К тому времени, когда река Рейн достигает Бонна, воды ее потока разливаются широко, он становится свинцово-серым и холодным, с расплывшимися пятнами нефти и химикатов. К северу от столицы он извивается по скучной, унылой равнине, которая простирается вплоть до границы с Голландией и Северного моря и где гуляет ветер, насылающий неспокойные барашки на гладь реки.

Полицейский вертолет сбросил высоту и понесся над самым водным потоком, едва не задев мачты танкера для транспортировки сжиженного газа, а затем низко сидящего в воде большого голландского судна с палубным грузом желтых бульдозеров. Оставив позади его грузоподъемные краны, мы проскочили над полузатопленными полями и линиями кабелей высокого напряжения, сверкавшими в каплях дождя, как паутина, покрытая росой. И тут мы их увидели.

Когда прямо под нами оказалось бетонное покрытие омытого дождем автобана, вертолет слегка подпрыгнул в воздухе и резко развернулся. Пять грузовиков строго придерживались скорости пятьдесят миль в час, и пилот так все четко рассчитал, что наше приближение совпало по времени с тем моментом, когда два белых полицейских автомобиля «порше», которые следовали за ними в отдалении, начали набирать скорость, обгоняя грузовики.

Мигалки полицейских машин отражались на мокром бетоне шоссе. И грузовики снизили скорость и вслед за полицией свернули на площадку для стоянки и обслуживания грузовиков сбоку от автобана. Наш вертолет мягко опустился на землю, как раз перед тем, как дизельные двигатели огромных грузовиков один за другим замолкли.

— Великолепно, — воскликнул Шлегель. Я никогда раньше не слышал, чтобы у него вырывались такие хвалебные отзывы. Мне казалось, что он даже не знает таких слов.

Из «порше» выбирались полицейские, надевали свои головные уборы с белым верхом и разминали затекшие конечности. Последние полчаса они неустанно выдавали нам информацию. Теперь же, отсалютовав Шлегелю, они ждали указаний.

— Попросите их предъявить водительские права, — сказал Шлегель и добавил со смешком: — Господи Иисусе! Не мне вас учить: любой полицейский-регулировщик всегда найдет к чему придраться.

Они не расплылись в улыбках, не было их на лицах мужчин, которые спускались из кабин грузовиков.

— Проверьте декларации, проверьте печати таможни, проверьте тормоза, — говорил Шлегель полицейским. Он похлопал меня по руке. — А мы с тобой проведем беглый предварительный осмотр, а затем уже вскроем печати.

Машины были гигантские: пятидесятитонные грузовики с дизельными двигателями. Двенадцать передних скоростей и две задние. Кабины — прямо-таки как аквариумы — сплошное стекло, анатомические сиденья, а за ними — койка для отдыха. Удобно расположенные стойки для вакуумных термосов с кофе и дешевые транзисторы, прикрепленные к солнцезащитному щитку. Еще в каждой из пяти кабин было по идентичному комплекту дорожных карт, двуязычный немецко-французский словарь-разговорник и руководство по обслуживанию и ремонту. Они находились в пути уже почти двадцать четыре часа. И кабины внутри превратились в дурно пахнущую свалку пустых сигаретных пачек и окурков, смятых пластмассовых стаканчиков и отброшенных в сторону за ненадобностью газет.

— Мы должны найти то, что нас интересует, — напомнил я Шлегелю. — Шемпион боялся, что мы можем что-то увидеть, унюхать, услышать или почувствовать. Иначе не имело смысла устраивать выкрутасы с теми недоносками.

Один из полицейских принес Шлегелю декларацию. Она была идентичной той, которую мы получили от администрации порта в Марселе. В ней описывался груз как партия товаров, состоящая из частей двигателей, стройматериалов, тканей и пластмассы широкого назначения. Шлегель протянул ее обратно.

— Обыщите их всех, выверните карманы наизнанку, — приказал он. — Если вы обнаружите хоть карманный нож, нам будет этого достаточно, чтобы задержать их для наведения справок. Помимо этого я хочу, чтобы какой-нибудь специалист осмотрел машины и дал свое заключение.

— Слушаюсь, сэр, — отчеканил полицейский.

На мощном переднем бампере каждого грузовика имелась механическая лебедка с туго намотанным тросом, а в специальных ящиках были уложены инструменты и стояночные колодки. Все эти детали были настолько тяжелы, что их невозможно было стронуть с места.

Шлегель взглянул на меня, приподняв брови, на лице его отразилось недоумение.

— Почему? — спросил я, вторя его молчаливому вопросу. — Зачем эти железяки расположили здесь, тогда как их можно было легко разместить в кузове.

— Ты прав, — согласился Шлегель. — Видимо, нам все же придется вскрывать их. — Машины были настолько велики, что мы могли забраться под них, практически не сгибаясь. — Взгляни-ка на подвеску, — сказал Шлегель. — На этих быках запросто можно увезти египетскую пирамиду.

— И еще что-нибудь в придачу, — добавил я. Мы оба посмотрели на мощные рессоры грузовиков. Коренные листы рессор слегка изогнулись, в то время как нижние, дополнительные, оставались висеть в воздухе, без нагрузки.

— Вот оно! — в величайшем возбуждении воскликнул Шлегель. — Ты попал в точку.

— Вес!

— Совершенно верно. Эти грузовики почти совсем не загружены. Ты только посмотри! Мы должны были обратить внимание на то, как они идут по шоссе, на их «посадку» на дороге.

— Но это могли заметить и таможенники. Вообще-то они могли даже поставить машины на платформенные весы, пока проставляли штампы на их декларациях.

— Ну почему? Почему? Почему? — снова взорвался эмоциями Шлегель. И стукнул кулаком по огромной резиновой покрышке.

— Чтобы мы могли поговорить о подвесках пятидесятитонных грузовиков с дизельным двигателем на берегах нижнего Рейна в то время, как Шемпион где-то в другом месте зарабатывает продвижение по службе от полковника до генерала бог-знает-чего.

Шлегель, тихо ругаясь про себя и ворча, вылез из-под грузовика и махнул рукой полицейским.

— Ничего больше не надо, — крикнул он им. — Пусть едут.

— Они говорят, что собираются проследовать по автобану до самого Мюнхена, — сказал подошедший полицейский.

— Документы в порядке?

— Они говорят, что должны получить новые документы и маршрутные листы в Бонне.

— Пусть едут, — повторил Шлегель. — Хоть до Владивостока, мне все равно. — Он улыбнулся. — На этом все, ребята, отправляйтесь пить кофе.

На лицах полицейских, когда они посмотрели на Шлегеля, было написано то же выражение непроницаемого превосходства, с каким они обычно глядят на водителя, подняв глаза от его водительских прав.

Шлегель повернулся ко мне.

— Мюнхен, — фыркнул он с отвращением. — А после этого Бриндизи или Лиссабон — веселенький хоровод он устроил для нас.

— Не все здесь так просто, — заметил я.

— То есть?

— Не знаю… но не может быть, чтобы он отправил пять порожних грузовиков из порта Марселя в Бонн просто для того, чтобы приковать к ним наше внимание.

— Почему нет? — нетерпеливо спросил Шлегель. — Он это сделал! И пока мы за ними гонялись, он оказался там, где ему нужно.

— Вы не знаете Шемпиона, — возразил я. — Для него это слишком просто. В этой комбинации нет простора для воображения и присущей ему изобретательности.

Замусоренные обрывками старой оберточной бумаги и пакетов, пропахшие бензином, соляркой и теплым жиром, все эти кафешки на автострадах — самые безликие и какие-то заброшенные места в Европе. Бесконечная вереница незнакомых друг другу, сменяя один другого, быстро поглощают пищу и спешат дальше. У персонала безжизненный, наводящий уныние взгляд, они не могут вырваться из потока движения, который кружится и несется, как водоворот, приносит с собой дым и копоть, никогда не затихающий шум и колебание пола под ногами.

— И отвратительный кофе, — высказался Шлегель.

— Вы знаете, сколько стоит простой вертолета, который вас ожидает, пока вы изволите размачивать в кофе этот пончик?

— В твоем обществе прямо-таки расцветаешь, до того легко и приятно общаться, — заметил он. — Я тебе когда-нибудь говорил об этом? — Он расстегнул рубашку и почесался.

— Не припомню такого за последнее время, — признал я.

— Угости меня своим «горлодером» — прочистить мозги, если есть.

Я протянул ему одну из своих французских сигарет.

— Почему? — задал он в сотый раз один и тот же вопрос. Чиркнул спичкой и прикурил.

— Есть только одно объяснение, — сказал я.

Он затянулся, помахал в воздухе рукой, чтобы загасить спичку.

— Ну, выдай!

— Он все-таки забрал какой-то груз с парохода.

— И выгрузил его ночью, — закончил за меня Шлегель. — Но они всю ночь мчались на хорошей средней скорости…

— В данном случае все можно перетолковать двояко, — задумчиво сказал я.

— Давай возвращаться обратно в Ниццу, — решил Шлегель. Он снова почесался, но на этот раз в этом действии наличествовал элемент самобичевания.