Веером света декабрьского дня пламя факелов освещало университетский двор, отбрасывая огромные тени на мрачные стены. Посреди ярко горел костер, в котором потрескивали только что брошенные дрова. Студенты торжественно стояли вокруг. Чувствовалось, как растет напряжение. В тишине раздался крик:

— Мартин Лютер должен быть сожжен!

За ним последовал взрыв смеха.

Если бы Мартин поехал в Рим, его бы приговорили к смертной казни. Это не оставляло никаких сомнений. Император, посещая Кельн, пригласил монаха к себе на беседу, но когда тот не приехал, он публично сжег на костре его книги. Многие церковные архиереи говорили, что лучше бы вместо книг бросили в костер самого беспокойного монаха. Однако Мартин под защитой герцога Фридриха был в Виттенберге в полной безопасности.

Прошло более двух лет с тех пор, как он бежал из Аугсбурга как раз в тот момент, когда кардинал Кайетан думал, что успешно выполнил приказ и доставит закованного Мартина под конвоем в Рим. Тех, кто помог Лютеру скрыться, не удалось ни наказать, ни поймать.

Более того, на стенах домов, принадлежащих городским начальникам Аугсбурга, появились нарисованные мелом изображения «бундшуха» — грубого башмака, обычной обуви немецких крестьян. Члены совета, которые разбирали дело Лютера, очень хорошо знали, что это значит. В течение многих десятилетий в среде простых людей зрела ненависть к церковным лидерам, которые владели огромными поместьями и жестоко угнетали и разоряли своих зависимых крестьян. Недовольство сеньорами постепенно перерастало в организованное восстание. Было совершенно ясно, что члены движения башмаков, тайные повстанцы, увидели в Мартине Лютере своего вождя. Кардинал из Рима может думать что угодно, но немецкие епископы отлично знали, что в случае ареста Лютера может вспыхнуть крестьянское восстание.

Из своего убежища в Виттенберге Мартин послал курфюрсту Саксонскому письмо, в котором выразил свое желание уехать, если тот позволит, во Францию или Швейцарию. Совет Аугсбурга постановил, что герцог должен выслать непокорного монаха в ссылку, поэтому Мартин не хотел подвергать опасности своего великодушного покровителя.

Герцог Фридрих ответил, что не советует Мартину уезжать и более того, не позволяет ему делать этого. Если император хочет, он может сам приехать и схватить его, но это будет означать начало войны.

К удивлению Мартина, некоторые известные немецкие рыцари написали ему письма, предлагая свою помощь на случай нападения. При необходимости обещал помочь Ульрих фон Гуттен; Франц фон Зикенген обещал в своем письме по первому же требованию выставить в любое время сотню рыцарей.

Мартин озабочено качал головой. Он хотел продолжать работу в университете, иметь время для проповеди в городской церкви, а получалось так, что против своей воли он превращался в нового немецкого лидера. Рыцари и простые люди считали его своим вождем, выступающим, как и они, против непомерных притязаний папы и его представителей — кардиналов и епископов. Многие монахи и священники также начали воспринимать его деятельность как борьбу с ложными идеями в религии. В своем университетском кабинете Мартин начал писать две или три важные книги, в которых старался объяснить свои взгляды. Он разоблачал злоупотребления в церкви не только в своих проповедях, но также боролся с ними своими книгами.

* * *

Вскоре новые книги продавались по всей Германии. В Швейцарии, Голландии и Франции эти издания распродавались почти сразу же, как только поступали в тесные книжные лавки.

Швейцарский проповедник Цвингли, который придерживался таких же взглядов, что и Мартин, закупил шестьсот экземпляров таких книг и послал всадников по горным селениям, чтобы они раздали эти книги всем, кто умеет читать. Даже из самого Рима один бывший студент, учившийся у Мартина в Виттенберге, сообщил ему, что, несмотря на угрозу своей жизни, его друзья распространяют эти произведения по всему городу.

Не помог и новый указ папы. На этот раз он потребовал, чтобы в течение шестидесяти дней Мартин прибыл в Рим и сдался. Если обнаружится, что его взгляды истинные, он будет освобожден. Если же нет… В «булле» не говорилось, что ожидает мятежника, но догадаться было не трудно. Приказ папы был послан из Рима в Германию. Получив папское послание, Мартин вскрыл его и прочитал, не испытывая ни малейшего страха. Его удивило, почему этот указ так долго шел до Виттенберга.

— Вы видите, когда он был написан? — спросил Мартин у друзей.

— О, три месяца тому назад!

— Точно. Мне дали два месяца на дорогу в Рим. И если я отправлюсь прямо сейчас, то доберусь туда, когда будет слишком поздно.

Мартин усмехнулся и бросил пергамент на монастырский стол.

— Он уже не имеет никакого значения ни для папы, ни для меня, не правда ли?

— Что ты собираешься с ним делать, — спросил один из друзей. — Отошлешь назад?

— Я уже думал об этом, — ответил Мартин, и в его глазах мелькнула улыбка. — Нужно разжечь костер. Здесь полно книг, которые нам совершенно не нужны, и в конце концов они ведь тоже сожгли мои книги в Кёльне.

Он посмотрел на книжные полки, подошел к ним и взял несколько книг.

— По крайней мере эти, в них одна ложь.

Вскоре во дворе горел костер, и студенты, толпой собравшись вокруг Мартина, наблюдали, как он бросал книги в пламя. Потом он на мгновение остановился, держа что-то в руках, и внимательно посмотрел на яркое пламя. Затем решительным жестом бросил свиток в самую середину пламени. Это было наиболее вызывающим проявлением непокорности папе римскому, поскольку Мартин осмелился сжечь папское послание, предписывающее ему приехать в Рим.

Почти сразу же известие облетело весь университет и город. Студенты целой процессией ходили по Виттенбергу и пели «Тебе, Господи» и другие гимны.

* * *

Папа и император были вне себя от злости. Особенно испугался император. Он понимал, что теперь по всей Германии может вспыхнуть война между приверженцами католической церкви и сторонниками Лютера. Император не знал, что ему делать — оставить Мартина в покое или добиваться его выдачи трибуналу. Если он не станет ничего предпринимать, сторонники Лютера еще больше укрепятся, а если он отдаст его под суд и казнит, наверняка произойдет восстание, в котором и он сам может лишиться престола.

В Мартине видели своего вождя не только простые люди; ему покровительствовали самые могущественные немецкие рыцари-аристократы, а курфюрст Фридрих Саксонский, взявший Мартина в свой Виттенбергский университет, был самым влиятельным князем в стране и твердо стоял на стороне монаха даже после того, как тот сжег папскую «буллу».

Наконец император Карл решился. В городе Вормсе должно состояться особое совещание немецких князей — «диэт». Князья, герцоги, епископы и другие влиятельные люди со всех немецких княжеств должны собраться вместе.

— Мой монах без гарантии безопасности в Вормс не поедет, — заявил герцог Фридрих, — Император должен пообещать ему неприкосновенность и беспрепятственное возвращение в Виттенберг. Иначе я запрещаю ему покидать мою территорию.

Наконец император прислал письмо, в котором обещал Лютеру неприкосновенность. Но даже это не успокоило друзей Мартина.

— Мартин, тебе не следует ехать. Ты же знаешь, им нужна твоя жизнь! Даже если после слушаний ты благополучно уедешь из Вормса, где гарантия, что тебя не похитят на обратном пути?

— Не знаю. Может случиться и такое. Но мне нужно ехать. Я не могу трусливо писать книги и проповедовать здесь, в безопасном Виттенберге, и не выступить за истину в Вормсе. Нет, — продолжал он непреклонно, — я поеду, даже если меня будет поджидать в Вормсе столько злоумышленников, сколько черепицы на крышах здешних домов!

После этого с ним никто не спорил. У одного местного фермера он одолжил телегу и вместе с несколькими друзьями отправился в Вормс. Когда они проезжали через деревни и небольшие города, мужчины снимали свои шляпы, а женщины подходили к телеге и просили благословить их.

— Храни вас Бог, доктор Мартин! — кричали ему вслед жители деревень.

Из человека, ехавшего на суд, он превратился в торжествующего победителя. Особо явственно это проявилось тогда, когда он достиг городских ворот Вормса. Новость о приезде Мартина намного опередила его самого. У ворот уже ожидали герольд и трубач императора, чтобы провести прибывшего к месту жительства. Но они не были единственными, кто пришел встретить мужественного монаха. За воротами, на городских стенах, в тесных улочках, примыкающих к главной улице, его ожидали тысячи горожан и крестьян. Как только на грязной дороге показалась саксонская телега Мартина, раздался сильный крик:

—Добро пожаловать в Вормс! Храни вас Бог!

Толпа бросилась вперед, сметая с пути императорского герольда и трубача вместе с их лошадьми. Телега с огромным трудом пробиралась в толпе к месту жительства Мартина.

* * *

Ясно было одно. Императорские гарантии безопасного пребывания Мартина в Вормсе не понадобились. Простой народ взял его под свою защиту. Туго пришлось бы тому человеку, будь то солдат или князь, который попытался бы арестовать Мартина в Вормсе. По ночам на стенах домов уже начали появляться плакаты и листовки с нарисованными на них башмаками, поэтому за день до открытия заседаний диэта Мартина втайне доставили туда по узким переулкам, чтобы избежать огромных толп народа.

Мартин и сам был рад избавиться от своих многочисленных почитателей, так как не хотел быть поводом для раздора между крестьянами и королем. Будучи на стороне простых людей, он понимал, что должен выступить за истину, как он ее понимает; должен сказать, что Библия — это Слово Божье, что каждый человек имеет право сам читать ее, что индульгенции не дают права на Божье прощение, что человеку, примиренному с Богом, не страшны чистилище и другие наказания, что папа и его советники во многом ошибаются, а простые благочестивые люди правы.

Шел 1521 год. Прошло десять лет с тех пор, как Мартин поселился в Виттенберге. Его борьба против индульгенций дала начало движению, которое становилось все шире и мощнее. Он выступил с «протестом» против заблуждений и злоупотреблений римско-католической церкви, и люди стали считать его первым великим «протестантом».

В последующие дни Европа разделилась на тех, кто последовал за Лютером и его соратниками-реформаторами — они стали называться «протестантами», — и тех, кто остался с папой — католиков, верных Риму. И как Мартину ни претила идея разделения церкви, уступить тем, с кем он дискутировал в Вормсе, он не мог. Представ пред лицо императора, князей и церковных иерархов, он твердо заявил:

— На том стою и не могу иначе. Боже, помоги мне в этом!

Его громкий голос эхом разнесся по всему залу заседаний.

С этого момента он стал великим человеком. Несмотря на то, что в Вормсе на его сторону встало множество горожан, до безопасного Виттенберга было очень далеко. Садясь на свою саксонскую телегу, чтобы отправиться домой, Мартин ничего не знал о вооруженной засаде, терпеливо ожидавшей, когда он будет проезжать через безлюдный темный лес.