработала сигнализация, но это не имело значения — менее чем через минуту он уже выбирался из магазина.

Но когда Крис выпрыгнул из окна и приземлился в проулке, то вместо своих подельников увидел направленный на него ствол полицейского полуавтоматического пистолета калибра 0,38. Его друзья — вся шайка — исчезли. Полицейский был один, пистолет держал двумя руками, по правому виску стекала капелька пота, свидетельствуя о том, что это новичок. Молодой полицейский, пораженный юной внешностью вора, прокричал Крису, чтобы тот поднял руки…

И в этот момент слова отца зазвучали в ушах. Вот для чего он учил его стрелять, обдирать кожу с добычи — чтобы выживать. В лесной ли чаще, в джунглях ли города — отец учил его выживать.

Крис бросил сумку с драгоценностями, отвлекая внимание полицейского. Тот замешкался лишь на одно мгновение, а в следующее был уже мертв. Нож прошил его шею насквозь, перерезал сонную артерию, дошел до самых позвонков — чуть не отделил голову от тела.

Крис оглянулся — вид крови совершенно не смутил его; он бросил взгляд на тело молодого полицейского так, словно ему чуждо все человеческое. С любопытством смотрел, как подергивается уже мертвое тело. Оглянулся и понял, что шайка бросила его — все они пустились по домам к родителям, в безопасное место, чтобы он один разбирался с последствиями.

Полиция пришла три дня спустя по наводкам, по слухам. Они пожелали поговорить с Крисом. Нури, как всегда обаятельная и убедительная, пригласила полицейских и объяснила, что ее сын на ипподроме с отцом. Она приготовила им кофе, сказала, что, вероятно, произошла какая-то путаница и они могут подождать здесь. Но те принесли извинения и поехали прямо на ипподром. Мать поднялась наверх, собрала сумку и разбудила Криса. Они сразу же поехали в Канаду, где она дала ему денег, купила билет на самолет в Турцию и сказала, что вернуться назад он не сможет никогда.

Крис прожил с родственниками целую неделю, которой ему хватило, чтобы понять: эта страна не для него. Из Турции он улетел в Лондон. Там говорили по-английски, и если он собирался чего-то достичь в жизни, то должен был по меньшей мере понимать язык, на котором говорят жители, которых он будет грабить.

Крис, выглядевший моложе своих пятнадцати лет, едва сошел с поезда, как почувствовал, что в спину ему уперся ствол пистолета. Человек завел его в пустынный проулок, приставил пистолет к его голове и потребовал деньги. Несколько мгновений спустя Крис вышел из проулка. Крови пролилось совсем немного. У придурка, который пытался ограбить его, оказалось пять тысяч наличностью. Так было положено начало.

Он снимал комнаты, останавливался в ночлежках. Работал на улицах, завоевывал себе репутацию. Обучался мастерству. Действовал методом проб и ошибок. Карманные кражи, уличный грабеж, мелкие кражи со взломом. Проворный и сильный совсем не по своей комплекции, Крис накачивал мышцы, бегал, изучал различные боевые искусства, доводил тело до совершенства, как спортсмен, чтобы выжить в том опасном мире, в котором решил обосноваться.

Он рос: ювелирные магазины, арт-галереи, дома богачей. Совершенствовал мастерство. Учился — читал книги по гемологии, по истории и видам живописи. Стал экспертом-оценщиком. Набирался опыта, посещая аукционы — как легальные, вроде «Сотбис» и «Кристис», так и невидимые, вроде «Киллиан Макшейнс», который известен не только торговлей предметами искусства и драгоценностями на черном рынке, но и приемом заказов.

В отличие от других воров Лондона Крис считал, что для него нет ничего невозможного. Если он клал на что-то глаз, то, невзирая ни на какие трудности, добивался успеха. Он перемещался по континенту — похищал Ренуара в Стокгольме, Дега в Амстердаме, три наброска углем Фермета из Лувра.

И, занимаясь всем этим, он поднаторел в еще одном мастерстве: убийстве. В этом деле Крис стал большим умельцем, высококлассным специалистом. Оставлял после себя лишь залитое кровью место преступления, но никаких следов, которые могли бы вывести на него. Использовал он пистолет или более предпочтительное для него оружие — нож, он убивал без малейших угрызений совести. Будь то мужчина, женщина или ребенок — ничто не могло поколебать, ничто не могло остановить его. Если они стояли на пути — то должны быть уничтожены.

Но вообще-то Крис иногда предлагал свои услуги в качестве исполнителя заказных убийств. Он рассматривал это как вызов, как проверку способности спланировать и осуществить убийство, не оставив следов. Иногда он делал это ножом, глядя в глаза жертве, иногда с расстояния в полмили, используя снайперскую винтовку.

И его хрупкая ангельская внешность, которая в детстве была предметом насмешек, стала его союзником, идеальной маской для предъявления ничего не подозревающему миру, чистым фасадом, позволяя чудовищу находиться среди невинных.

К двадцати одному году Крис стал самым уважаемым и опасным человеком на улице. Никто не знал о нем ничего, кроме того, что раздражать его не следует ни в коем случае.

В конечном счете, он поселился в квартире на Пикадилли-Серкус. Любя ночную жизнь, неоновые огни, атмосферу ночного воздуха, там он и обосновался — в квартире с тремя спальнями. С годами купил себе дом в Стамбуле, большой летний дом, выходивший на море. Его мать родилась в Турции, и хотя он после бегства так и не видел родителей, которые к этому времени уже умерли, Крис чувствовал связь с матерью. Он выучил язык ее родины, культуру.

И вот в возрасте двадцати одного года он оставил в прошлом мирское имя Крис Миллер и принял культуру, которую когда-то с отвращением отверг. Его новое имя состояло всего из одного слова — когда-то и его отец был известен как Ржавый, а мать — как Нури. С этого времени он стал известнее как Иблис. Оно казалось ему наиболее подходящим, это имя, которое порождало страх, потому что по-арабски означало «дьявол».