Я открыл дверцу и очутился в белой, застывшей, светлой, как день, ночи. Внезапно стало очень тихо, потом я услышал, как на дальней стороне острова жалобно завыла сирена.

Два вертолета прострекотали надо мной к острову Запуска и начали бросать в море ручные гранаты. Под каждым прожектор посылал во все стороны беспорядочно движущийся луч.

Воздушная полиция определила место, опознала и двинулась на свет большой вспышки, а я все еще ожидал, что у меня расплавятся глазные яблоки.

Одна из «вертушек» зависла, сделала разворот на 180 градусов и вернулась ко мне. Вспышка брызнула и угасла, и теперь сияние прожектора слепило меня. Я сидел очень тихо. Было 2.17. На фоне шума винтов более глубокий, резонирующий звук послышался в прохладном черном воздухе. С высоты из громкоговорителя донесся подкрепленный светом голос. Поначалу я не слышал или не понимал слов, хотя очень старался. Говорили с сильным акцентом.

– Не вздумай пошевелиться, парень! – повторил голос.

Два вертолета нависли над самым автомобилем; источник света говорящего находился футах в шести от моих глазных впадин – он тихонько кружил вокруг машины, держась на достаточном расстоянии от земли. Другая «вертушка» провела лучом своего прожектора над проводами высокого напряжения и вышкой с камерой. Свет казался желтым и тусклым после интенсивности резкого, почти зеленого цвета вспышки. Луч прорезал темноту, поднялся вверх по стальной лестнице этой вышки. Задолго до вершины я увидел в полусвете прожектора мертвого солдата: он наполовину свесился из разбитого стеклянного окна. В его смерти не было ничего удивительного. Никто не остался бы в живых в металлической башне, соединенной с линией высокого напряжения железными уголками на болтах самым профессиональным образом.

Примерно в 2.36 ночи арестовать меня прибыл полковник военной полиции. В 2.36 минут тридцать секунд я вспомнил о больших рукавицах с изоляцией. Но даже если бы я вспомнил раньше, то что бы сделал?