Летнее солнце клонилось к закату, окрашивая земляные тона сооружений Стамбула в огненные цвета. Запах жареной ягнятины, продаваемой уличными торговцами, проникал сквозь открытые окна.

Майкл сидел на полу своего номера, держа на коленях сумку Симона, и листал целую кипу бумаг по музею Топкапы — его экспонаты и история, система обеспечения безопасности, копии правительственных решений по музею.

Планы дворца выглядели подробно, показывали его во временной перспективе со всеми структурами, добавлявшимися на протяжении веков. В нижних этажах находились подсобные помещения, офисы, кладовые. Тут были обходы водоводов, потерянные помещения, давно забытые туннели, по которым из дворца похищали девушек и возвращали обратно. Проложенные евнухами, эти ходы считались давно исчезнувшими из памяти.

Майкл прочел письмо, похищенное КК и Симоном в Амстердаме, пытаясь проникнуть в его смысл; он рассматривал религиозные символы христианства, иудаизма и ислама в верхних углах, обведенные Симоном красным маркером, — в чем их тайный смысл?

Буш и КК уселись на диване и принялись перечитывать то, что им уже было известно. Кэтрин подробно описала гробницу Селима, составила ее детальный внутренний план — в путеводителях и туристских картах ничего этого не было. Они погрузились в знакомое занятие — планирование, обдумывание, изобретение. Они втроем с Бушем последние часы провели, изучая все бумаги, делая пометки, впитывая сведения, и не спешили с обобщениями, чтобы не влиять на интерпретацию информации. Они надеялись, что независимые выводы будут взаимно дополнять друг друга — то, на что не обратит внимания один, заметит другой.

Шел уже девятый час, когда Майкл, наконец, оторвался от кипы документов, встал и потянулся. Он взял из пачки несколько бумаг, включая и копию письма великого визиря, и сунул себе в карман.

— А что, ребята, не пора ли нам размяться?

Буш отложил свои бумаги и допил остатки пива из бутылки.

— Ох, пора. Не знаю, как вы, а я уже час как умираю от голода.

— Вообще-то я думал не о еде.

Последней встала КК. На ее лице застыло выражение эмоциональной опустошенности.

— И что теперь? — спросила она.

— Как насчет того, чтобы прогуляться по дворцу?

Майкл и КК прошли по холлу к ожидавшему их у подъезда лимузину, задняя дверь которого уже была открыта для них. Сент-Пьер оглянулся в поисках Буша, но того нигде не было.

— Думаешь, он в баре? — спросила КК.

Майкл покачал головой.

— Садись в машину, а я посмотрю в номере.

Девушка села в черный лимузин.

— Майкл! — окликнула она. — Давай лучше поедем. Мы теряем время.

Сент-Пьер раздраженно посмотрел на нее. Он не собирался уезжать без друга — Пол нужен ему; кроме того, Майклу совсем не нравилось, что нетерпеливая Кэтрин хочет им командовать. Но тут опустилось окно передней двери.

— Не валяй дурака, — раздался голос.

Сент-Пьер сунул в машину голову и обнаружил, что за рулем лимузина сидит Буш.

— С тебя две сотни зеленых, — сказал он.

Майкл сел в машину и захлопнул дверь.

— Ни к чему, чтобы какой-то незнакомый шофер знал каждый наш шаг. Я сказал ему, что мне нужна машина для фривольностей не для посторонних глаз, — проговорил Буш и перевел рукоятку в положение «вперед».

— Фривольностей? Не подозревал, что тебе известно, что это такое.

— Не морочь мне голову. Я решил, что «проститутки» звучит лучше, чем «кража». — Буш влился в поток машин; лимузин был похож на неповоротливый авианосец рядом с мельтешащими желтыми такси. Раздавались раздраженные гудки, из окон высовывались кулаки. Но Буш игнорировал проклятия; он кинул взгляд на экран навигатора, показывающий стамбульский аэропорт Ататюрка, ухватился покрепче за баранку и нажал на педаль газа. — Не уверен, что мы доберемся туда в целости, но, по крайней мере, доберемся.

Желтый «Фиат» выглядел как одна из пчел в рою — потерянная и неотличимая от других. Он держался в пяти автомобилях от длиннющего черного лимузина, двигаясь в устойчивом потоке по дороге, идущей параллельно берегу Босфора.

Иблис ненавидел себя за то, что прибег к таким грубым методам воздействия на КК — единственного человека, которого он уважал в этом мире. Он относился к ней как к собственной плоти и крови. Она умная, бесстрашная и быстро соображала. С самой первой встречи Иблис почувствовал тягу к ней. Он потратил много дней, недель и месяцев, воспитывая ее, формируя, давая ей знания, приобретенные на собственном опыте методом проб и ошибок, когда спасался от полиции и пребывал в отчаянии. Из всех его достижений, легальных, неправедных или каких-либо иных, самым выдающимся была КК — единственный человек, при мысли о котором он исполнялся гордости.

Иблис сунул руку в карман и, вытащив потрепанную фотографию, поставил ее на торпеду перед лобовым стеклом. Посмотрел, как нередко делал это, на молодую женщину, на ее светлые волосы, зеленые глаза на улыбающемся лице. Фотография была сделана десять лет назад в солнечный день в Эссексе еще до того, как Кэтрин узнала правду о нем, прежде чем заглянула в его черное сердце.

Когда Иблис меньше недели назад нашел эту фотографию в офисе Веню, его обуяли вовсе не гнев, бешенство или ощущение, что его предали. А чувство, которого почти не знало его сердце: чувство приязни и тепла — он увидел ее в первый раз за десять лет. И исполнился гордости — ведь она делала то, чему он ее научил, то, что он преподавал ей много лет назад.

Иблис направил через церковь известие о том, что во владении Веню находится письмо, зная: эти сведения в конечном счете попадут к Симону, а затем к его персональному вору — КК. Иблис знал, что не может позвонить ей, попросить ее о помощи в похищении как карты, так и посоха султана; помимо нравственных соображений, которые могли у нее возникнуть, она знала темную сторону его жизни, хотя они в последний раз говорили десять лет назад.

Иблис был потрясен мгновенным решением Веню убить обоих — КК и Симона — за то, что они осмелились красть у него. Но когда Веню предпринял меры, чтобы отправить КК в тюрьму «Хирон», когда заплатил директору за казнь, Иблис не испугался, потому что он ее воспитал, сформировал, обучил. Он знал: она сможет бежать. Но чтобы не оставлять ее на произвол судьбы, он отправил фотографию Симона в кандалах в Ватикан вместе с информацией о том, где он содержится, и о намеченном времени казни. Он нашел визитку Стивена Келли в кармане Кэтрин — еще один юрист, он ненавидел юристов, — и, предположив, что она здесь не случайно, включил и ее в свое небольшое досье.

Иблис понимал, что кавалерийский полк не ринется на спасение вора, но священник… никто не будет спокойно ждать казни человека в рясе.

Кэтрин составляла часть большого плана Иблиса в Стамбуле, который он не мог бы осуществить без ее помощи. Нужно было обеспечить ее побег не только из чувства привязанности, но и для того, чтобы она помогла ему провернуть два дела в Стамбуле. Этим он не осмеливался делиться с Веню.

Иблис ехал по прибрежной дороге среди множества такси, спешащих в аэропорт в надежде, что до конца смены удастся еще подхватить одного клиента. У пассажиров лимузина не было ни малейшего шанса его увидеть. Он смотрел, как маневрирует черный автомобиль, и представлял себе, о чем думает девушка.

Иблис знал КК; хорошо представлял, как она думает, что чувствует, что двигает ею, что ее пугает. И теперь он использовал это знание, чтобы управлять ею. Она будет поступать по его воле из чувства страха, сделает то, что ему нужно, ради своей сестры, точно так же, как ради нее она встала на путь преступления. Мотивация никогда не менялась. Крала ли она часы, чтобы купить Синди учебники и еду, или драгоценный посох, чтобы спасти ее жизнь, — главенствовала неизменная любовь к сестре.

Мимолетный сентиментальный настрой прошел, и Иблис принялся думать о другом. Он прогнал эмоции, как нередко делал это, и вернул мысли к насущной задаче. Увидел, как лимузин съехал на специальную дорожку и покатил к воротам частного воздушного терминала аэропорта, замедлил ход и исчез в одном из ангаров. Иблис нашел место для парковки, откуда идеально видны двери, выключил двигатель и откинулся на спинку сиденья.

Он был уверен, что КК, несмотря на опасность, которая грозит сестре, несмотря на то, что ее друг ранен и избит и рискует погибнуть в отсутствие врачебной помощи, предпримет попытку выкрасть карту. Именно ее она с Симоном и искала с самого начала, ради нее они и проникли в офис Веню — чтобы похитить письмо и узнать о ее местонахождении. Он понимал, что девушка осознает большую важность карты, которая станет идеальным предметом торговли.

Иблис знал, что, невзирая на страх и отчаяние, наполнявшее сердце, Кэтрин не захочет быть пешкой в чужой игре. Манипулировать ею непросто, она пожелает иметь на руках все козыри, включая и карту.

Иблис не мог противиться этому непреодолимому желанию: посостязаться с ученицей, проверить ее, устроить сражение интеллектов. Он был очарован девушкой; сердце екнуло, когда он увидел ее. Но это не игра, и в его планы никогда не входило позволить ей добыть карту из подземелий Топкапы.

При всем неравнодушии, при всей любви, если бы она предала его, смешала планы, он, не моргнув глазом, убил бы ее.

Майкл сдвинул в сторону ковер в центральном проходе самолета. Под ним оказалась прямоугольная панель; он быстро отвинтил отверткой винты, державшие ее на месте. Снял. Под ней обнаружилась всевозможная электронная начинка самолета, которая на самом деле была ложной, — он вытащил этот блок, открывая доступ в небольшое отделение. Места там не очень много, но вполне достаточно, чтобы скрыть те вещи, которые не прошли бы таможенный досмотр. Майкл забрался в этот маленький трюм и передал оттуда в руки Буша три черных рюкзака.

Тот расстегнул рюкзак с золотистой биркой, порылся во всевозможной альпинистской оснастке и вытащил со дна нож, компас, две бухты веревки. Потом раскрыл следующий, вытащил оттуда несколько стволов и коробок с патронами.

— О-го-го, — сказал Пол. — Хорошо, что ты не полетел коммерческим рейсом.

Майкл, не ответив, выбрался из чрева самолета и открыл третий, и последний, рюкзак. Он был наполнен электроникой, всевозможными гаджетами, снаряжением для дайвинга; здесь же были четыре куска глины, завернутые в прозрачный пластик. Майкл просмотрел содержимое всех рюкзаков, прикидывая, что ему может понадобиться. Задумался на несколько секунд, потом встал и подошел к отсеку в хвостовой части самолета, откуда вернулся с четырьмя кожаными тубусами длиной по три фута, в каких хранят архитектурные чертежи. У каждого был кожаный наплечный ремень. Он открыл их и вытащил стальные трубки с герметичной откидывающейся крышкой.

— Это что, твой набор для похищения артефактов? — съязвил Буш.

— Очень смешно. Это для перевозки картин. Они водонепроницаемые, и их можно герметизировать.

— И ты их взял, потому что…

— Отстань, — сказал Майкл, засовывая тубусы в первый рюкзак. Он застегнул остальные рюкзаки, установил на место фальшивый блок электронной начинки, потом привинтил металлическую панель и, положив на место ковер, разгладил его ногами.

— Точка невозврата, — сказал Буш, протягивая компас и нож.

— Мы прошли ее уже несколько часов назад, — ответил друг, засовывая компас и нож в карман. Он накинул на одно плечо две бухты веревки, на другое — рюкзак и направился к дверям.

Буш поднял два других рюкзака, вынес их по трапу и бросил в открытый багажник лимузина к рюкзаку, который уже положил туда Майкл. Потом посмотрел через стекла на затылок КК и повернулся к Майклу.

— На мой взгляд, ты прошел точку невозврата…

— Да?

— …шесть недель назад, когда поцеловал ее.