В гараже мы взяли грузовичок — крошечный серый металлический фургончик, потому что на дорогах Франции полно таких фургончиков. Мне приходилось постоянно переключать скорость, поскольку двигатель оказался маломощным, а маленькие фары едва доставали до изгородей. Ночь стояла холодная, и я завидовал мрачным водителям «мерседесов» и «ситроенов», с ревом обгонявших нас, слегка сигналя, лишь чтобы обозначить обгон.

Кван казался вполне довольным тем, что положился на мои способности вывезти его из Франции. Он откинулся на жестком сиденье, скрестил руки на груди и прикрыл глаза, будто проводил какой-то восточный ритуал медитации. Периодически он ронял пару слов. В основном просил закурить.

Переход границы был по большей части чистой формальностью. Парижский офис мог собой гордиться — три качественных британских паспорта, хотя фотография Хадсона была слегка размытой, больше двадцати пяти фунтов мелкими купюрами (французскими и бельгийскими), несколько счетов и чеков, соответствующих каждому паспорту. Когда мы миновали границу, я вздохнул свободнее. Мы с Луазо заключили сделку, и он гарантировал, что проблем не будет, но после пересечения границы я все же испытал облегчение.

Хадсон лежал на старых покрывалах на заднем сиденье. Вскоре он начал похрапывать. И тогда Кван заговорил:

— Мы поедем в отель, или вы пожертвуете одним из своих агентов, чтобы меня спрятать?

— Это Бельгия, — ответил я. — Ехать тут в отель — все равно что ехать в полицейский участок.

— Что с ним будет?

— С агентом? — Я немного помедлил. — Отправят на пенсию. Не повезло, конечно, но все равно ему грозит отставка.

— Из-за возраста?

— Да.

— И у вас есть тут кто-нибудь получше?

— Вы же понимаете, что мы не можем это обсуждать, — сказал я.

— У меня не профессиональный интерес, — пояснил Кван. — Я ученый. Чем занимаются британцы во Франции или Бельгии, мне совершенно не интересно. Но если мы подставляем этого человека, я обязан обеспечить его работой.

— Ничего вы ему не обязаны! — отрезал я. — Что вы, к черту, себе вообразили? Он задействован, потому что это его работа. В точности как моя работа — вывезти вас. И я делаю это в виде одолжения. Так что ничего вы никому не должны, забудьте. Лично для меня вы что-то вроде пакета.

Кван глубоко затянулся, затем вынул сигарету изо рта длинными изящными пальцами и потушил в пепельнице. Я представил, как он убивает Энни Казинс. Страсть или политика? Он стряхнул с пальцев остатки табака, как пианист, исполняющий пассаж.

Мы ехали мимо деревенских домов с плотно закрытыми ставнями, подвески грохотали на неровной мостовой, а яркоглазые коты разбегались в свете фар. Одного, самого нерасторопного, размазало по дороге, как чернильное пятно. И каждое следующее колесо усугубляло эту маленькую трагедию, которую обнаружат утром.

Я гнал грузовичок на предельной скорости. Стрелки на приборной панели не двигались, а мотор звучал ровно. Ничего не менялось, кроме периодических коротких очередей летящего из-под колес гравия или неожиданного запаха асфальта, или сигнала обгоняющего автомобиля.

— Мы рядом с Ипром, — сказал Кван.

— Это был Ипрский выступ, — ответил я.

Хадсон попросил сигарету. Должно быть, он проснулся некоторое время тому назад.

— Ипр, — проговорил Хадсон, прикуривая сигарету. — Это не то место, где шло крупное сражение Первой мировой?

— Одно из крупнейших, — сказал я. — Практически нет ни одной английской семьи, у которой там не погиб родственник. Возможно, там погибла и часть самой Британии.

Хадсон посмотрел в заднее стекло грузовичка.

— Подходящее место для смерти, — заметил он.