Два дня спустя меня пригласили присоединиться к игре в «Монополию». Я скупил отели на улице Лекурб и заплатил аренду за Северный вокзал. Старый Дэтт педантично отсчитывал игрушечные деньги и сообщал нам, когда мы становились банкротами.

Будучи кредитоспособным, Дэтт откидывался в кресле и задумчиво кивал, заменяя деревянные и бумажные фишки в коробке. Если вы были покупателем, Дэтт обращался к коробке, помеченной надписью «Белый, большой, смелый». Его глаза за тонированными стеклами очков были влажными, а губы мягкими и темными, как у девушки, впрочем, они только казались темными на фоне чистой белой кожи лица. С головы, имеющей форму сверкающего купола, свисали клочками мягкие белые волосы, как туман вокруг вершины горы. Улыбался он немного, но был добродушен, хотя манеры его отличались некоторой суетливостью, как у людей, которые долго живут одни.

Обанкротившись, мадам Тэстеви отправилась на кухню готовить ужин.

Я предложил сигареты Дэтту и хозяину. Тэстеви взял одну, а Дэтт театральным жестом отказался.

– Не вижу смысла в курении, – объявил он, делая рукой такое движение, будто благословлял толпу в Бенаре. Его речь как бы свидетельствовала о принадлежности к высшему классу, и такое впечатление создавалось не из-за лексики или правильных спряжений, но потому, что он выпевал слова, как это делают в Комеди Франсез, музыкально делая ударение на слове, а затем резко обрывая его, – так выбрасывают недокуренную сигарету «Галуаз». – Не вижу смысла, – повторил он.

– Прелесть, – сказал, попыхивая, Тэстеви. – Не вижу смысла! – голос его походил на скрежет ржавой газонокосилки.

– Поиск наслаждений, – пояснил Дэтт, – ложный путь.

Он снял свои очки без оправы и, мигая, посмотрел на меня.

– Вы судите по себе? – спросил я.

– Я перепробовал все, – ответил Дэтт. – Кое-что дважды. Жил в восьми странах на четырех континентах. Был нищим и вором. Был счастливым и несчастным, бедным, богатым, хозяином и слугой.

– А секрет счастья, – насмешливо сказал Тэстеви, – в том, чтобы воздерживаться от курения?

– Секрет счастья, – поправил Дэтт, – в том, чтобы воздерживаться от желания курить.

– Если вы так считаете, – спросил Тэстеви, – то почему почти каждый день приходите в мой ресторан?

В этот момент вошла мадам Тэстеви с подносом, на котором стоял кувшин с кофе и тарелки с холодным цыпленком и зайчатиной.

– Вот и причина для того, чтобы не курить, – сказал Дэтт. – Я бы никогда не позволил табаку портить вкус еды, которую здесь подают.

Мадам Тэстеви замурлыкала от удовольствия.

– Иногда мне кажется, что моя жизнь слишком хороша. Я получаю удовольствие от своей работы и не хотел бы, чтобы ее убавилось, и ем чудесную еду. Что за прекрасная жизнь!

– Но это потворство своим желаниям, – сказал Тэстеви.

– Может быть, ну и что? Разве ваша жизнь не потворство своим желаниям? Вы могли бы заработать гораздо больше денег, работая в трехзвездочном ресторане, а вы тратите жизнь на управление этим маленьким кафе – можно сказать, вы содержите его для своих друзей.

– Полагаю, что так, – согласился Тэстеви. – Мне нравится готовить, и, думаю, мои клиенты по достоинству ценят мою работу.

– Именно так. Вы разумный человек. Ведь чистое сумасшествие – каждый день ходить на работу, которая тебе не нравится.

– Но предположим, – вмешалась мадам Тэстеви, – что такая работа принесла бы нам много денег, которые дали бы ему возможность уйти на пенсию и делать то, что он хочет?

– Мадам, – сказал Дэтт. Голос его стал удивительно мелодичным, как у рассказчиков во французских художественных фильмах. – Мадам Тэстеви, – повторил он, – в Кашмире есть пещера, она называется Амарат. Для поклоняющихся индуистскому богу Шиве это самое святое место на земле. Паломники, направляющиеся к этой пещере, далеко не молоды, иногда они еще и очень больны. Многие из них умирают на высокогорных переходах, их крошечные палатки сметают ливни и ураганы. Но их родные не плачут, для них это не имеет значения. Даже сам факт достижения паломниками пещеры (а прибытие обязательно должно происходить в полнолуние) не является более важным, чем движение к ней. Многие знают, что никогда не достигнут цели, но священным является сам путь. Так и у экзистенциалистов: жизнь более важна, чем смерть. Чем бы ни занимались люди, они слишком обеспокоены тем, чтобы довести дело до конца. Половой акт, поглощение прекрасной еды, игра в гольф. Всегда есть искушение слишком поспешно действовать, слишком быстро и жадно есть или бежать. Это глупо, поскольку по жизни следует двигаться спокойно, выполняя ту работу, которая доставляет удовольствие, а не суматошно стремиться к неизбежной смерти под влиянием амбиций.

Тэстеви задумчиво кивнул, и я перестал увлеченно поедать холодного цыпленка. Дэтт засунул за воротник салфетку и с большим удовольствием отведал зайчатины, поджимая губы и отпуская замечания насчет количества соли в этом блюде. Закончив, он повернулся ко мне:

– Я уверен, у вас есть телефон. – И, не дожидаясь моего ответа, поднялся и направился к двери.

– В любом случае вы можете им воспользоваться, – сказал я ему в спину и развил изрядную скорость, чтобы подняться наверх раньше него.

Джой замигал от неожиданно включенного света. Дэтт, набрав номер, произнес:

– Привет, я в «Маленьком легионере» и готов выехать отсюда на машине через пять минут.

Опустив трубку, Дэтт подошел к клетке с Джоем, возле которой я стоял.

– Я уверен, – сказал Дэтт, – что вы наводили обо мне справки.

Я не ответил.

– Бесполезное занятие.

– Почему?

– Потому что вне зависимости от того, что вам удалось бы обнаружить, мне это не повредит.

– Искусство Дзен в тайной деятельности?

Дэтт улыбнулся.

– Искусство Дзен в том, чтобы иметь влиятельных друзей, – сказал он.

Я, не отвечая, толкнул ставни, и нам открылся вид на Париж. Теплые улицы, полицейский, двое влюбленных, четыре кошки, пятьдесят помятых deux-chevaux и полный тротуар мусорных контейнеров. Жизнь парижских кварталов проходит на улицах; их обитатели сидят у окон и смотрят, как люди покупают, продают, воруют, ведут машину, дерутся, болтают, рисуются, обманывают или просто стоят, глазея вокруг. Их ярость слишком явно сконцентрирована на улицах. Прошлой ночью возле общественных бань был ограблен и порезан мсье Пикар, владелец прачечной. Он умер в судорогах, истекая кровью, и жуткие пятна его крови до сих пор оставались на рваных плакатах избирательной кампании, клочьями свисающих с древних ставен.

На дороге показался черный «даймлер», он подъехал и остановился с легким скрипом.

– Благодарю за предоставленную возможность воспользоваться вашим телефоном, – поблагодарил Дэтт. В дверях он обернулся. – На следующей неделе я хотел бы поговорить с вами еще раз. Вы должны рассказать мне, что вас интересует.

– В любое время, – согласился я. – Если хотите, давайте завтра.

Дэтт отрицательно покачал головой.

– На следующей неделе. Это будет достаточно скоро.

– Как хотите.

– Договорились, – сказал Дэтт и вышел, не пожелав мне спокойной ночи.

После ухода Дэтта Джой принялся раскачиваться, а я убедился, что документы все еще были там, где я их спрятал. Возможно, мне следовало отдать их Дэтту несколько минут назад, но я предвкушал встречу с ним на будущей неделе.

– Мне кажется, – сказал я Джою, – что во всем городе только мы двое не имеем влиятельных друзей. – И прежде, чем он успел ответить, накрыл его чехлом.