Кафе находилось на бульваре Мишель, в самом сердце левого берега. Снаружи на ярком солнце сидели студенты. Косматые и серьезные, они приехали из Мюнхена и Лос-Анджелеса в уверенности, что Хемингуэй и Лотрек все еще живы и в один прекрасный день где-нибудь в кафе на левом берегу они их встретят. Но все, кого они когда-либо смогут встретить, – просто молодые люди, которые выглядят точно так же, как они сами, и с этим печальным открытием они в конце концов вернутся в Баварию или в Калифорнию и станут коммерсантами или служащими. А пока они сидят в этой горячей точке культуры, где бизнесмены становятся поэтами, поэты становятся алкоголиками, алкоголики становятся философами, а философы понимают, насколько лучше быть бизнесменами.

Это был Гудзон. У меня хорошая память на лица. Я увидел его сразу же, едва мы свернули за угол. Он сидел один за столиком в кафе, перед ним лежала сложенная газета, а сам он с интересом изучал посетителей. Я окликнул его.

– Жак Персиваль, – крикнул я. – Что за сюрприз!

Американский специалист по водороду выглядел удивленным, но для любителя он сыграл свою роль довольно хорошо. Мы сели за его столик. После скандала в дискотеке у меня болела спина. Прошло много времени, пока нас обслужили, потому что в глубине кафе было полно людей, которые, вместо того чтобы есть, наперебой пытались подозвать официанта, размахивая туго свернутыми газетами. В конце концов мне удалось привлечь внимание официанта.

– Три больших кофе со сливками, – заказал я.

Пока не прибыл кофе, Гудзон не сказал ни слова.

– Как насчет юной леди? – спросил Гудзон, опуская кубики сахара в кофе с таким видом, будто был потрясен. – Могу я говорить?

– Конечно, – ответил я. – Между Моник и мной нет секретов.

Я склонился к ней и понизил голос:

– Это очень конфиденциально, Моник. – Она кивнула и выглядела очень довольной. – В Гренобле есть небольшая фирма по выпуску пластмассовых бус. Некоторые из владельцев обычных акций продали свои акции фирме, которую я и этот джентльмен более или менее контролируем. Теперь на следующем собрании держателей акций мы будем…

– Перестаньте, – взмолилась Моник. – Я не могу выдержать деловых разговоров.

– Ну, погуляйте пока, – предложил я, с понимающей улыбкой даруя ей свободу.

– Вы не могли бы купить мне сигарет? – попросила она.

Я купил у официанта две пачки и обернул вокруг стофранковую купюру. Она ушла, и при этом у нее был вид, как у собаки, раздобывшей сочную кость.

– Я здесь не по поводу фабрики бус, – сказал мужчина.

– Фабрики бус не существует, – объяснил я.

– О! – Он нервно рассмеялся. – Предполагалось, что я свяжусь с Анни Казинс.

– Она умерла.

– Я узнал это сам.

– От Моник?

– Вы Т. Девис? – неожиданно спросил он.

– В квадрате, – сказал я и передал ему свою резидентскую карточку.

Неопрятный, постоянно улыбающийся мужчина переходил от стола к столу, заводя игрушки и ставя их на столы. Он ставил их везде – до тех пор, пока дергающиеся металлические фигурки не запрыгали между ножей, салфеток и пепельниц. Гудзон взял конвульсивно дергающегося маленького скрипача.

– Для чего это?

– Для продажи, – ответил мужчина.

Гудзон кивнул и поставил игрушку на стол.

– Все для продажи, – сказал он, возвращая мне мою резидентскую карточку. – Выглядит нормально. – Он сделал паузу. – В любом случае мне нельзя вернуться в посольство, они объяснили это крайне выразительно, поэтому придется отдать себя в ваши руки. Я скажу вам всю правду.

– Продолжайте.

– Я крупный специалист в области создания водородных бомб и совсем немного осведомлен о работах по атомной программе. По инструкции я должен передать в руки мсье Дэтта некую информацию об опасностях, связанных с радиоактивными осадками, хотя понимаю, что он связан с красным китайским правительством.

– А почему вы это делаете?

– Я думал, вы знаете. Случилась неприятность. Эта бедная девушка мертва. Такая трагедия. Я однажды с нею встречался. Такая юная, подумать только! Я думал, что вам об этом известно. Единственное имя, которое мне дали, – ваше. Кроме нее, конечно. Я действую согласно приказу американского правительства…

– Почему американское правительство хочет, чтобы вы передали данные о радиоактивном заражении? – спросил я его.

Он вновь опустился на плетеный стул, который затрещал под ним, как старые артритные суставы, и пододвинул к себе пепельницу.

– Все началось с ядерных испытаний на атолле Бикини, – начал он. – Комиссию по атомной энергии – КАЭ – много критиковали в связи с опасностью, которую представляют собой радиоактивные осадки из-за их влияния на дикую природу и растения. Комиссии нужны были проверенные данные, и она провела множество систематических испытаний на местах, пытаясь доказать, что опасность не так велика, как говорят паникеры. Я вам скажу, что эти паникеры, черт их побери, были почти правы. Мерзкая бомба около двадцати пяти мегатонн создает зону смертельной радиоактивности размером примерно в пятнадцать тысяч квадратных миль. Чтобы там выжить, нужно оставаться под землей месяцами. Некоторые говорят, что год или больше.

Теперь, когда мы будем вовлечены в войну с красным Китаем, а я этого страшно боюсь, нам придется использовать радиоактивные осадки как оружие, потому что только десять процентов населения Китая живет в больших городах, имеющих больше четверти миллиона жителей. В Соединенных Штатах в больших городах проживает свыше половины общего числа людей. Китай с его рассеянным по всей территории населением можно победить только радиоактивными осадками… – Он сделал паузу. – Но победить его можно. Наши эксперты утверждают, что около полумиллиарда людей сосредоточены на одной пятой части территории Китая. Там преобладают западные ветры. Четыреста бомб убьют пятьдесят миллионов за счет теплового эффекта взрыва, сто миллионов будут серьезно ранены, хотя госпитализация им не потребуется, а триста пятьдесят миллионов погибнут от принесенных ветром радиоактивных осадков.

КАЭ приуменьшила воздействие радиоактивных осадков в своих отчетах об испытаниях – на Бикини и других местах. Теперь большое количество китайских военных-ученых используют американские отчеты для того, чтобы доказать, что Китай может выжить в ядерной войне. Мы не можем ни изъять эти отчеты, ни сказать, что они неверны, пусть даже слегка неверны. Я здесь для того, чтобы обеспечить утечку информации китайским ученым. Вся операция началась около месяца назад. Потребовалось много времени, чтобы ввести в дело Анни Казинс.

– В клинику Дэтта.

– Именно так. По первоначальному плану предполагалось представить меня Дэтту и сказать, что я американский ученый с совестью.

– Это изобретение ЦРУ, если не ошибаюсь?

– Вы думаете, это вымершая разновидность?

– Неважно, что я думаю, но это не та информация, которую легко купит Дэтт.

– Если вы начнете изменять план теперь…

– План изменился, когда была убита девушка. Это беда. Я могу помочь здесь только своим способом.

– Хорошо, – кивнул Гудзон. Некоторое время он сидел молча.

Позади меня мужчина с рюкзаком сказал:

– Флоренция. Мы терпеть не могли Флоренцию.

– Мы терпеть не могли Триест, – возразила девушка.

– Да, – подтвердил мужчина с рюкзаком. – Мой друг ненавидел Триест в прошлом году.

– Человек, с которым я поддерживаю контакт, не знает, зачем вы прибыли в Париж, – неожиданно сказал я, пытаясь прощупать Гудзона, но он воспринял это спокойно.

– Надеюсь, действительно не знает, – сказал Гудзон. – Предполагалось, что все дело будет сверхсекретным. Мне крайне не хотелось идти к вам, но здесь у меня нет других связей.

– Вы остановились в отеле «Лотти»?

– Откуда вы знаете?

– Это напечатано в вашем экземпляре «Трибьюн» большими голубыми буквами.

Он кивнул. Я сказал:

– Вы прямо сейчас поедете в отель «Министр». Не забирайте ваш багаж из «Лотти». Купите зубную щетку и все, что нужно, на обратном пути.

Я ждал, что он воспротивится, но Гудзону эта игра понравилась.

– Я свяжусь с вами, – кивнул он. – Какое имя я должен использовать?

– Пусть будет Поттер, – сказал я. Он снова кивнул. – Будьте готовы выехать сразу, как получите уведомление. И еще, Гудзон, не звоните и не пишите никаких писем; вы знаете, что я имею в виду. Потому что иначе я стану вас сильно подозревать.

– Да, – согласился он.

– Я посажу вас в такси, – сказал я, вставая, чтобы уйти.

– Будьте любезны, а то их метро сводит меня с ума.

Мы пошли с ним по улице к остановке такси. Неожиданно он нырнул в магазин оптики. Я последовал за ним.

– Спросите, не могу ли я посмотреть очки, – попросил Гудзон.

– Покажите ему, пожалуйста, несколько пар очков, – сказал я продавцу.

Оптик, выложив на прилавок целую коробку очков в черепаховой оправе, сказал:

– Ему нужно проверить зрение. Если у него нет рецепта, ему нужно проверить зрение.

– Вам нужно проверить зрение или иметь рецепт, – перевел я Гудзону.

Гудзон выбрал оправу, которая ему понравилась.

– Простые стекла, – потребовал он.

– Для чего мне держать простые стекла? – спросил оптик.

– Для чего ему держать простые стекла? – спросил я Гудзона.

– Тогда самые слабые из тех, что есть, – сказал Гудзон.

– Самые слабые из тех, что есть, – сказал я оптику.

Примерно за минуту продавец вставил стекла в оправу. Гудзон надел очки, и мы возобновили свой путь к остановке такси. Мой спутник близоруко поглядывал вокруг и чувствовал себя несколько неуверенно.

– Маскировка, – объяснил Гудзон.

– Я и сам подумал, что, это, вероятно, маскировка.

– Из меня получился бы хороший шпион, – вздохнул Гудзон. – Я часто думал об этом.

– Да, – сказал я. – Ну, вот ваше такси. Я буду поддерживать с вами связь. Расплатитесь за «Лотти» в «Министре». Я напишу имя на визитке, они там меня знают. Постарайтесь не привлекать внимания. Держитесь в стороне.

– Где такси? – спросил Гудзон.

– Если вы снимете эти чертовы очки, – сказал я, – вы сможете его увидеть.