Синди сидела на диване, держа банку с лимонадом в руке и глядя на экран телевизора, настроенный на канал Эф-эн-эн. Она за всю ночь не сомкнула глаз. Ее мысли все время метались между злостью и страхом. В пять утра она приняла душ. Вот уже два дня не меняла одежду, но постаралась выглядеть наилучшим образом.

Симон лежал на кушетке; она не знала, без сознания он или спит — ночью он что-то бормотал и шевелился, но глаз так и не открыл. Она встала, склонилась над ним. Рана у него потемнела, продолжала распухать, и она боялась, что если в скором времени он не получит медицинской помощи, то умрет на ее глазах.

Девушка посмотрела на мешочек с внутривенным лекарством — жидкость из него медленно уходила в иглу, но, казалось, не давала ничего, кроме как препятствовала обезвоживанию организма. Она развернула мешочек, предполагая увидеть физиологический раствор, но удивилась, увидев нечто совершенно иное.

Хотя капельница и в самом деле препятствовала обезвоживанию организма Симона, в растворе плескалось успокаивающее средство «Седин», содержащее бензодиазепин. Иблис не хотел рисковать — ему не нужно, чтобы Симон приходил в себя. Она посмотрела на священника, спрашивая себя: в какой степени его состояние обусловлено полученной раной, а в какой — медицинским средством, попадающим в его кровь?

Синди услышала тихий звук вращения винта со стороны сейфовой двери. Значит, сейчас должен появиться Иблис.

Она еще раз посмотрела на Симона. Тот был в ужасном состоянии. Будь он хотя бы в сознании, то, по крайней мере, мог бы предложить, как выбраться отсюда. Синди слышала, как шуршит винтовая система, близясь к открытию.

Она быстро схватила левую руку Симона и натянула наверх бинты, под которыми была внутривенная игла, потом вытащила тонкую металлическую трубку и согнула ее, сведя поток внутривенной жидкости до минимума.

Шелест со стороны двери продолжался. Синди знала, что у нее есть несколько секунд.

Она вставила согнутую трубку на место и снова натянула тугой бинт на руку.

Громадная сейфовая дверь щелкнула и распахнулась. В комнату вошел Иблис, все еще в черных брюках, но уже без смокинга и галстука — только в рубашке.

Увидев, что Синди стоит рядом с кушеткой Симона, он положил длинный кожаный тубус, который держал в руке, на маленький карточный стол, подошел к бесчувственному телу Симона, наклонился над ним. Потом стрельнул своими голубыми обеспокоенными глазами в сторону Синди, оценивая ее, как только что оценивал состояние Симона.

— Его нужно в больницу, — сказала Синди; ее глаза горели страхом: вот сейчас Иблис уличит ее.

Тот проверил полупустой пакет с внутривенным, пощелкал пальцем по трубочке. Не обращая внимания на Синди, подошел к дальней стене, сдвинул в сторону картину, изображающую льва, набросившегося на газель. За картиной обнаружился стенной сейф.

— Так тривиально. — Синди тряхнула головой. Она испытывала облегчение и подъем — Иблис не уличил ее.

— Я уверен, что за время моего отсутствия ты уже обнаружила этот сейф.

— И не боитесь, что я вскрою его?

— У него стенка толщиной четыре дюйма, он выдерживает направленный взрыв, пожар — и, уж конечно, тебе он не по силам. И потом, даже если бы ты его открыла, тебе отсюда не выйти. — Иблис показал на большую сейфовую дверь. — Ты наверняка заметила, что внутри ручки нет.

Он несколько раз набрал номера на диске, и стенной сейф открылся.

— Ты знала, что бойфренд твоей сестренки — вор?

— Вот так новость. — Синди пропустила это между ушей. Она смотрела на Иблиса, будто видела его в первый раз. — Все эти годы я думала, что вы — друг, что вы — один из немногих, кому нужно доверять.

— Я вам двоим никогда не лгал, — сказал он низким, сухим голосом. — Никогда не сделал вам ничего плохого. Я обращался с тобой и КК так, словно вы — моя семья.

— Бога ради, только не надо задевать мои сердечные струны.

— Если откровенно, Синди, то никогда не думал, что они у тебя есть, — ответил Иблис с улыбкой.

— Откуда я могла знать, открывая дверь, что человек, который стоит на пороге, человек, которому я верила столько лет, похитит меня, будет таким жестоким? — Синди посмотрела на бесчувственное тело Симона, а потом подняла обвиняющий взгляд. — Что он окажется таким же преступником, как и моя сестра?

— И то, чем она занимается, вызывает у тебя чувство стыда?

— Большее, чем вы это можете себе представить, — сказала Синди, не скрывая отвращения.

— Знаешь, это подлость с твоей стороны. Ты изображаешь этакую чистюлю, всех осуждаешь, забывая, что она всем пожертвовала ради тебя. Ради того, чтобы ты могла получить степень, сообщить всему миру, что окончила Оксфорд. На твоем дипломе нет ее имени? А должно бы. Всем, что имеешь в своей юной жизни, ты обязана ей.

— Она лгала мне всю мою жизнь. Она заурядная воришка.

— Поосторожнее выбирай слова, — медленно проговорил Иблис.

Видя, как вперились в нее мертвые глаза, Синди замолчала.

— Уж в чем, в чем, а в заурядности твою сестру трудно обвинить. Она готова рисковать своей жизнью ради тебя. Сделала бы ты то же самое ради нее, стала бы рисковать своей жизнью ради сестры?

— Вы ее защищаете? Вы готовы ее убить, если она не сделает то, что вам нужно, — с вызовом сказала Синди. — Вы просто сумасшедший.

Иблис подошел к небольшому холодильнику, вытащил оттуда банку колы, вскрыл ее и выпил половину, прежде чем ответить.

— Ты знаешь, что такое страх? — Он положил сумку на стол и направился к Синди. Та замерла при мысли о том, что зашла слишком далеко, когда Иблис приник к ее уху. — Имеешь ты хоть какое-то представление о том, что такое страх?

— Что такое страх? — Злость охватила Синди. — Вы угрожаете нам смертью, а потом говорите такие вещи?

— Ты боишься смерти? — спросил Иблис голосом проповедника.

Этот вопрос поставил Синди в тупик. Ее руки задрожали, ладони мгновенно вспотели — она не могла найти подходящих слов для ответа. Перед нею — друг ее юности. Он снабжал их деньгами, наставлял, на его плече можно было поплакать, — и в то же время жизнь его проходила в тени; он обитал совсем в другом — преступном — мире. А теперь оказалось, что он всего лишь что-то вроде живого дамоклова меча над ней и Симоном, который вынуждает сестру делать то, что ему нужно.

— Страх — это инстинктивный мотиватор, без него мы бы погибли; это наш основной инстинкт, обеспечивающий выживание. Он делает нас изобретательными в момент кризиса, вынуждает находить решения, которые никогда не пришли бы в голову в спокойных и безопасных условиях. Страх в арсенале тех, кто умеет этим пользоваться, может стать орудием для достижения их целей — успеха, денег, славы. Если ты знаешь, что пугает другого человека, то можешь заставить его сделать практически что угодно. Некоторые работают усерднее из страха быть уволенными, большинство людей живут в страхе перед смертью, а этот страх — мотивация для того, кто верит во Всемогущего.

Иблис явно наслаждался своей речью.

— В течение веков, тысячелетий миром правил страх. Великодушный правитель, великодушный король — это все сказка. Королей и султанов боялись. Почему, когда страх переполняет нас, мы начинаем молиться? Просить божественного вмешательства, молить о решении, молить об избавлении от того, что пугает нас, будь то монстры, смерть, а иногда даже мы сами? Но страх иногда пробуждает в человеке его лучшие качества. Ты знаешь, что пугает твою сестру? Не смерть, не призрак. Кэтрин боится всего, что может угрожать твоей жизни. Именно это всегда и мотивировало ее поступки. Она пришла в ужас, когда потеряла тебя, когда потеряла возможность помогать тебе. И это заставило ее пойти на то, о чем большинство людей и думать бы не стали, на то, что высоколобое, нравственное общество считает неприемлемым. Но она никогда не жаловалась на это. А вот ты два дня живешь в страхе и клянешь ее за те жертвы, на которые она пошла ради тебя. Я надеюсь, что ты испугана, что ты в ужасе. — Он, наконец, сделал паузу и еще ближе подался к ней. — Я надеюсь, ты понимаешь, что твоя жизнь зависит от меня?

— Вы думаете, я боюсь смерти? — с напускной храбростью спросила Синди.

— Есть вещи и места, которые хуже смерти, — произнес Иблис, сверля ее глазами. — Гораздо хуже.

— Смерть — это конец всего, — возразила Синди, словно ведя с ним спор. — Никакой жизни после смерти нет. Мы просто прекращаем существовать.

— Ты в это веришь? — Иблис улыбнулся.

— Вы можете доказать противоположное?

— Они там, в твоих университетах, начисто выбили бога из твоей головы, да?

Синди вдруг разозлилась, оскорбленная этим замечанием.

— Для людей вроде вас и КК, я думаю, это было бы правильно. Никакого последнего суда за ваши деяния.

— Нужно ли мне напомнить тебе, что твое неверие и есть тягчайший грех?

Девушка закатила глаза.

— Я не собираюсь вступать в теологические споры с психом.

— Неужели?

— Поверьте мне, вы проиграете.

Иблис выгнул брови и ухмыльнулся.

— Тебя больше заботит не истина, а победа в споре.

— Вы не можете доказать существование бога, дьявола или жизни после смерти.

— Ты когда-нибудь хоть что-то принимала на веру?

— Я верю только в то, что реально, в то, что могу потрогать, в то, что может быть доказано наукой.

Иблис кивнул.

— А что может доказать наука?

Синди упрямо и рассерженно молчала.

— Ты играешь в финансовом мире, осуществляешь рейдерские захваты. Делаешь деньги на несчастьях других. Каждый раз, когда ты получаешь деньги, кто-то их теряет.

— Все это абсолютно законно, — возразила Синди.

— Но нравственно ли? — Иблис помолчал, чтобы придать большую весомость своим словам.

— И это вы говорите мне о нравственности?

— Компания, в которой ты собираешься работать, — они будут, наверное, платить тебе громадные деньги.

— Мне платят столько, сколько я стою.

— И ты веришь в это? А что, если ты узнаешь, что ты — всего лишь пешка в гораздо более крупной игре? Как и большинство рабочих пчелок в большой корпорации — они пешки, зарабатывающие себе на хлеб насущный, чтобы улей стал больше, компания — сильнее, а босс — богаче. Тебя это не волнует? Тебя, с твоей оксфордской степенью?

— Мое время еще придет, — сказала Синди.

— Ты уверена?

Девушка стояла, не в силах скрыть зарождающиеся сомнения.

— Ты с десяти лет стремилась к большим заработкам. Ты всегда говорила: «Тридцать миллионов к тридцати годам, триста…»

— К сорока, — неохотно сказала она.

— Богатство приходит к тем, кто готов рисковать, Синди, а не к рабочим пчелкам, не к тем, кто играет в безопасные игры. А ты в другие не играешь, мисс Чистюля. Ты веришь в обещания начальника, веришь ему, веришь во всемогущий доллар, но твой успех далеко еще не факт. Они, вероятно, обдурят тебя всякими бесполезными опциями, а при выходе на пенсию подарят часы за двадцать пять долларов.

— Они обо мне позаботятся. Я им доверяю.

— А собственной сестре — нет, — сказал Иблис, словно это ставило точку в их споре. — Так вот, я скажу тебе без обиняков. Ты можешь верить боссу, которого никогда в жизни не видела, ты отдала ему свое будущее за обещание долларов, но в то же время ты даже не желаешь рассматривать возможность существования сил более мощных, чем человек, — бога, обещающего жизнь вечную.

Синди смотрела в глаза противнику; она почти не сомневалась, что этот человек находится на грани безумия: он рассуждал о боге, но был готов без колебаний убить ее и Симона, если это будет способствовать достижению его цели.

— Мы рождаемся, живем и умираем. И все — ничего до и ничего после. Никакого бога, никакого волшебства или тайны, ни небес, ни ада. Нет ничего, что вы могли бы сделать или сказать, чтобы убедить меня в обратном.

— А что, если я покажу тебе кое-что? — Иблис расшнуровал кожаный чехол, потом раскрыл внутреннюю застежку, вытащил карту и почтительно разложил ее на столе.

Синди смотрела на тщательно нанесенный рисунок — за всю жизнь она не видела ничего подобного. Потом взглянула в холодные, безжизненные глаза своего тюремщика, не понимая, что он ей показывает и для чего.

— Что, если я открою тебе тайну, — продолжил он, — которая изменит твой взгляд на мир?