Ежедневный утренний сбор в школе «Роджер Бэкон» начинался в 8.50. Сотрудники стояли в задней части главного зала, нацепив (по крайней мере те, кто был уполномочен делать это) знаки своих соответствующих университетов, – потому что главный настаивал на этом. С замом и старшей учительницей по бокам на некотором небольшом расстоянии позади него, Филлипсон выходил из задней части зала, и ученики вставали на ноги. Потом процессия направлялась вниз по центральному проходу, поднималась на короткий пролет, делала несколько шагов в сторону и остановливалась на самой сцене. Рутина редко варьировалась: исполнялся гимн, читалась молитва, – отрывок из Священного Писания – и еще за один день вносилась плата причетающегося почтения Всевышнему. Последнее синхронизированное «Аминь» заканчивало утреннее богослужение, после чего подавался сигнал заместителю директора, который должен был направить внимание собравшихся на более земные вещи. Каждое утро он объявлял ясным, неторопливым тоном о любых изменениях в процедуре дневного распорядка, вызванных отсутствием кого-либо из персонала, о мероприятиях, о времени и месте встреч общества, а также о результатах спортивных команд. И всегда, оставляя под конец, он зачитывал список имен; имен учеников, которые будут вызваны в учительскую сразу после того, как закончится общий сбор: непокорных, анархистов, обструкционистов, прогульщиков, халтурщиков, и в целом уклонистов от правил, которые регулировали корпоративную жизнь учреждения.

Когда процессия подошла к центральному проходу во вторник утром, и школьники повскакивали со своих мест, несколько голов повернулись друг к другу, многие шепотом спрашивали, где может быть Бэйнс; даже самые старые ученики не могли вспомнить, чтобы он раньше отсутствовал даже один день. Старшая преподавательница выглядела одинокой и потерянной: это было похоже на распад Троицы. Филлипсон сам зачитал объявления в виду отсутствия своего адъютанта: хоккейная команда девочек добилась редкой и решающей победы, и школа встретила новость с непривычным энтузиазмом. Шахматный клуб встретится в физической лаборатории и класс 4С (из-за неустановленного проступка) будет оставлен в школе после уроков. Следующие ученики и т.д. и т.п. Филлипсон отвернулся от трибуны и вышел через боковую дверь. Школьники шумно болтали, готовясь разойтись по классам.

В обеденный перерыв Филлипсон спросил свою секретаршу:

– Какие известия от мистера Бэйнса?

– Никаких. Как вы думаете, нужно ли ему позвонить?

Филлипсон задумался.

– Возможно, нужно. Как вы думаете?

– Мне не нравится, что он отсутствует.

– Звоните ему сейчас же.

Миссис Уэбб позвонила по номеру Бэйнса, и далекие гудки, казалось, эхом отозвались в гулкой, зловещей тишине.

– Никто не отвечает, – сказала она.

В 2.15 после обеда средних лет женщина вынула из сумочки ключ от дома Бэйнса; она убирала у него три дня в неделю. Как ни странно, дверь была не заперта, она толкнула ее и вошла. Шторы были еще задернуты, и электрический свет был включен в гостиной, а также на кухне, дверь которой была широко открыта. И еще до того, как она прошла на кухню, она увидела упавшую в холодильник фигуру Бэйнса, длинный разделочный нож был глубоко воткнут в его спину, высохшая кровь образовала отвратительное пятно на хлопчатобумажной рубашке, похожее на эскиз невменяемого художника в бордово-синих тонах.

Она истерично закричала.

Было 4.30 вечера, отпечатки пальцев были сняты, фотографирование закончено, когда сгорбленный патологоанатом распрямил пораженный позвоночник, – насколько природа ему позволяла.

– Ну, что? – спросил Морс.

– Трудно сказать. Где-то от шестнадцати до двадцати часов.

– Разве нельзя сказать точнее?

– Нет.

Морс находился в доме чуть больше часа, на протяжении большей части этого времени он сидел рассеянно в одном из кресел в гостиной, дожидаясь пока закончат остальные, чтобы самому уйти. Он сомневался, во всяком случае, что они могли бы многое сказать ему. Никаких признаков взлома, ничего не украли (или так казалось), нет отпечатков пальцев, нет окрашенных кровью следов. Только мертвый человек, и большое море крови, и холодильник с открытой дверцей.

Полицейский автомобиль резко затормозил снаружи и вошел Льюис.

– Его не было в школе сегодня утром, сэр.

– Ничего удивительного, – сказал Морс, без малейшего намека на юмор.

– Мы знаем, когда он был убит?

– От восьми часов вечера до полуночи, так говорит Макс.

– Довольно расплывчато, сэр.

Морс кивнул:

– Довольно расплывчато.

– Вы ожидали, что подобное может случиться?

Морс покачал головой.

– Даже не мечтал об этом.

– Как вы думаете, все это связано?

– А как вы думаете?

– Кто-то, вероятно, решил, что Бэйнс собирался рассказать нам то, что знал.

Морс поворчал уклончиво.

– Забавно, не правда ли, сэр? Он бы сказал нам сейчас, разве нет? И я подумал, сэр... – он искренне посмотрел на инспектора... – у нас не так много тех, кто знал, что вы собирались увидеть Бэйнса во второй половине дня, так? Только Филлипсон на самом деле.

– Каждый из них мог сказать кому-то еще.

– Да, но...

– О, я вижу, что вы понимаете ситуацию. Как Филлипсон воспринял новость, кстати?

– Казался довольно расстроенным, сэр.

– Интересно, где он находился от восьми часов до полуночи, – пробормотал Морс, опускаясь в кресло. – Мы должны постараться вести себя как детективы, Льюис.

Санитары скорой помощи спросили, могут ли они забрать тело, и Морс пошел с ними на кухню. Бэйнса слегка повернули на правый бок, Морс наклонился и медленно вытащил нож из спины замдиректора. Убийство было мерзким делом. Это был разделочный нож с рукояткой из дерева, с маркой «Престиж. Сделано в Англии», длиной около 35–36 сантиметров, режущая часть которого была заточена с обеих сторон до остроты бритвенного лезвия. Капли свежей розовой крови, сочившиеся из отвратительной раны, постепенно сворачивались, пачкая когда-то голубую рубашку. Санитары унесли Бэйнса, накрыв белой простыней.

– Вы знаете, Льюис, я думаю, что тому, кто убил его, чертовски повезло. Это не так-то легко ударить ножом мужчину в спину, знаете ли. Вы должны не попасть в позвоночник, и в ребра, и в лопатки, и даже тогда вам нужна удача, чтобы убить его сразу. Бэйнс, вероятно, наклонился вперед, чуть больше вправо и не двигался с места, поэтому его проткнули сравнительно легко. Таким же образом нож проходит через стык говядины.

Льюису был неприятен вид смерти, и он почувствовал, что его желудок с этим солидарен. Он подошел к раковине за стаканом воды. Столовые приборы и посуда от последнего приема пищи Бэйнса были вымыты и аккуратно сложены в сушилку, кусок ткани накрывал миску.

– Возможно, postmortem покажет нам, в какое время он ужинал, – с надеждой предположил Льюис.

Морс не разделял его энтузиазма. Он последовал за Льюисом к раковине и равнодушно осмотрелся. Он открыл ящик справа от раковины. Обычный набор: чайные ложки, столовые ложки, деревянные ложки, нож для рыбы, два штопоры, кухонные ножницы, картофелечистка, различные стальные шампура для мясных шашлычков, – и кухонный нож. Морс взял нож и внимательно его осмотрел. Ручка была из кости, а лезвие было стерто в сужающейся части полотна.

– Он пользовался им долгое время, – сказал Морс.

Он провел пальцем по лезвию; оно было почти таким же острым, как лезвие, которое воткнули в сердце Бэйнса.

– Сколько разделочных ножей у вас дома, Льюис?

– Только один.

– Вы не думаете о покупке еще одного?

– Есть ли в этом смысл?

– Нет, – сказал Морс.

Он поместил орудие убийства на кухонный стол и огляделся. Там не оказалось ничего такого, что стоило бы инспектировать, кроме консервных банок с горошком и вареньем из слив, которые выстроились вдоль узкой полки в кладовке.

– Давайте двигаться параллельно, Льюис. Вы берете на себя письменный стол; я посмотрю книги.

На большинстве книжных полок стояли работы по математике, и Морс с интересом разглядывал полное собрание учебников по школьному курсу математики, выставленных в правильном порядке от первого тома до десятого, а рядом с ними соответствующее каждому тому «Пособие для учителя».

Морс несмело попытался вникнуть в написанное в первом томе.

– Знаете что-нибудь о современной математике, Льюис?

– Современная математика? Ха! Я признанный эксперт. Я делаю своим детям все домашние задания по математике.

– Ох.

Морс решил больше не грузить свои мозги тем, как десятеричное 23 будет выглядеть в пятеричной системе, положил учебник на место и оглядел остальную библиотеку Бэйнса. Она была неплохо подобрана. Но грамотно ли? Сомнительно. В целом Морс испытывал больше сочувствия к бескомпромиссной коллекции Магвайра.

Когда он стоял у полок, мрачный, жестокий факт убийства Бэйнса медленно заполнял его мысли. Пока он фигурировал, как отдельная проблема, у него не было никаких шансов думать о нем в любом другом контексте. Но он сделает это скоро, очень скоро. На самом деле некоторые из основных последствий были уже очевидны. Или он снова обманывал себя? Нет. Это означало, что осел наверняка знал, к какому стогу сена идти, и что уже сделал, по крайней мере, один шаг вперед. Бэйнс что-то знал. Корректировка. Бэйнсу было известно практически все. Хотя, это ли стало причиной его смерти? Объяснение выглядело правдоподобно. Но кто его убил? Кто? Как ни посмотри, убийца должен быть известен Бэйнсу – известен довольно хорошо. Должно быть, убийца зашел за ним на кухню и стоял там, когда Бэйнс за чем-то полез в холодильник. И убийца принес нож – безусловно, это был разумный вывод? То, что он принес нож в дом. Но как, черт возьми, кто-то мог нести нож, такой большой так, чтобы никто вокруг его не заметил? Засунуть его в свои носки, что ли? Если не...

Свист ошеломляющего неверия, раздавшийся из другого конца комнаты, отложил любые ответы, которые могли быть высказаны на эти и подобные вопросы. Лицо Льюиса одновременно выражало смесь восторга от волнения и огорчения от недоверчивости.

– Вы бы лучше подошли сюда, сэр.

Когда Морс сам посмотрел вниз, в правый нижний ящик стола, он почувствовал, как зашевелились волосы у него на затылке. В ящике лежала тетрадь с упражнениями из школы имени Роджера Бэкона; и на передней части тетради было написано знакомое имя заглавными буквами: ВЭЛЕРИ ТЭЙЛОР: ПРИКЛАДНАЯ НАУКА. Двое мужчин посмотрели друг на друга и ничего не сказали. Наконец, Морс осторожно взял пальцами тетрадь за верхнюю часть корешка; и потряс ее, при этом выпали два листа бумаги и спланировали на пол. Морс поднял их и положил на стол. Листы содержали черновики короткого письма; а, начиналось письмо словами «Дорогие мама и папа», и закачивалось «С любовью, Вэлери». Несколько отдельных слов были вычеркнуты, над ними были написаны те же слова, но с небольшими изменениями в написании; и в промежутках были целые ряды отдельных букв, которые все улучшались и медленно совершенствовались: «w, s, r, t».

Льюис нарушил долгое молчание.

– Выглядит так, будто не один вы фальшивомонетчик, в данном случае, сэр.

Морс не ответил. Где-то в глубине его сознания что-то плавно встало на свое место. До сих пор, ему удавалось поймать едва слышный шепот божественной Истины; но теперь, казалось, факты кричали ему в лицо через мегафон.

Бэйнс, яснее ясного, написал письмо родителям Вэлери; и доказательства, что она еще жива, упали до нуля по шкале вероятности. С одной стороны Морс был рад; а с другой он чувствовал глубокую и острую грусть. Ибо жизнь была сладка, и у каждого из нас были свои маленькие надежды, и мало кто из нас желал слишком рано покинуть эту юдоль страданий и слез. Вэлери имела право жить. Как и он сам. Как и Льюис. Как и Бэйнс, он тоже имел право. Но кто-то решил, что Бэйнс уже утратил свое право жить дальше и воткнул нож ему в спину. И Moрс молча стоял у стола Бэйнса, понимая, что все ожидают от него, что он узнает, кто это был. И, возможно, сам он тоже. Во всяком случае, он собирался узнать правду, если сможет. Может быть, все, что он должен был сделать – это осмотреть остальные ящики и найти признание, аккуратно переписанное и подписанное. Но вряд ли он ожидал найти многое. В течение следующего часа они с Льюисом тщательно и терпеливо проверили содержимое каждого из остальных ящиков; но не нашли больше ничего ценного или интересного, за исключением недавно сделанной ксерокопии отчета о расходах Филлипсона.

Телефон стоял на верхней части стола, белый телефон, тот самый телефон, который трещал в обеденный перерыв, когда миссис Уэбб звонила человеку, который к тому времени лежал холодный и мертвый рядом с открытым холодильником. А потом, вдруг, Морс заметил ее. Это было у него под носом все время, но он проигнорировал ее, потому что это была вещь, которую было естественно ожидать: пластиковый, кремового цвета телефонный справочник с системой автоиндексации, в котором при нажатии на букву алфавита индекс автоматически открывался в соответствующем месте.

Наполовину ожидая, что найдет свое собственное прославленное имя, Морс нажал «М»; но на линованной карточке было пусто. Ясно, что ни один из наиболее близких знакомых Бэйнса не мог похвастаться фамилией, начинавшейся на букву «М». Так что Морс нажал «Н»; и снова не нашел никаких записей. И «О»; с тем же результатом. Может быть, Бэйнс только недавно приобрел справочник? Он выглядела достаточно новым и, возможно, он еще не переписал номера со старого списка. Но ни одного такого списка не было найдено. Морс нажал «Ф», и небольшая дрожь пробежала по его спине, когда он увидел одну запись: «Филлипсон», с номером телефона директора школы. Морс продолжил проверять оставшуюся часть алфавита. Под «К» был номер Оксфордского отделения КАВ, но ничего больше. А под «С» – телефон агента по страхованию. А потом «Т»; и еще раз небольшая, непроизвольная дрожь пробежала вниз по позвоночнику. «Тэйлор». И где–то в глубине души Морса что-то щелкнуло, и встало гладко на место. «Х, Ц» – ничего, «Ч», – оксфордский номер: строитель и декоратор. «Ш, Щ» – ничего. «Э». Морс внимательно посмотрел в справочник и нахмурился, тихонько присвистнув. Только одна запись: «Эйкам», личный номер (а не школы) был записан аккуратно в соответствующей колонке...

В целом, было всего четырнадцать записей, большинство из которых были столь же невинны, как КАВ и декоратор. И только три из четырнадцати имен не имели ни малейшего отношения к делу: Филлипсон, Тэйлор, Эйкам. Смешно (не правда ли?), как имена, казалось, возникают в триадах. Вначале это были Филлипсон, Бэйнс и Эйкам, а теперь Бэйнса вычеркнули из списка, и другое имя появилось почти магически на этом месте: Tейлор. Где-то, еще раз, в самых дальних неизведанных уголках ума Морса, маленький кусочек плавно встал на свое место.

Несмотря на то, что шторы в гостиной были раздвинуты сразу по прибытии полиции, светильники были еще включены, и Морс, наконец, погасил свет, уже уходя, на пороге. Это было в 5.30 вечера.

– Что дальше? – спросил Льюис.

Морс раздумывал некоторое время.

– Ваша жена приготовила вам жареный картофель, Льюис?

– Как раз перед тем, как я уходил, сэр. Но я люблю и остывшую картошку.