Берлин, вторник, 8 октября

Посмотрите внимательно в глаза некоторых смелых молодых людей, и в глубине этих глаз вы заметите маленького испуганного человечка. Порой мне казалось, что я вижу этого человечка в глазах Валкана, а иногда начинал сомневаться. Он держал себя, как супермен с рекламы гормональных пилюль, мускулы его бугрились под хорошо сшитыми костюмами из легкой шерсти. Он носил шелковые носки и ботинки, заказанные по личной мерке в магазине на Джермин-стрит. Валкан являл собой новый тип европейца: он говорил, как американец, ел, как немец, одевался, как итальянец, и платил налоги, как француз.

Он употреблял англосаксонские идиомы с изыском, а если ругался, то спокойно и выверенно, никогда не позволяя себе опускаться до злости или ярости. Он сросся с «кадиллаком» марки «эльдорадо»; черная кожа, деревянное рулевое колесо, подсветка для чтения карт, магнитофон высочайшего качества и радиотелефон не бросались в глаза, но все же были заметны. В его машине не водилось шерстяных тигрят, пластмассовых скелетов, вымпелов и чехлов из леопардовых шкур. Сколько ни соскребай шкур с Джонни Валкана, под ними все равно оказывалось золото.

Швейцар в «Хилтоне» отдал честь и спросил:

— Хотите, я поставлю ваш Strassenkreuzer на стоянку? — Он говорил по-английски, и хотя термин «уличный крейсер» для американской машины комплимент сомнительный, Джонни это нравилось. Он швырнул ему ключи от машины заученным движением и пошел впереди меня. Маленькие подковки, которые он прибил к подметкам, клацали по мрамору. Умело спрятанные светильники освещали обильно смазанные каучуконосные деревья и играли бликами на монетах в газетном киоске, где продавались вчерашние «Дейли мейл» и «Плейбой», а также цветные открытки с Берлинской стеной, которые можно отослать друзьям с припиской: «Жаль, что вас нет со мной». Я проследовал за Валканом в бар, в котором было слишком темно, чтобы разглядеть меню, и где пианист с таким трудом находил нужные клавиши, что, казалось, их кто-то перемешал.

— Рад, что приехал? — спросил Валкан.

Я не был уверен в этом. Валкан изменился так же сильно, как и сам город. Оба находились в постоянном чрезвычайном положении и научились жить в таких условиях.

— Потрясающе, — сказал я.

Джонни понюхал свой «бурбон» и выпил его так, словно имел дело с лекарством.

— Признайся, что ожидал увидеть здесь совсем иное, — сказал он. — Тишь и благодать, а?

— На мой вкус, так вообще слишком тихо, — сказал я. — Слишком много «начальников на верандах» и «этих инфернальных барабанов, каррут». Да и солдат-браминов многовато.

— И неприкасаемых гражданских немцев перебор, — подхватил Валкан.

— Однажды в Калькутте я смотрел кино — «Четыре пера». Когда осажденный гарнизон уже больше не мог держаться, на горизонте появилось несколько дюжин англичан в шлемах с воинственными песнями и молодые господа со слугами и опахалами.

— И они обратили туземцев в бегство, — сказал Валкан.

— Да, — сказал я, — но индийская аудитория стала потешаться над бегущими.

— Так ты думаешь, что мы потешаемся над нашими победителями?

— А это ты мне должен сказать, — заметил я, оглядывая зал, прислушиваясь к английской речи и попивая херес, стоивший здесь вдвое дороже, чем в любом другом месте по эту сторону Стены.

— Вы, англичанин, — начал Валкан, — живете посреди своего холодного моря в окружении селедки. Как мы можем вам что-нибудь объяснить? 6 июня 1944 года настал день Д; до тех пор англичане потеряли больше народа в дорожных катастрофах, чем на фронте, а наши, немецкие, потери к тому времени составили шесть с половиной миллионов только на Восточном фронте. Германия была единственной оккупированной страной, которая не сумела создать организованного сопротивления. Она не смогла этого сделать, потому что от нее ничего не осталось. В 1945 году наши тринадцатилетние мальчишки стояли здесь, где ты стоишь, и направляли базуки в сторону Курфюрстендам, ожидая, когда танк «Иосиф Сталин» с лязгом выедет из Грюнвальда. Вот почему мы сотрудничали и дружили с победителями. Мы отдавали честь вашим рядовым чинам, свои дома — вашим сержантам, а жен — офицерам. Мы расчищали завалы голыми руками, а в это время мимо нас проносились пустые грузовики из ваших официальных борделей, и мы все терпели.

Валкан заказал еще по одной порции виски. Размалеванная девица в золотом парчовом платье попыталась поймать взгляд Валкана, но, заметив, что я наблюдаю за ней, вынула зеркальце из сумочки и принялась подводить брови.

Валкан повернулся ко мне, пролив виски на руку.

— Мы, немцы, не понимали нашей роли, — сказал он, слизнув виски с руки. — Как проигравшая нация мы навсегда должны были ограничиться ролью потребителей — снабжаемых англо-американскими фабриками, — но мы этого не поняли. Мы стали строить свои собственные фабрики, и мы делали это хорошо, потому что мы профессионалы, мы, немцы, любим все делать хорошо — даже войны проигрывать Мы стали состоятельными к неудовольствию вас, англичан и американцев. Вам нужен повод, чтобы тешить свое очень удобное чувство превосходства. А все потому, что мы, немцы, прихлебатели, слабаки, марионетки, мазохисты, коллаборационеры — лизоблюды, одним словом, причем хорошие.

— Меня слезы душат, — сказал я.

— Пей, — сказал Валкан и опрокинул свой стакан с завидной скоростью. — Мне на тебя совсем не хочется кричать. Ты понимаешь больше других, хотя тоже почти ничего не понимаешь.

— Ты очень добр ко мне, — сказал я.

Около десяти вечера в баре появился светлоглазый молодой человек, которого я видел в Бюро Гелена, сверкнул своими манжетами перед барменом и заказал мартини «Бифитер». Он отхлебнул из бокала и неторопливо огляделся. Заметив нас, он проглотил напиток.

— Король, — сказал он тихо. — Есть сюрприз.

Ничего себе сюрприз — вишня в мартини; впрочем, если ее не обнаруживают, поднимается крик.

— Меня зовут Хельмут, — сказал светлоглазый парень.

— А меня Эдмонд Дорф, — сказал я; двоих уже достаточно для игры.

— Может, вы хотите поговорить с глазу на глаз? — спросил Валкан.

— Нет, — вежливо ответил Хельмут и предложил нам английские сигареты. — Наш последний служащий, увы, попал в беду.

Валкан вынул свою золотую зажигалку.

— Смертельную? — спросил Валкан.

Хельмут кивнул.

— Когда? — сказал Валкан.

— На следующей неделе, — сказал Хельмут. — Мы прищучим его на следующей неделе. — Я заметил, как дрожали руки Валкана, когда он прикуривал.

Хельмут это тоже заметил и улыбнулся. Он сказал мне:

— Русские привозят вашего парня в город через две недели в субботу.

— Моего парня?

— Ученого биологического отделения Академии наук. Он скорее всего остановится в «Элдоне». Вы ведь хотите, чтобы мы переправили именно этого человека?

— Нет комментариев, — сказал я. Этот мальчишка меня очень раздражал. Прежде чем снова пригубить мартини, он широко улыбнулся мне.

— Мы готовим сейчас канал, — добавил он. — Нам поможет, если вы получите эти документы из собственных источников. Все данные вы найдете здесь. — Он протянул мне свернутый листок бумаги, обнажил пару раз свои манжеты, чтобы показать запонки, потом допил мартини и исчез.

Валкан и я смотрели на каучуконосные деревья.

— Геленовский вундеркинд, — сказал Валкан. — Они там все такие.