Из Виттенберга по дороге к монастырю ехал крытый фургон. Это происходило из месяца в месяц много лет подряд. Даже слепой нищий, которых по немецким дорогам великое множество, мог с уверенностью сказать, кому принадлежит этот фургон. Даже тогда, когда внутри него не гремели бочки, от него исходил сильный запах рыбы.
Единственная необычная деталь в этой картине была та, что на этот раз в фургоне ехал сам Леонард Копп, богатый хозяин, а не один из его работников. «Может быть, — могли подумать люди, — монастырь вовремя не платит за рыбу, и сам герр Копп решил заняться сбором денег?»
Копп многие годы поставлял близлежащему монастырю свою сельдь. Монахини покупают ее на великий пост и для страстной пятницы с тех пор, как сами перестали ловить рыбу. Торговля Коппа преуспевала. Но в последнее время настоятельницу монастыря мучил один вопрос: следует ли ей иметь дело со сторонником Лютера или нет. Учитывая то, что сельдь у Коппа всегда была отличного качества, принять решение было не трудно.
Закончив все дневные дела, Копп по дороге в монастырь размышлял о том, что ему скажут монахини. Он намеревался вывезти из монастыря больше груза, чем привезти.
Фургон въехал в монастырский двор, и кучер подогнал его почти вплотную к двери, через которую выгружались бочки с сельдью. Привычные к тяжелому физическому труду монахини сами сгружали бочки и катили их в кухню. Затем фургон загружали пустыми бочками, оставшимися от предыдущего приезда. Кучер еще ближе подъехал к двери. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что для погрузки пустых бочек понадобилось гораздо больше времени, чем обычно, и что когда Копп хлестнул наконец лошадь кнутом и она тронулась с места, фургон выглядел по крайней мере не менее нагруженным, чем с полными бочками.
Через несколько минут рыботорговец выехал со двора и покатил к Виттенбергу.
Из бочек в глубине фургона послышался странный человеческий голос, и кучер сердито сказал кому-то невидимому:
— Если вы не хотите, чтобы вас арестовали, а меня прикончили, сидите тихо!
На его лице отразился страх, и он безжалостно ударил лошадь кнутом, напрасно пытаясь заставить ее бежать немного быстрее.
* * *
В это время волновался не только бюргер Копп. В Виттенберге Мартин нетерпеливо мерил шагами комнату, взволнованно ожидая приезда торговца рыбой. Они сговорились совершить нечто весьма опасное и даже криминальное. Когда наконец фургон загромыхал по мостовой старого города, Мартин с облегчением вздохнул.
Приехав в отдаленный квартал города, фургон остановился, и Мартин, сопровождавший его от городских ворот, выкатил пустые бочки и затем бережно помог выбраться из фургона двенадцати молодым монахиням, бежавшим из монастыря. Редкие прохожие, потрясенные увиденным, наблюдали, как одна за другой из фургона почти вываливались молодые девушки.
— На этот раз доктор Мартин перестарался, — пробормотал один из зевак, — Он похитил монашек, а ему следует знать, что за похищение монашки из монастыря или даже за помощь в побеге грозит смертная казнь.
Рядом стоящий человек кивнул:
— М-да, ты прав. Если бы это было во владении герцога Георга, его бы, конечно, казнили. Но неизвестно, как поступит герцог Фридрих.
— Послушайте, друзья, мы все знаем, что папские прелаты по-прежнему надеются схватить его и сжечь, так что такой пустяк, как похищение дюжины монашек, не очень испугает Мартина!
Прохожие были правы. Но они не знали, что монашки сами написали Мартину и попросили его устроить побег из монастыря. Они признали истинность протестантского вероучения, но не осмелились сказать об этом настоятельнице монастыря. Мартин надеялся, что его покровитель отнесется к этому делу не слишком строго, как можно было бы ожидать от католических князей, хотя и знал, что Фридрих Мудрый не любит нарушителей закона.
Однако прохожие были недалеки от истины, когда говорили, что в любой момент Лютера могли арестовать и сжечь, потому еще одно «преступление» не играло для него особой роли. В Бельгии уже был сожжен за свою веру первый протестантский мученик. Частично и по этой причине Мартин решил не следовать примеру своих друзей, которые женились. Да он еще и не встретил ту, на которой ему по-настоящему хотелось бы жениться.
Когда в этот день он увидел монашек, совершивших такое опасное путешествие в фургоне, то понял, что и среди них нет той, которая могла бы изменить его решение. Мартин знал, что беженкам лучше всего выйти замуж и устроить свой семейный очаг. Тогда бы ничто не смогло заставить их вернуться в монастырь.
В конце концов три монашки вернулись домой к родителям, восемь других вышли замуж, неустроенной осталась одна Катрин фон Бора. Хотели, чтобы она вышла замуж за одного молодого дворянина, который учился в университете, но его семья воспротивилась. Затем Мартин нашел ей еще одного жениха, но она категорически отказалась выходить за него замуж.
— Доктор Лютер! Я мечтала совсем не о таком, честное слово! О, да я лучше выйду замуж за вас, чем за него!
Немного позже Мартин поехал к себе домой, чтобы встретиться с матерью и отцом, уже пожилыми людьми. Он рассказал им о своем приключении с монашками и посмеялся над признанием Катрин. Его отец наклонился вперед, упираясь руками в колени.
— А почему бы тебе, мой мальчик, и не сделать этого? А?
Мартин удивленно и немного испуганно посмотрел на него.
— Что вы имеете в виду, папа?
— Как что? Жениться на той девочке, конечно. Я знаю, что ты считаешь себя стариком, но женитьба пойдет тебе на пользу. Пора уже, чтобы кто-то присмотрел за тобой, мой мальчик!
— Да, но я даже и не думал об этом.
Мартин громко рассмеялся, и маленькая кухонька родителей задрожала от такого шума.
— Я был так занят, выдавая замуж других, что мне не хватило времени устроить свой собственный домашний очаг.
— Мартин, мой мальчик, тебе очень нужен свой дом, семья. То, что священники и монахи не имеют семьи и детей, совершенно неверно. У тебя должно быть место, где ты мог бы расслабиться, где был бы в безопасности. Тебе нужна надежная опора в борьбе против всех твоих врагов. На небесах известно, сколько их у тебя!
Возможно, после этого разговора с отцом Мартин решился. Он послал письмо бюргеру Леонарду Коппу, который помогал монашкам бежать из монастыря. «Случилось чудо, — писал он, — и я собираюсь жениться. Приглашаю вас на бракосочетание».
Не только Копп, но и все жители Виттенберга пришли посмотреть на великое событие. Во главе длинной процессии друзей и гостей, сопровождавших Мартина и Катрин в церковь, шли музыканты. На крыльце церкви на виду у всех произошло бракосочетание. Затем все направились в августинский монастырь, где для всех пришедших был устроен пир.
* * *
Мартин никогда больше не уезжал из той части Германии, где он поселился с семьей и где у него было столько сторонников. Теперь он совсем не боялся быть арестованным и сожженным на костре. После свадьбы он прожил в своем многолюдном и шумном доме в Виттенберге около двадцати лет, и все это время непрестанно трудился.
Этот период его жизни очень отличался от лет, прожитых Мартином после посещения Рима. Сейчас он был знаменитым, одним из самых известных людей в Германии. Его книги читала вся Европа, а его гимны пели во всех местах, где говорят по-немецки. Множество ученых и студентов приезжали в Виттенберг, чтобы увидеть его.
Катрин было нелегко вести домашнее хозяйство. Когда они поженились, у них совсем не было денег, за исключением того, что им подарили друзья. Несмотря на упорную работу Мартина, всю жизнь им не хватало денег на хозяйство. Мартин не получал никакой прибыли от своих книг и, чтобы хоть как-то свести концы с концами, неоднократно брался за различные ремесла. Одно время он, например, работал плотником, но этот труд так утомлял его, что для другой деятельности сил не оставалось. Ему пришлось оставить его и заняться более важными делами. Деньги, вырученные от продажи инструментов, быстро кончились.
К счастью, у Мартина было много щедрых друзей, без которых он не прожил бы. Герцог подарил ему дом на территории монастыря, в котором когда-то жил Мартин, часто присылал дичь, вино или деньги. Но если эти деньги сразу же не попадали в руки Катрин, Мартин быстро раздавал их вечно толпящимся возле его дома нищим и студентам.
Как только Катрин выплачивала все долги, у Мартина снова кончались деньги. Он говорил, что никогда не волнуется о счетах: как только он оплачивал один счет, тут же приходил другой. Дело в том, что, прожив большую часть своей жизни в монастыре, он не привык обращаться с деньгами и был совершенно непрактичный в житейских делах. Его ум всегда был занят беседами, чтением, проповедью, обдумыванием содержания книг, которые он собирался написать, и новых лекций, которые он должен был составить.
Как ему и Катрин удавалось содержать хозяйство в порядке, остается тайной. Даже после того как в их семье появились шестеро детей, в доме было полно студентов. Мартин регулярно проводил занятия, и его дом стал студенческим общежитием университета. Некоторые из этих молодых людей записывали все, что говорил красноречивый Мартин, так как все им сказанное было мудрым и остроумным. Позже был опубликован сборник, который назывался «Застольные беседы Лютера».
Умер Мартин Лютер в том же Виттенберге, когда ему было за шестьдесят.
* * *
Обозревая историю с высоты веков, мы восхищаемся героической личностью восставшего монаха. У него хватило мужества противостать всей церкви и смело взглянуть в лицо смерти, отстаивая то, что он считал истиной. Он освободил людей от невежества и суеверий. Он «протестовал», т. е. провозглашал Божью истину, дарованную для всех людей в Библии. Он перевел всю Библию на родной язык своего народа, чтобы все могли познать эту истину. Он вынудил римско-католическую церковь положить конец многим злоупотреблениям, которые проникли в нее. Он непреклонно выступал за религиозную свободу — право людей выражать свои взгляды и поклоняться так, как они считают это нужным.
Во время своей борьбы он часто болел, плохо спал, страдал от уныния и, несмотря на любовь своей семьи и друзей, чувствовал себя очень одиноким. Бывали периоды, когда он задумывался, что же случится с ними всеми, и никак не мог поверить, что сможет дожить до конца своей жизни в полной безопасности. И хотя он беспокоился о себе, еще более он переживал за свою семью. Но одно он знал наверняка: он сделал то, что Бог хотел от него, а Бог никогда не покинет его.
Года через два после женитьбы он написал гимн, который разошелся по Германии; и в наши дни его поют по всему миру. До конца своей жизни Мартин мог напевать или повторять его про себя, и чем старше он становился, тем более справедливыми казались слова этого гимна.