Они сидели внизу в маленькой кухне.

– Это выглядит так, будто наша маленькая птичка улетела.

– Мм. – Морс опустил голову на руку и тупо уставился в окно.

– Когда вы впервые догадались обо всем, сэр?

– Где-то прошлой ночью, должно быть. Около половины третьего, я думаю.

– То есть этим утром.

Морс выглядел слегка удивленным. Ему казалось, что это было так давно.

– Что натолкнуло вас на эту мысль?

Морс сел и прислонился спиной к шаткому кухонному столу.

– После того, как мы узнали, что Вэлери, скорее всего, жива, – это все изменило, верно? Вы помните, что с самого начала я думал, что она мертва.

– У вас появилась какая-то причина.

– Я предполагаю, что причиной этого была фотография, – ответил Морс. – Снимок подлинной миссис Эйкам, который мне показала миссис Филлипсон. Это была четкая, глянцевая фотография – не такая, как те нечеткие и устаревшие, которые мы получили от матери Вэлери. Если хорошенько подумать, я сомневаюсь, что любой из нас опознал бы Вэлери, если бы увидел ее. Во всяком случае, когда я впервые приехал в Кернарфон, я встретил женщину, которая, как я решил, была миссис Эйкам, и хотя у нее было обмотано полотенце вокруг головы, я не мог не заметить, что она не натуральная блондинка. Корни ее волос были темные, и по какой-то причине (он не сказал по какой) эта деталь, ну, просто застряла у меня в памяти. Она красила волосы, и кто-то мог об этом знать.

– Но мы не знаем, была ли реальная миссис Эйкам натуральной блондинкой.

– Не знаем. Это правда, – признал Морс.

– Не так много, чтобы делать выводы, верно?

– Существует кое-что еще, Льюис.

– И что это было?

Морс сделал паузу, прежде чем ответить.

– На фотографии я видел миссис Эйкам в полный рост, и у нее была своего рода, гм... вроде мальчишеской фигуры, если вы понимаете о чем я говорю.

– С плоским торсом вы имеете в виду, сэр?

– Да.

– Так, что?

– Женщина, которую я видел здесь – ну... она не была плоскогрудой, вот и все.

– Она могла носить бюстгальтер с подкладкой. Вы просто не можете знать наверняка, не так ли?

– Не могу? – Нежная, задумчивая улыбка мелькнула на мгновение на губах инспектора, и он просветил невинного Льюиса. – Я должен был догадаться намного раньше. Конечно, должен. Они просто не имеют ничего общего между собой: миссис Эйкам – и Вэлери Тэйлор. Ха! Я не думаю, что вы когда-либо встретите кого-то менее похожего на «синий чулок», чем Вэлери. И я разговаривал с ней дважды по телефону, Льюис! Более того, я реально видел ее! – Он покачал головой с упреком. – Да. Я действительно должен был давным-давно догадаться о правде.

– Из того, что вы сказали о правде, сэр, следует, что вы не видели ее полностью, не так ли? Вы сказали, что она была вроде как прикрыта...

– Нет, не полностью, Льюис. Немного...– Его мысли были очень далеко.

– Так что мы будем делать с фирмами по аренде автомобилей, которые вы пытались проверить? – спросил Льюис внезапно.

– Ну, мне нужно попытаться получить твердые доказательства против нее, не так ли? Я думал, как ни странно, что она сама даст мне доказательства против себя, но...

Льюис был полностью растерян.

– Я не совсем понимаю вас.

– Ну, я первым делом подумал сегодня утром позвонить ей и обмануть ее, чтоб не ехать сюда. Это было бы очень легко, на самом деле.

– Было бы легко?

– Да. Все, что мне надо было сделать, это поговорить с ней по-французски. Видите ли, настоящая миссис Эйкам была выпускницей Университета в Эксетере, помните? Но из того, что мы знаем о французском языке бедной Вэлери, я сомневаюсь, что она смогла бы сказать больше, чем Bonjour.

– Но вы не можете говорить по-французски, или можете, сэр?

– У меня есть много скрытых талантов, о которых вы пока совершенно не подозреваете, – помпезно произнес Морс.

– Ой.

Но у Льюиса было сильное подозрение, что Морс знал также много (или также мало) по-французски, как и он сам. И более того, он не получил ответа на свой вопрос.

– Разве вы не собираетесь сказать мне, почему вы не хотите проверить фирмы по прокату автомобилей?

– У вас было достаточно потрясений для одного дня.

– Я не думаю, что еще одно будет иметь большое значение, – ответил Льюис.

– Хорошо, я вам скажу. Видите ли, мы не только нашли Вэлери; мы также нашли убийцу Бэйнса.

Льюис открыл и закрыл рот, как золотая рыбка на мели, но понимания сказанного у него не возникло.

– Вы поймете, достаточно скоро, – продолжал Морс. – Это довольно очевидно, если подумать. Она должна была добраться от Кернарфона до Оксфорда, верно? Ее муж уехал на машине. Итак, что же ей делаеть? Поезд? Автобус? Они не годятся. И все равно, ей необходимо попасть туда быстро, и есть только одна вещь, которую она может сделать – это взять напрокат автомобиль.

– Но мы еще не знаем, нанимала ли она машину, – запротестовал Льюис. – Мы даже не знаем, может ли она водить машину.

– Мы узнаем достаточно скоро.

Все «если» были теперь забыты, и Морс говорил так же значительно, как пророки, изрекающие непреложные истины. И постепенно, сам того не желая, Льюис начал ощущать неизбежность хода событий, который Морс для него набрасывал, и неумолимая логика работала на дознание, которое они начинали вместе. Молодая школьница пропала без вести, и два года спустя был убит среднего возраста преподаватель; и никакого удовлетворительного решения любой тайны. Целых две неразрешимых проблемы. И вдруг, в мгновение ока, нет проблем – уже нет ни одной проблемы; каким-то волшебным образом каждая из них решила другую.

– Вы думаете, что она ездила в тот день в Оксфорд?

– Да думаю, – сказал Морс.

– И это Вэлери была той, кто... кто убил Бэйнса?

– Да. Должно быть, она приехала туда около девяти часов, черт побери.

Мысли Льюиса вернулись обратно в ту ночь, когда был убит Бэйнс.

– Таким образом, она могла быть в доме Бэйнса, когда туда заходили миссис Филлипсон и Эйкам, – сказал он медленно.

Морс кивнул.

– Может быть, да.

Он встал и прошел по узкому коридору. Из окна гостиной он увидел двух маленьких мальчиков, которые, стоя на почтительном расстоянии от полицейской машины, пытались с осторожным любопытством заглянуть внутрь. Но в остальном, ничего. Никто не проходил по тихой улице.

– Вы обеспокоены этим, сэр? – спросил Льюис тихо, когда Морс снова сел.

– Мы дадим ей еще несколько минут, – ответил Морс, глядя на часы в двадцатый раз.

– Мне кажется, сэр, что она должна быть смелой девушкой.

– Мм.

– И он вел себя мерзко, вы не думаете?

– Он был дерьмом, – сказал Морс с диким убеждением. – Но я не думаю, что Вэлери могла бы убить Бэйнса только ради себя самой.

– Что тогда было ее мотивом?

Это был простой вопрос, и он заслуживал простого ответа, но Морс начал с осторожной уклончивостью опытного кабинетного бюрократа.

– Я немного скептически отношусь к слову «мотив», вы же знаете, Льюис. Это звучит так, как будто может быть один единственный большой, красивый мотив. Но иногда это так не работает. Вы видите, как мать шлепает своего ребенка, потому что он, не переставая, плачет. Почему она это делает? Можно сказать, что она просто хочет, чтобы ребенок прекратил реветь, но это не совсем верно, не так ли? Мотив лежит гораздо глубже. Все это связано с большим количеством других вещей: она устала, у нее болит голова, ей все надоело, она просто разочаровалась с радостях материнства. Все, что вам угодно. Когда однажды вы спросите себя, что лежит ниже темных глубин того, что Аристотель назвал непосредственной причиной... Вы знаете что-нибудь об Аристотеле, Льюис?

– Я слышал о нем, сэр. Но вы до сих пор не ответили на мой вопрос.

– Ах, нет. Что ж, давайте рассмотрим на минуту положение, в котором Вэлери оказалась в тот день. Впервые за последние два года, я думаю, она посчитала себя полностью самостоятельной. Поскольку Эйкам присоединился к ней, он, без сомнения, относился к ней довольно покровительственно, и первое время, когда они жили здесь вместе, он, вероятно, был озабочен тем, чтобы Вэлери не выкинула какой-нибудь номер. Она осталась с ним. И она осветлила свои волосы – наверное, еще в самом начале. Удивительно, не правда ли, Льюис, как многие из нас решают проблему, сделав жест – вроде бы слабый и бессмысленный. Подачка Церберу, без сомнения. Как вы знаете, у настоящей жены Эйкама были длинные светлые волосы – это первое, что бросалось в глаза; это первое, что я отметил, когда увидел ее на фотографии. Может быть, Эйкам попросил ее сделать это; возможно, его совесть замучила. Во всяком случае, он, должно быть, обрадовался, когда она покрасила волосы. Вы помните фотографию Вэлери в газете? Если бы он ее увидел, то точно бы забеспокоился. Я знаю, что снимок был не особенно четким. Оно и понятно, он трехлетней давности, и молодая девушка сильно меняется – особенно между уходом из школы и став для всех замужней женщиной. Но по-прежнему оставалась фотография Вэлери и, как я сказал, я думаю, что Эйкам был доволен ее волосами. Насколько нам известно, никто не сумел заметить сходство.

– Возможно, они не читают в Кернарфоне «Санди Таймс».

Несмотря на свои антиваллийские предрассудки, Морс промолчал.

– Она, наконец-то, одна. Она может делать то, что хочет. Она, вероятно, чувствует прекрасное чувство свободы, свободы сделать что-то для себя – то, что сейчас, в первый раз, на самом деле может быть сделано.

– Я вижу, все это, сэр. Но почему? Вот что я хочу знать.

– Льюис! Поставьте себя на место Вэлери, и ее матери, и Эйкама, и Филлипсона, и бог знает кого еще. Они все имели свои индивидуальные и коллективные секреты – большие и маленькие – а кто-то знает о них все. Бэйнс знает. Так или иначе – ну, у нас есть хорошая идея, как он обо всем узнавал. Сидя все эти годы в своем маленьком кабинете с телефоном и всей корреспонденцией, он был в нервном центре небольшого сообщества – школы «Роджер Бэкон». Он там замдиректора, и это совершенно правильно, что он обязан знать, что происходит. Все время его уши настроены на малейшие слухи и подозрения. Он как прослушка в отеле «Уотергейт»: он собирает все это и все это анализирует. И это придает зловещий характер его жажде всеобъемлющей информированности – власть над судьбами других людей. Подумайте о Филлипсоне на минуту. Бэйнс может убрать его с работы в любой день, который выберет, – но он этого не делает. Видите ли, я не думаю, что он упивался только фактическим проявлением своей силы...

– Но ведь он на самом деле шантажировал Филлипсона?

– Я думаю, что да. Но даже шантаж не был настолько сладок для такой гниды, как Бэйнс, насколько мысль, что он может шантажировать – всякий раз, когда захочет.

– Я вижу, – сказал слепой.

– И миссис Тэйлор. Подумайте, что он знает о ней: о механизме аборта ее дочери, о ее сложной лжи полиции, о ее пьянстве, о денежных проблемах, о ее тревоге, что от Джорджа Тэйлора – единственного человека, который относился к ней порядочно – нужно хранить в секрете ее дикие эксцессы.

– Но все и так знали, что она проводила в «Бинго» большинство ночей и напивалась, как раньше, так и сейчас.

– Вы знаете, сколько она тратила на «Бинго» и игровые автоматы? Даже по Джорджу это был фунт за ночь, а она вряд ли сказала ему правду. И она пьет, как рыба – вы знаете, она делает это каждый раз за обедом, а...

– Также, как и вы, сэр.

– Да, но... ну, я пью в умеренных количествах, вы же знаете. Во всяком случае, есть и кое-что еще. Вы видели, как она одевается. Дорогая одежда, обувь, аксессуары – и многое другое. И ювелирные изделия. Вы заметили бриллианты на ее пальцах? Бог знает, сколько они стоят. А знаете ли вы, кто ее муж? Он мусорщик! Нет, Льюис. Она живет далеко не по средствам – вы должны это понимать.

– Согласен, сэр. Возможно, что это достаточно хороший мотив для миссис Тэйлор, но...

– Я понял. При чем здесь Вэлери? Что ж, я думаю, что миссис Тэйлор поддерживала связь с дочерью по телефону, – писать письма было бы слишком опасно – и Вэлери имела довольно хорошее представление о том, что происходит: что ее мать безнадежно запуталась с Бэйнсом, и что она превратилась в игроманку и пьяницу, ненавидя все это в моменты просветления, но просто не в состоянии обойтись без этого. Вэлери должно быть, поняла, что жизнь ее матери становится длинной чередой страданий, и она, наверное, догадалась, как все это, скорее всего, закончится. Может быть, ее мать намекнула, что она подошла к самому краю, и дольше не сможет выдержать. Я не знаю.

А потом просто подумайте о самой Вэлери. Бэйнс знает и о ней все: ее разнородную подоплеку, ее ночь с Филлипсоном, ее роман с Эйкамом – и его последствия. Он знает много. И в любой момент он может все испортить. Прежде всего, он может погубить Дэвида Эйкама, потому что, как только станет широко известно, что он, скорее всего, начал возиться с некоторыми из учениц, для него будет адски проблемно получить должность в любой школе, даже в наше толерантное время. И я подозреваю, Льюис, что Вэлери постепенно полюбила Эйкама больше, чем она того хотела. Я думаю, что они были счастливы вместе – или настолько счастливы, насколько возможно в данных обстоятельствах. Вы понимаете, что я имею в виду? Мало того, что счастью ее матери угрожает на каждом шагу этот ублюдок Бэйнс, но в равной степени под угрозой оказалось и счастье Дэвида Эйкама. И однажды у нее вдруг оказалась возможность сделать что-то со всем этим: одним быстрым, несложным махом решить все проблемы, – и она сделала это, избавившись от Бэйнса.

Льюис размышлял некоторое время.

– Она когда-нибудь думала, что Эйкама могут заподозрить? Он тоже был в Оксфорде, – она ​​это знала.

– Нет, я не думаю, что ей приходила в голову такая мысль. Я имею в виду, вероятность того, что сам Эйкам пойдет к Бэйнсу в то же самое время, что и она. – Ну, это тысяча против одного, не так ли?

– Впрочем, странное совпадение.

– Странное совпадение, Льюис, это когда 46-е слово в начале и 46-е слово в конце 46-го Псалма в канонической версии окажется словом «Шекспир».

Аристотель, Шекспир и Псалтырь. Все это было слишком много для Льюиса, он сидел и молчал, решив, что где-то отстал в образовательном плане. Он задал свои вопросы, и он получил свои ответы. Они не были лучшими ответами в мире, может быть, но если их суммировать, они станут, возможно, вполне удовлетворительными.

Морс встал и подошел к окну кухни. Представление было великолепным, и какое-то время он смотрел на массивные вершины хребтов.

– Мы не можем остаться здесь навсегда, я полагаю, – сказал он, наконец. Его руки лежали на краю раковины, и почти невольно он распахнул правый ящик. Внутри он увидел с деревянной ручкой разделочный нож, новый, с маркой «Престиж. Сделано в Англии», и он был готов вынуть его, когда услышал скрежет ключа в замке входной двери. Стремительно он поднял палец к губам, и Льюис послушно встал у стены за дверью кухни. Он мог видеть ее сейчас совершенно ясно, длинные, светлые волосы рассыпались по плечам, пока она возилась с внутренним замком, он взял у нее ключ, и запер за ней дверь.

Ее завуалированный гнев был не намного больше легкого удивления, появившегося на ее лице, когда Морс вышел в коридор.

– Это ваш автомобиль снаружи, я полагаю. – Она сказала это мрачным почти презрительным голосом. – Я хотела бы знать, о чем вы думали, когда врывались в мой дом!

– Вы вправе злиться, – сказал беззащитно Морс, подняв левую руку в слабом жесте умиротворения. – Я объясню все через минуту. Я обещаю вам. Но могу ли я задать вам один вопрос вначале? Это все, что я прошу. Только один вопрос. Это очень важно.

Она смотрела на него с любопытством, как будто он был слегка сумасшедшим.

– Вы говорите по-французски, не так ли?

– Да.

Нахмурившись, она опустила сумку с покупками у двери, и застыла совершенно неподвижно, сохраняя расстояние между ними.

– Да, я говорю по-французски. Что из того?

Морс сделал отчаянный шаг.

– Avez–vous appris français à l'école?

Мгновение она только смотрела на него пустыми, непонимающими глазами, после чего последовал разрушительный ответ, соскользнувший плавно и идиоматически верно с ее обученных губ.

– Oui. Je l'ai étudié d'abord à l'école et apres pendant trois ans à l'universite. Alors je devrais parler la langue assez bien, nest–ce pas?

– Et avez–vous rencontré votre mari à Exeter?

– Oui. Nous étions étudiants là–bas tous les deux. Naturellement, il parle français mieux que moi. Mais il est assez évident que vous parlez français comme un anglais typique, et votre accent est abominable.

Морс вернулся на кухню с видом умственно отсталого зомби, сел за стол, и схватился обеими руками за голову. Зачем он старался, так или иначе? Ему все было ясно. Ему стало ясно, как только она закрыла входную дверь и повернулась к нему лицом – лицом, все еще покрытым некрасивой пятнистой сыпью.

– Вы оба не хотели бы выпить чашку чая? – спросила миссис Эйкам, когда и смущенный Льюис вышел застенчиво из-за кухонной двери.