То, что мне из центрального архива предоставили главное досье на Шемпиона, уже само за себя свидетельствовало, что дело сдвинулось с мертвой точки. До этого нам приходилось сталкиваться лишь с резюме — краткими выдержками из основных документов, да и то на очень короткое время: через час-другой их уже нужно было возвращать. Папки этого досье, сложи их друг на друга, возвышались бы над столом метра на полтора, не меньше! Они в четкой последовательности из года в год вбирали в себя биографические справки, докладные о контактах, донесения, сведения о проведенных проверках, годовые отчеты и тому подобные документы.

Края большинства страниц этого пухлого дела уже пожелтели, а фотоснимки стали сухими и хрупкими. Некогда желтая бумага проверочных отчетов превратилась в грязно-бурую с разводами, а ярко-красная папка с донесениями — в обтрепанный брикет кирпичного цвета.

Надежды откопать что-нибудь интересное в этом ворохе было, откровенно говоря, очень мало. Особая отметка из трех букв «А», стоящая на документах вплоть до того самого момента, когда Шемпион прекратил информировать руководство департамента, свидетельствовала о том, что он серьезно переболел желтухой. Мне же казалось, что он всегда был здоров как бык. Вполне возможно, что именно из-за состояния здоровья департамент со временем перестал проявлять к нему сколько-нибудь значительный интерес.

Я просмотрел все его биографические данные. Отец Шемпиона был родом из Уэльса и исповедовал католицизм. Какое-то время он читал лекции в Каирской военной академии. Чуть позже ему пришлось вернуться в Англию для того, чтобы его сын мог посещать школу. Затем молодой Шемпион поступает в Королевскую военную академию в Сандхёрсте. Для мальчугана, который буквально вырос на рассуждениях о тактике, рассказах о великих сражениях и баллистических расчетах, Сандхёрст оказался что дом родной. Со временем Шемпион получает младший офицерский чин, а с ним и определенное положение. Его широкая эрудированность прекрасно сочеталась со знаниями в военной области. Он в равной степени неплохо разбирался как в проблемах новейшей истории, так и в математике. В дополнение к этому он еще владел четырьмя иностранными языками.

Впрочем, именно благодаря знанию французского он и получил назначение во французскую армию. Там ему пришлось пройти, как по наезженной дороге, через ряд военных учебных заведений, парижское посольство, катакомбы линии Мажино и генеральный штаб, где ему изредка удавалось видеть легендарного генерала Гамелена. Сразу после того, как он вместе со своим полком был переведен в тыл для краткосрочного отдыха, из министерства ему поступает указание — отчитаться за отработанный период перед Интеллидженс Сервис. Затем, после дополнительной подготовки, в 1939 году он вновь возвращается во Францию. Он становится живым свидетелем того, как нацисты громят «неприступную» линию обороны генерала Гамелена. Шемпиону удается благополучно унести ноги на юг страны, где он становится «офицером разведсети». В этот период все его обязанности сводятся к сбору разведданных в зоне, свободной от оккупации. Несмотря на то, что из Лондона от него в приказном порядке требовали не вступать в контакт с антифашистским подпольем, которое в донесениях того времени именовалось не иначе как «отряд специального назначения», эти две организации в конце концов объединили свои усилия.

Шемпион был тем самым человеком, который встречал меня, когда я высаживался с подводной лодки на побережье в районе Виллефранше. Тогда я был назначен в один из «отрядов специального назначения», но Шемпиону удалось сразу забрать меня к себе, а чуть позже уладить этот вопрос с руководством. Впоследствии выяснилось, что окажись я в Нимеце, куда меня собственно и направляли, то вся моя служба закончилась бы всего двумя-тремя месяцами позже в концлагере Бухенвальд.

У Шемпиона я выполнял обязанности по координации деятельности его собственной группы и оставался с ним вплоть до того самого момента, когда вся наша группа оказалась разгромленной, а сам он был арестован. В конце концов ему удалось тогда сбежать и даже благополучно перебраться обратно в Лондон. Там он получил звание старшего офицера разведки и новую должность. Еще задолго до дня высадки союзных войск в Европе он был подключен к разработке и созданию разведсети на послевоенное время. С самого начала Шемпион активно настаивал на свободе в подборе необходимых ему кадров и добился своего. В первую очередь он потребовал, чтобы меня назначили к нему его же первым заместителем.

Сейчас, когда мне удалось пролистать большую часть его досье, для меня было совершенно очевидным, что на основе имеющихся данных крайне сложно объективно и однозначно оценить самого Шемпиона и его деятельность.

Только вникая в информацию, накопленную в таких вот старых потрепанных папках, начинаешь понимать, что во всей этой канцелярии есть какая-то своя внутренняя пружина, которая раскручивает весь механизм расследования. Так как срок хранения последнего донесения из Бонна был определен Шлегелем всего в двенадцать недель, то офицер-координатор не стал помечать его соответствующим входящим номером, а просто вложил его в качестве приложения в папку с резюме. Чтобы это донесение было внесено в досье в качестве основного материала, мне даже пришлось написать соответствующего содержания рапорт, который наверняка тоже станет еще одним листком этого пухлого дела.

К всеобщему удовлетворению заинтересованных лиц, все это досье со временем могло бы оказаться в текущем хранилище, а после истечения всех установленных сроков его хранения — быть навечно похороненным в специальной жестяной коробке в Хэндоне.

Могло бы… но теперь этого не произойдет!

Все это дело вновь ожило после того, как поступил рапорт от офицера, который вел Мэлоди Пейдж. В этом рапорте содержалась тревога по поводу того, что от нее вот уже второй срок не поступало никаких донесений. В обычных условиях такого рода документ оказался бы под соответствующим входящим номером в оранжевой папке с заголовком «Предупреждения». Но складывающаяся теперь ситуация требовала того, чтобы я вплотную занялся проработкой этого дела.

Последние страницы досье Шемпиона были проштемпелеваны с пометкой «Последние действия»; это было сделано, видимо, на тот случай, если с делом захочет познакомиться сам министр.

— …Не нравится мне это! — недовольно буркнул Шлегель.

— А может, эта Мэлоди Пейдж просто влюбилась в Шемпиона, ну и ушла в сторону, — предположил я.

Шлегель бросил на меня короткий сверлящий взгляд, как бы оценивая, не подтруниваю ли я над ним вновь.

— Чушь собачья! Ты, я вижу, спец по части разных там выдумок… Только голова от них болит не у тебя самого, а у меня!

— И при всем этом вы все же не против послать меня осмотреть квартиру Шемпиона, которую он использовал как свое убежище?

— Ладно, отправляйся туда… Это плевая работа. Минут на десять, не больше. Спецотдел отправит туда Блентайера и еще кого-нибудь из своих специалистов по вскрытию. Накоротке посмотрите, что там и как, а завтра представишь мне по этому поводу рапорт. И без излишеств там! Все это делается лишь с одной целью — показать, что мы не бездействуем.

— Вы полагаете, что я действительно смогу справиться с таким сложным заданием?

— Только не надо прикидываться дураком! — гаркнул Шлегель. — Единственное, чего я хочу, так это бумажку, подписанную каким-нибудь старшим оперативным работником, которую можно будет положить в это досье, и на этом его закрыть, понятно?

— Понятно! И вы абсолютно правы, — отчеканил я в ответ.

— Ну, разумеется, черт побери, что я прав! — снова гаркнул Шлегель. Чувствовалось, что раздражение в нем растет и растет. — Тем более что мистер Доулиш собирается заглянуть туда же на обратном пути после встречи в Чесвике!

— Ох уж это начальство! Ведь вас действительно могут забросать вопросами, если сам мистер Доулиш собирается побывать на месте происшествия!

Квартира Стива Шемпиона располагалась в Бэренс Корт. Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что этот дом действительно напоминал средневекового монстра. Кладбищенская тишина, мрачная железная изгородь, как бы вопрошающая всяк входящего «зачем пожаловал?», визгливый скрип запоров… Все это действовало угнетающе.

Этот выродок Блентайер оказался уже на месте. Он о чем-то весело болтал со своим «специалистом по вскрытию», который непревзойденно изуродовал входную дверь и истоптал своими лапами всю прихожую. При более внимательном рассмотрении этот, второй, оказался инспектором Сеймором, старым приятелем Блентайера.

Наплевав на существующие инструкции по мерам предосторожности и оставляя повсюду улики своего пребывания, они теперь увлеченно наливали друг другу двойные порции коньяка из запасов Шемпиона.

— О-о! А я и не предполагал, что ты сюда тоже заявишься, — пробормотал Блентайер, ошарашенный моим появлением.

— Я и вижу, что не предполагал…

Блентайер поднял свой бокал повыше и взглянул на него на манер того, как это обычно делают актеры в белоснежных костюмах в телевизионных программах, когда их должно вот-вот вывернуть наизнанку.

— Мы вот думаем… может, стоит взять пробы для лабораторной экспертизы? — произнес он, но как-то неуверенно.

— Пошлите лучше сразу всю бутылку! — бросил я в ответ. — Только сначала закажите какую-нибудь шикарную упаковку от Хародса и расплатитесь с ним по кредитной карточке Шемпиона.

От этих слов рожа Блентайера пошла красными пятнами. Было ли это от стыда или просто от злости, судить не берусь.

— Ну да ладно… если вы оба не будете против, то я посмотрю здесь немного по сторонам. Пока еще не все улики оказались уничтожены, — произнес я, не без желания хоть как-то сгладить возникшее замешательство.

В ответ на это Блентайер демонстративно сунул мне в руку кусок ствола, отпиленного от охотничьего ружья двенадцатого калибра, и, укоризненно взглянув мне в глаза, вышел из комнаты. Его компаньон-собутыльник с не менее выразительным видом последовал за ним.

Мне едва удалось приступить к осмотру помещения, как появился мистер Доулиш. Если Шлегель и питал какие-то надежды, что это «вскрытие» останется никем не замеченным, то Доулиш своим визитом не оставил для этого ни единого шанса. Его персональный автомобиль с водителем в униформе, помпезный котелок и стильное пальто от Мелтона сделали свое дело. Об аккуратно сложенном зонтике, которым он слегка размахивал, и говорить не приходилось — в Бэренс Корт в дождливый сезон все пользовались только полиэтиленовыми дождевиками.

— Да-а, не фонтан! — произнес Доулиш, явно желая тем самым подчеркнуть свою умудренность в уличных разговорных оборотах.

Впрочем, и это его «крутое» определение казалось довольно умеренным в отношении этой большой и мрачной квартиры. Хотя обои на стенах, крашеные панели и недорогой ковер на полу были во вполне добротном состоянии и создавали впечатление ухоженности, здесь совершенно отсутствовали книги и картины. Отсутствовал даже сам дух пребывания в этом помещении человека.

— Машина для проживания, не больше того! — заключил свое беглое знакомство с квартирой мистер Доулиш.

— Корбюзье! Чистой воды Корбюзье! — произнес я, стремясь показать собеседнику, что и я не лыком шит и кое-что смыслю в цитатах о культуре.

Квартира в действительности больше напоминала мне ту казарму, где мне приходилось, еще будучи сержантом, торчать в ожидании начала разведподготовки. Здесь стояли простая железная кровать и небольшой платяной шкаф. На окнах висели простенькие занавески темного цвета. Увидев, что с той стороны окна на подоконнике валяются какие-то высохшие крошки, я про себя хмыкнул — ни один голубь не позарился бы на них, так как всего в двух шагах отсюда можно преспокойно набивать себе брюхо сдобными булочками, остающимися от заезжих туристов, и одновременно любоваться видами парка Святого Джеймса.

Из окна был виден небольшой школьный дворик. Мелкий дождь к этому времени несколько утихомирился, и на хмуром небе вновь засияло солнце. По школьному дворику носились стайки ребятишек. Они распевали песенки, качались на качелях, бегали по лужам и с безобидным озорством колотили друг друга. Я поплотнее закрыл окно, и весь этот шум и гвалт разом стих. Издалека по небу вновь стали наползать грозовые облака, и было похоже на то, что очень скоро опять пойдет дождь.

— Стоит здесь что-нибудь искать? — спросил меня Доулиш.

Я утвердительно кивнул головой.

— Здесь где-то должно быть оружие… Я думаю, что оно находится там, где есть свежая штукатурка. Шемпион не такой человек, чтобы прятать такие вещи в баке для мусора или дымоходе камина. Тут нужно браться за поиски основательно или же не браться вообще!

— Хм, сложная задача нам досталась, не правда ли? Только вот я не собираюсь копаться здесь ради какого-то там оружия. Меня интересуют документы, а точнее, те материалы, с которыми ему нужно работать постоянно.

— Здесь, мистер Доулиш, вы ничего такого не найдете, — с уверенностью в голосе ответил я.

Не обращая внимания на мои слова, Доулиш прошел во вторую комнату.

— Заметь, что на кровати нет постельного белья. Даже подушек нет! — многозначительно подметил он.

В ответ на это я не говоря ни слова открыл для него платяной шкаф, битком набитый совершенно новенькими, еще в заводской упаковке постельными принадлежностями.

— М-да… и довольно отменного качества… — промямлил Доулиш, ибо другого ему не оставалось.

— Так точно, сэр! — по-сержантски гаркнул я.

Затем Доулиш залез в кухонные шкафчики и с завидной методичностью перечислил все, что в них находилось.

— Та-ак! Дюжина консервных банок с мясом, дюжина консервных банок с зеленым горошком, дюжина бутылок с пивом и дюжина коробок с рисовым пудингом. Да, еще пачка свечей, причем нетронутых, и дюжина коробков со спичками.

Закрыв створки шкафчиков, он потянул на себя ящик кухонного буфета. С минуту мы вместе внимательно разглядывали целую кучу ножей и вилок самой различной формы и величины. Все они тоже были совершенно новые и ни разу не бывшие в употреблении. Доулиш раздраженно задвинул ящик назад, не проронив при этом ни слова.

— Здесь нет ни консьержки, ни владелицы дома, ни сторожа… Никого нет! — сказал я.

— Это видно по всему. Но я могу дать голову на отсечение, что квартирная плата вносится регулярно, без каких-либо задержек. Это наверняка делается нанятым для этого поверенным в делах, который и в глаза не видел своего клиента, — процедил Доулиш и, выдержав небольшую паузу, добавил: — Так что, нет никаких бумаг?

— Нет. Лишь дешевенький блокнот, несколько конвертов с марками да почтовые открытки с видами Лондона. Все это, конечно, может служить средствами для кодирования… — начал я, но взглянув на нахмуренную физиономию Доулиша, осекся, только буркнул: — Впрочем, нет, никаких бумаг в этом смысле…

— Я очень надеюсь в скором времени повидаться с вашим другом, Шемпионом, — произнес Доулиш. — Дюжина консервных банок с мясом, три дюжины кусков туалетного мыла — это уже кое-что для анализа по Фрейду! Не так ли?

Я намеренно оставил без ответа его выражение «ваш друг» и безучастно сказал:

— Вы совершенно правы, сэр! В этом что-то есть.

Определенно что-то есть!

— Однако, я вижу, что лично тебя во всем этом деле ничего не удивляет, — произнес Доулиш с завидной долей сарказма.

— За исключением одного — паранойи. Это своего рода профессиональное помешательство, возникающее у человека, которому приходится довольно долгое время работать в таких областях, как это было, например, у Шемпиона. — Доулиш слушал меня и сосредоточенно следил за каждым мускулом на моем лице. — Это чем-то сродни экземе у кожевников или силикозу у горняков. Тебя все время куда-то тянет… тянет туда, где бы ты мог укрыться, спрятаться… И от этой навязчивой идеи уже никогда не избавиться.

Немного потоптавшись на месте, Доулиш снова вернулся в первую комнату. Блентайер и его напарник вовремя ретировались, чтобы не попадаться на глаза начальству. С видом заправского медвежатника мистер Доулиш принялся перерывать комод с самого нижнего ящика, как если бы он вообще не собирался задвигать их на место. Но и здесь кроме новеньких рубашек в целлофановых пакетах, обычных галстуков, свитеров и черных хлопчатобумажных носков ему ничего найти не удалось. Разочарованный этим обстоятельством, он недовольно произнес:

— Стало быть, из всего тобою сказанного я могу заключить, что и у тебя самого имеется маленькая норка, подобная этой, на случай, если вдруг крыша поедет? Я не прав?

Что и говорить, даже после этих долгих лет совместной работы в департаменте Доулиш не переставал убеждать, что от его шуточек всегда попахивает порохом!

— Никак нет, сэр! Хотя, исходя из нового, более высокого уровня жалованья, я полагаю, что мог бы себе позволить… Но не в центре Лондона, разумеется…

Мистер Доулиш что-то пробурчал себе под нос и полез в платяной шкаф. Там висели два темных костюма, твидовый жакет, блейзер и трое брюк. Он откинул полу блейзера, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь в его внутреннем кармане. Фирменного знака на нем не оказалось. Раздраженно отбросив полу обратно, он прямо-таки сорвал с плечиков твидовый жакет и с размаху швырнул его на кровать.

— А как насчет этого?

— Э-э… с высоким вырезом, слегка приталенный, однобортный, на трех пуговицах, из плотного шевиота. Сшит у Остина Рида, Гектора Пова или же у какого-то дорогого портного, выпускающего товар небольшими партиями. Иными словами, он не был сшит на заказ. Ко всему прочему, почти неношеный. Я думаю, ему года два-три, не больше, — отрапортовал я.

— Я не о том… Прощупай-ка его повнимательнее! — с еще большим раздражением в голосе выпалил Доулиш.

— Прощупать?!

— Ну ты же лучше разбираешься в такого рода вещах, чем я… — ответил он. Гений этого человека как раз и состоял в том, чтобы никогда не браться за то, в чем он ничего не смыслит, но всегда иметь при себе раба-исполнителя, который мог бы за него это дело одолеть.

Доулиш достал из кармана перочинный ножичек с ручкой из слоновой кости, которым он, вероятно, чистил свою курительную трубку, и, вытащив острое лезвие, протянул его мне. Делать было нечего. Расстелив жакет на кровати, я принялся аккуратно отпарывать на нем подкладку. Но каких-либо товарных знаков на ней нам найти так и не удалось. Отсутствовали даже производственные цифровые коды. Мне пришлось подпороть и приклад, но и там ничего такого не оказалось.

— И подплечники пороть будем?

— Да, да! И их давай! — без тени сомнения произнес Доулиш. Его глаза внимательно следили за каждым моим движением.

— Ни-че-го! — отрапортовал я и тут же поинтересовался: — Сэр, а может, стоит поработать с брюками?

— Нет, не надо. Посмотри-ка лучше остальные пиджаки! — столь же уверенно ответил он.

Я слегка улыбнулся. Это отнюдь не была его какая-то зацикленность, тупое упрямство или что-то в этом роде. Это был стиль его жизни. Он действовал так, как если бы прямо сейчас сам министр спрашивал его: «А вы проверили всю одежду?», а он тут же отвечал: «Да, абсолютно всю!». А не какой-то там один жакет, да еще выбранный наобум.

Точно таким же образом я распотрошил все остальные пиджаки. И что удивительно, мистер Доулиш оказался прав в своих ожиданиях… поскольку привык считать себя таковым. Под правым подплечником одного из темных костюмов я обнаружил небольшую пачку денег — всего четырнадцать банкнот. Здесь были и американские доллары, и немецкие марки, и английские фунты. Всего на общую сумму где-то в двенадцать тысяч долларов, если считать по текущему обменному курсу.

В этом костюме оказалась и другая находка. В левом подплечнике мы нашли документ, за которым Доулиш, собственно, и охотился. Это было письмо, подписанное полномочным представителем посольства Объединенной Арабской Республики в Лондоне. Из его содержания следовало, что Стив Шемпион как натурализованный гражданин ОАР имеет дипломатический статус и является действительным членом дипломатического корпуса страны.

Мистер Доулиш внимательно перечитал его еще раз и передал это письмо мне.

— Ну, а что ты думаешь по этому поводу? — с победным видом спросил он.

Сказать по правде, в этот самый момент я был совершенно уверен, что он спрашивает меня лишь для того, чтобы самому убедиться в том, что этот документ — просто-напросто фальшивка. Впрочем, когда имеешь дело с таким человеком, как этот Доулиш, никогда не следует быть совершенно уверенным в чем-либо. Поэтому я ответил уклончиво:

— Шемпион никогда не числился в списках дипломатических работников, аккредитованных в Лондоне. Это единственный факт, за который я мог бы поручиться…

Взглянув на меня, Доулиш недовольно фыркнул:

— А я бы и за это не поручился! Все эти их Абдуллы, Ахметы, Али… Шемпион мог взять любое из этих имен, когда обращался в мусульманина. И что тогда?

— Чтобы проработать эту версию с юридической точки зрения, потребуется не один месяц, — предположил я.

— А как насчет варианта, при котором спецотдел лондонского аэропорта задерживает самолет, вылетающий рейсом в Каир? — спросил Доулиш. — Скажем, станут ли задерживать человека, который использует этот документ для выезда из страны, и поднимать по этому поводу шумиху?

— По-моему, это маловероятно…

— Совершенно верно!

Небо становилось все темнее и темнее, а резкие порывы ветра все настойчивее стучали в окно комнаты. Мистер Доулиш больше не проронил ни слова. Я снял пальто и повесил его на вешалку. Не стоило лелеять себя надеждой, что отсюда удастся выбраться достаточно скоро. С такого рода работой можно справиться только одним способом — делать ее методично, шаг за шагом, и при этом делать ее своими собственными руками.

Тем временем Доулиш отправил обратно в контору Блентайера и его дружка. После этого он сходил к своей машине и, связавшись по радиотелефону с офисом, отменил все свои мероприятия до самого вечера. К тому моменту у меня в голове уже созрел план работы, и я приступил к его осуществлению. Вернувшись в дом, Доулиш уселся на кухонную табуретку и принялся внимательно наблюдать за моими действиями.

Понятно, что каких-то вполне однозначных и сногсшибательных улик, как части расчлененного тела или же целые лужи крови, мне найти не удалось. Однако за аккуратно заделанной нишей в потолке на кухне я обнаружил одежду, ту самую одежду, которая была на Мэлоди Пейдж при нашей встрече. Ее вещи лежали в пластиковом пакете с ручками, который в свою очередь был плотно сжат с двух сторон кусками сухой штукатурки с тщательно заделанными краями.

Помимо этого на обоях около кровати я нашел несколько довольно глубоких царапин. Из одной из них я извлек малюсенький кусочек ногтя. Из мусорного ведра, стоящего под мойкой, неимоверно несло карболкой. Давясь от этой тошнотворной вони, я склонился над ним пониже и наконец извлек оттуда несколько стеклянных осколков, которые оказались частями разбитого шприца для подкожных инъекций. Помимо этих предметов ничего другого, кроме очевидных признаков устранения улик, мне найти так и не удалось.

— Хватит! И этого достаточно! — распорядился Доулиш.

С расположенного через улицу школьного дворика по-прежнему доносились слегка приглушенные крики, которые неудержимо рвались из ребят после суровой тишины классов. С неба уже накрапывал дождик, но дети не обращали на него никакого внимания.