Глава 26.
Свержение Камакурского сёгуната
Иногда бывает так, что в самой грандиозной победе уже заложены зерна будущих поражений и горестей. Вряд ли разгневанный Хубилай мог догадываться, что он все же отомстил Японии и за казнь послов, и за неудачную военную экспедицию. Отомстил именно тем, что десант оказался провальным. Но катастрофа вызревала не вдруг, для ее создания потребовалось более полувека, и грозному правителю империи Юань уже не донесли о том, что последовало за «божественным ветром».
Упрямый император
Вероятно, критической ситуации все же можно было избежать, невзирая ни на что. Конечно, жрецы весьма не по-божески подрывали казну, а линии обороны требовали все новых и новых затрат. Но ведь не всегда при этом рушится государство. Возможно, если бы бакуфу возглавил деятель масштаба Ёритомо Минамото, все обернулось бы совершенно иначе. Но его-то как раз в этот момент и не нашлось. Регентом при номинальном сегуне в XIV веке оказался человек слабый и недальновидный.
Сиккэна Токатоки Ходзё интересовали в этом мире отнюдь не полководческие достижения и не способы удержания власти и пополнения казны. Гораздо интереснее представлялись ему собачьи бои, танцы и секс. Слишком жизнелюбивым был этот властитель, слишком ленивым и неподготовленным к борьбе.
Но и это — лишь полбеды. В конце концов, часто случалось и так, что при подобном «правителе» страна живет достаточно спокойно, не стремясь к катастрофе.
Но в том-то все и дело, что у регента-сиккэна объявился соперник в борьбе за власть над государством. И этот соперник был… императором.
Следя за сёгунами и императорами-монахами, мы как-то уже успели позабыть об императорах на троне. А они, между прочим, имелись. Правда, роль их казалась чисто номинальной, а если что-то от них и требовалось, так это исполнение жреческих обрядов. Пока все это их устраивало, проблем не возникало.
Но в 1318 г. на престоле оказался человек с совершенно иным характером. Император Го-Дай го видел, что представляет из себя нынешний вариант сёгуната. Власть валялась под ногами, словно бы ожидая, когда номинальный властитель решится стать реальным, восстановив статус монархии. И Го-Дайго решился…
Случай представился довольно быстро: ставка не смогла ликвидировать не слишком крупное восстание на севере страны (видимо, там еще не забыли прежних вольностей).
Теперь можно было начать борьбу.
Еще до этого и до поражения Хубилая в стране начался серьезный династический кризис. У императора Го-Сага, покинувшего трон в 1246 г., было двое сыновей. Они занимали престол по очереди, и в 1300 г. было принято решение, что их наследники тоже будут сменять друг друга на троне. Система себя оправдывала, но только до Го-Дайго, который надеялся обрести независимость от бакуфу, а потом передать правление сыну.
Даже имя императора напоминало о его предшественнике, пытавшем освободиться от чрезмерной опеки со стороны клана Фудзивара (иногда его записывают как Дайго II). Есть мнение, что в его характере сочетались упрямство и острый ум, надменность и напористость. Но вот невероятной изворотливости непотопляемого Го-Сиракавы этому государю все же недоставало.
Заговор по устранению военного правительства бакуфу был составлен еще раньше, в 1324 г. Называлось это «Обществом свободных и непринужденных» («Бурэй ко»). Его участники и впрямь вели себя свободно — собрания казались вполне светскими пирушками с вином и изысканными кушаньями. Но конспираторы обсуждали весьма серьезные вещи, связанные со свержением диктаторов, которых считали теперь «северными варварами». Го-Дайго почти наверняка был посвящен в эти планы.
Но собственных сил у императора не имелось. Он попробовал найти поддержку в монастырях горы Хиэй и у некоторых кланов самураев. И попытки оказались удачными.
В 1331 г. начались открытые боевые действия, как и почти век назад. Но никто не догадывался, сколь долгой окажется война.
Не числом, а умением
Го-Дайго, не забыв прихватить императорские символы, укрылся в монастыре около Нары, когда его планы оказались раскрыты. О его местонахождении известно не было (видимо, заговорщики и в самом деле проявили верность), и войска ставки атаковали монастыри на горе Хиэй. Настоятель монастыря Энрякудзи, сын Го-Дайго, бежал в крепость Авата.
Вот тут и появляется Масасигэ Кусуиоки — человек, который прославлен не меньше, чем Ёсицунэ. Наконец-то и у императора появились свои самураи, не менее верные, чем те, что служили кланам в войне Гэмпэй.
Поскольку без мистики не обходилась ни одна средневековая война в Японии, придется рассказать и о сне императора. Ему привиделось, что снова находится во дворике столичного дворца. Там росло огромное дерево, ветви которого были обращены к югу. Под деревом расположились высшие сановники, но на самом высоком месте, обращенном опять же к югу, никто не сидел. А затем явились некие дети, просившие его занять трон.
Сон расшифровывался так. Если расположить рядом иероглифы «юг» и «дерево», можно получить родовую фамилию «Кусуноки». А дети — это наверняка посланники бодисатв, давшие добрый знак. После этого монах из храма Касаги сообщил императору о доблестном самурае Масасигэ Кусуноки. Оказалось, что тот готов горячо откликнуться на призыв, переданный императорским гонцом.
Масасигэ заявил императору: «За последнее время восточные варвары навлекли на себя осуждение неба своей непокорностью. Теперь пришло время воспользоваться их слабостью и обрушить на них кару небес. Это не будет трудной задачей. Все же, дабы привести пределы к покорности Вашему Величеству, потребуется и искусство, и военная сила… Если наши битвы будут умело рассчитаны, восточных варваров станет легко обмануть, и нам будет нечего бояться, ибо их сила заключается лишь в умении скрещивать острые клинки и разбивать крепкие доспехи. В войне мы никогда не можем предсказать исход любой битвы, Вашему Величеству не следует придавать большого значения каждому действию. Однако покуда вы будете знать, что Масасигэ жив, будьте уверены в том, что ваше священное дело одержит верх!»
Конечно, А. Моррис в своей книге «Благородство поражения» передает не реальные слова, а часть легенды — совещание императора Го-Данго и Масасигэ было тайным. Но ясно одно: в момент, когда монарх считал свое дело проигранным, появился герой, который сумел поддержать и его, и дело роялистов.
Масасигэ Кусуноки защищал крепость Авата. Все 500 воинов гарнизона готовились встретить противника. При этом 300 из них скрывались в засаде в соседнем лесу.
Солдаты бакуфу предположили, что взять крепость окажется довольно просто, но первый штурм отбили — и тогда засадный отряд ударил им с тыла. Быстро выяснилось, что крепость Авата слишком хорошо защищена, хоть и не имеет рва. На головы нападавшим лился кипяток и летели камни. Так что пришлось отступать под неожиданным натиском, при этом путь отступления был усеян брошенными доспехами и оружием.
Теперь пришлось начать долгую осаду, надеясь взять непокорных измором.
В крепости и в самом деле осталось продовольствия только на пять дней. Масасигэ пришлось оставить ее и пробиться через окружившие цитадель неприятельские войска. Он придумал наиболее изобретательный и безопасный путь.
Защитники Аваты соорудили погребальный костер, куда положили тела погибших. А затем под покровом ночи самураи, верные императору, небольшими группками покинули крепость. Последний воин разжег костер.
Неприятель, увидев огонь, ринулся к крепости — и моментально овладел ею. Самурай, заливаясь слезами, сообщил о том, что некогда великий клан Кусуноки совершил групповое самоубийство. Все оказалось настолько близко к реальности, что и этому воину позволили уйти беспрепятственно.
А Масасигэ Кусуноки перешел в контрнаступление и захватил еще одну крепость. Правда, оттуда его вскоре выжили, но уйти от армии бакуфу вновь удалось.
Нужно заметить, что силы роялистов но время начала кампании оказались крайне невелики. А войска бакуфу действовали не умением, а числом. Конечно, сложно поверить в сообщение о двухсот- и даже трехсоттысячной армии, штурмовавшей крепость Авата. Но тысячи или десятки тысяч солдат у бакуфу могли оказаться.
Тем временем войска ставки выполнили основную миссию поймали беглого императора Го-Дайго. В 1332 г., как водится в таких случаях, его отправили в ссылку на отдаленный остров. Но государь был не из тех, кто может легко смириться с поражением. Он упорно отказывался принять монашеский сан. Уже через год император бежал из плена на дне рыбацкой лодки, укрытый кучей водорослей. (Страшно даже подумать, каково это было для человека, который всю жизнь провел при утонченном и аристократическом дворе). Го-Дайго проявил невиданное доселе упорство.
К этому моменту вся юго-западная Япония (та самая, что когда-то была вотчиной Тайра) восстала против властей Камакуры и нового императора Когона из старшей линии наследования (его нет в перечне). Масасигэ Кусуноки взял хорошо укрепленную цитадель Тихая, связав руки значительной части армии ставки. Сторонников императора становилось все больше, и новая гражданская война набирала обороты. Считается, что Масасигэ, как и Ёсицунэ, старался сберечь жизни и собственность мирного населения. Поэтому симпатии к нему росли.
Пока император находился в плену, Масасигэ продолжал борьбу один. Следующей важнейшей позицией стала крепость Тихая. За ее штурм ставка заплатила слишком дорогую цену, и исход этого сражения определил и первый этап войны. Силы атакующих еще более увеличились. Согласно «Хронике Великого Спокойствия», режимом Камакуры было задействовано около миллиона солдат. Конечно, такого быть не могло, цифру можно смело делить на десять, но и оставшиеся силы окажутся громадными. Два месяца продолжалась осада, и за это время оборонявшиеся сильно проредили войска бакуфу. А ведь у Масасигэ было всего около тысячи воинов. Но «после первого же приступа восемь писцов в течение трех дней составляли списки убитых», — отмечает С. Тёрнбулл.
Среди всех прочих военных хитростей осажденные роялисты использовали и уловку с куклами. Вот как говорится об этом в хрониках: «Давайте сыграем с противником шутку, — сказал Масасигэ, — и заставим их проснуться!» Он приказал своим людям сделать из грязи пару десятков человеческих фигур в натуральную величину, обрядить их в доспехи и шлемы, вставить в руки оружие и, под покровом ночи выставить у внешних степ замка, прикрыв щитами. Неподалеку он укрыл пятьсот своих отборных воинов, которые, как только стал рассеиваться утренний туман, издали громовой крик.
«Ага! — закричали осаждавшие, услышав крик. — Итак, они [наконец-то] вышли из замка! Удача повернулась к ним спиной, и они впали в отчаяние». Затем они бросились вперед, каждый стараясь повести наступление. Как и было условлено, вперед выступили [лучники Масасигэ] и выпустили тучу стрел; затем, когда густая толпа [вражеских воинов] приблизилась, все они скрылись в замке, оставив кукол под ветвями деревьев. Думая, что это настоящие воины, атакующие бросились на них.
Масасигэ, видя, что противник завлечен к замку, как и предполагалось, приказал своим людям бросать одновременно десятки огромных камней. Камни упали, когда они собрались вокруг кукол, убив наповал более трех сотен солдат и серьезно ранив более пяти сотен.
Когда бой был окончен, атаковавшие увидели к своему негодованию, что то, что они приняли за сильных, бесстрашных воинов, было просто куклами. Какую славу могли стяжать те, кого покалечило или раздавило до смерти, когда они пытались напасть на эти фигуры? И каким позором покрылись те, кто испугался напасть на такого противника!»
В войсках бакуфу моральный дух постепенно стремился к нулю. Не помогли и меры, принятые тогдашними «замполитами»: ни поэтические собрания для самураев, ни чайные церемонии, ни соревнования по го. И началось дезертирство.
Тихая так и не была полностью побеждена. А вера в силы бакуфу оказалась подорванной.
Наконец, командующим осаждавшими пришлось пойти на подкуп. Они привязали послание, адресованное одному из людей Масасигэ, к стреле. Но тот доставил письмо своему командиру, и Масасигэ Кусуноки блестяще провел операцию «Предательство». За башней, которую должны были «сдать», провели глубокий ров. Когда первая волна солдат бакуфу оказалась во рву, их начали обстреливать. Те, кто выжил, бежали так быстро, что остальные осаждавшие решили, будто противник спешно покидает крепость — и атаковали своих же.
Считается, что оборона крепости Тихая — один из самых блестящих эпизодов всей военной истории Японии. Войска из провинций были стянуты режимом Ходзё на штурм цитадели. И это позволило развернуть партизанскую войну на большой территории.
Теперь но всем канонам японского сюжета с несчастливой концовкой, на сцене должен появиться верховный злодей. Ходзё для этого не годится — после неудачных попыток штурма крепостей и военных хитростей Масасигэ он все больше и больше напоминает сатирического персонажа. Злодей объявился в его окружении. Впрочем, его характер раскрылся не сразу…
Возвращение монарха
Побег императора из плена окончательно вывел из себя руководство ставки. Для охоты за монархом была направлена еще одна крупная военная экспедиция. Заместителем командира был молодой полководец Такаудзи Аснкага, а вскоре, после гибели начальника в бою. Он сделался и командиром.
О том, насколько высшие чипы в Камакуре доверяли друг другу, говорит то, что Такаудзи приказали оставить заложников. Считалось, что его родовитость нисколько не уступала Ходзё, а значит, этот клан мог выжить нынешних диктаторов с вершины власти.
Для опасений у Ходзё имелись основания. Самурайский кодекс верности плакал горючими слезами по Такаудзи Асикаге. Оказалось, что он вошел в контакт со ставкой императора, получил приказ «строго наказать» Ходзё, а затем изгнал из столицы гарнизон, подчинявшийся бакуфу, а его командующий был убит. Так Киото (Хэйан) оказался в руках роялистов.
Только тогда была снята осада с крепости Тихая, но ничто уже не могло отсрочить военную катастрофу режима. Его войска массово переходили на сторону императорских сил. Через несколько недель Ёсисада Нитта, двоюродный брат Такаудзи, повел войска на Камакуру. Первая колонна роялистских войск была разгромлена, ни тогда Ёсисада вышел на берег моря и обратился с мольбой к богине Аматэрасу, прося покарать узурпаторов. Он швырнул в море катану, и волны разошлись, открыв путь на Камакуру (вообще-то, приливы и отливы в этих краях дело достаточно обыденное).
К чести Такатоки Ходзё надо сказать, что это бездарный полководец и жизнелюб, проворонивший высшую власть, все же смог умереть, как подобает самураю. Он и прочие лидеры режима бакуфу совершили самоубийство, дабы не оказаться в плену.
Ну, а император Го-Дайго триумфально прибыл в свою столицу. Император Когон был смешен, все прочие «кадровые назначения» — отменены. Как всегда бывает в подобных случаях, победители оглядывались на «прекрасный золотой век» — время, когда монарх правил сам (а такое было в далекой древности). Но прошлое нельзя возвратить, как ни старайся, — особенно, если оно граничит с мифом. Вот об этом упорный и властолюбивый Го-Дайго, видимо, не знал. Или не хотел знать.
Глава 27.
Продолжение гражданской войны
Увы, приветствиями народа и радостью при въезде императора в столицу дело не закончилось. Недаром Го-Дайго считается неудачливым государем.
Если он думал, что самураи, которые вернули его правления, будут просто чем-то средним между гвардией и имперской полицией, то император очень сильно заблуждался на их счет.
Операция «Перебежчик» Такаудзи Асикаги
Все началось с того, что уже не раз служило поводом для кровопролития — с раздачи наград и должностей. Принц Моринага, сын Го-Дайго, получил титул сёгуна. Но Такаудзи Асикага воевал как раз за то, чтобы присвоить его себе. Его сделали всего лишь командующим в восточных провинциях. А хотелось-то большего!
Масасигэ император почтил гораздо скромнее — пожалованием пятого ранга и назначением губернатором тех провинций, где шли наиболее ожесточенные военные действия. Но верный самурай был вполне доволен и такой наградой. И уж всяко и думать не желал о верховной власти.
Император включил Масасигэ, происходившего из незнатного рода, в придворный круг. И, хотя тот был спасителем престола, это вызвало неприязнь и высшей аристократии, и Такаудзи.
Реставрация Го-Дайго продержалась недолго. Ведь военачальники, переметнувшиеся на сторону роялистов, сделали это отнюдь не бескорыстно. А собственность раздаривалась придворным, не сделавшим ровным счетом ничего для победы. Вооруженные и хорошо подготовленные самураи неожиданно столкнулись с тем, чего не знали: с бюрократией и придворными интригами.
Вдобавок Го-Дайго принял решение о перестройке дворца. Такое расточительство оказалось не обеспеченным ничем. Вера в императора пошатнулась, и уже Камакура и режим бакуфу казались «старым добрым временем».
Увы, император не может править один. Каким бы абсолютным не был монарх, ему необходим штат советников и министров. У Го-Дайго он, естественно, был, вот только эти люди поколениями учились занимать свои номинальные должности-кормушки, а отнюдь не управлять государством. Пока управляли военные, дела худо-бедно, но шли. А теперь — нет. Приходилось даже нанимать в учреждения персонал из самураев.
Так что на самом деле, вопрос о том, кто будет в итоге управлять страной, нужно было снять. Важно было то, какую именно форму примет правление воинского сословия, и в чьих руках окажутся нити власти. Такаудзи Асикага был уверен, что его…
Масасигэ, Ёсисада Ннтта или иные мечтательные герои могли всерьез думать о возрождении правления императоров. Но абсолютное большинство пошло за Го-Дайго совсем из-за другого. Монарх этого не видел, да и алчность человеческая, судя по всему, оставалась для него загадкой. Это и стало причиной конечного поражения.
Постепенно начали выстраиваться придворные интриги в духе той, что когда-то привела к гибели Ёсицунэ. Уже в конце следующего, 1334 года, Такаудзи Асикага вовсю враждовал с новым сёгуном. Не вполне понятно, в чем была подоплека тех событий, но принц Моринага был арестован с молчаливого согласия отца, который находился в плохих отношениях с сыном. Его отправили в Камакуру на суд брата Такаудзи. Каков был приговор, вполне понятно. Принца казнили и даже не озаботились погребением его тела.
Его друга Масасигэ во время этих событий не было в столице.
А в провинции начинались волнения. В 1335 г. сын Ходзё Токшоки собрал силы и нанес внезапный удар по Камакуре, захватив этот центр самурайства.
Такаудзи Асикага решил, что пришло время действовать, хотя император и не дал ему звания сёгуна. Его войска взяли ставку сёгуната, где он и остался. Император призвал его возвратиться, но это требование Такаудзи проигнорировал. Теперь можно было поступить с Го-Дайго так, как он поступил с сиккэном Ходзё.
Теперь войска Ёсисады Нитта должны были «строго наказать» зарвавшегося военачальника. Но «наказывать» оказалось поздно. Недовольство новым режимом росло с каждым днем, и с каждым днем увеличивались шансы Такаудзи на полную и окончательную победу.
Армия Ёсисады была разбита у подножия Фудзи, а вскоре Такаудзи Асикага двинулся на столицу. И вновь началось дезертирство — теперь уже из императорских войск.
Масасигэ попытался задержать армию Такаудзи у самого города. Сражение под Киото оказалось яростным, но у противника было значительно больше сил. Ситуация оказалась безнадежной, и Такаудзи Асикага ворвался в столицу, во второй раз изгнав Го-Дайго из дворца. И вновь императору пришлось прятаться в буддийских монастырях — на сей раз и в самом деле на горе Хиэй.
Крах дела роялистов
Через три дня полководцы-роялисты Ёсисада Нитта, Масасигэ и Акинэ Китабатакэ перешли в контратаку Столица вновь оказалась в их руках, а император Го-Дай го смог вернуться во дворец. Но Такаудзи уже успел получить от свергнутого Го-Дайго императора Когона (которого, однако, не сослали) приказ о «строгом наказании» Ёсисады. Теперь некоторое законное прикрытие для дальнейших действий у него имелось.
Война ознаменовалась новой бойней среди монахов. Роялисты заключили союз с монастырем Энрякудзи, их противник — с Миидэра. В итоге Мнидэра снова сожгли.
Но все же смелые действия вынудили Такаудзи отступить. Он переправился на Кюсю, надеясь совершить то, чего не смог достичь клан Тайра — укрепиться на юге, найдя сторонников. И это удалось. В середине следующего, 1336 года, Такаудзи Асикага, заняв ту самую многострадальную бухту Хаката, которая выдержала удар воинов Хубилая, был готов атаковать императорские силы с моря.
Тем временем Такаудзи рассылал письма знатным воинам, предлагая им встать под свои знамена. Эти «приглашения» затронули все самурайское сословие, поскольку каждому пришлось занять какую-либо сторону в конфликте.
Войска Ёсисады Нитты заняли позицию на побережье Внутреннего Японского моря. Вероятнее всего, Такаудзи должен был нанести удар в этом направлении. Масасигэ было приказано выступить туда же, но он прекрасно понимал: прямое столкновение с превосходящими силами врага уничтожит войска роялистов. Он посоветовал императору вновь отправиться в надежный монастырь, сам же он займется пока вербовкой войск. А если Такаудзи захватит столицу при отсутствии императора, то беда окажется небольшой: город станет ловушкой для его войск.
Но эти вполне здравые мысли были отвергнуты. Остальные роялисты были убеждены в успехе, а Го-Дайго некстати проявил свое упрямство. Но после его приказа Масасигэ оставалось только подчиниться. Он отправился к Внутреннему морю, к устью реки Минато, где и встретил гибель.
Перед долгим путешествием герой, согласно легенде, трогательно простился с десятилетним сыном, дав мальчику книгу по военному искусству и меч, полученный им от императора. «Если ты услышишь, что я погиб в бою, — сказал он сыну, знай, что наша страна окончательно вступила в век правления сёгунов», — пророчески заявил Масасигэ. Сыну надлежало уйти в горы с оставшимися сторонниками императора и продолжать биться до конца.
Пройдет шестьсот лет, и песню о мальчике, который хотел последовать в мир иной за отцом-героем, будут учить школьники при фашистском режиме. Многие из них последуют в мир иной за своими отцами, когда ударам с воздуха подвергнутся японские города… Предания старины становились идеологией во многих странах, и уж это — точно не чья-то уникальная черта.
Битва при реке Минато произошла летом 1336 г. Ожидания и предчувствия Масасигэ полностью оправдались: у роялистов, вероятно, не было половины сил Такаудзи. За несколько месяцев до этого на Кюсю были разбиты сторонники императора клан Кикути. Вероятно, эти события сильно укрепили положение их противников.
Роялисты сопротивлялись отчаянно. Но Такаудзи Асикага ударил с моря, а его брат уже провел высадку, и, скоординировав атаку, наступал с суши. Войска Ёсисады Нитта отступили, а Масасигэ Кусуноки был окружен со всех сторон. Он не сдался в плен, а укрылся вместе с младшим братом в доме крестьянина, чтобы совершить самоубийство.
Братья совершили обряд сэппуку, а за ними последовали и полсотни самых преданных воинов Масасигэ.
О его юном сыне хроники рассказывают так: «Масацура, которому было [всего] десять лет, глядел на столь изменившееся лицо своего отца и видел безутешное горе матери. Затем, прижимая край рукава к глазам, он вышел из комнаты и пошел в Зал Будды. Матери это показалось подозрительным, и она последовала за ним в Зал, войдя через боковую дверь. Она сразу же поняла, что он собирается покончить с собой. В правой руке он держал обнаженный меч с изображением цветущей хризантемы, — то самое оружие, которое ему дал отец перед отбытием в Хёго, а его куртка была расстегнута на груди, [открывая живот].
Мать подбежала к сыну и, схватив его за руки, заговорила сквозь слезы: «Говорят, что сандаловое дерево благоухает, даже еще не проросши из семени. Ты еще молод, но если уж ты поистине сын своего отца, как ты можешь пренебрегать своим долгом? Хотя твой разум пока еще — разум ребенка, попробуй все тщательно взвесить!.. Разумеется, ты не забыл его последних наставлений, которые не раз повторял мне. «Если мое везение кончится, и я буду убит в сражении, — сказал он тебе, — как только ты узнаешь о месте нахождения Его Величества, тебе следует выплатить содержание своим воинам и сторонникам и, собрав армию, обрушиться на врагов императора и восстановить его на тропе». Если ты сейчас лишишь себя жизни, ты не только опозоришь имя отца, но и не выполнишь свой долг перед Его Величеством…»
Высказав сквозь слезы эти упреки сыну, она отобрала у него обнаженный меч. Масацура, который уже не мог убить себя, упал с алтаря и, разразившись слезами, стал скорбеть вместе с матерью».
Все это — и поведение мальчика, и слова матери — отражает истинно самурайский дух. Юному сыну героя еще предстояло встретиться с врагом.
Масасигэ вошел в сонм японских героев, а Такаудзи Асикага в очередной раз занял столицу. Императору Го-Дайго все-таки пришлось снова отправиться в горный монастырь. На троне оказался пятнадцатилетний юноша Коме из «старшей линии», а мече чем через полгода спустившийся с гор Го-Дайго передал ему знаки императорской власти.
Но лишь впоследствии стало ясно, что это — всего лишь хитрость. (Видимо, император кое-чему научился у своего верного сподвижника).
Период двоецарствия
Мы уже говорили, что перечень правлений включает не всех владык. Там отсутствуют те, кого перестали считать императорами. Нет там и государя Коме.
Го-Дайго не слишком торопился передавать императорские регалии новому «властителю» — марионетке Такаудзи. Сперва были изготовлены копии подлинных меча, зеркала и подвесок. (Не забудем, что с мечом Кусанаги дело обстоит вообще не слишком ясно).
Так что Го-Дайго отдал копии, после чего удалился в горный район Ёсино южнее Нары, где и правил в качестве законного императора.
Так настал более чем полувековой период двоецарствия («Намбокутё»). Южный Двор пребывал в Ёсино, Северный Двор — в Киото.
А гражданская война успешно продолжалась почти весь XIV век.
В 1338 г., как и предсказывал Масаснгэ, Такаудзи Асикага было официально присвоено звание сёгуна. Лишь после этого ему удалось «строго наказать» Ёсисаду Нитту.
На следующий год скончался император Го-Дайго. Считается, он умер, держа в одной руке меч, а в другой — «Лотосовую сутру». Он так и не смог смириться с судьбой и завещал своим придворным продолжать борьбу.
Последовало долгое покорение острова Кюсю «Южным Двором.
Что касается сына героя, Масацуры Кусуноки, то он и в самом деле сумел продолжить дело отца. В двадцать два года он стал главнокомандующим при дворе юного императора Го-Мураками. Но это продолжалось недолго. В феврале 1348 г. он выполнил то, что так хотел сделать в детстве: погиб за императора. Он совершил обряд самоубийства, и его примеру, как и в случае с Масаснгэ, последовали наиболее верные самураи.
Зато Такаудзи Асикага умер, а не погиб геройской смертью. И случилось это намного позже, в 1358 г. Он пережил всех основных политических и военных противников.
Однако гражданскую войну и это не прекратило. Правда, теперь она окончательно была сведена к стычкам из-за владений нескольких кланов. Иные феодалы быстро переходили с одной стороны на другую, как того требовали интересы собственности. Проигрыш мог означать разорение. Поэтому иной раз участники одного клана по договоренности поддерживали разные стороны: чьи бы имения неб отобрали, семейство не теряет ничего. Как все это далеко от романтических воззрений Масасигэ!
Если правы победители, то правым оказалось дело «северной линии» наследования. К середине 1380-х «южные» еще оставались, но были недалеки от краха. А в 1392 г. сёгун из рода Асикага (внук Такаудзи) убедил императора Го-Камэяму возвратиться из Ёсино в Киото. 16 декабря состоялась капитуляция, «южный» император передал регалии (уже не копии) «северному» императору Го-Комацу. Война, длившаяся пятьдесят шесть лет, наконец, завершилась. Но многие из тех, кто принимал участие в ее финале, уже давно забыли об истинных причинах. Порой вооруженный конфликт использовали для сведения счетов с ненавистными соседями. В 1399 г. были вновь, как и при Тайра, разгромлены пиратские базы. Казалось, что страна переходит к мирной жизни.
Идеалы самурайства в долгой войне были во многом забыты. О какой верности может идти речь, если сторонники Северного и Южного Двора меняли своих господ?! Не соблюдалось и формальных правил поединков, вызовов и провозглашений родословных. Пожалуй, могут быть правы те, кто считает это время «золотым веком предательства». Какой, к тэнгу, вызов, если гораздо проще пустить из засады стрелу!
Так что Масасигэ выглядит исключением, а Такаудзи Асикага — типичным представителем своего сословия.
И отношение к Кусуноки Масасига не всегда оставалось однозначным. Император Го-Дайго посмертно даровал ему третий придворный ранг, но для победителей он оставался нарушителем спокойствия и едва ли не мятежником.
Впоследствии его окончательно «посмертно реабилитировали», это случилось лишь в 1563 г. В эпоху Токугава он уже считался образцом добродетельного служения.
Но еще большее посмертное возвеличивание произошло при правлении Мэйдзи. В это время ему был дарован невероятный при подобном происхождении первый младший придворный ранг. Он стал почитаться, как величайший патриот. Его история должна была служить образцом для всех, начиная с младших школьников. Перед императорским дворцом в Токио установили статую Масасигэ. А статуи Такаудзи были обезглавлены.
А уж в 1930-е годы посмертное почитание Масасигэ достигло пика. Теперь его признавали самым достойным из самураев за всю историю Японии. Но этот культ рухнул в 1945 году. Правда, и теперь герой XIV века предстает вполне добродетельным персонажем истории. Японцы, к счастью, избежали бездумного и безоговорочного развенчания идеалов прошлого.
Но если исчез культ, можно задуматься о том, что представлял тот или иной герой исторических хроник. Некоторые историки Японии сомневались во многих эпизодах предания. Высказывалась мысль и о том, что Масасигэ был лишь предприимчивым «человеком с большой дороги», бандитом с гор, поддержавшим императора Го-Дайго из корыстных целей. Но все это привело его к краху.
Но вряд ли кто-то станет сомневаться в военных талантах этого человека. К тому же, если бы им двигала алчность, он мог бы и предать Го-Дайго.
Интересно и отношение к «верховному злодею». Кстати, злодею ли? Такаудзи — весьма неплохой командующий. Именно он занял столицу, именно с ним связано и падение Камакуры. Этот человек был политиком и дипломатом. В конце концов, для основания новой диктатуры бакуфу требовались и таланты, и способности. Вероятно, он был щедрым для своих сторонников, иначе не получил бы поддержки. Первый сёгун Асикага известен и поддержкой, оказанной дзенским обителям. А один из построенных по его приказу храмов был даже посвящен памяти императора Го-Дайго. И к своим поверженным врагам новый диктатор относился, как должно.
К тому же, разве в Европе не было героев, которые переходили в такого рода конфликтах с одной стороны на другую? Есть свидетельства, что предательство и нежелание Такаудзи возвращаться в столицу после повторного взятия Камакуры связано с шатким положением при дворе. Слишком много зависти он вызвал, слишком хорошо понимал, что волна доносов ведет к «строгому наказанию».
В любом случае Такаудзи Асикага — фигура значительная. Он не слишком кровожаден и уж всяко не похож на маньяка-убийцу. Что же до ненужной войны, то она продолжалась благодаря настырному Го-Дайго.
Но Такаудзи был удачлив, этот человек посмел умереть собственной смертью… И такого простить нельзя. А Масасигэ погиб красиво и с искренностью. Им нельзя не восхищаться.
Вот и причина того, что один был посмертно вознесен, а второй — посмертно унижен.
Будущие поколения произвели на свет своего героя. Но в истории, как и в жизни, не бывает лишь черного и белого цвета.
Глава 28.
Летопись безумия
Из всего, что сказано раньше, можно сделать печальный вывод: крестьянство на протяжении многих веков находилось в самом что ни на есть бедственном положении. Да могло ли быть иначе, когда кругом бушуют войны, в которых участвуют господа?
Но, как ни странно, широких крестьянских восстаний пока что не случалось. Сложно сказать, почему. Видимо, хотя японцы считаются темпераментным народом, их натура все же отличается от французов, которые могут сбиться со счета, если станут перечислять собственные восстания и революции. (Как мы увидим в дальнейшем, в Японии было лишь одно событие, которое называется революцией, но его же считают одновременно и монархической реставрацией. Пожалуй, для европейца это звучит несколько удивительно).
А может, и сам наш вывод не вполне верен?
Итак, пока что в качестве самостоятельных сил проявляли себя самураи различных кланов и монахи разных обителей. Разорившиеся крестьяне могли стать переселенцами или даже уйти в преступный мир — но действия разбойной шайки вряд ли можно посчитать восстанием. А остальные, если и упоминаются в истории, то как помощники той или иной стороны (чаще всего — весьма преданные своим господам). Но так было лишь до поры до времени…
Но не только крестьянство стало угрозой для аристократии в XV веке. Катастрофу знать подготовила сама.
Крестьянские восстания
В XV веке самурайство окончательно стало отдельным сословием. Те, чьи предки когда-то были мелкими землевладельцами или даже крестьянами, уже позабыли (но не все, как мы увидим), что значит возделывать рисовые поля. Вожди кланов, которые происходили из знатных родов, оказались для столичной аристократии «северными варварами».
Долгая гражданская война дала стране профессиональную армию, точнее, профессиональное военное сословие. (Такая армия могла стать единой до какой-то степени при внешней угрозе, но Хубилай остался в прошлом, а больше охотников покорить небогатые ресурсами Японские острова что-то не находилось).
Но статус самурая не имел четкого регламента. В дополнение к крестьянству и профессиональным военным была еще и прослойка мелких землевладельцев («дзи»). Они могли прекрасно управляться с оружием, участвовать в походах. Но походы происходили не всегда, а вот питаться нужно было регулярно. Им поневоле приходилось обрабатывать землю. А собрат-крестьянин, живущий не военными походами, а трудом на земле, мог оказаться и побогаче самурая-землевладельца.
Вообще-то, когда мы говорим о военных бедствиях крестьян, нам представляется Европа и средневековые войны, бушевавшие там. Но в Японии войны были гражданскими. Есть свидетельства, что герои этих войн бережно относились к мирному населению. Вероятно, так поступали и многие антигерои. По крайней мере, в отличие от европейских рыцарей, самураи, как правило, не грабили местных жителей. Но если и случалось сжечь хижину — она восстанавливалась легко, поскольку куда страшнее войн оказывались силы природы: тайфуны не всегда выглядели «божественными», а еще случались и землетрясения. И японские крестьяне вряд ли стали бы строиться на века.
Гораздо хуже, чем борющиеся армии, оказывались голод, моровые поветрия и сборщики налогов. В последнем случае сёгунат Асикага показал себя не с самой лучшей стороны: отбирали более половины урожая.
Кстати, наконец-то пришел черед сказать, почему эпоха сёгуната Асикага называется Муромати. Дело в том, что Камакура в качестве сёгунской столицы просуществовала при Асикага недолго, и еще Такаудзи перенес ее в Киото. Так было легче вести борьбу с «южным» двором.
Впоследствии был построен дворец «Хана-но-госё» («Дворец Цветов»), вдвое превосходивший императорский. Воздвигнут он в столичном районе Муромати. Там располагались и особняки главных сановников сёгуната…
В XV веке ситуация в сельских провинциях стала неожиданно меняться. Крестьянство возглавили те самые самураи-земледельцы. Так появились «икки» — союзы взаимной защиты. И вскоре, в ходе правления очередного сёгуна из рода Асикага, Ёсинори, начались массовые крестьянские восстания, которых до сих пор в стране не случалось.
Союзы «икки» появились еще в последние годы гражданской войны. Но заявили они о себе несколько позднее, в 1428 г. Тогда произошло восстание в провинции Оми, которое затем перекинулось и на другие области страны — в самое ее сердце. Полыхнули районы Киото, Нары, Исэ, Кавати, Идзумо. Массовые выступления были связаны с несколькими указами, касавшимися положения крестьян.
Но это было лишь началом.
В 1441 г. самое крупное из восстаний произошло в столичной области. И город Киото ничего не смог противопоставить крестьянской армии. Как раз в это время самураи ставки воевали против восставших в провинции Харима, которая полыхнула уже не в первый раз.
Теперь восстания не вспыхивали «по случаю», а готовились куда более тщательно. В сентябре войска «икки» оказались на подступах к столице. Самураи, принадлежавшие к клану Кёгоку, были разгромлены (соотношение потерь, пусть и при не слишком больших армиях, — один крестьянин к пяти самураям). Оказалось, что крестьянское воинство отлично подготовлено к борьбе.
Через четыре дня толпы начали громить предместья Киото, а еще через некоторое время повстанцы ворвались в саму столицу. Действовали они уверенно и грамотно; город оказался отрезанным от внешнего мира, дороги блокировали. Восставшие захватывали наиболее важные здания.
Поскольку основной причиной восстания стали жесточайшие условия ростовщиков и непомерная задолженность, ростовщики прежде всего и пострадали. Их лавки грабили безо всякой жалости. Но требовалась не только добыча, а погашение долгов. И восставшие своего добились: правительство бакуфу пришлось выполнить основные требования.
Слабость, проявленная однажды, привела к тому, что история повторялась. Восставшие крестьяне возвращались в город еще четырежды — в 1447, 1451, 1457 и 1461 гг. и масштабы этих визитов оказывались весьма серьезными. В 1457 г., когда в стране разразились голод и эпидемия, ростовщики наняли самураев для охраны своей собственности. Но «икки» успешно покончили с наемниками, а затем принялись и за самураев бакуфу.
Тем не менее, столица пока процветала. Но появление «икки» стало первым звоночком изменений в обществе. И очень скоро город Киото превратится в руины.
Еще одно явление происходило в массовом порядке примерно в то же время. Крестьянин мог бежать 11 стать военным. Почти любой помещик нуждался в своей собственной армии, для поступления нужны были только доспехи и оружие. Но любая война порождает массу «бесхозного» (точнее, поменявшего хозяев) оружия.
Конечно, служба не могла гарантировать продвижения и богатства. Зато, в случае чего, можно было и пограбить. Таких полусолдат-полуразбойников называли «асигару» («легкие ноги»). Но, как заметил С. Тёрнбулл, «они были весьма «легки на руку», что создавало серьезные дисциплинарные проблемы.
Начало войны Онин
Безусловно, война Гэмпэй стала самой романтичной из самурайских войн — вероятно, сказалась посмертная слава клана Тайра. Но XV век принес гораздо более серьезное бедствие — войну, которая началась в 1467 г., первом году под девизом Онин.
Как ни странно, война оказалась локальной, почти все военные операции шли в пределах Киото. При этом не стоит забывать, что с падением Камакуры и объединением императорской и сёгунской столиц город процветал. Строились новые, еще более прекрасные здания — теперь уже для фактических властителей. А самурайские кланы сосредотачивались на очень небольшой территории.
У англичан есть очень известная поговорка о том, что одна квадратная миля территории Лондонского Сити — это пространство, где создана история и культура страны. Для Российской Империи со времен Петра Великого тоже существовала такая «квадратная миля» — это центр Санкт-Петербурга. Для Японии периода Муромати она располагалась в северной части Киото.
Увы, британская и русская «квадратные мили» сильно пострадали в годы Второй Мировой. А японская погибла гораздо раньше, в войне Онин. Она сделалась полем боя. И места, где находился особняк, принадлежащий тому или иному клану, указать можно лишь приблизительно. (И это — в Японии, где по закону строительству должны предшествовать археологические изыскания! Все было уничтожено подчистую).
Ну, а там, где сосредоточено слишком много самураев из различных кланов, найдется и повод для конфликта. Такой серьезный конфликт и случился между крупными и влиятельными самурайскими домами столицы — Ямана и Хосокава.
Главу клана Ямана, Мотитоё, прозвали «Красным Монахом». Он и в самом деле принял монашество, а красным становилось его лицо во время весьма небуддийских припадков ярости. Этот весьма колоритный персонаж был весьма властолюбив и способен на дикие выходки во время приступа гневливости.
Его злейший враг, Кацумото Хосокава, был его зятем. Этот человек прославился как раз иным — полным спокойствием (по крайней мере, внешним) во время ситуаций, доводивших Красного Монаха до нервного срыва. Кацумото заслужил уважение своих людей, он старался лично не участвовать во всяческих столичных интригах.
Несколько лет оба клана вели политику вмешательства в дела других самурайских домов. Споры из-за наследования, как известно, могут стать предметом раздоров не только в династиях государей. Особенно преуспели в интригах Ямана. Они подбирали союзников для будущего столкновения с Хосокава.
Бережно взращенный вооруженный конфликт созрел, когда сёгун Ёсимаса Асикага намеревался отречься от власти. Для японской политики, знавшей монахов-императоров, такой поворот был чем-то новым. Но Ёсимаса не собирался устраивать какое-то «теневое правление». Он был поэтической натурой, обожал все изящное. Политика к этой категории не принадлежала, времени на управление государством не хватало. Вот разве что о сборе налогов Ёсимаса не забывал — страсть сёгуна к изящному оказалась бременем для всей страны. На развлечения расходовались огромные средства, сёгун даже заложил свои доспехи — случай, невероятный для высшего самурая. Видимо, он посчитал, что это ни к чему…
Но нужно было передать кому-то титул. А своих сыновей у Ёсимасы не было. Не было и твердого закона о наследовании поста сёгуна.
Поэтому Ёсимаса Асикага вызвал из монастыря младшего брата Ёсими и объявил ему, что тот станет сёгуном. Более неожиданной карьеры для юного монаха нельзя было и вообразить.
И все прошло бы нормально, но случилось то, что и привело к несчастью: супруга Ёсимасы родила, наконец, сына. И она стала настаивать на том, что младенец должен быть сёгуном.
Клан Ямана принял сторону еще ничего не соображающего младенца Ёсихасы, а Кацумото Хосокава выбрал поддержку Ёсими. Вот теперь все было готово к серьезным действиям, благо сил у двух кланов оказалось достаточно для хорошей войны. А полем боя решили сделать столицу. Тактические характеристики улиц и домов северных кварталов, подходящие позиции и места для расположения ставок полководцев оба клана выяснили заблаговременно.
Надо отдать должное нашему любителю изящных искусств: Ёсимаса Асикага, видя военные приготовления, опомнился первым. Сёгун четко и однозначно заявил двум кланам: те, кто нанесут первый удар, окажутся мятежниками, объявленными вне закона. От мятежного клана могли легко разбежаться союзники, а его владения мог атаковать кто угодно.
Но полностью охладить горячие головы сёгун так и не сумел. Естественное решение возникало само собой: если нанесший первый удар станет мятежником, значит, надо спровоцировать противника на первый удар. И спровоцированным оказался спокойный и рассудительный Хосокава.
В начале 1467 г. было получено донесение, что крупный феодал Оути наступает на Киото с армией в 20 000 человек, чтобы поддержать клан Ямана. Почти в то же время в столице сгорел дом, принадлежавший одному из полководцев клана Хосокава.
И уже в апреле того года армия дома Хосокава сделала решительный шаг: был атакован отряд клана Ямана, сопровождавший груз риса для города. Теперь война казалась неизбежной. Принцев отправили на всякий случай на юг, подальше от конфликта. Дворцовую стражу усилили. Сами Хосокава приняли меры от огня. А горожане, видя приготовления, рванулись кто куда — лишь бы оказаться подальше от Киото.
Они оказались правы: военные действия развернулись в мае. Медлить теперь, по мнению самураев Хосокавы, не следовало. Удар был нанесен по дому одного из командиров клана Ямана, стоявшему напротив роскошного сёгунского дворца. Бой шел несколько дней, удача сопутствовала атакующим, а что не сумели разграбить, то просто подожгли. Сгорел не только определенный дом, но и весь квартал.
Следующие полтора месяца самураи занимались тем же, и дома на севере продолжали успешно гореть. Кое-что о самурайской доблести того времени становится ясным из работы С. Тёрнбулла: «Один воин написал Хосокава проникновенное послание после одного особо тяжелого дня битвы. «Мы устали, — писал он. — Не могли бы вы прислать мне бочонок сакэ? Я разделю его с Масанага, а затем мы вместе совершим харакири». Неизвестный самурай, несмотря на отчаяние, еще продолжал думать о товарищах и завершил послание просьбой доставить дополнительный запас стрел, поскольку в то утро среди их оруженосцев, подносивших стрелы, «были потери». К началу июля значительная часть северного Киото была обращена в руины и пепел».
Теперь на улицах шли баррикадные бои, спешно выкопанные рвы усиливали позиции. К западу от квартала Муромати расположились Ямана. До сих пор этот район называется Нисидзин — «западный лагерь». Хосокава оттеснили на восток, к дворцу сёгуна и к монастырю Сёкокудзи.
Все же дом Хосокава добился если не военного, то политического успеха: клан Ямана сёгун провозгласил мятежным. Но полномочий расправиться с мятежом дано не было. К тому же, дом Ямана не только не потерял союзников, но и получил подкрепления от феодала Оути.
К 29 сентября дом Ямана блокировал направление с юга. Для этого понадобилось «всего лишь» взять штурмом императорский дворец и сжечь его дотла. Император в это время уже находился в сёгунской резиденции.
В октябре Красный Монах направил войска на монастырь Сёкокудзи. Еще до этого был подкуплен один из монахов, вызвавшийся поджечь обитель. Сёгун продолжал пировать, глядя на огненное зрелище, хотя его придворные были напуганы. Бой закончился только ночью, в результате отрубленными головами заполнили восемь телег, а все остальные выкинули в канаву.
К концу 1467 г. прекрасная столица стремительно обращалась в тлеющие руины.
Продолжение катастрофы
Судя по всему, даже самураи XV века могли устать от разрушений. За первые месяцы следующего, 1468 г., не случилось масштабных столкновений. Клану Хосокава удалось слегка потеснить Красного Монаха, — но не более того. С апреля окончательно началась позиционная война. Город оказался изуродованным баррикадами, окопами и укреплениями.
Клан Ямана надеялся полностью блокировать противника, было перерезано семь дорог, идущих в провинцию, из восьми. Но катастрофы для Хосокава не случилось.
Иногда происходили вылазки и обстрелы из катапульт. За линией фронта самураи занимались куда более мирными делами — сложением стихов (вероятно, с описанием «красот» сгоревшего города) и постановкой пьес (в XV веке как раз появился театр Но). Бои шли на окраинах, на главном участке фронта все оставалось без перемен.
Наконец, через несколько лет позиционной войны даже Красный Монах стал думать о переговорах. И если бы битва касалась только двух кланов, вполне возможно, война завершилась бы. Но она уже перекинулась на провинции, союзники и вассалы решили не отставать в деле истребления друг друга. Теперь приходилось только продолжать начатое. Оба лидера оказались всего лишь марионетками войны, ими же и начатой. Уже было неясно, какая армия и в какой провинции против кого выступает.
Красный Монах теперь уже раздумывал о харакири, а Кацумото Хосокава — о принятии монашества. Но вряд ли это остановило бы огненный вал.
Однако вожди просто умерли — Монах в 1474 г., а Хосокава через год. Казалось бы, теперь-то война должна остановиться!..
Ничуть не бывало. У войск Монаха появился новый командующий — тот самый Масахиро Оути, с которого начались все действия. Теперь он стал мятежником, и нужно было что-то немедленно предпринять, чтобы спасти положение. 17 декабря 1477 г. войска Оути подожгли свои позиции и успешно отступили. Город горел!
Теперь в Киото пришли падальщики, завершившие кошмар. Банды грабителей и мародеров слетелись в догорающую столицу. Среди них попадались и легкие на ногу и на руку «асигару», которые завоевывали даже те кварталы, которые пощадили самураи. Требовалась добыча, и погромщики рвались в уцелевшие монастыри, громили лаки, торговавшие сакэ, разумеется, не щадили и ростовщиков. Все это закончилось невероятной пьянкой и пиром черни.
Может быть, кому-то покажутся очень неприятными и несправедливыми законы о крестьянском сословии, которые будут позднее приняты в Японии. «Сеятель и хранитель» не должен был иметь оружия, он оказывался бесправен перед самураем. Но те, кто составлял эти декреты, прекрасно помнили о том, что творилось в войну Онин. По масштабности эта «классовая борьба» явно превзошла все, что мы знаем о бандитских действиях войск Разина и Пугачева. Пожалуй, можно сравнить это с Великой Смутой на Руси. Но у нас, по крайней мере, было вмешательство иностранных интервентов. Кошмар войны Онин устроили для себя сами же японцы.
Кстати, что поделывал сёгун, который, согласно своему титулу, должен покорять варваров? А ничего. Он, как и прежде, занимался изящными искусствами. Этот человек оказался бы достойным собратом императора Нерона, которому, по крайней мере, приписывают поджог Рима. Конечно, сам Ёсимаса ничего не поджигал — все делалось за него и, фактически, из-за него. До 1474 г. он так и не отрекся, но и после отречения, поскольку сыну исполнилось всего девять лет, Ёсимаса продолжал фактически оставаться сёгуном. В копне войны он даже начал строительство огромного увеселительного комплекса к востоку от столицы, в холмах Хигасияма. Серебряный Павильон обещал стать еще величественнее, чем Золотой, построенный его дедом. Но увы, средства закончились еще до завершения строительства. И «долгострой» остался памятником времени безумия.
Естественно, реальной власти у сёгунов Асикага уже не было. При них появились канрё — примерно то же самое, что регенты в минувшую эпоху. Но жизнелюбивого Ёсимасу не смущало ничто.
Победа ужаса развала над кошмаром войн
Погромщики и поджигатели прошлись по Японии куда страшнее, чем любой Хубилай. Тот почти наверняка пощадил хотя бы буддийские монастыри. Эти же не щадили ничего.
Но полагаю, что людей, якобы «грабивших» дома столичных богачей, можно вполне оправдать. Они лишь отбирали то, что им недодали, то, что было ими же и произведено. Когда так называемая «элита» обжирается, а остальные люди едва сводят концы с концами, ущемленное трудовое большинство может воздействовать на «элиту» любыми методами. В случае с Японией XV века ничего, кроме лозунга «грабь награбленное», возникнуть и не могло. Исторический урок надо бы хорошенько заучить «элитам» более поздних времен и иных стран! Но, судя по всему, история не учит никого…
В 1485 г. особенно жестокие сражения ударили по провинции Ямасиро. Там сошлись не на жизнь, а на смерть два клана семейства Хатакэяма. Выяснение отношений шло из-за поста канрё.
И тогда крестьяне и самураи низших рангов («дзи») массово дезертировали из армий, набросившихся словно саранча на реквизированные у местного населения припасы. Но они не просто разбежались по домам, а выступили в качестве третьей силы. Выстроив собственный грозный военный лагерь, ныне побратавшиеся противники послали ультиматум тем, кто еще продолжал воевать. Обе армии должны были уйти из провинции Ямасиро, все имения требовалось возвратить владельцам, все заставы, взимающие пошлину — разрушить.
И эти требования пришлось выполнять, притом — очень быстро.
Вот теперь «икки» в Ямасиро ощутили настоящую мощь. В 1486 г. в провинции было учреждено временное правительство из «икки».
Не менее серьезные перемены произошли и в провинции Kara. Там уже давно находился центр буддийской школы «Чистой Земли». Известный проповедник Рэннё, чьи идеи были просты и доходчивы, пользовался огромным уважением среди местных крестьян. (Кстати, он отвергал безбрачие для духовенства — и так сильно противодействовал этому догмату, что оставил после себя двадцать девять детей).
Местный феодал Масатика Тогаси привлек сторонников «Чистой Земли» на свою сторону. Как скоро выяснилось, сделал он это совершенно напрасно. В провинции возник Союз прямодушных — народная армия, которая превосходила мощью дружины боевых монахов. Оказалось, что контролировать их невозможно. В 1488 г. эта армия восстала против самураев и изгнала Тогаси. Теперь власть в провинции перешла к ним, благо эти люди обладали бесстрашием. По их доктрине (весьма напоминающей некие малосимпатичные движения начала XXI века), смерть в бою наверняка означала рай и пребывание в блаженстве.
Укрепленный монастырь Исияма Хонгандзи был отстроен ими в устье реки Ёдо. Сейчас там расположен Осакский замок. Так что эти повстанцы обладали не только решимостью, но и серьезным стратегическим подходом.
Война Онин, вроде бы, завершилась. Но теперь страна пребывала в состоянии непрерывных гражданских войн. Они шли до начала XVII века.
И то, что творилось в распадающейся на части стране, получило название «гэкокудзё» («подавление высших низшими»). Самурайские кланы копали могилу противникам, но сверзились туда они все. Без разбора.
Глава 29.
Век войны всех против всех
Выжить в условиях перманентной войны всех против всех смогли далеко не все кланы аристократии. Многие дома просто исчезли напрочь. К ним, между прочим, относятся и Ямана, и Хатакэяма. Они ликвидировали друг друга сами.
Были и те, кого ликвидировали «низшие», едва ли не простолюдины. К примеру, дом Токи погиб благодаря бывшему монаху Тосимасе Сайто, который, уйдя из монастыря, стал торговцем маслом. Тосимаса первым делом убил самурая, усыновившего его, с этого и началось его выдвижение. На острове Сикоку возвысился клан Тосокабэ, но он недолго главенствовал, поскольку и сам был сметен.
Резня успешно двигалась дальше.
Новые полководцы — новые битвы
Если кто-то полагает, что трагические события были связаны только с унижением «низшими» «высших», то это не вполне верно. «Благородные» фамилии сами порой показывали пример всем остальным.
Приблизительно в 1490 г. в клане Асикага тоже началась внутренняя резня. Масатомо Асикага, брат жизнерадостного сёгуна, потребовал от своего сына Таты принять монашеский сан. Но юноша еще не насладился всеми радостями жизни, к тому же, вероятно, он не был хорошим конфуцианцем. Семенная ссора завершилась тем, что сын просто-напросто убил отца.
Теперь он был объявлен вне закона, а это значило, что любой самурай мог «строго наказать» преступника, не забыв о его имуществе. Особо прогневался на отцеубийцу некий Синкуро Исэ. (Впрочем, непонятно, кем он мог приходиться сёгунскому клану, что так переживать). Тата был осажден в замке Хорнгоэ и вынужден (вместо наслаждения жизнью) совершить ритуальное самоубийство. А Синкуро Исэ не только удовлетворил свои конфуцианские чувства, но и стал владельцем замка, а заодно — и всего полуострова Идзу. Теперь настал черед сменить фамилию, и он стал владетелем Соуном Ходзё. (Не надо путать его с сиккэнами прежней эпохи, тех давно уже не было на свете, и новый Ходзё никем им не приходился).
Полуострова новому владельцу, принявшему монашество, показалось как-то маловато. Но немедленно выступать с военной экспедицией на восток, в провинцию Сагами, не хотелось: хоть Соун и был монахом, но радости жизни ему, скорее всего, тоже не казались чуждыми.
В результате юноша, унаследовавший эту провинцию, был приглашен буддийским монахом (!) Соуном Ходзё на охоту на оленя. Не вполне ясно, полностью ли нарушил свой статус Ходзё, и пострадало ли хоть одно невинное животное, но вот приглашенный совершенно точно стал его добычей. А вскоре добычей сделалась и вожделенная провинция Сагами.
Правда, монах-убийца не слишком долго наслаждался приобретением, посматривая заодно и на другие близлежащие земли. В 1519 г. он ушел-таки в круг перерождений, предложив своему сыну Удзицуне дальнейший путь завоеваний. Последний воспользовался очередным скандалом в очередном благородном семействе — и занял замок Эдо, расположенный на месте нынешнего Токио. Внук монаха довершил завоевание.
И все же, надо отдать им должное, эти возвысившиеся предприимчивые люди были обязаны своими успехами лишь собственным талантам, а не роду и не положению в обществе. Что ж поделать, если таланты пришлось направить на вещи, выглядящие злодеянием?! А разве не настоящее злодеяние — потомственность аристократов, возвышающихся с младенчества неясно за какие заслуги? Разве жизнелюбец Ёсимаса Асикага, наблюдавший из дворца за пожаром столицы — не истинный злодей?
Нельзя однозначно осуждать тех, кто боролся за возвышение и собственность в ту огненную эпоху. А вот аристократическое государство в годы, когда режим Муромати бился в мучительной агонии, как раз и доказало собственную полную несостоятельность. Но и этот урок истории остался невыученным…
Власть бакуфу оказалась столь незначительной, что со ставкой сёгуна теперь не считался никто. А Соун Ходзё даже почитался за образец удачливости… и доблести.
С. Тёрнбулл приводит отрывок из его завещания сыну, где Ходзё предстает чрезвычайно разумным человеком:
«Должно всегда чтить богов и будд.
Ложись в постель до восьми вечера. Воры обычно вламываются между двенадцатью и двумя, так что, если будешь проводить вечера в пустых разговорах и ложиться поздно, можешь лишиться и ценностей, и репутации. Экономь дрова и свет, которые тратишь, если бодрствуешь допоздна, и вставай в четыре утра.
Прими холодную ванну и прочитай молитвы, а одевшись, отдай распоряжения на этот день жене, детям и прислуге и к шести будь готов приступить к своим обязанностям…
Прежде чем умыться, пойди и осмотри все, от уборной до конюшни и за воротами сада, и там, где надо, прикажи все вычистить.
Не думай, что тебе надо иметь столь же отличные меч и одежду, как у твоего соседа. Пока они выглядят прилично, они годятся. А если влезешь в долги и из-за этого потеряешь независимость, тебя будут презирать.
Когда исполняешь свои обязанности… смотри, чтобы прическа была в порядке.
Упражняться в верховой езде следует лишь тогда, когда свободен от службы.
Если человек хорошо держится на ногах, ему надо только научиться обращаться с поводом…
Лучшие друзья, которые могут быть у человека — это чтение и письмо, а худшие, которых надо избегать, — это го, шахматы, флейта и дудка.
…В литературе и военном искусстве следует совершенствоваться постоянно, что, впрочем, и так ясно. Древнее правило гласит, что грамотность — это левая рука, а военное дело — правая. Ни тем, ни другим не следует пренебрегать».
Как видим, все это достаточно разумно и логично (если не считать пассажа насчет шахмат). И для нашего времени многое бы подошло (особенно в том, что касается отношения к долгам). Стиль этого завещания чем-то неуловимо напоминает «Речи Высокого» из «Старшей Эдды» — видимо. Во всех частях света независимые люди, которых считают «прижимистыми», поступают одинаково.
Больше всего от расчетливого и разумного Ходзё пострадал клан Уэсуги. Но он виновен в этом сам: междоусобная свара никого еще до добра не довела. В 1551 г. Норимаса Уэсуги бежал в Эти го и попросил помощи у своего вассала Нагао Кагэтора. Тот даже согласился ее оказать, но не за просто так. Норимасе пришлось усыновить его, и Кэнсин Уэсуги (он тоже стал монахом, сменив имя) сделался прославленным полководцем эпохи воин. В качестве наследника Уэсуги он даже попытался обуздать Ходзё. Но нашелся другой сосед, с которым можно было хорошенько повоевать.
Сингэн Такэда (он же — Харунобу Такэда до принятия монашества) — еще один из самых заметных полководцев той поры. Первый удар он нанес собственному отцу (вот чем оборачивается вдалбливание в головы конфуцианского принципа «сяо»). Впрочем, опять же, злодейство было лишь ответной обороной — отец хотел лишить его наследства, отдав все младшему брату Харунобу. За что и поплатился — ярких личностей обделять не следует. В итоге его отец не был убит, но оказался в плену, а Харунобу досталась провинция Каи. Затем он попытался захватить соседнюю провинцию Синано, и тамошний владетель Ёсикие Мураками обратился к Кэнсину Уэсуги. И началось великое противостояние.
Пять битв за Синано случилось с 1553 по 1564 гг. (в среднем одно сражение в два года). Поле боя в местечке Каванакадзима при слиянии рек не менялось. Иногда они были тактическими перемещениями войск, иногда случалась кровавая бойня.
И все это по тем временам не удивляет. Поражает иное: эти соперники (кстати, не из «благородных») вели себя по отношению друг к другу с непоказным благородством.
Войска Сингэна находились и горном районе, и жизненно важную соль он мог получить лишь при посредстве Ходзё. А тот во время очередной кампании отказался от сотрудничества. Тогда Кэнсин, узнав об этом, передал соль из собственной приморской провинции, заявив, что Ходзё поступил подло: «Я воюю не солью, а мечом».
Сингэн Такэда прославился и как мудрый и справедливый правитель своей провинции. Опережая время, он отменил такое позорище, как телесные наказания. Понятно, что крестьянам его правление не могло не прийтись по душе. К тому же, он собирал налоги не только с них, но и с подчиненных феодалов, а заодно — и с храмов. Воюя с соперниками, он полагался не на крепости, а на тактические умения. А для этого потребовалась отличная организация войска, и его асигару были дисциплинированными. Вождь позаботился даже о таких вещах, как хорошие дороги и служба связи (понятное дело, курьерской связи, но тогда иной не было ни у кого).
До какой степени приходилось в ту нору отдаваться войне, говорит предание, которое цитирует С. Тёрнбулл.
Некий приближенный Такэды отправился в поход с младшим сыном. Юноша был весьма горд первой военной кампанией. Он заявил отцу: «Я иду в бой, я забыл свою жену и семью». Тот разгневался и ответил: «Истинный самурай никак не может забыть жену и семью, когда идет в бой, потому что истинный самурай вообще о них никогда не думает!» «Тверд как гора, атакует как пламя, неподвижен как лес, быстр как ветер» — такой девиз (заимствованный из трудов великого Сун-цзы) избрал для себя Такэда. Заметим, китайская стратегия в это время перестала быть делом аристократии, выходцы из низов прекрасно ее усвоили. Более того — еще и отлично применили в местных условиях.
Оказалось, что административная система Сингэна настолько подходит для Японии, что уже в следующем веке сёгунат Токугава распространил ее на всю страну. Опыт общения с крестьянством кое-чему все же научил власть: смуты во владениях Сингэна не было. Но это случится еще не слишком скоро.
Правда, надо сказать, что провинция Кап отличалась от прочих особым ресурсом — золотом. (Тем самым золотом, что было так вовремя открыто во время воздвижения статуи Будды Русяны). Поэтому и товарно-денежные отношения там было развивать куда легче, чем в прочих частях страны.
А вот Ходзё не сумели развить тон логики, которая была присуща основателю клана. Удзиясу, внук Соуна, набирал рекрутов по такой системе, что не вполне ясно, каким образом в его землях вообще оставались какие-то живые крестьяне.
«Если станет известно впоследствии, что хотя бы один человек в области скрылся и уклонился от этого призыва, кем бы он ни был, управляющим этой областью или крестьянином, он будет обезглавлен». И ведь это наверняка выполнялось! «Забривали» даже бритоголовых буддийских монахов. Солдатами должны были стать все. А если нет оружия, сгодится и серп…
«Троянский остров»
Прежде чем перейти к следующей эпохе, связанной с одним из самых известнейших полководцев Японии, можно рассказать еще несколько необычных историй о периоде войн.
Клан Оути, тот самый, который послужил «последней каплей» для развертывания боев в войне Онин, тоже оказался среди проигравших. Сын «киотского Герострата» Ёсиоки Оути постарался сохранить привилегированное положение семейства. И это ему даже удалось. Но пот внук оказался иным — человеком высокого искусства, а не меча. Он намеревался пересидеть грозное время в провинции Ямагути, прославленной торговлей (в том числе — с Китаем). Ёситака решил, что развлечения подходят для него больше, чем битвы, и даже пригрел придворных, бежавших из находящейся в разрухе столицы.
Но слишком долго поддерживать нейтралитет в такое время не получится. Ёситаку Оути пытались вразумить некоторые его приближенные, в том числе — Мотонари Мори. Не получилось, не внял.
Суэ, один из тех, кто пророчил беду, сам же и стал ее причиной, устроив заговор. Дальнейшая схема проста: бегство — тщетные призывы о дружеской помощи к иным владетелям — осада уход в круг перерождений при помощи ритуала сэппуку…
Тем бы история беспечного и наивного Ёситаки и завершилась бы. Но у него оказался слишком верный вассал (по крайней мере, так говорится в преданиях). Мотонари Мори вдруг понял, что за покойного господина надо отомстить. Почему он не сделал этого при жизни Ёситаки, сказать затруднительно. Но, полагаю, проницательный читатель быстро увидит возможный ответ.
Мори стал готовить заговор против своего бывшего коллеги, угнездившегося во владениях Оути.
Противник мог выставить армию в 30 000 солдат, но Мори это не смутило. Просто пришлось применить некоторую хитрость.
Остров Миядзима, находящийся не слишком далеко от современной Хиросимы, известен святилищем, связанным с кланом Тайра. С этим островом с незапамятных времен связано одно религиозное табу: он не должен быть осквернен ни рождением, ни смертью. Вероятно, кладбища там нет и по сей день, а мертвых хоронят на материке. Мори отлично знал об этом, однако, судя по всему, излишними суевериями не страдал.
Поэтому неподалеку от храма возникла крепость, где в 1555 г. Мори разместил гарнизон. И тут же он стал принародно обвинять себя в «глупости» — такую крепость запросто захватит враг! И шпионы противника купились на хитрость. Остров был успешно захвачен почти без потерь.
Тем временем Мотонари Мори захватил крепость на берегу, прикрывавшую выход с острова. Там оказалось всего-то 500 человек, все остальные покоряли Миядзиму. Покоряли до тех пор, пока не поняли, что выхода с «троянского острова» нет…
Теперь можно было атаковать, используя фактор внезапности. Через пролив армию Мори перевезли пираты, после чего они отплыли от острова. А Суэ даже не догадался разместить часовых.
Удар был нанесен и в лоб, и с тыла. Сотни самураев Суэ совершили самоубийство, не видя никакого выхода. А остров был впоследствии ритуально очищен от скверны, что, вероятно, вполне удовлетворило богов. Во всяком случае, семья Мори оказалась одной из самых богатых и влиятельных на юго-западе.
Мотонари Мори победил благодаря хитрости. «Мудро поступает тот, кто никому не верит, даже близким родственникам», — такие слова приписываются ему. И вновь мы видим вполне разумный совет в эпоху войн.
Времена «рыцарства» (хотя, кроме преданий их, похоже, нигде и никогда не было) канули в лету. Конечно, были люди, славящиеся порядочностью, имелись в достатке и те, кто поступал иначе. Но подобное мы видим в любую эпоху и в любой стране. Вероятно, некая «особая самурайская честь» — это часть сказки о «прекрасном золотом веке». Не более того.
Самураям приходилось изучать трактаты, где сказано не только о поединках и открытых сражениях. Разведка и контрразведка, «спецоперации» (даже связанные с применением ядов), — все это изучалось. И шло в ход.
Вероятно, именно в ту пору появились и всемирно известные ниндзя. Но история хранит почти полное молчание об этих «спецподразделениях». Приказы отдавались устно, а исполнители не сообщали о совершенном во всеуслышание. Более того, их жертвы и умирали-то от «естественных причин».
Так что мы можем проследить такую деятельность, только проанализировав перечни крупных феодалов (за ними окончательно закрепился термин «даймё» — «большие имена»), и выяснив, кто получил выгоду от смерти того пли иного владетеля.
Этим даймё не позавидуешь, спокойно существовать они не могли ни при каких обстоятельствах. Один держал на всякий случай палицу в ванной, другой сделал два хода в уборную… Весело и привольно не жилось никому.
Как ни странно, в некотором выигрыше от войн оказались крестьяне (конечно, не те, кого неумные полководцы насильно загоняли в свои армии). Ведь все это скопище солдат надо было кому-то кормить. И если со своими крестьянами обращаться не по-человечески, завтра они станут кормить армию врага. А собственные поля окажутся бесхозными…
Другое выигравшее сословие — это «асигару». Самурайство перестало быть закрытым, в него мог войти каждый, а дальше все зависело от воинских талантов и способностей.
А вот проиграл, что совершенно однозначно, императорский двор. Такой бедности там не знали ни в какие времена. Императора Го-Цутимикадо не сумели даже нормально похоронить. А средств на коронацию преемника не могли добыть еще двадцать лет, пока не вмешались «икки». Государь Го-Нара жил не во дворце, а в хижине, а принцы играли в пыли у дверей. Рисовые лепешки и собачий суп — вот из чего, порой, состояло меню его дворцовых пиров. (Зато каждый из читающих эту книгу, каково бы ни было его материальное положение, может смело сказать, что живет не хуже иного японского императора!)
Сегунам тоже не повезло в этом отношении. Но все равно находились те, кто яростно добивался этого титула, уже утратившего было значение…
Попятно, что императорская власть была в таких условиях лини, фикцией. Япония оказалась разорванной на отдельные воюющие княжества.
Тем временем в мире происходили более любопытные вещи, чем грызня кланов на отдаленном архипелаге. Например, в 1492 г. Колумб открыл Америку. Конечно, он не открывал ее ни в каком смысле, сам будучи уверенным, что добрался до Индии или… до Японии (то-то удивились бы даймё!) И задолго до него были Эйрик Рыжий и Лейв Эйрикссон. Но мы до сих пор говорим именно о плавании Колумба, поскольку оно стало самым заметным в эпоху великих географических открытий.
Японии оставалось совсем недолго ждать первых контактов с европейцами.
Глава 30.
Мушкетеры Японского архипелага
Итак, рано или поздно среди героев этой воистину безумной эпохи должен был возникнуть человек, который сможет объединить страну. Он, в конце концов, и возник.
Но начнем мы все же не с него, а с весьма примечательного события середины XVI века…
«Европейская наука» начинается с оружия
Приблизительно в 1542 г. состоялось открытие Японии. Именно так и следовало бы его называть, если бы мы заботились не о всяческих политкорректностях, а пользовались единой стандартной системой исторических координат. Но такого, увы, не происходит: Америку открыть можно (даже если корабли плыли совсем не туда), Австралию — тоже, а вот страну, чья нация без всяких волн эмигрантов из Старого Света сумеет стать великой — нельзя.
Да и первооткрыватели стали таковыми поневоле. Ничего они не хотели открывать, просто потерпели кораблекрушение. Так три португальских купца стали первыми европейцами, ступившими на японскую землю, произошло это у берегов небольшого острова Танэгасима, который вторично прославился в XX веке — там был построен космодром.
Спасшиеся европейцы, естественно, пользовались вниманием местного населения. Незнакомые костюмы и непонятная речь — все это было в новинку. Но самым важным открытием для японцев в век войн оказалось огнестрельное оружие.
«В руках они держали нечто в два или три фута длиной, снаружи прямое, с отверстием внутри, сделанное из тяжелого материала. Сквозь него проходит отверстие, которое, однако, с одного конца закрыто. А сбоку есть другое отверстие, которое служит для прохождения огня. Его форму нельзя сравнить ни с чем, что я знаю. Чтобы использовать это, наполните его порохом и маленькими свинцовыми шариками, установите маленькую белую мишень на берегу, возьмите эту вещь в руки, примите стойку и, закрыв один глаз, поднесите огонь к отверстию. Шарик попадет прямо в цель. Взрыв напоминает вспышку молнии, а грохот выстрела подобен грому».
Вот таким, согласно работе С. Тёрнбулла по истории самурайства, видели японские свидетели то, что поможет объединить страну.
Кстати сказать, огнестрельное оружие разрабатывалось и на Востоке. Солдаты Хубилая применяли нечто, отдаленно напоминающее реактивные снаряды. Но аркебузу японцы видели впервые. Целиться из нее было проще, чем из мушкета, но, конечно, это весьма отдаленный (и не вполне безопасный для стрелка) предок нынешнего оружия.
Техническое новшество пришлось самураям весьма кстати.
В истории с аркебузами проявились те самые качества японского народа, которые через триста с небольшим лет быстро введут, казалось бы, забытый Богом архипелаг в число великих держав. Это невероятное любознательность, упорство, трудолюбие и способность не только подражать, но при этом еще и улучшать. При изучении «китайской науки» подобные качества уже сформировались. Теперь им нужно было раскрыться в контакте с западной цивилизацией.
Даймё острова Танэгасима из клана Сималзу приобрел за огромные деньги два экземпляра этих фитильных ружей. Он передал их кузнецу для копирования. Некоторые детали было сложно повторить, но португальцы вскоре вернулись. Есть предание, что кузнец отдал свою дочь за изучение технологии. И стал выпускать оружие, вполне сравнимое с европейским!
Военные секреты (даже если властитель острова и сделал тайну из нового вооружения) не хранятся слишком долго. (Поэтому все разговоры о тайне «греческого огня», которой якобы столетиями обладали византийцы, а заодно и о других подобных «загадках», надо отнести к некачественной беллетристике).
Так или иначе, но искусство изготовления огнестрельного оружия быстро распространилась на соседние крупные острова. Кузнецы стали учиться новому ремеслу.
Европейское оружие быстро усовершенствовали. Например, появились футляры, необходимые в дождливом климате.
Конечно, лук бил точнее, чем это примитивное огнестрельное оружие. А для его перезарядки требовалось немало времени и сноровки. Зато на моральный дух противника они могли оказать решающее влияние. Наиболее прогрессивный из полководцев, Сингэн Такэда, распорядился приобрести триста ружей. Он, несомненно, обладал даром предвидения, поскольку заявил, что отныне ружья станут основным видом вооружения.
Может быть, лучник сумеет точнее поразить цель. Но сколько лет требуется для подготовки этого лучника! Для постоянных тренировок и рук и упражнений на меткость. А потом в бою этого лучника поражает случайная стрела. И годы тренировок пошли прахом…
А вот с огнестрельным оружием может управиться кто угодно после пары недель тренировок. И японцы очень быстро оценили это величайшее преимущество. Культ силы начал отступать в прошлое не с введением товарно-денежных отношений, не с общей гуманизацией нравов (которой, судя по всему, не произошло и в XXI веке). Нет, его потеснило (к сожалению, не уничтожив полностью) одно из величайших изобретений человечества. А если кто-то не верит, пусть посмотрит фильм «Индиана Джонс», тот знаменитый эпизод, когда мастер фехтования кидается на белого человека, виртуозно орудуя мечом (наверняка учился годами, не умея ничего больше!) — и получает пулю…
В Японии стало возможным делать из крестьян, никогда не владевших оружием, первоклассных солдат. И времени на это уходило совсем немного. Конечно, война всех со всеми кажется безумием, но кое-что полезное она принесла.
Конечно, в войнах середины века аркебузу использовали, как вспомогательное вооружение. Но через тридцать лет один из полководцев сделал ее основой своей стратегии — и победил.
«Собиратели земель японских»
«Собирателей земель» в действительности оказалось трое. Как ни странно, они — почти ровесники. Все родились в самый разгар века войн.
Одному из них предстояло восстановить сёгунат, который продержится до прихода к власти Мэйдзи, двум другим история отвела роль «временных кризисных управляющих».
Возможно, мечты об объединении страны (под своим, естественно, управлением) имелись и у других героев той эпохи. Но каждому из них приходилось держаться за собственную провинцию и зорко следить за соседями. Конечно, тот же Сингэн Такэда сумел бы стать отличным властителем. Но — не сложилось.
Первым объединителем Японии стал малоизвестный в то время полководец Нобунага Ода.
Род Ода владел поместьями в провинции Овари. В XVI в. эти не слишком значительные феодалы сделались хозяевами провинции, а в 1551 г. Нобунага получил это «независимое государство». Семнадцатилетний юноша стал даимё, и это совсем не понравилось конкурентам из его же рода. Пришлось применить меры. Впоследствии Нобунага не стеснялся никаких мер в отношении своих противников.
В 1558 г. в войске Нобунага оказался «асигару», который стал впоследствии продолжателем его дела. Как ни странно, этот объединитель Японии, Хидэёси Тоётоми, происходил из крестьян. Мало того, он стал монахом-расстригой, а затем даже украл деньги, чтобы купить оружие и доспехи. Законно он поступал или нет, но этот юноша в любом случае сам ковал свою судьбу.
А вот третий объединитель начал свою карьеру как раз с того, что выступил против Нобунага. В том же 1558 г. юный самурай Манудайра Мотоясу, служивший влиятельному роду Имагава, захватил одну из крепостей Нобунага, проявив себя весьма способным полководцем. Но история знает его под иным именем, полученным позднее — Иэясу Токугава.
Ёсимото Имагава был не менее влиятелен, чем Ходзё или Сингэн Такэда, но оказался менее масштабной личностью. Поскольку он оказался соседом Нобунага, последнему пришлось вести войну именно с ним.
Как ни странно, мысль занять столицу пришла в голову именно Ёсимото. И в 1560 г. он выступил на Киото с армией в 25 000 человек. Но между столицей и его землями лежала вотчина Нобунага — провинция Овари.
22 нюня 1560 г. Нобунага узнал, что приграничную крепость взяли самураи под командованием Мотоясу. Атака оказалась быстрой, Мотоясу воспользовался аркебузами. Через несколько часов нала и еще одна крепость.
Нобунага принял решение немедленно контратаковать, хотя численность его армии едва ли была сравнима с силами вторжения — он мог выставить 2 000 солдат.
Пока Ёсимото отдыхал, празднуя победы своего подчиненного и (согласно укоренившемуся обычаю) осматривал отрубленные головы. Нобунага занял позицию неподалеку. Во всяком случае, в пределах видимости оказалось множество знамен и соломенных чучел солдат. А основные силы Нобунага двинул в обход.
Атакующим помогла непогода — как раз в это время разразилась гроза. И пока самураи Ёсимото Имагавы прятались от дождя, Нобунага совершил резкий маневр и нанес удар с тыла.
Ёсимото даже решил, что его солдаты начали сражаться друг с другом — настолько неожиданным оказался маневр. Суть происходящего он уяснил только за секунду до того, как меч одного из самураев Нобунаги отправил его в круг перерождений…
Заодно тот же самый меч освободил полководца Мотоясу от долга перед господином. И вскоре этот подающий надежды лидер присоединился к Нобунаге.
Возможно, именно в тот момент Нобунага решил, что сам дойдет до Киото. Но такое выступление следовало долго и тщательно готовить, не забыв и о делах политических. Ему пришлось воспользоваться все той же «политикой женитьб», которая иногда помогала решать проблемы, но в иных случаях лишь усугубляла их.
Он выдал дочь за сына Сингэна Такэды, младшую сестру — за владетеля севера провинции Оми, лежащей на пути к столице, а сам женился на дочери монаха-расстриги Тосимасы Сайто, того самого, который столь отвратительно поступил со своим приемным отцом. Впрочем, этот современник Ивана Грозного и в дальнейшем показал, насколько далеко он находился от учения Будды. Экс-монах любил пытки и жуткие даже по тем временам казни. И когда его собственный сын (видимо, здесь сказались гены) с ним покончил, можно было лишь радоваться.
Нобунага, отлично знавший, что представляет собой его тесть, обрадовался. Притом вдвойне — теперь он имел полное право объявить войну убийце своего тестя.
Захватить владения Сайто было поручено Хидэёси Тоётоми, который к тому времени выдвинулся из «асигару» в военачальники. Оказалось, что сделать это было довольно просто.
Теперь нужно было поискать повод, чтобы атаковать Киото. В 1567 г. некий Ёсиаки Асикага попросил Нобунагу о помощи и убежище. В столице возник очередной заговор вокруг сёгунского поста. Ёсиаки бежал от заговорщиков, убивших его старшего брата.
Повод был дан, войска Нобунаги торжественно пошли в столицу 9 ноября 1568 г. Понятно, что наследник сёгунского титула был фигурой номинальной, а настоящим правителем оказался именно Нобунага Ода. Между прочим, только тогда прекратилось бедственное положение императоров: новый властитель отстроил великолепный дворец.
Политические дела не исключали военных. Подавление врагов (и собирание земель) шло в это время полным ходом. Бывший противник Нобунага Мотоясу (напомним, что вскоре он сменил имя, и стал Иэясу Токугава, так в историю и вошел) нанес удар по религиозно-крестьянскому движению «прямодушных». К тому времени оно окончательно выродилось в фундаменталистскую секту, прославленную фанатизмом. В битве при Адзукидзака на их шлемах были таблички: «Кто наступает, уверен в небесном блаженстве, кто отступает — в вечном проклятии». Впрочем, эти предшественники религиозных террористов надеялись не только на небесное возмездие, но и на огонь аркебуз.
Иэясу Токугава проявил не только умелое руководство, но и личную храбрость. На его доспехах оказалось две пробоины от пуль, но бой был выигран.
Нетерпимость фанатиков росла не только из-за догматов их учения. Вместе с аркебузами на японской земле появилось и кое-что иное. Буддизм получил к тому времени серьезного соперника…
Дальнейшее объединение
Нобунага так и не стал сёгуном. Да в этом и не было особой необходимости — он и без того обладал властью. Но завоевание столицы еще не означало полного объединения страны.
В очереди за «собиранием» оказалась следующая провинция — Этидзэн. Три поколения семейства Асакура обустроили это владение, но для Нобунаги завоевание осложнилось тем, что его шурин Нагамаса Асаи вступил в союз с противником. Возникла угроза потери Киото, если армия «собирателя земель» окажется отрезанной. Пришлось отступать, при этом армия Нобунаги, насчитывавшая уже 110 000 солдат и обладавшая громадной инерцией, отлично выполнила этот маневр. Оба выдающихся полководца, и Хндэёси, и Токугава, подверглись нешуточной опасности, руководя арьергардными боями.
В том же, 1570 г. Нобунага вернулся и атаковал Асаи. Произошла кровавая битва при реке Анэгава. У Нобунаги имелся серьезный численный перевес, и он атаковал своего вероломного шурина первым. Победа осталась за ним, но решающего разгрома противника все же не произошло. Через непродолжительное время Асаи и Асакура снова начали военные действия, когда Нобунага отвоевывал район современного города Осака, захваченный Токэем Мисси и фанатиками из «прямодушных».
Когда же Нобунага выступил против старых противников, оставив пока что сектантов, против него выступили еще и монахи из обители Энрякудзи. Положение крайне осложнилось, и пришлось вновь отступать к Киото. Тем временем Сингэн Такэда заключил союз с Ходзе против Нобунаги. Пока что их сдерживали армии Иэясу Токугавы, но момент оказался критическим. Линия обороны растягивалась, монахи шли в наступление.
В этот момент Нобунага принял решение атаковать монастырь Энрякудзи.
Конечно, эта обитель обладала освященным веками авторитетом и особым почитанием. Но монахи приговорили себя сами. «Это не я уничтожаю монастырь, — заявил полководец, монастырь сам себя уничтожает».
Нобунага, выполнив отвлекающий маневр, новел войска на обитель. Штурм оказался крайне жестоким, армия убивала всех, кто находился на горе Хиэй. «Он поджег храм бога Кванион, который стоил невероятно дорого, и сжег все прочие храмы и монастыри; одним словом, он посылал своих людей в каждую щель или пещеру, как будто охотился на каких-то диких зверей, и там перебил этих несчастных. Так Господь наказал этих врагов Его славы в день св. Михаила в 1571 году», — писал об этих событиях европейский миссионер отец Фруа.
Энрякудзи был сожжен, но куда более грозным противником выглядели «прямодушные» буддийские фундаменталисты. И их ликвидация сделалась задачей на будущее. Пока что гораздо важнее оказались Ходзё и Сингэн Такэда. Союз этих врагов Нобунаги привел к тому, что Сингэн направил армию на Киото. Иэясу Токугава с гораздо меньшими силами должен был воспрепятствовать этому продвижению. Но даже подкрепление, присланное Нобунагой в крепость Хамамацу, не создавало равенства в численности войск.
Иэясу Токугава вывел войска из крепости, армии выстроились в боевые порядки. В это время погода ухудшилась — пошел снегопад. Иэясу поднял на возвышенности свой штандарт с золотым веером, чтобы облегчить перегруппировку сил — сто правый фланг оказался смят. На всякий случай он применил военную хитрость для своих — отрубив голову вражеском воину, велел отнести ее в крепость Хамамацу и объявить, что это голова Сингэна.
Тем не менее, битва продолжалась не в его пользу. Но, вместо того, чтобы совершить обряд самоубийства, Иэясу Токугава решил отступить в замок, едва спасшись от стрел. Он приказал оставить ворота крепости открытыми. Возможно, враг был смущен этим, но, во всяком случае, он не решился пойти на штурм той ночью.
В то же время небольшой отряд Токугавы атаковал с тыла лагерь Сингэна Такэды, подойдя на близкое расстояние.
Утром Сингэн Такэда принял решение о снятии осады. Однако общее наступление на силы Нобунаги продолжалось. Но, как часто бывало в истории, исход кампании решил случай.
В начале 1573 г. Сингэн Такэда осадил крепость Нода. У осажденных быстро закончилось пропитание, зато обнаружилось немало сакэ. Перед неизбежной гибелью было принято решение расправиться с напитком, дабы тот не достался противнику. В крепости был устроен шумный пир, и сам Сингэн Такэда приблизился на опасное расстояние, дабы расслышать приятную мелодию, которую играл на флейте один из пирующих. Кто-то из часовых, еще не окончательно упившийся, умел вые трелить из аркебузы и попасть в голову вражескому вождю. Вскоре Сингэн скончался от тяжкого ранения.
Это, в конечном счете, решило исход кампании. Сын Сингэна отличался храбростью, но организаторскими способностями не обладал. По преданию, даже заклятые враги оплакивали гибель талантливого полководца. Но для Нобунаги известие стало праздником.
Именно после этого он изгнал из столицы сёгуна Асикагу. Так бесславно завершился исторический период Муромати. Правда, Нобунага Ода не принял сёгунского поста. Титул оставался вакантным еще долгое время.
Глава 31.
От объединения провинций — к империи
После ликвидации уже ничего не значащего сёгуната походы ради присоединения очередных провинций проводились с еще большей интенсивностью. Но, нисколько не приуменьшая роли Нобунаги в деле объединения страны, нужно отметить и участие его ближайших сподвижников. Особенно важен опыт Хидэёси Тоётоми, который происходил из простолюдинов. Люди его типа разрушили привычное для средневековья понимание роли каждого, определенной при рождении. Именно они приближали ту эпоху, когда положение человека в обществе станут определять его личные заслуги, а не родство. Что же до самого Нобунаги, то многие исследователи подчеркивают: он действовал крайне жестко, норой — жестоко. Но ни он, ни его приближенные не были садистами, желающими страданий ради страданий.
Походы сухопутные и морские
Летом 1574 г. Нобунага продолжал атаковать сильно прореженных противников. Он захватил крепость Нагасима, принадлежавшую «прямодушным». Теперь можно было взяться за основную их цитадель.
В следующем году полководец успешно провел битву при Нагасино, которая стала вершиной его славы.
Нагасино — замок при слиянии рек Такигава и Оногава. Он считался неприступным благодаря удачному расположению. Тем не менее, его несколько раз брали и войска Нобунаги, и его противники. 16 нюня 1575 г. Нагасино осадил Кацуёри Такэда, сын Сингэна. В это время гарнизоном командовал один из сподвижников Токугавы, который, видя, что дело оборачивается осадой, попросил подкреплении у господина. Тот, в свою очередь, обратился к Нобунаге.
Осажденные проявляли чудеса героизма. Это видно из эпизода с гонцом Сунэмоном Тории. Он сумел незаметно проскользнуть мимо часовых Такэды, добраться до Нобунаги и передать просьбу о помощи. Но, когда возвращался назад, был схвачен. Кацуери Такэда обещал ему жизнь, если оп вместе с врагами подойдет к стенам замка и выкрикнет, что помощи ждать неоткуда, и надо лишь сдать Нагасино. Тем не менее, гонца привязали к деревянному кресту, а несколько самураев Кацуёри направили на него копья. И тогда, вместо того, чтобы сообщить ложные сведения, Тории успел прокричать, что помощь будет. Его немедленно пронзили копьями.
Тории вызвал восхищение и своих, и противника. Сам Кацуёри Такэда велел изобразить мужественного врага, распятого на кресте, на своем знамени.
Подкрепление и в самом деле подошло. Нобунага решил сокрушить своего противника в этой битве. Полководцы, которые прежде служили Снпгэну, советовали Кацуёри Такэде оставить осаду и отступить или, хотя бы, штурмовать Нагасино до подхода сил Нобунаги. Но юноша намеревался дать бой.
Теперь перевес сил оказался уже за Нобунагой. Но войска Такэды (благодаря заботе его отца) оказались очень хорошо обученными. И пришлось использовать против него технические достижения.
Нобунага Ода был настоящим мастером боя с использованием аркебуз. Он велел построить временные укрепления, разместив войско за частоколом. Три тысячи солдат с аркебузами выстроились в три ряда, получив приказ: стрелять залпами и по очереди, чтобы следующие могли перезарядить оружие.
Небольшой отряд Нобунаги тем временем зашел в тыл войску Такэды.
Рано утром 29 июня 1575 г. началось сражение при Нагасино. Кацуёри развернул силы своих опытных воевод на фланги, сам же ударил но центру, защищенному частоколом. Его кавалерия продвигалась медленно, и задолго до столкновения ее настиг залп аркебуз. Огонь продолжался и дальше, пока было в кого стрелять. Кацуёри ввел резервы, но их ждала та же судьба. А осажденные из крепости начали вылазку, ударив неприятелю в тыл.
Бой подкосил могущество клана Такэда. Верность самураев приказу неопытного хозяина определила их гибель. Все воеводы Сингэна Такэды погибли, хотя Кацуёри смог бежать и даже продолжить воину. Но это уже ничему не могло помочь, и в 1582 г. он погиб.
Следующей жертвой Нобунаги оказался Мотонари Мори. Точнее, не он сам (мстительный слуга, не защитивший своего господина, скончался в 1571 г.), а его внук. Достояние клана Мори теперь сильно расширилось — за ним было около десятка провинции на юго-западе. И сидели они там спокойно… пока внуку «благородного слуги» Тэрумото Мори не пришло в голову создать коалицию против Нобунаги. В этой коалиции отказался участвовать лишь юный гордец Кацуёри Такэда.
Действия коалиции начались с прорыва морской блокады цитадели «прямодушных», что достаточно легко выполнил Мори. Действия против сил юго-запада были поручены одним из самых способных полководцев Нобунаги — Хидэёси Мори и Мицухидэ Акэти. Кампания обещала стать весьма непростой, поскольку теперь войска Нобунаги действовали на очень отдаленной и незнакомой территории.
Гибель первого из мушкетеров
В 1578 г. скончался один из самых давних противников Нобунаги Кэнсин Уэсуги. Апоплексический удар пришелся настолько кстати, что даже в то время появились слухи и предположения, которые читатель сумеет повторить без труда. Но ни тогда, ни сейчас факт участия ниндзя доказан не был. Нобунага Ода хорошо скрывал свои секреты.
Крепость «прямодушных» Исияма Хонгандзи атаковали и с моря, и суши. К 1580 г. неистовые монахи вынуждены были отказаться от обещанного райского блаженства и сложить оружие. А через некоторое время Иэясу Токугава ликвидировал и силы Кацуёри Такэды.
Теперь можно было сосредоточиться на кампании против Мори, поскольку первые удары по нему победы не принесли. Хидэёси Тоётоми потребовалось пять лет, чтобы медленно давить силы противника на юго-западе. К счастью для него, коалиция Мори оказалась довольно шаткой, и один из сторонников внука «верного слуги» переметнулся на сторону Нобунаги.
В апреле 1582 г. Хидэёси начал осаду замка Такамацу, который стоял на болотистой равнине. Осаждающим пришлось прорыть канаву в полтора километра длиной — и долина стала озером. Вода поднималась, а в замке, который обстреливали из аркебуз, царило уныние. На помощь пришли все силы клана Мори.
Но Судьба на сей раз повернулась против Нобунаги. Самые верные его сподвижники оказались вне столицы, а личная «гвардия» последовала на юго-запад. Полководец остался под охраной в 100 человек.
В это время один из его военачальников, Мицухидэ Акэти, неожиданно развернул свою армию, заявив: «Враг в Хоннодзи!» (Так назывался дворец Нобунаги в Киото). Солдаты Мицухидэ атаковали столицу 21 нюня 1582 г., окружив резиденцию Нобунаги.
Произошел яростный бой в залах и коридорах дворца. Нобунага, взяв копье, бился с предателями до тех пор, пока выстрелом ему не раздробило руку. Он бросился во внутренние покои, заперев дверь и, вероятно, ритуально покончил с собой. (Но доказать это нельзя — дворец подожгли).
Не вполне понятно, что стало причиной мятежа Мнцухидэ. С. Тернбулл говорит о неприязненных личных отношениях между великим полководцем и его подчиненным. Есть мнение, что Нобунаге не нравились его стихи (вероятно, столь же посредственные, как полководческие таланты Мнцухидэ). Говорится и о том, что Нобунага называл Мицухидэ Акэти «Плешивым», что издевался над ним… Все это так, но нужно отметить, что наиболее властолюбивого из «птенцов гнезда Нобунаги» отчего-то не оказалось в Киото в самый нужный момент. Иэясу Токугава покинул столицу крайне вовремя. Но заговор, как и многое, что относится к тому беспокойному времени, может оставаться лишь предположительным.
О названии периода
И вновь период после свержения сёгуната назван по резиденции фактических правителей. Еще в 1576 г. Нобунага начал постройку замка Адзути на озере Бипа. Это прежде всего военное сооружение, но Адзути все же являлся и дворцом. Замок, «спроектированный Нива Нагахидэ, одним из военачальников Нобунага, удивительным образом отразил и характер своего хозяина, и дух эпохи. Его размеры были огромны. Он был возведен на каменном останце, поднимавшемся из озера на высоту почти двести метров. Каменная стена, окружавшая замок, имела несколько тысяч метров в длину и более двадцати в высоту, внутреннее пространство делилось на четыре круглых двора. Центральная башня состояла из семи этажей; помимо складских помещений и арсенала, в ней были устроены роскошные жилые апартаменты и приемные залы. Отец Фруа посетил ее и оценил так: «Его дворец и замок, если говорить об архитектуре, мощи, богатстве и великолепии, может сравниться с величайшими строениями Европы». Место для замка Адзути было тщательно выбрано. Его построили в окрестностях Киото, подальше от пожаров, от которых периодически страдал город, и он господствовал над дорогой, ведущей на восток. Использование камня и наличие амбразур в степах говорят о внимании, которое Нобунага уделял огнестрельному оружию, но прежде всего замок Адзути был важен как символ. Он лучше, чем любая армия, демонстрировал могущество Нобунага», — утверждает С. Тёрнбулл.
Но его хозяину пришлось погибнуть не там, а именно в столице, от которой он планировал держаться на некотором расстоянии.
Страна в руках крестьянского сына
Хидэёси Тоётоми быстро выяснил. Что произошло в Киото. Требовалось немедленно действовать, оставив в покое юго-запад.
Известие о смерти Нобунаги держалось в секрете. Хидэёси быстро предложил клану Мори перемирие на хороших для того условиях. Войска были направлены в Киото, где Мицухидэ Акэти старался истребить все родичей Нобунаги. Во всяком случае, одного из них, старшего сына Нобутаду Ода, удалось убить в столице. Затем Мицухидэ двинулся на замок Адзути, оставшийся без хозяина и творца, быстро взял его и разграбил, одарив награбленным воинов. Еще через несколько дней замок Адзути сгорел.
Есть история и о том, как самураи Мицухидэ разыскивали Иэясу Токугава. Тем не менее, это не полностью отменяет предположение о заговоре против Нобунаги: в те дни союзы заключались и рушились со скоростью мысли. Будущему сёгуну Иэясу пришлось спрятаться на барже под тюками с рисом. Солдаты Мицухидэ протыкали тюки копьями, подозревая, что Иэясу может находиться там. Копье задело йогу беглеца, но он, не издав ни звука, осторожным и быстрым движением снял головную повязку и вытер кровь на конце копья.
Хидэёси свершил месть очень быстро. Самураи Мицухидэ были полностью разбиты в окрестностях Киото, сам «Плешивый» бежал через рисовые поли, но его узнали крестьяне, которые забили узурпатора насмерть. После этого у Акэти Мицухидэ появилось посмертное прозвание — «тринадцатидневный сёгун» (ровно столько времени он и мнил себя главным в столице).
Хидэёси Тоётоми сумел отомстить за господина, что было весьма хорошо для начала самостоятельной карьеры бывшего крестьянина. Теперь этот сутуловатый человек был готов взять под свое крыло все владения Нобунаги.
Правда, для этого требовалось каким-то образом обойти семью полководца. (Тех, кого не успел истребить Мицухидэ). К тому же, преданных вассалов у Нобунаги было достаточно много, и всем хотелось что-нибудь да получить «на память» о сюзерене.
И Хидэёси оставалось понадеяться лишь на крестьянскую хитрость. Она его не подвела.
Он принял решение провозгласить наследником Нобунаги внука господина… которому как раз исполнился год!
Конечно, нашлись те, кто стал аргументировано возражать Тоётоми Хидэёси. Следующие несколько месяцев состояли из непрерывных дискуссий с применением аркебуз. Выяснилось, что три основных противника Хидэёси не смогут действовать согласованно. Нобутака Ода (cine один сын Нобунаги) объявил войну, когда остальные противники не сумели бы прийти ему на помощь. И пришлось ему быстро сдаться на милость победителю. (Милость была оказана: Хидэёси отпустил Нобутаку, взяв заложников, что совсем не соответствовало характеру его бывшего господина — Нобунага наверняка прикончил бы всех).
Теперь оставались менее «легитимные», зато куда более сильные наследники: вассалы Нобунаги, из числа которых происходил и сам Хидэёси. Важным стратегическим пунктом стал замок Нагахама, находившийся в руках противника. Хидэёси Тоётоми взял его без выстрелов, просто перекупив и гарнизон, и командующего. Следующий противник Кадзумаса Такнгава (не путать с будущим сёгуном!) сдался, когда рухнул его осажденный замок — там, где не помогали деньги, с работой отлично справлялись военные инженеры XVI века.
Теперь из бывших товарищей по оружию и нынешних злейших врагов у Хидэёси оставался только один — Кацунэ Сибата. Его кампания в провинции Этидзэн затянулась до весны следующего года, когда Хидэёси получил известие: Нобутака Ода снова начал военные действия. Благородство крестьянского сына могло сослужить очень дурную службу.
Войска Сибаты осадили форт Сидзугатакэ, что, как ни странно, обрадовало Хидэёси. Он решил атаковать, пока не подошли основные силы врага, и для этого пришлось совершить невиданный быстрый бросок через горные провинции. Опыт битвы при Нагасино был проверен еще раз: противника разгромили и преследовали до самого замка Сибаты. Тот сдаваться не пожелал и, запалив башню замка, покончил с собой. Нобутака Ода, узнав о поражении союзника, проделал то же самое.
И центральная Япония оказалась в руках крестьянина Хидэёси, который, надо заметить, продвигал своих людей за их талант, а не за происхождение. И его полководцем мог оказаться сын кузнеца, а не потомственный военный.
Битва железных полководцев
Оставался еще один соперник из числа сыновей Нобунаги — Нобуо Ода. Он заключил союз с Токугавой. Это, конечно, серьезно обогатило историю войн, поскольку друг против друга выступили на сей раз полководцы-гиганты, к тому же, двое близких друзей.
Иэясу Токугава оказался бы невероятно серьезным противником, тем более что он владел золотоносными провинциями Сингэна. Посему пришлось загодя вербовать союзников. Для Хидэёси таковыми стали кланы Мори и Уэсуги. Для Иэясу Токугавы — недобитый Нобунагой дом Ходзё и кланы острова Сикоку.
Казалось, война Гэмпэй должна теперь повториться, но ее масштабы многократно увеличатся. Оба уже не очень молодых противника не спешили выступать, уделяя гораздо больше внимания не атаке, а обороне (хотя это, конечно, противоречило принципам самурайской доблести).
Кампания все же началась. Союзник Хидэёси, Нобутэру Икэда, занял замок Инуяма, оказавшись невдалеке от позиций Иэясу Токугавы. Продвижение неприятельских войск пришлось останавливать. Далее, после того, как неудачно для себя в дело вмешался клан Мори, началась длительная позиционная война и строительство оборонных сооружений. В этом преуспели и Хидэёси, и Токугава. Окопная война чем-то напоминает Западный фронт Первой Мировой, поскольку долгое время серьезных перемен не происходило. Но полководцы XVI века оказались куда нетерпеливее, чем их коллеги из XX столетия.
Уже через неделю Хидэёси стал готовиться к лобовой атаке на самураев Иэясу, тогда как большая часть его армии должна была провести внезапный удар в тылу Токугавы.
Первое из крупных сражений этой войны завершилось гибелью Мори, союзника Хидэёси, и победой дела Токугавы. Перед ним выложили 2 800 отрубленных голов, а войска будущего сёгуна потеряли лишь 600 человек. Эта битва известна как сражение при Нагакутэ. После него «позиционная война» возобновилась. Иэясу Токугава и Хидэёси Тоётоми предоставили свои союзникам биться друге другом в различных провинциях страны, а сами спокойно выжидали за линиями обороны.
А с 1584 г. отношения между Иэясу и Хидэёси понемногу нормализовались. Оба соперника вспомнили и о старой дружбе, и талантах каждого, и о том, что эти таланты гораздо уместнее использовать в союзе, чем просто ликвидировать друг друга в ненужной борьбе. К тому же Иэясу Токугава рассчитывал (и это оказалось совершенно верно), что Хидэёси Тоётоми не вечен; а сам он несколько моложе. Помощь Хидэёси нужна в захвате всей территории страны, но впоследствии получится, что он работал ради Токугавы.
В любом случае, политическое партнерство друзей-соперников оказалось весьма разумным в те безумные десятилетия.
Завоевание островов
Новой официальной резиденцией некоронованного правителя Японии стал замок Осака. Хидэёси не стал отстраивать заново сгоревший замок Адзути, а утвердил могущество на развалинах поверженной крепости религиозных фанатиков «прямодушных». Кстати сказать, монахи выбрали это место из стратегических соображений, их замысел был оценен и противником. Город Осака — идеальный наблюдательный пункт, если надо контролировать и столицу, и юго-запад.
Теперь Хидэёси Тоётоми мог приступить к завоеванию контроля над всей страной. Пока что ему не подчинялись только острова Сикоку и Кюсю, а на острове Хонсю оставались непокоренные, но блокированные противником кланы Ходзё и Дата.
Оказалось, что остров Сикоку подчинить достаточно просто: военная кампания оказалась весьма короткой. Клан Тосакабэ сдался быстро, за ним даже сохранилась провинция Тоса. Все прочее было поделено полководцами Хидэёси, перепало кое-что и союзнику — Мори.
В 1587 г. стало возможным и покорение острова Кюсю. Он пострадал лишь во время войны Гэмпэй и отчасти — в ходе высадки войск Хубилая. Что же касается борьбы «южного» и «северного» дворов, то на Кюсю этим воспользовались для выяснения главенства местные кланы.
Наиболее влиятельным оказался клан Симадзу. Он же первым воспользовался и огнестрельным оружием, предложенным португальцами. Вскоре начались и контакты Кюсю с иезуитами-миссионерами.
С одной стороны, остров Кюсю был на периферии, поскольку основные политические события происходили вне его. С другой — он стал основным международным торговым центром и «законодателем мод». Особенно выделялся город Кагосима, столица провинции Сацума. Там и правили Симадзу.
Пока шла почти бесконечная череда войн за остров Хонсю, клан Симадзу в 1556 г. начал собственную войну за полное подчинение острова. Вначале оказалась присоединенной провинция Осуми, затем семь лет длилась война за Хюга. Глава дома Ито, владетель Хюга, бежал в 1578 г. просить помощи у своего коллеги Сорина Отомо. который уже успел принять христианство. 10 декабря того же года объединенные силы противников Симадзу были полностью разбиты. Отомо вернулся к себе, поклявшись отомстить. (Истинных буддистов мы уже наблюдал» не раз, этот оказался столь же истинным христианином).
Провинция Хюга оказалась окончательно захваченной домом Симадзу, теперь же удар был нанесен по Хиго. После краткой войны и эту территорию удалось присоединить. Оставалось два сильных непокоренных клана — Рюдодзи и все те же Отомо. Военное столкновение назрело к весне 1584 г. Небольшой независимый дом Арнма в провинции Хидзэм оказался на пути Рюдодзи, и Арима пришлось обращаться за помощью к Симадзу.
24 апреля 1584 г. объединенное войско Симадзу и Арима приняло бой. Далее — наблюдения миссионера отца Фруа, приведенные в работе С. Тернбулла о самурайстве: «…Обычай, которого они придерживались, был весьма примечателен: прежде всего, благочестиво преклонив колени и воздев руки к Небу, они стали молиться: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…» Выполнив таким образом первую часть своего стратегического плана и с нетерпением приступив к заряжанию пушек ядрами… Тут они вновь опустились на колени. Последовали молитвы воскресной проповеди, и они, таким образом, нанесли тяжелые потери язычникам, которые не имели мужества продолжать наступление. Одна часть отступила, а другие присоединились к третьей колонне».
Судя по всему, здесь уже вполне видны взаимоотношения христиан и язычников, а не просто воюющих феодалов. В итоге Таканобу Рюдодзи пал. (Весьма «христианский» обычай, связанный с отрубленными головами, был исполнен неукоснительно).
Теперь оставались Отомо. Но тут коса нашла на камень. Клан Симадзу изрядно постарался для дела объединения Японии, поскольку теперь остров Кюсю можно было завоевать практически в одной кампании. А Отомо и в самом деле отомстил: он попросил помощи у Хидаёси Тоётоми. А тому подобный повод для вторжения как раз и был нужен! Ведь гораздо лучше выглядеть не оккупантом, а союзником одного из местных владетелей. Видимо, политика «разделяй и властвуй» в тогдашней Японии уже укоренилась.
Хидэёси Тоётоми именем императора приказа'! клану Симадзу прекратить действия против Отомо и вывести войска в Санума. Ёсихиса Симадзу не счел некоронованного властителя Японии гением политики и войны. Поэтому он отбросил последнее предупреждение, зато ответил именно так, чтобы создать для Хидэёси еще и личный повод к действиям: он не преминул подчеркнуть крестьянское происхождение адресата и свою собственную родовитость. А за такие слова приходится отвечать…
Атака Симадзу на провинцию Бунго началось в 1586 г. Судя по всему, эти события знаменовали начало религиозных войн. С. Тёрнбулл сообщает о жалобах иезуитов на антихристианские погромы, которыми занимался отряд боевых монахов.
Вот в это время и высадился десант — первая волна армии Хидэёси. Он отправил отвоевывать остров своих союзников из клана Мори. Дому Симадзу все же удалось взять штурмом один из вражеских замков, Татибана, и даже дать отпор самураям с острова Сикоку, союзникам объединителя Японии. Как ни странно, Симадзу даже дали спокойно уйти обратно, хотя вполне могли уничтожить при преследовании. Видимо, несмотря на погромы, некоторые самурайские законы они все же соблюдали.
24 января 1587 г. клан Симадзу взял столицу провинции Бунго — город Фунаи. Только это оказалось пирровой победой.
Еще до занятия Фунаи Хидэнага Хасиба, двоюродный Хидэёси, высадился на Кюсю с армией в 60 000 солдат. Он соединился с самураями клана Мори, и огромное войско продвинулось к Фунаи. Клан Симадзу отступил.
Бой у крепости Такасиро был выигран пришельцами с острова Хонсю, хотя Иэхаса Симадзу выполнил одну из уловок, на которую «клюнул» противник. Основной огонь союзники Хидэёси направили на человека в роскошных доспехах, который, сидя на походном стуле, вероятно, руководил сражением. Его пять раз сбивали мушкетным огнем со стула, пока не стало ясно, что это — всего лишь соломенное чучело, а не Симадзу.
А пока они продолжали расстреливать «полководца», войска Симадзу проделали брешь для кавалерии в их укреплениях.
Но клан Симадзу и сам попался на уловку, которая стоила им победы. Разведка сообщила, что большая армия идет на их базу в Садовара. Пришлось отступать, но, как выяснилось впоследствии, «армия» оказалась из старых копий, флагов и бумажных плакатов. Симадзу отступали, а самураи из Сацумы вели тяжелейший арьергардный бой против сил Хидэёси.
Но на сей раз гибель миновала островной клан. Однако 22 февраля 1587 г. на Кюсю прибыл сам Хидэёси, который был намного лучшим полководцем, чем его двоюродный брат. Всего в его войсках оказалось до 250 000 человек как минимум из 37 провинций. Уже операция по переброске десанта (и огромного обоза с провиантом) стала выдающимся военным достижением. При этом высадка была хорошо профинансирована торговцами из Сакаи.
Кое с кем из южных кланов Хидэёси был намерен решить дело миром и договором. Он не раз ломал вынужденные союзы, и это следовало применить и на Кюсю. Танэдзанэ Акидзуки стал первым из тех, кто перешел на его сторону. Хидэёси занял замок Огура, который удерживал Акидзуки, не пожелавший даже принять бой. Сооружение явно строили в такой спешке, что даже забыли оштукатурить стены. Хидэёси распорядился оклеить бумагой внешние стены, что и было сделано за одну ночь. Разведка доложила Акидзуки, что «некоронованный монарх» настолько могущественен, что сумел за кратчайший срок привести в порядок и оштукатурить крепость. И с этим человеком лучше договориться… Что Акидзуки и выполнил.
План по умножению союзников за счет вассалов Снмадзу выполнялся неукоснительно.
Даймё небольших островов оказались на его стороне. Хидэёси утвердился на острове и направил удар на город Кагосима с двух сторон — с суши и с моря.
Армия Симадзу преградила дорогу силам Хидэёси, оставив за спиной реку Сэндайгава. Им даже удалось, не дожидаясь, пока противник построится, подобраться к штандарту Хидэёси «золотому ковшу». Но это стало последним успехом самураев из Сацума. Им пришлось отступать к реке.
Любопытно, что и в эти годы еще существовала традиция поединков. В этом сражении сошлись два командира конницы — Нииро Тадамото, вассал Симадзу, и Киёмаса Ката. Нииро поединок проиграл, но его противник не стал убивать его, подарив жизнь.
Засада с дымовой завесой на подступах к Кагосиме не дала результатов для Симадзу: ее использовали слишком рано. Но самый тяжелый удар нанесли, как это не странно, монахи из «прямодушных». Оказывается, в распоряжении разведки Хидэёси были и они. Эти монахи оказались проводниками по дикой местности.
Двухсторонний улар «имперских экспедиционных сил» поставил клан Симадзу в безнадежное положение. И тут оказалось, что дипломатия — это продолжение воины иными средствами. «Симадзу Ёсихнса, глава клана Сацума… первый раз встретился лицом к лицу с Хидэёси. Он увидел человека небольшого роста, с морщинистым обезьяньим лицом, но в манерах великого полководца было такое врожденное благородство, что Ёсихиса исполнился благоговейным страхом. Условия, предложенные Хидэёси, были просты. Ёсихиса должен был отправиться в Киото как заложник, а управление Сацума переходило к его брату Ёсихиро. Симадзу сохраняли контроль над Сацума, Осуми и половиной провинции Хюга», — сообщает С. Тёрнбулл.
Это было из разряда тех самых предложений, от которых невозможно отказаться. Военная кампания на том и завершилась. Самым последним сложил оружие отряд недобитого Нииро Тадамото, который уже готовился к партизанской войне.
Полное покорение Японии
Север острова Хонсю, как всегда, представлял особую проблему. Клан Ходзё владел этой территорией, но, как часто и случается, если Соун Ходзё был весьма талантливым политиком и полководцем, то его правнук Удзимаса таким умом не обладал. Конечно, «низшие» победили, но в те годы они могли только копировать систему правления «благородных». Наследственность правления в очередной раз дала сбой.
Горы, судя по всему, оказались препятствием и для технических, и для культурных новшеств. Удзимаса рассчитывал на допотопные луки со стрелами и холодное оружие, а не на аркебузы. Да и обычаи на его территории оставались допотопными.
На 1590 г. Хидэёси Тоётоми запланировал нанеси удар по Ходзё. На сей раз боевые задачи касались Иэясу Токугавы. Ему волей-неволей пришлось готовить кампанию против северного соседа своих владений.
В апреле 1590 г. в столице состоялся великолепный военный парад, и армия Хидэёси отправилась на севе]). А Токугава был уже готов начать осаду владений Ходзё.
С. Тёрнбулл приводит приказы Иаясу Токугавы в бытность того полевым командиром. Времена менялись, и прежняя война, основанная на личной доблести, окончательно уступила войне массовой.
«Если кто-либо отправится на разведку без приказа, он будет наказан.
Если кто-либо вырвется вперед, даже для того, чтобы совершить подвиг… он и вся его семья будут наказаны.
Всякий, кто окажется в другом отряде [на марше] без уважительной причины, будет лишен коня и оружия.
Все войска на марше должны держаться главных дорог…
…Да будут все боги Японии, большие и малые, наблюдать за нами! Да поразят они без жалости всякого, кто нарушит эти приказы! Да будет так».
Наполеон наверняка справедливо заметил бы на это, что боги, как правило, оказываются на стороне больших батальонов. А «строгое наказание» могло означать многое — от выговора до укорачивания на голову.
Война быстро перешла в фазу осады. Иэясу Токугава занял приграничные укрепления, после чего можно было дожидаться, когда Ходзё капитулирует из-за недостатка продовольствия. Обстановка у осаждающих оказалась вполне мирной, напоминающей загородную прогулку — с танцовщицами, чайными церемониями и пирами. Попытку штурма предприняли одни раз, да и то, вероятно, от скуки.
Удзимаса Ходзё, в конце концов, совершил самоубийство, а его самураи сочли за благо покориться (или же им не терпелось присоединиться к веселью и узнать о новостях столичной моды?) Во всяком случае, с ними обошлись хорошо, хотя территорию все же отняли. Между прочим, тогда же Хидэёси вознаградил старания Токугавы — он подарил ему земли, где можно было основать столицу. Это место поблизости от Камакуры и впрямь стало столицей. Когда-то город назывался Эдо, но мы с вами знаем его, как Токио.
Последний северный лайме, Масамурэ Датэ, прозванный Одноглазым Драконом (он потерял часть зрения в бою, мало того, отрезал недовыбитый глаз, повисший на щеке, дабы противник не ухватился за него во время поединка), решил покориться сам. Теперь Япония стала единой, а «собирателем земель» оказался человек крестьянского рода. Он по праву мог бы стать сёгуном, но был провозглашен лишь кампаку (регентом).
И в единой Японии оказалось слишком много людей, хорошо умеющих воевать…
Глава 32.
Возвращение в Миману
Мы уже успели порядком подзабыть некое княжество Мимана на Корейском полуострове, которое в свое время покорилось древней японской морской экспедиции. Но вот Хидэёси Тоётоми помнил о нем. Как оказалось, очень хорошо.
Понятно, что объединением Японии дело не ограничилось бы. В свое время (кстати, примерно в те же годы) Южная Америка очень хорошо ощутила, что такое идальго — люди, посвятившие всю жизнь войне с маврами, выбившие их из Испании и… оставшиеся «безработными». Дело для них нашлось с открытием Нового Света.
Примерно то же произошло и с самураями. Но в Японии процесс развивался быстрее. И первым среди жаждавших битв был сам военный диктатор.
Наполеоновские планы
Некий корсиканец, проявивший себя в XVIII веке, мог бы лишь позавидовать планам сына японского крестьянина. Они, пожалуй, превосходили наполеоновские. Хидэёси надеялся завоевать не только Японию, но и Китай. Неясно, чего здесь оказалось больше — безумия или трезвого расчета. Диктатор сравнивал Китай с циновкой, которая может быть широкой, но ее вполне возможно свернуть и унести.
Есть свидетельства, что во время кампании против Ходзё полководец посетил святилище бога войны Хатимана под Камакурой. Там оказалась и статуя великого Ёритомо Минамото. О дальнейшем рассказывает С. Тёрнбулл: «Хидэёси подошел к статус великого сёгуна и, похлопав ее по спине, обратился к изображению своего славного предшественника с такими словами: «Ты обрел всевластие под небесами, ты и я — единственные, кто смог это сделать. Но ты происходишь из благородного рода, а я вышел из крестьян. Но что до меня, как только я завоюю всю империю, я намереваюсь покорить Китай. Что ты об этом думаешь?»
Не вполне ясно, что Минамото ответил на такое панибратство. Вероятно, ответ крестьянскому сыну со стороны главы рода, происходящего от императоров, мог оказаться не совсем тем, на который тот рассчитывал.
Но ближайшей целью должен был оказаться не Китай, а Корея, которая к тому времени все же смогла из множества княжеств превратиться в нечто целостное. Эта страна признавала китайский сюзеренитет, но считала себя самостоятельной. К тому же, если Японию донимали корейские пираты, то на Корею нападали их японские коллеги. (И они действовали не сами но себе с разрешения и под контролем различных даймё). В 1587 г. Хидэёси попытался восстановить дипломатические отношения с корейским двором. Эта страна должна либо выступить на стороне Японии, либо оказаться завоеванной территорией.
«Первый японский посол, посланный Хидэёси в Корею, вернулся, так и не увидев корейского правителя, и Хидэёси велел его обезглавить «для воодушевления прочих», — сообщает С. Тёрнбулл. Наконец, корейский ван ответил, что готов пойти на возобновление отношений, если ему привезут пойманных корейских пиратов. Таковые быстро нашлись. Заодно японская делегация доставила вану несколько мушкетов — первые образцы огнестрельного оружия в этой стране. Подарок был с намеком: государству, обладающему таким вооружением, лучше лишний раз не перечить.
В апреле 1590 г. в Японию направили послов из Корен. Хидэёси принял их лично, после чего сообщил о намерениях. «… Я соберу могучую армию и вторгнусь в Великую Мин. Холод моих мечей заполнит все небо над четырьмястами провинциями. Если я приступлю к исполнению этого замысла, то надеюсь, что Корея станет моим авангардом. Пусть она преуспеет в этом, ибо моя дружба с вашей почтенной страной целиком зависит от того, как вы себя поведете, когда я поведу свою армию против Китая».
Теперь стало понятно: войны не избежать. Послы заявили, что мысль о военной экспедиции в Китай абсурдна. Хидэёси разгневался, а предупреждение о готовящемся событии дошло и до Пекина. Корейцы подтвердили: угроза реальна.
«Если нападение иа Китай можно уподобить пчеле, досаждающей черепахе, то завоевание Кореи следовало бы сравнить с собакой, дерущейся с зайцем, к тому же слепым, хромым и глупым. Несмотря на решительность ее дипломатов, ни одна страна не была хуже подготовлена для противостояния военной мощи Японии, чем Корея в 1594 г. Это было общество, состоящее только из двух классов — аристократии и рабов. Первые вели жизнь, во многом подобную изнеженному существованию знати эпохи Хэнан, только без самураев, способных защитить их от агрессоров, поскольку последние их почти не беспокоили. Двор был заражен завистью, политическое соперничество приобрело столь дикие и безжалостные формы, что по сравнению с корейской знатью даже деспоты Фудзивара показались бы афинскими демократами. Крестьяне, которые составляли ряды корейской армии, были не более чем толпой, чьи понятия о патриотизме обычно сводились к уплате определенной суммы денег, избавлявшей их от военной службы. Все, кто мог откупиться, так и поступали, так что защита страны ложилась на плечи беднейших из бедных. По своему вооружению корейская армия значительно уступала японской. Особенно жалко выглядели в сравнении с японскими их мечи — короткие обоюдоострые колющие клинки. Использовались также лук и стрелы, несколько разновидностей прямых и изогнутых копий, а также любопытный корейский цеп. Это было что-то типа палицы с длинным древком и соединенным с ним на цепочке из трех звеньев билом, усеянным шипами — оружие корейской кавалерии, в эффективность которого корейцы очень верили. «Об отсутствии аркебуз мы уже говорили, при том что пушки у корейцев имелись, но они даже не попытались скопировать те образцы, которые привезли японские послы, — говорит С. Тёрнбулл. — И эта нация, без того уже изнуренная нищетой и злоупотреблениями правителей, должна была противостоять военной мощи страны, профессиональная армия которой могла бы сравниться с любой армией Европы».
Но для корейцев это был «матч на своем поле». А «поле» это горы. Природа отлично оборудовала эту страну для партизанской войны.
Корея имеет гористый неровный ландшафт со множеством скрытых ущелий и долин. Кроме того, агрессор мог натолкнуться на враждебность, которая моментально превратилась бы в невозможность добыть продовольствие и снаряжение. Все оказалось бы сожжено, все пришлось бы везти через море. И любой флот мог покончить с японскими коммуникациями.
Впоследствии и Наполеон столкнулся с тем же феноменом в России: народ, находящийся в жестоком рабстве, оказывает сопротивление иностранному агрессору, который несет куда более мягкую систему правления.
Для Тоётоми Хидэёси Корея оказалась тем же, чем для Бонапарта заснеженная Россия. Он пренебрег опасностью, за что и поплатился.
«Блицкриг» на континенте
В 1591 г. на северо-западном побережье острова Кюсю Хидэёси создал базу для подготовки флота вторжения. Организация оказалась отличной, а финансирование диктатор возложил на своих даймё.
Первая армия должна была сосредоточиться на острове Цусима, а затем нанести удар по Корее, полностью захватив страну. Вторую волну планировалось высадить позднее, эта армия соединялась с первой и, как надеялся Хидэёси, вместе со ставшей дружественной корейской армией начинает наступление на Китай.
Но, судя по всему, Хидэёси Тоётоми был отличным полководцем, но весьма посредственным психологом. Отношения между командующими первыми подразделениями армии вторжения не сложились сразу же. Первым из них был Юкпиага Копией (он же — дон Антонио), ставший христианином и нетерпимый к буддистам. Киёмаса Като, второй полководец, оставался буддистом, притом — сторонником той самой школы, которая не терпела даже прочие буддийские направления (что уж говорит о христианах!) Он даже приказал начертать на знаменах девиз «Слава Лотосу Божественного Закона».
Даже то, что оба были выходцами из низов, не могло примирить этих людей.
Большая часть подразделения Антонио-Юкинаги состояла из христиан, как и третье подразделение. Его командиры звались теперь сложными для японца именами Константин и Дамиан. А четвертой руководил… аристократ из Симадзу. Судьба странно распоряжается людьми, особенно когда закапчиваются гражданские войны.
Вряд ли Хидэёси отправил в авангард наиболее опасных из возможных противников ради их уничтожения. Это означало бы срыв всей кампании. К тому же, Иэясу Токугава. старинный друг-противник, мог представлять куда большую опасность, чем Симадзу.
Хидэёси смог снарядить 300 000 человек, полностью обеспеченных и подготовленных. (На недоуменный вопрос, почему такие цифры внушают сомнения, если мы говорим о предыдущих временах, можно ответить: раньше подготовка такого числа солдат была бы гораздо сложнее; огнестрельное оружие сделало возможным создание крупных армий). Однако даже в этом случае флот оставлял желать лучшего — квадратный парус и весла нельзя было посчитать достижениями в мореплавании. В основном, японцы располагали транспортными судами. Тоётоми Хидэёси моряком не был и считал: хороший флот — это множество военных (реквизированных) судов со множеством солдат на них.
Единственной силой, которая могла включиться в организацию нормального флота, могли стать пираты, но их-то Хидэёси и уничтожил.
Неприязнь между доном Антонио-Юкинагой Кониси и Киёмасой Като становилось все более явной еще на японском берегу. Каждому хотелось первым вступить в сражение, что почиталось наиболее почетным. Первым не выдержал христианский командир, и 24 мая 1592 г. произошла преждевременная высадка. Десант дона Антонио наверняка постигла бы катастрофа, но, к его счастью, у корейского вала армия оказалась никудышной. Като прибыл через четыре дня, и был весьма недоволен произошедшим.
Отряды дона Антонио немедленно углубились в позиции противника. Город Пусан, стоящий как раз в том месте, где располагалось некогда княжество Мимана, все же оказал сопротивление благодаря действиям сто губернатора. Сам командир-христианин принял участие в штурме крепости Тоннэ вблизи Пусана. Буддийский командующий повел свои войска восточнее, третьи (христианские) силы направились еще одной дорогой. И все они двигались на север. Целью была столица, Сеул, точнее — слава, которую стяжает тот, кто первым ее захватит.
5 июня буддистам и христианам пришлось все же объединиться при проходе Чорюн, который мог бы стать капканом для завоевателей, если бы корейцы решили его охранять. Почему-то они решили, что надо встретить «гостей» с архипелага севернее, в долине, где смогла бы развернуться кавалерия. Естественно, ее смели мушкетным огнем.
Теперь Като отошел к западу, а дон Антонио шел все тем же путем к Сеулу. Казалось, удача теперь на стороне буддистов, их силы вышли к реке Ханган, за которой располагалась столица. Но оказалось, что христиане уже прибыли в город. (А если бы десант действовал согласованно, он мог бы захватить и корейского вана, и его богатства).
Наконец-то у армии появился главнокомандующий, присланный Хидэёси. Это был Хидэнэ Укита, который немедленно приступил к приведению Кореи к покорности. Христианские и буддийские формирования должны были двигаться раздельно — к границе с Манчжурией и к реке Ялуцзян, за которой начинался Китай. Войска Укиты оставались в столице, остальные армии должны были выполнять оккупационные задачи.
Между прочим, для войск Укиты поход оказался сложным, их атаковал один из корейских полководцев, который, правда, вскоре погиб. Не от мушкетной нули японцев, а от доноса своего же коллеги. Тот обвинил более удачливого военачальника в предательстве, а ван немедленно вынес смертный приговор.
Хидэёси стал предполагать, что завоевание много времени не займет, он уже надеялся управлять Китаем и пригласить императора прибыть в эту страну.
Действительность оказалась не столь романтичной.
27 июня армия дона Антонио вышла на север. Оборона была занята корейцами примерно в том месте, где сейчас проходит демаркационная линия между Республикой Корея и коммунистической частью страны. Корейские лучники держали под обстрелом единственную переправу через реку Имчжинган, но сломить наступление не удалось. Японцы и в самом деле остановились. А потом они совершили старую как мир уловку: подожгли свой лагерь и сделали вид, что отступают. Корейские полководцы бросились вдогонку, и их армия попала в засаду и была перебита. Те же воеводы, что оставались на северном берегу, вместо того, чтобы охранять переправу, скомандовали общее отступление, чем отлично помогли завоевателям (да и сами бежали в первых рядах).
Теперь буддисты и христиане вновь шли разными колоннами, причем перед Като была поставлена боевая задача не допустить атаку с флангов на основные силы, заняв северо-восток Кореи. Кампания растянулась на зиму, но больше пришлось сражаться со снежными заносами, чем с корейской армией. Нашелся и еще один противник, более достойный, чем бездарные полководцы вана — уссурийский тигр. В то время еще не существовало «Гринписа», и японские самураи могли безнаказанно охотиться на этих красавцев. Даже убежденный буддист Като убил одного из них. Но, к чести этого самурая, он вышел на огромного зверя с копьем, а не с мушкетом, и это был честный поединок.
Перед доном Антонио была лишь одна важная крепость до китайской границы. Это Пхеньян (ныне — столица коммунистической Кореи). Уже 15 июня он достиг водного препятствия перед Пхеньяном — реки Тэдонган. Теперь он решил начать переговоры о перемирии. Японцы потребовали открыть путь на Китай, и переговоры кончились ничем.
Корейцы решили переправиться и внезапно атаковать ночью, но из-за плохой организации удар по захватчикам случился лишь на рассвете. Корейцев пошали через реку, при этом было важно, чтобы некоторые из них ушли. Теперь местоположение бродов оказалось раскрытым, и на следующее утро по следам бегущих прошла вся японская армия. Пхеньян был взят слету, на остриях копий. Все продовольствие города оказалось в распоряжении завоевательной армии. И китайская граница оказалась совсем рядом.
Но для вторжения в Китай требовалась армия второй волны. И она уже готовилась пересечь море. Но ситуацию для Кореи (а возможно, и для Китая) спас лишь один человек.
Флотоводец Ли Сун Син спасает Корею
Коммунистическая Корея еще во время войны 1950–53 гг. ввела наградную систему, в основном, заимствованную в СССР. Среди наград был и флотоводческая, весьма напоминающая советский орден Нахимова. Но изображен там совершенно иной человек — Ли Сун Син.
Первая флотилия десанта не встретила ни одного корейского корабля. Некий флотоводец Вон Гюн, который отвечал за охрану берегов провинции Кёнсан-Намдо (бывшего княжества Мимана), увидев японские корабли, долго не мог решить, что лучше: затопить суда сразу пли удрать. К счастью для Кореи, Вон Гюн — алкоголик и аристократ в самом худшем понимании этого слова — выбрал все же бегство. Он запросил подкреплений у флотоводца другой провинции, Чолла-Намдо, которого звали Ли Сун Син.
Удивительно, что флотоводец Ли Сун Син родился в 1545 г., как и гениальный адмирал королевы Елизаветы сэр Френсис Дрейк. И это был совсем иной человек, чем Вон Гюн. Конечно, остановить уже прибывший десант он был не в силах, зато сделал все, чтобы вторая волна не пришла.
Корейские корабли были не чета японским. Эти военные парусники, пожалуй, были гордостью страны, имевшей слабую армию. Если согласиться с корейскими исследователями, флотоводец Ли обладал даже несколькими «кораблями-черепахами» — фактически, броненосцами, опережавшими эпоху. К тому же, хотя у корейцев не имелось аркебуз, они прекрасно применяли пушки и огненные стрелы.
Тактика Ли Сун Сина включала и создание дымовой завесы (дым выбрасывался из драконьей пасти — это было не просто носовое украшение корабля), и построение в кильватерную колонну (такой прием применял и Дрейк).
К счастью для Ли Сун Сина, он оказался единственным командующим флота. Это единоначалие и спасло положение.
Уже 16 июня 1592 г. флотилия Ли Сун Сина атаковала японцев у Пусана. Флотилия завоевателей насчитывала 50 судов, и 40 из них пустил ко дну корейский флотоводец.
Следующий бой произошел у Сунчхона. И там Ли Сун Син применил против японцев тактику, которую они столь успешно использовали сами против корейских сухопутных сил. Он совершил ложное отступление, и японская флотилия погналась за его судами. Японцы даже сумели захватить один из «броненосцев». И после этого на флот завоевателей обрушились огненные стрелы, и неподготовленные к такой атаке суда самураев загорелись. Правда, сам флотоводец пострадал от пули, и, если бы она прошла чуть ниже, можно было бы смело переходить к разделу альтернативной истории.
Корейский ван уже бежал в Китай, японцы взяли Пхеньян, но флотоводца Ли это не смущало — он продолжал сражаться.
Все, что случилось дальше, вполне достойно постановок пхеньянского оперного театра и картин в небезызвестном журнале «Корея».
Японские флотоводцы оказались вполне подобными Вон Гюну. Как поведала Ли Суп Сипу корейская девушка, захваченная японцами и спасенная флотоводцев в бою при Танханхо, японский начальник флота Курусима роскошно обставил свой корабль. Он отдавал приказы капитанам других судов, как абсолютный монарх, а малейшее возражение вело к казни. (Правда, Курусима сумел достойно встретить смерть: смертельно раненый корейскими стрелами, он смог совершить ритуальное самоубийство).
Пока это не было решающей битвой, но действия Ли Сун Сина сильно встревожили японцев. Наконец, его патрули сообщили о приближении крупного флота.
Так 14 августа 1492 г. началась битва при острове Хан-Сан, решившая судьбу кампании. Часть самурайских судов рванулась вперед, вслед за «отступавшим» Ли Сун Сином. В итоге только четырнадцать японских кораблей уцелело. Личная самурайская доблесть, противоположная командному духу, вновь оказала дурную услугу японцам.
Остальные корабли были атакованы в гавани Анголь. Ли Сун Син оказался готов и к таким действиям. Теперь можно было начать морскую блокаду Пусана, окончательно перерезав японские коммуникации. И вторжение в Китай пришлось отложить…
…А дон Антонио накрепко застрял в Пхеньяне. Он ожидал подкреплений, без которых при всей самурайской доблести было бы безумием начинать атаку через реку Ялуцзян. А подкреплений все не было.
На юге, тем временем, разгоралась партизанская воина. Корейцы словно бы ждали, когда их придворные генералы удерут в Китай. Для них это оказалось наилучшим вариантом: теперь стало можно воевать по-настоящему. Нападения по системе «набег — отход» не прекращались. Использовались оставшиеся замки и укрепления. Корейцы уже ничего не потеряли бы, а вот выиграть, как выяснилось, могли. В том и разгадка «загадочной души» завоеванных, но не смирившихся с этим народов. На дне ямы падать уже некуда, можно только попытаться выбраться из нее.
А осенью дозорные дона Антонио заметили и кое-что новенькое — с севера приближались вооруженные отряды, и было это отнюдь не подкрепление. На захватчиков шли войска Китая.
Впрочем, первый отряд был уничтожен: капканом стали открытые городские ворота Пхеньяна. Но теперь китайцы, удивленные скорой сдачей Кореи, поняли, с чем имеют дело. Правда, вскоре было заключено пятидесятидневное перемирие с китайской стороной, и японцы попытались хоть как-то справиться с партизанами. А китайцы собрали крупную армию и начали зимнюю кампанию. В феврале 1593 г. их многотысячная армия оказалась под Пхеньяном.
Дон Антонио все же решил сражаться. Огонь из аркебуз выкашивал китайцев, те с трудом преодолевали укрепления — но давили массой. Китайский военачальник отправил посланника с предложением о сдаче, парламентеру отрубили голову и сбросили с городской стены. Тем не менее, штурма не последовало, японцы сумели под покровом ночи уйти из города. Им пришлось идти на юг, преодолевая засады партизан, холод, а заодно — и предательство собственных бежавших командиров, бросивших форты и склады с провиантом.
Буддийская армия оказалась отрезанной. Ей тоже предложили сдачу, но Като отказался. Мало того, этот религиозный фанатик даже самолично убил при китайском посланнике захваченную в плен девушку, считавшуюся перкой красавицей Кореи. Но и ему вскоре пришлось отступать, хотя во время своей зимней кампании он уже успел пересечь реку Туманган и зайти на территорию Манчжурии.
С кампанией против Като и захваченных им крепостей связано еще одно корейское изобретение, опередившее время. По одному из замков выстрелили из пушки снарядом, который придумал некий Ли Чо Сон. Снаряд приземлился во дворе, и любознательные японцы выбежали посмотреть на него. Медленно горящий порох превратил это чудо техники в бомбу замедленного действия — и она разорвалась…
Христиане и буддисты соединили силы к северу от Сеула. Они решили не оставлять корейскую столицу. 25 февраля 1593 г. произошла кровавая битва при Пёкчжэ. Старейший из командиров самураев, Кобаякава, не пожелавший отступать, принял арьергардный бой. И вновь аркебузы не дали эффекта против массовости китайцев, японцам пришлось отступать, их начали преследовать. Но большая часть самураев Кобаякавы оказалась в засаде и совершила неожиданную атаку. В рукопашной схватке, как и во время вторжения Хубилая, континентальные мечи быстро уступили катанам. И китайское наступление было остановлено, но это уже не могло спасти общей ситуации. Сеул дал приют самураям, но лишь до весны. Теперь требовалось обсудить условия мира. Пришлось освободить захваченных армией Като царственных заложников и покинуть столицу Кореи 6 мая 1593 г.
Местное население оказалось во власти эпидемии и голода, вдоль дорог лежали трупы.
Японцы довольно долго удерживали небольшие районы на юге. Это продолжалось все время, пока шли переговоры о мире. Они тянулись до 1596 г., а сама кампания захлебнулась.
Посольство Китая 21 октября 1596 г., как счел дон Антонио, уполномоченный по переговорам, было готово удовлетворить все претензии Хидэёси Тоётоми. Но оказалось, что китайцы выдвинули свои требования — ликвидировать укрепления на континенте и покинуть Корею. А жалованная грамота (японский диктатор всерьез решил, что его провозглашают императором Китая) оказалась его возведением в ранг правителя Японии.
Дон Антонио и послы лишь чудом сохранили головы…
Вторая корейская кампания
Если первая корейская война готовилась расчетливым и честолюбивым человеком, то вторая — фанатичным безумцем. Речь идет об одном человеке, о Хидэёси Тоётоми. После неудачи на континенте стало ясно, что диктатор сошел с ума. Он помешался на честолюбии и желании отомстить.
На сей раз было решено придать пушечное вооружение всем кораблям. Сухопутными силами должен был командовать буддист Като.
Гарнизоны на юге Кореи пока оставались на месте, а численность десанта составляла с ними 149 000 солдат. Флот Кореи теперь оказался иным: к счастью, Ли Сун Син не лишился головы, но его сместили, и главным флотоводцем стал… трус Вон Гюн. Естественно, в 1597 г. японцы быстро разгромили его, потопив 160 судов.
Като направил удар против города Намвон, усиленного китайскими подразделениями. Дон Антонио высадил подкрепления с моря, блокировав крепость, которую удалось взять. (Стены, казавшиеся неприступными, завалили снопами свежесрезанного риса с корейских полей, и но этому «инженерному сооружению» забрались ни них). Гарнизон перебили, головы отправили Хидэёси в бочках с солью и известью — для отчетности.
Армия завоевателей вновь направилась к Сеулу, но тут выяснилась некая интересная подробность: Ли Сун Син вновь командовал флотом противника! Действия замедлились, дело кончилось взятием до наступления зимы крепости Ульсан. Китайская армия провела зимой атаку на замок, и на сей раз японцы обманулись ложным отступлением. Те, кто бросился в вылазку, были окружены и перебиты. Гарнизон таял на глазах, провизия закончилась, обороняющиеся были похожи на скелеты, а мясо, срезанное с лошадиных трупов, считалось деликатесом. Но и теперь самураи, ставшие похожими на чертей-тэнгу, отклонили предложение китайцев о переговорах.
Все же свежие японские силы, прорвав морскую блокаду, организованную Ли Сун Сином, смогли освободить остатки гарнизона.
Последние залпы этой воны прогремели в 1598 г. В битве при Сочхоне произошло столкновение лоб в лоб, в котором особо отличились самураи из Сацума. Хидэёси мог бы получить последний кровавый урожай — 38 700 отрезанных пар ушей. (Эту «отчетность» захоронили в Киото). Мог — но не получил. Трудно пересчитать отрезанные уши. если ты уже ушел в круг перерождений…
Жутковатая империя Хидэёси Тоётоми рассыпалась с его смертью в прах, а солдаты в Корее приветствовали новость об отправке в Японию. Известие о смерти диктатора стало известно корейцам, и Ли Сун Син надеялся помешать спокойной переправе. И, кстати, помешал, хотя сам получил пулю. Японцы отступили, а жизнь величайшего из флотоводцев Дальнего Востока трагически оборвалась.
Никаких выгод (кроме, разве что, сокращения слишком энергичного и воинственного сословия) две воины не принесли. Корейцев хорошо пограбили еще и китайские войска, которые, правда, сотворили меньше варварства, зато оставили на полуострове свой многотысячный гарнизон. Две нации выясняли отношения друге другом, топча небольшую страну. Это — судьба Кореи, такое случится еще и в XX веке. Впрочем, Хидэёси все же отомстил китайцам, но, как в свое время и Хубилай, он не дождался результатов. Северные границы Китая оказались ослабленными, и династия Мин через некоторое время рухнула под маньчжурским ударом.
«Кампания с головой дракона и хвостом змеи», — так окрестили эти войны японцы. Русские сказали бы по-другому: «Начали за здравие, кончили за упокой».
Суть от этого не меняется.
Глава 33.
Духовная жизнь в период войн
Как-то странно после всего, сказанного в прошлой главе о варварстве, рассуждать теперь о духовной жизни и культуре. С другой стороны, мы знаем много примеров расцвета искусств при режимах, которые не назовешь образцом для подражания.
Приход христианства в Японию
Понятно, что приход европейцев не ограничивался торговлей и вооружением японских владык. Kpaiiiie важным оказалось внедрение христианства на японской земле. За дело взялся только что созданный орден иезуитов. И, как ни странно, новая религия начала приживаться.
Как ни странно, у иезуитов и самураев имелось немало общих черт. Повиновение и жесткая армейская дисциплина отличали орден, созданный Игнатием Лойолой, который до деятельности духовной был солдатом. Полувоенная организация первых христианских миссионеров в Японии казалась вполне естественной для самураев. «В какой-то мере те требования, которые в смысле духовном предъявляли к себе иезуиты, были бы понятны самураям, воспитанным в строгости учения дзэн. Призыв отказаться от всего мирского, избавить сознание от привязанностей этого непостоянного мира, может с той же легкостью быть применен как к поиску просветления, так и к подготовке к трудам во славу Божью», — утверждает С. Тёрнбулл.
Не вполне ясно, насколько японцы могли понять догматы христианской веры. Очень вероятно, что для них это был еще один культ наподобие амидаизма. Сделав очередной подарок сторонникам гипотез Носовского и Фоменко, сообщу то, что подчеркивал Дж.Б. Сэнсом: в одном из японских документов XVI в. прямо говорится, что европейские миссионеры проповедуют учение Будды.
Конечно, читая о том, что творили самураи (и «христианские рыцари» в их числе) в Корее, можно спросить: как же они собирались соблюдать заповеди Господни? Да никак не собирались, но ведь их не соблюдали ни европейские рыцари (за очень малыми исключениями), ни отцы-инквизиторы, которую в ту пору уже вовсю вершили свою работу. И буддизм запрещает то, что творили участники гражданских войн в Японии.
Просто «духовность» была подогнана под задачи сегодняшнего дня. Насколько подогнана, говорит такой пример. Один из полководцев Нобунаги преследовал убийц сёгуна Ёситэру. Сражение в канут Рождества произошло у торгового города Сакаи. Миссионер отец Луи Фруа призвал христиан-самураев отслужить мессу. Они прибыли на службу с одной и с другой сторон, приняли святое причастие и считали себя братьями во Христе. На следующий день (в Рождество!) произошло жестокое сражение между этими самураями-христианами.
Пока христианские миссии ограничивались островом Кюсю, работа иезуитов была успешной. Местным владыкам требовалось оружие, а религия оказалась дополнением. Вскоре появились и христиане-даймё, и даже христианские войска. Нобунага христианство не принял, но некоторую поддержку миссионерам оказал (особенно, когда у него начались проблемы с буддистами).
Ситуация уже начала меняться во время диктатуры Хидэёси. Первая волна европейской колонизации Востока уже шла. И диктатор не мог о том не знать. Японцы уже путешествовали в Рим и, видимо, кое-что знали и о методах инквизиции, и о зверствах эпохи Возрождения, и о войнах с протестантами. Во всяком случае, в 1597 г. последовали репрессии, и вряд ли их можно списать на безумие Хидэёси. Нескольких францисканцев, иезуитов и японских христиан казнили, но многие скрылись во владениях союзных им даймё. Особо жестоких дальнейших гонений не последовало.
Но в XVII веке ситуация с христианством в Японии резко изменилась.
Чайная церемония
Объяснять, что означает чайная церемония — это все равно что пытаться выразить словами суть дзэн. Лучше один раз увидеть, но и этого мало. Нужно прочувствовать умиротворенное настроение, получить наслаждение от эстетики кажущейся простоты, вежливости и почти магического ритуала. А потом в очередной раз удивиться: как такой ритуал мог сопутствовать эпохе гражданских войн?
Чай появился в Японии в IX веке, но культура чаепития стала развиваться позже. Считается, что некий сёгун выяснил (на личном опыте): чай снимает похмелье. С этого и началась его популярность. До периода объединения чай стоил дорого, кувшином с ним могли наградить отличившегося самурая, и тот, как правило, разделял драгоценный напиток с друзьями. Возможно, так и зародилась чайная церемония. Но окончательно ее сформировал дзэн-буддизм — культ внутреннего спокойствия и сосредоточения на простых проявлениях мира.
Сегун Ёсимаса Асикага, тот самый жизнелюбивый правитель, спокойно наблюдавший за пожарами в столице, окончательно сформировал ритуал, дошедший до нас.
В середине XVI века культ чайной церемонии с ran популярен у «новых даймё». Тогда же появились и «чайные анекдоты» истории о великих мира сего, связанные с чайной церемонией. Особыми любителями этого ритуала были Нобунага и Хидэёси. Последний старался как можно чаще предаваться этому занятию (что, без сомнения, намного здоровее, чем поглощение большого количества сакэ).
Особенно ценились (даже больше, чем хорошая катана) чайники, сделанные известными мастерами. Дж.Б. Сэнсом упоминает, что Дандзё Мацунага, один из управителей провинций при Нобунаге, предпочел перед ритуальным самоубийством разбить вдребезги драгоценный чайник, чтобы тот не достался конкуренту, соревнующемуся с ним в роскоши.
В принципе, все принадлежности чайного ритуала стоили недешево. Рассказывают, что некий самурай Сигэясу Уэда скакал на коне под огнем аркебуз, но остановился и спешился, невзирая на летящие вокруг пули, когда увидел у дороги отличный ствол бамбука. Из него он сделал вазочку для чайной церемонии. Похожая история произошла и позже, при осаде замка Осака Иэясу Токугавой. Но в этом случае самурай, срезавший бамбук, все же был задет пулей (к счастью, не смертельно).
Чайная церемония устраивала не всех. Кое-кто считал, что не дело, когда хозяин и гости сидят близко друг к другу. Но Ёситака Курода, заявивший это, был приглашен Хидэёси на чайную церемонию, во время которой стал спокойно обсуждать военные проблемы. Только тут Курода оцепил благотворное действие обстановки на решения.
Но, конечно, обсуждать насущные вопросы на чайной церемонии — это весьма нехорошо. И хозяина, и гостей должно заботить вечное.
Однако это еще не самое страшное извращение церемонии. Гораздо хуже то, в чем обвиняли и Нобунагу, и победителя уссурийских тигров Като. Они замышляли убийства во время этого мирного ритуала. Однако Итэцу Инаба, предполагаемая жертва Нобунаги, сочинил столь прекрасное стихотворение во время церемонии, что жестокий завоеватель немедленно раскаялся в своем умысле и попросил прощения.
Като хотел убить самого мастера чайной церемонии, когда тот сосредоточится на приготовлении напитка. Но мастер не пожелал в тот момент отвлекаться от происходящего, и убийство сорвалось.
Хидэёси, ярому поклоннику ритуала, принадлежит идея организации в 1587 г. величайшей из чанных церемоний. Приглашены были все — и богатейшие даймё, и беднейшие крестьяне. От последних требовались лишь котелок, чашка и циновка. Празднество затянулось на десять дней. Размах доходил до мании величия (а она потихоньку вызревала в голове у диктатора). Но это был отнюдь не единственный грандиозный прием, они устраивались регулярно.
Многие истории о чайной церемонии похожи на дзэнские притчи-коаны. Одним из их героев стал осмотрительный и осторожный Масамунэ Дата, одноглазый даймё севера. С. Тёрнбулл передает такую историю: «Однажды, рассматривая одну особо ценную чайную чашку, он едва не уронил ее и невольно вскрикнул. Это так устыдило его, человека, который мог не дрогнув вступить в любое сражение и тем не менее вскрикнул, опасаясь за чашку, что он схватил ее и бросил о камень, разбив на тысячу осколков. Невозможно постичь образ мысли самурая, не учитывая того влияния, которое оказывало на пего чаепитие и связанные с ним ритуалы».
«Охота за мечами»
Хидэёси Тоётоми был, как известно, выдвинувшимся до высот власти сыном крестьянина. Но, как и многим из подобных ему «новых господ», диктатору вовсе не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь сумел повторить его путь. И для этого были приняты все меры.
Известно, что самым худшим из рабовладельцев становится «выбившийся в люди» раб. История Японии лишний раз это подтвердила. Кстати, могильщиком созданной Хидэёси жесткой аристократической системы стал не просто высший аристократ, а сам император. Но это случилось позднее.
И в годы диктатуры Хидэёси началась «охота за мечами». Предполагалось разоружить крестьян, поскольку в «асигару» теперь, вроде бы, надобность отпала. Проект был создан под благочестивыми лозунгами: диктатор собирался создать еще одну статую Великого Будды, а мечи пошли бы на о глинку крепежных деталей для статуи.
Будду возводили восточнее столицы, 50 000 человек было задействовано в проекте, но в 1596 г. она рухнула в результате землетрясения. Однако свое дело Будда выполнил. 29 августа 1588 г., когда был издан указ об «охоте за мечами», стало черным днем для японского крестьянства. «Обладание ненужными орудиями [войны] затрудняет сбор налогов и пошлин и способствует зарождению бунтов…» — достаточно справедливо говорилось в документе. Оружие отобрали и у монахов.
Был принят целый комплекс мер. Никто не мог оставить своего занятия без разрешения господина.
Теперь самурайство становилось особым сословием: только такой человек имел право на ношение оружие. Но надо помнить: государство без социальной мобильности рано или поздно будет обречено на катастрофу. Этого Хидэёси, конечно, не предполагал.
Однако нет худа без добра. Те, кто изучает восточные (японские) единоборства, порой плохо представляют, отчего именно в этой стране они получили наибольшее развитие или откуда пошел обычаи виртуозного фехтования деревянным оружием. Немалую роль в этом сыграло разоружение народа, который остался беззащитным перед вооруженными самураями.
И еще раз о названии периода
Краткий, но более чем насыщенный исторический период до сёгуната Токугавы носит двойное название: Адзути — Момояма. О первой части названия мы уже говорили. Момояма это еще один дворец, принадлежавший, на сей раз, Хидэёси. Крестьянский сын, между прочим, был вовсе не чужд изысканной роскоши. А замок в городе Осака, где располагалась резиденция диктатора, считается самым масштабным из подобных сооружении.
Как ни странно, беспрерывные войны (если не считать гибель Киото в войне Онин) не стали крушением ни культуры, ни архитектуры. Более того, культура распространялась по стране именно в это время, и период Адзути — Момояма можно назвать временем расцвета. Впрочем, и Возрождение в Европе пришлось далеко не на самый спокойный и мирный период.
Размах строительства во времена Хидэёси просто поражает. Замок в городе Осака по скорости его постройки и масштабам может соперничать с любым западным собором того времени. Что же до канонов красоты, то их просто нельзя сравнивать с Западом.
Особенно интересными деталями, украшавшими дворцы «новой» знати, стали расписные ширмы и настенные роспись. До нас дошло далеко не все, но и то, что есть, поражает красотой.
Это уже далеко не подражание китайской живописи: художники Японии нашли свой стиль, создали собственные школы и направления. Масштабные композиции передают представления той поры. Очень часто сюжетами служили мифические существа. Тигры, драконы, странно выглядящие львы, — все это во множестве представлено на сохранившихся ширмах. Изображались и сцены из придворной жизни, и древние герои, и герои современные (например, известен сюжет о поединке полководца Като с тигром).
Мастерство живописи могло вполне соперничать с мастерством резьбы. Ворота из Момоямы называются Хигураси («Целый день»). И в самом деле, можно потратить целый день, разглядывая причудливые детали. Впрочем, и обстановка замка была невероятно роскошной (вплоть до украшений в уборных).
Вероятно, «новые» господа современности, тоже не чуждающиеся роскоши, но редко обладающие вкусом, очень удивились бы, узнав, для чего Хидэёси позволял себе все это. Конечно, он и сам любил «пожить красиво». Но он стал законодателем мод, установил собственные стандарты — и даймё волей-неволей вынуждены были следовать им. Соревнование в роскоши разоряло — и отвращало от междоусобных «разборок».
«Португальская наука» и торговля
Пока в России книгопечатание только зарождалось благодаря Федорову и Мстиславцу (кстати, оба они были связаны с Великим Княжеством Литовским), в Европе оно уже процветало. (К слову сказать, они не первые начали печатать книги на русском языке, эта честь принадлежит Франциску Скорине, мало известному у нас, зато весьма почитаемому в Белоруссии). В Японии имелись примитивные печатные формы, а с XVI в. распространилось книгопечатание по «португальской науке». Тогда же возникли и первые переводы европейских произведений на японский. Естественно, иезуиты стремились распространять религиозную литературу, но некоторое место отводилось и светской. Например, в 1593 г. отпечатали тираж перевода басен Эзопа.
Но философия Европы в то время воспринята не была. И нельзя сказать, что Япония бросилась жадно овладевать «португальской наукой» (ну, если не считать производства аркебуз).
И португальский след остался даже в японском языке. «Плащ» — «каппа», «хлеб» — «пан», «карута» — «игральные карты» (как видно, после чайной церемонии японцы состязались не только в игре го), «биндоро» — «стекло», «фурасоко» — «фляжка», — все это португальские заимствованные слова, еще больше было воспринято религиозных терминов, связанных с христианством.
Не следует забывать и другого: за военными экспедициями мы несколько позабыли торговые связи. А они со времен сёгуната Асикага были немалыми. И португальцы, выброшенные на остров Танэгасима (между прочим, этим словом обозначался и мушкет), вероятно, были не первыми европейцами, которых видели японцы. Их суда плавали и в Китай, и даже в Сиам, Малайю и Камбоджу. А в начале XVII в. японцы (купцы пли пираты, что, пожалуй, было одним и тем же) даже успешно сражались в Юго-восточной Азии с себе подобными, а норой — и с европейцами.
А те, кто возвращался, привозили замечательные товары. Это и табак, и картофель, и тыквы (они называются «каботя» — от слова «Камбоджа»), и даже европейские костюмы. (Впрочем, в то время их не умели как следует и со вкусом носить, выглядело это довольно забавно. Европейская одежда и военная форма это все же достояние эпохи Мэндзи. Но такая мода была и в конце XVI века).
Интерес вызывали и прикладные науки — астрономия, география, судостроение и судовождение, металлургия. Но гуманитарные европейские науки прививались, к счастью или к несчастью, плохо.
Нужно особо сказать о керамике. Ее расцвет случился после корейских войн, когда некоторые японские полководцы привезли корейских мастеров керамики. Эти пленные не были рабами, с ними обращались хорошо, часть родов гончаров смешалась с японцами, часть предпочла жизнь в своем кругу. Знаменитый японский фарфор берет свое начало во многом из тех кровавых экспедиций.
В небольшой по объему книге сложно уместить слишком много сведений. Поэтому о многом здесь не сказано — исключительно из-за нехватки места. Но любознательный читатель сможет и самостоятельно познакомиться ближе с культурой и литературой Японии того неспокойного времени.
История не знает «если бы», но все же…
Альтернативный путь № 7. Европейцы пришли в мирное время.
Предположим, что воина всех со всеми, которая продолжалась весь XVI век, в действительности закончилась достаточно быстро. И португальцы прибыли в Японию в том же 1542 г., но их оружие не особенно заинтересовало даймё. Куда ценнее показались предметы роскоши, которыми европейцы и стали торговать.
Что могло последовать дальше? На первых порах — ничего особенного. Зато впоследствии… «Остров Кюсю в конце XVI в. перешел во владение Португалии, в 1754 г. уступлен Голландии, а в начале XIX в. его приобрела Англия. Независимость получил в 1966 г. Аграрная страна с высоким уровнем неграмотности… Средняя продолжительность жизни — 50 лет… В политической жизни отмечены государственные перевороты и вспышки насилия…»
Это бред? Нет, это возможный результат — строчки из справочника «Страны мира», который мог бы возникнуть в нашем случае. Такое часто случается: как раз когда я работал над этой главой, пришло сообщение о «вспышке насилия» на Восточном Тиморе, бывшей португальской колонии…
Видимо, нация все же должна переболеть милитаризмом в виде войны всех против всех «в подростковом возрасте». Если этого не произойдет, то дальше будет гораздо хуже. Здесь Россия и Япония идут почти вровень — у нас Великая Смута закончилась чуть позже японской.
Альтернативный путь № 8. Япония при сёгунах Такэда.
Такая альтернатива была бы возможна лишь при одном условии: потомки Сингэна Такэды окажутся столь же порядочными и талантливыми людьми, как он сам.
Вероятно, они не стали бы применять слишком жесткие меры, добиваясь объединения страны миром и дипломатией. В конце концов, единство во многих случаях могло бы оказаться выгодным для большинства даймё. Процесс оказался бы растянут по времени, зато обошелся бы меньшей кровью. Возможно, не было бы гонений на христиан, как это случилось в XVII веке. Вероятно, эти люди не стали бы ни закрываться от остального мира, ни устанавливать сверхжесткий контроль над «низшими» сословиями. И технические новшества Япония восприняла бы гораздо раньше.
Но главное — можно было бы обойтись без кровавой авантюры в Корее. Растянутость процесса объединения означала бы плавный переход самурайского сословия к другим видам деятельности, и не потребовалось бы сбрасывания излишней энергии в континентальной войне. Зато для страны мог бы наступить период великих географических открытии.
Альтернативный путь № 9. Японская династия в Китае.
Китай завоевывали не раз. Кончалось это одним и тем же: завоеватели становились китайцами, растворялись в этом океане.
Итак, Хидэёси Тоётоми завоевал Поднебесную. Из его писем не вполне ясно, подарил бы он эту страну японскому императору, или сделался бы императором Китая сам. Последний соблазн слишком велик, чтобы устоять.
Что стало бы со страной потом? А тут все зависит от того, как стали бы реально управлять этой страной. Весьма возможно, что несколько поколении талантливых правителей могли бы создать армию, невиданную во всегда считавшем себя самодостаточным Китае. Такая армия была бы сильна не столько количеством, сколько качеством подготовки и вооружения. Самурайские принципы тоже можно было бы внедрить. При этом, конечно, династия китаизировалась бы. А народный менталитет… Это ведь не нечто данное раз и навсегда, его можно и поменять, если действовать не спеша и разумно. (Кстати, судя по корейской кампании, разумности в отношении к мирному населению японцам явно не хватало…)
Куда была бы направлена такая мощная армия, сказать сложно. Но для европейцев такая страна сделалась бы головной болью. Вероятно, в XIX веке ни у кого не возникло бы и мысли об опиумных войнах. А Великая Японо-Китайская Империя была бы ограничена в расширении лишь коммуникациями.
Но могло бы все произойти и совсем по-другому (такой вариант представляется более реальным). У Александра Македонского возникла империя, едва ли пережившая его самого. У Наполеона не было и этого. Не забудем, чем часто кончалась ситуация, когда наследников среди японских аристократов имелось более одного…